Профессор для Варвары

          
Повесть лирическая, ироническая,
с отступлениями
и  воспоминаниями
   

                1.



Даже не знаю, с чего начать… 
Если расписать всё, что произошло со мной, в те, не столь уж давние годы на году в виде романа, то  искушённый ценитель беллетристики скажет, что его содержание весьма банально, что этот сюжет  уже не нов и даже был, кажется, экранизирован в  телевизионном сериале. Право, не знаю, насколько точно это суждение, но совершенно точно то, что и виновником, и главным участником этих событий оказался именно я…
   Имею честь представиться: Виталий Андреевич Солодов, доктор технических наук, профессор. Сейчас я преподаю в техническом университете одного из областных центров.  Конечно, этот центр - не самый большой в стране город, но всё-таки  вполне солидный, раз уж здесь есть технический университет. До этого моя жизнь как раз  протекала  в самом большом городе – в столице, где я трудился в совершенно секрет-ном НИИ, о существовании которого не рекомендовалось говорить даже шёпотом. Но, когда в начале 90-х  рухнула почти  вся оружейная наука, я остался не у дел при весьма скромных сбережениях, как и все мои друзья-коллеги. Промыкавшись  пару месяцев без дела, я решил круто изменить свою жизнь – передал свою махонькую московскую квартирку в бессрочное временное пользование  племяннику-студенту, приехавшему  из российской глубинки учиться «на инженера», а сам решил эмигрировать из столицы на дачу. Судя по  реакции  моего юного родственника  на столь благородный шаг, относительно скромный процент  истинно  счастливых людей  явно вырос.
Дача представляла собой небольшой бревенчатый домик, заметно покосившийся, с запущенным садиком и огородом, в котором уже не первый год вполне успешно вызревали семена лебеды и репейника. Когда-то всё это хозяйство  за  вполне умеренную плату мне передал товарищ из соседнего  отдела, не выдержавший трудностей на плодоовощном  фронте.  Ехать было довольно далеко – больше  двухсот километров на северо-восток от Москвы, туда, где среди тишины и покоя, у кромки роскошного берёзового  леса рассыпалась полузаброшенная  деревенька  Никишкино (1).   Больше всего мне нравилось то, что через этот лес протекает  тихая и ласковая  речка  Берестянка,  всего шагов шесть шириной,  не очень глубокая, но чистая и  поразительно тёплая.
Здесь следует отметить тот факт, что кроме упомянутой выше квартирки в Мо-скве у меня было ещё одно сокровище. В добрые  времена расцвета моего института  я получил солидную премию от родного министерства за успешное завершение важной разработки и на полученные деньги купил новенький «Запорожец». Он надолго стал верным участником моего отдыха, дальних и недальних путешествий, а в пору своей  блестящей молодости  даже  возил меня на работу.  За верность и покладистый нрав я в шутку окрестил его именем  «Санчо». Со временем  блестящая молодость славного «Санчо» перешла  в потускневшую  зрелость, а потом и в тронутую ржавчиной старость. Как в любой старости, появились разного рода болезни, на лечение которых требовалось всё больше времени и денег. Тем не менее, «Запорожец» всё ещё  бегал, правда, теперь его резвый аллюр сменился  неторопливой трусцой.
… Итак, я ехал на дачу, а по существу – в новую жизнь.  Жаркий июньский день давно перевалил к закату. Я уже свернул с гулкого шоссе и катил грунтовым просёл-ком. Вокруг меня мелькали стрижи, слева от дороги  тянулось широкое поле клевера, машина катилась  медленно, как будто плыла, а  я слушал гудение пчёл над белыми  ершистыми цветами,  которые  выглядывали из густой зелени мелких листьев,  и  меч-тал, мечтал …   Я представлял себе, как по утрам, разбуженный пением соседского петуха, я буду нырять в  объятия Берестянки, а потом лежать на траве и вдыхать ароматы полевых цветов. Я  мечтал о том, как по вечерам буду  пить парное молоко, качаться в гамаке и смотреть на кружение  звёзд,  чистых и не засвеченных уличными фонаря-ми…
До деревни было уже совсем недалеко.  За небольшим подъёмом на  холм  скрывался последний поворот, от которого  можно было увидеть домишки, в том чис-ле и мою, заждавшуюся хозяина хатку. Обычно  я  заезжал на этот холм с разгона, и в этот раз также  энергично,  до упора вдавил педаль  газа.  Мой верный  «Санчо»  рванулся наверх и я, не сбавляя скорость,  по привычке крутнул руль направо…
   Неожиданный удар был так силён, что я  резко  боднул баранку носом и на не-которое время выпал в какую-то темень, которая периодически расцвечивалась летающими цветными кольцами.… В голове мелькнула мысль о том, что Мир Иной, кажется, наполнен неизвестными оптическими эффектами. В ушах стоял звон, похожий чем-то на комариный писк. Этот звон то усиливался, то утихал, то исчезал совсем. Через какое-то время он пропал, и я почувствовал, что меня трясут за плечо. Потом, когда стали пробиваться  звуки голоса,  мне стало ясно, что я всё-таки ещё жив.
– Э,  мужик, ты чё, помер?! – рявкнул кто-то над самым ухом хрипловатым басом, и я попытался поднять голову, впрочем, безо всякого успеха.
Обладатель баса вытащил меня из кабины, положил на траву. Я глубоко вдохнул пахучий летний зной и… открыл глаза. Надо мной склонилась крупная бритая го-лова почти бордового цвета. Широко поставленные глаза были  декорированы  белёсыми бровями, шея начиналась от ушей и плавно переходила в мощные богатырские плечи.  Поодаль от бордовой головы виднелась какая-то дамская фигура, но разглядеть её без очков я не мог, не позволяла близорукость, доставшаяся от неуёмного детского увлечения книгами. Дамская фигура приблизилась, и через минуту я уже мог видеть лицо  её обладательницы, правда не очень чётко. Впрочем, меня это совсем не занимало –  я уже начинал понимать, что куда-то очень нехорошо въехал, почувствовал, что последствия могут быть исключительно плачевными и для моего будущего положения, и для моего  нынешнего благосостояния.
– Смотри, у него всё лицо в крови, возьми мой  платок, вытри.
      
Бордовый богатырь брезгливо отёр мой испачканный  лик и медленно  встал.
– Точно, живой... – он взглянул в ту сторону, где стоял мой «Санчо». – Ты, чё, мужик, пьяный? Не видишь куда прёшь? Машину   вдрызг  разворотил!   Я тебе сейчас рыло так же  разворочу, тварь!
   Я попытался  приподняться, но бордовый  м;лодец схватил меня за шиворот и поставил на ноги
– Смотри, чмо(2) , что натворил, я тебя точно здесь же урою!
–  Хватит горло драть, Фэд, пусть придёт в себя и сам поглядит на свою работу.
   Дама вытянула руку  в сторону моей несчастной машины.

   Не смотря на то, что без очков я видел окружающую обстановку несколько смазанной, суть её была хорошо понятна. Мой «Санчо» был на просёлке не один. Его багаж-ник (если кто не знает, багажник у «Запорожцев» находился впереди под капотом) вмял  внутрь багажник сверкающей тёмно-синей БМВ, и теперь обе машины составляли как бы единую конструкцию.      
 – Простите, я почти не вижу без окуляров, –  Беспомощно попытался соврать я и опустил глаза.
 –  Фэд, поищи в его тарантасе очки.
 –  Вот ещё, пусть сам ползает и шарится…
 –  Фэд, я что сказала!
   К моему удивлению, здоровенный как слон Фэд  послушно поплёлся к моей  машине, пошарил в ней и через минуту подал мне очки, правда, без правой дужки, но вполне пригодные для того, чтобы оценить меру содеянного. Из того, что удалось разглядеть, я понял, что жизнь моего верного оруженосца «Санчо» подошла к финалу.  Весь его передок был изувечен до неузнаваемости, проржавевшее левое крыло полностью развалилось в клочья, которые свободно отделились от  кузова, а колеса как-то неестественно развернулись в разные стороны.  О дальнейшем использовании машины в качестве транспортного средства не могло быть и речи.  На покалеченную БМВ было жалко смотреть – кроме деформированного багажника она обрела замысловато изо-гнутый бампер, а стёкла задних габаритных фонарей превратились в осколки.

 –  Ну  что, нравится! – зло произнесла дама, – Как думаешь, Фэд, на сколько здесь  ремонта?
 – Баксов на  пятьсот, а может и на всю тысячу – прорычал Фэд. – Ты понял, чмо, давай плати, а то я тебя кину в твою телегу, полью бензином и поджарю как ку-сок свинятины!
 – Помолчи, машина моя,  и условия буду ставить я. А ты пока отцепись от этой рухляди и отъедь в сторону.

   Кажется, тогда я впервые попытался  присмотреться к хозяйке  роскошной  иномарки. Первое, что бросалось в глаза – её ажурная летняя шляпа из желтоватой со-ломки, с широкими полями и пышным цветком мака, изготовленным из красного шёл-ка.  Лёгкое ситцевое платье с рисунком  из почти таких же маковых цветов говорило о том, что дама не лишена вкуса (по нынешним временам – явление не столь уж частое). Но меня сразу же ужаснуло другое.
Дама была…красива! 
Замечательное светлое лицо  гневно глядело на меня тёмно-синими глазами и в этой ситуации я был абсолютно беспомощен. Как дамский угодник с большим стажем, торговаться с красивыми женщинам, грубить им, жадничать в их присутствии я был абсолютно не способен.  И то, что мне невольно пришлось испортить ее авто – это была настоящая катастрофа…

   Дама сняла  шляпу, густые тёмные волосы рассыпались по её плечам.
 – Вы Федю не слушайте… Вообще-то он человек добрый, только ужасно грубый…
Так что будем делать?  Сможете оплатить ремонт?
 – Вот все мои деньги, если этого хватит – забирайте.
    Я достал из нагрудного кармана всё своё  достояние и подал ей. Она пересчитала купюры и  удивлённо подняла глаза:
 – Вы что издеваетесь?!  Да на это и неделю прожить невозможно, не то, что машину починить.  В общем, делайте, что хотите, хоть квартиру продавайте, а деньги мне верните!!

При мысли о том, что мой племянник снова станет бездомным, мне стало как-то не по себе. 
 – Видите ли… Я перед выездом сюда  подарил квартиру в Москве своему родственнику, а сам решил поселиться на даче. Она здесь, рядом, в Никишкино.
 – Вот и отлично…Фэд!
       
Федя нехотя  подошёл поближе и, зло скривив губы,  зыркнул на меня.
 –  Товарищ  предлагает свою дачу в качестве  отступного за аварию. Я правильно поняла? – обратилась она ко мне и едко усмехнулась.
       
Делать было нечего, я кивнул и мысленно попрощался со своей мечтой  о блаженстве среди природы.

 – Фэд, ты не забыл, зачем мы сюда прикатили? Как раз подыскать  красивый домик в красивом месте. Считай, нам повезло, поехали!

  Федя, который явно подозревал, что я могу удрать, схватил меня за руку, запихнул на заднее сидение  БМВ и, сев за руль,  заблокировал  двери.  Машина вполне уверенно двинулась к деревне – видимо, нанесённые ей повреждения были чисто внешними.

  Калитка во двор моего домика  была открыта настежь, среди густой травы, выросшей по пояс, паслась чья-то коза. Хатка  за прошедшее время, кажется, ещё больше покосилась. Проржавевший дверной замок удалось открыть с трудом, и то, лишь после того, как Федя полил его  машинным маслом, принесённым из авто.
Дама  поднялась на крыльцо и замерла на пороге.  Некоторое  время она пыталась разглядеть что-то в полумраке избы, но единственное, что было видно наиболее отчётливо – это белые длинные паутины, свисавшие с потолка. Она резко повернулась и сошла с вниз.
 – И это вы называете дачей?  Да это вообще не дом, это сарай, хлев, что угодно, но не дача.
 – Ну, почему же, – неуверенно попытался возразить я,  – если привести в поря-док, подремонтировать…
 –  Для ремонта уйдёт столько же денег, как  и на готовый, приличный дом. Эта развалюха  к тому же и без водопровода!  Нет уж, рухлядь мне не нужна, – громко произнесла  она и повернулась к своей подбитой машине. – Так что думайте сами, что будете продавать, чтобы со мной рассчитаться…

 – Послушайте, сударыня (при слове «сударыня» она  удивлённо подняла на меня свои красивые глаза и, кажется, даже приоткрыла рот),  вам со мной очень не по-везло. Я не  бизнесмен, не директор нефтяной компании, даже не государственный чиновник.  Я – доктор технических наук, но из-за того, что мой институт закрыли, теперь не при делах. Квартиры у меня фактически нет, сбережений нет, драгоценностей тоже нет, был старый «Запорожец», но теперь, как видите, и его нет.  Всё что я могу – это продать самого себя в рабство. Если хотите, конечно…

  Мне вдруг стало смешно – я представил себя в роли  греческого раба Эзопа, который вместе с тяжёлой работой  сочинял басни,  давал хозяину мудрые советы на все случае жизни, а попутно ублажал его жену. Я,  по-видимому, нечаянно хохотнул и дама резко повернула ко мне лицо.
 – Ничего смешного, между прочим, очень дельное предложение. Так вы – док-тор наук?  Это что – профессор.
 – Считайте, что так, – я не стал вдаваться в тонкости научных регалий, поскольку для  дамы, судя по её вопросу, это было не существенно.
 –  Вот и замечательно! Я недавно уволила за воровство и плохую работу свою домработницу, теперь вы будете исполнять  её  обязанности, то есть отрабатывать стоимость  ремонта  моей машины. Можете отказаться, но тогда я сдам вас в ментуру и, обещаю, мало не покажется! Ну, как?
«Вот ведь какая ситуация, – подумал я, – с одной стороны это кабала, с другой – попасть в рабство к такой красотке – просто невероятное везение. Правда, непонятно, кто такой этот бычок Федя. Если муж или любовник – связываться с ними  бессмысленно  да и небезопасно. С другой стороны – на мужа он явно непохож, слишком груб и туповат  по сравнению с ней… Хотя другого выхода из ситуации явно не просматривается…»
 –  Что молчите? – прервал мои раздумья её резкий голос, – страшно стало?
 –  А знаете, я, пожалуй, соглашусь.

  Дама окинула меня пристальным  взглядом с головы до ног.

 – Фэд, мы договорились. Этот гражданин будет отрабатывать ущерб  вместо Нинки. За три месяца отработает, а потом пусть проваливает, куда захочет.
 – На кой хрен он тебе сдался. По виду – задохлик, точно, ничего толком не умеет, как все умники, у них же с сопливых лет руки из задницы вырастают. А будет шаманить на кухне – как пить дать, отравит!
 –  Да?..  Я об этом как-то не подумала… Что, профессор, это правда?
 –  Нет, конечно… Я ведь работал  в институте, где много чего приходилось делать руками. Так что кое-что я умею.  И в походах, бывало, кашу  варил.
 – Вот видишь, Фэд, кое-что он умеет. А что не умеет – научится, человек он грамотный, освоится… Будете у меня домработником на положении раба. А значит – выполнять все работы по дому, готовить, убирать в комнатах и исполнять мои капризы…

 – Какие ещё капризы? – встревожился Фэд.
 – Какие скажу, тебе что за дело! Раб – он и есть раб.
 – Я ему голову отверну! – зло прошипел Фёдор.
 – Не забывайся! Будет не так, как ты скажешь, а так как я решу, ты меня знаешь…
Федя  замолчал и обиженно засопел.
 –  Должность, которую мне предстоит исполнять, – вмешался я в их спор, – в приличных домах  называется  по-другому: «дворецкий».
 –  Вы вот что, покажите-ка документы, а то говорите, что профессор, а сами можете быть каким-нибудь уркой в бегах .
 – Документы в портфеле, а он остался в моём «Запорожце»
 –  Вы уверены, что их ещё не спёрли вместе с вещами?
 – Думаю, что здесь некому… кстати, как мне вас называть?
 – Зовут меня  Варвара Степановна. А вы будете меня называть «госпожа».


  …Варвара  Степановна долго рассматривала мой паспорт, мой докторский диплом, трудовую книжку, потом возвратила их в портфель  и внезапно рассмеялась.
 – Представляешь, Фэд, скажу  Лидке и Нельке,  что у меня  есть дворецкий – доктор наук – умрут от зависти!  Так значит вы – Виталий Андреевич. Тогда я буду звать вас просто  Виталий и на ты. Согласен?
 – Вполне.
 – Тогда перегружай свои шмотки и поедешь с нами.  Фэд,  его битую тачку  надо убрать с дороги – и можно ехать.  В пятницу вызовешь грузовик с краном, отвезёшь этот хлам на свалку.

  Ехать пришлось долго. По дороге  разболелась голова, я задремал и проснулся лишь тогда, когда машина остановилась.  Открыв глаза, я увидел,  что мы находимся вблизи от  двухэтажного дома, среди просторного двора, обнесённого невысокой кирпичной оградой.  Впрочем, стало уже темно, и оценить истинное количество этажей было непросто – свет в окнах не горел, а двор  освещался лишь одной скудной лам-почкой.  Я подхватил свою скромную поклажу, выполз из подбитой мною БМВ, двинулся вслед за Варварой  и   через минуту вошёл в тёмный коридор. Когда Варвара  включила свет, я заметил, что от середины коридора налево идёт лестница, видимо на верхний этаж.   Хозяйка дома  взглянула на меня и показала небольшую дверь с противоположной от лестницы стороны.
 –  Твоя клетушка. Немного тесно, но для дворецкого достаточно. Нинка была неряхой, там, наверно, кавардак, но ничего, всё же лучше, чем на твоей даче. Душ и туалет – слева.
Варвара усмехнулась – видимо, мой вид по-прежнему был выразительно-жалким и помятым.
 – Иди отдыхать, завтра поговорим.
     Федя, зло посмотрев в мою  сторону,  вышел во двор, Варвара  закрыла изнутри входную дверь и  поднялась по лестнице  наверх. Вскоре всё стихло.
Я вошёл в свою комнатушку, щёлкнул выключателем, опустил  на пол пожитки и сел на стул. Кроме этого стула здесь был небольшой шкаф, кровать, с небрежно брошенным матрацем и столик. В общем, вполне банальный набор для временного пристанища. Занавески  на окнах  представляли собой  обвисшие  полотнища неопределённого цвета, пол демонстрировал почти историческую немытость, и всё, что меня окружало, выглядело каким-то изрядно  засаленным. Видимо, Варвара была   права, когда давала  нелестную аттестацию прежней обитательнице этого помещения. «Да… мягко говоря,  не отель», – подумал я и, не раздеваясь, лёг на истерически заскрипевшую кровать. От подушки исходил слабый, но скверный запах половой тряпки, я швырнул её на стол и подложил под голову портфель.  Но самое странное – я поймал себя на том, что с азартом вступил в   забавную игру, в которой  наказание  за порчу машины – всего лишь удобный повод. В этой игре у каждого свои роли, свой интерес. У меня роль дворецкого. А какой интерес? Неужели Варвара?...  Похоже, что так, хотя….  А у госпожи - Варвары?   Компенсация за ремонт авто?  Что-то слишком про-сто… Ладно, ничего, будет время разобраться и соответственно отреагировать на ситуацию. Вот, пожалуй, у Фэда  интерес один и понятный – поскорее меня отсюда вы-швырнуть. Похоже, к хозяйке у него  чувства  гораздо более  сильные, чем  желание иметь заработок.
Впрочем, все эти мысли возникали уже во сне…


               
                2.


  Как это ни странно, но утро  подарило мне  (правда  в сильно  ограничен-ном виде) исполнение мечты, которая грезилась во время езды  на уже несуществующем «Запорожце» -  я проснулся от громкого крика петуха.  Крик этот был с хрипотцой, резким, переходящим в дискант и,  как будто, совсем рядом. Я сразу же проснулся и сел на кровати. Комната, в которой  прошла  ночь, утром оказалась ещё более не-опрятной и убогой, чем при  свете одинокой, засиженной мухами  лампочки, свисавшей с  закопченного потолка. В доме было тихо, я взглянул на свои  часы – они показывали  около шести. Вчерашний день, круто изменивший мою жизнь, промчался кошмарным вихрем перед глазами, а в голове почему-то промелькнула мысль о том, что петуха в будущем можно использовать в качестве будильника: «Надо запомнить, в котором часу  голосит этот крикун.  Впрочем, если он действует исключительно  в соответствии с восходом солнца,  а не по официальному времени, пользы от него будет немного».  После этого я  окончательно проснулся.
  Моя  дорожная  сумка по-прежнему стояла у двери. Надо было достать полотенце,  туалетные  принадлежности и привести себя в божеский вид. Стараясь не  вы-давать себя стуком шагов, я осторожно вышел из своей  комнатки, потихоньку пробрался  к двери туалета и попытался приоткрыть её, но она тут же, как назло, издала предательский пищащий звук.  Я застыл на месте, тишина, едва всколыхнувшись, улеглась снова,  и можно было спокойно пройти  для  утреннего омовения. Туалет был небольшим,  таким же «засаленным», как и клетушка, кроме унитаза и раковины с тусклым зеркалом  здесь существовал душ (была ли в нём горячая вода,  предстояло испытать на себе). Я сбросил  пропыленную одёжку, встал под  сеточку и открыл оба крана. Испытание оказалось суровым – холодный  ливень сразу же дал понять, что с горячей водой – проблема.    Но, так или иначе, душ был  вполне бодрящим, а значит – полезным. Настроение как-то сразу поднялось, и появилась жажда деятельности, правда  пока что без сколько-нибудь чётких идей относительно её удовлетворения. Я взглянул в зеркало – на меня смотрел бомжевидный субъект, с носом, распухшим до безобразия. После этого настроение снова потускнело.
  Выйдя из душа, я заметил в конце коридора приоткрытую дверь, потихоньку, на цыпочках  добрался до неё и  с опаской просунул голову в проём. Это, по всей видимости, была кухня. С первого же взгляда стало понятно, что её состояние мало чем отличается от состояния двух уже исследованных мной помещений.  Разница была лишь в том, что это, третье, украшали разбросанные по столу кастрюли и сковородки, немытые тарелки и копоть на потолке. В середине кухни громоздилась большая дровяная плита с духовкой, а возле окна стояла ещё одна плита – относительно современная, газовая.   Была здесь и мойка для посуды с газовой колонкой. «Возможно от неё  можно подавать горячую воду и в душ, надо будет выяснить» – подумал я и присел на табурет возле стола.  «Если бы знать, есть ли в доме крупы, можно было бы  сварить себе каш-ку на завтрак….  А, впрочем, почему себе, и Варваре тоже, она бы приятно удивилась. Надо посмотреть, может быть, где-то поблизости есть припасы…» – я встал  с табуретки и  начал методично обследовать весь первый этаж. На противоположной стороне коридора был вход в большую комнату, почти зал. Судя по  мебели и оснащению, здесь была столовая. Справа от входа находился большой холодильник. В нём оказались масло, молоко, какие-то копчёности, непонятные свёртки и склянки, содержание которых было скрыто  от глаз.  Рядом со столовой  широкая дверь вела в  помещение без окон. Чиркнув зажигалкой, я увидел в тусклом свете газового огонька, что это кладовка. «Вот и замечательно  – выключатель, на месте, сейчас   зажгу свет, и  разыщу то, что мне   необходимо!».
Запылённая лампочка   скупо осветила помещение, заставленное ящиками и мешками.  Вдоль   стен   тянулись полки с пакетами, коробками, банками разнообразных домашних «закруток». Здесь же  лежали  инструменты, мотки проводов, гвозди, листы картона и другой всякой всячины (кстати, я сразу же приметил подходящий кусочек медной проволоки, из которой потом смастерил дужку для своих очков, искалеченных при аварии). В кладовке было всё, имелись даже  мотопила и маленький сварочный аппарат. Её содержимое говорило о том, что в доме обитал абсолютно нормальный и во всех отношениях хозяйственный человек.
  Но… не женщина!  Что значит этот явно мужской набор предметов и где его собиратель было загадкой,  но пока что эта проблема была для меня не главной. Есть ли здесь где-нибудь крупа!? Я стал осматривать все полки подряд, и, в конце концов, всё же нашёл то, что искал – рис, гречку, пшено, муку, и многое другое, что могло бы пригодиться для приготовления утренней трапезы.   
Надо честно признаться, что мой опыт в кухонных делах ограничивался относительно небольшим набором простейших блюд, а решение приготовить рис пришло  почти сразу же, поскольку в турпоходах это  был  мой  «конёк». Когда-то нехитрому искусству варить кашу меня научила моя покойная мама (царство ей Небесное),  учиться я всегда любил, и эту науку усвоил довольно прочно. Отыскав более или менее подходящую кастрюльку и старательно вымыв её под горячей струёй   (газовая колонка на удивление работала исправно), я закипятил воду, бросил крупу, соль и, неторопливо помешивая её, стал вспоминать то далёкое время, когда обслуживающая деятельность была для меня основной… По этому поводу надо сделать

отступление первое.

 …Было это после окончания института. Я учился в политехе на радиотехническом факультете, но после третьего курса неожиданно ушёл из жизни отец и я пере-вёлся на вечернее отделение, чтобы работать и помогать матери. При этом,  однако, пришлось оставить обучение на военной кафедре, которая готовила из нас офицеров и гарантировала  то, что служить в армии по призыву мы не будем. В новых сложившихся обстоятельствах мне предстояла служба в течение года  в звании рядового но,  как единственный сын престарелой пенсионерки, я имел право на отсрочку от призыва. Оставшееся время  учёбы в институте прошло быстро, а через год мамы не стало. И, лишь только наступила осень,   военкомат немедля прислал мне повестку…
Как специалиста по радиотехнике меня направили служить в одну из частей ПВО(3) .
Этот род войск был когда-то оснащён в основном зенитными пушками, но теперь ушёл весьма далеко  от уровня  артиллерии – в  сторону радиолокаторов, зенитных ракет и прочей современной техники, требующей основательных знаний. Когда новоиспечённого инженера определили в дивизион со странным позывным «Джонка», его командир, майор Сайкин несказанно обрадовался:
  – Наконец-то у меня появился настоящий специалист! Понимаешь, Виталий Андреич, нас только что сформировали, в части одни молодые лейтенанты, все прямо из училищ, опыта никакого, а рядовой состав – с бору по сосенке. Из миномётчиков, из пехоты, есть даже из понтонного полка. У меня пока нет ни зампотеха (4), ни замполита, солдаты в основном из глухих деревень, дважды два не помнят, понимают лишь мат! А здесь – электроника! Я сам сутками сижу над схемами, не всегда во всём могу разобраться. В общем, помогай. Я вот съезжу на пару месяцев на курсы, а ты здесь вживайся, поручу тебя старшине, пусть он о тебе позаботится… Если что, за меня останется лейтенант Грушаков.
  Как величали старшину дивизиона по имени-отчеству, я так и не узнал до конца службы, к нему все обращались только  по званию или по фамилии – товарищ старшина или товарищ Осельня. Осельня  был сверхсрочником в звании прапорщика и имел вид  крепкого  и плечистого  деревенского мужика со  скуластым  и обветренным крестьянским лицом почти без бровей, с  мясистым носом, по обеим сторонам которого не мигая светились круглые, как пуговицы тёмные глаза. Никто никогда не видел его смеющимся или улыбающимся. Про старшину говорили, что он «крепкий хозяин», что только он «держит в части порядок», и было заметно, что его побаиваются не только солдаты и начинающие офицеры, но и сам майор Сайкин. Поговаривали, что Осельню списали когда-то с флота, может быть поэтому  на любые возражения по по-воду своих распоряжений он отвечал, нахмурив лицо  фразой, постепенно перешедшей в лексикон всех, кто служил на «Джонке»:
 – На корабле должен быть порядок!
Порядок в дивизионе был железный. Даже – железобетонный. Все постели в казарме были идеально выровнены, все подушки на кроватях  расположены как по линейке.  В солдатских тумбочках все вещи были аккуратно сложены, в них не было ни-чего лишнего. С точки зрения Осельни там должны были содержаться только туалетные принадлежности и конверты для писем домой. По мнению старшины в части полагалось читать только книги из библиотеки Красного уголка, и, предпочтительно «Дисциплинарный устав», который Осельня считал непревзойдённым литературным шедевром. Если  же в тумбочке находилась книга «со стороны», она немедленно изымалась как «неуставная, и потому вредная», а её владелец получал внеочередной наряд на дежурство по кухне.  Чистоту пола и оконных стёкол старшина определял с помощью носового платка. Он протирал им поверхность  в  любом наугад выбранном месте, и, если на платке оставался хоть какой-нибудь след, дежурный получал взыскание, а весь состав наряда – дневальные, уборщики  и пр. оставались дежурить повторно. Качество мытья тарелок на кухне Осельня проверял «методом  скрыпа» – если по-верхность тарелки не «скрыпела», когда он проводил по ней пальцем, всю посуду надлежало перемыть заново. Старшина проходил в течение дня по всем без исключения помещениям и  не было случая, чтоб находившиеся там солдаты не получали замечаний или  наказаний за нерадивость.
  Наверно, в таком служебном рвении не было ничего ненормального, если бы не одна немаловажная деталь. Старшина Осельня искренне считал, что весь смысл службы солдата – в несении караулов, физподготовке и хозяйственной деятельности, а владеть рядовой воин должен более всего шваброй и лопатой, в крайнем случае – автоматом. Лучшим развлечением и отдыхом для бойца по мнению старшины были строевая подготовка и вечерняя прогулка в строю с песней.  Перед каждой такой прогулкой  он обычно напоминал:
 – Если будете хорошо и дружно петь, разрешу пойти оправиться.
Столь же строг Осельня был и к  внешности своих подчинённых. Он разработал целый прейскурант на различные прегрешения относительно  формы одежды  и небрежности вида – за грязный или плохо подшитый подворотничок – один наряд, за невыглаженную форму и небритое лицо – два, за неначищенные сапоги – три и.т.д. Ежемесячно он привозил в дивизион парикмахера и в приказном порядке заставлял всех рядовых и сержантов укорачивать волосы до уставной нормы, не взирая на любые протесты.
  Единственным объектом, который он никогда не посещал, была огневая позиция с локаторами, ракетами и прочей техникой. Осельня не раз говорил, что не понимает в этом ничего и не считает нужным что-либо там делать. По его мнению, там нечего было делать и солдатам: заниматься ракетами и  антеннами – это дело лейтенантов, на то их и готовили в училищах. Осельня почти  ненавидел технические занятия, которые полагались по расписанию, как бессмысленную трату времени, предназначенного для укрепления хозяйства и наведения порядка.
Зачем я обо всём этом пишу? Только затем, чтобы читатель осознал, в чьи руки я попал. Из  бесед с уже послужившими некоторое время товарищами я слышал, что Осельня питал особое пристрастие именно к тем, кто получил перед армией высшее образование. Они находились под его постоянным и пристальным вниманием, они больше других получали внеочередные наряды, их чаще всего использовали на самых тяжёлых работах. Поэтому просьбу командира части  взять надо мной шефство и по-мочь вжиться в армейскую жизнь старшина принял с нескрываемым энтузиазмом.

– Значит, радиоинженер? У меня никаких  инженеров нет, у меня есть только солдаты. Майор поручил сделать и из тебя солдата, и я это сделаю!  Для начала надо вытряхнуть из твоей никчёмной башки это самое высшее образование и лишние слова. Слушай и запоминай. Тебе, как солдату, положено знать всего три слова – «я» во время переклички, «слушаюсь» после получения команды или приказа и «виноват», когда тебя матерят. Всю книжную грамоту я запрещаю. А теперь – на кухню, чистить картошку!
– Но майор Сайкин приказал мне изучать схемы…– пытался возразить я и тут же увидел, что  лицо старшины стало на глазах наливаться кровью.
– Что такое? Пререкаться!? – рявкнул он, придавив меня к полу своим тяжелым   взглядом, –  Для начала – два наряда вне очереди! Кругом марш! Выполнять задание!!
Весь следующий месяц я провёл, как в кошмарном сне – драил полы в казарме, чистил  умывальники, сутками мыл посуду на кухне и выскребал от пригара пятиведёрные котлы …  Когда же всю эту работу выполняли другие провинившиеся, старшина выдавал мне большую штыковую лопату и отправлял на строительство жилого дома для офицеров. Мою работу он принимал и оценивал лично. При этом я, также  как и все, должен был содержать себя в порядке, заниматься маршировками и вскакивать на зарядку ранним утром. Жаловаться на всё это лейтенанту Грушакову было бессмысленно, Осельня и его мог послать куда подальше. К концу месяца я потихоньку втянулся  в эту круговерть, почти перестал думать о высоких материях, а всё, что было до армии, казалось мне чем-то из другой эпохи, промелькнувшим  когда-то в прошлой жизни.  Но однажды, когда Осельня уехал на центральный склад полка за продуктами и весь дивизион, расслабившись, развалился на позднем осеннем солнышке, мне вдруг пришла мысль о том, что всё, что делает Осельня вовсе не лишено смысла. Не лишено даже на уровне физики Вселенной!
  Главный физический процесс, который происходит во Вселенной – это  всеобщая и всепобеждающая энтропия – постепенный и неуклонный распад организованной материи в первозданное, неорганизованное состояние. Этот процесс идёт разными путями, с различной скоростью в тех или иных частях Мироздания – угасают  и взрываются звёзды, распадаясь в газ и пыль, разбегаются галактики, умирают планеты и цивилизации, всё покрывается  пылью долгих тысячелетий и, в конечном счёте, превращается в прах и хаос.  Остановить энтропию в масштабах Вселенной в принципе не-возможно. Её можно лишь частично замедлить, если приложить соответствующие усилия. Но ведь именно этим и занимается старшина Осельня! Конечно, его борьба происходит в пределах территории части, но это совсем не умаляет высокое философе значение  его работы.
  После  таких выводов, сделанных на досуге,  моё отношение  к заданиям и требованиям старшины круто переменилось. Я стал относиться к ним с особенной тщательностью, стараясь находить в любой из порученных работ хотя бы минимальное  удовольствие.  Это не осталось незамеченным со стороны Осельни  – он ставил меня в пример перед строем, количество моих нарядов-наказаний сошло на нет, и у меня появилось свободное время.  По-другому отреагировала противоположная сторона – мои товарищи. Они заподозрили во мне  бациллу предательства, стали разговаривать со мной с изрядной долей ехидства, а вдобавок к этому приклеили ко мне  едкую кличку: «ПодОсельник». Однажды, после обеда, когда  почти все сослуживцы расселись на скамейке в курилке, мой самый близкий армейский друг, Толик Ярмыш,  решил прояснить ситуацию и прямо, при всех спросил меня о причинах столь разительной перемены.
   Толик, надо сказать, был личностью весьма примечательной. Прошло уже много лет с той поры, когда мы  с ним носили солдатские погоны, но я до сих пор о нём часто  вспоминаю и обязательно с доброй  улыбкой. Его мешковатая фигура  совершенно не сочеталась с армейской формой, а сам он  разительно напоминал бравого солдата Швейка из  книжки Гашека. Он был человеком насквозь штатским, и никакие наказания, никакие приёмы «воспитания» с целью сделать из Ярмыша настоящего солдата (разумеется, в  понимании старшины) не приносили ни малейшего результата. Между ним и Осельней развернулась настоящая  борьба, за которой, затаив дыхание, следил весь дивизион, включая даже офицеров и их жён. И в этой борьбе  конце концов победил… Толик!  Окончательную точку  в отношениях Ярмыша и Осельни поста-вил случай, который немедленно стал на «Джонке» легендарным.
Дело в том, что Толик окончил  университет  и был филологом. В технике дивизиона он, так же как и старшина, ничего не понимал, в строю выглядел увальнем, а пули, выпущенные им из автомата на стрельбище уходили исключительно «за молоком». Но больше всего старшину возмущало не это, а то, что Ярмыш органически ненавидел дисциплину в любом виде  и буквально плевал на соблюдение  её армейских норм. Он мог остаться после подъёма в кровати, мог не выйти на физзарядку, опоздать на обед, устроившись где-нибудь с «неуставной книжкой»… На взыскания  Толик реагировал абсолютно равнодушно, а «штрафные работы»  выполнял спустя рукава. В общем, он был типичным интеллигентом-гуманитарием второй половины 20-го века.  Учитывая все эти качества, его не допускали на ракетную  позицию, не назначали в караул, а  от греха подальше определили заведовать «секретной частью» – комнаткой, в которой хранились документы и схемы радиоэлектронной аппаратуры.
По регламенту дверь в эту комнату, когда в ней находится ответственный, должна быть всегда закрыта изнутри. Однажды вечером, проходя по коридору, Осельня увидел, что дверь в «секретку» немного приоткрыта и через щель падает полоска света. Он осторожно заглянул внутрь помещения и увидел картину, которая едва не привела его к инфаркту. Ярмыш включил электрокалорифер, снял куртку, сапоги  и расположился в старом полуразбитом кресле с книгой в руках. Старшина влетел в «секретку», как разъярённый бизон.
 – Это что такое?! Это называется «служба»?!
Толик, ещё не  осознав, кто вошёл, с улыбкой ответил:
 – Да ну её в баню, эту службу, послушайте, какая у Пушкина прекрасная строка в поэме….
Надо сказать, что всё это происходило  после отбоя, и весь дивизион уже благополучно засыпал. Старшина немедленно поднял личный состав и построил прямо в казарме. Строй белел кальсонами, роптал и гадал, что случилось.
 – Рядовой Ярмыш, выйти из строя!!... Вы представляете?!... Вхожу в секретную часть, а этот… военный… сидит голый и как восьменог  шевелит своими волосатыми пальцами!!... А потом и говорит: «Пошёл ты со своей службой… я Пушкина читаю!» Да я за всю свою жизнь в армии такого м…ка не видел! Рядовой Ярмыш, трое суток гауптвахты!!
  Утром комендантская машина увезла Толика в штаб бригады, но вернулся он лишь после пяти суток, видимо получил  на «губе» добавку. Правда, после этого старшина Осельня перестал его видеть, а Ярмыш отвечал ему полной взаимностью.
  По этой причине  Толику  было совершенно непонятно изменение моего отношения к службе.  Я, как мог, объяснил товарищам  мои  философские  установки, к которым пришёл не столь давно. А попутно добавил:
 – Энтропия, распад – они происходят и в нас самих, особенно, когда мы изолированы от мира, от женщин, от семей. Мы начинаем грубеть, опускаться, становимся неряшливыми. Старшина старается этому противостоять, бороться с этим, и хоть мы на него  злимся,  он достоин за свою службу, по крайней мере, понимания.
  Не знаю, право, приняли они мои идеи, или нет, но ехидничать по моему адресу перестали. Толик, правда, остался при своём мнении и частенько повторял, что именно полная свобода позволяет личности держаться «на уровне». Что касается старшины, то ему кто-то из солдат, видимо, доложил о содержании нашей дискуссии, и Осельня  окончательно проникся ко мне уважением, а мои обслуживающие функции окончательно ушли в прошлое.
  А в начале следующего года  в нашу часть привезли новую электронную систему – кабину, в которой находилось  нечто вроде компьютера. По современным меркам это устройство было довольно простым, но в то время  считалось исключительно сложным. Сопровождал  кабину  подполковник-инженер  Черняев, Константин Лукич.  Майор Сайкин сразу же поручил меня ему, мы провели две недели интереснейшей работы  и профессиональных бесед. Когда кабина уверенно заработала, Черняев обратился ко мне с любопытным и заманчивым предложением:
– С твоим профессиональным уровнем, Виталий,  здесь делать нечего. Я уговорю командира дивизиона отправить тебя к нам в институт на повышение квалификации, но возвращать тебя  мы не будем – дослужишь с нами. Институт у нас  военный, присвоим тебе звание, и будешь  работать в моём отделе. Если ты, разумеется, не против…
Я был не против. Так в моей жизни появилась Москва, где  я трудился в закрытом НИИ, стал кандидатом наук, потом доктором, получил квартиру и т.д.
А теперь, после катаклизмов 90-х годов  я здесь, в сотнях километрах от столицы, и снова на обслуживающей должности…
 

                3.


  … Я очнулся от воспоминаний и  посмотрел на часы – оказывается, прошло всего лишь пять минут.  Рис в кастрюльке вовсю кипел, покрывшись пенкой, которая тихо сползала на плиту. Процедура варки  заняла ещё минут пятнадцать, после чего я  промыл его и поставил на слабый огонь дозревать до готовности. Оставалось накрыть стол в зале и поставить на газ чайник. Сделав это, я снова присел и постепенно погрузился в непрочную дремоту. Сквозь неё вскоре стали слышны  шаги на втором этаже, а через некоторое время – шаги по лестнице. Я вышел в коридор. Варвара спускалась вниз  в длинном шёлковом халате.  Непричёсанная и без губной помады она показалась мне гораздо моложе, чем вчера, лицо её  потеряло волевое выражение и обрело какую-то неуловимую беззащитность.  Увидев меня, она немного нахмурилась, потом недовольно проговорила:
 – Нечего на меня пялиться…  И имей в виду, уже завтра в это время завтрак должен быть готов.
 – Он и сегодня готов, госпожа. Я, правда, не знаю ваших гастрономических пристрастий, смею предложить лишь рассыпчатый отварной рис со сливочным маслом.

  Варвара от удивления на мгновение замерла, потом она снова заговорила, как бы сердясь, но я почувствовал, что её недовольство скорее показное:

 – Перестань паясничать и разговаривай нормальным языком!.. И где же твой завтрак?
  Я вынес из кухни кастрюльку и положил в её тарелку несколько больших столовых ложек каши, затем сверху – кусочек масла.
 – Ешё – чайную  ложку сахара, – повелительным тоном произнесла Варвара и взялась за вилку.
    Некоторое время я стоял рядом и смотрел, как она ест.  Ела она аккуратно, не  торопясь, едва приоткрывая губы. Вдруг она подняла на меня глаза и недовольно сказала:
 – Я не могу есть, когда на меня смотрят! Сделай мне кофе…
  Когда я  принёс  чашку, банку с растворимым кофе и горячий чайник, она велела поставить их и показала на стул, стоявший  по другую сторону стола.
 – Теперь садись и слушай внимательно. Сегодня ты можешь заняться  своей комнатой, приведи её в порядок. Ты должен осмотреть все помещения, узнать, где что находится. Всё что нужно тебе из постельного белья, полотенец, хозяйственных принадлежностей, можешь брать самостоятельно без моего разрешения. С завтрашнего дня ты должен приступить к работе. Ты должен содержать в порядке весь дом, ты должен готовить завтраки  и  обеды – к восьми часам утра и к шести часам вечера. Питание у меня двухразовое. Надеюсь, ты уже видел, что состояние кухни совсем не идеальное. То же касается комнат и служб. На верхнем этаже – мой рабочий кабинет, он же  гостиная. Ты должен прибирать и там – в разумных пределах. На правой стене гостиной – дверь, в которую я тебе строго запрещаю входить, это моя личная территория. Всё понял? – Варвара пристально посмотрела мне в лицо и  почти жалостливо произнесла: – Боже, какой страшный у тебя нос…
Дискутировать на тему битого носа мне было не интересно, поэтому, пропустив реплику хозяйки мимо ушей, я задал деловой вопрос:   
 – Кто и как будет пополнять запас продуктов, хозяйственных материалов?
 – Я буду выдавать тебе деньги и поручу Фэду возить тебя в магазин. Только не вздумай  припрятывать на спиртное!
 – Госпожа!.., – укоризненно произнёс я  и с грустью посмотрел в её глаза.
Она отвела взгляд, как будто извиняясь, ответила:
 – Ладно, ладно  извини, я забыла, что ты профессор... А вообще-то, признаюсь, что ты меня сегодня удивил. И  рис замечательный, – Варвара неожиданно улыбнулась.
У неё была замечательная, тёплая и такая щедрая улыбка!

