Сорваться с цепи

Из окон моей квартиры на третьем этаже «сталинки» виден старый одноэтажный частный дом с маленьким двориком и разнообразными сараями. Во дворе живут две собаки: абсолютно черная дворняга, свободно гуляющая, где ей вздумается и большой пес палевой масти, сидящий на короткой цепи ¬– два кобеля и у каждого своя будка и миска. За окном серый осенний день, какие бывают в конце октября, сухой пасмурный и прохладный. Желтая листва почти совсем опала и только кое-где еще трепещет на ветвях, побеспокоенная случайным порывом лёгкого ветерка.
 Я наблюдаю за собаками во дворе напротив– палевый пёс меланхолично скучает на цепи, черный вылез из своей будки, и вяло помахивая хвостом, обнюхивает двор. Вдруг внезапное оживление– мне видно, что хозяин зашел во двор с улицы и псы оживились и приветствуют его, черный отчаянно машет хвостом и бросается под ноги хозяину, палевый тоже хочет броситься к хозяину, но короткая цепь не пускает его: всё что он может это только пытаться привстать на задние лапы. Эти его движения напоминают какой-то странный танец, вот он подбрасывает голову, передние лапы и верхнюю часть туловища вверх, короткая цепь почти сразу прижимает его к земле, новая попытка и тот же результат. Хозяин между тем, не замечая своих верных стражей, пересекает свой узенький дворик, подходит к двери дома и исчезает за ней.
 Черный пес немного побегав по двору и повиляв хвостом исчезает в своей будке, а палевый делает еще несколько волнообразных попыток привстать на задние лапы, но наконец, и он успокаивается и возвращается в своё извечное состояние бесцельного ожидания неизвестно чего.
 Вдруг мне подумалось: а что если бы хозяин взял бы и снял ошейник со своего пса, открыл калитку и выпустил гулять. Я сразу представил, что пес от радости выскочит на улицу, начнет носиться взад и вперед, обнюхивать все, что попадется на пути, орошать все деревья, столбы и кустарники. Он годами сидел на короткой цепи, видел все это время один и тот же кусочек огромного мира– маленький тесный грязный дворик и вдруг: неожиданная свобода, мир в котором нет преград открытый во всех направлениях, неограниченный пространством, только временем. И что же, подумал я, чем закончится побег пса на свободу?
 А ведь вернется, скорее всего, погуляет, побегает и вернётся. К свое конуре, свое миске, в свой маленький грязный и однообразный кусочек пространства. Вернётся к своей короткой цепи, вернется, чтобы снова прибывать в бесцельном ожидании неизвестно чего, в ожидании которое продлится всю его собачью вечность. Ведь это мы думаем, что собачий век короток, с нашей точки зрения так оно и есть, но с точки зрения собаки век её тянется бесконечно долго, целую вечность, хотя собаки об этом не думают и потому счастливее людей.
 Так что же заставит пса вернуться обратно на цепь–неужели только чувство голода? Но ведь вокруг есть несколько шикарных свалок, объедки, выброшенные там порой не хуже того, что дает ему хозяин. Есть мелкая живность вроде кошек или крыс, еду можно отнять у других, более мелких и слабых сородичей. Пес в городе не останется голодным даже зимой. Но он вернется на цепь. Зачем? Почему? Если дело не в конуре и не в миске с едой, может все дело в привязанности к хозяину. Но что его привязывает к хозяину, если не еда и крыша над головой? Что есть эта привязанность? – Дружба? Любовь? Благодарность? Может быть. А вдруг это просто привычка, простая, на уровне рефлекса– привычка как цепь, привычка к цепи. И ничего кроме цепи пса не привязывает к этому месту и к этому человеку, ничего кроме рефлекса, выработанного годами однообразных процедур кормления, поглаживания иногда покрикивания и битья. И собака верит, что грязный дворик– это дом, человек с миской– семья, а короткая цепь и ошейник – судьба. Простая привычка, понятая как привязанность, любовь или дружба удерживает крепче, чем цепь.
 Всё что я подумал сейчас, относится и к людям и даже больше к людям, чем к собакам. Собака не знает абстрактных понятий и не придумывает им названия, её жизнь, это непрерывный поток ощущений полученных от органов чувств, сиюминутных потребностей, врожденных инстинктов, выработанных рефлексов, поток запахов, звуков и размытых монохромных образов. Её не заботит смысл жизни, она не задает себе вопросов «почему?», «зачем?», её не терзают сомнения. Собаки, как впрочем, и другие животные не знают, что они смертны до самого момента смерти. Они могут видеть мертвых сородичей или людей и их это беспокоит бессознательным страхом, но они не живут с постоянным знанием о том, что однажды обязательно умрут. Это знание- привилегия человека. Поэтому собака счастливее человека.
 Какие цепи удерживают человека, сковывают его свободу, ограничивают перемещения во времени и пространстве? Почему когда вокруг нас бесконечный и безначальный мир мы проживаем жизнь в запыленном уголке с одним и тем же неменяющимся видом перед глазами?
