Сторителлеры, их разновидности

"Если история не касается самого слушателя, он её не услышит.
Отсюда я вывел правило - по-настоящему захватывающая история должна касаться каждого, иначе у неё не будет продолжения."

East of Eder

"Если бы мировая история преподавалась в виде занимательных притч, она бы никогда не забывалась."

Редьярд Киплинг

* * *

В дальнейшем исследовании будут охарактеризированы некоторые типажи из великой и беспорядочной Гильдии Сказителей, разбросанной по всему свету. Сторителлеры - это особый разряд человеческого вида, и внешне они могут выглядеть как угодно, но у всех у них есть особые признаки, печати, отличия, приветственные ритуалы и этикет. Как можно отличить в городской хаотичной толпе сторителлера? Вопрос, правое дело, хороший. Сторителлер - это индивид, которого Вы никогда не отличите от толпы прочих горожан. Весь его талант раскрывается в беседе тет-а-тет, когда он, пользуясь только лишь голосом, взглядом и жестами рук, вводит зачарованную аудиторию в подобие гипноса, создавая волшебные дворцы буквально из воздуха. Но это верно только к некоторым сторителлерам, а именно к скрытым, или Серым Кардиналам. Они, что называется, "пишутвстол", обычно молчаливы и угрюмы, их Страсть раскрывается только под стимулирующим воздействием винных паров и только в вечернее время суток, время, которое на Востоке принято называть "Часом Шахризады". Тогда в Сером Кардинале словно бы прорывается каменная плотина, и неистовый поток магической энергии Логоса изливается в форму какой-либо блестящей истории. Часто эти приливы красноречия приурочены не только к ритму Солнца, но и к фазам Луны, а также к прочим космическим явлениям, таким, как затмения, парады планет, астероидные бури, взрывы сверхновых и т.д. Мне лично приходилось знавать одного непревзойденного сторителлера, редкостного чудака-лунатика, который помимо того, что ходил во сне в первые и последние дни лунного цикла, так еще и умудрялся рассказать за ночь одну-две, а порой и целых три добротные, стилистически безупречные и в высшей степени странные истории, связанные воедино некой формальной фразой или бытовым предметом. Я, загодя подготовившись к очередному приливу Лунатизма, оставался с позволения сторителлера у него на ночь в гостях и ходил за ним с цифровым диктофоном из комнаты в комнату, пока сомнамбула, переворачивая в трансе разные вещи, декламировал свои потусторонние фактуры, интерлюдии и ноктюрны. Кстати, следует заметить, что необычайный талант этого Сказителя выражал себя еще и в том, что каждой комнате соответствовало определенное настроение повествования. Сторителлер (для простоты будем именовать его м-ром Тотом) обыкновенно вставал со своей кровати в заваленной книгами и музыкальными пластинками Южной спальне около 3 часов ночи и, вытянув перед собой руки, торжественно шел в коридор, не издавая ни звука. В дверях спальни он останавливался и зачитывал на память удивительно проникновенным, вместе с тем автоматическим голосом робота строфу-другую в оригинале из любимых поэтов (у него это были Китс, Коулридж, Перси Биши Шелли и Бальмонт), после чего медленно разворачивался и шел в гостиную, скрипя половицами.
Что это было за странное зрелище, мне не под силу описать. Неуклюжая фигура сновидящего м-ра Тота раскачивалась при ходьбе, как маятник, при виде его сразу вспоминалась старая немецкая легенда о заводном Щелкунчике. Пройдя темный коридор, он входил в обширную гостиную, отделанную в стиле Ар-деко, подходил к дедушкиным часам и долго стоял перед ними, раскачиваясь в такт тиканью ходиков. Тут Тот начинал читать громко, но глухо, тибетскую мантру, после чего обычно кланялся часам и несколько минут молча вставал перед ними на колени. Затем он вставал, шел к столу, залезал под него, садился со скрещенными ногами и выдавал на одном дыхании одну из своих удивительных сомнамбулических притч, которые он и в жизни-то не мог знать. Все это я прилежно записывал на ручной рекордер, словно бы собирал удивительные жемчужины, единственные в своем роде. Притчи были в целом заимствованы из коллективного мифотворчества народов мира, но имели свой особенный оттенок и часто неожиданную развязку, в чем чувствовалась яркая личность Сказителя.
Привожу ниже две интереснейшие притчи из архива наших совместных ночных бдений.

