Закон несовместимости

Маркелову давно перевалило за тридцать, когда он неожиданно для себя осознал никчемность своей жизни. Впрочем, в жизни у него вроде бы все было хорошо: жена, двое детей, неплохая и хорошо оплачиваемая работа, благоустроенная квартира - набор того допустимого, что часто делало человека счастливым. Но вот счастья от всего этого он давно не испытывал.
Жизнь текла по давно заведенному руслу, и ее однообразие раздражало его. Жена с утра кормила всех завтраком, затем по дороге на работу отводила детей в школу, вечером прибегала уставшая и снова впрягалась в работу: готовила ужин и обед на завтра, чтобы накормить детей, пришедших из школы, помогала им делать уроки. В субботу она, взвалив заботу о мальчишках на мужа, стирала, убирала, готовила, гладила, а в воскресенье тащила детей на выставки, в кинотеатр, на спортивную площадку. При этом старалась привлечь к этому скучному однообразию и Маркелова, но он яростно сопротивлялся.
Маркелов работал на самом крупном в их городе предприятии, занимал неплохую должность и отчаянно при этом страдал от однообразия жизни.
Он с завистью смотрел, как его более молодые и неженатые коллеги лихо меняли подруг, после работы собирались в ближайшем баре за бутылочкой пива, а выходные весело проводили в ресторанах, хвастаясь новой спутницей. Их рассказы  об этом заставляли его невыносимо страдать  и завидовать их развеселой жизни.
Ему также хотелось веселья, знакомства с доступными женщинами и жизни в свое удовольствие.
 - Господи, - часто жаловался он,  возвращаясь домой в переполненном автобусе, - за что мне такое? Так вся жизнь пройдет, а сладости от нее и не почувствуешь.
И хотя счастливые глаза сыновей и мягкая улыбка жены все еще держали его на привязи семейного благополучия, но мысли о привлекательной и свободной жизни все чаще и чаще тревожили.
Этот вечер ничем не отличался от тысячи подобных вечеров. Духота давила, редкий ветерок, весело перебирающий листочки на ближайшем дереве, не приносил прохлады. Домой идти не хотелось, и Маркелов присел на скамейку, отодвигая на время надоевшую суету домашних хлопот. Сегодня ему было особенно тяжело. Новая секретарша директора, длинноногая красавица Леночка, несколько раз приветливо улыбнулась ему, и он, ощутив прилив мужской уверенности в себе, затосковал еще сильнее.
- У вас что-то случилось? – услышал он голос откуда-то сбоку и вздрогнул от неожиданности.
Рядом на скамейке сидел седовласый старик с округлой бородкой на спокойном лице. Он с улыбкой смотрел на Маркелова, и столько доброты и понимания было в его лице, что Маркелов не выдержал и, обхватив голову руками, начал говорить.
- Плохо мне, очень плохо. Ну, зачем я так рано женился? – недоумевал он, пряча свои глаза от незнакомца. – Дети сразу родились один за другим, живу в одних заботах. Но я еще так молод, мне погулять хочется, по ресторанам походить, других женщин, в конце концов, рядом увидеть. Разве я не заслужил этого? – стонал он, все глубже зарываясь лицом в руки.
- Жизнь как жизнь, -  услышал он мягкий голос старика. – Хочешь ее изменить – меняй вмести с теми, кто рядом с тобой. Именно они часть твоей жизни, часть тебя, или ты думаешь, что без них твоя жизнь станет лучше?
- Не знаю, - честно признался Маркелов.
Он на какое-то мгновение представил себя вне семьи, но тот час вздрогнул от нелепости самой мысли, что их вдруг не окажется рядом с ним.
- Ну, что? Не получается? – поинтересовался старик.
Маркелов отрицательно покачал головой и приуныл.
- А ты попробуй, - неожиданно предложил старик и, немного помолчав, продолжил. – Только я хочу тебя предупредить. Понимаешь, все дело в том, что в жизни существует закон несовместимости: так любовь и измена не живут рядом, они просто несовместимы, как несовместимы верность и предательство, забота и разгульное веселье. По этому закону, если ты хочешь что-то получить, то должен быть готов и что-то потерять Согласен ты на это?
Маркелов задумался. Мысль о том, что получит он больше, чем потеряет, назойливо застучала в его голове.
