Нештатная ситуация

Размашистая океанская волна плавно раскачивала  большую резиновую лодку. Словно и не было той ужасной ночи, когда  озверевшие  пенные волны швыряли беззащитное суденышко с гребня на гребень,  опрокидывали его в бездонную пропасть морской пучины. На залитом водой дне лодки от борта к борту болталось обмякшее тело человека. Его голова  еле выглядывала из спасательного жилета, волосы и лицо были серыми от морской соли. Но жизнь еще теплилась в этом теле. Мозг фиксировал звон тишины и легкие всплески воды о борт лодки. Слепленные соленой водой веки не открывались, но через них пробивался  свет. Значит, сейчас день, еще один день этого кошмара. Неужели вот так, посреди моря в резиновой лодке, окончит он свою жизнь. Скорее всего, при очередном  шторме лодку  разорвет в клочья. Но ему это уже будет безразлично. Как у прибора, в котором садятся батарейки, энергия поступает  только  на  самые важные узлы, так и мозг отключил связь со всеми органами чувств. Где  и в каком положении находились руки и ноги, их бывший хозяин не чувствовал. Теперь они сами по себе болтались в воде. Удивительно, но страха перед неминуемой и скорой  смертью не было…
*   *     *
 Мне ещё только сорок лет. Жизнь складывалась довольно удачно. Семья, хорошая работа, друзья, заманчивые перспективы. В этот отпуск на Сахалин я рвался, как никогда раньше. Казалось бы, все было против этой поездки.  Неожиданный приступ болей в животе, больничная койка и озадаченный взгляд  доктора, который на мой вопрос: « Что со мной?»,- после длительной паузы сказал: «Понятия не имею». Все врачебные доводы рассыпались о мой здоровый организм.
Потом пришло приглашение из Германии на презентацию моей книги. Но вопрос с поездкой разрешился сам собою: визу я  не успевал сделать к  сроку. А все из-за того, что приглашение, прежде чем попало ко мне, слишком долго отлёживалось в  кабинетах разного высокого начальства.  Пашка,  мой друг на Сахалине, к которому собственно я и собрался ехать,   позвонил и сообщил, что должен на два-три дня улететь  во Владивосток в Управление. Но даже это меня не остановило. Мы решили, что я тоже прилечу во Владивосток, а оттуда мы вместе полетим на Сахалин. И все бы сложилось благополучно, если бы не мои  дурацкие  шуточки, которые, к сожалению, не каждый понимает.


Отпуск на Сахалине подходил к концу. Переполненный впечатлениями от увиденного на острове, в последние дни перед отъездом  я маялся от безделья и даже уже стал жалеть, что не улетел домой неделей раньше. Ведь через три дня мой день рождения. Законный сороковник я мог бы отметить в хорошем ресторане с кучей друзей и родни. Пашка, зная мою страсть ко всяким приключениям и новым местам, предложил мне остаток времени провести с пограничниками, которые отправлялись на заготовку рыбы и икры.  Я с радостью согласился,  и следующим утром мы уже бороздили море на большой японской резиновой лодке с двумя мощными моторами. Вторая группа нашего отряда добиралась до места на УАЗе. Речка, в которой мы должны были ловить горбушу, оказалась совсем узкой и мелкой. Первый день я с интересом наблюдал за браконьерами в погонах. Они ловко перегораживали речку запрудой,  а потом словно из  бочки с бурлящей водой доставали рыбу и кидали её на берег. Смотреть на эту изодранную в клочья рыбу не доставляло удовольствия.
   Как  же все-таки устроен этот мир. Рыба, появившаяся  на свет из икринки в верховьях этой речки, нагулявшись по морям и океанам,  возвращается  в  эту  же речку, чтобы наперекор быстрому течению, через острые камни и пороги пройти свой последний путь к тому месту, где родилась. И, отложив икру,  окончить свой недолгий век.  Все берега речки устланы безжизненными изодранными тушками горбуши. Говорят, что японцы в бытность свою на Сахалине  утилизировали рыбу и производили из неё органические удобрения,  которые экспортировали на материк. Но, с приходом на остров новых хозяев,  рыбу перестали собирать и даже обосновали это с научной точки зрения. Якобы трогать мертвую рыбу нельзя, так как она является питательной средой для речной фауны. Чего не придумаешь для оправдания собственной бесхозяйственности. А все от того, что мы живем в очень богатой стране  и не ценим этого.
   Такие мысли приходили мне в голову,  когда я смотрел на зарыбленные берега. Между тем, погранцы делали свое браконьерское дело. Собственно рыба им была  не нужна. Заготавливали только икру. Вспарывали брюхо тушки  и вынимали икру. Затем освобождали её от пленки, солили, сцеживали тузлук  и  раскладывали в пластиковые ведра с крышками.
     Уже на второй день мне надоело смотреть на эту поножовщину и откровенное издевательство над живыми существами. Было очень жаль этих героических рыбьих мамочек, которые ради продолжения рода преодолевали труднейший путь. И когда до цели им осталось пройти последний километр, а может быть даже несколько метров, безжалостные хищники в образе людей устроили им настоящий харакири.