* * *

Притча о Либромане

Один человек, сидя однажды в кресле за книгой в темный вечер, сообразил вдруг, что пока он читает книги, особенно научно-познавательного содержания, он будет жить, то есть существовать. В этом цель его жизни и тайна его бессмертия. Он последовал зову своей глубинной памяти и стал судорожно поглощать громадные шкафы всевозможных книг: современной ему беллетристики, поэзии, драматургии, научных трактатов и философских изысканий. Благодаря развивающемуся дару сверхчтения или буквоедства он все быстрее и быстрее сжирал своими алчущими глазищами тонны и тонны сначала печатного, потом и рукописного текста. Постепенно, перечитав всех современников, а затем – всех классиков, вплоть до древнейших времен, известных нашей науке, он углубился с головойв загадочные, темные воды оккультных, метафизических знаний. Он исчитал до дыр такие невероятнейшие, сакральнейшие хроники, как Некрономикон безумного верблюдоносого прокаженного араба Абдулы Ал-Хереза, Завещание Соломона Духоборца и Драгоценные Скрижали Гермеса Триждыученого. Книга Тота и Книга Дзиан, легендарные манускрипты тибетских Адептов и не менее священные свитки атлантов с островов Пасхи были отданы на растерзание его неутолимой жажде познания. Он так был поглощен поглощением непоглощенного, что даже не заметил стадию наполнения и предался безудержно пресыщению. Вскоре Чтец понял, что не доживет даже до 2000-летнего возраста, если не умерит свой пыл, потому что для него осталась только одна-единственная библиотека, наиболее сокровенная и древняя в истории нашего мироздания. Он оставил ее на десерт во времена своего разгула. Теперь же практически все книги подлунного мира, за исключением последней библиотеки, были перечитаны, а новые не спешили создаваться, благо все человечество, кроме Чтеца, было уничтожено вследствие тотальных стихийных катаклизмов, грозных смертоносных эпидемий и чудовищно жестоких войн. Каким образом выжил он – непонятно, если только не брать в расчет тот факт, что большую часть своей продолжительной жизни он обретался по всяким подземельям и катакомбам, набитым пыльными фолиантами и гримуарами и населенным невероятно древними, неведомыми креатурами. Так вот, в этот недобрый час Чтец понял, что в этом конечном пункте его исканий и размышлений он должен максимально замедлить темпы своего бешеного сверхчтения. Он доживет в своем бренном, трухлявом теле до 2000 лет, прочитав 77 Величайших Рекордов Шаданакара. За это время что-нибудь в верхнем мире да изменится, может, появятся новые люди, среди них вновь будут творить писатели и философы, и создастся много новых книг. Но как не развалиться от такого громадного возраста? Человек всё-таки уже не ощущал себя таким молодым, как восемьсот лет тому назад.
Итак, человеку 1355 лет, до 2000-летия ему никак не меньше 645 лет, а книг всего 77? Человек закусил губу, но, собравшись с духом, спустился в подземные хладные гроты.
Он с трепетом прошел мимо двух мрачных Стражей Тайн, проводивших его горящим взором своих безликих голов – показал им, значит, пропуск! – затем прошел через аметистово мерцающую диковинную галерею в огромный сводчатый зал, по размерам схожий с тронным.
Здесь его тут же схватил под руку ветхий Хранитель Архива и беззвучно предложил осмотреться. Человек немножко побаивался и содрогался от здешнего запаха затхлой, сырой могилы и мерзел перед внешностью своего Провожатого. Гигантского роста, тем не менее иссохшее бальзамированное существо, завернутое в давно истлевший гиматий, обладало сладковато-тошнотворным запахом Вечности и скалилось человеку прямо в лицо мутными, тусклыми глазницами.
Однако ж мумия не без чувства юмора! Хоть она и загробно молчала (следствие акта бальзамирования), но чарами определенными обладала и рисовала перед Чтецом образы, один потешнее другого. Человек забавлялся странным, невиданным вещам и явлениям, встававшим перед его внутренним взором всякий раз при виде Хранителя. Но он старался сохранять серьезность и самообладание и больше смотрел по сторонам от себя, чем на гротескную исполинскую фигуру.
В каждом отдельном алмазном ларце лежало по огромному, толстенному фолианту, невероятные, сумасбродные замки сковывали их уста. Книги лаконично молчали. Но зато беззвучно, разноцветно гудели. Чтец наслаждался сакральным зрелищем. Высокий Хранитель Архива, Книжный жрец, Либромант (не путать с главным героем – Либроманом!) рассказывал гостю про каждую Великую Книгу, рисуя чудесные видения и образы. Человек только диву давался и рот разевал. Внезапно он понял хитрость Либроманта – тот хотел скорее умертвить его и сожрать, как падаль, рассказав ему вкратце значение всех здешних Рекордов.  Чтеца сначала даже пот холодный прошиб – как так, взять да сожрать?! А как же его, человека, неугасимая жажда нового знания, его жизненная основа? Он уже вознегодовал, а потом и вовсе в ярость стал впадать – принялся исступленно толкать и поддевать своего гигантского ветхого Провожатого, Либроманта. Но существо не реагировало. Тогда рассвирепевший в апогее инстинктивной вражды Чтец стал его колотить и выламывать тому его длинные иссохшие конечности. Жрец не выдержал такой бесцеремонности и ударом лапы пришиб недостойного на месте, а затем, спустя пару недель, стал трапезничать его зловонными останками. Так тщеславная жажда жизни вкупе с эгоизмом губит самое себя. Входите в библиотеку с раскрытым сердцем!