- Послушай, - снова заговорил старик, подвигаясь поближе к Маркелову, - ты ведь сейчас просто не понимаешь, что в жизни лучше. Пока твои друзья и коллеги наслаждаются ресторанами и доступными женщинами, ты получаешь любовь и заботу от жены и детей. Они знают, как пахнет дорогой коньяк, а ты – как вкусно пахнет новорожденный младенец. Они обнимают женщин, а ты – своих сыновей и жену. Разве известно им слова верность, преданность, стабильность? Хочешь ли ты постоянное променять на временное удовольствие?
- Я устал, - честно признался Маркелов и придвинулся поближе к старику. – Пойми, мне хочется получать от жизни удовольствия и наслаждения, а не забот, мне хочется веселья, а не усталости. Я не знаю, что делать, но свою нынешнюю жизнь не принимаю.
- Да будет так! – понуро кивнул головой старик, приподнимая правую руку и устремив свой взгляд в зияющую пустотой голубизну неба.


Маркелов так и не понял, что случилось. Встреча со стариком была больше похожа на сон и казалась нереальной, и он успокоился, приняв все это за вымысел воспаленного мозга. Но именно после этой встречи все в его жизни стало меняться.
Длинноногая красавица Леночка все чаще и чаще начала попадаться Маркелову на глаза, одаривала его лучезарной улыбкой, а однажды в узком коридоре цеха неожиданно прильнула к нему, заставив сердце Маркелова учащенно забиться. Коллеги, устраивая очередной поход в ресторан, на этот раз, очевидно, по  настоянию Леночки, уговорили его пойти с ними, и он, сказав жене, что задержится на работе, счастливый и довольный принял их приглашение. Леночку он увидел издалека и ничуть не удивился, когда она, не стесняясь присутствующих, смело взяла его за руку и усадила рядом с собой. В танце она страстно прижималась к нему, и Маркелова взволновала эта близость, обдавая теплой волной желания. После ресторана он охотно проводил ее до дома, и длительный поцелуй как бы подвел итог их первой встречи.
Жена уже спала, намучившись за день, когда Маркелов пришел домой. Ложиться ему не хотелось, воспоминания вечера все еще волновали его, мешали сосредоточиться на сне и манили новыми возможностями. Уже засыпая, Маркелов твердо решил для себя, что ни за что не откажется от того рая, который так неожиданно вошел в его жизнь.
Жизнь для него теперь протекала в двух измерениях: в одном хлопотала жена, требовали внимания дети, а в другом – сладкая близость с Леночкой и разгульная жизнь. И если первая начинала пугать своей предсказуемостью, то вторая манила неизведанностью. Она нравилась ему все больше и больше, затягивала глубже и уже постепенно начинала властвовать над ним.
Возвращаясь вечерами от Леночки, он уже не целовал жену, а субботние вечера, которые  раньше проводил вместе с детьми, начинали раздражать его, как, впрочем, и сами дети.
Часто он ловил испуганный взгляд жены на себе, и это вызывало в нем чувство ожесточения к ней, а однажды он грубо оттолкнул ее и, когда она заплакала, незаслуженно обиженная им, ушел, хлопнув дверью, не испытывая при этом никаких угрызений совести.
Со временем ему стало доставлять удовольствие доводить ее до слез, гнать детей от себя. Все его время теперь занимала Леночка, и семье место в его сердце уже не находилось. Но и Леночки ему вскоре стало мало. Жизнь, наполненная только наслаждениями, требовала жертв, и на смену Леночки вскоре появилась Наташа, затем Катерина, Оля, Нина.
Однажды он явился домой поздно с в кровь исцарапанными руками по локоть и на немой вопрос жены рассказал вымышленную историю.
- Понимаешь, - лихо врал он, размахивая руками и отворачивая лицо, чтобы не видеть внимательно-холодных глаз жены, - пришлось заступиться за женщину, к ней приставали, я и вмешался.
Говорил он страстно, захлебываясь от очередной лжи, но наткнувшись на насмешливый взгляд жены, неожиданно замолчал
- Такие царапины бывают только тогда, - спокойным и уверенным голосом произнесла она, -  когда спасаешься бегством и продираешься сквозь кусты, закрывая лицо руками.
И Маркелов растерялся от простой очевидности этих слов. Ему даже показалось, что она подсматривала за ним, если смогла так достоверно описать картину его позорного бегства от очередной любовницы, к которой неожиданно рано вернулся муж.