 Этот вопрос я мысленно адресую собаке на цепи, ведь кому как не собаке всё знать о цепях и ошейниках. И собака так же мысленно мне отвечает:
 Много цепей сковывает человека – цепи привязанностей, цепи желаний, цепи обязательств, имущественные, бытовые, золотые, стальные… много их. Одним вы вроде бы рады и они почти невесомы, другие вас тяготят, третьи приносят страдания. Одним людям дано видеть и осознавать свои путы, другим нет, кто- то захочет избавиться, а кто-то оставит как есть. От одних цепей избавится легко, от других избавишься только приложив усилия. Ты можешь избавится от обязательств – это легко если ты их не брал, не будешь брать и дальше, переступишь через тех перед кем они уже есть, объяснив себе что так будет лучше. С привязанностями сложнее– это не только предметы, нравящиеся тебе и важные для тебя или способ время провождения доставляющий тебе удовольствие, это еще и люди дорогие тебе (ну, или которым дорог ты) и перед которыми у тебя могут быть обязательства. Но ты ведь уже избавился от обязательств, так? А остальное это только привычки, которые со временем могут меняться– в конце концов ничего постоянного и вечного в мире нет и то что тебя радовало в детстве, теперь когда ты стал взрослым может быть совсем безразличным или вызвать лишь легкую усмешку как воспоминание о давно ушедшем. С желаниями дело обстоит примерно также, как и с привычками– всё когда ни будь надоедает.
 Если обрывать одну цепь за одной, избавляя себя от внешних пут то постепенно жизнь превратится в скольжение от начальной точки к конечной, как езда в скоростном прозрачном экспрессе. Мимо проносятся картинки, люди, города, годы, но ничто на долго не привлекает твое внимание. И вот когда ты уже вволю насладился свободой скольжения, вдруг начинаешь понимать, что есть еще цепи, которые не отпускают тебя– твое тело и твой ум.
  Происходящее вокруг ты постигаешь природой своего ума и даже иногда начинаешь считать окружающий мир лишь игрой ума, его интерпретацией самого себя. Все бы хорошо, да вот неувязка.  С одной стороны тело является тюрьмой для ума, но в то же время –это единственное его место обитания, ум связан с телом намертво, так по крайней мере думает большинство людей. Но само тело хрупкое и недолговечное и ум желая вырваться на свободу и избавится от телесных цепей, сам боится этой свободы, боится расстаться с телом, потому что не может существовать без него. Ум ограничивает тело в пространстве, тело же ограничивает ум и в пространстве и во времени. Такой вот парадокс. Безымянный даосский монах периода позднего Тан так описал его:
 Ум тоскует на цепи
 А попробуй отцепи
 Постой– говорю я, желая прервать поток сознания собаки– все -таки почему ты вернешься обратно на цепь, в свой грязный маленький дворик, даже если у тебя будет возможность обрести свободу?
 А какой смысл? – отвечает мне палевый пес –куда бы я не убежал, мне все равно не убежать от самого себя, ведь я собака и везде буду только собакой, мой ум и мое тело всегда неразрывны между собой и прибудут со мной до конца моих дней. Вот мой великий предок волк Фенрир, как говорит наше собачье преданье, смог сорваться с цепи и убежать, но у него была Великая Надежда, а у меня её нет и не у кого её нет– поэтому я возвращаюсь. И ты тоже куда бы не пошел, от каких привязанностей, привычек, обязательств и желаний не отрекся все равно останешься самим собой и прибежишь к самому себе– тебе просто некуда бежать на самом деле.
 Неужели все так предсказуемо безнадежно и нет никакого выхода– не сдаюсь я.
 Выход есть всегда– отвечает мне пес– просто надо чтобы ум перестал думать о том что он кому -то принадлежит, что он «чей-то ум» и что у него есть место прописки. Тогда он просто перестанет думать о теле, перестанет его воспринимать, и значит тело для ума как бы исчезнет. Но этого недостаточно– одновременно ум должен перестать думать весь этот мир и самого себя. Ум перестанет думать о природе ума и тогда он окончательно освободится и не будет для него ограничений ни в пространстве ни во времени, потому что не будет никакого пространства и времени, да и нельзя будет ничего сказать о том, что они что-то ограничивают…
 –Если ты знаешь все это, то почему не освободишься – спрашиваю я
 –Потому что я не знаю, как это сделать, ведь я просто пёс…
 А может всё дело в Великой Надежде– осенило меня– злой надежде последнего патрона, безумной надежде узника сидящего в темном колодце хоть на миг увидеть солнце, безнадежной надежде смертельно больного. И как знать возможно однажды совершенно случайно коан будет разгадан, противоречие разрешено и ты свободный от уз времени и пространства, навсегда покинув грязный маленький дворик ринешься по бесконечному числу направлений навстречу абсолютной свободе, захватывающей дух мечте заливающей тебя нестерпимым слепящим светом и растворяющей в себе без остатка.
 Я задумался и несколько минут глядел в золотисто-серую даль осеннего неба не думая ни о чем.
 Палевый пес тем временем забежал в свой укромный уголок и наложил кучу. Затем обнюхав по обыкновению свежее еще теплое дерьмо, деловито засеменил к своей будке и спрятался в ней.
 День близился к закату, восток стал наливаться темной краской, от домов на земле залегли глубокие тени и только внезапно налетевший легкий ветерок продолжал играть поредевшей желтой листвой.
 27.10-31.10.2013. Харьков. Салтовка.