* * *

Притча о Звёздных Крыльях

Некий одарённый человек, живший вместе со своей цивилизацией на одной из планет системы Эпсилон Эридана бессчётное количество времён тому назад (а может быть, вперёд?), все свои помыслы сосредотачивал на постоянном раскрытии внутреннего потенциала (именующегося досужими языками "to talantos"), желая однажды достигнуть блаженного состояния Космического Сияния (Слияния?). Он старательно упражнялся во всех дисциплинах Искусства, даже синтезировал их по своему вкусу: из созвучий создавал скульптуры, пейзажи обращал в стихотворения, превращал воздух и воду в музыкальные инструменты et cetera. Всё шло хорошо в его уединенной жизни-практикуме искателя Истины, но вот случилось так, что в очередной раз отправившись в шумный Мегаполис за красками, перьями и струнами, он наткнулся на прекрасную девушку из мещанского сословия. Они мгновенно почувствовали друг к другу неодолимое гравитационное притяжение, истекающее из сродства душ. Молодой Орфиус и его юная Эвридика сомкнули свои орбиты, и он позвал её с собой в своё отшельническое обиталище на берегу тихой речушки. Она согласилась.
Сначала оба были безмерно счастливы и вибрировали в унисон, глядя друг другу из зерцал – в зерцала души. Но спустя непродолжительное время одарённый человек вдруг открыл для себя, что его возлюбленая не обладает не только равными, но даже отдалёнными способностями к Творению и Преображению материальных форм, какие открыты у него. Орфиус впал в хандру. Отныне его тяготило сознание рухнувшей мечты о союзе двух звёзд, об окончательном слиянии в единую Огненную Сущность его духа – с духом Эвридики. Ей он ни в чём открыто не признавался, не желая причинять ей душевную боль (ведь она всё же была очень тонко чувствующим созданием), но она сама поняла без слов его переменившееся отношение на интуитивном уровне восприятия. Орфиус предпринимал отчаянные попытки развития в возлюбленной Творческого Начала, но хотя Эвридика восхищалась Искусством и Красотой во всех их проявлениях, творить как следует, смело и решительно, она не умела. Утомлённый и опечаленный, Орфиус бросил бесплодные занятия и предался чёрной меланхолии, создавая исключительно мрачные и унылые вещи. Удручённая вне всякой меры, Эвридика собрала всю свою печаль в холщовый мешок, туго связала его горловину и покинула Орфиуса, вернувшись назад в колыбель Мегаполиса.
Орфиус же, изнывая в агонии умирающего чувства симбиотической связи, бросил все свои штудии и задумки, окинул в последний раз мирнотекущие прозрачные воды тихой речушки и отправился к далёкой горе Нимеруцисура, воздвигнувшей свои утёсы и вершины на дымчатом горизонте. Орфиус долго-долго брёл среди равнин, холмов, лесов, болот и песков, повидал диковинные страны и не менее диковинные чужеземные народы, их населяющие, и вот, наконец, он оказался у подножия циклопического каменного конуса.
Орфиус к тому времени страшно исхудал, зарос курчавым волосом, как овен, и обессилел, как никогда, но могучее устремление двигало его слабеющее тело всё вперёд и вперёд, в неизвестную предопределённость. Передохнув день-другой, он начал тяжёлое восхождение на заоблачный пик, упорно закусив нижнюю губу и не оглядываясь назад. Неведомые, устрашающие обитатели Нимеруцисура преграждали ему путь, посягая на его жизненную основу и на бессмертный дух, но Орфиус усмирял рыкающих тварей и бесноватых чудовищ одним ясным взглядом и певучими слогами рифм.