     Взяв патроны и ружьё, я сказал старшему группы, капитану Семёнову, что отправляюсь покататься на лодке и поохотиться. Договорились, что через два-три дня  я вернусь. Знай  я, какую злую шутку сыграет со мной эта договоренность,  разве я стал бы так шутить. Конечно же, я не собирался даже   одну ночь провести в лесу. Максимум через пять-шесть часов   надеялся вернуться.  А пограничники,  привычные к длительным одиночным отлучкам, отреагировали на мое заявление вполне серьёзно. Таким образом, я сам, без видимых на то причин,  в случае нештатной ситуации лишил себя поддержки  со стороны пограничников. Да и какая такая нештатная ситуация  могла произойти во время небольшой прогулки вдоль побережья.
    Погода была благоприятная, легкий бриз скользил по морской глади, солнце уже не  жаркое летнее, но еще теплое сентябрьское ласкало мою правую щеку. Лодка уверенно рассекала воду, и через сорок–пятьдесят  минут  ее нос уткнулся в прибрежную гальку. Место причаливания  я определил спонтанно – куда взгляд упал, там и остановился. Лодку вытащил на берег, а сам направился к ближайшей сопке.
    До чего же красив Сахалин ранней осенью. Стоит  чуть повыше забраться на сопку,  чтобы увидеть  удивительную картину. Словно гигантским  одеялом, сшитым из разноцветных лоскутов,  укрылись сопки в ожидании скорой суровой зимы. Красные, желтые, зелёные цвета и оттенки на фоне синего неба  завораживают, и трудно отвести взор от этой природной фантазии.
    Первая же поляна одарила меня ягодами голубики.  Я зачерпывал рукой, словно совком, крупную, покрытую голубым нежным налётом  ягоду, и пригоршнями высыпал  её прямо в рот. Пожалев, что не взял с собой ведро для ягод, я с большим удовольствием  угощался также клоповкой и костяникой.  Клоповка – это своеобразная визитная карточка дикоросов Сахалина. Возможно, она больше нигде и не растёт. Кучки рубиновых ягод размером с  красную смородину  очень красиво выделялись на широких зеленых листиках. За  ярко-красный цвет её ещё называют красникой.  В подвале Пашкиного дома  стоит целая бочка этой  чудо-ягоды. Её сок обладает неповторимым букетом ароматов и удивительным кисло-сладким вкусом. Сопка буквально усыпана этой ягодой.
   На ходу я отведал несколько ягод костяники, которая  росла прямо под ногами. По вкусу и аромату она здорово уступает клоповке, но говорят, что её ягоды очень полезные. Не смог я пройти и мимо легендарного лимонника, большими  ярко-красными гроздьями его ягоды  свисали с  веток. 
   До чего же богат этот край всякими дикорастущими вкусностями. Жаль, что нельзя, как у жвачных, набить  полный  живот ягодами, а потом целый день их пережевывать. Насытившись витаминами, я растянулся на мягкой траве и слегка вздремнул. Ни о какой охоте, конечно, и  не помышлял, так как никогда не держал в руках охотничьего ружья. А взял его с собой скорее для проформы. Хотя, со слов пограничников, в этих местах запросто можно встретить медведя. Бурым холмиком он может вдруг появиться среди разнотравья и кустарника. Как предупреждал меня Паша, в случае такой встречи -  не орать дурнем  и не делать резких движений, а спокойно ретироваться.  Медведи в эту пору сытые и  вряд ли будут нападать на человека. Правда, как это выполнить в реальности, я не представляю. Ружьё в этом случае вселяет  некоторую надежду  на защищенность.
   Отдохнув и погуляв по берегу, я столкнул лодку на воду и направил её в открытое море.  Когда берег замаячил на горизонте  узкой еле просматриваемой полоской, я решил развернуть лодку.  Адреналин зашкалил, едва я представил себя мореплавателем, увидевшим Землю после длительного плавания в океане.
Шторм начался внезапно. Небо затянуло серыми облаками, поднялся ветер и жесткие струи дождя, словно стрелы, пронизывали все мое тело. Берег исчез, волны, увеличивающиеся в размерах с каждым накатом,  злобно вспенивались и швыряли мою лодку как мячик.  В полной уверенности, что  иду курсом к берегу,  я выжимал из моторов все их лошадиные силы. Большая волна вдруг обрушилась на меня и, выпустив из рук руль, я оказался на дне лодки. Очухавшись, снова вцепился в штурвал, и тут меня осенило, что я совершенно не знаю, в какой стороне берег.  Ориентируясь по волнам, я погнал лодку, как мне казалось, к берегу, но спустя полчаса  изменил направление, затем просто впал в ступор, выключил мотор и тупо стал смотреть на волны. А они, словно обезумев, топили мою лодку. Я почувствовал приступ рвоты. То ли меня укачало на волнах, то ли  сказались испуг и паника. Не отдавая отчет своим действиям, я стал бешено вычерпывать воду из лодки. Эта работа была, возможно, бестолковой, но что нужно было делать в данной  ситуации, я не знал.  Я, выбиваясь из сил, выливал воду, но лодка тут же заполнялась новыми потоками. Через несколько часов этой сумасшедшей работы, обессилив, я буквально вырубился. Когда пришел в себя, шторм практически закончился, лодка  спокойно покачивалась на волнах.  Трудно было определить, какое сейчас время суток. Часов  на руке у  меня не было, видимо их сорвало водой и они пропали в море. Но, судя по тому, какая темень вокруг,  была уже  ночь.