  Довольный произведённым впечатлением,  я удалился  в  свою комнатёнку и  не  услышал, как Варвара покинула дом.  Фёдора с утра не было – он поехал в автосервис заниматься подраненным  авто и  удалением с окраины Никишкино моего  почившего «Санчо».  Он наверняка не появится сегодня до ночи, а  может быть, даже и завтра.  Перспектива приготовления обеда меня, признаться, тревожила. Во-первых, не было информации о том, из скольких блюд он должен состоять. Только из первого? А  если вдруг  потребуется ещё и второе, да не дай Бог и десерт?  Новообразованный раб стал лихорадочно вспоминать, что он умеет делать на кухне. Домашний холостяцкий  набор  блюд был крайне прост и скуден – отварные макароны с сосисками, каша с маслом, разного рода консервы, яичница и всё в таком духе. В институте была довольно приличная столовая, поэтому  стряпать  дома не было необходимости. Помню, однажды в походе мне довелось создать  на костре  варево из вермишели и консервированной кильки в томате, но подносить нечто подобное даме просто неприлично.  Я почувствовал, что мне придётся всерьёз заняться освоением ещё одной профессии.  Надёжного учителя  рядом не было, но, возможно, где-то в доме могла храниться  поварённая книга, поскольку у всякой женщины-хозяйки она должна быть, что называется «по определению». Эта мысль показалась мне спасительной, и я немедленно принялся за поиски.  В гостиной,  за стёклами стоявшего здесь громоздкого старинного шкафа, кроме разнообразных коробок и шкатулок,  виднелось некоторое количество книг, но был ли среди них нужный мне «учебник», ещё предстояло  выяснить. Набор изданий оказался, по крайне, мере странным.  «Технология производства  молочных  продуктов»… «Производство изделий из творога»… «Сорта отечественных сыров»…. Я уже решил, что Варвара работает на каком-то местном молочном предпртятии, но тут же наткнулся на стопку книг о  табаке, сигаретах, папиросах и прочих курительных  товарах. Какое отношение имеют творог и сыр к сигаретам, было совершенно непонятно. Перебрав все томики, брошюры и журналы, я, наконец, наткнулся на толстенькую и изрядно потрёпанную книгу, которая соответствовала цели моих изысканий и называлась весьма интригующе – «Приглашаем  к столу».
В своей предыдущей  институтской жизни я привык изучать книги  с карандашиком и под конспект. Присев за  стол, я достал из портфеля  блокнот для текущих записей, открыл главу, где говорилось о первых блюдах, и погрузился в  мир всяческих вкусностей, но, пролистав пару страниц, вдруг почувствовал, что смертельно хочу есть! Оторвавшись от страницы о приготовлении мясной солянки, я стремглав кинулся к кастрюльке с рисом, который остался после  завтрака Варвары, и,  одним махом  вымел всё, что в ней оставалось. Оказывается, на радостях от своей первой кулинарной удачи я забыл позавтракать сам… После каши я позволил себе чашку крепкого чая и немного расслабился, привалившись у себя в комнатке к спинке кровати.  А зачем, собственно торопиться? У меня в запасе почти девять часов, что-нибудь придумаю. Надо выбрать из книжки что-то попроще, потом проверить, есть ли из чего это  «попроще» приготовить. И, если рецепт совпадёт с  имеющимся набором исходных продуктов,  можно приступать  к делу….  Сладкая дрёма снова подступила к глазам, и я не заметил, как заснул  второй раз за день.
  Меня разбудил стук входной двери. Я вскочил и взглянул на часы, оказалось, что уже полдень.  Чьи-то громкие шаги проследовали по коридору в кухню, я быстро протёр глаза и  выглянул за дверь.  Из кухни слышались стуки, шум, шаги, и вскоре из неё вышел Фед.
 – Хотел поехать на рихтовку машины, но Варвара наказала сначала купить и принести тебе  всякое хавало (5) – смотри сам, что здесь, всё по её списку.  А ты, я вижу, дрыхнешь? Тоже мне, работничек!  Вот я расскажу ей, как ты тут валяешься.
 – Федор, ты, вроде мужик бывалый, чувствую, что и  на зоне пожил. А собираешься на меня «стучать». Нехорошо!
 –  Ладно, не шелести… давай, работай! И смотри, отравишь – придушу на мес-те.

  Федор  ушёл. После него на кухне осталось две почти  неподъёмных для меня сумки. Я приступил к их перегрузке, сверяясь с листком, исписанным мелким женским почерком. 
…Мясной фарш… это хорошо, я умею делать котлеты….  Творог… это хуже, кроме смеси творога со сметаной мне ничего готовить не приходилось…. Яйца… очень хорошо, каждый настоящий мужчина способен изготовить яичницу… а вот и сосиски, и хлеб, и майонез, и огурцы с помидорами, картошка, и даже мороженные пельмени. Замечательно! Молодец Варвара Степановна, понимает, что я не повар-профессионал   высшего разряда.  Судя по присланному набору,  она сознательно спасает меня от  позорного провала  у  плиты!  Но, ничего, я обязательно научусь, я буду готовить обеды не хуже, чем   в ресторане «Прага». Правда, я там ни разу в жизни не обедал, но  однажды ужинал, только вот не помню, что подавали кроме коньяка. Коньяка было много…. Итак, пора приступить к разработке меню.

До сих пор я разрабатывал  с большим или меньшим успехом всякого рода электронные хитрости, а разработка перечня блюд к обеду оказалась делом новым  и непростым. Изучение инструкций в найденной книге по кулинарии  показало, что из первых блюд самым простым и понятным был суп с фрикадельками. Однако для точного следования рецепту необходимо было найти весы, поскольку количество  составляющих  блюдо продуктов давалось в граммах. Вот убейте, не знаю, сколько граммов весит  столовая ложка говяжьего фарша,  одна картофелина (они к тому же все разного размера), чайная ложка соли или стакан  муки! Надо было что-то предпринять, иначе, вместо супа получится некая смесь, к тому же вряд ли съедобная.  К счастью, в кладовке нашлись  старые двухчашечные  весы, точно такие, как у базарных торговок, которые продают  всяческиие овощи  и  фрукты. А вот разновесов (попросту гирь) найти так и не удалось. Да и весы пришлось основательно чистить и смазывать, поскольку они давно не двигались, поржавели и обросли  плесенью. Но для настоящего физика гири – это не проблема. На одну сторону весов – пустой  стакан, на другую – стакан с водой. Это двести грамм.  Полстакана воды – сто, четверть  – пятьдесят грамм  и т. д.  На одну сторону – пустую литровую банку, на другую –  такую же банку с водой - это килограмм.  Полбанки воды – полкило. Так можно  взвесить любое потребное количество любых продуктов. Вообще-то  неудобно, но зато  надёжно.
        Наконец, когда  весы были приведены в надлежащее состояние, стаканы и банки с водой и без, заменяющие разновесы,  приготовлены и расставлены на столе, я приступил к священнодействию. Я аккуратно взвешивал всё, что необходимо положить  в суп, я тщательно чистил картошку и морковку(вот где пригодилась армейская практика!), я считал поштучно количество горошин перца и лавровых листов, словом, старался не отступать от рецепта даже в мелочах. Оказалось, что в изготовлении фрикадельки почти не отличаются от котлет, только их не жарят, а варят в супе…
Подробности  описания всего процесса супового  производства, которое я воспринимал не иначе, как производство химическое,  для читателя, достаточно  сведущего в кулинарии, малоинтересны и не составляют ничего нового. В общем,  всё обошлось, если не считать одного разбитого стакана, который служил гирей, пореза указательного пальца на левой руке и совсем  лёгкого  ожога  на правой – я нечаянно схватился за металлическую ручку кастрюли с кипящей водой. Самое неприятное мне предстояло в финале – заправить суп жаренным мелко нарезанным  луком. В моей жизни уже был случай, когда пришлось резать лук. Но об этом

отступление второе.

 Когда-то давно, будучи в среднем школьном возрасте, я решил самостоятельно сделать салат  из помидоров с луком и растительным маслом. Я видел, как это делала мама и вознамерился  повторить её методу. С резкой  огурцов и помидоров всё обошлось, но когда дело дошло до лука, белоголовый корнеплод, как только я вонзил в него нож, до крайности возмутился  моим бандитским замыслом и одарил меня  в полной мере своим едким духом.  Из глаз градом покатились слёзы, которые я никак не мог остановить. И тут я вспомнил о противогазе. 
Этот противогаз  мой папа  держал дома на случай объявления тревоги. Я знал, что противогаз лежит  на  верхней полке в кладовке – он  не раз был атрибутом моих мальчишеских игр. На этот раз я решил использовать  только резиновую маску со шлангом – надеть её, чтобы луковые испарения не резали глаза.  Теперь я смотрел через толстые синеватые  стёкла, слёзы уже не мешали мне резать луковицу,  работа была закончена очень быстро и, так сказать, в комфортных условиях. В этот момент раздался звонок в дверь. Я совершенно упустил из вида, что моя рука по-прежнему держит нож, а маска противогаза, в которой любой человек выглядит как диковинный лысый слон с длинным хоботом и в очках, по-прежнему натянута на мою голову. Дверь открылась. На пороге стояла соседка, которая, взглянув на меня, замерла, а потом неистово завизжала и кинулась по лестнице вниз.  Я не сразу понял, что произошло,  но когда до меня дошло, в чём причина такой реакции,  весело захохотал, сняв маску, закрылся на задвижку и пошёл  вкушать приготовленное лакомство. Но не успел я съесть и половины салата, как раздался громкий стук.
 – Немедленно откройте!
 – Кто там? – робко спросил я и затих.
 – Откройте, милиция! Откройте немедленно,  или будем ломать дверь!
Я быстро отодвинул  задвижку и отпрянул вглубь коридора. На пороге стоял участковый милиционер старшина Филимонов, вместе с ним были ещё двое в форме, с револьверами  наизготовку и, кажется, всё женское население нашего подъезда. Филимонов пристально посмотрел на меня.
 – Где грабитель?
 – Н…не знаю
 Теперь пришла моя очередь не на шутку испугаться.  Старшина медленно вошёл в квартиру, заглянул во все комнаты, потом на кухню, и здесь его бдительный   взор наткнулся на маску противогаза, лежащую на столе. Филимонов приподнял её на указательном пальце, потом обернулся ко мне.
 – Твоё?
 – Ну да, моё…
 – Это та самая маска, в которой был вор! – выкрикнула из-за спины милиционера соседка, – точно она!
 – Это папин противогаз, – не удержался  я от обиды за отца, – я в нём лук резал, чтобы слёзы не текли!
 
 Все присутствующие затихли, а потом раздался дружный громкий смех. Стало понятно, что бдительность соседки оказалась излишней, и та, приняв смех на свой счёт, обиженно поджала губы и удалилась. Милиционеры спрятали в кобуры свои револьверы, а Филимонов, скривив рот, брезгливо сбросил противогаз на пол, вздохнул и в сердцах выдавил свою любимую фразу, которую многие из мальчишек, включая меня, уже не раз слышали от него во дворе:
 – Надрать  бы тебе уши…
   
 После этого все разошлись и стало тихо. До вечера. Вечером пришёл отец, который был уже в курсе произошедшего. У него явно просматривалось желание познакомить меня поближе с ещё одним предметом из воинского обмундирования  – широким и жёстким офицерским  ремнём. Но моя замечательная, добрая мама уговорила его ограничиться строгим внушением.
В тот вечер я дал себе клятву больше никогда не резать лук и всячески старался  блюсти её, но сегодня хочешь - не  хочешь, а придётся  это делать. Притом  без   противогаза.
   
   
                4.

  И всё-таки, не смотря на все трудности, суп удался! Я с удовольствием снял первую пробу и убедился, что он, во-первых съедобен, во-вторых даже не лишён приятного вкуса.  Из книжного рецепта не хватало только зелени, и я подумал, что  рядом с домом моя госпожа может содержать какой-нибудь огородик – в  провинции это принято, как непременное правило существования.  К сожалению, во дворе, покрытом тротуарной плиткой,  были только две чахлые  и неухоженные  цветочные клумбы, а за домом – горка всяческого хлама.  Однако за невысоким забором, справа от усадьбы Варвары находился небольшой одноэтажный домик, вокруг которого  виднелись грядки, и я сразу же приметил на одной из них петрушку и укроп. Можно было легко перемахнуть через ограду, сорвать несколько стебельков, но какой-то внутренний голос шептал мне, что делать этого не стоит. И, надо сказать, шептал правильно.  Дверь домика отворилась, во двор вышла пожилая женщина. В руках у неё было охотничье ружьё, она двинулась в мою сторону и, подойдя поближе, сердито окликнула:
 – Эй, бомжик!  Как ты сюда попал?
 – Да…я теперь здесь работаю.
 – Работаешь? Я знаю, что это у вас, домушников, работой называется! А ну,убирайся отсюдова подобру-поздорову, а то мигом зад посолю!
  Женщина подняла двустволку, и я понял, что мне придётся всерьёз налаживать дипломатические отношения с сопредельной территорией.
 – Ну, что вы! Успокойтесь, пожалуйста, уважаемая соседка, меня Варвара Степановна взяла  вчера к себе на работу вместо прежней домработницы,  вы можете сами у неё спросить.
  Соседка опустила ружьё и недовольно заворчала:
 – Сколько раз говорила Варьке, не бери в дом кого попадя… Нинка, эта дура,неряха  в конце концов её обокрала, теперь какого-то  бомжа притащила… Нет ума  у девки… Где ж она тебя такого подобрала?
      Мне пришлось вкратце рассказать историю своего появления в доме Варвары, которая, вероятно прозвучала убедительно, покаянно,  к тому же, наверно, даже и жалостливо. А в конце я добавил:
 – Вот так  буду отрабатывать нанесённый ущерб. И вовсе я не бомж, а Виталий Андреевич, в прошлом  из учёных,  а теперь вот… дворецкий, то есть домработница мужского пола. Вас-то как звать-величать?
 – Меня-то?  Раньше звали  Дарьей Петровной или просто Дашей. Муж вот, царство ему небесное, Душенькой звал… Теперь все зовут баба Даша. Ну, правильно, баба старая и есть.
  Она  глубоко вздохнула, вероятно что-то  вспоминая и её взгляд остановился, как бы рассматривая  невидимую никому, кроме неё, точку в далёком облаке.
 – Я буду называть вас тётушкой Дарьей, если вы не возражаете.
 – Как-как? Тётушкой!? – соседка вдруг рассмеялась, - Что ж, называй, меня ещё так не величали, прямо как в сказке. Мне нравится! А что ты тут у меня рассматривал… племянничек?
 – Я  своей хозяйке обед готовлю, да вот  зелени для супа нет. Хотел попросить немного.
  Дарья Петровна прислонила к ограде своё ружьё, собрала пучок зелени и подала мне.
 – Кушайте на здоровье. Так ты что,  и стряпать умеешь?
 – Ну… не так, чтобы очень…кое что ….
 –  А если что починить? Ну, там какую электрическую машинку, плитку, розетку, мебель  или ещё  что?
 – Это для меня намного проще, чем суп. Я же, как раз, и был по техническим  наукам.
 – Надо же, как жизнь-то переменилась, учёный – в домработники! А я думала – бомж, и по виду тоже…
 – Ружьё-то заряжено? Стреляет?
 – Ещё как стреляет! Я ведь, мил человек, одна живу, от центра далеко, улица глухая. И гости бывают очень недобрые. Вот  в прошлом году осенью – слышу, кто-то у меня картошку выкапывает. Вышла и пальнула в воздух. Вор упал и лежит. Я перепугалась, думала, что убила, а он от страха в обмороке.  Нашатырём в сознание привела, потом сказала, что поведу его под ружьём в участок. Он так перепугался, что выкопал мне  всю картошку задаром. Ну, одно ведро я ему дала… Раньше с мужем, бывало,  на охоту ходила, на уток, иногда удачливее его... Ладно, чувствую, повар из тебя пока никакой, так если чего надо будет подсказать, или чего из огорода по мелочи – приходи.  Будь здоров, Андреич!

  Дарья Петровна, подхватив ружьё под мышку, неторопливо ушла в свой домик, а я вернулся к плите, кастрюлям, в неосвоенный пока  кухонный  мирок. «А подам я на второе салат из овощей да чай с печеньем, авось не заругает…»
Вернувшись на кухню и окинув её взглядом, я вдруг осознал, что моя деятельность ввергла её в ещё больший хаос, чем раньше, что вокруг беспорядочно валялась посуда, использованная мной в процессе готовки, а пол был усеян очистками, обрезками, битым стеклом и прочими отходами. Пришлось потратить часа два, чтобы при-вести всё кухонное хозяйство хотя бы в какое-то подобие порядка. Когда я всё это за-кончил и сел передохнуть, на меня, как тяжёлый медведь, бороться с которым было бессмысленно, навалилась усталость. Я сидел без единой мысли в голове, с ноющими  ногами, окованный полным безразличием ко всему. Спать не хотелось, хотелось только неподвижно смотреть на облака за окном, которым также были безразличны все мои трудности и жизненные проблемы. И всё же одна мысль, совсем короткая и грустная, шевельнулась: « Что-то уж очень трудно достаётся мне  победа над этой женщиной… Может не надо?...»  Но потом я вспомнил, что мои отношения с прекрасным полом  и раньше далеко не всегда  были увенчаны лавровыми венками – иногда  и острыми  терниями. Для того, чтобы пояснить, что я имею в виду, надо сделать

   отступление третье.

Теперь я уже хорошо понимаю, что история интереса  любой женщины к мужскому полу делится, в соответствии с возрастом, на три части. За полную универсальность и достоверность своей теории  поручиться не могу, но некоторые наблюдения показывают, что она не лишена признаков истины.  В раннем возрасте, лет этак, до 9-10, все мальчишки – приятели  и товарищи по школе делятся на «плохих» и «хороших» в зависимости от оценок в дневнике, аккуратности, послушания, способностей к музыке, стихам, умению смешить  и пр., и пр., и пр… Наибольшие шансы на успех у одноклассниц имеют, как правило, «хорошие» ребята в классическом понимании этого слова. Затем начинается, так сказать, биологический период. Её Величество Природа заставляет молоденьких, начинающих созревать девиц, не отягощённых ни жизненным опытом, ни мудростью, обращать внимание на самых рослых  и сильных самцов несколько старшего возраста (подсознательно – залог сильного и здорового потомства), как правило, с крепкими кулаками, склонностью к агрессии и борьбе за подругу с помощью этих самых кулаков (играющих, как  у оленей,  роль рогов в период гона). В этот период юные леди (разумеется, неосознанно) воспринимают подобный  образ мужской особи, как явление истинной красоты и зрелости. Особенно их привлекают те, кто перебивается с двойки на тройку (ах, какой независимый и гордый!), развлекаются хулиганством (ах, какой отважный!), открыто покуривают после уроков, а  иногда  бывают и под хмельком (ах, какой взрослый!).  Процессы, которые происходят в этот период, иногда называют «первой любовью», и в исключительно редких случаях она бывает долгой и счастливой. Гораздо чаще такой выбор заканчивается полным разочарованием, а то и трагедией. Юноши вышеупомянутого типа довольно эгоистичны, грубы и нахальны, беспорядочны, крайне избалованы дамским вниманием и не склонны к постоянству. К тому же все их «мужские» признаки, как правило, переходят в последующую, действительно взрослую жизнь. В этих случаях, если биологический период затягивается, он  постепенно переходит в зоологический, когда отношения в паре мало чем отличаются от абсолютно диких. Однако, чаще всего, первое разочарование  заставляет дам впредь подходить к выбору партнёра более осмотрительно и рационально. Бывает, что искренние чувства действительно посещают их ещё раз (и не один!). Но, к сожалению, нередко главное значение обретают такие качества будущего партнёра, как  достаток, обеспеченность, должность, наличие квартиры и т. п.
Что касается меня, то, как мальчик послушный и примерный, в первом периоде я просто купался во внимании и добром отношении   лучшей половины класса. Но уже в седьмом классе  ко мне приклеилась  крайне нелестная среди сверстников  репутация пай-мальчика, маменькина сынка, и даже труса, ибо я не проявлял никакого интереса к кулачным стычкам  по принципу «улица на улицу,  двор на двор». Для этого у меня не было и необходимых  физических данных – я не отличался ни ростом, ни размером кулаков. Моё незавидное положение усугублялось уроками физкультуры, на которых я регулярно демонстрировал самые низкие результаты  по всем видам. Рассерженный  моим нерадением учитель столь же регулярно стыдил меня перед строем, что самым пагубным образом сказывалось на моей мужской репутации. До десятого класса ни одна из ровесниц не желала со мной встречаться, поэтому мне ничего не оставалось, как сидеть за книгами, таким образом, уже тогда начали складываться  первые постулаты моей теории. Правды ради, надо сказать, и я был не ангелом – мне очень нравились сразу две девочки, очень хорошенькие и столь же глупенькие – биология беспощадно давила на  бедное сознание.

  Тем не менее, успехи во всех неспортивных науках привели к тому, что в последнем, 11-м классе  отношение противоположного пола к моей персоне явно изменилось. Ко мне приходили с просьбами помочь по математике,  списать домашнее задание, решить задачку по физике и даже посекретничать о своих личных делах.  Набравшись храбрости, я пытался завести отношения с одной из упомянутых красоток, но наличие более крупного соперника-баскетболиста (правда, кроме баскетбола и портвейна он не знал ничего), заставило напрочь отказаться от этой идеи…
  После школы был институт – период, когда от обилия  лекций, зачётов, лабораторных занятий  и всего остального некогда было поднять голову. Вдобавок к этому, факультет оказался  почти полностью мужским и лирическая часть жизни в это время как-то не задалась. В армии, понятно, о дамах нечего было и думать, а последующая научная работа в Москве превратилась в сплошную круговерть исследований, проектов и испытаний. Свободное время выпадало только в отпусках,   при этом  чаще всего мы брали отпуск всем отделом и ехали отдыхать в горы или   сплавлялись по рекам на плотах в том же составе, что и работали.  Но однажды в наш дружный мужской круг попало несколько милых особ, и одна из них цепко завладела моим неопытным воображением. 
  … Её звали Зоя.  Сказать, что она была очень красива – это значит не сказать совершенно ничего.  Классической красоты киногероини у неё, собственно, не было. Но были золотистые кудряшки, удивительно тёплые лучистые глаза, милое веснущатое лицо, и замечательный смех, похожий на  журчание небольшого горного ручейка. Она была какой-то поразительно лёгкой,  весенней, и я сам не заметил, как прилип к ней, как молодая муха к медовому калачу. Я старался  всё время быть рядом, я таскал одновременно два рюкзака – её и свой, приносил ей  обед, мыл за ней походную миску, читал ей стихи… Мои ухаживания, как мне казалось, она принимала вполне благосклонно.
Друзья – коллеги  это заметили и потихоньку посмеивались надо мной, а  мой начальник (тот самый Черняев,  к этому времени уже полковник), оценив  моё состояние,  провёл воспитательную беседу с глазу на глаз.
 – Я вижу, Виталий, ты влюблён, и это нормально, –  увидев мой протестующий жест,  он повысил голос. –  Ты, дорогой, не возражай, а присядь рядом и слушай, у меня жизненного опыта поболее! 
Мы присели на лежащий ствол старой  упавшей сосны, Константин Лукич закурил и, пристально  посмотрев мне в лицо, негромко продолжил своё назидание:
 
 – Как всякий влюблённый ты смотришь на объект своих воздыханий даже не через розовые, а через туманные очки и не видишь вокруг себя  ничего, в том числе самого существенного. Я же беспокоюсь о твоём душевном здоровье, оно необходимо для нашей общей плодотворной работы,  поэтому тяжёлые разочарования и отрицательные эмоции тебе, а значит и мне, ни к чему.  Так вот, эта фемина, конечно хороша собой, но, уверяю тебя, её очарование – это образец изумительной мимикрии для привлечения  мужских особей к совместным развлечениям.
  Я резко встал, Черняев вскочил вместе со мной
 – В конце концов, это – дело твоё. Если  ты хочешь  развлечься, действуй решительнее, а если не веришь мне,  погуляй по лагерю после одиннадцати, так… незаметно… сам увидишь…
  Черняев ушёл к себе в палатку, а я остался сидеть наедине со своими оскорблёнными чувствами. После ужина я долго бродил по берегу реки, перемалывая в душе обиду на моего начальника и затаив  тайные сомнения  в искренности своей избранницы. Время шло незаметно, но, когда стало совсем  прохладно,  я решил вернуться в палатку. Сделав несколько шагов к лагерю, я едва не столкнулся в темноте  с Зоей, стоявшей в обнимку с инструктором из соседней  турбазы. Видимо, я невольно вскрикнул, и парочка обернулась. Зоя, поправив волосы, подошла ко мне и, сжав руку выше локтя, отвела меня от своего спутника.
  – Чтобы не было лишних вопросов и выяснения отношений, скажу сразу – мне твои кисейные ухаживания  давно надоели. Я приехала сюда не за этим, мне гораздо интереснее близость настоящего мужчины, чем пустые вздыхания  благовоспитанного  мальчика. Надеюсь, ты всё понял… Лучше отойди в сторону и больше не приставай. Да не распускай язык, это не в твоих интересах.
Она многозначительно кивнула на своего спутника. Я оторопело стоял и смотрел, как они уходят куда-то в сторону рощи…
  Следующим утром ещё до рассвета  попутный молоковоз, шедший от недалёкой фермы уносил меня с турбазы на автостанцию. Оставшаяся часть отпуска  прошла в родном городе, где за мной по-прежнему оставалась квартира родителей, а после возвращения на работу в Москву никто из моих друзей и сослуживцев  не напоминал о случившемся, за что я сердечно благодарен им до сих пор. 
  Начиная с  этого случая, я старался не относиться  к своим лирическим увлечениям серьёзно. К моему удивлению,  лёгкие и ни к чему не обязывающие ухаживания без глубоких чувств, как правило, гарантированно приводили к  победам, которые, впрочем, не заканчивались ничем. Так во мне синхронно формировались сразу две на-туры – дамский угодник и убеждённый холостяк. Но, одновременно с произошедшей вчера  аварией  автомобильной, кажется, произошла авария моих прежних  убеждений и привычек – мне  было на удивление  приятно именно  так, с трудом,  добиваться благосклонности от своей случайной госпожи!

  Громыхнувшее за окном небо прервало давние воспоминания и  густой ливень разом обрушился на двор, на крыши соседских домов, на огороды и, кажется, на весь мир.
  Вообще говоря, я хотел выйти из дома и немного подышать свежим воздухом, но теперь это намеренье пришлось отложить на неопределённый срок.  До возвращения Варвары оставалось ещё порядочно времени  и я решил повнимательнее осмотреть особняк изнутри.  Кроме того, меня просто сжигало  любопытство – что же такое таится на  «личной  территории», вход на которую для меня строго запрещён… Поднявшись по лестнице, я ещё раз обошёл гостиную. Она была, вероятно, самым просторным помещением в доме. Два широких окна на длинной стене выходили во двор и были  зашторены плотными гардинами, под ними стоял широкий диван, уже несколько потёртый, но ещё вполне  приличного вида, по бокам от него – два глубоких мягких кресла. Низкий  журнальный столик  перед диваном  был почему-то покрыт кусочком  мягкой овчины.  Скорее всего, этот столик предназначался вовсе не для  печатной продукции, а для  того, чтобы, сидя на диване, класть на него вытянутые ноги (что ж, решение вполне удобное),  и я не удержался от соблазна проверить своё  умозаключение  на практике. Сидеть было действительно приятно, при этом взгляд упирался в большой тёмный экран телевизора «Хитачи». Как человека, близкого к технике, меня сразу же потянуло  к  кнопке. Телевизор включился, но изображение было, мягко говоря, неважным. Объяснение не пришлось искать слишком долго – «Хитачка» работала от двурогой и кривой комнатной антенны, поэтому ждать чего-то лучшего вряд ли стоило.  «Надо сделать приличную наружную антенну – Варе будет приятно смотреть, и мне ещё одно очко в плюс», – подумал я  и тут же замер от этой неожиданной мысли. Я, кажется, сам себе признался в каких-то  чувствах к ней, в желании понравиться, даже назвал её таким  простым  и тёплым именем….  Ничего себе….  «Берегись Виталий, помни своё фиаско на турбазе в горах, женщины  коварны и жестоки…» – пытался  я убедить сам себя, – не увлекайся  своими ухаживаниями!», но  кто-то настойчиво  в то же самое время шептал мне: «Ну что ты, Варвара совсем не такая, разве ты не видишь?»... Вот только от кого был этот шёпот, от ангела или от беса?
Я резко выключил телевизор. Не смотря на неожиданное признание самому себе и даже некоторый испуг, настроение  вдруг стало приподнятым и почти праздничным. Я замурлыкал   себе поднос и продолжил осмотр. В торце комнаты стоял старый двухтумбовый  письменный стол с настольной лампой, он  был исполнен в том же  духе, что и старинный книжный шкаф, о котором я уже упоминал (тот самый из которого я извлёк поварённую книгу). И стол и лампа вполне сгодились бы  в качестве экспонатов для музея послевоенного быта, а здесь выглядели совершенно не к месту на  фоне  аляпистых  обоев с крупным геометрическим рисунком.  Складывалось впечатление, что вся старая мебель досталась хозяйке дома в наследство, возможно от прежнего хозяина. Если это так, то вполне понятно, откуда в кладовке появился  «мужской» набор инструментов и материалов. В шкафу, на столе и у телевизора  в беспорядке стояло несколько фарфоровых статуэток и вазочек, на подоконнике – герань, одинокий стебель которой с немногочисленными мелкими листиками жалобно тянулся вверх. «Всё ясно, жилище одинокой женщины. Для самой себя его благоустраивать не интересно,  да и сама  она не всё может. К тому же и времени для этого совсем нет – надо зарабатывать на жизнь, чтобы не оказаться совсем на дне», - подумал я и подо-шёл вплотную к  «запретной двери».
  Дверь была не только не заперта, но даже слегка приоткрыта. Я легонько толкнул её и переступил порожек.
 – Будуар, точно будуар, – неожиданно для себя произнёс я вслух.
  Широкая кровать, рассчитанная совсем не на одинокую скучную жизнь, заполняла почти половину помещения.  Это была  спальня и одновременно гардеробная – на стене в свободной части помещения было прибито множество крючков с развешанными на них  платьями, костюмами, блузками, плащами, словом  всем имеющимся   арсеналом одежды.  В углу  комнаты стояла автоматическая стиральная машина, а у окна – зеркало с туалетным столиком, сверкавшим  десятками стеклянных флакончиков, баночек и глянцевых коробочек.   Место прикроватной тумбочки занимал старый тяжёлый комод.  Кроме выхода  в гостиную,  из спальни был ещё один выход – на балкон, с видом на задний двор.
«Ну и что же здесь такого секретного, обычная спальня с дамскими прибамбасами,  которые знакомы любому среднему мужику, – удивился  я, оглядывая всю  эту обстановку, – ну разве что  сохнущие на балконной верёвке дамские трусики? Тоже мне секрет, будто я не видел никогда ничего подобного… Ну ладно, запрет так запрет, будем считать, что меня здесь не было»
  Изучая верхний этаж дома, я  совсем не заметил, как гроза прекратилась.  Я спустился  в столовую и приоткрыл окно. Свежий, насыщенный запахами озона и цветущей липы воздух хлынул в комнату, от этого она, кажется, стала светлее.  Мне захотелось повнимательнее  осмотреться и здесь. Я обратил внимание на большие настенные часы с неподвижно висящим маятником – судя по всему они давно не ходили. На подоконнике в торце  комнаты стоял старый ламповый радиоприёмник в таком же состоянии, как и часы – попытка его включить не увенчалась успехом. «Нет мужика в доме!  – подумал я про себя, – пора это состояние прекратить! …Да… А не слишком ли ты самонадеян, Виталий Андреевич?!»
 Я взглянул на свой старенький  «Полёт», до прихода Варвары оставался всего один час. Пора идти резать салат и сервировать стол. Вообще-то приличный мужчина – в  случае, когда предстоит подать обед женщине, которая ему нравится – непременно  должен покрыть стол чистой скатертью и  разложить правильным образом столовые приборы. Но, во-первых, я пока не знал, где искать эту самую скатерть и существует ли она  в этом доме как таковая. Во-вторых,  у меня было лишь приблизительное представление  о том, как правильно раскладывать вилки, ложки и ножи – видимо  для серьёзных жизненных ситуаций меня учили совсем не те учителя и совсем не тому.  Пришлось просто занести в столовую всё, что я приготовил, а также то, чем и из чего всё это полагается есть. Когда-нибудь я, несомненно, освою навыки профессионального лакея, но не сегодня.
 Заканчивался всего лишь первый рабочий день, а ноги у меня уже подкашивались…

  Дверь стукнула неожиданно, Варвара быстро вошла  в дом и поднялась к себе в спальню. Федя  привычно и молча вошёл в столовую, развалился на стуле и, окинув меня презрительным взглядом с  ухмылкой,  процедил сквозь зубы:

 –  Ну чё, шнырь(6) , крутишься? Лапки ещё носят?
Ответить я не успел – вошла  Варвара. Она села к столу и вопросительно посмотрела на меня.
 – Вот, госпожа, извольте отведать суп с фрикадельками и салат.
Я наполнил её тарелку до краёв, подвинул поближе к ней салат и хлеб, и отошёл к двери.
  Варвара  подняла на меня сердитый взгляд
 – Слушай, Виталий, поиграли и хватит, ты не на сцене!
 – Но вы же сами обязали меня называть вас госпожой, кажется, именно так и было. Скажите уж,  как мне  теперь к вам обращаться.
 –  Было и прошло! Называй меня по имени – отчеству, что ли… Тоже мне, дворецкий  из английского замка... На себя посмотри, с таким битым носом тебе идёт играть только Мишку-Япончика!  Лучше принеси тарелку  и  ложку для Федора.
– Пусть сам сначала пару ложек этого супа проглотит, а то ещё отравит…
– Ты, Фэд, тоже  перестань ерунду пороть, тебя послушать, так весь свет кишит злодеями.
 Она  съела одну ложку супа, потом другую, потом снова обратилась к Фёдору:
 – Между прочим, очень вкусный супец, такой когда-то мама варила, – Варвара снова подняла на меня глаза, – Садись, составь нам компанию.
 – Уже обедал, – соврал я и двинулся на кухню выполнять её  просьбу.

  Едва  я вышел за дверь,  как услышал зазвучавший металлом голос своей хозяйки – на этот раз  она отчитывала  Федю. Разобрать из кухни содержание её монолога было трудно, поэтому снедаемый любопытством я высунул голову в коридор.
  –…и я не понимаю, что ты на него взъелся! Ударил машину? Так это моя машина, и он за неё отработает. И вовсе, как видишь, он не белоручка, смотри, как держится! И готовит худо-бедно, не хуже Нинки… Ты должен найти с ним общий язык и решать хозяйственные проблемы. Дом совсем неухоженный,  как я его купила, так ещё толком ничем и не занималась – ни ремонтом, ни водопроводом, ни  службами. А вдвоём у вас всё это получится – у тебя руки хорошие, и он дядька грамотный. Ты же не каждый день ездишь со мной, чего в свободное время бездельничать!?

   Федя что-то буркнул, а Варвара неожиданно рассмеялась:
  – Так ты что, ревнуешь что ли? Ну, знаешь, Феденька, это уже смешно… Человек в таком плачевном положении вряд ли будет даже думать о чём-то… таком (вот это она зря!). К тому же я тебе уже не раз говорила, что межу нами не может быть ничего, кроме деловых отношений.
  – Время покажет…–  протянул Фёдор негромким хрипловатым басом.
  – И сколько времени для этого нужно?  Уже  скоро двадцать лет, как мы знакомы –  ещё с первого класса. Ну,  нет у меня к тебе никаких чувств, кроме чисто дружеских, никогда не было и  не будет. В такой ситуации лучше всего – честность, вот я тебе  об этом честно и говорю, причём уже не первый раз. И хватит об этом… Виталий, ты что заблудился?
  Я  почти  вбежал  в столовую  с тарелками и ложками. После услышанного мир стал несколько ярче, а к Фёдору я проникся  искренней симпатией и состраданием, ибо по своему опыту знал муки неразделённого  чувства. 
    Итак, я не ошибся, Федя  претендует на руку и сердце  моей госпожи, но на самом деле он – не более чем её наёмный работник. Раб при прекрасной даме – во всех отношениях более высокое положение, чем её наёмник. Работник по найму  выполняет свои обязанности исключительно за плату, а раб – это её собственность. Работник делает лишь то, что входит в круг его обязанностей, а раб – всё, что прикажет его хозяйка, в том числе, как она уже обмолвилась, из области её прихотей. Это меня более чем устраивало. Деловые и денежные связи  лишают отношения между мужчиной и женщиной  высокого смысла и  поэзии.  Между мной и Варварой таковых  связей нет, по-этому их место вполне может занять связь духовная, наполненная нежностью, а впоследствии, возможно, и та связь, о которой я могу пока только мечтать… (да простят меня читательницы за столь прозрачный намёк).
  Федя взглянул на меня и  его взгляд буквально застыл.
 – Чего лыбишься? Уже квакнул?

  По-видимому, монолог Варвары настолько  воодушевил меня, что на лице появилась глупая  блуждающая  улыбка, которую Фёдор, не подозревая об истинных причинах явления, принял за результат  выпивки.
 – Просто устал. Варвара Степановна, могу ли  я  воспользоваться вашим предложением и присесть?
 – Вот-вот! Работать – это тебе не болтать и учёные бумажки писать! – злорадно процедил Фёдор.
 – Точно ведь соврал, что пообедал, – Варвара усмехнулась и, кивнув головой, показала  мне на стул, - Садись! Кроме кухни чем-то занимался?
 – Скажу честно, нет. Опыта у меня в этом деле немного, а сноровки ещё меньше. Боюсь, что  как повар  я вас, госпожа не устрою…
 – Да нет, от чего же, пока всё очень мило.  Я вот тут с Федей говорила, что надо бы заняться приведением в порядок дома.  Купила  его весной, но почти всё здесь так, как было при прежнем хозяине. Хочу поручить это вам обоим, и думаю, что лучше всего и удобнее работать в паре.  Люди вы конечно разные, но придётся найти общий язык и не ссориться.  Тебя касается Фэд!

  Федор, у которого к этому времени  прошёл страх быть отравленным, увлечённо работал ложкой. Он на мгновение оторвался от супа и, пожав плечами,  посмотрел  в мою сторону.
 – От него зависит…
Я не стал возражать, согласно  кивнул и тоже принялся  за обед.
Нашими общими стараниями кастрюля и блюдо с салатом очень быстро опустели.
 
   Отодвинув от себя тарелку, Варвара улыбнулась и  снова  обратилась к Фёдору:
 – Значит так, Фёдор, насколько я понимаю, завтра ты забираешь машину из ремонта.  На это уйдёт целый день, а послезавтра  вы оба обойдёте всё хозяйство, чтобы определить, что надо сделать. Я подсчитаю во что это обойдётся, а в субботу надо будет ехать на рынок, закупать всё необходимое для ремонта дома.
  Федя сидел насупившись, понурив голову и делал вид, что всё сказанное его не касается.
 – Понятно, Фэд? Или ты приснул?
 – Приснёшь тут, как же… Чего же не понять, только на рынке  пусть он таскает  и грузит  так же, как я! А то ишь, чистенький на бабской работе.
 – Ну что ты, Федя, я буду делать всё, что ты скажешь, я ведь на самом деле  не такой уж слабый, вот увидишь, – возразил я примирительным тоном.
 – Посмотрим…  – Фёдор шмыгнул носом и снова уставился в стол.
 – Ты, Фэд, как был задирой  школе, так им и теперь  остался. Ничего не изменилось, а ведь, поди уже, не мальчик. Виталий к тебе с добром и миром, а ты рычишь! Нехорошо.  Ладно,  пока езжай домой отдыхать, а завтра  самой ранней электричкой  - в Яр-ск, жаль, что ближе никто прилично не красит.
Фёдор нехотя поднялся и, промычав что-то невнятное, поплёлся к двери. Я тоже встал и принялся  собирать со стола послеобеденную посуду, но Варвара меня тут же остановила и велела сесть.
 – Я вижу, Виталий, что ты человек  честный и добросовестный, но  постоянно торчать на кухне тебе не нужно. Ты готовь сразу на два дня. На завтрак достаточно ка-кую-нибудь кашу, бутерброд с сыром, чай или кофе.  Запас сыра есть в холодильнике, крупы в кладовке.
 – Я уже видел.
 – Вот и хорошо.  Не делай ничего сложного, если  освоишь что-нибудь по своему желанию, буду рада, а так – я не привередливая.  Меня больше беспокоит состояние дома – он мне достался от одного проходимца, совсем задёшево. Этот фрукт, видишь ли, бежал от прокуратуры, поэтому и сбагрил его в срочном порядке, даже мебель оставил. Надо бы её тоже поменять, но всё сразу мне не осилить.
 –  Знаете, мебель менять не надо, она очень даже импозантная, дышит стариной. Её надо подшлифовать, покрыть политурой, а ремонт сделать так, чтобы интерьер и мебель были в гармонии, – возразил я, но сразу осёкся. – Простите,  Варвара Степановна, это, конечно, можете решать только вы.
–Да нет, отчего же, может  быть – вполне  дельный совет. И  совсем нестандартное решение, я посмотрю…   Ты сегодня кухней больше не занимайся. Прибери немного свою каморку, возьми в кладовке новый матрац,  постельное бельё и устраивайся основательно.  Я думаю, что в ближайшее время надо будет купить для тебя кое-что из одежды, а то ты и правда выглядишь сейчас не лучшим образом
 Я сделал протестующий жест, но Варвара тут же повысила голос:
 – Не возражай, ты мой раб, – она опустила глаза  и улыбнулась, – это остаётся в силе, поэтому я обязана обеспечивать тебя всем необходимым. Мне будет неудобно, когда посторонние люди будут видеть тебя в обносках, даже джинсовых. Можешь их надевать при особо грязных работах, а в остальное время изволь выглядеть «на уровне». Вопросы за день не появились?
 – Ну, как же, конечно  появились! Интересно, где я всё-таки нахожусь?
 – Городок, где мы с вами сейчас находимся – райцентр Ракитино. До областного центра и даже дальше ходят автобусы и  электрички…

  От неожиданности я подскочил. Ракитино!  Это же совсем недалеко от «столицы» соседней  К-ской  области, где, между прочим, находится моя  прежняя, родительская квартира! При случае её можно  навестить!
 –Ты что вскинулся!? Надеешься сбежать?
« Не дождётесь, дорогая госпожа», – подумал я и торжественным тоном произнёс:
 – Я дал слово, Варвара Степановна, для меня это – вопрос чести!
     Варвара недоверчиво посмотрела мне в глаза и усмехнулась.
 – Ты это серьёзно? Ну-ну…  Город наш совсем небольшой, всего сорок пять тысяч жителей. Вообще-то сейчас здесь стало  как-то пусто и скучно. Раньше это был очень хороший городок, людный весёлый. Здесь работал большой автосборочный завод, ещё были  молочный комбинат, швейная фабрика. Теперь почти всё  «лежит». Правда, пока действуют  речной порт, грузовая станция, автоколонна – никак мы на перекрёстке дорог. Очень много людей потеряли работу и уехали на заработки в сто-лицу.  Вот такие сведения… Что-нибудь ещё?
 – Очень трудно без курения –  Вообще-то я курю трубку, но моя трубка осталась в битом «Запорожце». Нельзя ли попросить Вас выделить немного денег хотя бы на сигареты?
Варвара засмеялась, потом поднялась к себе наверх и вскоре спустилась с целым блоком «Мальборо».
 – Вот, держи! Дело в том, что торговля табачным товаром – это как раз мой бизнес. Кури на здоровье… хотя, какое уж от этого здоровье? А что касается трубки – не знаю…. Вот что,  я как-нибудь свезу тебя на мой склад, там есть коробка со всяким хламом, и в ней я, кажется, что-то такое видела, пороешься  – может быть найдёшь. Вообще-то я всё же  дам тебе и кое-что на карманные расходы, без этого нельзя. Ладно. Я вижу, ты с непривычки устал, даже побледнел. На сегодня  с тебя хватит, иди отдыхай… дворецкий.
Она поднялась на «свою территорию», я приволок из кладовки постельные принадлежности а заодно заменил и провонявшуюся подушку. «Теперь понятно, откуда и зачем все эти рекламные журнальчики и брошюрки о табаке, – подумал я, – раз она держит торговлю сигаретами, это вполне естественно, одна загадка разрешилась сама собой. Но какое отношение к табаку имеют молочные продукты?»  На этом  последнем мысленном вопросе  мой первый трудовой день окончательно завершился.