- Маркелов, - глухо произнесла она, - я устала. Устала от вранья, от такой жизни. Уходи от нас. Я согласна на развод.
То, что сказала она это голосом, не терпящим возражения, и ушла в детскую, плотно закрыв за собой дверь, испугало Маркелова. Он привык к  покорным ожиданиям его позднего возвращения домой, к ее молчаливому принятию его загулов. Просто Маркелов понимал, что деться ей с двумя детьми некуда, и надеялся продолжать свою развеселую жизнь и дальше, не обращая ни на что внимания. Он улегся в зале на диван, но сон не шел. Впервые за долгое время Маркелов задумался. Его пугала возможность лишиться его прежней, так тянущей к себе жизни, но и семью терять он не собирался. Мысли не давали ему возможности сосредоточиться, болезненно пульсировали в висках своей неразрешенностью.
- Подумаешь, - стучало в голове, - пусть идет на все четыре стороны. Жил же последнее время без нее, проживу и дальше.
- Не теряй того, что создавалось годами. Найди в себе силы сохранить семью, она источник твоего счастья и благополучия, - просило сердце.
- Да таких, как она, тысячи. Встретишь еще лучше, - настаивала голова.
- А детей таких не встретишь никогда, - уверяло сердце. – Подумай, не потеряешь ли ты больше, чем приобретешь?
С этими невеселыми мыслями Маркелов уснул.


Разводились они долго и нудно. Жена, казалось, мстила ему за боль, обиду, поэтому  старательно и умело тянула с разводом, находя все новые и новые причины. Маркелов метался между ненавистью к ней и желанием освободиться.
- Никакого примирения нет и не может быть, - нервно теребя носовой платок, доказывал он судье нежелание соединиться со своей семьей.
- Подумайте, у вас двое детей, - уговаривала судья без энтузиазма, за много лет привыкшая к подобным словам и делам.
- Да, - неожиданно соглашалась жена, - дети не должны жить без отца.
Суд в очередной раз откладывали, и Маркелов, взбешенный ее несогласием на развод, с ненавистью бросал ей в лицо оскорбления, а она, обиженная и измотанная его изменами и предательством, с улыбкой смотрела ему в лицо и неторопливо возражала.
- Я измучилась за этот год, устала от твоих оскорблений, измен. Пойми теперь и ты, что такое страдание.
И Маркелов страдал, пил горстями таблетки, на время забыв про свои загулы. Теперь лишняя сигарета стала ему ближе всех женщин, усиленно вьющихся около него. Задача у него была одна – развестись, забыть, выбросить из жизни прошлое.
Он писал в суд жалобные заявления, обвиняя жену во всевозможных грехах, надеясь, что это позволит ему приблизить долгожданную свободу. И когда в зале суда прозвучали слова «именем закона…» он, не веря в свое счастье, расплакался.

Южный город встретил его жарой и каким-то особым сладким запахом, которым чаще всего пахнут южные города. Новое место и новая работа на какое-то время отвлекли его от неприятных воспоминаний о прошлом, и он с головой окунулся в свободную жизнь. Ему казалось, что она припасла для него неожиданный подарок – начать все заново,  и только сейчас отдала его. И хотя он понимал, что новые ощущения должны радовать его, но старые воспоминания все чаще и чаще наведывались к нему. Особенную боль доставляли сны, в которых он обнимал своих детей и радовался как ребенок общению с ними.
Тоска наваливалась все сильней, одиночество пугало и настораживало, и Маркелов, чтобы как-то освободиться от  воспоминаний, начал решительно присматриваться к женщинам, работающим вместе с ним.
Особенно хороша была черноглазая красавица Гаянэ с густой шапкой иссиня-черных волос и огромными в пол-лица глазами. Она охотно принимала его ухаживания, но на близость с ним не шла, намекая на женитьбу и наличие двух братьев, способных постоять за честь своей сестры.
Жениться на ней Маркелов не собирался. Он прекрасно понимал, что Гаянэ тут же родит ему детей, и прежняя жизнь, от которой он так старательно бежал, снова вернется к нему.
Помучившись так около года и настроив против себя весь коллектив цеха, Маркелов срочно перевелся на другое предприятие, покончив таким образом с ненужной обузой в лице Гаянэ.