   Я снова начал отчерпывать воду. Руки закоченели, ног почти не чувствовал. Когда в лодке не осталось воды, я принялся на ощупь искать какие- либо запасы. Мозг свербела одна мысль: какой же я идиот, словно специально все устроил так, чтобы оказаться посреди моря без провизии, компаса и соответствующей одежды. Кроме того, надежды на то, что пограничники начнут меня искать, тоже  не было. Кто ж думал, что маленькая морская прогулка обернется настоящей трагедией. Так размышляя, я вдруг вспомнил про ружьё. Слава Богу, что я догадался  положить его в ящик, а то ему не миновать бы той же участи, как и часам. Я достал ружьё, вогнал в ствол два патрона, направил его в небо и нажал курок. Сделав так несколько выстрелов, я положил ружье снова в ящик. Появилась надежда, что меня услышат и помощь придет. Это хоть как-то грело душу, но не тело. Меня охватил озноб. Трясло так, что кишки выворачивало наружу. Есть такая шутка: мол, так дрожал, что даже  согрелся. Это про меня.

   Начало светать. Солнца видно не было, но стало заметно светлее. Когда совсем рассвело, я огляделся вокруг с надеждой увидеть берег. До боли в глазах  всматривался я в легкую дымку, поднимавшуюся над водой. Вдруг мне показалось, что  вдалеке что- то движется. Сердце бешено набирало обороты. Мне казалось, что я вижу нос корабля, который идет в мою сторону. Схватив ружьё, я дважды выстрелил. Вдруг корабль исчез, да его и не было вовсе. Это мое воображение рисует желанный образ спасителей.
   Между тем стало совсем светло. Внезапно на меня накатил сильный приступ жажды. Я снова начал обшаривать лодку в надежде найти флягу с водой. Вероятность такой находки была очень маленькая. Если только кто-то из пограничников  спрятал в лодке НЗ. Открыв рундук, я с радостью обнаружил небольшой брезентовый мешок. Трясущимися руками я его  вынул. Он оказался  увесистым  и мягким. Разбухший от воды узел не поддавался моим скрюченным пальцам. Помогая себе зубами, я все-таки  его развязал.
   О Боже, за что ты меня так наказываешь! Словно в насмешку, в  мешке оказалась соль, упакованная в целлофановый пакет. С проклятиями я  швырнул этот пакет за борт. Больше в лодке ничего не было.  Изнывая от жажды, я зачерпнул пригоршню забортной воды. Первый же глоток спазмом сдавил горло. Во рту была ужасная сухость, язык распух и стал шершавым. Новый приступ тошноты скрючил меня в три погибели, но  кишечник мой был уже пуст.
   Чтобы как-то забыться и заглушить сильную жажду, я стал всматриваться в воду.  Недалеко от лодки я заметил большую  рыбину, которая плавала у самой поверхности воды. Конечно же,  руками выловить такую рыбину невозможно, поэтому я достал ружьё и выстрелил в неё.  Быстро отложив ружьё, я схватил кусок  того, что осталось от  рыбы.  Что было сил, я вгрызался зубами в мясо, пытаясь  высосать из него влагу.  Когда опомнился, остальные куски исчезли: то ли утонули, то ли их отнесло от лодки. В общем, запастись рыбой мне не удалось.
   Слезы отчаяния навернулись на глаза.  Где же эти  чёртовы пограничники? Схватив ружье, я начал  бессистемно палить в небо. Последние два патрона оставил «для себя».
   День сменился ночью. Жажда становилась нестерпимой. То и дело  я впадал в забытье, но, когда сознание возвращалось, я не мог ни о чем думать, кроме как о глотке  пресной воды. Постепенно силы совсем  оставили меня.
   Воспалённый мозг   будоражили  крики огромной птицы. Вот сейчас она опустится на воду рядом с лодкой и своим большущим кривым клювом схватит меня за шею. А потом потащит моё бренное тело через море на остров, где в огромном гнезде с открытыми красными от крови  клювами ждут-не дождутся отвратительные птенцы, каждый размером  со страуса. Крик птицы перешел в ровное урчание.  Как только клюв коснулся моего тела, сознание  покинуло меня. . .
   *     *    *
   Обнаружив лодку, пограничный катер поднял её на борт. Находившийся  в ней человек, мужчина лет сорока в джинсах свитере и спасжилете,  был мертв. Документов при нём не найдено.