   

5.


  На следующее утро, после завтрака, Варвара осталась дома. Пока я прибирал на кухне, она сидела в гостиной, но по истечении двух часов спустилась  вниз и окликнула меня:
 – Виталий!
Я выглянул в коридор и буквально оторопел от восторга. Варвара  стояла передо мной на каблуках, в тёмно-синем, строгом и весьма элегантном платье, с лёгкой газовой косынкой, прикрывавшей неглубокий вырез. Выглядела она совершенно по-королевски, и весь её облик говорил о том, что ей предстоит какой-то официальный визит.
 – Собирайся, мне нужно, чтобы ты поехал со мной.
 – Хорошо, но как быть с обедом?
 – Ничего страшного, отваришь пельмени – я вчера присылала с Фэдом. Надо, чтобы ты помог мне на складе.
 – Знаете, Варвара Степановна, вы так торжественно и…красиво выглядите, что я просто не смогу идти рядом с вами. И одёжка не та, и нос битый.  Неловко. Что люди подумают?
Варвара сдержанно  улыбнулась, но, тут же, спрятав улыбку, ответила:
 – Что подумают всякие кумушки, мне неинтересно. К тому же долго рядом со мной тебе идти не придётся. Дойдём до угла, возьмём такси, и я завезу тебя на склад. Покажу, что надо сделать, а сама поеду в налоговую инспекцию. Кстати, твой нос заметно спал!
Мы вышли во двор, Варвара заперла дверь и подала мне ключ.
 –Возьми, это твой экземпляр, не потеряй.
 Я сунул ключ в карман и двинулся вслед за ней.  Примерно в пяти минутах ходьбы от дома тихий переулок, на котором находилось моё нынешнее пристанище, пересекался с широкой и шумной магистралью, по-видимому, главной улицей Ракитино.  Она была застроена в основном пятиэтажными зданиями, среди которых виднелись и совсем  низкие  строения в один – два этажа, что характерно для очень многих провинциальных городов Средней полосы. На углу переулка была небольшая площадка, где действительно  стояли четыре «Жигулёнка» с шашечками на  жёлтых фонарях, венчавших крыши. Варвара подошла к самому ближнему из них и приоткрыла дверцу водителя.

 – Добрейшего тебе утречк;, Митрич! Подвезёшь?
 – И тебе здравствовать, Варвара!  А чего же не подвезти, садись. Этот с тобой, – кивнул Митрич в мою сторону.
 – Со мной, со мной… Ты не смотри,  что он плохо выглядит, вообще-то  человек он вполне приличный.
 – Ну-ну…– пробормотал  таксист и пожал плечам, – ехать-то куда?
 – На Ярославскую.

Весь этот диалог я прослушал с таким видом, как будто он не имел ко мне никакого отношения.  Было такое ощущение, что в этом городе все люди друг друга знают, все – добрые приятели и друзья. Водитель и Варвара о чём-то оживлённо беседовали, делились новостями, я пропускал весь их разговор мимо ушей и с любопытством смотрел в окно.  Вдоль тротуаров росли старинные липы,   медовый запах их цветения  растекался по улицам, людей было относительно немного. Видимо, в городе только начиналась  активная фаза дня. Любой крупный мегаполис в этот час уже гудит, как гнездо шмелей, но в провинции совершенно другой, размеренный и раздумчивый  ритм жизни. Может быть, именно поэтому многие русские философы и писатели сформировались в провинции. Здесь всегда есть возможность подумать, прежде  чем высказать что-либо резкое или совершить очередной поспешный поступок. Здесь не надо  прилагать невероятных скоростных усилий, чтобы успеть за каждой мелочью, не обязательно заботиться о том, чтобы беспрерывно находиться в струе быстроменяющихся мод – как материальных, так и мировоззренческих. Постоянство жизни и привычек приводило к тому, что из провинции выходили  самые спокойные и обаятельные невесты, которые потом становились жёнами,  отличающимися постоянством и верностью …
Задумавшись, я не заметил, как машина свернула с главной улицы и, минув  несколько кварталов низких одноэтажных домиков, въехала во двор заброшенной фабрики. Громкий голос Варвары  оторвал меня от витания в небесах философии:
 – Приехали, выходи!
  Такси остановилось перед небольшим кирпичным зданием. Ещё одно здание – трёх-этажное,  из такого же красного, выщербленного кое-где кирпича и с выбитыми стёклами, стояло в глубине двора. Над всем этим царила гулкая тишина, которую нарушал  лишь стук капель, эхо от этого стука, доносившееся из тёмной глубины корпуса, зву-чало как жалобный голос тоски и запустения.
   Я  глубоко вдохнул утренний воздух, но сразу  же почувствовал слабый запах скисшего молока. Варвара посмотрела на мой сморщенный нос и  грустно сказала:
 – Здесь и был наш молочный комбинат… Запах – это всё, что от него осталось.
 – Ваш, в смысле вашего города, или  ваш, потому что вы здесь работали?
 – Было дело, работала, а теперь вот… сигаретами торгую, – горько усмехнулась она и махнула рукой, – ладно, что вспоминать-то…. Пойдём, покажу, что надо делать.
  Варвара подошла к массивной двери  дома, возле которого остановилось такси, достала связку ключей. Замок открылся  с лёгким скрипом, а из отворившегося  входа потянуло табачным ароматом.
  Мы поднялись  по невысокой лесенке в просторное помещение.  Слева от ступенек за железными перилами стоял стол со стопкой амбарных книг и настольной лампой, над столом светилось узкое окошко. Пол  был завален коробками, большая часть которых горкой высилась возле  входной двери. Варвара подозвала меня к столу.
 – Смотри, вчера мне привезли новую партию товара, разгрузили в спешке. Теперь это всё надо сложить на полках, но обязательно разобрать по сортам. Сорта сигарет увидишь на этикетках, они наклеены на упаковке. И постарайся до моего приезда справиться.
 – Думаю, что справлюсь, – ответил я и молча вопросительно посмотрел ей в глаза.
 – Что-то не так?
 – Вы обещали показать мне ящичек с хламом, где можно поискать трубку.
 – Ах, это… вон там, в дальнем левом углу. Всё, что понравится, можешь забирать себе… право, не знаю, что там может понравиться. Ну, ладно, меня ждёт Митрич, я поеду в налоговую. А ты работай, часа через три я вернусь.  Да, и дверь не закрывай, угоришь от запаха!
   Варвара выбежала во двор, и через минуту я услышал звук отъехавшей машины.

  Коробки с сигаретами были лёгкими, но их было много, а  сортировка  и укладка  на полки составляли  в основном работу для ног. Уже  часа через два, пробегав по складу в общей сложности несколько километров, я сделал всё, что просила хозяйка, и добрался, наконец,  до заветного ящика. На самом деле это был скромных размеров сундучок с ручкой, какие в своё время брали с собой в путь матросы или машинисты паровозов. Такие сундучки, как я помню, назывались рундуками.  Я вытащил рундук на свет, открыл крышку. Хлама здесь было предостаточно –  старые гвозди, болты и гайки, лоскуты кожи и обрезки ремней, непонятного назначения металлические детали.  Для того, чтобы внимательно изучить содержимое, мне пришлось перебирать его поштучно, и  вскоре я наткнулся на  довольно забавные вещицы. Отыскалась  машинка для набивки папирос, такую я видел когда-то у своего дедушки.  Затем обнаружились  два янтарных мундштука, и один из них был дамским. Конечно, этого рода принадлежности давно вышли из употребления, а увидеть  сегодня женщину, которая курит сигарету через мундштук – то же самое, что встретить в трамвае даму в вечернем платье  с  бриллиантовым колье.  Неожиданно для себя я нащупал нечто завёрнутое в кусок вельветовой ткани, а по форме предмета понял, что это может быть та самая  трубка, о которой говорила Варвара. Я положил свёрток на стол и развернул ткань – передо мной действительно лежала довольно крупная трубка, прямая, изрядно замызганная, изготовленная из какого-то дерева. Я взял вельвет и немного протёр её сбоку. Блеснула полированная поверхность,  и по рисунку древесины стало понятно, что у меня в руках весьма ценный экземпляр.
  Во-первых,  трубка была явно изготовлена   из дорогого бриара – нароста, который образуется на корнях  вереска. В СССР таких трубок не делали. Во вторых, у основания табачной  чашечки была какая-то замысловатая инкрустация металлом, но она изрядно заросла грязью и разобрать рисунок было невозможно. Пришлось тщательно оттереть всю трубку, применив для этого не только вельвет, но и воду, из стоявшей под водосточной трубой бочки. После получаса работы изделие засверкало во всей красе. Инкрустация была выполнена золотом и содержала затейливый растительный орнамент, в который были вплетены латинские буквы – GC.
Я почти остолбенел и не поверил своим глазам,  а по спине пробежал лёгкий озноб. Рядом со мной находился уникальный предмет – трубка из коллекции знаменитого американского киноактёра, красавца  тридцатых-сороковых годов Гарри Купера! (7) Дело в том, что я, как заядлый «трубочник», посещал сообщество любителей трубки, которое собиралось в одном из московских кафе. Там можно было достать настоящий голландский трубочный табак (по тем временам – почти контрабанда), а, кроме того, услышать и увидеть много интересного. Однажды наш неформальный «президент» принёс на встречу журнал с фотографиями, сделанными на аукционе личных вещей знаменитостей, который проходил  в Лондоне.  Среди этих снимков, кроме подтяжек, носок, рубашек, авторучек и прочего барахла, были фото коллекции трубок этого самого Купера.   Так вот, одна из трубок в точности повторяла ту, что я держал в руке, а начальная цена, этого изделия, показанная в журнале, впечатляла – она была обозна-чена пятизначной цифрой в долларах! С ума сойти!
Но как же такое сокровище попало сюда, в глушь российской провинции? Надо бы как-нибудь осторожно порасспросить у Варвары… А пока я решил поблагодарить госпожу за то, что она не выбросила эту трубку как мусор, и не распространяться о её истинной ценности…  Потом, как-нибудь…в общем видно будет.
  Не смотря на то, что прежнюю свою  трубку я потерял при аварии, но табак и инструменты для чистки по-прежнему остались в моём портфеле, поэтому я предвкушал наслаждение сегодняшним вечером. Нет, всё-таки Бог есть, и не такой уж я большой грешник, раз он делает мне столь дорогие подарки – сначала красавица Варвара, теперь вот трубка Купера. Просто удивительно!
Я думал о том, как вечером я набью трубку табаком, тем, что пахнет вишнёвой косточкой, и раскурю во дворе  на скамеечке, той, что подвешена на цепях у входа в дом. А потом буду покачиваться, как на качели, и глядеть на ярко-латунный диск луны, постепенно поднимающийся в своём сиятельном величии.
Мои мечты прервало появление Варвары. Окинув взглядом склад, госпожа, судя по всему, осталась довольна, уже хотя бы потому, что не сделала никаких замечаний. 

 – Я вижу, что ты давно всё закончил, надо было мне подъехать раньше. Ну что, нашёл трубку?
 – Нашёл. Трубка, между прочим, иностранного происхождения, старая и требует чистки.
 – Ничего, почистишь…. А ты что думал, что я тебе предложу новую, из красного дерева? Многого хочешь.  Я немного помню эту вещицу, только не понимаю, что в этих трубках хорошего, сигареты ведь намного практичнее.
 –  Ну, как вам объяснить, Варвара Степановна… Выкурить сигарету – это просто удовлетворение потребности, а раскурить трубку – это, в сущности, ритуал. Сначала надо её вычистить, потом правильно заложить табак – это тоже, знаете ли,  процесс.  Потом правильно раскурить. И курение должно быть неспешным, осторожным. Выкурить сигарету – это как наспех съесть бутерброд. А трубка… это как посетить ресторан! Чувствуете разницу? Трубка склоняет человека к философии, к размышлению о высоком, о смысле  жизни.  Не даром трубку курили знаменитейшие личности – физик  Альберт Эйнштейн, художники Ван Гог и Пабло Пикассо, писатели – Гийом  Аполлинер, Конан Дойль, Жорж Сименон.  А их герои  - Шерлок Холмс и комиссар Мегре тоже курили трубки. Трубкой увлекались знаменитый астроном Эдвин Хаббл, виолончелист  Пабло Казальс, который прожил, между прочим, 97 лет, трубку курил Сталин…
 – Ты забыл ещё одну великую личность – Виталий  Солодов, – насмешливо прервала мой затянувшийся монолог Варвара. – Я подозреваю, что профессорское звание ты получил в основном за обширные знания именно как специалист по курительным трубкам. Спасибо за ценные сведения, но лекцию придётся продолжить позже. Сегодня Фёдор должен пригнать машину, поэтому поехали домой!
 – Извините, что я так увлёкся, но мне казалось, что вам полезно это знать, поскольку вы имеете отношение к табаку.
 – Век бы не видеть этот табак!  Отношение к нему я имею не от хорошей жизни и не из большого желания. Ладно, поехали!
За дверями склада нас ожидало то же самое такси, что  привезло сюда утором.
По дороге я поинтересовался, не помнит ли Варвара, откуда появился у неё  рундучок, в котором оказалась моя  находка.
 – Его очень давно принесла моя крёстная, Евдокия Михайловна. Правда, и я потом бросала в него разное барахло…. А тебе зачем это знать?
 – Просто любопытно, как эта иностранная  трубка оказалась у вас в городе.
 – А ты сходи и спроси сам. Улица Папанина, 31.
 – Может быть, как-нибудь и схожу.
 

 Когда мы возвратились домой, во дворе  уже стояла сверкающая  своим синим великолепием  БМВ, рядом с которой возвышался Фэд. В тёмных очках, и в модном костюме он, казалось, специально демонстрировал нам свою значимость, силу и неприступность.
 – Принимай работу, хозяйка!
Варвара подошла к битому ранее  багажнику машины, следом двинулся и я, но Федя, по-хозяйски уверенно и непреклонно отодвинул меня в сторону: – Не тебе показываю, лох несчастный, отойди!
Но я и так видел, что от моего дорожного хулиганства не осталось и следа – мастера в автосервисе поработали на славу, вероятно не в последнюю очередь благодаря неусыпному надзору Фёдора. На корпусе не было ни единой царапинки, задние фонари были новыми, и вообще казалось, что после ремонта машину не только вымыли, но ещё и отполировали. Фэд открыл багажник и, наконец, подозвал меня:
  – Смотри! Как будто и не было аварии, ни одного морщака!
  – Ничего не скажешь, хорошо у вас  автосервис работает, мастера, можно сказать,  с «золотыми»  руками.
И без того красноватое лицо Фэда налилось кровью и стало точно таким же бордовым, каким я увидел его впервые в Никишкино.
  – Ты чё, охренел!? Какие мастера? Они только самую грубую работу сделали, немного выровняли и всё!  Начисто я сам рихтовал вот этими руками! Это, чтоб ты знал, работа тонкая, требует умения. Это не то, что тебе  куховарить у плиты! Да если бы не я, те мастера заштукатурили бы вмятины какой-нибудь гадостью и всё это отвалилось бы на первом ухабе, а здесь – попробуйте рукой – ровный металл… Хотя красят там и правда нормально.
Последнюю фразу он произнёс существенно мягче, глядя в основном на Варвару и, видимо, ожидая её похвалы.
 – Молодец, Федя, я никогда и не сомневалась в тебе. Не думаю, чтобы кто-нибудь сумел сделать лучше.
 – Ну а раз всё обошлось, этого профессора можно гнать в шею, нечего ему тут  делать, –  прорычал мой соперник и бросил на меня откровенно злой взгляд.
  – Ещё чего! А за чьи средства куплены стёкла, сделана покраска? А моральный ущерб? Нет, пусть отрабатывает по уговору. И вообще, Федор, ты, кажется, опять заводишь свою старую пластинку?!

  Фэд замолчал, как-то сжался, затих  и опустился на скамейку в тени дома.
Я подошёл к нему и сел рядом.
 –  Ну,  чего ты Федя злишься?  Специалист ты, сразу видно, замечательный, и человек сильный, и по жизни я тебе совсем не ровня. А ты на меня волком смотришь….
 – Да… вижу я, как она на тебя глядит…. Меня вот Фёдором назвала…
 – Ну, так и что же из того?
 – Ты не знаешь – она меня так зовёт только тогда, когда сильно злится. Я уж и так  стараюсь, стараюсь… Нелёгкая тебя принесла!…

– Ну, и что вы там расселись? –  недовольно окликнула нас Варвара. – Устали?  Ты, Фэд переодевайся и начинай осматривать крышу и чердак, а ты, Виталий, ступай на кухню! Мы ещё не обедали!

  …За стол мы сели около семи часов вечера. Трудно сказать, что это было – то ли запоздалый обед, то ли ранний ужин.  Во всяком случае,  большого  усердия прилагать не пришлось, варка купленных в магазине пельменей  была для меня вполне привычным занятием. А чтобы придать им  оттенок персонально моего блюда, я немного запёк их в духовке  и посыпал  жареным луком. Не знаю, как оценит это Варвара, а моим коллегам нравилось, что же касается  Феди, то его  оценка была для меня вторична.
  Судя по всему, ей тоже  понравилось. Большое блюдо опустело  в течение десяти минут и даже  Фэд,  молча и не прерываясь,  легко справился с двумя порциями. Когда на столе появился чай, он вынул из нагрудного кармана рубашки вчетверо сложенный листок и показал Варваре.
 – Я вот здесь записал всё по крыше и чердаку.  Там в трёх местах подкапывает, но немного. Железо не очень хорошее – есть проржавевшие места с дырочками. Надо бы запаять, а лучше – положить вместо железа черепицу, только это дорого. Есть дефекты и на чердаке, я всё написал. И хлама там полным-полно. Словом, работы много. Для кровли надо нанимать мастеров – я здесь не спец. А с чердаком пусть профессор помогает.
 – Если будет нужно – поможет. 
  Федя и Варвара вышли во двор, ещё некоторое время о чём-то говорили у машины, после чего он удалился, а я, как и полагалось по моим рабским  обязанностям, отправился мыть посуду.  Ближе к восьми  часам вечера мне, наконец, удалось уединиться в своей клетушке, выложить на стол сокровище от Купера, ёршики и инструменты для чистки трубки.  Тщательно «обласкав» её, я решил раскурить свой любимый сорт «Капитан Блэк-черри» – смесь  с вишнёвым запахом, и вышел во двор. Вскоре  сладковатый  дым  поднялся над скамейкой, стал растекаться  в открытые окна. Я зажмурил  от удовольствия глаза и неожиданно услышал за своей спиной голос Варвары.
 – Какой удивительный  аромат… Это и есть та трубка, что ты нашёл? Замечательно… можно мне постоять рядом?
– Странный вопрос… Вы – госпожа, вы в праве сами решать, что можно, а что нельзя.
 –  Решать самой  – это не интересно. Я хочу, чтобы мне разрешил ты.
 –  Отчего же нет? Конечно можно, можно даже и присесть.
  Варвара молча опустилась на противоположный край скамьи, я ещё раз затянулся  и выпустил из трубки сизоватый клуб дыма. Некоторое время мы сидели молча, первой нарушила затянувшуюся паузу моя хозяйка:
 – Очень приятный запах,  с вишней… Что за табак?
 – Это «Капитан Блэк – черри». То есть вишнёвый, трубочный.
 – Ну что ж, буду на базе – посмотрю, если найду, куплю специально для тебя. Мне этот запах нравится. Я вообще-то никогда не занималась трубочным табаком, на самом деле мне казалось, что для трубок ломают сигареты и набивают табак оттуда. Да и кто его здесь будет покупать?.. Даже папиросы никто давно не берёт. Вот сигареты распродаются быстро, от них хороший доход.  А что, трубочный табак сильно отличается?
 – Конечно!  Он по-другому сушится, иногда обрабатывается  фруктовыми сиропами, как, например, этот. Но вообще-то «Капитан Блэк» – это вовсе не сорт, это торговая марка.  Самым распространённым сортом табака считается «Виржиния», крупнолистовой  сладкий сорт - основа большинства трубочных смесей. Я, с вашего разрешения покажу вам ещё одну марку из этого сорта, почти без примесей.
  Я быстро сбегал в свою клетушку и принёс другую пачку.
 – Это «Чёйс», то есть «Изысканный», тоже очень приятный.
 Варвара повертела в руках пачку, потом вернула её мне.
 – Да… жаль, что женщинам не принято курить трубки, я бы попробовала, ска-зала она со смехом.
 – Ну, почему же, в 19-м веке была такая писательница Аврора Дюпен, больше известная как Жорж Санд.  Она писала романы, которые в её время считались эротическими и  неприличными, так вот, мадам Санд  как раз курила трубку.
 – Вот-вот, неприличные романы  и побуждали к неприличному поведению. Да и вообще, я так думаю, что от дамы должен исходить запах цветов, а не запах табачного дыма, даже такого, как из трубки. Но для тебя я табак поищу. Всего доброго!
  Она удалилась в дом,  а через пять минут я тоже покинул скамейку и  погрузился во вкусный и соблазнительный мир кулинарной книги, одни лишь картинки которой уже возбуждали непомерный аппетит.  Утром предстояло снова изготовить завтрак  для моей госпожи, а учитывая, что она всё более и более становилась  госпожой моего сердца, этот завтрак не должен был повторять предыдущий, он непременно был обязан быть вкусным и красиво поданным.

 
                6.


Я делаю вареники! Настоящие! Впервые в моей трудовой биографии.
    Вообще-то когда-то я видел, как это делала мама, и даже помогал ей вареники лепить, но, чтобы сам от начала и до конца – это правда в первый раз. Над кухонным столом висит облако из муки, мука тонким слоем  легла вокруг стола на пол, все миски  уже выпачканы творогом, молоком, взбитым желтком, а вокруг той, в которой я замешиваю тесто,  вырастает круглый заборчик из составляющих будущего блюда..   Я вдруг вспоминаю, что забыл это тесто посолить, пробую его на вкус. Нет, кажется, посолил….  Оглядываю окружающее пространство. На странице поварённой книги, в которую я внимательно вчитываюсь, сверяя каждое своё действие с рецептом и рекомен-дациями по изготовлению «вареников с творогом», также остались вполне материальные следы моего прочтения. Придётся вымыть и вытереть использованную посуду, вымыть и вытереть насухо стол и немного подмести помещение, чтобы не украсить белыми следами весь дом.
  Теперь тесто надо раскатать, но никак не могу обнаружить скалку. Скалка нашлась в углу возле шкафа, рядом с помойным ведром. Почему моя предшественница   Нинка  определила ей место именно там, непонятно, но инструмент этот оказался в виде, который говорил о том, что он уже бывал и в этом самом ведре.  Мне пришлось потратить некоторое время на то, чтобы оскоблить скалку ножом и хорошо отмыть.  Раскатка теста привела к тому, что подметать пол пришлось вторично.  Чтобы вырезать из теста кружки для вареников мама использовала тонкий стакан. Тонкого стакана на кухне нет, иду в столовую и  беру в серванте  подходящего размера фужер.
  Вот  творог разложен по кружочкам теста, и можно слепить краешки этих кружков. Дальше мне не  страшно, дальше я всё знаю! И вот, наконец, вареники кипят в высокой кастрюльке.
  До завтрака остаётся четверть часа, я выкладываю их на  блюдо и поливаю топлёным маслом. Сметану подам отдельно в соуснике.  Иду сервировать стол…
  На лестнице слышны шаги – это спускается Варвара. Она садится на своё привычное место, её взгляд останавливается  на моём, выстраданном за два часа кулинарном произведении.  Я вижу её удивление, почти счастливую улыбку.
  Она поднимает на меня свои глаза цвета раннего утра:
 – Это ты что…прямо сейчас?
  Ответить я не успел, моя госпожа вдруг громко  и весело засмеялась. Понять причину этого смеха я не мог, а она продолжала смеяться.
 – Что-то не так?
  Варвара наконец остановилась и вытерла салфеткой появившиеся от смеха слёзы.
 – Ты себя видел, повар? Точно, как в песенке: «Не дай Бог, не дай Бог с поварами знаться – руки в тесте, нос в муке, лезет  целоваться!»
 – Ну, я-то пока не лезу, – возразил я  и обиженно повернулся к выходу.
 – Ты куда это? Что за невежливое отношение к хозяйке? – её взгляд изображал строгость, но губы по-прежнему смеялись. – И что это ещё за «пока»?
Кровь ударила мне в лицо, и,  видя, как её раб покраснел, Варвара снова засмеялась.
 – Умойся, отряхнись и приходи сюда. А я вот попробую, что ты наготовил сегодня.
  Когда я возвратился, она показала мне на стул у противоположного края стола.
 – Сядь, пожалуйста.  То, что учёные – не от мира сего, ничего не умеют, могут только глядеть в потолок и придумывать всякие заумные тории  приходится слышать не так уж редко.  Судя по тебе, это неправда – я даже не думала, что ты так легко можешь всему учиться …. Ты бери тарелку и ешь, мне будет приятно завтракать не в одиночестве. Вареники у тебя получились настоящие, как у моей бабушки…. Слушай, а зачем тебе это твоё Никишкино? Оставайся у меня, оформлю тебя по всем правилам, с печатью в трудовой книжке, будешь получать зарплату… 
  Я встал и, глядя на неё в упор, заговорил, чётко выделяя каждое слово:
 – Нет, госпожа, меня это не устраивает. Я не хочу служить вам за деньги, поскольку обязан, согласно уговору, отработать долг.  Вам, возможно, трудно это понять, но учёный не бывает бывшим – склад его мышления остаётся неизменным до конца жизни. После назначенного вами срока я постараюсь вернуться в науку, надеюсь, что она, в конце концов, когда-нибудь нашему Отечеству понадобится.
  Варвара помолчала, потом поднялась со стула и тихо спросила:
 – Обиделся, что ли?
 – Совсем нет, только давайте оставим всё, как есть.
 – Ладно уж, пусть будет так, как есть. Только вот что, сейчас  появится Фёдор  и мы немедленно отправимся на рынок, я больше не могу видеть тебя в этих лохмотьях.  Для кухни больше ничего не надо?
 – Хорошо бы поменять  кастрюли, миски, сковородки и прочий инструмент, а то всё такое грязное и закопченное, что противно брать в руки. Придётся поменять и кухонные полотенца.
 – Купим всё, что скажешь.
 – А ещё мне нужен паяльник и кабель, надо кое-что подремонтировать по электрической части.
 – Будет тебе и паяльник,  и всё прочее.  Только давай-ка, сначала  разберёмся с варениками!
 
 Фёдор появился  ровно в девять утра, и мы сразу же выехали на местный рынок.
   
  Каждый, кто застал в России середину 90-х, хорошо помнит, что представляли собой улицы большинства  российских городов. Это был сплошной бесконечный базар – на  каждом углу, у каждого магазина, у вокзалов и остановок общественного транспорта – везде, где была малейшая возможность приткнуться с баулами всяческого барахла, роились невесть откуда возникшие колонии торговцев. Не избежала этого и столица. На тротуарах Ленинского проспекта, того самого, на котором  располагался и мой НИИ, вокруг  площади Гагарина,  среди мусора и уличной пыли протянулись почти бесконечные ряды новоявленных слуг Меркурия (8) . Как грибы  вырастали  халабуды неопрятных, наспех сработанных ларьков на перекрёстках и в подземных переходах. Иногда казалась, что едва ли не пол-Москвы кинулось испытывать свои коммерческие таланты. Не последнюю роль в моём бегстве из этого «центра цивилизации» сыграл тот факт, что я увидел в числе уличных торговцев некоторых коллег с чемоданчиками, содержащими свёрла, инструменты, микросхемы, прочие радиодетали (предназначенные  далеко не всегда для гражданского применения),  принесённые явно из недр наших лабораторий.  Коллеги деликатно  делали вид, что незнакомы друг с другом, а при виде меня опускали лицо и старались не смотреть мне в глаза. Поскольку работа в институте, равно как и выплаты жалованья прекратились, картина будущего существования выглядела весьма мрачно – место с таким  же набором «товаров» у магазина «1000 мелочей» и жестокая торговая конкуренция с бывшими сослуживцами…

      В Ракитино бурной  уличной  торговли не было, практически вся коммерческая активность сосредоточилась на  городском рынке неподалеку от речного порта.  Для свободных товарно-денежных отношений была выделена внушительная  площадь, которая чем-то напоминала сельский магазин в российской глубинке, только значительно большего масштаба. В связи с этим мне хотелось бы сделать

ещё одно отступление, совсем небольшое.

Как-то мы с друзьями путешествовали во время отпуска на баркасе по Енисею  и остановились на отдых в одной далёкой деревеньке. Здесь был магазин сельской кооперации, который занимал внушительных размеров бал;к, срубленный из  толстенных лиственничных брёвен.  Мы решили посетить это учреждение, пополнить запасы чая, крупы, спичек  и  других припасов, которые истратились за время похода. В магазине  было довольно сумрачно, а  в воздухе стоял неубиваемый запах из смеси ароматов  растительного масла и хозяйственного мыла. Но нас сразу же поразило то, что полки буквально ломились от всякой всячины – здесь были отрезы тканей и радиоприёмники, гитары, и баяны, тазы  и корыта со стиральными досками, зимние пальто и детские игрушки. Имелся и солидный запас продовольствия – мешки с мукой, банки с овощными и мясными консервами, бутылки с вином, водкой и даже спиртом(!), но… всё это выглядело грудой, наваленной вперемешку. Было непонятно, как можно в таком  месиве что-либо отыскать.
         Хозяин магазина, он же продавец, невысокий пожилой мужичок в очках и телогрейке, встретил нас приветливо, даже радостно – видимо, сторонние посетители за-хаживали в эти места совсем нечасто. Он зажёг керосиновую лампу,  в магазине сразу же посветлело. Наш извечный «походный атаман» Константин Лукич Черняев подошёл к прилавку и протянул ему руку.
 –  Доброго здоровьица уважаемый хозяин!  Как звать - величать вас?
 –  Все Кузьмичом зовут. Откуда гости дорогие?
 –  Издалека, отец, из самой Москвы!
 –  Ну…у!!, – удивлённо воскликнул  хозяин магазина, – по делам, иди  так…на отдыхе?
 –  Просто гуляем, захотелось подышать после города таёжным воздухом. Очень он вкусный, воздух тайги. Я вижу, у вас большое хозяйство, наверно и солидная торговля?
 – Да где там…, – с досадой вздохнул продавец, – деревенька маленькая, всего-то полсотни дворов, да только теперь, почитай, половина из них пустует. Старики поумирали, дети в города подались. И то сказать, что здесь молодым-то делать?  Кино привозят раз в две недели, на всё село – один телефон и тот в сельсовете, телевизоры у нас не работают, а председатель – он же и власть, и почта, и хозяйством командует. У меня покупают только пшено, муку, иногда рис да мыло. Ну, бывает, что-то из одёжки. Ещё керосин, разное по хозяйству.  У кого хозяйство – у тех всё своё есть. И молоко, и мёд, и хлеб…. Правда, иногда здесь бывают сплавщики, речники, шофера леспромхозовские. Так, нечасто…  А товар – так это по разнарядке: надо, не надо – не  спрашивают а везут. Как плановый завоз, так  привозят.  Чего у меня только нет! А вы из любопытства, или чего купить желаете?
 – Желаем, очень желаем! Вот тут у нас целый список.
             Кузьмич  взял листок и поднёс к лампе.
 – Кажись всё, что вы просите есть, только хлеба не бывает, в деревне на всех, кто сам не печёт, бабка Голубенчиха делает. Я покажу, где она живёт, зайдите, вчера она, кажись, пекла, должно быть, осталось ещё.
Уже через полчаса мы получили в руки всё, что просили, расплатились и направились к выходу. В это время наш самый молодой товарищ, Веня Карп;вич воскликнул:
 – Кузьмич, раз вам всё везут, не найдётся  ли случайно фотоплёнки, а то моя кончается!?
 – Фотоплёнки? Да вроде была, сейчас посмотрю.
  Он отрыл едва заметную дверь, скрылся в каком-то потайном помещении и минут  через десять возвратился с коробкой в руках.
 –  Я в эту кладовку прячу всякие дорогие  и никому не нужные вещицы, то, что вообще никто и никогда не спрашивает. Чтобы не завалялось и не потерялось. Вот, привезли лет пять назад – кому, зачем?  Посмотрите, может чего и  пригодится.
 Веня открыл коробку и мы увидели в его руках футляр с фотоаппаратом. Увидели и то, что Веня замер, и руки начали заметно подрагивать.
 – Товарищи, это же…  «Старт»!  Новый! В Москве такой только из-под полы и за сумасшедшие деньги! Сколько? – спросил он Кузьмича охрипшим голосом.
 – А я помню? – хозяин магазина достал большую конторскую книгу и, найдя соответствующую запись, ответил:  – Дорого! Двести двадцать.
  Веня лихорадочно залез в нагрудный карман, пересчитал его содержимое.
 – Сто сорок… Ребята, помогите, вернусь – отдам  вдвойне!
     Мы, конечно, скинулись и с удовольствием любовались глупым от счастья лицом нашего фанатика фототехники. В коробке была и плёнка; на прощанье Веня снял нас в компании с Кузьмичом на фоне его лабаза, и этот снимок я до сих пор храню, как  одно из самых интересных воспоминаний  молодости.

  Почему я вспомнил этот скромный эпизод из моей прошлой жизни? Да просто потому, что Ракитинский рынок напоминал тот самый лабаз Кузьмича в сибирской деревеньке. Те же груды барахла вперемешку с банками  домашних солений,  мешками макарон, крупы, муки, сахара, бывшими в употреблении инструментами, электротехническим хламом и старыми велосипедами. Наверно, при желании здесь можно было найти не только фотоаппарат «Старт», но  и миномёт с полным боекомплектом.  Для меня это были самые настоящие дебри, но Варвара передвигалась быстро, мастерски лавируя среди шума и хаоса.
 – Какой размер? Рост? – спросила она меня не оборачиваясь.
 – Пятьдесят, третий!
 Мы остановились у стола, за которым стояла дородная тётка с большой соломенной шляпой на плечах. Перед ней синело изобилие разнообразных «джинсовых» тряпок – брюки, куртки, юбки и прочие предметы турецкого ширпотреба, о которых в далёкие 70-е грезили почти все юные (и не только юные) модники.
 – Привет, Сонечка! – Варвара улыбнулась и положила руку на её плечо.
 Тётка подняла глаза и широко улыбнулась.
 – Варька! Каким ветром, я тебя вроде как больше года не видела! Как жизнь молодая? Замуж не вышла? Слышала, ты теперь у нас табачная королева! Ну и правильно, нечего такой умнице  по базарам с баулами таскаться…
 – А ты,  Сонечка, так и осталась тараторкой! Не видишь, я не одна, а болтаешь всё подряд.
 Сонечка замолчала и упёрлась в меня круглыми сорочьими глазами.
 – Ну да…да… прости, Варварушка, не приметила. Твой, что-ли? Муж?
  При этих словах Варвара покраснела и бросила на меня быстрый тревожный взгляд.
 – У тебя Сонечка всё одно на уме, – ответила она сердито, – работает у меня человек! Найди для него хорошие брюки и куртку, только по умеренной цене, а то… помню я твои подвиги!
 – Обижаешь, милая, для своей начальницы и старой подруги я  завсегда … не подведу, не волнуйся, – она отодвинула несколько своих баулов в сторону и наконец нашла какой-то  особый, из которого достала пакет в блестящем целлофане. – Вот костюм, посмотри. Фирму узнаёшь? То-то,  значит, помнишь, где такие берут.
 Моя госпожа  нахмурилась, вынула из пакета американоподобное изделие турецких  умельцев, долго и тщательно осматривала каждый шов, накладные карманы, потом засунула его обратно и предала пакет мне.
 – Пойдёт, – кивнула она своей подруге, – Что просишь? И имей в виду, сколько это стоит, мне известно.
  Торговка назвала цену, Варвара вопросительно подняла на неё глаза.
 – Ну… сама понимаешь… инфляция…
 – Ишь ты! Выучила новое слово… Ладно, бери.

  Примерно по тому же сценарию  Варвара купила мне вполне добротные туфли, потом после долгих поисков нашла фартук и даже поварской колпак.  Она тут же по-требовала, чтобы  я его примерил.  Мне это изделие показалось скорее шутовским, но приказ госпожи пришлось исполнить, и как только оно оказалось на моей  голове, Варвара безудержно захохотала. Я тут же сдёрнул его и рассерженно заявил:
 – Раз так, носить его не буду, можете вернуть назад!
 – Да нет же, всё замечательно!... – Просто я никогда не думала, что в этом головном  уборе мужчина выглядит так важно и грациозно! Ладно, не обижайся… для тебя же стараюсь.
  Она неожиданно, как-то совсем ласково посмотрела на  меня.  Мне показалось, что весь базар начал медленно кружиться и расплываться в нечёткую смазанную панораму. Я даже, кажется, покачнулся.
 – Что с тобой, Виталий?  –  встревоженный голос Варвары немедленно привёл меня в чувство, а внутренний голос строго-настрого запретил говорить о причине этого лёгкого опьянения. – Как же я сразу не сообразила, – негромко  добавила она, –  сначала надо было кепку взять, а потом уж  это!
 – У меня есть, я в машине забыл
Она сунула колпак в сумку, которую я держал в руках и сняла с себя косынку.
 – Вот, повяжи пока на голову, солнце здесь злое…

  …Надо же, какое внимание,  Виталий  Андреевич, ты делаешь успехи!!

   На все остальные покупки, включая, между прочим,  новые очки (инициатива Варвары!) ушло ещё три часа.  К машине, в которой сладко подрёмывал Федя, я выходил с двумя увесистыми сумками, ещё две сумки поменьше несла Варвара.  Я с трудом передвигал ноги и периодически спотыкался. Не помню, что я когда – либо так уставал, хотя не однажды   бывал в дальних походах, иногда выхаживал и по двадцать – двадцать пять километров за день с увесистым рюкзаком.  Что касается Варвары, то она меня просто поразила – по ней  не  было видно никаких признаков утомления, более того, она выглядела даже повеселевшей и посвежевшей, на щеках играл  румянец, глаза сияли, и причины этого я понять не мог. Наверно, то, что мне, как среднестатистическому мужчине было в тягость, для моей хозяйки, как для женщины, стало занятным, увлекательным времяпровождением, и она даже не заметила, как пролетели эти часы. Она была в свой стихии  –  уверенной, активной, смелой, имеющей власть над собой и всеми теми, кто готов был ей услужить, поднести, показать, предложить выбор…. Это ли не частичка женского счастья? По крайней мере,  мне так показалось.


                7.


  Следующим утром я снова решил поразить мою хозяйку – во-первых, гренками с сыром (почему бы нет, это мой традиционный холостяцкий завтрак!), во-вторых, подать его на  настоящем латунном  подносе, в необходимости которого  я настойчиво убеждал Варвару на рынке, в третьих, своим  обновлённым внешним видом (в том числе и белым колпаком). Я появился перед ней в столовой  и  торжественно произнёс:
 – Ваш завтрак, госпожа!
  Варвара в этот момент  рассматривала что-то за окном, она повернулась на мой голос и молча уставилась на меня.  Чувствовалось, что она еле сдерживается от смеха. Надо сказать, ей это удалось и, оглядев своего раба с ног до головы, она почти серьёзно произнесла:
 – А что! Солидно, внушает уважение…. Садись и растолкуй, кого ты сейчас попытался изобразить. У тебя, кажется ещё и актёрский талант.
 – Ну, как же… самого святого Лаврентия, покровителя поваров (9). Правда, мне бы не хотелось повторить его житие во всех деталях.
 – Что же так? Он что, как все святые был мучеником?
 – Вот именно! Его, кажется, поджарили на металлической решётке, как  гриль.
 – Господи, какой кошмар! Неужели он так плохо готовил?
 – Да нет, Варвара Степановна, он вообще ничего не готовил. Не в том дело – история эта очень давняя, а времена тогда были голодные, варварские.  Лаврентий был  папским дьяконом, сердце у него было доброе, он раздал папское богатство беднякам и тем самым спас их от голодной смерти. Папа счёл его деяние хищением и наказал в соответствии с их уголовным кодексом. Это сейчас Европа такая гуманная, а тогда Русь по сравнению с ней была детским садиком, –  я заметил, что Варвара  прекратила есть и слушает меня не отвлекаясь, – да вы кушайте гренки,  кушайте, я сейчас вам кофейку добавлю. Бог с ним с Лаврентием, у нас на Руси почитался  другой покровитель и, кстати, более удачливый – преподобный Евфросин.
 – А этот чем прославился?
 – Он тоже жил очень давно, в девятом веке,  в одном из монастырей  Египта. Монастырь насчитывал в ту пору четыреста монахов. Пищу для братии готовил Евфросин, он нёс послушание повара, как говорится,  «в смирении и терпении».  Из-за работы у плиты, Евфросин ходил вечно грязный от копоти, перепачканный в саже, от него несло  запахом кухни. Поэтому братия относились к нему с пренебрежением и многие издевались над ним. Евфросин терпел, никому не жалуясь, утешался молитвами. На смирение Евфросина обратил внимание игумен монастыря. Он заподозрил, что чумазый Евфросин, от которого никто никогда не слышал ни одного слова, имеет покровительство от самого Бога. Однажды ночью  игумену пришло видение – словно он находится в раю. Там он видит яблоню и протягивает руку, чтобы сорвать яблочко. Однако, как только он протягивает руку к яблоне, дерево поднимает ветви. Это повторялось несколько раз: протянет игумен руку, а яблоня поднимет ветви, отведет руку – опустит ветви. Тут, откуда ни возьмись, появляется Евфросин и спрашивает игумена: «Игумен святой, что ты здесь делаешь?». А игумен отвечает: «Пытаюсь, брат Евфросин, яблочко сорвать, но яблоня мне не дает этого сделать». Тогда Евфросин протянул руку и сорвал для игумена три яблочка. В этот миг игумен очнулся и с удивлением обнаружил, что держит в руках плоды, которые получил в видении от Евфросина. Утром, к удивлению всей братии, повар был приведен во храм. Прежде чем начать молитвы, игумен обратился к Евфросину: «Где ты был вчера вечером?».   Евфросин молчал, но игумен велел оказать послушание и ответить. Тогда Евфросин сказал: «Игумен святой, ведь мы были вместе». Игумен, держа в руках благоухающие  яблочки, изумленно спросил: «Ты узнаешь эти яблоки?» – «Да, святой игумен, – отвечал повар, – это те, которые я сорвал для тебя. Ты много раз просил Господа показать тебе истинного святого и увидел в раю меня». Игумен сразу же поклонился перед Евфросином, а за ним стали просить прощения у повара и монахи, которые на протяжении долгих лет насмехались и издевались над ним, не смотря на то, что получали еду из его рук.  И вот теперь Святой Евфросин – истинный повар – покровитель всех православных поваров.