Новое место сначала показалось скучным и неуютным, если бы не одно обстоятельство. Здесь же работала молодая женщина, давно уже не связанная узами брака, с ребенком на руках. Она сразу же вычислила возможную жертву в лице Маркелова и начала планомерную охоту на него. И Маркелов попался. Избранница устраивала его во всем. Наличие ребенка давало ему возможность не заводить своих, к тому же он был уверен, что оставленная своим первым мужем, она будет крепко держаться за него, исполняя все его прихоти и капризы.
Рассуждая так, он присел на скамейку в сквере, успокаивая себя тем, что все, что ни делается сейчас, – к лучшему.
- Ну, что? Думаешь так дальше жить? – услышал он голос и оглянулся. На другом краю скамейки, привалившись к спинке и глядя куда-то вперед, сидел седой старик с небольшой круглой бородкой.
Маркелов узнал его и почему-то не удивился неожиданному появлению старика.
- Жизнь продолжается, - весело отчеканил он, - и я должен, наконец, прожить ее для себя.
- Надеюсь, ты не забыл закон несовместимости? – поинтересовался старик тихим голосом и повернул голову в сторону Маркелова.
Маркелов пожал плечами и усмехнулся. Все шло как нельзя хорошо, и никакие вымышленные стариком законы его уже не интересовали.
- Все это глупости, - отмахнулся он, но любопытство взяло верх, и Маркелов поинтересовался.
- Ну и чего  я сейчас лишусь? С чем будет несовместимо мое новое положение? Что я сейчас потеряю?
- Любовь, - спокойно произнес старик и с улыбкой взглянул на Маркелова. – Зачем она тебе, если удовольствия ты ставишь превыше всего.
Но Маркелов отмахнулся от порядком уже поднадоевшего старика, резко поднялся и пошел в сторону дома, где его ждала новая жизнь и новая женщина.


Мальчик внимательно наблюдал за мужчиной, который что-то резким и недовольным голосом выговаривал его матери. Ему не нравилось, что она постоянно требовала от него называть этого чужого человека отцом, и мальчик с трудом выдавливал из себя «папа», видя недовольное лицо мужчины. Своим крохотным сердечком он научился чувствовать и понимать, что это слово никак не вяжется с мужчиной, уже более трех лет проживающего с ними.
Маркелов, действительно, не принял до конца этого чужого для него ребенка, и хотя собственные дети давно должны были перейти в ранг забытых и выброшенных навсегда из сердца, этого почему-то не произошло. Родные дети все чаще приходили во сне, тревожили память и заставляли сердце болезненно сжиматься. Он боялся признаться себе, что до сих пор помнил запах их волос, мягкие ладошки, доверчиво вложенные в его руку, их улыбки, глаза, детские шалости. Но самым страшными воспоминаниями для него, в чем он отчаянно боялся себе признаться, были воспоминания прошлого, где была семья и любимая жена.
Женщина, делившая сейчас с ним свою жизнь и уступающая ему во все, удобная, как он любил говорить, возможно и была хороша, но в глубине души он осознавал, что любить ее он так и не научился. Маркелов постоянно сравнивал ее со своей первой женой и понимал, что проигрывает она ей во всем: готовит не так вкусно, смеется не так заразительно, любит не так нежно.
Того, что должно было крепко-накрепко связать их в семью, в своей душе он не находил, но страх потерять и это, пусть иллюзорное счастье, заставляло его терпеливо сносить все, что преподносила ему жизнь.
- Проклятый старик, - часто, оставшись наедине, повторял он. Его раздражало то, что тот оказался прав, и Маркелов отчетливо понимал, что любить живущую рядом с ним женщину он так и не научится.


- Никуда не поедешь,- кричала женщина, сузив глаза и наступая на Маркелова. – Ишь, чего придумал. Детей ему, видишь ли, захотелось увидеть. Только попробуй – не поздоровится, - неистовствовала она, сжимая кулаки и готовая с боем отстаивать свое иллюзорное благополучие.
Маркелов поднял тяжелый взгляд на кричавшую, и та испуганно замолчала, понимая, что в такие минуты лучше не перечить ему.
- Собери вещи, - злым голосом проговорил он, - и не ори! Надолго не уеду, только туда и обратно.
И она молча начала собирать его в дорогу. Ее уже давно и постоянно мучил страх потерять так дорого доставшуюся ей семейную жизнь, расставаться с которой  она не собиралась.
