Ницше, или О трагедии

Сфен. Рано ты собрался уходить!

Ницше. О, не раньше, чем Фаэт!

Сфен. Но разве не должен ты делаться сильнее, преодолевая?

Ницше. Как же, не слышал ты мудреца? Он говорил: то, что не убивает нас, делает нас сильнее. Но то, что убивает пророков, делает их бессмертными. Пророки должны умирать!

Сфен. Но знаешь ли ты, что оставляешь после себя много зла?

Ницше. Ты винишь меня в человеческом? Разве повинен я в людском непонимании? Неужели не знаешь ты, что человек – это пропасть? Я оставляю после себя канатоходца!

Сфен. Да, человек – это пропасть! Но действительно ли пропасть была пропастью до того, как её так назвали? Не была ли она чем-то отличным от того имени, которое ей дали? Не была ли и Земля плоской во времена Птолемея? И не был ли ты другим до тех пор, пока не пришёл Заратустра?

Ницше. О, всему суждено развитие. И всё уходит. Но ни к чему нам эта жалость о том, что было прежде! Прежде человек казался нам венцом, и мы целовали его; но он и был венцом лишь потому, что мы его целовали! Он не достоин больше поцелуев: его место у камня на могиле! Как и Земля перестала быть достойной того, чтобы быть центром Вселенной. Это – преодоление. Мы должны презирать то, что лишь кичится своей красотой, но может быть лучше!

Сфен. Где взять мне человека, похожего на тебя, чтобы учиться у него? Ты даёшь слишком много и уходишь, не дожидаясь того, чтобы мне быть готовым это принять!

Ницше. Бог сеял потоп для всех и для никого! И лишь один человек был способен перейти через океан!

Сфен. Я слышу, как где-то вдали звучит музыка. Она – гром. Она – волны. Она – потоки воды.

Ницше. Когда-то Сократ принёс нам вечернюю зарю – философию, и звёздное небо стало нашим храмом. Но завтра будет утренняя заря, и люди услышат новую музыку. Дионисическую музыку! Трагедию! Поистине это будет божественная трагедия!

Сфен. Музыка – душа. Она должна быть постоянной. Она – суть вещей, ещё более глубокая, чем то, что она отражает.

Ницше. Музыка льётся, как река. Она развивается, как цветок. И умирает. Но завтра она способна – и должна! – вернуться в своё русло; а мы будем пить её снова, и танцевать, опьянённые.

Сфен. Всё течёт, всё изменяется. Но музыка – вот река, в которую можно войти дважды!

Ницше. Но непременно трагическая! Иначе она, арифметически отточенная, будет лишь школьным бассейном для мореплавателя. О, лучше тогда ей быть сточной канавой, ибо тогда она хотя бы будет собой!

Сфен. У нас своя музыка. Видишь эту реку? Она всегда пребывает в гармонии, она всегда поёт свои протяжные фа-до, но её потоки быстры и уносятся за пределы Дэкуума! Однако же, мне кажется, я ощущаю эту гармонию всегда одинаковой, и воды Реточи для меня есть нечто постоянное.

Ницше. Разве не знаешь ты о вечном возвращении? Всё течёт, и всё изменяется, но всё всегда возвращается, если только оно того достойно! Ах, слепец! Ты, верно, полагаешь, что входя в ту же реку снова, ты уже имеешь этот опыт и, зная о нём, являешься чем-то другим. Но ведь не о музыке эти заключения учёных умов! И лучше отсечь тебе свою голову, если она отнимает у тебя вечность музыки и не даёт танцевать, как прежде, лишает тебя великой чувственности и настоящего – не этого выбеленного, выблеванного и выпотрошенного мира, – а настоящего мира! Отними у себя свою голову, если она не даёт тебе пить из источника вселенской Женственности! Ибо где тебе взять мужество, если не будешь ты лелеять женственное и не будешь им обласкан?

Сфен. Воистину всё прекрасное – женственно, и всё женственное – прекрасно! Но люди! Как могут они создать что-то, если не пить им из источника? И как могут они пить из источника неумытыми? Как могут они опускать в источник свои гениталии?

Ницше. Ах, эти творческие импотенты только и могут что лапать красоту своими потными руками!

Сфен. Они не различают больше того, что видят перед собой. Мудрейшие из них даже создали себе свою Афродиту – науку!

Ницше. О наука, великая блудница! Она вскружила нам головы своей откровенностью и неприкрытостью, которую она назвала истиной; она перемолола нам музыку в математику и сделала нас скучными; она опьянила нас ароматом своих духов так, что и далёкие от неё люди непрестанно мастурбируют! Ей достаточно лишь придумать для всего этого имя – например, патологическое влечение – и теперь это то, что требует изучения, а потому – неприкосновенно. И даже взглянув на настоящих проституток, она заявит: «Это норма!»

Сфен. О, как я ненавижу тех, кто пережёвывает миф! Всё то, что мы должны были вдохнуть в себя, как воздух, нам преподносят в виде формулы; всё то, что мы должны были впитать в себя, как вино, нам преподносят в виде мыла; всё то, что мы должны были пропустить через себя, как через сито, нам преподносят в виде груды камней.

Ницше. Ах, многие верят, что вечная Истина – миф, и скрипят зубами. Воистину вечная Истина – миф. И только миф – вечная Истина!

Сфен. Постой! Мог ли ты не заметить, что во время нашего разговора и я стал говорить, словно бить молотом? В тебе таится неуёмная энергия, которая бьёт по разуму пульсирующими ритмами! Но взгляни же: лишь сильные духом и богатые волей способны понимать тебя, но твоим молотом вооружаются все, кто сближается с тобой! Ты даёшь оружие тем, кто даже не знает грамоты! Ты – Тор и Прометей в одном лице!

Ницше. Я – Дионис! Но и мой орёл уже летит за мной!

Сфен. Ницше умирает, как Бог!

--
11.03.2014
12.03.2014
13.03.2014
14.03.2014
18.03.2014
19.03.2014
21.03.2014