  После моей  «лекции» Варвара некоторое время сидела молча,  глядя куда-то вдаль, потом поставила на стол чашку и тихо произнесла:

 – Надо же, как интересно…. И откуда ты всё это знаешь? Вроде ведь работал в другой профессии? Где-то прочитал?
 – А вот и не угадали, Варвара Степановна, ничего такого я не читал, это я сейчас изучаю   кулинарную книгу, а раньше из этой области мои знания были, по правде говоря, скудными… А про кулинарных святых, и особенно про Ефросина, мне рассказывала моя бабушка по материнской линии, звали её, между прочим, Ефросинья Саввишна.  Она жила на Брянщине  и была весьма знатной поварихой. Когда в районе устраивали какое-нибудь серьёзное пиршество на официальном уровне, обязательно её приглашали. Она вот всё  умела – и варить, и жарить, и печь, и засолку делать… в общем – талант был настоящий. О святых угодниках  тоже всё знала. Она у нас верующая была, и так о них рассказывала, что вроде как проповедь читала, заслушаешься.  Ну да ладно, как вам понравились гренки?
 – Очень понравились.  Чувствую, что от бабушки и тебе передалась какая-никакая наследственность. Наверно, надо было идти не в профессора, а в повара. Цены бы тебе не было сейчас! В любом ресторане бы верховодил, а может даже в кухне Кремля. – Варвара взглянула на часы и глубоко вздохнула. – Ну что ж, говорить с профессором  конечно очень интересно, но надо ехать и зарабатывать деньги…
 – И мне надо убирать и ставить бульон .
 – Чем будешь угощать сегодня?
 – Пока не знаю что-нибудь нашаманю.
 – Ладно, иди… шаман…
     Она как-то грустно усмехнулась и вышла во двор, где её уже ожидал Фёдор с машиной.

  Пока  на кухне потихоньку кипели в кастрюле свиные косточки, я вышел на задний двор, где давно приметил  две старые металлические спинки от кроватей. Поскольку у меня теперь появились мощный паяльник со всеми необходимыми  принадлежностями и кабель (я купил специальный телевизионный кабель, а хозяйке соврал, что для ремонта проводки), пришло время взяться за антенну телевизора. Кроватные спинки  было несложно разделать на трубки, из которых  могла бы  выйти конструкция простой, но надёжной антенны. Инструментов для этой цели в кладовке было достаточно, а наличие там же маленького сварочного аппарата значительно облегчало задачу.  Я с азартом взялся за изготовление  нехитрого радиотехнического устройства, отвлекаясь лишь на  то, чтобы поглядывать на кухне за бульоном. Однако, сделать всё до конца мне так и не удалось. Было уже заполдень и надо было спешить с  приготовлением обеда (в моём понимании – ужина), а продолжать  возиться с антенной при хозяйке я не хотел – было острое желание сделать для неё приятный сюрприз. Мне оставалось лишь сложить в кладовке всё, что уже изготовлено из металла, и приняться за изготовление щей.  Вечером, когда ужин уже  завершился, Варвара осведомилась, состоится ли перед сном  сеанс курения трубки. 
 – Позволишь посидеть рядом?
 – Сочту за честь,  госпожа!
 – Вот и хорошо… думаю, что ты будешь удивлён!
 – О, неужели мы будем курить табак вместе? – я, как мог, изобразил крайнее удивление.
 – Глупая шутка! – она нахмурилась  и добавила: – Жди, узнаешь.
     Изнывая от любопытства, я  приступил к уборке кухни, а когда её  закончил,  сел, наконец, на ту же скамейку и стал раскуривать своё сокровище,  рядом со мной присела  и Варвара.  Я с удовольствием выпустил клуб ароматного дыма и тут же почувствовал, что на мою ногу что-то легло. Опустив глаза, я увидел перед собой три запечатанные пачки «Чойса». Сдержать восторженный возглас было просто не-возможно!
 – Как, нравится? – с улыбкой спросила  моя госпожа.
 – Ещё бы! Где вы разыскали это сокровище?  Я, между прочим, знаю, сколько это стоит, и если о таком подарке узнает ваш Федя, он, точно, меня прирежет.
 – Ну, во-первых, Фёдор совсем не «мой», а во-вторых, я не собираюсь перед ним отчитываться. Тебе об этом тоже хвастаться незачем, – строго ответила  она  и неожиданно попросила:
 – Слушай, вытряхни  трубку и набей этого, – она подала мне в руки одну из новых пачек.
  Я с удовольствием выполнил её просьбу, потом долго и молча курил. Рядом молча сидела Варвара, а в тишине тёмно-лилового неба  загорались звёзды, и слабый  ветерок  бесшумно веял  лёгкой  вечерней прохладой. Табак оказался просто  замечательным.
 – Ты всё молчишь, молчишь… – негромко  проговорила Варвара.
 – Слушаю тишину... Настоящая тишина теперь стала редкостью. А ведь она – почти как музыка, так что мы с вами бесплатно посетили концерт тишины  с изысканным ароматом, не так ли?
  Варвара встала со скамейки.
  – Я об этом никогда не думала… Странный ты всё же человек, мысли у тебя какие-то неожиданные… – она неторопливо вошла в дом, и я услышал стук её  шагов, поднимающийся по ступенькам лестницы.
  За этим, почему-то  запомнившимся событием, прошла неделя, которую ваш покорный слуга провёл в бесконечных кухонных и  некухонных хлопотах, осваивал новую утварь, доселе незнакомые для себя блюда и, в конце концов, убедился, что средней руки дворецкий  вполне может получиться и из доктора наук….
  Но именно тогда ко мне стали часто приходить сны, как будто прилетающие из прошлого – кабина  нового радиолокатора, который так и не удалось довести до совершенства, мерцание ламп, зеленоватые  вспышки на экранах – ностальгические  отголоски  прошлой жизни, тоска по настоящее работе.



                8.               



К концу недели я, наконец, закончил возиться с телевизором. Установка  антенны едва не стоила мне  потери здоровья в самом скверном варианте – я  поскользнулся и едва не покатился по покатой железной крыше.   Направление антенны  на телецентр было выбрано весьма приблизительно, главным образом по тому, куда смотрят антенны на стоящих рядом домах, но в целом верно. На экране «Хитачки» (так называл аналогичный аппарат мой сосед по московскому дому) сразу же появилось яркое и сочное цветное изображение, без каких-либо помех, причём, после несложной настройки   стали доступны целых четыре программы.  Я сел на диван и с удовольствием  окунулся в жизнь обитателей африканской саванны, о которой вдохновенно рассказы-вал  великий спец из «Мира животных» Коля Дроздов, но моё удовольствие прервал громкий стук. Я  сбежал по лестнице и  приоткрыл дверь. Передо мной стояла соседка – Дарья Петровна.


 – Как ты тут, заглянуть можно? Всё куховаришь? Чего не заходишь?
 – Сегодня, тётушка Дарья, у меня другие планы – надо вот телевизор настроить.
 – А ты что же, и это умеешь? Может, и мой посмотришь? Что-то совсем мутно стал показывать.
 – А давно  ли он у вас? Какой марки?
 – Давненько, Виталик,  больше пятнадцати лет назад купили. Он чёрно-белый, но раньше работал  замечательно.
 – Видать, ещё на лампах… Вам, Дарья Петровна очень повезло – он давно уже должен был и ослепнуть и онеметь, эти изделия так долго не живут. В общем, надо посмотреть, глядишь, чего и получится. Только вот, если трубка  выгорела, ничего не поделаешь, весь агрегат менять придётся.
 –  Жаль… Да и денег у меня сейчас на большую покупку нет, пенсия такая, что только и хватает, чтобы  не помереть. Ладно, скажешь, что и как, может, дети помогут. А Варькин-то как, хорошо наладил?
 – А пойдёмте со мной, сами посмотрите.
  Тётушка Дарья медленно, подтягиваясь правой рукой за перила, поднялась по лестнице в гостиную. Присев на диван, она заворожено смотрела на  экран, где среди травы резвились пятнистые леопарды. Потом покачала головой и с горечью в голосе  проговорила:
 – Да…а…  красота, конечно, но мне такую красоту не осилить. А чёрно-белый, только поновее, можно где-то найти?
 –  Таких больше не делают. Разве что совсем маленький, для дачи, но это вам вряд ли подойдёт. Можно вот что сделать – подыскать на рынке бывший в эксплуатации, но в хорошем состоянии. Сейчас многие меняют свои телевизоры на те, которые с большим  экраном.  Стоит попробовать.  Ваш я могу проверить прямо сейчас, если вы не против.
 – Вот хорошо-то как,  а я тебя своим чаем угощу, с травками.

  Самый беглый осмотр  технической древности под очень  громким именем «Рекорд» показал, что любой ремонт этого электронного инвалида уже не имеет никакого смысла, и что до  его  полной кончины осталось ждать не так уж много. Весь вопрос в том, в какой форме  она произойдёт – либо в форме тихого угасания, либо с  возгоранием какого-нибудь трансформатора и последующим пожаром. Я изложил в доступной форме свои соображения соседке, и, надо сказать, она приняла их  на редкость мужественно, без заламывания  рук и  траурных плачей. Достав из старого комода небольшую коробочку, (видимо со своими скромными сбережениями) она тщательно пересчитала её содержимое и назвала мне сумму. Для новенького «японца» было, конечно, маловато, но для  изделия, определяемого как б/у (10)  вполне могло хватить.
Дарья Петровна усадила меня за стол, стоявший в центре комнаты, принесла  большой пузатый заварочный чайник и поставила передо мной глубокое блюдце, наполненное вареньем.

 – Угощайся, племянничек, это черешня, – она по-доброму улыбнулась и присела за стол  напротив меня. – Ты скажи, как тебе здесь работается? Не обижает тебя Донникова?
 – Кто-кто?
 – Ну как, кто… Варвара! Донникова – это её фамилия, ты что, разве не знал?
 – Она не говорила.
 – Ну, ты даёшь! Не знаешь, у кого работаешь! Вообще-то она женщина хорошая, умная, видная, только вот очень строгая…. Да ещё невезучая. Я ведь её с малолетства знаю, с её матерью Шурой на молочном комбинате очень долго вместе работали, так Варька на моих глазах  и выросла. А тебе она как, нравится?

  Я ничего не ответил, но от этого прямого вопроса мне стало жарко.

 – Вижу, что нравится, – Дарья Петровна коротко засмеялась, – такая не может не понравиться… Ты как, женат? – я отрицательно покачал головой, – А что так? Может больной? Ты уж прости, Христа ради, что такое спрашиваю, просто непонятно, такой славный мужик, образованный, непьющий – и нет жены…
 – Не сложилось как-то. Всё время был в работе…
 – Э…эх! Все вы, мужики – эгоисты, всё думаете о себе, о своих успехах, о деле! А когда же семью, детей заводить? Или так и помрёшь бобылём никому не нужным? Я вот что тебе скажу: если  нравится  Варвара, не упускай, забери её себе, и всё тут, ни за что не пожалеешь!
 – Что значит «забери», она же не вещь! – возразил я, – И потом, феодализм давно закончился, силой не заберёшь. У женщины для этого должны, наконец,  быть какие- то чувства…
 – Ох, и глупый ты, племяш! Хотя и учёный, а всё одно – глупый. При чём тут «фидализм»? Вас во всяких академиях только разным железкам и учат, а про главное, про жизнь, ничего не знаете. И ты вот, такой же. Женщина всегда чувствует, когда её любят! По тому, как на неё смотрят, как с ней говорят, как о ней заботятся…. И никогда равнодушной не останется, разве что  вертихвостка какая!  И уж если Варвара тебе нравится,  то будь уверен,  она уже об этом знает…
 – Дорогая тётушка Дарья, у меня на сей счёт есть свои соображения и некоторый свой жизненный опыт, – возвысил я свой протестующий голос,  – Такие персоны как я чаще всего женщин мало интересуют. Им нравятся  мужчины рослые, сильные и суровые. К тому же, на Варвару имеет виды её водитель Фёдор – как раз из таких,  и я не вижу оснований для того, чтобы мечтать о её руке. В конце концов, у неё могут быть и другие достойные  претенденты!
 – Господи, какую же чепуху ты себе напридумывал! Не знаешь ты нашу Вареньку! К тому же у неё уже было много печалей от одного такого -  «сильного и рослого». Если хочешь, я тебе про её жизнь расскажу, а ты уж сам решай, права я или нет! Интересно?
 – Очень интересно!
    


  Я положил подбородок на руки, сложенные на столе, и погрузился в  рассказ тётушки Дарьи, который вполне можно было бы назвать

лирическим отступлением, по счёту – пятым.

  – Когда Варвара окончила восьмой класс, она сразу поступила в пищевой техникум, а в восемнадцать лет  начала работать на нашем комбинате технологом. Толковая была девушка, скоро её назначили заместителем начальника сырного цеха.   А через год после этого, когда её начальник  ушёл на пенсию, Варвара сначала исполняла его обязанности, а  потом окончательно заняла эту должность. У неё, знаешь, очень здорово всё получалось – начальница  она была строгая, послабления никому не давала. В том цехе до неё всякое бывало – и  прогулы, и попивали некоторые, так она всех этих субчиков живо за ворота спровадила. А за качеством так следила, что скоро из других городов стали приезжать к ней учиться. Её даже с делегацией в Швейцарию на сырные фермы  посылали, добрый у неё сыр получался, особенно «Ярославский». А ещё она в народный хор ходила, солисткой была. Голос у неё замечательный – чистый, сильный. Когда в доме культуры бывал их концерт, народ валил только ради того, чтобы Варвару послушать. Как-то на областной смотр приехал один знаменитый дирижёр из Москвы, он просто обалдел от её песен, звал  с собой, говорил, что с таким талантом надо в филармонии выступать. Но Варя только посмеялась:  «Кто я, говорит, в вашей столице, песчинка, там таких тысячи. А здесь – почти знаменитость». Вроде жизнь её хорошо складывалась. А потом вдруг началось…. Вернулся в наш город после армии Димка Стремянной – этакий  самец-красавец, высокий, косая сажень в плечах, волосы волнистые, чёрные как смоль, глаза горячие, что тебе уголья. Опалил он этими угольями Варвару – она и пропала…. Скоро после этого они свадьбу сыграли, и поначалу всё у них было ладно – Варя   в своём цеху командовала, он бригадиром был в порту.  Но через полгода  Димку как подменили – стал выпивать, иногда ночевать не приходил… ну и всё такое. Она хотела на развод подать…. Не успела. Димка где-то влез в пьяную драку, и нашли его утром с проломленной головой…. Варвара тогда все глаза выплакала, чёрная ходила от горя. 
В том году на неё, как будто, все беды свалились сразу. Она ведь без отца росла, одна у матери, а тогда  и матушка её, Мария Павловна, царствие ей небесное, преставилась. И осталась Варвара одна-одинёшенька на свете.

Дарья Петровна  замолчала, отхлебнула из своей чашечки и снова заговорила, неторопливо и тихо.

– И тут, как на беду, перестройка, будь она неладна!  Молоко не привозили, комбинат закрылся, и остались люди ни с чем – ни денег, ни работы, как дальше жить – непонятно. Наши девчата стали ездить за всяким барахлом и торговать. У кого-то получалось, у кого-то нет. Варвара приладилась быстро. Только мало кто выдерживал возню с мешками да стояние в жару и холод сутками на базаре.  Вот и Варя,  как скопила денег, завела здесь торговлю сигаретами, видать дело выгодное. И дом купила, хорошо, что рядом со мной – будет кого, если что, позвать на помощь.
– А что же Фёдор, он-то, откуда появился?
– Да не появился, он всегда здесь был, местный. С Варей в одном классе учился, ещё тогда за ней ухлёстывал. Знаешь, он в те года другой был, не такой грубый и злой. Только безалаберный, как говорят, «без царя в голове», да ещё хулиганистый, подраться любил. Большого ума Бог не дал,  зато силушкой не обидел. Ему бы девку попроще, Варвара ему не рОвня, на него она  внимания никогда не обращала. В конце концов Федька плюнул на всё,  разозлился и уехал – завербовался на лесозаготовки. А оттуда – прямиком под суд. Точно не знаю за что, но, говорят, влез в компанию, которая лес на сторону сбывала.  После лагеря вернулся, денег нет,  на работу не берут – кому воришка нужен…. Тут Варвара его и пожалела, взяла к себе шофером, а заодно - чтобы охранял. Он, видимо, и решил, что можно ещё раз попробовать пристроиться к ней потеснее. Только ничего у него, я думаю, не выйдет.
 Дарья  Петровна замолчала, пристально посмотрела на меня, а потом почти приказным том добавила:
 – Потому, говорю тебе, забирай Варвару, а то опять какой прыткий молодец подвернётся!
 – Слушаюсь, тётушка Дарья! – шутливо выпалил я. – А вот не покажете ли, как борщ варить? Слышал, не простое это дело.
 –  Да что ты, Виталик, непростое только в первый раз. А так – быстро научишься. Но надо сначала бульончик сварить.
 – Я его ещё вчера заготовил, точно по рецепту из книги.
 – Ну, как там по рецепту мне не известно, но думаю, если что – поправим.  Пойдём к тебе, я прямо у плиты и покажу.

  Мы вышли, Дарья Петровна закрыла дом на ключ и неторопливо  двинулась за мной.  Оглядывая пустеющие клумбы, она укоризненно покачала головой.

  – Тоскливый двор у вас, нехорошо, как будто и хозяев нет. Посеял хоть бы травку что-ли… Хотя, конечно, зачем это тебе, не своё….
      Я не стал возражать и повёл её прямо на кухню.  Здесь ей, кажется, понравилось больше. Она попробовала бульон, кивнула головой и приступила к священнодействию.
    Я записывал в блокнот каждое её слово, каждый совет, запоминал каждое движение. Иногда она обращала внимание на совсем неуловимые для меня мелочи, и когда  всё было готово, потребовала, чтобы  я немедленно снял пробу.  Надо сказать, что у меня был свой идеал вкуса борща, но, как оказалось, этот идеал, по сравнению с творением тётушки Дарьи был крайне тусклым.
 – Запомнил, как должно быть? Теперь и у тебя будет получаться так же или немного лучше.
 – Лучше быть не может!
 – Может! В следующий раз   бульон кипяти подольше. Надо чтобы были не только  косточки, но и мясо, и жир. Вот увидишь, как выйдет. И делай всё, как я учила. Да, будешь подавать на стол, обязательно добавь сметаны и резаного укропа.  Дай-ка  я тоже немного съем, заместо обеда. 
  Мы ещё поболтали с ней несколько минут и уговорились, что она обязательно научит меня печь пирожки. Потом  Дарья Петровна ушла, а  я решил, наконец, заняться своей первой уборкой в гостинной.

  Настоящего порядка (в моём понимании) в гостиной, конечно не было. Паркет здесь давно не натирался, окна слёзно просили мойки, а  нелепые «авангардные» обои, о которых я уже упоминал, стоило вообще заменить. Вызывали серьёзные опасения по части безопасности и незакреплённые в гнёздах электрические розетки, которые  вываливались наружу, и способ подвески люстры на потолке. Без устранения  всех этих изъянов  углубляться в  активную «уборочную кампанию» было бессмысленно, поэтому пришлось принести  блокнот  и  приступить к составлению длинного перечня работ, материалов и инструментов для предстоящего ремонта. Я ходил по гостиной, делал всяческие замеры, зарисовки, записывал всё что, предстояло приобрести и сделать; надо сказать,  увлёкся этим занятием, которое прервалось только тогда, когда послышались  шаги Варвары на первом этаже. Я быстро сбежал вниз.
– Ну, как дела, дворецкий, что у нас сегодня к столу?
– Если позволите, борщ.
– Настоящий, или так, в порядке эксперимента? По науке соскучился? – шутливо спросила Варвара и села за стол.

  На кухне я снова вырядился в поварские доспехи и вынес кастрюльку – истинность  её содержимого выдавал аппетитный и неповторимый  запах. Наполнив тарелку для Варвары, я добавил в неё немного сметаны, мелко нарезанного укропа и отошёл в сторону. Варвара с некоторым удивлением оглядела  моё творение, неторопливо принялась за еду; иногда она на несколько секунд поднимала глаза  вверх, как будто что-то вспоминая, а я продолжал стоять, внимательно наблюдал, как меняется выражение её лица и почему-то чувствовал, что  надо мной зреет нечто вроде грозы. Закончив трапезу, Варвара строго и пристально посмотрела на меня.
 – А ну, садись! Сам готовил, или с чьей-нибудь  помощью!? Я очень хорошо знаю вкус этого борща, такой делает только моя соседка, Петровна. Признавайся, её работа?
  Я понял, что разоблачён и мне грозит, как минимум, крепкий нагоняй. Отпираться было бессмысленно.
 –  Я действительно попросил меня научить…. Она помогала, а готовили вместе… теперь я  так же  всегда буду делать сам….
 – Кто позволил тебе водить в мой дом  других людей!? Я тебе этого не разрешала! Эта Дарья, к тому же, слишком любит болтать, и наверняка  говорила обо мне! Или вы оба обо мне говорили?  Какое ты имел право меня с кем-то обсуждать!!? – голос Варвары поднялся почти до крика, лицо гневно побледнело, она выскочила из-за стола и сделала несколько быстрых шагов по комнате. Я тоже встал, но  Варвара  резко пригвоздила меня обратно к стулу, мне даже показалось, что я неминуемо получу затрещину. Однако, моя госпожа  снова села за стол и заговорила нервно, с небольшими паузами:
 – Дарья Петровна – очень любопытная особа, постоянно пытается лезть в чужие дела… Что она тебе здесь наплела!?
– Уверяю Вас, Варвара Степановна, только самое хорошее и только уважительно! Ну, рассказывала, как вы учились, как  были начальником цеха, как в хоре пели.
 – И больше ничего? Про замужество моё рассказывала? –  спросила Варвара почти шёпотом, и я увидел, что её глаза наполнились  слезами.  Врать не было сил,  я согласно кивнул.
 – Господи, кто её просил, кто за язык тянул!... Какое вообще ей дело до моей жизни… Сплетница старая, только бы кому кости перемывать! – она вытерла глаза платочком и вновь  тревожно взглянула мне в глаза.
 –  У Дарьи Петровны есть одна дурацкая наклонность – она в последнее время упорно старается меня  сватать. Признавайся, за тебя сватала?
Я ничего не ответил, только молча упёрся  глазами в пол,
 – Можешь не отвечать, сватала! Так вот запомни и передай своей наставнице – я вполне нормальная самостоятельная женщина и, если захочу замуж, то найду нужного  мужчину сама, без её помощи. И выйду не за того, кого предложит она, а за того, кто понравится мне!  Я запрещаю тебе обсуждать меня и мои проблемы с посторонними, иначе… иначе в наказание придётся продлить срок твоей службы!  Между прочим, у тебя достаточно работы по дому, чтобы не развлекаться посторонней болтовнёй. Иди и займись делом!
Варвара бросила на меня рассерженный взгляд и поднялась по лестнице наверх.  Я же в расстроенных чувствах  ушёл на кухню и сел у окна, грустно рассуждая о несправедливости Мира  и о неожиданных превратностях жизни….

Однако  грустить в одиночестве долго не пришлось.  Настойчивый голос моей хозяйки как  гонг поднял меня с места и устремил на второй этаж. Варвара сидела на диване и, не отрываясь, смотрела на экран, где в порыве нежности некий голливудский герой  держал в объятиях полногрудую блондинку.

 – Виталий, это что, ты?.., –  она кивнула головой в сторону телевизора, потом вопросительно взглянула на меня.
 – Ну, что вы, Варвара Степановна, это, кажется  Омар Шериф, я, наверно так  красиво не смог бы….
– Я не об этом дурацком кино! Телевизор ты настроил? Как это тебе удалось, в нашем районе все телевизоры работают не очень хорошо, а это… просто не верится, просто чудо!
 – Я ведь, госпожа, предупреждал  – кое-что умею  и руками, и головой. Никакого чуда, весь секрет в конструкции антенны и её настройке,  к тому же радиоэлектроника – это  вроде как моё основное ремесло. Антенна получилась удачно, изготовлена она, можно  сказать,  из подручных средств, металлолома и хлама, а потому без денежных  затрат. Если бы под рукой были кое-какие приборчики, можно было бы сделать и получше. Там у вас четыре канала, попробуйте.
 – Да? Никогда бы не подумала, – Варвара несколько раз переключила программы, и, убедившись, что я не солгал, еле слышно добавила: – Надо же… А я вот, глупая,  на тебя накричала, решила, что ты от безделья  с соседкой судачил… Прости уж меня, такую вредную…. Ты сядь, не стой.
Она выключила телевизор  и замолчала. Пауза затянулась, но я не решался уйти, понимая, что Варваре явно неловко, а мой уход лишь усугубит её  ощущение вины.  Наконец, она подняла глаза и  заговорила  совсем  незнакомым, мягким голосом:
 – Ты, Виталий, не сердись, что я сорвалась. Здесь, в Ракитино,  считается, что быть  не замужем неприлично, что если женщина одна, она обязательно ущербная, неполноценная, а то  и гулящая.  Мне уже осточертели все эти попытки  местных  кумушек  непременно пристроить ко мне какого-нибудь мужика, причём  любого, лишь бы  согласился, раз уж я сейчас табачная  торговка.  А  ведь я  до этой окаянной «перестройки» работала начальником сырного производства, я знаю о сырах всё, сыр у меня был чуть ли не лучшим в Союзе.  Возле нашего города работали три молочных совхоза,  и молоко у них было отменное,  коровы паслись на пойменных лугах, с обилием клевера, а это для качества сыра  – самое важное.  Когда всё рухнуло, молоко возить перестали, комбинат закрылся, все мы оказались не у дел. Куда деваться?  Некоторые мои подруги подались в Москву мыть полы, кто-то перебивался на безработные деньги, и каждый был сам по себе.   А  наш председатель профкома, Ленка Хохлова, организовала торговый кооператив – ездили за товаром в Турцию, в Эмираты, потом торговали на разных рынках, и в нашем  городе и в окр;ге. Жизнь, скажу тебе – врагу не пожелаешь. Везде поборы, шайки грабителей, в автобусах духота, тесно… Нас как-то остановили на дороге бандиты, выгребли всё подчистую – и  товар, и деньги, как живыми остались, до сих пор удивляюсь. После этого пришлось охрану нанимать, значит – ещё расходы.  А как приезжаем домой, нас здесь не иначе как буржуями, спекулянтами и кровососами не называют.  Обидно…. Но всё-таки как-никак, а за четыре с лишним года денег мы скопили, хотели уже свой магазинчик открыть, но наша Ленка – Еленка  выскочила замуж и укатила в Питер. Кооператив распался, каждый остался при своих деньгах и интересах. Через месяц после этого прибежал ко мне один мой одноклассник, Петька Сивков. Время было ночное, он ввалился с выпученными глазами, перепуганный и говорит, что хочет срочно продать свой дом и табачный склад. Вот ведь, в школе был двоечником, но как власть сменилась, живо подался в бизнесмены. Я спрашиваю, что случилось – он трясётся, мычит что-то. Я ему говорю, что денег у меня не так много. А он: «Согласен на всё». Вышел во двор, привёл за  руку нотариуса,   тут же всё мне отписал  и сразу уехал.  На следующей неделе, когда я осматривала склад, туда прикатила милиция. Всё перевернули вверх дном, что-то искали, меня до утра продержали за решёткой. Наш участковый  потом рассказал, что Сивков скрылся от ареста буквально за два часа до приезда следователей к нему домой, на самом деле, он продавал не только табак, но и другой товар… словом, коноплю.
  Варвара  встала, скрылась за своей дверью и  вскоре вынесла бутылку вина и два фужера.
 – Будешь? – спросила она меня  и грустно улыбнулась.
 – Разве что совсем немного…
 – Ну, налей себе сам, а заодно и мне.
   
  Вино было сухое, немного терпкое и совсем не кислое, прочитать название на этикетке мне не удалось.
 – Замечательное вино, откуда это?
 – Кипрское. Я когда-то из Турции  три бутылки привезла. Вот, первый раз открыла. Выпьем за то, чтобы телевизор всегда работал так, как сейчас.
 – Варвара Степановна, раз уж вы мне всё это рассказываете, позвольте кое-что спросить.
 – Ладно, спрашивай.
 – Вот, вы говорите, вас всё время сватают, но рядом с вами Фёдор, и,  по-моему,  он вас любит…
  Она усмехнулась и бросила на меня игривый взгляд.
 – Тебя что, это действительно волнует? Забавно… Я знаю, что Федя хоть сию минуту готов со мной в ЗАГС. Но всё дело в том, что этот парень – простой и плоский, как лист картона. Да, он преданный друг, сильный человек…. и только. Ну выйду я за него, о чём я буду с ним говорить? Он  за всю жизнь не прочитал ни одной книги,  его интересы сводятся к автомобилям, боксу и футболу.   У нас о таком говорят, что у него «пустой чердак»…. Жалко Фэда, конечно, но быть его женой я никогда не смогу. Мне нужен такой человек, чтобы он меня постоянно чем-то удивлял. Вот, например, как ты!
  Мне на минуту показалось, что пол под моим стулом проваливается куда-то вниз.
 – Ну что вы, Варвара Степановна, я вам уж точно не подхожу…
 – Что, испугался?  Аж  побледнел от страха! – она улыбнулась, потом немного грустно добавила: – Ладно, я пошутила, на твою свободу я посягать не собираюсь. Ещё вопросы имеются?
  От вина Варвара немного раскраснелась и, кажется, пришла в доброе расположение духа.
 – Насколько я понял, вы владеете оптовым складом. А кто занимается розничной продажей ваших сигарет? У вас где-то есть магазин?
– А вот и нет, нет никакого магазина, и никогда не будет. Да и зачем мне всякие расходы на его содержание?  Когда я получила этот склад вместе с товаром, я собрала всех своих знакомых старушек, выдала им по нескольку блоков и назначила цену. А ещё  объявила, что каждый  пятый рубль будет принадлежать им. Они же сами и решают, где выгоднее продавать. Каждую неделю они приносят мне деньги и отчитываются за проданное, нападать на бабушек ни у кого не поднимется рука, а чтобы их не трогала милиция, приходится кое-что приплачивать и постовым. Но ничего, прибыль есть, и машину удалось купить, правда, не новую, но ничего, вполне приличную. Особенно теперь, после новой покраски!
  Варвара снова засмеялась  и подняла бокал
 – За нашу общую  аварию!!
  Похоже, настало время уводить разговор в другую сторону, и я протянул своей хозяйке исписанный листок.
 – Я, Варвара Степановна, кое-что подсчитал  и здесь записал, надо бы эту гостиную привести в порядок, а то телевизор работает красиво, а вокруг совсем неуютно. Посмотрите.
 – Завтра, завтра… Иди отдыхать, ты меня сегодня порадовал, правда, спасибо тебе.
   А может закуришь свой вишнёвый?

 В эту ночь я очень долго не мог заснуть… думаю, вы понимаете, почему.




                9.


   Почти весь следующий месяц прошёл в трудах.  Я вскопал во дворе клумбы и, не смотря на запрет Варвары водить на её территорию тётушку Дарью, попросил – таки помочь засадить их какими-нибудь растениями на своё усмотрение.  Варвара выдала  мне  деньги на покупку материалов для ремонта и поручила Фёдору обеспечить их транспортировку. День той поездки был хлопотным, но запомнился он  вовсе не хлопотами.  После того, как Фэд отвёз мою госпожу на склад, он возвратился за мной и мы приехали  на рынок, о котором я уже рассказывал ранее. Но, как оказалось, та часть торговых рядов, куда мы пришли, не имела ничего общего с лавками, по которым меня водила Варвара. Во- первых, здесь было просторнее, во–вторых – интереснее. Кроме обоев,  досок, штукатурки, гвоздей  и прочих строительных припасов, на  этой территории было настоящее  царство самых разных инструментов, механизмов, приспособлений, о существовании которых я и не подозревал. И что самое замечательное – почти весь торгующий люд был стопроцентно мужским. Фэд взял у меня длинный список покупок и уверенно двинулся вдоль лавок. Он знал, где что расположено, где товар лучшего качества, где более дешёвый. Он, кажется, был знаком  и со всеми без исключения продавцами, а они все в свою очередь знали и его. Я не удержался спросить, так это или нет.
 – А то! Мы же все тут с детства… Со всеми пили, все друг другу морды перебили… ну и всё такое. Почти родня. Ты вот что, держись рядом,  здесь  не только нормальные пацаны, шпана тоже крутится, с деньгами поосторожнее.
  Он подвёл меня  к торговцу обоями.
 – Привет, Колян, вот прими  покупателя.
   Загорелый Колян  в потёртой летней куртке стоял спиной к нам и рассматривал этикетку  одного из рулонов. На  приветствие Фёдора он резко обернулся и почти  радостно воскликнул:
 – Федюня!? …твою мать, ты откуда?
       Фёдор нахмурился и  сердито ответил:
 – Ты попридержал бы язык! Я тебе приличного человека привёл, а ты матюки гнёшь.
 – Надо же… А я и не знал, что приличный человек может с тобой дружбу водить!
     Колян захохотал, а Фёдор свёл свои бесцветные брови к переносице и зло заскрипел зубами:
 – А как я могу твоей рожей асфальт вытереть, знаешь? – он показал лавочнику увесистый кулак, и тот сразу же присмирел.
 – Да ладно, чего ты… шуток не понимаешь… Покупатель с деньгами, или в кредит?
 – С деньгами. Такое спрашиваешь – солидный гражданин, профессор…
 - Коли так, прошу прощения! Что-то посоветовать, или сами выберете?
 – С вашего позволения, выберу.
   Колян  удивлённо  выкатил на меня свои белёсые глаза и прошептал:
 – Слышь, Фэд, и правда профессор… Как говорит!
 – А ты думал…. Большой человек. 

  Слух о том, что по рынку вместе   с Фёдором  ходит «профессор и большой человек», распространился с телеграфной быстротой.   Мы перемещались от лавки к лавке,  их владельцы встречали нас подчёркнуто вежливо, некоторые даже помогали донести купленное до машины. Уже через тройку часов вся программа была завершена,  Фёдор  царственно разместился за рулём и неторопливо отъехал к дому.
  Всю дорогу он молчал, хмуро глядя на  мостовую, а когда мы въехали, наконец, во двор, закрыл глаза и молча положил голову на руль.
 – Чего ты, Федя, уж не худо ли? – я легко тронул его за плечо и приоткрыл дверцу.
 – Не сердишься, что я тобой прикрывался?
 – В каком смысле?
 – А в том смысле, что хвастался всем, что с профессором хожу! Знаю, нехорошо так козырять, но ты посмотри, как сразу зауважали!.. И материться перестали, и помогать бросились.  А я что, лучше стал оттого, что рядом с тобой хожу? Что ж за народ такой, только за чин ценить и могут!
 – Дело не в чине, Фёдор, а в том, что ты не позволил им недостойно себя вести, за что тебе искреннее спасибо.  Отрекомендовал меня учёным, а к  науке у нашего народа всё-таки сохранилось какое-никакое  почтение. Потому мне на тебя сердиться не за что, а вот с тобой у них  разговор обычно бывает совсем в другой манере и вовсе не из-за неуважения. Признайся, ты ведь с ними держишь себя точно так же, как этот Колян, у которого мы покупали обои?
 – А что мне с ними, сахарничать что ли?  Не девицы…
 – Так чего же ты хочешь от этих людей? Они общаются с тобой на твоём же языке, на равных. Будешь ты с ними вежливым и обходительным – и они с тобой будут такими же, я уверен.
  Фэд поднял голову, пристально посмотрел  мне в лицо и вдруг неистово, в голос захохотал. Я никогда не видел его до этого даже улыбающимся, он почти всегда был угрюм и хмур, а теперь вдруг так искренне, от души засмеялся, что  мне стало даже страшновато, поскольку я никак не мог понять, в чём причина столь неожиданного веселья.  Через минуту его смех так же неожиданно оборвался, он смахнул выступившие слёзы и снова посмотрел на меня в упор, продолжая по инерции улыбаться. Я отметил про себя, что у Фёдора очень интересное и  даже доброе лицо, когда он улыбается или чему-то радуется.
 – Вот это ты сказанул, Виталий! Я?  Вежливо и…как ты сказал…  обходительно!? Да они меня до смерти засмеют, подумают, что я  с ума спрыгнул, и будут   шарахаться,  как от чумного. Не принято так здесь у мужиков, не принято, здесь без мата и «здравствуй» не скажут!
 – Ну, так чего ты обижаешься? Живи как жил в своё удовольствие.
      Он снова положил голову на руль и  тихо ответил:
 – Ты,  Виталий, не поймёшь… ты как из другого мира. Здесь у нас всё просто, грубо, Ты вот когда свалился на своей развалюхе, я так думал – набью ему морду, заставлю заплатить за всё и выкину, как шелудивого кота.  А теперь чувствую – не смогу руку поднять. Раньше думал, что я и есть самый настоящий мужик, всё при мне, а теперь  в голове полная неразбериха, винегрет. Смешно сказать – стал тебе завидовать!  Слушаю, как ты говоришь – я так никогда в жизни не мог и не смогу.  Смотрю, как Варька тебя слушает, как на тебя смотрит, и думаю с чего это, чем ты её притягиваешь, чего у меня нет?  Притом и руки у тебя оказывается на месте.  Не понимаю. … Виталий, а ты не хочешь удрать отсюда, а? Я денег тебе дам, увезу, куда скажешь,  и Варваре ни за что не выдам. Уезжай, помогу!
  Я молчал, глядел на Фёдора и чувствовал, что во мне поднимается какое-то тёплое сочувствие к этому неудачливому и, наверно, доброму по природе человеку.  Я улыбнулся ему и предложил:
 – Давай зайдём ко мне на кухню, пора пообедать, есть  хорошее вино.
  Федя посмотрел на меня удивлённо, потом почесал затылок и махнул рукой.
 – А,.. давай! Вино правда хорошее? А то у меня в багажнике есть и беленькая.
 – С беленькой посидим в другой раз.

  Мы устроились за кухонным столиком, я достал кастрюлю с борщом и принёс бутылку крымского портвейна, которую обнаружил  и припрятал ещё во время первого осмотра  кладовки.  Вино пили из гранёных стаканов, закусывая, крупно нарезанными кусками сыра,  потом принялись за борщ.  Фёдор ел неторопливо, по-крестьянски,  когда справился, попросил добавки. Я, признаться был польщён и с удовольствием дал ему ещё. Сам же снова налил себе из бутылки  и  примостился на своём любимом месте, на широком подоконнике у окна, из  которого просматривались цветущие клумбы во дворе тётушки Дарьи. Надо было решиться, наконец, поговорить с Фёдором откровенно, и после третьего глотка  решимость появилась.
    –  Я давно догадывался, Федя, что ты – хороший мужик, хотя сам ты это старательно скрывал.   Поэтому лукавить я перед тобой не хочу и не буду. Так уж получилось, что я вроде как встал у тебя на пути, сам вижу, что Варвара посматривает на меня совсем не как на простого работника. Она и мне, честно говоря, нравится, хотя я, наверно, не должен тебе этого говорить. Но дело совсем не в этом. Даже если бы меня не было в природе, она всё равно никогда бы не стала твоей женщиной.
 – Почему ты так решил?
 – А ты посуди сам – сколько  лет вы знакомы, а она равнодушна и всё тут. Это просто несовпадение натур и с этим ничего не поделаешь.
 – Что-то ты мудрёное говоришь, профессор, не понимаю тебя.
 – Я сейчас постараюсь тебе объяснить. Представь себе, что перед тобой дверь, и для того, чтобы войти в помещение нужно открыть замок. Но не простой замок, а кодовый.
 – Это который с цифрами, что ли?
 – Вот-вот! И до тех пор, пока ты не установишь единственно правильный набор цифр, то есть  код, дверь не откроется. Так же и у людей. Представим себе, что в сердце женщины заложен какой-то секретный код, который нужно набрать, чтобы разбудить её чувства. Но код этот – не набор цифр, а нечто более сложное. В нём содержится облик мужчины,  тембр его голоса и манера говорить, походка, взгляд и многое такое, о чём мы можем только догадываться. Если в мужчине этот код соответствует коду женщины, то её чувства могут открыться. Если нет, что ни делай, как ни старайся - ничего не получится. А создаёт  эти коды  соответствия только  природа, то есть сам Господь Бог!
 – Ну, ты и намудрил, даже мурашки по коже! Правда что ли?
 – Между прочим, по такому принципу находят друг друга не только люди. Есть такая птица – беседочник.  Так вот, самцы этого беседочника во время брачного периода плетут затейливые гнёзда и украшают их ракушками, камушками, побелевшими косточками. Самочки прилетают к этим гнёздам, и каждая выбирает по рисунку гнезда именно то, которое ей подходит. А значит – выбирает  единственного пригодного ей будущего супруга. В этом рисунке и заключён код,  ключик к её сердцу. А у людей всё ещё сложнее. Ты над этим поразмысли.
 – И что же мне делать?
 – Ну… в этом я тебе не помощник – сам решай.Вообще-то есть такая пословица – если у тебя нет возможности изменить ход событий, измени своё отношение к ним. Заставь себя найти другие жизненные цели.
 – Фу ты, Виталий… Прямо голова кругом. Не знаю, что и думать… У тебя там, в бутылке ещё есть? Наливай.
 – Приедет Варвара – выругает нас обоих, если почует винный запах.
 – А мы полезем на чердак делать уборку. Будет такой запах, что сразу не разберёт.
 – Не надо… Лучше разгрузи машину и топай домой.
 – А как же ты?
 – Очень просто – покурю свою трубочку и весь аромат табачного дыма  укроет следы винных паров. И начну  готовить ужин – ведь обед мы с тобой слопали.
             