- Пусть гуляет, - часто со злостью думала она, - перетерплю, пусть злится, раздражается. Ничего, промолчу. Лишь бы был со мной.
Она давно умело приучала его к себе, прощая все его ошибки и подстраиваясь под его настроение, и хотя знала, что он постоянно обманывает ее, упорно делала вид, что верит ему во всем. Ей хотелось, пусть видимой, но стабильности, семьи, уверенности, и то, что она в очередной раз смогла пристроиться, давало ей возможность знать, как нужно удержать то, что она имела.
Во всем этом настораживало ее только одно: она прекрасно видела, что прошлое преследует ее мужа, и не знала, как заставить его забыть то, что когда-то было в его жизни. И то, что муж собирался, пусть даже на короткое время вернуться в него, было самой сильной ее болью.
- Что тебе до них? – часто с раздражением спрашивала она. – Уже давно забыли тебя. Да эта стерва столько боли тебе принесла и сейчас, наверное, гадости про тебя детям рассказывает. Подумай, стоит ли ехать?
Ей доставляло удовольствие поливать грязью неизвестную ей женщину, вдруг ставшую ей соперницей в ее новой жизни. Она люто ненавидела ее за то, чем не обладала сама, за то, что ту так долго помнил ее муж.
А он, настороженный и испуганный предстоящей встречей, ехал туда, где, как ему казалось, его ждали и помнили.


День выдался теплый. Солнце уже давно не жгло немилосердно, как у них на юге, а ласково пригревало. Ветерок приносил прохладу уже уходящего лета. Сердце Маркелова учащенно забилось, когда он увидел знакомый двор. Деревья, окружавшие детскую площадку, уже подросли, а кем-то посаженные кусты укрывали ее от любопытных глаз.
Маркелов остановился у ближайшего дерева. От волнения ему стало тяжело дышать. Предстоящая встреча пугала его, и он, понимая, что не найдет в себе силы подняться в квартиру, присел на ближайшую скамейку.
- Дорогая, - услышал он голос со стороны подъезда, - да опусти ты ребенка. Ты так часто носишь ее на руках, что она скоро разучится ходить.
Маркелов оглянулся. Невысокий мужчина в модной курточке заботливо принял из рук женщины девочку и поставил ее на землю, отчего она от неудовольствия затопала ножками. Но мужчина присел около ребенка,  что-то сказал ей, и девочка рассмеялась, а он оглянулся в сторону подъезда и прокричал.
- Эй, мужики, выходите. На улице теплынь. Погуляем немного на площадке и рванем на стадион, а мама с сестренкой пусть отдохнут от нас.
Из подъезда, толкаясь и хохоча, дружно вывалились мальчишки и наперегонки бросились к турнику.  Маркелов приподнялся со своего места, но тут же обессиленный рухнул назад. Это их, этих мальчиков он постоянно видел во сне, это к ним он приехал сегодня. Его душило непонятное чувство растерянности и нежелания поверить в то, что он сейчас было перед ним. Его сыновья слушались другого человека, непонятно откуда взявшегося.
Зачем? Почему? Кто позволил? – кричало его сердце.
Но самым страшным для него стало то, что его, только его жена, доверчиво прижималась к другому и казалась самой счастливой на свете. Женщина, к которой он ехал, женщина, которую он продолжал помнить и несмотря ни на что любить, была с другим, смотрела на него влюбленными глазами и держала на руках их общего ребенка.
Весь мир разом рухнул для Маркелова. Он неподвижно сидел на скамейке, безвольно опустив руки вдоль туловища не в силах превозмочь боль, пульсирующую в его сердце. Сил подняться и уйти  не нашлось, и он, пытаясь очередной болью заглушить  предыдущую, с ужасом видел,  как его жена, приподнявшись, нежно обняла мужчину, а он, с силой прижав ее к себе, поцеловал сначала в лоб, затем оглянувшись вокруг и никого не заметив, стал покрывать поцелуями ее лицо, а она, запрокинув голову, весело смеялась, подставляя  лицо для поцелуев.
Больное прошлое, так долго преследовавшее его и приносившее страдания, стало не менее страшным настоящим.
- Проклятый старик, - в очередной раз подумал Маркелов, так до конца и не осознав, что проигрываем или выигрываем мы в жизни только своими делами  и поступками.