Пятница, суббота, воскресенье

        Глаза были большие и карие, под цвет сумки, которая нервно плясала в руках их хозяйки. Глаза не говорили, по крайней мере, вслух, но зов их был услышан, и головы пятерых, примерно одного возраста молодых мужчин, повернулись на этот немой призыв.
Поздно. Глаза вместе с сумкой исчезли в глубине вагонного прохода. Пошарившись там, они вернулись. Их ждали, боясь признаться самим себе. Глазам понравился другой вагон. Мужчины вновь уставились в вагонные стенки над головами друг друга. Было тихо, не разговаривали. Потом стало холодно, шумно. Это вагонная дверь, как и миллионы её товарок, жаловалась скрипом разболтанных шарниров на людское к себе отношение. Сквозняк её не слушал. Он вполз в образовавшуюся щель, втащил за собой Глаза вместе с сумкой  и, выдохнувшись, бросил у крайнего купе. Глазам нужна была помощь, а пятеро мужчин непростительно медлили, очевидно, не веря в то, что Глаза вернулись и могут остаться надолго. Первым спохватился Малыш, сидевший у окна:
-Девушка, садитесь на краешек. Это Ваше место, я знаю точно…,  мне говорили.
Глаза удивились, а сумка тут же устроилась на предложенное место, да так основательно, что можно было не опасаться, что они исчезнут вновь. Рядом плюхнулась сетка, и аккуратно примостились Глаза.
Глаза были скромные. Они не стали «шарить» ни по зашарпанной штормовке Малыша, ни по великолепному капрону красно-белого костюма соседа напротив, ни по фуфайке хозяина кепки из мягкого клетчатого материала, ни по раздутым рюкзакам, покоящимся на верхних полках. Они отвернулись, и стали с любопытством разглядывать шпалы, видимые через противоположное окно. Шпалы, густо политые соляркой и мазутами всех мастей, ласкали взор. Не смотреть на них было невозможно. Но, мужчины не смотрели. Кто откровенно, кто через приспущенные ресницы, разглядывали они завитки короткой свежей причёски, болоньевую куртку, вельветовые брюки поверх модных сапог на высоком каблуке. Всё было под цвет глаз.
Малыш поёрзал на месте, закинул ногу на ногу, сбил рукой спортивную шапочку голубого цвета на затылок, обхватил колено руками и с живым интересом произнёс:
- Так, что, Серёжа, ты говоришь, понравилось тебе в Сенегале больше всего?
Клетчатая кепочка вздрогнула, и к ногам шестерых сидящих в купе упало:
-Там жарко.

Малыш победоносно взглянул на причёску, скрывающую глаза, а Кепочка добавил что-то про большие уши у тамошних слонов. Дело было сделано – напряжённость снята. Кто-то из мужчин зашевелился, кто-то зашмыгал носом. Сквозь усы обладателя красно-белого капронового костюма сладко вылилось:
-Батончики-и-и.
Действительно, россыпь «Батончиков», как ельцы в сети, запуталась между сеткой и её содержимым. «Батончиков» хотелось всем.
-Моими любимыми конфетами всегда были «Батончики», но я их никогда не ел, - посетовал Малыш.
-Конечно, один хороший «Батончик» - это лучший подарок, - вторил кто-то из сидящих.
-А я бы смог съесть даже два, - вскрыл козырей Кепочка.
Глаза были не жадными. Горсть «Батончиков» перекочевала в руки мужчин. Досталось всем. Не досталось только Малышу. Просить одному ему было неудобно, а товарищам не было нужды вновь посягать на чужие сладости. Короткое время Малыш переводил взгляд с одного рта на другой, которые, чуть причмокивая, уничтожали его мечту. То ли от обиды, то ли по природной болтливости, но он вдруг заговорил. Говорил он долго и, как многие болтуны, складно. Глаза, да и его товарищи с удивлением узнали, что все они архитекторы, сам Малыш – мастер-парикмахер, но стрижёт только мужчин, что он старший в семье. Остальные шесть сестёр родились немыми, и потому он говорил за всех и, что к великому горю, они все погибли в войну. Это было настолько нелепо, физиономия у Малыша так нарочито печальна, что купе разразилось хохотом. Клетчатая Кепочка решил, что такой дружный смех может означать только одно – полный мир и взаимопонимание, утвердившиеся в купе. Без какого-либо напряжения он извлёк из откуда-то пару бутылок вина, поставил рядом с собой и… забыл про них. Товарищи восприняли такой жест положительно, но сдержано. Глаза опять заинтересовались шпалами. Малыш, выказывая сметку старого алкоголика, уже тянул промасленный свёрток из кармана своего рюкзака.