  Прибрав  на столе, я приступил к  приготовлению ужина для Варвары, но во-время вспомнил, что мы с Фёдором съели  не только весь обед, но и весь запас хлеба.  Пока было время, я двинулся в ближайший магазин. На углу одной из улиц, выходивших на главную магистраль, неожиданно мелькнула табличка: «Ул. Папанина». «Та самая, – вспомнил я сообщение Варвары о прежней хозяйке рундучка с трубкой и замедлил шаг, – жаль, что нет времени зайти и расспросить». Однако любопытство взяло верх и я всё-таки повернул за угол. Улица была довольно длинная, тенистая, застроенная одноэтажными частными домами. Дом 31 находился метрах в ста от перекрёстка. Во дворике на лавочке сидела, опершись на палочку, седая старушка, вокруг которой ходили молодые белые куры. Я подошёл к калитке.
 – Скажите пожалуйста, Евдокия Михайловна – это вы?
   Она  обернулась  ко мне и, вглядевшись, ответила:
 – Я, сынок. А что, ты принёс пенсию? Вроде ещё не время…
 – Нет, я вас о другом порасспросить хочу. Можно мне войти?
 – А что же, входи, входи.
   Я вошёл во двор и присел рядом с хозяйкой дома.
 – Евдокия Михайловна, я  недавно  нашёл у вашей крестницы  маленький рундучок, а в нём вот эту трубку. Она мне сказала, что рундучок ей принесли вы. Не можете ли рассказать мне, откуда эта вещица.
  Евдокия Михайловна взяла трубку, положила на ладонь, молча погладила её рукой, потом смахнула кончиком фартука набежавшую слезу.
 – Моего Тихона Иваныча трубка, царство ему  небесное. Вот уж не думала, что такая память о нём сохранится.
 – Вы уж простите меня за любопытство, а он не рассказывал, откуда трубка у него появилась?
 – Чего уж там, рассказывал и не раз. Он после войны машинистом был на паровозе и рундучок этот всегда с собой  брал в дорогу. Ну, там, полотенце, умыться, поесть… А во время войны  мой Тихон в торговом флоте служил – американскую помощь возили на кораблях. Как жив остался – сам удивлялся, немцы их бомбили страшно, у него на глазах корабли взрывались, тонули, а его вот видишь – пронесло. Стало быть – Бог спас. И вот однажды, когда они были уже совсем близко от Мурманска, опять налетели, будь они неладны!  Мой Тихон  сразу же на палубу, к пулемёту,  давай по самолётам палить,  одного, значит, завалил. Тут наши самолёты подоспели и всю стаю разогнали. Потом прибегает матрос и кричит : «Торохов, на мостик, к капитану!». Пришёл Тихон к нему, а рядом с капитаном стоит американец, тот, что сопровождал груз  и что-то быстро-быстро говорит, а у самого руки трясутся.  Капитан перевёл, что тот поражён мужеством русского моряка, он считает, что обязан ему жизнью и хочет отблагодарить.  Ну, Тихон сразу говорит,  что он на службе, что никаких денег ему не надо, а  американец, достаёт эту самую трубку и передаёт ему. Капитан смеётся, кивает головой: бери, мол, бери.  Так мой супруг эту трубку потом и курил, до самой кончины. Погоди, сынок, посиди здесь.
  Евдокия Михайловна ушла в дом, потом вернулась с какой-то коробочкой.
  Раскрыв её, я увидел орден Боевого Красного знамени
 – Это он получил за тот поход.
 – Евдокия Михайловна, эта трубка для вас – дорогая память, может быть, заберёте её себе?
 – Бог с тобой, на что мне трубка? Если нравится, кури. Только  помни от кого досталась, – она помолчала, – потом спросила: – Как там моя Варварушка? Давно её не видела.
 – Ничего – жива, здорова.
 – А ты ей кем доводишься?
 – Я у неё работаю.
 – Постоянно или временно?
 – Надеюсь, что постоянно.

  Выйдя от Евдокии Михайловны, я достал из кармана трубку. Оказывается, то, что это трубка американского киноактёра – не самое главное. Главное, что это  свидетельство  подвига, послание из героического времени…
Те неожиданные сведения, которые я получил от Евдокии Михайловны, вызвали у меня некоторое замешательство – дело в том, что относительно использования трубки у меня уже созрел некоторый план. Я решил, что если мои ухаживания за Варварой ни к чему серьёзному не приведут, то следует забрать трубку себе и этим утешиться, потерпев фиаско. Если же наши отношения станут по-настоящему близкими, то трубку можно продать за хорошие деньги и сделать Варваре достойный подарок. Теперь мысль о продаже стала казаться мне постыдной, сродни соблазну предательства. Поэтому самым разумным я посчитал  самое  простое решение – в любом случае рассказать обо всём Варваре. В конце концов, трубка  принадлежит ей, пусть сама  и решает, как с ней поступить.


10.

  Фёдор каждое утро  отвозил Варвару на склад, потом возвращался,  и  мы вдвоём занимались ремонтными работами. Для того, чтобы привести в порядок гостиную, пришлось перенести телевизор и часть мебели в столовую; он охотно  мне помогал, ничего не спрашивая и ни в чём не возражая.  Надо сказать, после разговора с ним «на троих» (третьей была бутылка), Федя заметно изменился. Перестал сердиться и хмуриться, стал задумчивым. Он подолгу курил, качаясь на скамейке, хотя я до этого ни разу не видел его с сигаретой. Однажды, сидя так  в тихих и дымных раздумьях, он обернулся ко мне и спросил:
 – Как думаешь, профессор, в мои годы ещё не поздно начинать жизнь заново?, – и, не дождавшись ответа добавил: – Надо, надо отрываться отсюда. Уже хорошо за тридцать, а всё ни дома, ни семьи, ни детей… Как наказанный живу.
 – Начинать сначала, как я думаю, никогда не  поздно. Это даже очень здорово и интересно, это – как заново родиться на свет. А что, есть куда отрываться?
 – Найду, земля большая, – неопределённо ответил он, – а что, можешь что-то предложить?
 – Знаешь, может быть и могу, не знаю уж подойдёт ли…
 – Ну?
 – Есть такое большое красивое село – Ново-Луговское. Это недалеко отсюда, всего  километров триста. Там живёт моя двоюродная сестра Тоня. Её полное имя-отчество – Антонина Авдеевна, а  фамилия – как у меня – Солодова. Так вот, живёт она одиноко, личная жизнь как-то не сложилась, замужем, насколько я знаю, не была. Там у неё дом, хозяйство, управляться со всем этим нелегко, нужна помощь. Она  меня звала к себе, когда началось всё это безобразие с перестройкой, но, сам понимаешь, сельские заботы  совсем не по мне. Если хочешь, я напишу ей письмишко, чтобы она тебя приветила, присмотрелась. И сам к ней присмотрись, помоги – может что-то и сладится.
 – А как она собой…ничего?
 – Она – обыкновенная сельская  женщина. Конечно, в первые красавицы по нынешним понятиям не пройдёт, но в качестве надёжной жены очень даже сгодиться.
  Фёдор  молча затянулся, потом взглянул на меня и спросил:
 – Ты, вообще это как, серьёзно, или подначиваешь?
 – С чего бы это мне тебя подначивать? Я что, похож на малолетнего шутника? Я, между прочим, очень хорошо понимаю, какой у тебя сейчас раздрай на душе – сам в таком положении бывал.
 – Да ну… что-то на тебя непохоже.
 – Вот тебе и «да ну»! Так написать,  или не надо?
 – Чего уж… напиши, если не шутишь. Сейчас напишешь?
 – Да хоть и сейчас. Только скажи мне свою фамилию и отчество, а то всё Федя да Федя. Для рекомендации это несерьёзно.
 – Калачёв. Фёдор Григорьевич Калачёв.

  Я отправился в свою каморку и быстро набросал «сопроводиловку»  рекомендательного характера. Конверта не было, пришлось просто сложить листок бумаги вчетверо и добавить на обратной стороне адрес Антонины. Вручив  письмо Федору, я предупредил:
 – Об одном прошу – про моё «рабство» Тоньке ни слова, а то примчится сюда,  устроит скандал. И заниматься в этом случае она будет не тобой, а мной, я её знаю.
 – А что же мне говорить? Врать не умею, сразу же запутаюсь.
 – Скажи, что мы  познакомились, когда я чинил у тебя телевизор, она знает, что я это умею…  Вообще, Фёдор, ты правильно решил: в твои годы негоже быть мальчишкой на побегушках.
 – Сам-то кто сейчас? – он сморщился и  укоризненно посмотрел мне в лицо.
 – Ты же понимаешь, для меня – это временное  явление…
 – Ещё как понимаю! – Федя коротко хохотнул, –  А ещё понимаю, что уступаю тебе Варвару, и потому вправе потребовать отступного!
 – За этим дело не станет….  Если всё у тебя сложится, будешь ещё меня благодарить.

  После этого разговора прошло ещё два  дня.  Гостиная была уже почти готова. Сиял свежей белизной потолок,  новые обои  придали помещению спокойные тона, пол блестел тщательно растёртой мастикой. Мы с Федором вернули  на место  мебель, которую сразу же вычистили и  покрыли полиролью. Я смотрел на результаты наших общих трудов, не скрывая удовольствия.
– Завтра уже  можно будет  и натереть до блеска!
  Фёдор молча отошёл  в сторону, присел на диван.  Он бросил на пол тряпку и тихо ответил:
 – Баста! Завтра будешь продолжать эту шабашку без меня.
 – Что стряслось, Федя?
 – Как что? Ты же сам дал мне адрес своей Антонины; вот, уезжаю. Хватит, надо и о себе подумать.
 – Значит, решился?  Ну и прекрасно.  Пойдём,  покурим…
 – Сам покуришь. Я и это дело бросаю. Значит так: завтра утром меня здесь уже не будет.  Сегодня вечером привезу Варьку с работы, оставлю во дворе машину и записку под щёткой «дворника» – дескать, за всё спасибо и прости-прощай. Ты только ей до того ничего  не говори. Хотелось бы  потом тебе сообщить,  как всё сложится, да вот не знаю, каким способом.
 –  Дай-ка мне письмо, я допишу номер телефона в Москве. Там живёт мой родственник, позвонишь ему…. Я  ему тоже буду иногда звонить, он мне весточку и передаст.  И не забудь – Тоньке   про меня  мне не проболтайся.
 – Я буду молчать, «как  рыба об лёд».
 – Ну, что  ж,  Федя, дай обниму тебя, мы же теперь вроде как будущие
 родственники.
 – Ты уверен?
 – Да что ты волнуешься, ты же замечательный мужик, таких поискать ещё! А с Антонины я за тебя, точно, магарыч сдеру. Картошкой.
Фёдор засмеялся, осторожно обнял меня, и я почувствовал, что попал в объятия здоровенного медведя. Он похлопал меня по спине и тихо сказал:
 – Ну, давай… Прости, если что не так.
 – Ты тоже…

     И  ушёл. Вот ведь как получилось… Только бы Антонина не взбрыкнула. Вообще-то я  написал, что парню надо помочь, а у неё сердце доброе, отзывчивое.

  Вечером  Варвара возвратилась с некоторым опозданием и  заметно расстроенная. Наскоро поужинав, она разложила на столе бумаги явно коммерческого характера и, вынув из сумки калькулятор, молча погрузилась в только ей ведомые расчёты. Я мыл на кухне посуду, размышлял про себя, как теперь, без присутствия Фёдора, пойдёт моя жизнь. Надо сказать, оптимистические надежды, связанные с его отъездом, могли оказаться и совершенно  беспочвенными. Раньше  он был по отношению ко мне резко контрастной личностью, на фоне которой были отчётливо видны, прежде всего, мои достоинства. Теперь этот контраст будет отсутствовать, поэтому могут явно  ярко проступить и все недостатки моего характера,  особенно занудство и педантизм, хорошо известные всем  друзьям и знакомым.  Женщинам эти качества  обычно очень не нравятся, особенно тем, которые вкусили свободу и власть. Именно к таким относится и моя госпожа. Всё это может неминуемо привести меня к позорному и крайне нежелательному изгнанию. Значит – придётся  за собой следить, наступать на свои привычки и амбиции, то есть менять, ломать себя, что весьма трудно и крайне болезненно.
  Внезапный оклик Варвары отвлёк меня от  пространных и тревожных философских размышлений. Я наскоро вытер руки и явился «пред светлы очи» хозяйки. Она по-прежнему выглядела расстроенной и  к тому же  усталой.

 – Слушай, Виталий, ты мне можешь помочь как учёный?
 – В каком смысле?
 – У меня с начала месяца упали продажи, я еле-еле свожу концы с концами, прибыли почти нет… Я не понимаю, в чём дело. Я хотела бы знать, какое количество сигарет я вообще могу продать. Ну, хотя бы приблизительно…
 – Можно попробовать подсчитать, но, конечно, с большой погрешностью.
 – Если знаешь как, попробуй.
 – Сколько в городе населения?
 – Я же говорила, сорок пять тысяч.
 – Сорок пять…. По общероссийской статистике у нас  курят примерно сорок процентов, значит, получается, что курящих в Ракитино – около восемнадцати тысяч. Считаем дальше. Кто-то курит больше, кто-то меньше. Предположим, что в среднем каждый  выкуривает полпачки в день. Значит – дневная  норма на город – девять тысяч пачек.
–  Странно, у меня уходит намного меньше.
–  Подождите… Сейчас время летнее – отпуска, выезды за город, значит долой ещё…ну, процентов пятнадцать от этого количества, то есть остаётся где-то семь с половиной тысяч. И не забывайте о конкурентах. Табачные товары  продают не только ваши бабушки. Есть ещё магазины, разные ларьки, кафе и прочее. Так что, эту цифру придётся разделить в лучшем случае пополам. То есть максимальный уровень продаж у вас может сейчас составлять  около трёх с половиной тысяч пачек. Совпадает?
 – Почти. Реально – на  пятьсот  меньше.
 – Я предупреждал, что расчёт весьма приблизительный, всего мы не могли учесть. Вот кончится лето – торговля пойдёт веселее. А пока попытайтесь увеличить число точек продажи.
 –  До конца лета  ещё дотянуть надо….Ладно, по крайней мере, понятно, что от чего, спасибо. Наверху скоро закончите?
 – Я так думаю, что завтра.
 –  Правда!? Ну что ж, буду очень рада… Спокойной ночи.
  Ночь была  и правда спокойной, чего нельзя сказать про наступившее утро.
Без четверти девять  Фёдор, разумеется, не появился.  В девять Варвара  беспокойно стала посматривать на часы, а в половине десятого всерьёз занервничала.
       
 – Виталий, тебе Фэд ничего вчера не говорил?
     Я молча пожал плечами и направился на второй этаж продолжать заниматься благоустройством гостиной.
 – Постой, Виталий, – она остановила меня и настойчиво спросила ещё раз, – я тебя серьёзно спрашиваю: где Фёдор. По тебе вижу, что ты что-то знаешь!  Вы с ним вчера часом не поцапались?.. Хотя вряд ли, синяков на тебе нет. Неужели  он  влип в какую-нибудь историю? Может, заболел?
 – Вчера был здоров, мы с ним мебель наверх затаскивали.
 – Ничего не понимаю…. Вот что, я знаю, где он живёт, поехали со мной!!
  Она схватила сумочку и быстро выбежала во двор.
 – А кто поведёт? Может, мне доверите? Права у меня есть…
 – Я уже видела, какой ты водила. Сама поведу, пока не разучилась!
   
     Мы подошли к машине и я сразу же увидел свёрнутую в трубку записку, прижатую «дворником» к лобовому стеклу. Фёдор своё слово сдержал.

  – Варвара  Степановна, взгляните на это. Кажется, вам послание.
  Я подал ёй  листок, она развернула его, молча прочла, потом подняла голову вверх и, как мне показалось, всхлипнула.
 – Что-то нехорошее?
  Она, не ответив, села за руль и  жестом  велела   мне занять место рядом.  Потом ёщё раз пробежала глазами написанное и подала  Федино послание мне.
 – Вот… сам  посмотри… доигралась! Даже не попрощался…
  Записка была короткой:
  «Варвара, я ухожу, уезжаю насовсем. Я очень хотел, чтобы у нас с тобой была семья, но теперь знаю, что я тебе был нужен только как ш;фер и помощник. Спасибо за то, что выручила  меня с работой и  с деньгами. Если что было плохо,  извини. Фёдор».
   Была ещё  и приписка: «Ключи и техпаспорт в бардачке, номера от «Запорожца в кладовке ».
 – Как же он теперь будет жить? Неровен час, опять окажется за решёткой. Зачем он это сделал, ну зачем? Я ведь ему очень прилично платила, не обижала никогда…. Ну не хотела я идти за него замуж, не любила, но ведь и  не держала возле себя на привязи, он мог найти себе  другую женщину здесь и продолжать работать!
 – Держали, Варвара Степановна, держали… – она подняла на меня удивлённый взгляд, а я, не обращая на это внимания, упрямо и твёрдо продолжал: – Простите великодушно  за то, что я об этом заговорил, может, нет у меня на это права, но раз уж вы обращаетесь  ко мне, то дослушайте, так будет лучше. Вы держали его своим обликом, голосом, своими глазами, всем своим существованием, и  он ничего не мог с собой поделать. Он был полностью в вашей власти, уверен, что и  вы об этом прекрасно знали. Фёдор вас любил, я врагу не пожелал бы тех мук, которые он испытывал всё то время, пока был при вас. Он  постоянно мучился безответным чувством, униженным мужским самолюбием, я уже не говорю  о том, каково ему было, когда невесть откуда появился я, ваш новый слуга; – я немного помолчал, потом добавил: – Поэтому то, что он сделал – абсолютно правильно, здесь он никак не смог бы от вас оторваться …  А вы  не беспокойтесь, парень он умный, второй раз не оступится. Кстати, сразу хочу покаяться – я на самом деле знал, что Фёдор собирается уходить, больше того, знаю, куда он двинулся – я дал ему адрес моей незамужней двоюродной сестры, которая нуждается в помощи по хозяйству…. Вот так. Теперь можете меня, как заговорщика,  наказать, выгнать, сдать в милицию. Хотя мне  этого очень не хочется.

  Варвара, заметно побледнев, слушала не перебивая, потом буквально ударила меня злым сухим взглядом.
 – Кто тебя просил!? Ненавижу!... Видеть тебя не хочу!!
 – Значит ли это, что я должен покинуть вас?

  Она неожиданно заплакала, потом вышла из машины и  медленно двинулась к дому. Я же в мрачном  настроении поплёлся на кухню сочинять очередное обеденное меню.

  Как ни странно,  к обеду моя госпожа вышла вовремя, причём, на удивление,  совершенно спокойная.
 – Чем угощать будешь?
 – Куриной лапшой и блинчиками с мясом… Варвара Степановна, я всё-таки хотел бы знать: – мне уходить или продолжать работу?
  Варвара подняла на меня  почти невинный взгляд и  удивлённо спросила:
 – Уходить? Это, собственно, почему? А как же наш уговор?  Прошло всего чуть больше месяца, а мы договаривались на три. Нет, я не согласна. К тому же, если я тебя  отпущу, то останусь совсем без помощника.
  Тяжёлый булыжник, лежавший на моём сердце, свалился в сторону, дышать стало намного легче, но ситуация всё-таки требовала прояснения.
 – Простите, госпожа, но вы же сами  сказали, что не можете меня видеть!
 – Когда? – Варвара немного склонила голову на бок, немного помолчав улыбнулась и тихо проговорила: – Правда? А я и не помню… ну, мало ли что пришло по настроению…. Ты присядь на минутку, скажи – я просто сгораю от любопытства – ты Фёдора убедил от меня сбежать как соперника? Специально уговорил и дал адрес, чтобы от него избавиться?
 Такого прямого вопроса я не ожидал, поэтому растерялся и не знал, что отвечать. Признаваться ей в своих симпатиях было явно рано, ибо такое признание не принесло бы ничего хорошего в перспективе, а лишь ещё больше закрепило бы  отношение Варвары ко мне как к рабу. Вместо ответа я вышел на кухню за компотом, а, когда вернулся, уже пришёл в себя.
– Ну? – Варвара нетерпеливо смотрела мне в глаза, соврать было невозможно, а сказать правду немыслимо. Ответ должен был содержать только  полуправду и ничего более.
 – Видите ли, Варвара Степановна, бороться с соперником такими приёмами  неблагородно. Соперника принято вызывать на честный бой, чтобы его убить или погибнуть самому…
 – Ерунда какая-то! Если бы ты устроил  с Фэдом  бой, то был бы уже трупом или калекой. Ответь лучше на мой вопрос.
 –  А я и отвечаю.  Я просто понял за этот месяц, что Федя – хороший и добрый парень. К тому же сильный, работящий и, между прочим, вполне обаятельный. А вы в нём близкого человека не видели. Я ему рассказал, что в природе есть такой общий принцип соответствия – коварный и жестокий закон, между прочим. Существуют объекты, которые не соответствуют друг другу,  и никакие усилия не заставят такие  объекты сблизиться. В пример я привёл его отношения с вами, а потом посоветовал не мучить себя и вас,  найти другую дорогу в жизни. Думаю, он понял.
 Варвара сидела молча, не отрывая от меня взгляда, а когда я закончил говорить, откинулась спиной к стене  и застыла так,  глядя в окно, туда, где под лёгким ветром покачивались кроны лип.  Я собрал тарелки со стола, отнёс их на кухню, вернулся за ложками и вилками,  а она всё ещё сидела неподвижно, в глубоком  раздумье.  Потом,  наконец, она поднялась, подошла и осторожно тронула меня за локоть.
 – Слушай, Виталий, раз ты всё так знаешь, скажи… только правду,… а  вот между мной и, например… тобой, как, это самое… соответствие может быть?
  Ложки и вилки, которые я держал на подносе, немедленно полетели на пол, я опустился на корточки, чтобы собрать их, и увидел, что рядом со мной присела Варвара, пытаясь мне помочь.
 – На этот вопрос, моя госпожа, я пока ответить не могу, нужно время.  И такую проблему невозможно решить одному – только вдвоём.

 
                11.



  За любое удовольствие надо расплачиваться – таков универсальный закон жизни. После отъезда Фёдора я частично стал исполнять и обязанности водителя. Правда, Варвара иногда садилась за руль и ездила на работу сама, но чаще после завтрака её отвозил я, а  возвращаясь домой, заезжал в магазины и покупал всё, что необходимо, для ведения хозяйства.  После ремонта на втором этаже я приступил к работам в столовой…

  …Когда я продемонстрировал ей во всей красе результаты ремонта в гостиной, она  весь вечер расхаживала по комнате,   рассматривала её то из одного угла, то из другого, и осталась, судя по всему довольна. Единственное, критическое замечание, которое  она произнесла, относилось скорее к ней самой:
 – Гардины для этих обоев не подходят, надо заменить. Завтра поедем выбирать ткань. Я думаю, надо подвесить тёмные, песочного оттенка, как ты думаешь?
  Я согласился и добавил, что стоит добавить пару комнатных растений, поскольку замученная постоянной жаждой чахлая герань, посаженная в  старую консервную банку, окончательно и бесповоротно усохла к концу  работ по благоустройству помещения.
  Через день все замечания были устранены и Варвара предложила  отметить это событие прямо в гостиной, за столиком, стоящим у дивана. Она снова достала вино из своих запасов и  попросила принести фужеры.
 – Чем будем закусывать?  На ужин я приготовил гречку с сосисками – это как-то не подходит для такого вина.
 –  Смотри-ка, понимаешь!  Гречку оставь на завтрак. Идём со мной, что-то покажу.
  Мы спустились на первый этаж и вошли в кладовку.  Варвара включила свет,  отодвинула один из ящиков; под ним был металлический люк, о существовании которого я и не подозревал.
 – Открывай!
  Деревянная лесенке вела в просторное подвальное помещение, где также горела лапочка; очевидно, она включалась вместе со светом в кладовой.  У стены стоял дощатый стеллаж, на нём покоились прямоугольные предметы похожие на большие брикеты, завёрнутые в плотную бумагу.
 – Ничего себе, бункер! А это что?
 – Это сыр. Сыр, который делаю я сама. Возьми вот этот, – она показала на один из брикетов, я  с усилием  приподнял его и взял на плечо.
 – Хороший кусочек… сколько здесь?
 – Примерно три кило. Неси на кухню.

   В кухне я положил сыр на стол,   Варвара  велела, чтобы я сел, ни до чего не дотрагивался,  и ушла, как я понял по доносившимся сверху шагам, на «свою территорию». Вернулась она довольно быстро,  принесла  большой нож с замысловато зазубренным лезвием и рулон тонкой целлофановой плёнки. Я сразу же  понял, что стану свидетелем какого-то священнодействия.  Варвара развернула бумагу –  перед  нами предстал во всей красе крупный, жёлто-золотистый, покрытый воском кусок сыра. Она перенесла его на деревянную разделочную доску  и аккуратно отрезала небольшой кусок. Оставшаяся часть была сразу же завёрнута несколькими слоями в плёнку,  упакована в бумагу  и Варвара сказала, чтобы я отнёс её обратно в подвал. Я выполнил это поручение буквально бегом, опасаясь пропустить нечто важное, а когда  возвратился, увидел, что моя хозяйка нарезает своим хитрым ножом оставшуюся часть  сыра на ломтики. Эти ломтики получались тонкими, ровными  и на удивление совершенно одинаковыми по толщине. В движениях  Варвары царила  неторопливая уверенность, в них был какой-то завораживающий  ритм,  и даже изысканная  артистичность. Ими можно было любоваться, как всяким другим мастерством, поэтому я, не скрывая своего восхищения,  смотрел на варварины руки во все глаза.
 – Рот-то прикрой! – с насмешкой  сказала она, – что, никогда не видел, как правильно режут сыр?
 – Здорово это у вас получается! Красиво!
 – В каждом деле – своя красота и своё мастерство. В твоём – одно, здесь – другое. Ладно, будет смотреть рот разинув. Клади на тарелку  и подавай.
 – А хлеб?
 – Вот чудак! Если настоящее вино закусывают настоящим сыром, то хлеб не нужен.
  Сыр оказался совершенно превосходным. Я сразу же вспомнил этот  вкус и  этот запах, оставшиеся с детства. Они сохранились в памяти от старых праздников, когда отец приносил точно такой  же сыр  из магазина Военторга перед Первомаем, перед Новым Годом или накануне 7-го Ноября. Позже сыр стал обычным продуктом, но другим – заметно хуже,  а этот или точно такой же, как тогда в первый раз, я встретил только теперь в доме Варвары, через десятки лет…
  Обо всём этом я рассказал ей в тот вечер и добавил:
 – По-моему он назывался «Ярославским», хотя возможно, я ошибаюсь.
 Варвара сразу же  радостно воскликнула:
 – Точно он, я по его рецепту делала, самый лучший  сорт! Но… вкус у тебя! Хоть сейчас в дегустаторы.
 – А что же этот сорт исчез?
 – Долго рассказывать… Нужно, чтобы было постоянно одно молоко, одной жирности, желательно, от одного стада, которое пасётся на одних и тех же лугах.  Вот, в Швейцарии так и делают. А у нас… лишь бы много.  Я, Виталий, мечтаю, что вся эта неразбериха кончится и я снова буду делать сыр! Сначала понемногу, в маленьком цехе, а потом, если получится, восстановлю весь комбинат. Как думаешь, может получиться?
 – Самое главное, Варвара – это не разучиться  мечтать! Тогда обязательно всё получится. Давайте выпьем за твою мечту, чтобы всё тебе удалось. У меня  вот тоже есть одна идея…
  … Мы долго ещё болтали тогда о разном, но самым замечательным  было то, что я впервые не чувствовал, себя рабом, а Варвару – своей владелицей. Мы оба  были единомышленниками, мечтателями, хотя уже совсем не юными.

  … Но я отвлёкся.  Косметические работы  перешли  в столовую, правда здесь всё было проще.  Мебель выносить не пришлось, шлифовать  паркет можно было по частям – словом, почти  ничего сложного, всё прошло относительно легко и быстро, чему способствовал  и предыдущий опыт. Пару вечеров пришлось повозиться и с древними маятниковыми часами – вычистить их, смазать,  и теперь они уютно тикали, подчёркивая воцарившиеся здесь тишину и покой. В общем – почти ничего интересно-го за это время не произошло.
 И всё же под конец  одно забавное  и важное обстоятельство изрядно позабави-ло  сначала  меня, а потом и мою хозяйку.
Как оказалось, на подоконнике стоял не радиоприёмник, а радиола. Внутренности этого аппарата были забиты пылью и паутиной, а  под металлической панелью с радиолампами находилось нечто странное, свёрнутое из пуха, обрывков перьев и мелких соломинок. Я достал этот объект и внимательно осмотрел. Судя по запаху, это было самое настоящее и, наверно,  очень уютное мышиное гнёздышко,   а значит – данное  устройство не включалось долгие годы.  После очистки радиолы от крупного мусора оказалось, что квартировавшая там мышь включила в свой рацион  и несколько проводов, отдавая предпочтение тем, у которых изоляция была наиболее толстой. По этой причине сетевой кабель был перегрызен, а эбонитовый корпус предохранителя источен в пыль. Самой мышки не было – по-видимому,  исчерпав свой гастрономиче-ский интерес, она  мирно удалилась.  Восстановление радиолы заняло довольно много времени, делал я это по вечерам, с удовольствием  вдыхая запах канифоли и вспоминая школьные годы радиолюбительства. Пришлось несколько раз пройтись по рынку в тех местах, где продавался самый немыслимый радиохлам, поискать невосстановимые вручную запчасти. А когда,  наконец, из динамика полилась музыка, я почувствовал себя  по-настоящему счастливым.
Но это ведь была радиола! Значит, где-то могли найтись и старые пластинки с мелодиями давних лет, те, что по-настоящему трогали душу. Я пустился в поиски, но  в пределах дома так ничего и не нашёл. Оставалось одно – снова ехать на «барахолку».

Вообще-то Ракитинский рынок работал ежедневно, а тот уголок, в котором стояли запасливые хозяева, предлагающие всякое старое барахло (именно у них я на-шёл запчасти для  радиолы) заполнялась в основном по субботам. В будний день,  най-ти  там что-либо для меня  интересное  было маловероятно, но я всё-таки поехал. Дело в том, что кроме тех, кому истинный интерес составляла только торговля, на рынке существовал своеобразный «клуб» стариков, приходивших сюда, скорее всего, от ску-ки  и ради общения. Именно у них я рассчитывал если  и не купить старые грампластинки, то хотя бы разузнать, где их можно отыскать.  Меня сразу же узнали – я посещал  это место неоднократно.  Благообразный, невысокого роста старичок  с аккурат-ной клинообразной бородкой, в больших старомодных роговых очках и  старенькой кепке, которого звали Тимофеем Егоровичем, а  чаще – просто  дедом Тимофеем, издали улыбнулся и помахал рукой.

 – Здравствуй, дорогой коллега! Ну, как, удалось починить радиолу? Что сегодня ищешь?
  Я вкратце объяснил ему цель визита и попросил помочь найти  хотя бы что-то из музыкального прошлого, впечатанное в карболитовые диски.
 – Вы не стесняйтесь, говорите,  сколько это может стоить, деньги я найду.
 – Да что там деньги, – грустно произнёс дед Тимофей, – кому они нужны теперь, такие пластинки?  Вон, мой сын как купил японскую крутилку с кассетами, так все пластинки сразу же и выкинул на чердак. Видите ли – вышло из моды…. И меня не спросил, а ведь правду сказать – часть моей жизни. Хотя и правда – играть их уже не на чем. Так что, раз  у тебя есть радиола  и если понравятся – забирай все, так отдам!
 – Ну, зачем же так? Вот, для таких целей у меня денежки имеются, возьмите, вам совсем не лишние будут.
 – Лучше вот что… поедем-ка сейчас ко мне, заберём всю эту старую музыку, а потом  дашь мне хотя бы  одну из пластинок  послушать через твою технику. Если можно…
 – Конечно можно, с великим удовольствием, заодно продемонстрирую и свою работу.
 – А какая радиола -то ? Ты вроде говорил мне, да я забыл.
 – Старенький  «Аккорд». Работает теперь как будто неплохо, но лампы уже явно подсели.
 –  Ага… Ну ладно, поехали.
Он подхватил старенькую сумку-саквояж со своим «товаром» и  двинулся вслед за мной.
  Дед Тимофей жил на южной окраине города, в большом деревянном доме, за которым зеленел обширный огород. Мы вошли во двор, Тимофей Егорович указал мне на лестницу, стоявшую возле  стены и сказал, что забраться на чердак можно только по ней, внутреннего хода  из дома нет.
 – Я уж туда никак не залезу, слаб, ты пластинки  поищи сам, я думаю, они где-то недалеко от  двери, в чемодане.
  Подняться по лестнице я, конечно,  мог, но, честно говоря, плохо представлял себе, как буду спускаться с грузом по деревянным перекладинам.  Однако желание отыскать предмет моего интереса оказалось сильнее сомнений, я вскарабкался  и открыл чердачную дверцу.  Под крышей было жарко, пахло соломой, пылью, тряпками и всем тем, чем обычно пахнут помещения набитые всяческим старьём, уже ненужным, но по каким-то причинам не выброшенным, а упрятанным подальше от глаз. В скупом свете, падавшем из слухового окошка на усеянный мусором пол, я сразу  же разглядел среднего размера чемоданчик, в котором могло бы разместиться  два-три десятка пластинок и, приоткрыв его, понял, что не ошибся. Наличие у чемодана  прочной ручки существенно облегчило задачу спуска по лестнице во двор, где меня уже ожидал дед Тимофей. С ним был тот же неизменный саквояж, с которым  он сидел на рынке.
 – Ну что, нашёл? Тогда поехали!  Тут  для тебя есть гостинец,  – он тряхнул своей  сумкой и взял меня за локоть, – ты думаешь, откуда у меня все эти радиозапасы? Я ещё на фронте был радистом,  а потом почти сорок лет радиомастером по ремонту радиоприёмников и телевизоров. Теперь таких мастерских и таких ремонтов, как раньше, уже нет. Тогда неисправность надо было найти, нащупать, понять… А сейчас заменил один блок на другой – и вся песня. С прошлых лет много чего у меня осталось, и запас радиоламп ещё имеется. Заменишь  те, что стоят в твоём «Аккорде» на новые, и будет замечательно!

  Восстановленный мной аппарат Тимофей Егорович осматривал внимательно и придирчиво. Он недовольно ткнул пальцем в неаккуратную пайку, потом достал из своего саквояжа клей и с величайшей осторожностью промазал несколько едва заметных трещинок в пластмассовых детальках. Он вынул и выбросил все старые лампы, прочистил специальным  штырьком контакты ламповых панелек, затем извлёк из своего саквояжа лампы  совершенно  новые, в заводских упаковках  и вставил их  вместо прежних. Заменил  он и звуковую головку в проигрывателе.
  Выпрямившись и расправив плечи  после всех этих манипуляций, дед Тимофей достал  из кармана серебряный портсигар.
 – Можно? Ты не куришь?
 – Моя хозяйка не любит, когда в комнате накурено, давайте выйдем во двор. Я закурю свою трубку.
 – Хозяйка – это что, твоя супруга?
 – Нет, я здесь на службе…. Сейчас развернём радиолу в окно и раскроем его настежь, будем курить и слушать. Диски возьмём с собой.
 
 Мы вышли во двор. Я включил радиолу, а Тимофей Егорович, порывшись в чемодане, достал две пластинки.
 – Вот, послушаем эти. Они старые, на семьдесят восемь оборотов, не перепутай.
  Быстро завертелся диск проигрывателя, из динамиков послышалось лёгкое шипе-ние, затем музыка и мягкий голос:

                « Где ж ты мой сад,
Вешняя заря….»

  …Когда песня закончилась, дед Тимофей глубоко вздохнул и едва слышно спросил:
  – Что скажешь, Виталий Андреич?  Как пели, а? За душу берёт. Давай-ка ещё одну.
    Снова послышалось негромкое шипение, и уже иной  голос запел совсем по-другому – весело, игриво, легко:

                « …Не лукавьте, не лукавьте
   Ваша песня не нова…»  

Когда закончилась и эта мелодия, Тимофей Егорович засобирался уходить. Я пытался задержать его, пригласить  отметить работу, но он  не поддавался ни на какие уговоры.
 – То, что ты называешь «отметить» мне вообще нельзя, а то потом не остановишь. Сегодняшний день и так, как подарок, я думал, что уже никогда не придётся ни с радиоприёмником повозиться, ни любимые пластинки услышать. А тут вот – ты, спасибо тебе,  я даже вроде как моложе стал. Буду заходить, можно?
 – Конечно, что за вопрос!  Но деньги за пластинки всё же возьмите, ведь для меня это доброе  и нужное приобретение!
 – И думать забудь! Не возьму и точка. Лучше доставь меня до дому…

  Когда я возвратился, было уже далеко заполдень.  До приезда  Варвары оставалось навести в столовой последние штрихи уюта. Я расставил в шкафу посуду, постелил на стол чистую скатерть и водрузил на него вазу с цветами, которые  выпросил у Дарьи Петровны, с трудом выдержав её настойчивые расспросы о причине  столь интересной  просьбы. Так и не добившись от меня ответа, тётушка Дарья лишь покачала головой и строго посоветовала:
 – Ты это… сердечко-то попридержи. Не балуй Варьку, а то вмиг на шею сядет. Нас, баб баловать нельзя.
  Буркнув в шутку, что уже поздно и моя шея уже всё равно загружена, я удалился в дом и решил подробнее познакомиться с пластинками.

  В этом чемодане было почти всё моё музыкальное детство!  Вальсы духового оркестра, под которые меня учила танцевать мама,  послевоенные песни и военные марши, которые очень любил отец,  танго и фокстроты, те, что мы крутили на наших школьных вечеринках. В чемодане я обнаружил и народные песни,  и более поздний эстрадный репертуар. Почти всё то же самое, что я слышал  в те годы, когда у нас в квартире стоял  патефон, полученный  моим  папой  в подарок от командования за образцовую службу.  И, что самое важное, слышал не только  с патефонных пластинок. Но об этом  –


ещё одно  короткое отступление.
      
Вообще-то я помню себя лет с пяти. В ту далёкую эпоху наша семья, как говорится, служила – каталась вместе с отцом по военным гарнизонам, которые находились, как правило,  вдали не только от столиц, но и от крупных городов. Последнее место службы запомнилось особенно ярко. Тогда  все мы вставали после сигнала горниста, который звонко трубил в казарме, но был хорошо слышен и на территории  военного городка, в том числе и в  домах, где жили семьи офицеров. Жизнь в части подчинялась строгому распорядку, и в девять утра весь личный состав части стоял на плацу. Происходил  ежедневный развод на занятия и различные работы, завершавшийся тем, что подразделения расходились маршируя под звуки марша, который играл полковой оркестр. Для нашего маленького  посёлка этот оркестр был, наверно, не менее  важной частью жизни, чем магазин военторга или гарнизонный клуб, в котором показывали кино.  Оркестр был замечательный! Им бессменно руководил профессиональный дирижёр, уже пожилой  старший лейтенант Владимир Леонидович Комаров (мы, мальчишки, звали его просто дядей Володей).  Когда в часть присылали очередное пополнение новобранцев, он имел право первым выбирать себе тех, кто способен  к музыке, и эта традиция признавалась неоспоримой на протяжении многих лет. Комаров был холост, он  долгими часами с утра до вечера  заставлял своих музыкантов репетировать каждый музыкальный номер, а этих номеров в его репертуаре было немало. Не только марши (а надо сказать, он никогда не повторял  на плацу один и тот же марш чаще раза в неделю!), но и вальсы, и фокстроты, и танго, и даже кое-что из классики. У Владимира Леонидовича   был  к тому же приятный низкий баритон, иногда он под аккомпанемент своего оркестра исполнял песни и романсы, но это было совсем нечасто – как правило, на праздничных концертах.
В летние субботние  вечера, когда позволяла погода,  дядя Володя выводил свой  оркестр под навес просторной беседки перед клубом, и оттуда начинала литься мелодия вальса «Над волнами». На эту музыку сходились все жители, целыми семьями, и уже через пару минут появлялись первые танцующие пары.
 …С тех пор прошли десятилетия, менялись музыкальные моды: то джаз, то рок, то «диско», то что-то ещё, музыка становилась всё более и более орущей, визжащей и гремящей. Но во мне так и осталось это, как нечто бесконечно дорогое, сросшееся с душой  – музыка духового оркестра, плавные звуки вальсов с ритмом биения сердца, от которых  перехватывает дыхание  и которые как будто уносят  в раннюю юность…

  Я отобрал несколько пластинок  с вальсами и романсами и положил их рядом с радиолой.  Взгляд на часы заставил  меня заторопиться – надо было ехать за хозяйкой. Дверь в столовую я прикрыл, чтобы новый облик помещения  был для Варвары сюрпризом.
  Мы прибыли  лишь в  половине седьмого. Воздух на улице дышал зноем, плитка, которой был выложен двор, казалось, раскалилась так, что на ней вполне можно было печь блины. Варвара сразу же побежала на второй этаж, и вскоре я услышал шум душа. Ещё через полчаса она спустилась вниз, уже переодевшись в лёгкий летний сарафан.
 – Прошу, Варвара Степановна, кушать подано. Учитывая жару, сегодня – холодная окрошка.
 Я приоткрыл дверь в столовую, Варвара сделала шаг и замерла у входа, огляды-вая  всё, что было перед ней.
 – Что-то не так? – спросил я, встревожившись затянувшимся молчанием.
 – Не кокетничай… –  Она улыбнулась и добавила, – Я начинаю думать, что у  тебя вообще ничего не может быть не так. Всё замечательно. Ходики что, тоже идут?
 – А как же, госпожа. Можете сверить свои часы, всё точно, как на кремлёвских курантах.
  – Ну, Виталий Андреич, нет слов! Надеюсь, ты не откажешься сесть со мной за стол?
 – Сочту за честь… одну минутку.

Радиола была включена, лампы уже нагрелись, пластинка в готовности стояла на диске. Я опустил на неё звукосниматель и в комнату хлынули негромкие звуки  духового оркестра, исполнявшего «Осенний сон».

  От неожиданности Варвара опустила  ложку.
 –  Что это? Откуда?
  Я показал рукой стоявшую на подоконнике радиолу.
 – Вот Варвара Степановна, агрегат 60-х годов, но теперь вполне исправный.
 – Боже мой!... Какой красивый звук…. А я думала, что место этого ящика – на свалке. 
 – Если вы когда-нибудь  действительно захотите отнести его на свалку, то по-звольте мне забрать его себе. Как-никак, мы с ним если и  не ровесники, то почти побратимы. Я ведь долго и старательно его лечил, и, заметьте, так же, как в случае с телевизором,  в основном по вечерам и в личное время.
 – А что это играет? На радио не похоже.
 – Вы правы, это старая  пластинка. Я отыскал у одного забавного старичка, который проводит время на рынке. У него был целый чемодан старых пластинок, и он подарил их мне за ненадобностью. А ещё дал кое-что из запчастей…. Да вы кушайте, а то окрошка из холодильника, от жары нагреется и будет невкусно.
 Варвара послушно вернулась  к обеду, ела неторопливо, иногда покачивая головой в такт аккордам.
  Но вот пластинка закончилась, опустели наши тарелки и я принёс компот.
 – А можно ещё что-нибудь послушать?
 – Отчего же нет? Только прикажите!
 – Я прошу, –  тихо произнесла Варвара,– пожалуйста.
 