Наконец, одним мглистым, бесцветным днём, он наткнулся на крылатого демона Иехриара о двух головах, который согласился доставить несчастного отшельника до самого заснеженного пика Нимеруцисура, только с одним уговором: платой за перевозку будет та часть души Орфиуса, в которой живёт ещё пламенеющий образ его милой Эвридики. Орфиус согласился с горем пополам, и огромное чешуйчатое тело Иехриара вознесло аскета среди голодно ощерившихся ущелий и зловеще оскаленных пропастей. Пролетая над некой угрюмой пещерой, вкруг которой лежали иссохшие, обглоданные человечьи и нечеловечьи останки, Орфиус содрогнулся в инстинктивном приступе ужаса и отвращения, а Иехриар, сделав резкий вираж в сторону, прорычал своему седоку: "Здесь обитает ужасный монстр, пред которым даже я, могучий Иехриар, лишь жалкий, неприметный клоп. Зовут его Великим Чревозевом, и если бы не моя помощь, смертный, на этом отрезке пути закончилось бы твоё героическое восхождение, ибо нет от алчного Чревозева спасения сухопутным!" Уже отдалившись на значительное расстояние от кошмарного места, Орфиус ненароком обернулся и узрел невероятно длинную шею хтонического чудовища, вытягивающуюся из зияющего пролома в скале. На конце шеи сидела безобразная слепая голова, главной частью которой был уродливый осьминожий клюв, покрытый засохшей кровью и гниющими внутренностями несчастных жертв монстра, вокруг клюва вились сотни мерзких щупал-змей, шипящих и плюющихся смертоносным ядом. Отражённый многотысячным эхом, сотряс скалы и ущелья грозный трубный рёв Чревозева. Орфиус поспешил отвернуться и изгладить память от этого поистине ужасающего зрелища.
Но вот уже голый, неуютный камень неприступной Нимеруцисура стал одеваться нарядными, белыми и голубыми, ледяными бархатами, и Орфиус понял, что осталось немного. Иехриар сделал последний сильный взмах своими пепельными перепончатыми крыльями, и они оказались на вершине Мира.
"Что ж, я выполнил свою часть уговора. Теперь твой черёд, смертный!" И, довольно осклабившись двумя головами, демон вырвал из груди Орфиуса и тут же поглотил всё то нежное, сокровенное и священное, что связывало души его и Эвридики. Не осталось даже памяти о прежней любви, но Орфиус всё же застонал и упал коленями о промёрзлую землю – какая-то глубокая, рваная рана жгла его сердце тупым, холодным остриём адамантинового копья. Иехриара уже и след простыл, и незадачливый Орфиус остался в совершенном одиночестве в заснеженной, безлюдной пустыне среди раскинувшейся вокруг от горизонта до горизонта безучастной мировой панорамы. У него не было сил даже поднять упавшую голову из снегов, постепенно он стал каменеть, индеветь – и вот сам уже обратился в бездвижное, мёртвое изваяние.