-Кусочек отличного голландского сыра просто необходим для такого прекрасного напитка, как «Яблочное», - тараторил он, передавая свёрток товарищам.
Сыром в свёртке и не пахло. На мятой газете лежали два куска плотно сжатого хлеба, между которыми торчало масло и что-то мясное. На лице Малыша отразилось крайнее недоумение, и он с опаской поглядел на рюкзак, из которого только что извлёк загадочный свёрток. Остальных такая явная фальшивка под обещанный голландский сыр ни мало не смутила. Красно-белый ловко, в три удара разделил бутерброд на шесть частей. Сидевший рядом с Малышом детина с лицом усатого Нарцисса, обезглавил одну из бутылок. В руках Длинного, судя по всему, старшего и по возрасту и по положению, красногрудым снегирём затрепыхалась пластмассовая кружка.
После второго круга стало известно, что хозяйку карих глаз зовут Марина. Милое существо ехало на свадьбу, а в детстве она очень любила бегать по болотным кочкам. Глаза мужчин увлажнились, когда они услышали это полудетское признание. Им захотелось погладить Марину по голове и сказать что-нибудь ласковое и доброе. Не успели ни то, ни другое. Поезд стоял. Длинный, взглянув на часы, забеспокоился:
-А не Колыванское ли это?
Малыш колобком выкатился из купе, и через секунду раздался его пронзительный вопль:
-Наша-а-а!!!
Бедная Марина. Четверо мужчин сшиблись в едином броске в проходе купе и начали изо всех сил толкаться и хвататься за что попало. Затем, очевидно, сообразив, что так они вообще не выйдут, стали спокойно и методично выбрасывать в открытую дверь вагона рюкзаки, вёсла, мешки. Среди скарба промелькнул Малыш – кто-то погорячился.
Поезд ничего не знал о происходящем в чревах его вагонов, он знал о графике и неукоснительно его выполнял. И пока Длинный обшаривал уголки купе, собирая забытые вещи, а затем, как истинный джентльмен, прощался с дамой от лица своих суетливых товарищей, поезд начал набирать скорость, уносясь в неведомую Ребриху.
Осиротевшие мужчины заметались по насыпи, перескакивая через груду собственных пожиток. К счастью, из вагонной двери вылетело что-то малопонятное, состоящее из котелков, вёсел, болотных сапог и  вязаной серой шапочки. Шмякнувшись о гравий, это нечто распрямилось и оказалось Длинным, с зажатыми в костистых крепких руках многими полезными для водного похода вещами.
- Всё взяли? – тяжело дыша после каскадёрского трюка, рявкнул Длинный.
- Кажись, - крутил шеей Усатый Нарцисс.
- Если не считать подпорченного курением и алкоголем сердца, то всё, - драматично констатировал Малыш, театрально посылая воздушный поцелуй закопченным буферам последнего вагона.

- Сколько же у тебя таких подпорченных, если ты соришь ими где попало? – полюбопытствовал Кепочка. Малыш не ответил, а как и его товарищи вступил в борьбу со своим рюкзаком. Дул холодный и очень уж нахальный в своей настойчивости добраться до тела ветерок. День перевалил далеко за полдень и у стен, стоящего недалеко полуамбара – полусарая, скапливался сумрак. Пятеро странных мужчин стояли на ленте рельс, исхлёстанной шпалами. Дорога убегала к горизонту и таяла в степном безлесье. За спиной у мужчин лежала степь, шуршащая прошлогодней травой, перед ними распласталась широкая, метров в пятьсот, полоса вспаханной ещё по осени земли, ограниченная кромкой бора. Судя по тому, что взоры их были обращены именно к лесу, он и был целью их путешествия. Нарцисс, Красно-белый и Кепочка скатились по невысокой насыпи и двинулись по замёрзшей пахоте, очень похожие на астронавтов, гуляющих по марсианским полям. Шли на солнце. Лес разноцветными ярусами от серо-голубого до зелёного выбегал на пахоту и замирал, вцепившись корневищами в сырую, не отогревшуюся после зимы землю. Длинный и Малыш задержались у полотна.
-Меня не покидает чувство, что мы что-то забыли, - бормотал Длинный, тоскливо глядя в сторону, где скрылся привезший их состав. Казалось, он прикидывал – сможет ли догнать его, когда вспомнит, что конкретно они оставили в дар мордастой проводнице. Сметливый Малыш сразу понял, что не сможет и пригласил: «Пойдём, Серёга. Забывать что-то где-то – неизбежная дань всех туристов мадам Романтике. Хрен с ней, вёсла с нами, остальное – ерунда». Длинного, может, и не убедил этот легкомысленный довод, но торчать на холодном ветру с огромным рюкзаком на спине было трудно и бесполезно. Ещё раз рыскнув глазами по насыпи, он скомандовал: «Вперёд!» Их спутники маячили уже на середине вспаханной полосы, и Длинный с Малышом, согнувшись, пошли следом по отпечаткам автомобильных колёс.