  «Что же  поставить теперь? Снова нечто танцевальное не хочется, репертуар надо разнообразить», - решил я и полез в чемодан. Среди  пластинок  было несколько записей песен Лидии Руслановой. Памятуя, что моя хозяйка была когда-то солисткой народного хора, я отложил их отдельно, а теперь вынул одну наугад и  запустил проигрыватель. Мощный,  чистый голос народной певицы заполнил не только столовую, но и весь дом:
   
« У нас нонче суботея,
  А на завтра воскресенье…»

  Я сразу же увидел, как глаза Варвары засветились от радости, она  вскочила, подбежала ко мне и почти выкрикнула:
– Виталий! Виталий, это же моя песня!!
  Я вдруг услышал, что уже не один, а два голоса ведут мелодию – её подхватила  и Варвара, почти в унисон и  не допуская ни малейшей фальши. Я с восхищением смотрел на неё, я  с восторгом слушал  этот удивительный дуэт  и  теперь понимал, почему с  таким теплом вспоминала Дарья Петровна выступления  Варвары на концертах…
  Песня смолкла, тишина в комнате возникла  резко и даже  как-то неожиданно. Варвара с маху кинулась на скамью, глубоко вздохнула и  счастливо улыбнувшись сказала:
 – Как хорошо!... как здорово! – она немного помолчала, а потом, глядя на меня  почти с восторгом  добавила: – Ну, Виталий, ты меня опять удивил!
 –  Стараюсь, госпожа, – пытаясь говорить как можно спокойнее, ответил я, – Не так давно вы же сами сказали, что вам может понравится только тот мужчина, который сможет вас удивлять.
  Я не сразу сообразил, что сболтнул лишнее, и понял это только тогда, когда услышал удивлённый голос Варвары:
 – Так ты хочешь мне нравиться как мужчина,  я правильно тебя поняла?
 – Я в данном случае – слуга, и, если  не буду вам нравиться, как слуга, то вы можете меня изгнать, а это совсем не в моих интересах, – пробормотал я, но   почувствовал, что эта попытка вывернуться  выглядит не вполне убедительной.
 – Зачем ты врёшь, Виталий, я уже давно вижу, что ты не служишь мне, а скорее ухаживаешь, и даже, кажется,  получаешь от этого удовольствие.
 – Возможно, внешне это выглядит и так, уважаемая Варвара Степановна, но я всегда, на любом месте старался всё исполнять добросовестно,  самым наилучшим образом и, по возможности, с удовольствием. Ведь если что-то делается без удоволь-ствия, то  обязательно выйдет плохо. Таковы мои жизненные принципы, и отступать от них  я не собираюсь ни при каких обстоятельствах.  Надеюсь, что такой подход к службе устраивает и вас.
      
  Во время этой  напыщенной  речи, которую я продекламировал  в манере официального заявления и гордо задрав нос, Варвара смотрела на меня с иронической полуулыбкой, а когда моё «выступление» закончилась, она, не меняя выражения лица ответила:
 – Что-то я тебя не понимаю… вроде ты нормальный и даже искренний человек… А сейчас вдруг надулся, как индюк. Ты и правда, совсем-совсем  не  видишь во мне... ну… просто женщину?
Вопрос был настолько неожиданным, что кровь яростно ударила в виски.
 – Пощадите, Варвара Степановна, вы, вероятно,  забыли, что на самом деле по статусу я – раб и не имею на это права. И вообще, думаю, что время для таких вопросов и бесед  пока ещё не пришло. Я, во всяком случае, к этому не готов. Позвольте мне пойти передохнуть и покурить…
 – Пойди, пойди… – она продолжала улыбаться, –  сегодня ты мне  опять доставил настоящую радость.  И твоё «пока»… знаешь, мне  теперь даже  понравилось.
  Я вышел во двор,  плюхнулся на скамейку. Голова кружилась, руки не слушались, набить трубку получилось не сразу.

  А в столовой снова заиграла радиола – Варвара поставила пластинку  с романсом позапрошлого века.


12.


  Кажется, пришло время разобраться в себе. Я  сам того не заметил, как мои отношения с хозяйкой стали  меняться и переходить в более сложное состояние.  «Продав» себя около двух месяцев назад, я рассматривал моё дальнейшее пребывание в «рабстве» как забавную форму флирта, я изо всех сил старался ей угодить, понравиться…. А теперь, когда мне-таки удалось вызвать её симпатию, неожиданно возник вопрос, который никогда ранее меня не посещал – а зачем?  Что дальше?  Можно, конеч-но, стать её любовником, но, во-первых, при этом придётся  остаться  полностью подчинённым ей слугой. А несамостоятельная и слабая персона, как правило, рано или поздно вызывает у женщины неприятие, что побуждает её к поиску другой, более сильной личности. Во-вторых, отношения, основанные только лишь на постельной привязанности, быстро  себя исчерпывают  и надоедают, что неминуемо приводит к разрыву.  Возможно, Варвара хочет вернуться в стабильное состояние замужней женщины и видит во мне приемлемого кандидата в мужья. Но готов ли к этому я? Испытываю ли я к ней чувства, более глубокие, чем просто симпатию? Готов ли я видеть перед глазами до конца жизни только её одну, стать отцом её детей, пожертвовать решительно всем для её счастья? На все эти вопросы я не мог сам себе ответить ничего определённого.  Ещё более загадочным оставалось отношение ко мне самой Варвары. Каково оно?  Есть ли в нём нечто, кроме желания  избежать одиночества – хотя бы  маленький росток любви?  В этом я сильно сомневался…. Между прочим,  мой старый друг и учитель Константин Лукич Черняев  не раз повторял, что «если женщина не любит тебя до безумия, на ней,  безусловно, нельзя жениться ни  в коем случае»… И что делать дальше? Может удрать? Вообще говоря, ничто этому не мешает….
 Ну, нет, это никуда не годится – любую партию надо доигрывать до конца, каким печальным не казался бы предполагаемый финал. Время ещё есть, время покажет!

  В ту ночь я опять не мог долго уснуть, иногда накатывалась тяжёлая дрёма, но через какое-то время глаза снова открывались и одолевали другие мысли, не менее трудные и  часто совсем грустные.
  «Ты, Виталий, уже совсем не юноша… Семьи нет, теперь вот и настоящей  работы нет. Лет через десять – пятнадцать ты перейдёшь  в разряд пожилых людей, ты будешь уже никому не интересен и не нужен.  Потом, в более преклонных летах, ты начнёшь дряхлеть и становиться неряшливым, пока окончательно не опустишься.  Неужели тебе хочется  такой старости в полном одиночестве и без какой-либо жизненной опоры?»
  «…Но если ты останешься с Варварой, она будет видеть в тебе только слугу, и ты до конца дней будешь вертеться на кухне, возить её на машине по рынкам и исполнять её капризы».
  «…Да, ты хоть и доктор наук, но редкий глупец! Неужели ты не замечаешь её тёплые улыбчивые взгляды,  не слышишь её добрый и мягкий голос, которым она говорит с тобой,   не видишь, как она радуется твоим делам? Ты глух и слеп»….

Мне удалось забыться неглубоким тревожным сном только под утро…. Варвара сразу же заметила моё вялое состояние.
 –Что случилось, дворецкий, ты не заболел? Нет...?  Тогда наверно устал. Надо иногда отдыхать, ты уж, пожалуйста, делай перерывы.  Нам обоим надо подумать об отдыхе. Оставайся  дома, я поеду на склад сама. И можешь сегодня побездельничать.

  Я с удовольствием принял её предложение, довольно долго  валялся на кровати в своей каморке и встал лишь тогда, когда над городом снова  разгорелась полуденная    июльская жара. Через час после этого, значительно раньше обычного, появилась и Варвара.
 – Ну что, как себя чувствуешь? Отдохнул?  Это я виновата  - надо было давать тебе свободное время.
 – Не надо мне, Варвара Степановна, свободного времени. А то, когда нечего делать, всякие  дурные мысли в голову лезут.  Лучше подскажите, где тут поблизости междугородний телефон?
 – Зачем это тебе? – с подозрением спросила  хозяйка, – по зазнобе соскучился?
 – По какой там, Господи, зазнобе, я чист, как младенец! – я засмеялся и добавил: – Мне бы позвонить в Москву двоюродному племяннику, узнать как он там, нет ли проблем. Да и с сослуживцами давно не общался, всё же не один десяток лет провели  вместе. Так где тут у вас связь?
 – Связь здесь. Телефон у меня в спальне, я сейчас  вынесу его в гостиную.
 – Вот спасибо, госпожа, это мне прямо-таки подарок.
 – Я же просила не называть меня госпожой! – Варвара нахмурилась и бросила на меня недовольный взгляд.
 – Ну, отчего же, мне это даже доставляет удовольствие.
– Да неужели? С ума сойти, кто бы мог подумать! Врёшь наверно, но ладно уж…
  Мы поднялись  в гостиную, Варвара вынесла  телефонный аппарат на длинном шнуре и поставила его на  стол.
 – Вот. Пусть теперь стоит здесь, звони, когда захочешь. Код Москвы, надеюсь, знаешь?
 – Странный вопрос….. Но мой племяш, я думаю, пока не дома. С вашего позволени,я я свяжусь с ним после семи.
 – Как хочешь. А теперь у меня к тебе есть один, возможно неожиданный  вопрос. Скажи, твоя лачужка в Никишкино цела, как ты думаешь?   Ты не хочешь её на-вестить?
 – Вопрос, Варвара Степановна, и правда, более чем неожиданный…. Неужели появилось желание её купить?  Вы же  однажды сказали, что это – сарай, который не имеет права и называться домом! Что-то изменилось?
 – Ну, сказала, сказала…. У меня тогда было такое настроение, что  могла и не такое сказать.  Но покупать её я вовсе не хочу, тем более что сейчас мне бы надо поэкономить. Дело в другом – если ты помнишь, я утром говорила, что надо подумать об отдыхе. Я очень устала, дела идут неважно, да и эта жара просто выводит из себя. Вот и подумала – не отлучиться ли нам на пару дней  в эту деревеньку?  Дохнуть свежего воздуха, отвлечься от дел, искупаться, если там есть где.
 – Очень даже есть где. Там замечательная речка Берестянка, которая  протекает посреди берёзовых рощ. Тихая, неглубокая, неширокая и всегда тёплая. Между про-чим, и вода в ней чистая, почти питьевая.
 – Послушать – так настоящий рай. Так что, пригласишь меня на отдых?
 – Даже не знаю, что и ответить…. Соблазн велик, но вы должны иметь в виду, что удобств там – никаких,  возможно, протекает крыша. Я ведь очень давно в той хатке  не был – а вдруг пойдёт дождь, что тогда? И отопление – только русская печь с лежанкой.  Конечно, сейчас жара, об этом вроде бы  думать не надо, но всё может измениться. Есть стол с лавкой, есть кровать, но всего одна и на ней – ничего, кроме старого матраца. И,как вы видели, полный кавардак да паутины с потолка… Можно,  я закурю?
 – Я вижу,  ты заволновался, с чего бы это? Если хочешь меня напугать, чтобы я отказалась от этой идеи, то тебе это не удастся, не напугаешь.  Между прочим, до того, как переехать в Ракитино, наша семья жила в деревне, в обыкновенной избе….  Кури, конечно.
 – Я вовсе не это имел в виду. Ехать придётся в неизвестность. Это, не спорю, романтично, но необходимо по возможности всё предусмотреть.  Надо иметь спальные мешки, продукты, одежду и обувь на все случаи жизни…. Посуду – её там точно нет. Нужны ёмкости для воды, котелки и всё такое прочее. Не думаю, что всё это имеется в вашей кладовке.
 – Ты составь список, и мы завтра всё купим. Идёт?

 … После ужина я занялся было перечнем покупок, но почти сразу же отбросил карандаш и, присев на подоконник  в своей клетушке, затянулся  любимым вишнёвым «Чойсом». 
  Варвара пошла в наступление!  Два - три дня наедине, в глухом месте, купания среди берёз – чем не повод для того, чтобы круто повернуть наши отношения  в сторону полной близости. Но ведь нельзя, рано! Рано!! Ещё не срослись души,  ещё не звучат те струны, которые позволяют чувствовать друг друга даже на глобальных расстояниях. Никак нельзя допустить этого крутого поворота. И отказаться от поездки уже невозможно…  Чтобы отвлечься от тревожных размышлений я решил позвонить В Москву.

  Племянник ответил почти сразу  и весьма удивился, услышав мой голос;
 – Привет, дядюшка!  Куда ты так надолго пропал? В твоей  деревне что, нет телефонов? Я уж думал – не случилось ли чего.
 – Перестань врать, ничего ты такого не думал. Небось живёшь себе всласть и вообще  ни о чём не думаешь. Я слышу – у тебя там дурная музыка орёт так, что и мне говорить трудно.
 – Сейчас убавлю, – ответил  он, и через секунду в трубке стало намного тише.
 – За телефон и квартиру платишь?
 –  Плачу исправно.
 – Девиц водишь? Признавайся.
 –  Бывает…
 – Это хорошо, что не врёшь, смотри, будь осторожен! Мне никто не звонил?
 – Звонил какой-то  Фёдор. Просил тебе сказать, что у него всё хорошо и что тебе передаёт привет Антонина.
 –  Будет звонить ещё – скажи, что я этому рад и желаю ему успеха. Ну, пока.
 –  Пока, дядя Виталий! Не пропадай, звони.
 – Я постараюсь.

  Новость от Фёдора, которую сообщил  племянник, меня очень обрадовала. Значит, попытка устроить жизнь Феди удалась, и я могу не испытывать больше угрызений совести за то, что  удалил  его  от Варвары.  И не только ради его же  блага –  мой личный  интерес, и немалый,  в этом всё-таки был.  Теперь можно катить в Никишкино с чистой и спокойной душой.
  На экипировку у нас ушел целый день, а следующий рассвет мы встретили уже в дороге. Я хотел сразу же сесть за руль, но Варвара  этого не позволила, и мне досталась скучная участь пассажира. Как оказалась, моя хозяйка была довольно лихим  водителем, частенько превышала скорость и позволяла  себе  рискованные (с моей точки зрения) обгоны. На меня были возложены штурманские обязанности а также смена кассет магнитофона. В основном на них были записаны песни прошлых лет и Варвара им негромко подпевала. Она предложила и мне  подключиться к этому развлечению, но, услышав мой «баритональный дискант» (проще – самый настоящий «козлетон»)  сразу же решила, что штурману лучше  ехать молча. Когда мы достигли поворота на грунтовку, ведущую к Никишкино, за руль был, наконец, допущен  я.  Машина плавно покачивалась на неровностях дороги  так же, как в тот давний памятный день, по бортам так же проплывали цветущие луга, хотя  уже с совсем другими цветами и уже через несколько километров мы оказались в светлой  берёзовой роще.  Машина двигалась  по правому берегу Берестянки, почти синхронно с её течением,  впереди уже маячил  тот самый злосчастный подъём, где так резко надломилась моя жизненная траектория, но Варвара вдруг крепко сжала мою руку.
  Она выскочила из машины, подбежала   к берегу, сбросив на ходу сарафан и оставшись в купальнике, с ходу бросилась в воду. Всё это произошло настолько быстро, что я даже не успел заглушить мотор.  Я съехал с колеи, выключил зажигание и  подошёл к реке. Варвара  лежала на спине, глядя на проплывающие  вверху облака, тихое течение понемногу относило её в мою сторону. Вот она повернулась, с улыбкой  взглянула на меня и выкрикнула:
 – Как здесь замечательно!  Прыгай сюда!
  – Давайте, Варвара Степановна, по очереди, я пока одет не по канону. Да и машина стоит без присмотра…
 – Ладно, переодевайся, а я побуду здесь ещё немного… И принеси полотенце.

  … Мы пробыли у реки больше часа.  Вода  в этот день  была  «бархатной» – так  называл когда-то мой отец речную воду в начале августа, когда она достаточно прогревалась за лето, так, что в ней было невозможно замёрзнуть, но при этом оставалась приятно-прохладной, освежающей, снимающей усталость. Я окунулся в  Берестянку всего пару раз, а Варвара почти не выходила из воды. Иногда  она делала короткие перерывы в купании,  и я, не отрывая глаз, любовался её стройной, освещённой  высоким солнцем фигурой,  как будто отлитой из фарфора и словно осыпанной хрустальными  искорками невысохших капель.  Однажды она, кажется, заметила, что я с явным интересом наблюдаю за ней, но не сказала ни слова, лишь спрятала лёгкую усмешку…
         Во двор  моей  хибарки мы въехали, когда  был четвёртый час вечера.
  Как ни странно, траву во дворе кто-то скосил и убрал, поэтому перед домом зеленел свежий уютный лужок. Замок открылся по-прежнему, со скрипом, из растворённой двери потянуло знакомым запахом дыма и сухой соломы. К моему удивлению, Варвара, выйдя из машины, не стала искать место, где можно прилечь, а  повязала косынку и быстро достала припрятанный в салоне веник. Она  натянула на него старый капроновый чулок и сразу же приступила к уничтожению висевших в избе паутин.  Я удивился тому, как споро и уверенно она очистила стены, печку, окна, потом подмела пол, сбрызнув его водой, и только после этого скомандовала:
 – Разгружай и заноси вещи !
  Я вытаскивал из багажника сумки, ящики с утварью и думал о том,  что это всё-таки замечательно, когда в доме есть хозяйка. Без хозяйки   дом – всего-навсего помещение. В доме обязательно должен быть центр притяжения, какое-то лирическое начало, противовес всему рациональному иначе там скучно и неинтересно, иначе туда просто не тянет. Когда в доме женщина, он наполняется изумительными певучими звуками, добротой, которая не исчезает даже тогда, когда женщина  сердится.  Короче, если в доме есть хозяйка, дом – это дом.
  Разгрузка заняла около четверти часа, а после того как все вещи переместились в дом, я увидел, что Варвара  хлопочет возле стола, накрытого куском белого полотна, очевидно исполняющего роль скатерти. При этом на столе уже были хлеб, нарезанный сыр, огурцы и другая снедь предназначенная для походных условий.
 – Ого, – удивился я, – когда это вы всё успели? И вообще… роль подающего обед до сих пор принадлежала мне… Что-то поменялось?
 – Поменялось, – с улыбкой ответила Варвара, – и поменялось, как только мы переступили границу твоих владений. Теперь ты – хозяин, а я… ну, скажем так – в гостях, поэтому сейчас мы с тобой как бы на равных.  Можешь называть меня просто по имени, на «ты» и давать мелкие хозяйственные поручения. А я буду обращаться к тебе с просьбами. Идёт?
 – Н..не  знаю, не уверен, что у меня так получится.
 – А ты попробуй. Давай, садись за стол.  И открой вот это.
  Она поставила на стол бутылку, на этикетке которой была надпись: «Мускат красного камня.  Масандра»
 – Господи!! Варвара, откуда это? Я что, совершил полёт во времени и вернулся в Советский Союз?
 – Вот видишь, с именем у тебя получилось! А вино точно, из СССР, из того времени. Долго стояло, всё не было случая открыть. А сегодня что, разве не хороший случай?  Ты вот обрадовался, мне это приятно. Так что открывай, а то нам давно пора  кушать, дорога была неблизкая.
   Всё, что подала к обеду Варвара, казалось здесь каким-то особенно изысканным и вкусным. Я давно  заметил, что в непривычных условиях  любая еда  кажется другой, особенной и аппетитной.
Я помню, как в детстве мои родители с друзьями поехали однажды на пикник. «Мероприятие» это было явно рассчитано на взрослых, поэтому  меня, ещё  двух соседских мальчишек снабдили некоторой суммой денег и отправили в офицерскую столовую, предупредив заранее персонал.. Это было настоящим праздником – мы сидели в большом зале  за столиком с белой скатертью, да ещё в своей компании, нас обслуживала официантка. Мы сами выбирали блюда из меню и чувствовали себя вполне взрослыми, не обращая внимания на смешки сидевших вокруг офицеров. Всё казалось безумно вкусным и так понравилось, что мы решили продолжить практику обедов «на стороне». Об этих амбициозных планах я поведал маме, на что она ответила: «Не всё коту масленица!»

Здесь же, в этой дряхлой избушке  я чувствовал себя на этот раз в обстановке «масленицы». Не скрою, мне на самом деле было всегда приятно обслуживать мою госпожу, но, как оказалось, не менее приятно было то, как она обслуживала меня. Мы выпили по два небольших стаканчика  совершенно замечательного «Муската» и я по-чувствовал, что соловею, веки сами собой сомкнулись в лёгком забытьи, а голова склонилась на бок.
  Лёгкий толчок в бок заставил меня  снова открыть глаза. Как оказалось, я прислонился правым боком к Варваре и примостил голову на её плечо.
 – Будет сопеть! – со смехом сказала она, – пора за дело браться!
 – Извини… нечаянно чуть-чуть прикорнул, – я резко поднял и встряхнул голову.
– Не так уж и чуть-чуть, минут пятнадцать отдыхал, – она снова засмеялась и поднялась со скамейки.
 – Что ж ты? Надо было сразу пихнуть меня.
 – А зачем зря будить хорошего человека, коли ему так сладко? – я окончательно смутился её откровенной фразой, а Варвара строгим голосом добавила: – Нам надо ещё кое-что сделать, пока не стемнело. Нужно смести пыль с лежанки и вымыть полы. И наладить керосиновую лампу – электричества здесь, я вижу, не имеется.
 – Сначала я вымою полы…– я не успел закончить фразу, как моя госпожа меня перебила.
 – Ты меня не понял. В деревне мужику мыть пол не положено. Увидят – засмеют. Мыть буду я, ты принеси воды, а потом не входи сюда, пока не позову. Войдёшь без позволения – получишь мокрой тряпкой по физиономии!
 – Это что, тоже по деревенским правилам?
 – А ты как думал? Именно по этим самым правилам. 
    
  Я принёс из речки воду, снял с печки старую керосиновую лампу и вышел во двор. Здесь издавна стоял широкий чурбак, на котором кололи дрова,  вполне удобный для разборки и чистки этого почти антикварного изделия местной промышленности. Лампа заросла смесью пыли и керосина, впрочем, давно высохшей, и все составляющие её части пришлось размочить в бензине из бака машины, потом тщательно протереть. Заправлять её однако передовым автомобильным горючим было нельзя – его использование могло закончиться пожаром, а то и взрывом. Пришлось снова попрошайничать, так же, как и в случае с грампластинками. Я постучался к соседу. 
  Соседа, старика Захарыча, я немного знал, последний раз встречался с ним года полтолра назад, когда приезжал в Никишкино зимой. Дверь его избы открылась не сразу, только после второго стука. Захарыч вышел на крыльцо и, всмотревшись в лицо посетителя, радостно поднял руку .
 – Ого, Виталий Андреич! Здравствуй, здравствуй, думал, что ты совсем  свою хатку забросил. Я вот неделю назад твой дворик выкосил, как чувствовал.  Ты на отдых или как? Надолго?
 – Считайте, что на отдых, пока что всего на пару дней.
 – А эта баба что, твоя? Я в окно видел, видная…
 – Хозяйка… – неопределённо ответил я и сразу же перевёл разговор на тему керосина, – Захарыч, помоги, если можешь, надо лампу заправить, не одолжишь хотя бы немного керосина?  А то ночью в темноте блукать будем…
 – Помочь могу … давай  свою лампу, так и быть отолью тебе малость. Только не возьму в толк – зачем при такой-то молодухе ночью блукать? Ложись с ней да прижмись потеснее.
 – Ну, Захарыч, мало ли чего понадобится…. Да,  скажи-ка, где тут утречком можно молочка купить?
 – С молоком у нас запросто. Видишь дом с наличниками через дорогу? Там жи-вёт Софья Павловна, наша бывшая учителка. Славная женщина, а молоко её коровы – самое  что ни на есть лучшее.  Часиков в шесть подходи к ней с посудой.
 – А  что, из молодых в селе кто остался?
 – Да где там… но дачников с десяток есть, кто с детишками на лето, кто сам по себе  на грядках копается.
  Распрощавшись с соседом, я двинулся к своему домику, поднялся на крыльцо и распахнул дверь. Варвара, стоявшая посреди  помещения немного растрёпанная, босиком   и с подоткнутым подолом, выжимала тряпку. Бросив на меня  злой взгляд, она  мгновенно со всего размаху швырнула эту тряпку мне в лицо. Удар был довольно чувствительным, я едва не свалился с крыльца. Через мгновение она, немного поправив причёску и оправив сарафан, уже выскочила из дома.
 – Чего вламываешься?!  Я что, не предупреждала тебя!
 – Предупреждала, предупреждала… Да я вот забыл.
 – В следующий раз не будешь забывать. Нечего глазеть на женщину, когда она в таком виде!
 – Я согласен, но зачем же  так радикально?
   Я стоял перед ней с мокрой физиономией, в мокрой футболке, по которой пролёг грязный след от половой тряпки. Варвара  в течение нескольких секунд смотрела на меня молча, со смехом скрылась за дверью, а потом вынесла мне полотенце.
 – Вытрись. И смени одёжку, а эту я застираю, к утру высохнет.
  Я послушно выполнил её приказ,  после чего  двинулся вокруг дома – искать дрова.

Когда-то я привозил сюда большую вязанку дров, часть использовал зимой, но что-то могло остаться. И действительно, за домом оставалось лежать с десяток толстых поленьев, а рядом – изрядно покрытый ржавчиной топор.  Всё это я перенёс к колоде, расколол поленья пополам и постучался в дверь.
 – Входи  – раздался голос Варвары, – только ноги вытри !
   Я сложил поленья у печи, оглянулся по сторонам. В избе стало непривычно чисто и светло, Варвара, видимо, вымыла и окна, которые были покрыты древней копотью.
 – Ну как, легче дышать?
 – Ещё бы!  Да ты я вижу хозяйка от бога.
 – А ты что думал – городская лентяйка? В городе надо крутиться, деньги зарабатывать, там ходить за хозяйством времени нет, сам знаешь… Посмотри, что это на дворе шумит?
Я открыл дверь. Шум быстро нарастал, вскоре порыв ветра ударил по окнам, и неистовый ливень заплясал  по крыше, по  двору, по дороге, оставляя за собой  озерца кипящих пузырями  желтоватых луж.  Тёмная тяжёлая туча неожиданно накрыла весь окружающий мир, сразу же стало темно, холодно и сыро. Крупные капли катились по стёклам окошек, иногда гулко громыхало небо, а проблески молний проникали даже сюда, под крышу избы.

 – Ничего себе, погодка, – грустно проговорила Варвара, – вместо купаний под солнышком будем, как лягушки, мокнуть под дождём.
 – Сегодня должно быть полнолуние с красивой  полной луной, жаль, что не увидим… Но, судя по характеру  ливня, это ненастье  ненадолго. Вот увидишь, завтра снова будет ясно и жарко. А пока мы засветим огонёк, затопим печку и  сразу согреемся.
Фитиль лампы загорелся ярким светом, я поставил её на стол  и  взялся за  нож, больше похожий на мачете. Надо было настругать  щепок для растопки печи. Варвара сидела на лавке, положив голову на руки,  молча смотрела на мою работу и тихо мурлыкала какую-то песенку. Нож мерно двигался по полену, сухие лучинки и щепки  падали на пол, образуя постепенно небольшую горку.  Я перенёс эту горку в печь. Но растопить печку, которая не горела больше года, даже лучинами  было практически невозможно.  Хорошо, что на лежанке осталась  пачка старых газет, привезённых мной  в прошлые годы. Свернув комок из этой пожелтевшей бумаги, я поджёг его и просунул поближе к трубе.  Гулко загудел огонь, газеты прогорели почти моментально, пришлось повторить эту операцию дважды, и лишь на третий раз бумага запылала  вместе  с деревом.  Теперь можно было положить сверху и  тонкие поленья.
Печь разгорелась на удивление быстро. Деревенские печники были превосходными мастерами – не смотря на приличную высоту дымохода, огонь горел ровно, умеренно, так что дрова сгорали  экономно. При этом в помещении почти сразу стало тепло, а слабый запах дыма  и  желтоватый свет керосиновой лампы  погрузили нас в неповторимый  мир старого деревенского уюта.
  – С ума сойти!  Всё точно как у моей бабушки, давно-давно. А когда она пекла в печи хлеб, какой запах был в доме!…
Варвара замолчала, потом встала со скамейки и выглянула в окно.
 – Темнеет, надо готовиться ко сну и заняться ужином. Обед сделала я, а ужин, будь добр, подай ты.
Она развязала  баул с постельными принадлежностями, подошла к кровати, сняла с неё несуразное подобие матраца  и положила другой, привезённый из города. Потом старательно постелила простыни, уложила подушку и одеяло.
Набитый сеном матрац давно потерял половину содержимого, для его заполнения  мне пришлось подняться по шаткой лесенке  из сеней под крышу, где был небольшой запас сена, и  спустить несколько охапок вниз.   Подремонтировав это изделие, я водрузил его на печную лежанку  и принялся за своё основное дело. Поскольку огонь в печи горел, вполне уместно было испечь несколько картошин, подать их на стол с хлебом, маслом и солью. Вполне в гармонии с этим должны смотреться малосольные огурцы и охотничьи колбаски, слегка прижаренные у огня. Как только подпеклась картошка, я всё это  расставил на столе.
 – Прошу, моя госпожа!
 – Всё-таки «госпожа»… – Варвара усмехнулась, – я бы предпочла в этом доме что-нибудь потеплее.
 – Прошу заметить – я сказал «моя госпожа», куда уж теплее?
 – Ну, разве что «моя»… ладно, садимся
  Она поставила на стол недопитый «Мускат», я приступил к очистке картофеля от кожуры. Потом мы с удовольствием продолжили незаконченное днём  распитие с закуской  и я вдруг почувствовал, что неудержимо хмелею. Трудно сказать – от чего. От  вина. От разлившегося по избе тепла. От того, что рядом сидела Варвара, изумительно красивая среди тёмных бревенчатых стен, освещённая золотистыми оттенками огонька лампы.  Я откинулся к стене, прикрыл веки и  почти сразу же услышал её  негромкий, немного низкий голос:

    «Летят утки, летят утки и два гуся.
 Ох, кого люблю, кого люблю – не дождуся.
 Я влюбилась, я влюбилась, молодая.
 Ох, знать, судьба, знать, судьба моя такая…»

 Она неожиданно положила руку мне на плечо и, продолжая петь, прислонилась ко мне, как будто то, что пелось, было для меня, про меня, обо мне… Песня закончилась  и я ощутил лёгкий шлепок по щеке.          
 – Ау, ты что, спишь?
 – Нет, я просто разомлел от удовольствия. Соседка Дарья Петровна рассказывала, что ты очень хорошо пела в хоре, но я даже не подозревал, как хорошо. Спой ещё что-нибудь.
 – А давай вместе! Знаешь хоть что-нибудь?
 – Из народного репертуара – только хмельную – «Эй мороз…». Да не по сезону – сейчас лето….   А, вот, вспомнил: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…». Это у нас в институте по праздникам исполнялось, но, кажется, только после пятой рюмки.
 –  А что, давай попробуем!
   Она запела, я в меру своих способностей пробовал подтягивать, но, в конце концов,  решил остановиться на повторении двух вторых строчек куплетов качестве припева, ибо не хотел полностью  уничтожать  песню.
 – Ну, как? – спросил я, когда исполнение закончилось,
 – Ничего, для застолья пойдёт… Слушай, Виталий, а чего тебе на печке бока мять?.. Если хочешь, ложись рядышком, я не против.

   От этого неожиданного предложения я мгновенно стал почти трезвым. Надо было отвечать, но просто отшутиться было невозможно. Я взял руку Варвары и, глядя прямо в её глаза, заговорил, как мне показалось, каким-то чужим голосом:
 –  Послушай меня, Варвара, только пожалуйста, без обид. Любой мужчина на моём месте пулей прыгнул бы в постель, но я так не хочу. На самом деле ты мне очень и очень нравишься, ты замечательная, ты изумительно красивая и интересная женщина. Когда мы встретились в первый раз, я едва не замурлыкал от радости, что попался к тебе в рабы, правда. Но дело в том, что я хочу настоящих чувств, долгих и прочных. И всё это должно созреть, нужно время.  Я уже не юноша, у меня было немало стремительных романов, они быстро разгорались и также быстро гасли. А теперь надо, чтобы всё было по-настоящему. Ну… пойми, по настоящему. Давай подождём.
 
   Варвара неотрывно смотрела мне в лицо, в её глазах стояли слёзы.
 – Эх ты… Какой правильный, почти ангел. Я то думала, что мы уедем отсюда близкими людьми, а ты… «созреть». Смотри, не перезрей.
 Я  сжал её ладони и   прижал их к себе.
 – Мы уже давно не чужие люди, и я никуда не собираюсь от тебя уходить или убегать. У меня было достаточно таких возможностей, но, как видишь, я остался с тобой. Если  хочешь, будем считать наш отдых в Никишкино… ну… помолвкой, что ли.
 Она несмело улыбнулась и тихо спросила:
 – Правда?
 – Правда. А пока у тебя есть время  обо всём подумать, всё взвесить...
   
    Я достал  своего «Купера» и табак, открыл дверь. Прохладный воздух рванулся в избу.
 – Гроза ушла. Подышим на ночь?
 – Закрой дверь и кури здесь. Напустишь холода, ночью я замёрзну.
 Я раскурил трубку  и прикрутил лампу.


13.


     Рассвет следующего дня застал меня на тропинке, ведущей к дому Софьи Павловны. У её двора уже  стояли три женщины с бидончиками – судя по виду, такие же дачники, как и я. Мне  же пришлось захватить десятилитровое ведёрко, поскольку другой ёмкости среди нашей утвари просто не нашлось. Совсем скоро нас позвали во двор и пожилая хозяйка  вынесла большое  двадцатилитровое ведро, до краёв заполненное молоком.   Увидев меня, хозяйка поздоровалась и указала на моё ведёрко.
– Вам что же, полное?
 – Нет, что вы, мне всего пару литров. Просто я только вчера приехал, и другой свободной посуды пока нет.
 – А…а. Так вы – Виталий Андреевич, сосед  Глеба Захаровича, он вчера говорил мне. С приездом! А ведро не нужно, я вам найду что-нибудь более подходящее.
  Софья Павловна  зашла в дом, через минуту вынесла трёхлитровую стеклянную банку, налила её  до краёв и подала мне. Я опустил банку в своё ведёрко – так было значительно удобнее нести.
 – Пейте на здоровье. А что же пришли вы, а не жена?  Ко мне за молоком всё больше женщины ходят.
 – Она очень устала с дороги, путь неблизкий.
 – Ничего, отдохнёт – пусть в следующий раз сама приходит. Может, будет о чём посудачить… Да у меня и медок есть!

  Когда я возвратился, Варвара ещё спала. Скупой утренний свет уже проник  в избушку, после прохлады на улице здесь было очень тепло. Я поставил банку на стол, прихватил полотенце, выскочил во двор и бросился по росистой траве прямо к Берестянке. Скинув брюки и майку, я с разбегу окунулся в немного остывшую за ночь воду, которая обволокла меня, словно лёгким шелком;  эта утренняя вода была чиста настолько, что было ясно видно песчаное дно на полутораметровой глубине. Над зеркалом речки  восходил  полупрозрачный  светящийся туман, также похожий на шёлк, только слегка подкрашенный розоватыми красками  восходящего солнца. Выйдя из воды, я вытерся насухо и присел под стволом берёзы. Было тихо, лишь кукушка где-то отсчитывала не то прожитые, не то оставшиеся годы. Как долго так  просидел – не помню , но когда солнце  вышло из-за лесистого горизонта, я решил, что надо спешить – Варвара могла проснуться в любой момент.
  Я, видимо, слишком громко прикрыл за собой дверь – из глубины избы  раздался голос Варвары:
 – Ты, Виталий? Ты уже встал? Выйди на пять минут, я оденусь.
  Я удалился и дождался, когда она позовёт меня  обратно, потом достал из  ящичка для посуды две фаянсовые кружки и налил в них молоко. Одну сразу же подал Варваре.
 – Пей, парное. Только что подоил корову.
  Варвара удивлённо подняла брови и с усмешкой  спросила:

 – Ты? Да ты хоть знаешь, с какой стороны к корове подходить? Врёшь ты всё. Лучше скажи, откуда молоко.
 – Пока ты спала, я сходил к молочнице.
 – К молочнице? Как интересно… И сколько же лет молочнице?
 – Точно сказать затрудняюсь, но на вид чуть-чуть за шестьдесят.
 – Ну что ж, тогда прощаю. А вообще, сударь, мне приятна ваша забота, спасибо.
 – На здоровье, сударыня.

   Варвара пила молоко неторопливо, как будто смакуя каждый глоток, а когда кружка опустела, она  неожиданно быстро поднялась из-за стола.
 – Слушай, Виталий, где ты это взял? Можешь показать, у кого?
 – Молоко? Конечно, могу. А что?
 – А то, что это идеальное молоко для сыра, того самого, что тебе понравился. Интересно, нельзя ли там купить побольше, литров хотя бы пятьдесят.
 – Мы можем сходить к этой женщине, если только она не ушла.  Но лучше вечером, она наверняка будет дома.

  Новый день обещал быть таким же знойным, как и предыдущий.  Как только солнце немного приподнялось над селом и стало припекать, мы снова вышли к берегу речки и устроились в тени берёзовой рощи. Варвара растянула на траве большое  полотняное покрывало, легла на него лицом вниз, оставив место и для меня, но я предпочёл сидеть, подперев берёзовый ствол – ложиться  рядом с ней было неловко, хотя, признаться, очень хотелось. Отдых на траве постоянно прерывался купаниями, и при этом я позволил себе некоторую вольность. Взяв Варвару за руки, я, как буксир потянул её вдоль русла реки, шагая ногами по дну. Надо сказать, что такое катание ей очень понравилось и она  несколько раз просила повторить этот водный аттракцион…. Со стороны, наверно, казалось, что мы действительно супружеская пара, живущая в любви и согласии.  Когда же мы двинулись домой, моя госпожа  неожиданно взяла меня под руку, и мне ничего не оставалось, как довести её таким образом до самой избушки.
  Как только  мы вернулись, я тут же развёл во дворе костёр и установил над ним перекладину.  К удивлению Варвары, в походном котелке  был довольно быстро изготовлен  суп из риса и  мясных консервов – сказался мой солидный походный опыт. Наш аппетит после купания, образно говоря, стал буквально зоологическим, и котелок  опустел  в несколько минут. Вторым блюдом было утреннее молоко, от которого также не осталось ни капли.
 О чень хотелось спать. Варвара почти сразу задремала на кровати, а я вытащил  на воздух свой соломенный матрац и устроился в тени дома.

 Надо сказать, заснул я  крепко, и открыл глаза лишь тогда, когда  прохладный ветерок подул от речного берега. День далеко перевалил за половину, и, хотя до заката было ещё далеко, жара прекратилась, набежали облака – было заметно, что погода стала меняться всерьёз.  Я вошёл в дом. Варвара тихонько посапывала на кровати, надо было её разбудить – часы показывали  половину пятого.
 – Виталий, дай отдохнуть…  ну, уйди, не трогай…
  Госпожа, вставайте, пришло время визита к Софье Павловне.
 – …Ну вот, говоришь «госпожа», а сам не слушаешься… К какой Софье Павловне?
 –  Как какой? К молочнице.
 Она поднялась нехотя, с трудом, и окончательно очнулась лишь после того, как  я  помог ей умыться, слив два ковшика воды подряд.   

 Спустя полчаса мы шли по тропинке к дому, где жила Софья Павловна. Варвара  облачилась в тот самый наряд  со шляпой, в котором  была  в день нашей аварии. Она неторопливо шла, взяв меня под руку, и с явным удовольствием ловила  на себе  взгляды редких прохожих, особенно женщин, которые  явно замедляли шаги при встрече с нами.  Подойдя ко двору молочницы, я постучался в невысокие воротца. К нам вышел  её муж, поздоровался и, не сказав больше ни слова, окликнул хозяйку.  Она встретила нас в белом фартуке, с повязанной вокруг головы косынкой и, оглядев Варвару, обернулась ко мне.
 – С женой пришли, Виталий Андреевич,  решили ещё раз молочка  взять?
 –  Нет, мы к вам по другому поводу.  Вот, познакомьтесь, это Варвара Степановна! Ей молоко очень понравилось, она в молочных делах специалист – потому и захотела с вами перемолвиться.
 –  Очень приятно, Варвара. А я – Софья Павловна, в этом селе всю жизнь была учительницей младших классов.  Теперь, на пенсии, завела себе коровку.   Коровка хорошая, породистая, молоко даёт исправно и очень вкусное.
 – Я об этом и хотела с вами поговорить, если можно.
 – А почему же нет? Время до вечерней дойки ещё есть. Вы проходите в дом.
  Она провела нас на просторную веранду и усадила за стол.
 – И в чём же ваш интерес именно ко мне?
 – Дело в том, что я по образованию – мастер-сыродел, несколько лет работала в Ракитино на молочном комбинате. Виталий принёс от вас утром молоко, я его попробовала и сразу же по вкусу поняла, что это идеальный продукт для изготовления сыра. Скажите, в каком количестве вы его получаете? От каких кормов?
  Я понял, что предстоит долгая профессиональная беседа, которая никоим  образом не может быть для меня сколько-нибудь понятной.
 – Варвара, вы тут побеседуйте на своём «птичьем» языке, я в этом ничего не смыслю. Лучше пойду покурю на скамеечке.
  Скамеечка стояла прямо у крыльца.  Я набил трубку и, как только стал её раску-ривать, ко мне подсел  хозяин подворья. 
 – Тебя, я слышал, Виталием величают?  А я – Илья. Ты что, трубку куришь?… Я вот больше до  «Примы» охотник.  Да оно и дешевле. Трубка – штука хлопотная – когда сидишь за рулём трактора, не больно удобно её держать.
 – Так вы – тракторист?
 – Пока у нас был колхоз, механизатором работал. Теперь мой тракторёнок при доме, а мы с супругой за коровой ходим. Я, собственно, по кормам да с  перевозками управляюсь. Словом, теперь единоличник… кулак.
 – Ну, что вы, почему так сразу, кулак? Вы теперь – сами себе хозяин.  Разве не лучше?
 – Вот, сразу видно, что вы, городские, в нашей жизни ничего не смыслите. Вовсе не лучше. Земли у нас – самый что ни на есть клочок,  много на нём не вырастишь. Да если бы и побольше был – радости  немного – для работы на большом поле нужны руки, а мы с Соней живём одни. Потому доход невелик, и тот почти весь уходит на комбикорм и солярку. И пенсии у нас  худые, – Илья промолчал, затянулся сигаретой и снова заговорил: – И жизнь теперь какая-то больно грустная.    Каждый сам за себя, люди всё больше злые стали. Раньше были все вместе, вместе работали, вместе всё обсуждали, особенно не жировали, но и не бедствовали. И каждый был на виду.  У меня, если хочешь знать,  два ордена за труд, теперь мне их даже и не надеть – и некуда, и засмеют. Клуб не работает, школу закрыли, фельдшер – в соседнем селе…. Если какая беда стрясётся, останешься с ней один на один, никому ты не нужен. Вот и суди сам, лучше или нет.
 Илья снова замолчал, потом, как бы извиняясь, тихо  спросил:
 – А трубочку можно посмотреть?
 – Посмотрите, можете и потянуть из неё.
  Он взял из моих рук дымящегося «Купера», погладил пальцами инкрустацию и осторожно затянулся.
 – Богатый дым, запах, как в саду.
 – Вишнёвый табак.
 – Точно! Однако стадо  уже гонят,  я слышу бубенчики на окраине. Пора женщин разводить, через час дойка.
    Он ушёл в дом и вскоре оттуда вышли Варвара и Софья, продолжая оживлённо что-то обсуждать.
 – … так что, в этом году не успею, а следующей весной обязательно приеду, и мы с вами всё обговорим! – весело заключила Варвара.
 – Хорошо, я буду иметь в виду! – Софья Павловна улыбнувшись   посмотрела на меня и добавила: – Ну и повезло вам с женой, Виталий Андреевич! Умница, да ещё и красивая какая. Вы её берегите.
  Варвара обратила ко мне многозначительный взгляд, который поверг меня в крайнее смущение. Вполне вероятно, что в личной беседе дамы успели обсудить и мою персону, причём я уже фигурировал, скорее всего, как законный супруг. Пришлось перевести разговор на другую тему:
 – Я вам банку принёс, спасибо за то, что выручили.
 – А вы погуляйте, скоро буду свою Фенечку доить, возьмёте вечернее. Оно ещё вкуснее.
 – Мы пойдём, Софья Павловна, завтра рано ехать, – ответила Варвара.
 – Тогда счастливой дороги, будете у нас ещё – заходите.