Но сознание его не угасло – наоборот, оно словно разом очистилось и раскрылось стократно, магическая метаморфоза случилась с Орфиусом. У него обнаружились так долго искомые эфирные крылья, их было шесть и они блистали, как и он сам, слепящим светом чистой Мудрости и Всепрощения. Он словно весь горел – нет, он состоял из огня, стал олицетворением Агни! Бывший Орфиусом радостно, бесконечно счастливо воспарил на духовных крыльях над бывшим некогда пристанищем его бренной оболочки – над планетой в системе Эпсилон Эридана. Вокруг себя ангелическая креатура увидела множества себе подобных, своих духовных братьев – Детей Света, приветствующих его на языке Мировой Гармонии и искрящихся всепоглощающей благостью и пронизывающей искренностью. Звавшийся Орфиусом преобразился в величественный Маяк Вселенной, парящий отныне в космической Протяжённости и излучающий Любовь во всех направлениях и во все измерения – об этом его Разум грёзил всю его бытность в человеческой оболочке. Но всё же его Блаженство Единения чем-то омрачалось. В том центре сознания, которое прежде соотносилось с сердечным нервным сплетением его зародышевого тела, присутствовала какая-то недосказанность, незавершённость. И бывший Орфиусом пренебрёг царственным покоем и созерцанием Творения, дабы разрешить суть мучившего его вопроса.
На своих мифических светозарных крыльях новообращённый серафим ринулся в отдалённейшие вселенские дали (на его родной планете её жители узрили ярчайшую падающую звезду), проносясь меж миллионов галактик и бессчётное количество миров и явлений. Как и в предыдущей стадии своего существования, звавшийся Орфиусом ощущал, теперь уже всем телом-разумом, мощнейшую силу притяжения, будто кто звал его по имени странно знакомым голосом. Вдруг перед огненным взором серафима появилось фантастическое, грандиозное видение, похожее на колоссальную ярчайшую воронку, закручивающуюся и внутрь, и наружу (учёные мужи некоторых малоразвитых космических цивилизаций называют это "чёрными дырами"). Серафим ворвался в неё, зная, что его метафизическое странствование близится к финалу, и…
Через носовые рецепторы в его сознание вплыли тончайшие струи мирры и сандалового дерева, а упёртые ладони ощутили под собой прохладную твердь поросшего мхами тёсаного камня. Он вновь оказался в человеческом облике, чему не был нисколько удивлён. Медленно приподнявшись с преклонённых колен, он огляделся вокруг с благоговейным трепетом – до его мозга через слуховые механизмы доносились причудливые звуковые вибрации диких джунглей, а зрение пока что было способно различать только мерцающий полумрак окружавшего его широкого, влажного пространства. Он был в храме, это несомненно, и уже преклонил колена перед неким Древним Символом, но что же это был за символ? Орфиус постепенно приводил в порядок разрозненные сигналы внешнего мира и заново организовывал координацию нейронов с органами чувственного восприятия. Из танцующего великолепия светотени медленно и торжественно стали отделяться некие безумно знакомые мотивы, контуры, абрисы… И вот Орфиус прозрел – и ему тут же открылось всё, утерянное им в его прежнем воплощении, скорбь его рассосалась и душевная пустота заполнилась великой радостью воссоединения. Перед восторженным скитальцем во Времени и Пространстве возвышался, сотканный из переливчатого сияния огранённого хризолита, незабвенный образ его утраченной и вновь обретённой Эвридики, созданный его же собственным резцом тысячи лет назад, и одновременно это было воплощение Вселенской Женственности…

* * *