  Варвара подхватила меня под руку и повела  вдоль деревенской улицы, увлечённо пересказывая содержание беседы   в доме молочницы:
 –… оказывается, здесь вообще молочный район и такое молоко почти у всех! Софья Павловна говорит, что очень много его пропадает, а в город на базар возить далеко. Здесь вполне  можно организовать его охлаждение и  отправку в Ракитино, а там потихоньку восстановить производство сыра на нашем комбинате!  Ты представляешь! И не только сыра, а постепенно и всех продуктов.
 – Варвара, твой оптимизм меня радует, но кто всем этим будет заниматься, как наладить сбыт, как собрать специалистов, которые давно и уютно прижились в базарных лавках?  Как ты это вообще представляешь?
 –  Представляю! Сначала совсем небольшой цех, для этого достаточно человек пять. Они есть, я их знаю, они  с радостью вернутся к делу. Мы сделаем такой сыр, который будут брать нарасхват, мы сделаем свою марку, например, «Ракитинский», а когда пойдёт о нём слава, расширим дело, к этому времени появятся и другие желающие работать…
 – Как говорится, дай Бог… А что, для успеха дела обязательно было называть меня своим мужем?
  Варвара замолчала, потом с обидой  ответила:
 – Во-первых, это не я, Софья тебя так назвала… И что же, я должна была сразу же сказать, что ты – не муж? Тогда кто? Любовник что-ли? Да со мной в этом случае никто не будет серьёзно разговаривать. Как ты думаешь, с кем охотнее будут иметь дело – с солидной замужней дамой, или с девицей, приехавшей развлекаться? Что молчишь?
  Возражать было нечего, поэтому я пробубнил что-то в том духе, что в её согласии представиться моей  женой  нет ничего страшного и что мне даже приятно побыть в звании мужа, тем более, что «помолвка» уже состоялась…
  Когда мы подходили к дому уже начинало смеркаться. За нашими спинами тяжё-лыми шагами и с мычанием протопало стадо, потом все звуки стали постепенно зати-хать, а на востоке из-за реки  жёлтой пятнистой дыней выкатывалась полная луна, ко-торую вчера так и не удалось увидеть  из-за бурной вечерней  грозы.

  Утром следующего дня наш отдых в Никишкино  закончился.  Мы  покинули деревню за час до восхода солнца, чтобы  знойный полдень не застал нас в дороге.  Я осторожно вёл машину по просёлку, а когда, наконец, выехал на шоссе, свернул на обочину и  остановился.
 – Ты что, уже устал? – удивилась моя  Варвара
 – Нет, уважаемая госпожа. Моя территория закончилась, теперь я опять ваш раб, и всем снова распоряжаетесь вы.
– То есть как, раб?.... Ты хочешь сказать, что наша… помолвка…отменяется?  Ты же обещал…
 Я почувствовал, что она вот-вот расплачется и, осторожно положив ей руку на плечо, ответил:
 – Вот ещё! Вовсе не отменяется. Но до окончания моего рабства ещё почти ме-сяц, я буду и вашим верным, неравнодушным рабом и дворецким  до конца. Поэтому – жду распоряжений. Может, вы сами хотите сесть за руль?
 –  Сиди уже!  – Варвара явно рассердилась,  перешла на повышенный    тон. –  И поехали, а то потом будем маяться на жаре…. Чёрт с тобой,  нравиться быть рабом – пожалуйста. Я тебе устрою рабскую жизнь…
 – Именно этого я и желаю.
  Машина сдвинулась  с места,  и мы  быстро  покатили  по пустой утренней до-роге. Около получаса Варвара  сидела молча, потом достала термос с холодной речной водой и, отпив несколько глотков, обернулась ко  мне.
 – Раз ты хочешь прожить этот месяц по-прежнему, пусть будет так.  Так же, как и раньше, ты будешь заниматься кухней, уборкой в доме и во дворе, исполнять обязанности шофёра. Кроме того, через две недели, то есть к последней субботе августа,  ты должен приготовить торжественный ужин на… четыре персоны.
 – По какому случаю?
 – По случаю моего дня рождения, между прочим.
 От неожиданности сказанного, я закашлялся и едва  не надавил на педаль тормоза.
 –  Что, страшно оконфузиться? – с издёвкой произнесла  Варвара, – Ничего, справишься, опыт у тебя уже  как-никак солидный. Над списком блюд подумаем вместе.
 – И кто же будет приглашён, если не секрет?
 – Не секрет. Будут мои подруги – Лида и  Неля. Кроме них я приглашаю тебя.
 – Варвара Степановна, но ведь негоже госпоже сидеть за одним столом со своим рабом…  так не принято!
 –  Не вредничай!  Ты будешь подавать нам блюда, напитки, а в свободные промежутки сможешь сидеть с нами  и пить за моё здоровье.
 – Хорошо, госпожа, – ответил я с улыбкой.
 – Вот так-то лучше. И не вздумай пялить на  этих девиц глаза, если увижу, получишь по физиономии!
 – Слушаюсь, госпожа, – на этот раз я громко засмеялся  и прибавил скорости.

Игра продолжалась!



   14.



        Каким должно быть праздничное меню и как должен выглядеть правильно серви-рованный стол, я точно не знал. В поварённой книге, которая  на определённое время стала для меня книгой настольной, нужной информации также не было. «Вот задача, – думал я, – сделать то, не знаю что…и спросит-то не у кого. Разве что у тётушки Да-рьи».   Я выглянул в окно – Дарья Петровна  склонилась над грядкой и что-то стара-тельно выдёргивала из земли. Я вышел из дома  и направился в её двор.
 – Доброго утречка, Дарья Петровна! Вы уже в трудах?
 – Доброго здоровьица, Виталий, вот,  хочу надёргать немного молодой морковки к супчику. Тебе не надо?
 – Пока нет, я к вам по другой надобности. Может, подскажете…
 – А что подсказать-то?

  Я изложил ей суть  проблемы, она грустно покачала головой и сказала, что  ей ни-когда не приходилось делать стол «как в ресторане».
 – Да ты, милок, не волнуйся, расставь всё так, чтобы было красиво, только и всего. А другие премудрости  ни к чему, да и никто их тут не знает.  Значит, говоришь, день рождения у неё? Ты в этот день утречком приходи, я тебе цветов нарежу.
 –  Спасибо, тётушка Дарья! А как у вас дела  с новым телевизором?
 – Дети обещали привезти. Как привезут, позову настроить.
 – Приду обязательно.
    Словом,  пришлось возвратиться в свой кухонный мир  безо всякой сколько-нибудь полезной информации. 

  В голову пришла мысль о том, как всё-таки  однобоко и ограниченно наше образование в смысле обыкновенных навыков для обыкновенной жизни! Начиная со школьных лет мы обрастаем невероятным количеством химических, физических или математических формул, мы знаем массу фактов из истории и географии, сотни строк поэзии и прозы, нас заставляют запоминать, чем отличаются покрытосемянные растения от голосеменных. Считается, что образованный человек должен всё это знать. И при этом он может не знать, как накрыть стол, чтобы встретить гостей. Досадно.  Хотя, может быть, всё не так уж трагично. Я всё сделаю по своему разумению, а Варвара, если что не так, поправит.
После ужина она усадила меня за стол в гостиной и положила передо мной лист бумаги.
 –  Я хочу услышать твои предложения по меню на субботу. Только сразу имей в виду, что супы, вареники, каши и яичница  не принимаются.
 – Обычно застолье начинается с салатов и вина. Из салатов мне знаком только тот, что с огурцами и помидорами и  тот, который делают с горошком и майонезом.
 – «Оливье». Сможешь сделать?
 – Смогу. Когда-то делал вместе с покойной матушкой.
 – Прекрасно. А кроме салатов можно поставить шпроты и сыр.  Что предлагаешь  на  горячее? Можно запечь в духовке  курочку.
 – Варвара Степановна, это слишком банально. Лучше приготовить нечто более экзотическое.
 – Да ну! И съедобное?
 – Пальчики оближешь! Я сейчас расскажу.

  Мой дальнейший рассказ основан на  ещё одном воспоминании из прошлой жизни, которому посвящено очередное отступление –

    на этот раз кулинарное.

  Когда  Константин Лукич Черняев пригласил нас на 60-летний юбилей, он пре-дупредил:
 – Я приготовлю только одно блюдо, но блюдо, которого хватит на всех и на весь вечер. Приходите в полдень, торжество начнём с научно-практического семинара. Дарить всякие безделушки не надо, в качестве подарков приносите хорошее вино.
  Когда мы появились в кухне его квартиры, на разделочной доске  лежал сырой свиной окорок. Константин Лукич облачил нас всех в фартуки, усадил на табуретки и объявил о начале «лекции».
 – Непосвящённые дилетанты считают, что успехи кулинарного мастерства состоят, главным образом, в точном соблюдении рецептов великих мастеров прошлого и настоящего, таких, например, как  Огюст Эскофье, Карой Гундель, Антуан Карем, Жан-Люк Рабанель или Жоэль Робюшон. Но никто не задумывается над тем, откуда они  взяли рецепты блюд. Дело в том, что они их сами придумали и создали! Талантливый повар создаёт блюдо так же, как композитор рождает симфонию, как поэт – стихи. Оно возникает в его душе, в его сознании, и секрет этого возникновения  – божественное таинство, а оно необъяснимо.  Тот повар, который готовит по рецепту – ремесленник, он никогда не поднимется к вершинам кулинарного мастерства. Повар от Бога заранее предугадывает вкус  своего творения и заранее видит путь по которому можно достигнуть этого вкуса.  В поварском ремесле важны дисциплина и точность. В поварском искусстве – интуиция и импровизация. Это, так сказать, теоретическое вступление, а теперь перейдём к практической части. Прошу!
  Мы окружили стол как начинающие хирурги. Мне было поручено почистить и нарезать зубки чеснока, моим товарищам – морковку, лук и  корешки петрушки. Чер-няев сделал в мясе несколько длинных надрезов  и уложил в них мелко нарезанные овощи и коренья.
 – Теперь, когда монтажная часть закончена, изделие  надо  зашнуровать, иначе расползётся. Насколько я знаю, жгуты проводов у нас лучше всех шнурует Ваня Байков, – Константин Лукич передал Байкову бобину льняного шпагата, которым в монтажном цехе  стягивали в жгуты провода, – давай, Ваня, технология та же.
  Ваня нерешительно зашёл с одной стороны, потом с другой. Наконец, он до-вольно ловко перехватил окорок петлёй и в одну минуту заплёл вокруг него сетку  из шнура под наши дружные аплодисменты.
 – Так вот, коллеги, я считаю, что это блюдо придумал лично я. Во всяком случае, я о нём нигде не читал…– торжественно объявил Черняев, – а сейчас осталось обработать объект солью и перцем.
  Проделав последние операции, он обернул свинину фольгой, уложил на противень, отправил её в заранее разогретый духовой шкаф, а нам поручил чистку картофе-ля.  Пока мы занимались этим традиционно солдатским занятием, из духовки потянуло дразнящим запахом, неимоверно возбуждавшим страсть чревоугодия. Видя наши страдания, хозяин квартиры распорядился поставить картофель вариться, и отправил нас в комнату – накрывать стол…
  Дальнейший ход событий пересказывать не буду. Скажу только, что, во-первых, столь  вкусно приготовленного мяса я больше никогда и нигде не ел, а, во вторых, по домам нас развозил дежурный водитель Института  уже после четырёх часов утра…


 – И ты берёшься повторить это? – недоверчиво спросила Варвара, – и всё так же получится?
 – Не сомневаюсь, я же во всём этом участвовал. К тому же у меня есть мысли по поводу того, как красиво это блюдо можно подать.
 – Ладно, я согласна, чем могу – помогу.
 – Помочь придётся в другом – я, к своему стыду, совершенно не умею сервиро-вать стол.
 – Ничего стыдного в этом нет, ты же всё-таки не официант и не ресторатор. А если я попрошу тебя сделать ещё кое-что?
 – В пределах возможного – постараюсь.
 – Испеки мне торт!
 – А купить что,  нельзя?
 – Такой не купишь. Я хочу «Наполеон» из песочного теста.
 – Если  вы согласитесь считать его моим подарком… я попробую.
  – Вот и договорились. Можешь приступать к приготовлениям завтра же, всё ос-тальное считай второстепенным. На обед я могу обходиться пельменями или  варениками из магазина.

  Просьба Варвары означала одно – придётся снова учиться. Учится делать песочное тесто, крем, учиться превращать всё это в торт, причём,  не имея никакого предыдущего опыта.

 Первые же попытки создать  этот самый «Наполеон», следуя по книжному ре-цепту, породили во мне серьёзное подозрение, что Варвара изыскала  удивительно коварный способ мести за мою почти показную холодность в Никишкино. Всё началось с полного провала  при изготовлении масляного крема. Вместо крема  в том виде, в котором я привык представлять его себе, у меня получился какой-то сладкий омлет непонятного вида и неприятного запаха.  Неудачный результат кулинарного опыта был выброшен в помойное ведро, и последовала вторая попытка. Она началась гораздо удачнее, однако   я неловко задел стоявшую на столе миску со взбитыми белками, и она опрокинулась прямо мне на ноги. Пришлось прерваться  на приведение в порядок себя и кухонного пола. В конце концов, уже с третьей попытки  крем получился нуж-ной консистенции и приятного вкуса… 
 К работе с тестом я приступил уже после обеда.  Варвара  сидела в столовой, заполняла какие-то свои бухгалтерские бумаги, но на самом деле, посмеиваясь,  по-глядывала через раскрытую дверь кухни на мою возню и беготню вокруг плиты.  Тесто оказалось существом крайне вредным. Чтобы испечь корж для торта, надо было раскатать комок этого теста в лист. Раскатывать его было легко, но при попытке пере-носа на противень, лист рвался на куски, и приходилось проделывать раскатку заново. В конце концов,  пришлось изменить всю технологию – я просто растягивал тесто в лист руками, прямо на противне, после чего помещал в духовку. Надо сказать, что испечённый таким образом корж  очень даже удался, и я продолжил процесс уже с гораздо большей уверенностью.  В книге было написано, что коржи должны обрезаться  в форме круга с помощью тарелки, что и было сделано с большим удовольствием. Оставшиеся обрезки, и правда, напоминали по вкусу песочное тесто, а я его любил с самого детства.   
При обрезке третьего коржа у меня за спиной появилась Варвара. Она ловко выхватила из-под руки обрезанный кусочек и с удовольствием тут же съела.
 – Как вкусно!  Дай ещё.
 – Не балуй! – я легонько шлёпнул её по руке, – Это, между прочим, технологический материал, согласно рецепту. Поэтому не дам.
       – Жадина! – недовольно фыркнула она и ушла к себе,  на второй этаж.

   Как же всё-таки меняется у человека настроение, когда новое дело начинает получаться! Усталость уходит сама собой, движения становятся точнее, дыхание – ровнее,  биение сердца спокойнее.  Я и сам не заметил, как испёк десяток коржей, которые сложились в высокую  и стройную стопку. Оставалось совсем немного – промазать их кремом, склеить в торт и обсыпать его крошкой из обрезков.
Когда работа была закончена, часы показывали час ночи… А чтобы избежать случайных эксцессов и покушений на моё изделие я спрятал его в шкафу своей каморки.
И настолько устал, что  после этого буквально свалился  на кровать.
Утром меня разбудили шаги по кухне, которые чётко прослушивались через мою тонкую не совсем прикрытую дверь.  «Что за химера?» – подумал я и решил, что от усталости проспал. Это было бы нехорошо, придётся готовить завтрак наскоро и вообще… потеря лица.
Однако, как оказалось, была всего лишь половина седьмого. Я потихоньку натянул брюки и заглянул в кухню. К моему удивлению, там ходила моя госпожа и, как я понял, что-то искала. Она заглядывала в шкафчики, на полки, в кухонный холодильник. Я кашлянул, Варвара резко повернула ко мне голову и быстро запахнула ночной халат, распахнувшийся  во время её поисков.
 – Доброе утро! Что-то  ищите? Помочь?
 – Не спится…– смущённо ответила она, – вот… хотела посмотреть на то, как  у тебя получился торт. Покажешь?
    Я засмеялся. Это же надо было – вырастить такое мощное любопытство за ночь, чтобы ни свет, ни заря  пытаться посмотреть на какое-то весьма заурядное кондитерское изделие!
– Не намерен, ни в коем случае. Мы же договорились, что это – подарок от меня, а подарок должен быть сюрпризом. И потом – осталось  подождать всего-то два денька. А потому – идите, моя госпожа, продолжать отдых. К завтраку я вас позову.
 – Сама выйду, – сердито бросила  Варвара и неожиданно для меня показала язык.
 На этот раз я  не удержался от откровенного хохота и, махнув рукой,  пошёл в душ.
 Днём также пришлось изрядно покрутиться – рынок, магазины, кухня, снова магазины, уборка, ужин и такая же смертельная усталость в финале. Теперь предстояло пережить  само празднество.

  Суббота  началась мелким дождичком, но затем тучи разошлись, оставив вместо себя белые, почти алебастровые кучевые облака.  Я встал рано и потихоньку сорвал во дворе тётушки Дарьи три пышных белых астры. Варвара в  свой день рождения решила поспать подольше и появилась лишь к девяти часам, поэтому мне при-шлось разогревать  приготовленные  ленивые вареники повторно.   Войдя  в столовую, она  немного удивилась  букету, но почти  сразу же  точно определила его происхождение: «Украл у соседки?». Я согласно кивнул, чем вызвал, как мне показалось, её одобрительную улыбку. После утреннего чая она  снова осведомилась о торте:
– И где же обещанный подарок? Можно на него хотя бы взглянуть?
  Я молча удалился в свою каморку и через минуту торжественно вынес и поставил перед ней своё высшее на этот день достижение кондитерского искусства. Варвара внимательно осмотрела торт со всех сторон, наклонилась и вдохнула в себя ванильно-шоколадный аромат крема.
 – Ты знаешь, Виталий, впечатляет! Даже очень… Если бы я не видела, как ты с ним мучился, подумала бы, что где-то купил. Я буду хвастаться тобой, чтобы  мои девки  сгорели от зависти!
 – Помилуйте, зачем же так жестоко?!
 – Жестоко… она сделала секундную паузу, – но если бы ты знал, как приятно! Стол мы накроем вместе, а сейчас поднимись со мной и подожди в гостиной.
            Варвара скрылась за дверью «своей территории», и вскоре вышла с чем-то тёмным,  висящим через руку.
 – Посмотри, Виталий, я думаю, что это тебе вполне подойдёт.
 – Что это?
 – Это  шерстяной костюм, причём как раз твоего размера. Я хочу, чтобы ты на-дел его, когда придут гости. Когда-то я купила его для своего покойного супруга, но он так ни разу его и не надел… Так что, костюм совсем новый, забирай его себе.
  От неожиданности я присел на диван и некоторое время сидел молча, не зная, что сказать. Что-то неловкое  и странное было в этом жесте моей хозяйки, да и сама она, кажется, совсем смутилась, а в её глазах застыл какой-то вопрос, вовсе не имеющий отношения к самому костюму. Возникла долгая пауза, и Варвара решила её прервать:
 – Ну…что молчишь?
 – Право, не знаю, Варвара Степановна. Я чувствую себя крайне неудобно – я не имею никакого права принимать такой подарок… тем более, это дорогая и наверно памятная для вас вещь… будить ваши воспоминания….
 – Виталий, я очень прошу тебя, надень его, –  прервала она моё бормотание  глухим голосом, – Пожалуйста, сделай это для меня. И воспоминания здесь совсем не при чём. Мой муж никогда его даже не видел, не успел. А я хочу, чтобы ты на моём торжестве был элегантным и нарядным. Если уж тебе совсем  не понравится – можешь его вернуть. Договорились?
 –  Ну, если это для вас, то никаких возражений. Только зря вы меня так сильно балуете, ей богу.
 – А ты рассматривай этот костюм не как подарок, а как спецодежду для торжественных приёмов, – ответила Варвара и неожиданно рассмеялась, глядя на мою обескураженную и растерянную физиономию, – Бог с тобой, иди, занимайся  своими делами, а я пока его отглажу. Через пару часов спущусь к тебе на помощь.


  Как я понял,  Варвара пригласила  на  торжество лишь двух своих давних под-ружек – Лиду  и  Нелю, которые  должны были появиться где-то в пять вечера. У меня было вполне достаточно времени, чтобы закончить все приготовления, принять душ, переодеться и морально приготовиться исполнять обязанности официанта, перекинув через руку полотенце. Уже к трём часам дом наполнился запахами салатов, запа-хом запечённой свинины, идущим из духовки, ароматами сервелата и сыра, нарезанных тоненькими ломтиками.  Варвара достала из  каких-то своих потайных шкафов фарфоровый столовый сервиз, мельхиоровый набор ложек и вилок, хрустальные бока-лы – словом всё то, что придавало особую значимость и тонкую изысканность празднику. Она покрыла стол вышитой белой скатертью,  сама  расставила приборы, сама свернула в затейливые пирамидки льняные салфетки, словом, как оказалось, хозяйкой она была вполне расторопной и умелой. 
За полчаса до прихода гостей я облачился в костюм.  Посмотрев в зеркало, я увидел, что на меня смотрит персонаж  «печального образа», мало подходящий для того события, которое  предстояло отметить. Пришлось нацепить некое подобие улыбки, чтобы не распугать дам, знакомство с которыми  ещё предстояло. Не успел я подумать об этом, как передо мной  при  всём параде  появилась Варвара – в длинном  платье с золотистыми блёсками, с подкрашенными без малейшего излишества губами и ресницами, как будто сошедшая с обложки глянцевого журнала. При этом было в ней что-то истинно царственное, что заставило  меня  замереть.
 – Ну как? Я тебе нравлюсь?
 – Не то слово – вы просто…королева.
 – То-то же, – она  подошла ко мне и взяла за локоть, – присядь-ка на пару слов. Ты должен хотя бы немного знать, кто придёт в гости. Это мои подруги  со школьных лет. Вместе учились, вместе работали, вместе пели в хоре.  Очень хорошие подруги, но разные. Неля  - тихая,  нежная, любит стихи, только не очень красивая, нескладёха, от-того до сих пор одна.  А Лидка – она заводная, хохотушка, и очень хорошенькая. По-этому тоже одна, хотя у неё каждый год новый жених. К сожалению, она глупенькая, и когда её глупость обнаруживается, очередной ухажёр  сбегает, а на его месте тут же появляется новый …и так далее. Смотри, не попадись!  –  я неопределённо пожал   плечами и Варвара  сразу же нахмурилась, –  Я уже предупреждала – увижу, что заигрываешь – побью скалкой и выгоню.
 – Не извольте беспокоиться, Варвара Степановна, я буду с этими дамами хмур и холоден.
 –  А вот крайности ни к чему. Ты должен быть с ними одинаково вежлив и при-ветлив. Ты будешь сидеть с нами за столом, пить, закусывать,  но по мере необходи-мости  менять посуду, открывать бутылки, наливать вино, подавать блюда… в общем всё такое.
 –  Инструкцию понял. Если надо, могу расписаться в журнале инструктажа.
 –  Не ехидничай. Лучше встань-ка, я на тебя посмотрю повнимательнее.
  Я поднялся со стула и вытянулся  перед ней по стойке «смирно».
 – А что,  хорош! Хоть сейчас под венец.
 – Сейчас не стоит – совмещать  два мероприятия не солидно, лучше перенести на другую дату.
 –  И ты что,  готов назначить эту  дату? – удивлённо спросила Варвара.
 –  Я готов обсудить этот вопрос позже, – уклончиво  ответил я, и в этот момент в дверь постучали.
  Не успела Варвара выйти, как в коридор с шумом ввалились две  дамочки. Именно таким  показалось мне наиболее точное определение их облика, ибо  они  уже явно перешагнули возраст девушек, а называть их  дамами  было несколько рановато. Одна – более высокая и темноволосая с совершенно невыразительным,  блёклым лицом, несоразмерно маленьким носом и абсолютно плоская, была, скорее всего, Нелей. Другая – яркая  «химическая» блондинка, с  обильно-алыми губами  и пышной завивкой. Она была одета в плотно облегавшее цветастое платье с глубоким декольте, в котором с трудом помещался бюст.  По описанию Варвары это была Лида, тем более, что едва открылась дверь, помещение тут же заполнилось её переливчатым смехом.
 –  Варька! Здравствуй, моя хорошая, как же давно я тебя не видела!
 –  Варюша, милая, с днём рождения, счастья тебе!

  Обе они разом кинулись обнимать мою хозяйку, не обращая на меня ни малей-шего внимания.  Неля  вручила ей внушительный букет  жёлто-белых роз, а Лида поднесла какую-то коробку, обёрнутую целлофаном и  перевязанную алой ленточкой. Букет сразу же был передан в мои руки с приказом поставить цветы в вазу, а дамочки, подхватив Варвару под руки и что-то оживлённо щебеча, потащили её наверх, в спальню, очевидно – примерять подарок. Их отсутствие было относительно недолгим  и вскоре вся компания уже сидела за столом. Я в это время  в очередной  раз заглядывал в духовку, чтобы проверить состояние окорока.
  – Виталий, иди к нам, – раздался из столовой голос Варвары.
  Я  вошёл.
 –  Знакомьтесь, девчонки, это мой новый …дворецкий, его зовут Виталий – очень серьёзный и очень хороший человек, который умеет делать абсолютно всё.
 – Это что, тот самый, про которого ты нам рассказывала? Профессор? – удивлённо спросила  Лида, обернувшись ко мне.
 – Все вопросы – потом, а сейчас, Виталий, налей всем вина и садись с нами, начнём.   По праву единственного здесь мужчины ты и скажешь первый тост! – Варвара обернулась  в мою сторону и выжидательно замолчала.
  Я совсем не ожидал такого  щедрого жеста  и несколько смутился, однако отказаться от столь высокой чести было никак нельзя. Лучше было воспользоваться  моментом и сказать имениннице несколько  заветных слов, причём в почти открытой форме.

 – Дорогие дамы! Я здесь человек в общем-то совершенно случайный…– за столом  прозвучал возглас удивления, для успокоения публики я приподнял руку  и продолжил: –  Я говорю так потому, что оказался рядом с этой замечательной женщиной благодаря, как мне когда-то казалось,  несчастному случаю, в результате которого  я потерял  работу, дом, после чего попал в аварию и потерял, к тому же  свою машину. Словом, на тот момент не осталось никаких жизненных перспектив. Именно в эту в минуту несчастья  безмерно добрая и очень красивая женщина, как фея из сказки, коснулась меня своей волшебной рукой, я получил  кров, хлеб и  поле деятельности, благодаря чему у меня появилась возможность обогащать себя совершенно новыми знаниями и навыками. Правда, пока я здесь на положении крепостного, но ведь и Данила-мастер из сказки  Бажова тоже был крепостным!(11)  И разве это мешало ему творить великие произведения искусства и быть счастливым?  Так вот, самое главное в том, что я тоже счастлив в этом доме не смотря ни на какие обстоятельства, настолько, насколько может быть счастлив раб такой красивой и благородной женщины!.. Я поднимаю бокал за здоровье и благополучие Варвары Степановны, за её успехи, за её красоту! До дна!!
  Выдохнув последние слова, я взглянул на тех, кто внимал моей вдохновенной ре-чи. Лида и Неля смотрели на меня неподвижными лицами, не мигая,  видимо ошелом-лённые моей витиеватой  импровизацией.  Покрасневшая от смущения Варвара смотрела на меня широко открытыми глазами, в уголках которых стояли маленькие слезинки.
 – Вот это сказал! – тихо, почти шёпотом произнесла  Лида, – Из наших никто так не смог бы!
 – Надеюсь, что искренне, – почти неслышно сказала Варвара, смахнув  влагу с ресниц.
 – Ну так что же вы, надо выпить! – воскликнул я как можно веселее.
    Очнувшись от моего монолога  дамочки залпом осушили свои бокалы, а  Варвара, сделав несколько глотков,  улыбнулась мне и, покачав головой,  негромко прошептала:
 – Ну, ты даёшь, почти  до слёз довёл…
 – Кстати, я говорил  вполне искренне, не сомневайтесь!
    После выпитого наступило время закусывать, за столом  поднялся шум, зазвенела посуда, Варвара всячески расхваливала своим подругам стоящие  перед ними блюда.
 – Имейте в виду, всё, что сегодня  приготовлено,  сделано руками Виталия!
 – Виталий, это правда? – спросила Неля, – Где же вы научились так готовить?
 – Что-то умел с детства, что-то освоил здесь, по кулинарной книге. Вообще-то настоящий мужчина должен уметь всё! – произнёс я с некоторой долей рисовки.
 – А вы настоящий? – Лида хихикнула  и добавила, – вот бы мне такого хоть на недельку.
 – Уймись, бессовестная! – сердито оборвала её Варвара.
 – Настоящий-ненастоящий…. А куда ни посмотришь, везде повара – только бабы, –  грустно  вздохнув, возразила мне Неля.
 – Не скажите! Во всём мире повара в лучших ресторанах – только мужчины. Мужчины-повара прекрасно служат в армии и на флоте. И святые – покровители поваров – исключительно «мужеского полу», я Варваре как-то рассказывал.
 – Вы кушайте, девочки,  и давайте ещё выпьем! – Варвара улыбнулась мне и, как будто извиняясь, попросила: – Мы тут, Виталик, поговорим о своём, ладно? А ты покури пока!
  Я согласно кивнул и с удовольствием  покинул милую дамскую компанию, в ко-торой чувствовал себя, мягко говоря, не совсем в своей тарелке. Присев на скамеечке, я с удовольствие задымил трубкой, прислушиваясь  к голосам из дома. Громкость за-стольной  беседы плавно нарастала. Через некоторое время я  услышал зовущий меня голос Варвары.
  Подойдя  к столу, я обнаружил, что все тарелки и блюда с закуской опустели, так же, как и стоявшая на столе бутылка.
 –  Виталик, миленький,  давай своего кабанчика и принеси ещё вина, – произно-ся это, Варвара весело улыбалась, было видно, что она, как и её гости  уже  «под лёгким хмельком».

        Сменив тарелки на чистые, я поспешил на кухню. Окорок поспел в духовке в са-мый раз. Пришлось немного повозиться, разрезая его на куски, которые надо было переместить  с противня на большое блюдо с варёным рисом. Из столовой зазвучали нетерпеливые призывы, и я  вынес мясное лакомство на суд ожидавшей публики. Дразнящий запах заполнил комнату, Варвара и её подруги охнули, потянулись к окороку, но я властно, по-армейски  приказал : «Стоп!», после чего разложил порции и рис на тарелки  самостоятельно и посыпал  сверху мелко нарезанным укропом. 
 – Вот, теперь прошу вас, кушайте на здоровье!
 – Вот это сервис! – проронила Неля
 – С ума сойти! –  в тон ей эхом отозвалась Лида.
 –  Так что же мы не наливаем? Виталик, налей и составь нам компанию ещё раз. Садись, с тобой так хорошо…
  Тушёная свинина прошла на «ура», одним махом,  причём мне достался всего один кусочек (спасибо и на том).  После очередного тоста, который пробормотала изрядно опьяневшая Лида, и содержание которого мне так и не удалось до конца понять  по причине того, что в финале своей речи она  расплакалась, Варвара  громко скоман-довала:
 – Хорош пить, девчонки, теперь давайте петь!
 – Давайте, давайте, –  обрадовалась Неля и пересела рядом с ней.
   Через минуту к ним присоединилась и Лида, которой Варвара тут же, по-матерински старательно вытерла заплаканные глаза.
  Я потихоньку покинул изготовившееся  голосить  сообщество подруг и снова разместился на скамейке во дворе.
  К  моему удивлению, запели они совсем негромко, но слаженными голосами, вовсе не так, как это принято в российской глубинке во время хмельных застолий:

«У церкви стояла карета,
Там пышная свадьба была,
Все гости нарядно одеты,
Невеста всех краше была»...
 
 …Ну конечно, что у них самое главное, самая больная проблема? Одиночество, страшная женская беда… Одинокий мужчина – это просто свободный человек, который всегда может проявить инициативу и изменить своё положение. Другое  дело – одинокая женщина. Странная общественная мораль осуждает  любые попытки напрямую предлагать себя, рассматривает подобное как признак распутства. Когда-то были свахи, которые могли помочь в этой невзгоде, но сегодня их нет и одинокая женщина остаётся в своём одиночестве и в своей беспомощности, наедине с собой…
Нет, Варвара, тебе-то остаться в одиночестве я никак не позволю, и не надейся….
Песня следовала за песней - «Каким ты был…»,  «Волга- реченька…», «Тонкая  рябина…» ; песен они знали много, у меня  возникало ощущение необъятности их репертуара и вполне возможной бесконечности  их концерта.   Но неожиданно из окна полилась мелодия, знакомая практически каждому жителю нашего Отечества:
«Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была…»
Я решил, что пора снова вернуться  к столу и посмотреть, всё ли там в порядке.
  Мне предстала лубочная, почти идиллическая  картинка – три подружки сидели в обнимку и академически выпевали последний куплет истинного гимна  пьяниц  многих времён и поколений.
 – Ну, и как мы поём? Вам нравится? – обратилась ко мне  тоненьким голоском  охмелевшая Неля.
 – Поёте вы замечательно, только всё что-то очень грустное.
 – А мы можем  и весёлую! Девчонки, запевайте: «По улице мостовой!...» – затя-нула она звонким высоким голосом, но её перебила Варвара:
 – Хватит подруги, хватит! В другой раз…
 –  Может вынести к столу сладкое? – спросил я .
 – Сладкое, сладкое, обожаю сладкое! – воскликнула Лида.

  Замена тарелок на чашки и  блюдца заняла около десяти минут. Лида  всё это время стреляла на меня глазами и порывалась идти на помощь, чем вконец рассердила Варвару. Она  силой усадила её возле себя и держала за руку до тех пор, пока я не вынес торт с зажженными свечами.
   Идея зажечь на торте  маленькие свечи для пущей торжественности  пришла мне в голову ещё тогда, когда Варвара впервые заговорила о предстоящем дне рождения – по дороге из Никишкино, правда тогда я предполагал, что торт будет куплен.  Найти  специальные свечки для торта  на Ракитинском   рынке оказалось невозможно, поэтому я решил посетить местный храм. Находившийся в церковной лавке старичок удивился, зачем необходимо так много свечей, однако, взяв с меня слово, что это нужно  «на благое дело»,  всё-таки их продал, тщательно пересчитав деньги. Свечки были достаточно тонкие, но для торта слишком длинные и пришлось их немного подрезать. Вставить их в торт оказалось непросто, коржи были недостаточно мягкими, поэтому отверстия под их установку  я просверлил  электродрелью с настоящим сверлом.  Всё это было проделано накануне ночью, и всё что теперь осталось –  их зажечь.
  Торт выплыл  перед гостями в ярком сиянии огней, как океанский лайнер.
 – Ура!! – громкий крик радости резко  содрогнул пламя.
 – Торт тоже сделал Виталий, сам, – гордо объявила Варвара. – Только вот мне кажется, что свечек на нём маловато, не по  годам!
 – Столько, сколько надо! Восемнадцать  и ни одной более!
 – Тогда разрезай!
 – Уже! Я его разрезал заранее. Теперь, чтобы  вам не было скучно, я включу        музыку.

  Мелодия вальса поплыла по комнате, тихая, плавная, подобная лёгкой морской волне. Я почувствовал, что Варвара пристально смотрит на меня,  и почти сразу обернулся на её взгляд.
 – Виталий, пригласи меня …пожалуйста.
 – С удовольствием, моя госпожа.
  Отвесив ритуальный поклон, я подхватил её за талию и мы закружились по комна-те. Она казалась мне очень легкой, почти невесомой, а я вдруг подумал, что невероятно давно не танцевал, и меня охватило  ощущение неподдельной радости. Но вальс быстро закончился и, не успел я посадить свою госпожу, как ко мне подлетела Лида.
 – Теперь со мной! Со мной! –  она тут же повисла на мне тяжелым неподъёмным и  неповоротливым мешком.
Танцевать Лида явно не умела. С пластинки звучало медленное танго и, казалось, что даже не умея его танцевать, достаточно было просто переминаться с ноги на ногу, но она старательно прижималась ко мне, порой так плотно, что сбивалось дыхание. Варвара всё это видела и кусала от злости губы. В конце концов, Лида неосторожно оступилась и повалилась, едва не припечатав меня к паркету. Неля с трудом её приподняла и помогла отойти к  стене, туда, где стояли стулья.
 Варвара  встала и, обняв Нелю, сказала:
 – Ну что, девчонки, давайте на этом заканчивать… Выпили, поговорили, спели – что ешё?… поздно уже, вам ещё ехать надо.
Неля, ничего не ответив, поцеловала именинницу, кивнула головой и двинулась к двери. Лида,  чмокнув Варвару  в щёку, громко зашептала:
 – Варечка, слушай, этот твой Виталий, он такой классный! Дай мне его взаймы хотя бы на недельку!.... Или  хочешь, я у тебя его куплю… правда.
Варвара схватила Лиду за шиворот и сильно встряхнула.
  – Ты что несёшь, дурёха!! Что значит «куплю», он что – вещь какая-то? Совсем спьяну чердак съехал? Мало тебе твоих  кобелей, нужно ещё чужого мужика увести! Я тебе покажу – «взаймы», а ну-ка вали домой!

  Она выволокла Лиду за дверь  и крикнула в темноту двора:
 – Неля, доведи её, ради Бога! Потом сразу под холодный душ!!

  Я с затаённым смехом  наблюдал эту сцену, молча собирая со стола грязную по-суду. Варвара возвратилась в комнату и возбуждённо спросила?
 – Видал,  какова у меня  подружка?  Кошка блудная!
 – Да… яркая женщина.
 – Яркая!? – Варвара буквально задохнулась от возмущения, – Может она тебе понравилась?! Так чего ты стоишь? Беги за ней! Бегом, ещё догонишь, отказа не будет! Я вот сейчас покажу тебе – «яркая»!!
Варвара  схватила со стола тарелку и с силой швырнула  мне под ноги. Осколки фарфора брызнули по полу, стало понятно, что дело принимает скверный оборот, может дойти и до обещанной скалки.  Я быстро подбежал к ней, обнял за плечи  и изо всех сил прижал к себе. Она затихла, и только всхлипывания нарушали установившуюся тишину.
 – Всё. Всё, успокойся пожалуйста, мне эта дамочка совершенно не понравилась. А ярким может быть всё что угодно, к примеру  попугай, ну и что? Твоя Лидка – вульгарное  и несчастное существо, её, конечно жаль, но она мне совсем  неинтересна. Что ты себе вообразила, что ещё за глупая  ревность?
Я чувствовал, что Варвара едва стоит на ногах, и решил, что лучше всего отнести её в спальню. Когда я поднял её на руки, она сразу же обняла мою шею и не оказывала ни малейшего сопротивления.  Поднявшись по лестнице,  я услышал произнесённую слабым голосом уже знакомую фразу:
 – Не ходи туда, это моя территория…
  Подчиняться не было никакого смысла.
Положив свою госпожу на кровать, я, как мог, раздел её (до определённого дозволенного предела) и,  накрыв одеялом, выключил свет.
Мне предстояла долгая ночная уборка.
И я был счастлив.

  Ночью неожиданно опять пошёл дождь – ровный и тихий,  как будто ведущий непрерывную и спокойную беседу с асфальтом улиц с листвой деревьев, с крышами и водостоками.  Я заснул почти моментально,  и почему-то мне снова явилось во сне  видение из давних лет – плавное кружение антенны радиолокатора, похожий на шум дождя звук работающих в его кабине вентиляторов, мерцание зеленовато-жёлтых экранов…. Мне казалось, что из суеты и однообразия кухонных дел я, наконец, вырвался на полигон, туда, где продолжаются испытания моей электронной системы, и что жизнь снова встала на привычные,  надёжные рельсы. Неожиданно на экране возникло, невесть откуда, лицо Варвары,  я сразу же открыл глаза и привстал с кровати. Дождь шумел по-прежнему, но было уже светло. Как ни странно, проспал я сравнительно долго – мои часы показывали около восьми. В доме было тихо, видимо Варвара ещё не проснулась, иначе я бы наверняка услышал её шаги.  Я вышел в коридор и осторожно, стараясь не скрипеть на ступеньках, поднялся на второй этаж. Дверь в спальню Варвары была приоткрыта, я заглянул  через неширокую щель.  Варвара спала, положив под правую щеку сложенные вместе ладони. Иногда она что-то тихонько бормотала, хмуря при этом брови, видимо и ей тоже снилось что-то, скорее всего – тревожное.   «Пусть спит, будить пока не буду» – подумал я  и спустился к себе. Готовить завтрак не было смысла – половина торта осталась нетронутой, можно было подать его, если завтрак сегодня вообще мог состояться.
Когда часовая стрелка настенных часов прошла через «десять», я решил, что для Варвары  дальнейший сон будет нездоровым, бесполезным и решил его прервать. Я приготовил крепкий чёрный кофе и, водрузив чашку  на поднос,  смело доставил её прямо к постели  своей хозяйки. От стука шагов она открыла глаза, но продолжала лежать, устремив на меня ничего не понимающий взгляд. Далее проследовал весьма значимый для дальнейших событий диалог, который я постараюсь воспроизвести  как  можно точнее:
 – Виталий?...Что ты здесь делаешь, я же не разрешала…
 – Как ты  себя чувствуешь?  Голова не кружится?
 – Мне как-то нехорошо… водички бы.
 – Я принёс тебе крепкий горячий кофе – выпей, станет легче.
  Я приподнял её на кровати, подвинул подушку под спину и подал чашку.
 – Мне ещё вчера было немного не по себе… я даже не помню, как здесь оказалась.
 – Вчера ты с подругами отмечала свой день рождения и  вы немного переусердствовали с вином. Это ты, надеюсь, помнишь?
 – Это помню….
 – Так вот, когда вы разошлись, ты заснула, и мне пришлось тебя перенести на кровать, раздеть и уложить.
 – И ты что, воспользовался моей беспомощностью?!
 – Нет, Варвара, нет, это было бы нечестно.
 – Тогда почему вдруг стал со мной на «ты»? Врёшь, наверно…
 – Повод для этого был совсем другой, и дала его ты сама.  После банкета ты швырнула  в меня тарелку и тем самым дала понять, что между нами сложились особые, доверительные отношения. К тому же, раз уж я носил тебя на руках, то какое теперь «вы»? Как-то нелепо. А ещё ты закатила вчера сцену ревности, которая доказала твоё обострённое неравнодушие ко мне. Значит – я перерос статус дворецкого. Теперь  я не только твой помолвленный, но и возлюбленный, признаюсь, меня это радует.
 –  Какой ревности?  К кому?
 –  К твоей подруге, к Лидке.
  Варвара закрыла глаза  охватила голову руками и застонала.
 –  Кажется, я вспомнила… Это было ужасно…  А то, что ты видел всё моё безобразие – это ещё ужаснее...
 – Это был забавно…. Во всяком случае, я видел тебя и в весёлом настроении, и в гневе, причём – всё  искренне. Я нашёл, что ты замечательно танцуешь. Потому – не очень волнуйся. Всё остальное – от ситуации и твоих подруг, которые немного перебрали и, что называется,  отпустили вожжи. Ну… бывает.
 – Особенно Лидка… Тоже мне, «яркая»… додумался! Что ты так смотришь? Не смотри, я наверно, сейчас выгляжу, как ведьма… Уходи, мне надо встать.
  Я взял из её рук выпитую чашку и удалился.


   Варвара  спустилась в столовую не скоро, немного бледная и молчаливая, в дождевом плаще и  с зонтиком. На предложение позавтракать она ответила отказом.
 – Мне сейчас лучше прогуляться. Пойдём вместе.
  Я выглянул в окно.  На улице  по-прежнему шел дождь, обозначивший рождение осени,  правда, теперь он был  очень мелким и от этого скучным и тоскливым.  Варвару это,  однако, не смутило, поэтому мне ничего не оставалось, как облачиться  по-осеннему, и  мы вместе двинулись вдоль улицы,  под  мокрыми липами, с которых то и дело срывались тяжелые крупные капли. Они гулко ударяли по ткани зонтика, который я держал в правой руке, слева, держа меня под руку, прижалась Варвара, мы шагали, стараясь попадать в ногу, и старательно обходили серые лужи. В городе было почти безлюдно, лишь изредка по улице проезжали легковые машины.
На центральной городской площади Варвара остановилась.
 – Ты что молчишь? – спросила она и заглянула мне в лицо.
 – Да так… хорошо, – ответил я, – может, повернём  обратно? Я заварю тебе горячий кофе.
 – Лучше чай. У меня есть замечательный липовый мёд.

     Придя домой, я заварил крепкий чай и достал из холодильника остатки торта. На этот раз моя госпожа не стала отказываться от угощения,  её лицо после прогулки заметно посвежело. Я по-прежнему молчал. Варвара положила ладонь на мою руку.
 – Виталий, давай всё-таки поговорим. Вчера вечером что-то изменилось….Как ты думаешь, что у нас с тобой будет дальше?
 –  Ты имеешь в виду – буду ли я и дальше носить тебя в спальню на руках?
 –  Не притворяйся, ты и сам знаешь, что я имею в виду! Хотя, между прочим,  и это тоже.
 – А дальше, дорогая Варвара Степановна, будет вот что.  Через несколько дней мы с тобой поедем в Москву. Я твоих подруг видел, а теперь я хочу, чтобы ты увидела и моих друзей. Они, конечно, совсем другие, по сравнению с твоими слегка занудные, но в общем,  люди интересные. По старой традиции мы каждый год собираемся в начале сентября, в день рождения Вадика – самого старшего из нашей троицы. Кроме нас и тебя там больше не будет никого. Кстати, все они холостяки, смотри, не влюбись, а то  побью веником!
 –  Даже не знаю, что мне надеть…
 – «Во всех ты, душечка, нарядах хороша»!
 –  Всё-таки – Москва!
   Оставь! У этих ребят нет привычки вглядываться в дамские наряды. И не думай, что они  «ах какие образованные и ах, какие умные». Мужики как мужики.
 – А где мы будем жить?
 – Имеется однокомнатная квартирка, которую я передал моему племяннику. Сейчас его в городе нет, но второй ключ у меня имеется. Не хоромы, хотя переночевать вполне можно.
 – Понимаю,–  Варвара улыбнулась и опустила глаза.
 – Ты расскажи-ка мне лучше, моя госпожа, как у тебя дела, что-то в последнее время ты ходишь грустная, безо всякого оптимизма. Я надеюсь, причина не во мне?
 – Нет, нет, что ты… Просто у меня денежные дела совсем покатились вниз. Продаж нет, деньги заканчиваются.  Я боюсь, что моё дело  совсем провалится, и  на что жить – непонятно. Конечно, запас есть, но он невелик и хватит его ненадолго. А самое главное – нет видимых причин.
 – А может, твои бабульки-продавщицы плутуют?
 – Вряд ли, – Варвара на секунду задумалась, потом добавила, – Я почти всех из них давно знаю. Но иногда и проверяю, так, больше для их спокойствия. Понимаешь, обманывать меня им не выгодно, я же могу лишить их заработка, а другого у них нет. В общем, ничего не понятно.
 – А давай посмотрим, где в городе и окрестностях ещё продаются табачные изделия.  Вот, хотя бы завтра с утра, сядем и покатаемся.
 – Ну… давай, - Варвара пожала плечами, – только что это даст?
 – Что-то даст, посмотрим.

    Чтобы осуществить задуманное пришлось потратить большую часть понедельника. Мы объехали все улицы, площади, обошли речной и железнодорожный вокзалы, заглянули на автостанцию. Я попросил Варвару записывать в блокнот  все места, где имеются заведения, торгующие сигаретами. Результат оказался неутешительным. В относительно небольшом городе  появилось более тридцати магазинов и магазинчиков, ларьков, кафе и прочих заведений, где шла  активная табачная торговля. Кроме того, на самых больших перекрёстках,  невесть откуда, появились однотипные  новенькие будки с вывесками «Табак», принадлежавшие, видимо, какому-то одному хозяину. После нашей поездки Варавра совсем расстроилась и ушла к себе до самого ужина. Когда мы сели за вечерний чай, она грустно спросила:
 – Ну, и что мне теперь делать? Что происходит, может, подскажешь, профессор?
 – Что происходит? То, что называется капиталистической конкуренцией. У тебя появился конкурент, очень сильный, намного более богатый и оборотистый, чем ты.  Эту конкуренцию ты выдержать не сможешь. Мой тебе совет – побыстрее продай свой склад вместе с товаром и займись чем-нибудь другим.
 – О чём ты говоришь? Чем я могу заняться?
 – Например, своим любимым сыром,  здесь  никто не сможет с тобой соперничать. Надо же когда-то начинать исполнять мечту!
 – Для этого, между прочим, нужны немалые средства.
 – Для этого надо сначала подсчитать, какие именно. К тому же стоит подумать, нельзя ли использовать, хотя бы частично, тот цех, в котором ты работала. Ты ведь ещё говорила, что кто-то готов тебе помочь. Словом, эту идею надо хорошо обдумать.    
  После ужина Варвара ещё долго сидела за столом, задумчиво глядя на качаю-ийся маятник монотонно тикающих настенных часов.
 После трудных ночных раздумий она сообщила мне, что решила воспользоваться моим советом и что это налагает на меня некоторую моральную ответственность. Оставшуюся часть времени до поездки в Москву  она решила посвятить ревизии своего склада и поиску покупателя.
  Покупатель нашёлся  на удивление быстро.  В пятничный полдень  в гостиной раздался телефонный звонок, Варвара сообщила мне, что у неё на складе появился претендент на покупку и попросила приехать, что я незамедлительно  и сделал.
  По складу расхаживал  классический  «хозяин жизни»  90-х годов –  по виду не то аферист, не то главарь местной мафии. Невысокого роста, с обвисающими щеками и гладко выбритой головой, в длиннополом, почти до пят чёрном плаще, он всем ви-дом пытался показывать свою значимость. Уставив на меня почти неподвижные, как будто оловянные глаза он  резко спросил у сидящей за столом Варвары:
 – А это ещё кто?
 – Совладелец помещения, – не дожидаясь ответил я, – с кем имею честь? 
 – Чего? – открыв рот, проблеял тип в плаще.
 –  Ничего. Документы покажите, пожалуйста. Я вас не знаю, а склад – дело серьёзное. Я должен быть уверен, что он не будет использован во зло.
 –  А, собственно, на каком основании ты это требуешь?

 Здесь я должен  сделать одно отступление, некоторым образом объяснющее мою невероятную смелость, которая заставила удивиться и Варвару. Дело в том, что поскольку наш НИИ, в котором я работал до «демократии», официально не был распущен, и я официально ещё был его сотрудником. По этой причине у меня  осталось весьма интересное удостоверение, которое не раз выручало в неприятных ситуациях общения с некоторыми должностными лицами (чаще с  инспекторами ГАИ). Этот уникальный документ представлял собой крупные красные «корочки», на которых снаружи не было ни одной надписи. Зато внутри они содержали плотную бумагу с водяными знаками, а на ней было напечатано:    

               
                Удостоверение  № А-416-Т

    Солодов В.А.                Сектор РЦ -317Л
Звание        майор                Учреждение № 82 МО
Должность  зав. сектором   
       

  Номера, разумеется,  в реальном документе были другими, но общий облик показан  довольно близко к реальному. Были ещё моя фотография в форме и гербовая печать, которая придавала максимум серьёзности и загадочности. Взглянув на это удостоверение гаишники и постовые, предпочитая не связываться, обычно сразу же отдавали честь и отпускали на все четыре стороны.
  На этот раз я также молча вынул «корочки», и, распахнув их, сунул в нос бритоголовому «мафиозо».
 
  Книжечка произвела на него впечатление  обрушившегося на голову снежного кома.  Его плечи опустились, он, кажется, стал ниже ростом, а на лице появилось подобие слабой, но явно подобострастной улыбки.

  – Простите, товарищ майор…. Я не знал… вот паспорт. Меня зовут Модест Хом. Можно просто Модест. Я как раз организую в городе сеть торговли курительными  товарами.
 –  Варвара Степановна, это, кажется, наш конкурент. Запиши данные паспорта. А вас я попрошу впредь быть поскромнее и повежливее.
 – Да, да… ещё раз простите.
 – Ладно. И какую сумму вы предлагаете за склад?
  «Хозяин жизни» помялся и назвал цену в долларах.
 – Это не серьёзно, господин Хом. Мы продаём не просто помещение, а ещё и весь товар. Так что – сумма должна быть как минимум, вдвое больше.
 – Это невозможно! – взвизгнул  Хом, –  я  лучше поищу другой вариант.
 – Воля ваша. А что, Варвара Степановна, я думаю, стоит попросить коллег проверить, откуда взялся этот «табачный король» и откуда у него доллары? Как ты думаешь?
 – Ладно, ладно, – простонал Хом и почти взмолился: – но всё-таки, может вас устроит не две, а хотя бы полторы цены?
  Я взглянул на Варвару, она глядела на меня с восторгом, едва не срываясь на смех.
 – Варвара, как, нас устроит?
 – Я думаю, можно уступить.
 – Имейте в виду, я расплачиваюсь наличными, – радостно объявил Хом и раскрыл свой объёмистый кейс.
 – Надеюсь, не фальшивыми? Имейте в виду – вздумаете жульничать – найдем моментально.
 – Товарищ майор! –  укоризненно промычал он и приступил к отсчёту купюр.

   Через два часа мы оформили сделку у нотариуса.
 – Вот и вся проблема, теперь ты опять богачка, мне не ровня! – пошутил я.
 – А что там у тебя за документ, от которого этот лысый со страху побледнел?
 – Ничего особенного, просто пропуск в мой институт. Между прочим, завтра – в Москву. Не передумала?
 – С чего бы? И не надейся.

  Москву мы выехали на электричке, решив, что машина будет нам только обузой, тем более, что придётся, и возможно не раз, поднимать «кубки хмельные».  Моя квартира располагалась в районе метро «Профсоюзная», в стандартном девятиэтажном доме. Мы поднялись в лифте на седьмой этаж и я, словно переместившись во времени, вошёл  в свой прошлый мир, в котором меня не было,  кажется,  уже целую вечность. В ноздри резко ударила смесь запахов варварски прокуренного воздуха и нестиранной одежды. Видимо, мой племяш  действительно вёл классический холостяцкий образ жизни, не утруждая себя решением мелких бытовых проблем.  Тем не менее, в комнате и в кухне был относительный порядок – я предупреждал его в последнем разговоре по телефону, что могу приехать на несколько дней, и, к его чести, он сделал правильные выводы. Изучать состояние жилища более подробно не было времени, поэтому,  прихватив с собой купленный у метро букет цветов и бутылку шампанского, мы направились к Вадиму Дубровину, имениннику и хозяину сегодняшней встречи. 
По какой причине наша приятельская группа оказалась столь устойчивой сказать  точно я не могу. Возможно, потому, что на работе мы составляли некое ядро, которому поручали самые сложные проекты. Со временем сложилось взаимопонимание и взаимодополнение  друг друга, в результате  удавалось выполнять практически все задания, в том числе  и те, что заведомо считались невыполнимыми.  Конечно, мы вместе проводили отпуска, но с нами в отпусках были и другие сотрудники. Конечно, мы вместе участвовали в празднествах, но в них тоже участвовали не мы одни.  Всё сложилось как-то само собой. При этом мы порой яростно спорили, иногда даже ругались, но от этого  наше товарищество не рушилось, оно продолжало существовать и, к счастью,  существует доныне.
  Вадим Дубровин  был старше нас лет на пять. Очень вдумчивый и практичный, склонный к разностороннему  анализу, он изначально отметал  скороспелые и прожектёрские идеи, которыми изобиловала наша молодая и неуёмная фантазия. Тем не менее, именно  с ним случалось наибольшее количество конфликтов. Вадим  был безнадёжно заражен вирусом  критики  всех и всего – начальников, подчинённых, чиновников, автомобилей, приборов,   магазинов,  железных дорог, самолётов и пр. и пр., но больше всего от него доставалось родной политической системе  и «дряхлому правительству» в котором, по его мнению, не было ни одного по настоящему дальновидного и мудрого человека.  Его критика была громкой и открытой, она всегда сопровождалась сравнениями с тем, что существует в «практичной и разумной Америке», вследствие чего в нашей лаборатории стали бывать представители  «соответствующих органов». В то время я уже руководил сектором,  и мне это совершенно не понравилось.
  Однажды его и меня вызвали в кабинет директора.  Дубровина поставили по стойке смирно и в доходчивых фразах объяснили, что, если ему всё так не нравится, то его могут освободить и от должности, и от воинского звания, а так же напомнили, что, не смотря на то, что ношение военной формы в институте не обязательно, доплату за звание он получает регулярно.  Вадиму ничего не оставалось, как покаяться и дать слово не выплёскивать свои эмоции, а мне – пообещать «усилить работу по его воспитанию».  После этой «проработки» он замкнулся и стал неразговорчивым, но, едва наступило время «перестройки», сразу воспрянул духом и снова заговорил. Он стал бегать по митингам, причислил себя к активным демократам  и почти перестал с нами общаться. На любое предложение трезво оценить происходящее, Дубровин пафосно отвечал :
– Я всегда был трезвым, не раз говорил, что вся эта система рухнет и наступят прекрасные перемены. Но вы меня не слушали.
       Перемены действительно скоро наступили, но они стали для Вадима скорее шоком, чем поводом к радости. Наш институт фактически прикрыли, прекратили платить жалование и, разумеется,  всяческие военные надбавки.  Я уже  писал, что большая часть специалистов пошла на Ленинский проспект, торговать микросхемами и инструментами  из своих рабочих запасов. В их числе оказался и Вадим, он пребывал в гневе и ярости, ругая уже новую власть.  Конечно, его было очень жаль, но пришлось напомнить, что и он в том числе способствовал такому обороту событий.
 – Нас предали, обманули, использовали, как дурачков, – отвечал он на упрёки, – мы боролись совсем за другие идеалы.
 – Вы – глупые и наивные мальчики, хоть и со степенями. История показывает, что все революции заканчиваются именно так, –  отвечал  на это я  и пытался его хоть как-то утешить.
  С этого времени Дубровин перестал интересоваться политикой, его суждений на этот счёт больше никто не слышал. И мы  после этого  не виделись целый год.

  Третьим в нашем содружестве был Артём Примак.  Артём был не научным сотрудником, а инженером, но таким, о каких говорят, что это человек с золотыми руками. Он умел изготовить любую деталь на любом станке, мог собрать и наладить любое, самое сложное устройство, отремонтировать всё, что способно ломаться.  В отличие от Вадима Артём был личностью весёлой, в основном  бесконфликтной и жизнерадостной. Он обожал внимание публики, умел привлекать его, очень мило пел и играл на гитаре. Дамы были от него без ума. По этой причине я всегда ему  завидовал, да и теперь побаивался, как бы он не окрутил Варвару своими чарами.
Едва мы вошли, Артём немедленно оценил пришедшую даму и попытался помочь ей снять плащ. Но она только усмехнулась и доверила это мне.
 – Артём, в прошлом инженер, ныне – музыкант, – представился Примак.
 – Вадим. – Дубровин встал с кресла, отвесил учтивый поклон и предложил сесть вместо него. 
 – Очень приятно, меня зовут Варвара.
 – Невероятно, мы опять втроём не смотря ни на что! Сколько же прошло времени? – воскликнул Вадим.
 – Не втроём, а вчетвером, – откликнулся Артём, обернувшись к Варваре, а не виделись мы  с прошлого сентября, с твоего предыдущего дня рождения.
 – Ну, так давайте за стол!

    Стол был, как и полагается, достойным старого холостяка. Бокалами служили маленькие гранёные стаканчики. В качестве закуски  предлагались сыр, колбаса, консервы из тушёнки, селёдка, овощи и картошка в мундире, а самое почётное место занимали   бутылки с водкой и минеральной водой.  Среди  этих  сугубо мужских напитков не было ни капли вина, и  я  с удовольствием поставил на стол шампанское.
 – Замечательно! – обрадовался Вадим, а то мы не догадались. А ведь знали, что ты привалишь с дамой. Давай, я открою.
 – Лучше я сам, у меня сейчас опыта поболее. Дай полотенце.
  Бутылка открылась с лёгким хлопком и прозрачным беловатым дымком, без выстрела пробкой и без пенного застольного  душа.
 – Ух ты! – удивился Примак. – А как это?
 – Уметь надо, здесь целая технология. Но раз уж ты, Артём, у нас «вещун сладкоголосый» – тебе произносит поздравление Вадиму и первый тост.
  Артём встал и поднял свой стаканчик.
 –  Дорогой Вадим!  Мы тебя знаем невесть сколько лет и, несмотря на твой занудный характер, нам с тобой всегда было интересно и хорошо.  Твои дни рождения мы отмечаем каждый год вместе, они служат нам ориентирами во времени.  На них мы не только чествуем тебя, но и  подводим итоги своей жизни за год, а это в высшей степени полезно и познавательно.  Мы признаем в тебе не только старшего по возрасту, но самого трезвого и прозорливого товарища. Оставайся таким и впредь и здравствуй, не забывай нас, и пусть никакие катаклизмы не  разрушат  наше с тобой единство. Ура!
  Вадим сидел неподвижно, устремив свой взгляд куда-то в бесконечность и, казалось, никак не реагировал на слова Примака. Когда тот закончил, именинник перевёл глаза на него и ответил ровным и грустным голосом:
 – Тронут. Очень тронут, ожидал от тебя более саркастической  репризы. Но, видимо, ты решил пощадить моё самолюбие ввиду присутствия леди. Спасибо.
 – Всегда пожалуйста, друг. А пить-то будем?
  Он выпил водку залпом, заглушил этот залп кусочком чёрного хлеба и снова налил.
 – Теперь – Виталий,
 – Я за себя и за Варвару. Главное Вадим, что мы живы-здоровы. Желаем тебе не терять силы, здоровье и надежды на лучшее! Ты знаешь, что все наши прошлые достижения без тебя  бы не состоялись. А раз так – будут и новые, я уверен. За тебя!
 – Вот это замечательно, коротко и ясно. Выпьем, а дальше согласно традиции – на правах старшего  и как хозяин руководить буду я. Не возражаете? Вот и отлично. Так  вот, прежде всего я думаю, надо поприветствовать в нашем кругу прекрасную даму и выразить ей почтение. Ваше здоровье, Варвара, мы рады, что вы согрели наше  чисто мужское сообщество.
 – Спасибо, и я рада, –  ответила она, слегка покраснев.
 – А ещё давайте вспомянем добром нашего славного Константина Лукича, который нас собрал и многому научил.  Вот уже почти пять лет, как он от нас ушёл…. Может и лучше для него, что не дожил до этого лихолетья и не увидел весь его ужас. Артём, ты, как самый младший, наливай.
  Варвара наклонилась ко мне и тихонько спросила:
 – Что-то твои други  частят – рюмка за рюмкой… Я начинаю за тебя бояться.
 – А ты не бойся, я никогда до конца не допиваю, – так же тихо шепнул я и, отпив небольшой глоточек, показал ей почти полный стаканчик.
 – Ну, а теперь поговорим, –  продолжил Вадим, – вспомним, как прожили этот год. Начну с себя.  Сначала приторговывал  всяким своим радиобарахлом, но выяснилось, что торгаш из меня – никакой. Бросил это занятие. Пошёл в центр занятости, там мне предложили место продавца-консультанта в магазине японских телевизоров. Вот там  полгода и тёрся. Вспоминать противно, сплошное угодничество, но что делать? Жить  ведь как-то надо.  А не так давно встретил старого знакомого, он сказал, что в «Лавке» работает, а специалистов там не хватает – многие дёрнули в бизнес за «зеленью» (12). Вот, сейчас пытаюсь оформиться. Может повезёт…
 – А «Лавка» - это что? Тоже магазин? – спросила Варвара
Мы  засмеялись, а Вадим пояснил:
 – Нет, это Конструкторское бюро им. С.Лавочкина, там занимаются космической техникой.
 –  Что ж, вариант дельный, – заключил Артём. – А вот у меня всё пока как-то беспросветно. Всё что удалось – это устроиться в мастерскую по ремонту бытовой техники и металлоизделий. Там и торчу, – он глубоко вздохнул, потом улыбнулся и добавил: – Но  отдушина всё-таки есть – пою и играю на гитаре по вечерам в одном кафе. Между прочим, приличные деньги. Так что от голода не паду!
 – Если мне удастся определиться в «Лавке», я тебя точно перетащу.
 – Не факт, – вставил я ехидным тоном, – только если обеспечишь место, где будут платить больше, чем мандолинщику в таверне. У них ведь как – если просто поёт, это одна цена, а если и слезу вышибает – совсем другая. А чувствительные романсы он, точно, знает, потому шансы на заработок очень велики.
 – Язва! – незло ответил Артём,  – Ты лучше расскажи, где ты встретил такую очаровательную спутницу? Не таись! И вообще, где ты, куда пропал?
 –  А я, мои дорогие живу в городе Ракитино, в доме Варвары Степановны и выполняю обязанности дворецкого, повара, шофера и все остальные  для обеспечения достойного существования. И доволен!
 – Варвара, это что правда? Как вам удалось стреножить этого удальца?
 – Варвара   меня не стреножила. Наоборот, она проявила настоящую доброту и высокий гуманизм. Когда я ехал в Никишкино на дачу, то попал в аварию. Она меня подобрала, обогрела, вылечила и оставила при себе до полного выздоровления. Я ничего не приврал? – спросил я взглянув на неё.
 – Почти ничего, так, самую малость…– она вспыхнула и улыбнулась, – на счёт аварии  – всё точно.
 – И как он, со всем справляется, – осведомился Вадим, – на счёт уборки и всяких ремонтов я не сомневаюсь, но чтобы поваром?!
 – Он прекрасно умеет всё, – сказала Варвара и неожиданно погладила меня по голове, – он у вас просто уникум.
 – Что ты пристал к женщине! – сердито прервал  я Вадима, прямо-таки нескромное  любопытство.
 – Не будь феодалом, – Артём поднялся со стула и потянулся очередной раз к бутылке, – нам же интересно!  А чем вы занимались там, в… как его… в Ракитино?
 –  Я вижу, у вас тут всё говорят по-честному, без утайки. Ну, правильно, как у настоящих  друзей. Тогда и я  - всё как есть. Чем только не занималась… В Турцию ездила, барахлом торговала, потом сигаретами. А иначе у нас в провинции выжить невозможно, всё что работало – и автозавод, и молочный комбинат – всё развалено, всё стоит.
 – Это понятно, – снова заговорил Вадим, – а раньше… до демократии вы что делали?
 – Раньше я была начальником сырного производства. У меня в подчинении было больше пятидесяти рабочих, транспорт, холодильное оборудование и много чего ещё. Наши сыры считались одними из лучших. Приезжали в гости швейцарцы – даже они их хвалили.
 – Варвара, между прочим, в сырах разбирается  мастерски. Может по виду и вкусу определить и сорт, и качество, – прихвастнул я и гордо посмотрел на Дубровина.
 – Правда? А  вот этот как, ничего?– удивился  он  и подал ей ломтик сыра с тарелки,
Варвара взяла его в руки внимательно осмотрела и перегнула пополам, потом вернула  назад, даже не попробовав.
 – Этот сыр задуман как «Российский». А на деле получился продукт невысокого качества и наверняка не очень вкусный. Видите – он беловатый  и при перегибе сломался. Значит – недостаточно выдержанный, думаю  недели на три, не меньше. А форма и размеры  дырочек таковы, что он наверняка вызревал при меняющейся температуре. Настоящий «Российский» должен быть однородным, мягким и желтоватым. И дырочки мелкие в форме звёздочек.  У этого, кстати,  и жирности не хватает, простым глазом заметно.
 Мои друзья сидели молча, словно на лекции, и  смотрели  на неё восхищёнными глазами.
 – Фантастика! – воскликнул Артём, – Можно пригласить вас в качестве эксперта, когда я пойду в магазин?
 – Долго ехать придётся!  – отшутилась Варвара и  бросила на меня короткий и гордый взгляд.
 – Я вижу, вы просто мастерица. Слышь, Виталий, оказывается, в мире есть знания нам недоступные и более важные, чем наши. Ты должен гордиться этой  женщиной.
 – А я и горжусь.
В комнате повисла пауза, которая  стала затягиваться.
 – Чего  затихли, орлы? – нарушил молчание Вадим. – У нас здесь присутствует выдающийся музыкант, бард. Артём, гитара с собой? Давай  нашу, походную.
 Артём тронул струны, подкрутил колки и запел мягким негромким голосом:


 «Рюкзаки захватим нАдолго,
  Пусть родные нас не ждут…
  Где вдали  озёра-радуги
  Мы проложим свой маршрут»…

 – дружно подхватили мы с Дубровиным и  старый туристский марш, исполняемый не очень стройными басовитыми голосами загремел, слегка резонируя в стеклянных плафонах люстры.
 Варвара с интересом слушала и на вопрос, понравилось ли ей наша песня,  лишь скромно улыбнулась.

 – Я продолжаю, друзья,  это моя любимая:


      «Города, города крепко держат всегда,
      Не дают уходить, не спешат отпустить.
      Навещает беда, убегают года,
      Можешь выть, можешь пить, но не смей уходить.. .» (13)

  Как полагалось при исполнении подобных песен, мы молчали, изредка прикладываясь к стаканчикам, и делали вид, что предаёмся философским раздумьям, а исполнитель купался в собственном самовыражении. Я, честно говоря, от таких  концертов изрядно уставал, а однажды  даже опозорился в глазах тонкой интеллигентной публики, заснув и захрапев во время выступления одного известного исполнителя. С Артемом была особая ситуация – мы, как друзья  и коллеги обязаны были его слушать для  сбережения его же душевного спокойствия.
   
 – Теперь– лирическая, – объявил Артём.
Пристально глядя на Варвару, он перебирал струны и  зазвучала не мелодия, а  скорее вкрадчивый речитатив:

   «Ходит грустный медведь,
   Бродит грустный медведь.
   Отчего грустит медведь?
   Рано начал он седеть.
         Эх, рано!..
    ………………………….
   А еще грустит медведь
   Оттого, что очень хочет выпить.
         Водки.
   Ах, где бы ему денег раздобыть?
   А может, свою шкуру заложить?... » (14)

     Варвара, которая до этого момента с трудом сдерживала смех вдруг захохотала в голос, прервав таким образом вдохновенное  исполнение  бардовского шедевра. Она смеялась до слёз, потом, успокоившись,  внимательно посмотрела Примаку в лицо.
 – Артём, дорогой, что это за чушь? О чём это вы, какой грустный медведь? Петь что-ли совсем не о чем?
 – Ну, как о чём… о том, что тоска. Ну и…вообще, разве не понятно?
 – Мы с вами, Варвара Степановна, люди тёмные и не понимаем всех тонкостей интеллигентной души, – не удержался и съязвил я, – тоска – это её основное состояние, потому она и требует водки.
 – Не тоска это, а глупости и сплошное нытьё и ни о чём – только настроение портить. Напускаете на себя Бог знает что. И какая здесь, в столице может быть тоска?  Тоска бывает только от безделья и лени!  Вот в Ракитино, правда, бывает тоскливо, но мы таких песен не поём. Правда, у нас там тоже есть кружок, где любят постонать, они даже когда-то концерты устраивали, только те концерты очень скоро всем надоели, теперь эти ребята гундят в основном для себя. –  Варвара снова засмеялась, потом добавила: – Вот ваши друзья делают вид, что им нравится это слушать, а сами, гляжу, потихоньку зевают. Голос-то у вас хороший, а петь лучше о другом.
 – Критика, конечно, дело святое – обиженно ответил Артём, – но я пел то, что у нас в ходу. Не понравилось – что ж, дело вкуса…– он отложил гитару в сторону, – пойте развлекайтесь тогда  сами, что ли…
 – А что,  давайте попросим Варвару! – предложил я, пусть попробует.
 – Могу и попробовать, – спокойно согласилась она, – Артём, подыграете?
 – Ладно, попытаюсь…

 Мелодия полилась  тихо, сначала без слов, и, только  когда  стала   чётко различимой, зазвучали  слова  песни:

«Липа вековая над рекой шумит,
Песня удалая вдалеке звенит.
Луг покрыт туманом, словно пеленой,
Слышен за курганом звон сторожевой…»

  Артём, перебирая лады гитары, быстро нашёл гармонию, и голос Варвары зазвучал в полную силу. Песня лилась  просторно но в то же время лирично и удивительно трогательно. Артём, осторожно перебирал струны гитары, стараясь не выделяться  излишней громкостью.  Вадим слушал, прикрыв глаза рукой, а  когда воцарилась тишина, вскочил и громко выкрикнул:
 – Браво!! Тысячу раз браво!  Вот, это – настоящее, родное,  от души и от сердца. Всё в этой песне – и судьба, и жизнь, и горечь утраты. Спасибо, Варвара, вы меня тронули до самого сердца!
  Артём, встав со стула, склонил голову и  с  тоном раскаяния произнёс:
 – Извините, Варвара Степановна… Я потрясён и повержен, я вас недооценил. Позвольте Вас обнять!
 – А это вы у него спросите, – смущённо ответила она и кивнула в мою сторону.
 – Перетопчешься, – сердито  возразил я и отодвинул его в сторону.
 – Варвара Степановна, умоляю, можно ещё? – попросил Дубровин и опустился перед ней на колено.
 – Ну, что вы… не надо, – она окончательно смутилась, покраснела и  успокоила его, – конечно же, я могу ещё.    
  Варвара исполнила ещё три песни, за каждую из которых мы выпили отдельно. По виду Варвары я почувствовал, что она устала.
  Поднявшись со стула  я наполнил стаканчики.
 – Предлагаю тост в честь певицы, которая поистине украсила наш праздник. И я думаю, нам пора расходиться – Варвара Степановна утомилась, ей надо отдыхать.
 –  Вы всегда будете желанной гостьей в моём доме! – провозгласил Дубровин.
 – А я предлагаю ангажемент в нашем кафе – успех будет ошеломляющий.
 – Знаю твои ангажементы, – я показал ему кулак и взял Варвару
за локоть. – Нам пора домой, Варенька.
             
  Варвара резко повернулась ко мне распахнутыми от удивления глазами. Я, ничего больше не сказав, помог ей одеться. Мои друзья провожали нас до самого  метро и настоятельно просили, чтобы мои визиты (разумеется, вместе с ней) стали более частыми. До самой двери   квартиры  на «Профсоюзной» мы не сказали друг другу  ни слова, а когда вошли, Варвара  рывком сдёрнула с себя плащ и бросила его на стоявший в прихожей стул.
 – Это что, насмешка? Зачем ты меня так назвал, да ещё при всех?
 – Как?
 – Не придуривайся, отвечай!
 – Варенькой?...Ну, во-первых потому, что  мне ужасно нравится имя «Варенька», очень ласковое и мягкое имя. А  во-вторых, потому, что  сегодня – ровно три месяца со дня нашей первой встречи. Поэтому я уже не раб я совершенно свободный человек и имею право говорить с тобой просто как с женщиной. Я честно выполнил наш договор, как и обещал.
 – Понятно… – Варвара беспомощно опустилась на стул, – ты свободен и ты собираешься уходить. Я так и знала, так и знала!!  И все эти твои обещания  про помолвку в Никишкино, тост в день рождения – это пустые слова, враньё…
 Она заплакала навзрыд, закрыв лицо руками и не обращая никакого внимания на мои попытки как-то её успокоить, потом она неожиданно затихла и повернула ко мне заплаканное лицо.
 – А ты подумал, как я теперь буду без тебя жить? Неужели ты слепой, не видишь, что  я не смогу быть одна, что я люблю тебя, дурака?... Мне вовсе не нужен был никакой раб, мне нужен был ты, просто я хотела, чтобы ты остался со мной… Не уходи, пожалуйста… хочешь, я буду твоей рабыней, буду всё для тебя делать, можешь на мне не жениться… Только не бросай… прошу тебя.
  Я поднял ее со стула, обнял за плечи и вытер своим платком её слёзы.
 – Какая же ты глупая, Варенька. Ты мне нужна не как рабыня, а только как лю-бимая женщина, как жена. И никуда я от тебя не уйду и никому не отдам… Ты не против?
  Всё ещё всхлипывая, она кивнула головой и прижалась к моим губам. Немного успокоившись, я поставил чайник и  мы сели за стол друг против друга,
 – И что ты во мне нашла – не молод, не красавец, не атлет…
 – Помнишь, когда Федя вытащил тебя из битой машины в крови, в ссадинах и синяках, потом стал угрожать, я ожидала услышать, как обычно бывает, ругань. А ты – «сударыня»… Ты был человеком из другого мира, это так завораживало...
 – На самом деле, когда я увидел тебя, такую лёгкую, такую красивую, мне показалось, что эта авария – перст судьбы, потому и предложил себя продать в рабство. Я, собственно, на это и не надеялся, а когда остался рядом с тобой, делал всё, чтобы тебе понравиться.
 – Что же ты раньше мне не сказал?
 – Я боялся… Скорые романы быстро заканчиваются, я же тебе говорил…

  В ту ночь спать нам не довелось,  и это была самая замечательная ночь в моей жизни.

Вот, собственно, и вся история.  Осталось только  написать

Э  П  И  Л  О  Г.

  С тех пор прошло уже пять лет. Варвара теперь – моя жена, у нас подрастает сын Андрейка.  Когда мы очень заняты, с ним с удовольствием  проводит время Дарья Петровна.
  Теперь – о судьбе трубки Купера.  Когда мы возвратились в Ракитино, я рассказал Варваре всё, что касается этой вещи,  и отдал трубку ей.   Она  внимательно ос-мотрела реликвию и грустно сказала:
 –  Вот ведь как, а я не знала, что Тихон Иваныч был  настоящим героем… Моя крёстная никогда об этом не рассказывала, да и никто не спрашивал. 
  Варвара молча встала и  ненадолго вышла, а вернувшись, поставила на стол небольшую деревянную шкатулку.
 – Это папино, – она подняла крышку, и я  увидел два ордена  Красной Звезды  и несколько медалей, – он тоже был на войне, как я помню, в артиллерии. И тоже рассказывал очень мало, а теперь уже и не спросишь, Царство ему Небесное… Я думаю, что эта трубка дороже любых денег, и продавать её мы не будем.
  Она осторожно положила трубку в шкатулку с орденами. Я обнял её за плечи и негромко сказал:
 – Спасибо тебе, моя  дорогая Варенька, другого я и не ожидал…

  Варваре я вообще не перестаю удивляться! Она всё-таки исполнила свою мечту – на вырученные от продажи табачного склада деньги частично восстановила производство сыра! Пока его выпуск невелик, но сыр действительно хороший и выручка уже пошла, а Варвара готовится к расширению производства. Желающих включиться в работу немало, пока больше, чем возможностей их принять. На первых порах я активно помогал ей восстанавливать оборудование и теперь тоже немного знаю, как делается этот продукт.  Труднее всего было с поставками сырья,  но  моя жена оказалась на редкость настойчивым  и  активным организатором. Она  несколько раз ездила в Никишкино и всё-таки уговорила главу района  организовать кооператив и привозить ей молоко. Сбор молока и его охлаждение возглавила Софья Павловна.  Ко всему прочему Варвара  добилась в городском управлении культуры  восстановления Ракитинского хора, она ходит на репетиции и платит зарплату его руководителю из доходов сырзавода.
  Мы полностью привели в порядок наш дом, я выбросил из кладовки весь ненужный хлам, вставил окна и теперь там оборудован мой кабинет.  Через полтора года после  нашего скромного бракосочетания, я увидел, что в  политехническом институте, что находится в областном центре,  объявлен конкурс на замещение должности профессора кафедры  радиоэлектроники.  Это от нас недалеко – всего в тридцати минутах езды на электричке. Я немедленно приехал туда  и выяснил, что на самом деле никакого конкурса практически нет. Прежний  профессор нашёл более выгодное место где-то в Европе, а других кандидатур не имеется, поскольку зарплата предлагается весьма скромная. Я сдал документы, был принят и утверждён. Теперь я – действительно профессор, заведую кафедрой  и руковожу лабораторией цифровой обработки радиосигналов, то есть занимаюсь  практически своим прежним делом, но уже в абсолютно гражданской структуре… ну, скажем, в почти гражданской.
  Но самое интересное касается Фёдора. Однажды к нашему дому подъехала «Газель» и из неё вышли  Фёдр и моя сестра Тоня.  Они вынули из салона объёмистые сумки с гостинцами – салом, копчёностями,  мочёными яблоками, мёдом  и прочей всячиной.  Сначала мне на шею кинулась Тоня,  потом Федя  приобнял меня так, что после этого ещё долго болели бока.  Он, кажется, стал  ещё более внушительным по размеру, перестал брить голову, обрёл аккуратную причёску, а потому потерял всякое сходство с братками.  Он отлично вписался в хозяйство Антонины , а после того, как на ней женился, превратил её усадьбу в настоящую многопрофильную ферму. И местная криминальная знать, и  мелкие районные чиновники, глядя на него, моментально забывали о любых вариантах поборов и притеснений.
   Мы с Варварой устроил ужин с выпивкой, и Федя, улучшив момент, признался:
 – А я-то, дурак, прибить тебя хотел где-нибудь в укромном местечке, когда увидел, что у вас с Варькой симпатия получается… Ты мне как глаза открыл и голову от дурных мыслей вычистил. Только теперь настоящая жизнь и началась.
 – Ты не забывай, что мы теперь – родственники, и ты должен меня беречь…
 Жёны в это время болтали о своём, а растащили нас, пьяненьких, уже после полуночи.

  Осталось ещё рассказать о моих друзьях-товарищах.
  Вадим Дубровин успешно устроился в «Лавку», и довольно скоро стал одним из ведущих специалистов в своей области. Конечно, ему очень пригодился багаж наших общих наработок, но я совсем не жалею, что он использует и мои результаты. Главное – на пользу! Ему стоило большого труда перетащить к себе  Артёма – тот стал быстро и прочно врастать в своё кафе, исполняя за деньги пожелания посетителей, получал немалый доход.  Хуже всего было то, что ему  постоянно «подносили» за исполнение, что однажды привело его в кабинет нарколога.  Пришлось срочно бросать кабацкие подмостки и просится к Вадиму.
  Вадим  с трудом уговорил своё начальство взять под его личную ответственность на работу Примака, о котором кадровики уже навели надёжные справки.  Гитару Артём забросил,  объясняя это тем, что такая «подруга» до добра не доведёт. Вадим предлагал перейти в «Лавку» и мне, но я отказался и сказал, что мне нравится вести преподавательскую работу.

  Квартиру, доставшуюся по наследству от родителей я продал. На эти деньги  мы с Варей обустроили избушку в Никишкино и теперь с удовольствием ездим туда на отдых.
А на первый же день рождения Варвара  подарила мне новую и, вероятно, очень дорогую трубку.

  Это, собственно, всё, что я хотел поведать.
  Иногда я думаю – Чем  же всё-таки это была  та авария?  Случайностью? Предопределённостью судьбы?   Трудно сказать. 

        А вы как думаете?

         


(1)   Исключительно ради того, чтобы не ставить в неловкое положение участников  повествования, а также исключить попытки посещения упоминаемых мест любопытствующими, которые могут создать неудобства  коренным жителям,  все имена персонажей  и географические названия изменены…

(2)- Аббревиатура ЧМО понимается по-разному. В армии : Человек Московской Области (не любят),  на граж-данке: Человек Мешающий Обществу… Я думаю, что  в более вероятном варианте – чмокающее, беспо-мощное и ничтожное существо.

(3) ПВО – ПротивоВоздушная Оборона. Шуточные расшифровки аббревиатуры – «Пока Война Отдохнём» или «ПолуВоенная Организация» лишены основания, как убедился автор на своём опыте.

(4)Зампотех – сокращение не имеет никакого отношения к потехе, оно означает: «заместитель по технической части».

(5)  Хавало –  еда (от полу-уголовного слова «хавать», т.е. кушать).

(6)  Шнырь – как  я узнал позже, в местах "не столь отдалённых" так называют уборщиков. Подозреваю, что в миру  тех, кто отбывает сроки за пренебрежение законами, шнырь – едва ли не  самый низкий титул в иерархии.
    
(7)  Правды ради, должен сказать, что я не видел ни одного фильма с его участием, но знаю, что когда они вы-ходили в США, вся Америка  была готова носить этого красавчика на руках, особенно её дамская  часть.

(8)  Если кто не помнит – Меркурий – древнеримский  бог торговли и  её естественных придатков – плутовства и обмана.

(9)Св. Лаврентий  известен как покровитель поваров, в основном,  в католичестве.

(10)Б/у – бывшее в употреблении. Исключительно распространённый в 60-е – 90-е годы тип изделий как отечественной, так  и зарубежной промышленности.

(11)   Данила-мастер из сказа П.Бажова "Каменный цветок" действительно был крепостным.

(12)   «Зелень» - в 90-е годы так называли американские доллары – валюту, которая ходила параллельно с рублями. Своё название  она получила из-за зеленоватого цвета купюр. По этой же причине было ещё одно на-звание долларов – «капуста»

(13) А. Крупп, «Города»

(14) Некогда популярная среди утончённой интеллигенции песня Б.Полоскина