- Серёга, представляешь, как сейчас наши коллеги, уплетая макароны с жареной рыбой, смотрят в окно и отпускают едкие шуточки по поводу нашей затеи?
Длинный улыбнулся половиной губ.
- Евгений, эти двуногие никогда не поймут, что такое настоящая жизнь. Они зачахнут в хрустальном хламе и задохнутся от сознания собственной благоразумности. Их безумству сытых никогда не будут петь славу. Только рюкзак, только полные лёгкие свежего воздуха, не осмраднённого выхлопными газами и сплетнями, только прекрасное чувство слияния с природой – даёт истинное наслаждение жизнью….

Длинный был философ. Малышу понравилась его витиеватая речь. Между тем, его высокий спутник, подкинув рюкзак на плечах, продолжал:
- Вот мы. Всего три дня, которые мы смогли выцыганить у нашей суетливой обыденности. Мелочь. Казалось бы, дождись выходных, вдавись в диван и культурно обогащайся, купаясь в потоке телеинформации. Нет! Мы долгими вечерами мучили домашних, просиживая над снаряжением, мы бросили их одних….
- И они нас осудят, - встрял Малыш.
- …на выходные дни. Мы, не взирая на погоду, потащились чёрте-куда. Почему?
-Отдохнуть, - добросовестно среагировал Малыш.
- Вот! Отдохнуть. Вопрос как? Если физически, то через пятнадцать минут ты будешь больше похож на щенка, которого сначала забросили в лужу, затем вытащили, глянули, сплюнули и вновь бросили за ненадобностью. И уж ни в коей мере, ни на преуспевающего дачника.
Как все коротышки с больным самолюбием, Малыш не с восторгом воспринял подобное сравнение, но это была правда. И ничего более, как попытаться расправить грудь и распрямиться в доказательство того, что и он не лыком шит, он не предпринял. Длинный, мерно топая, развивал свою мысль:
- Душа, мой друг, душа должна отдыхать у нас грешных. Ей, прежде всего, а не нашим слабым мощам, нужна та встряска, которая отлична от обывательской умиротворённости. Встряска, подобная волшебному бальзаму, залечивающая раны на ней, бедолаге.
Малыш попытался представить – отдыхает ли его душа. Нет, его собственная была так стиснута лямками рюкзака, что ему стало её жалко. Тем не менее, слова спутника нашли ответное чувство.
- Пожалуй ты прав. Что у них? Эти выходные будут ничем не отличаться от сотен других. Они будут такими же короткими и никчёмными и вся их прелесть в том, что их ждут. А мы, Сергуня, пожалуй, запомним эти надолго. Ведь они не кончаться просто так, за ними последует ещё немаловажная вещь – фотографии….
Малыш вдруг ойкнул, остановился, произнёс длинную непечатную фразу. Кончалась она словом фотоаппарат. Длинный понял всё. Это был удар ниже пояса. Их отличный, почти новенький фотоаппарат «Смена - 8М» в этот момент всё дальше и дальше удалялся в трижды проклятом поезде.
- Серёга, я же его положил на столик….
- Я бы тебя положил на плаху.
- Нет, это всё она, Серёга, по кочкам ей бегать нравилось, пропади они пропадом!
- Евгений, умные люди давно заметили, что женщина на корабле – к несчастью. Как видно, народная мудрость распространяется и на железнодорожные поезда. Мы это не учли.
-Хорошенькое дельце – фотоаппарат за четыре «батончика». Хоть бы я их ел. Может кто из мужиков прихватил а, Серёга?
- Сомневаюсь. Наши начинающие сплавщики бросили половину собственного снаряжения, а уж о фотоаппарате, и говорить нечего. Да, вся затея нашего похода поставлена под угрозу того, что мы можем оказаться беспросветными хвастунами. Найдутся даже свидетели, которые будут утверждать, что видели нас пьяными в каком-нибудь малопривлекательном районе города.
Малыш, как видно, не умел долго унывать, и ситуация из драматической мало-помалу стала превращаться в комедийную.
- Придётся нам сниматься на фоне какой-нибудь лужи в экзотических позах. Чтобы наши злопыхатели не получили почву для разговоров.
- Ага, а на втором плане будет троллейбус и прохожие с авоськами….
Так, чертыхаясь, сетуя и шутя, друзья добрались до кромки бора. Он уже проглотил впереди идущих и готовился захватить новую жертву. Друзей не покидала маленькая надежда, что кто-то всё же схватил в последний момент злополучный «фотик».
-Серёга, давай не будем ничего говорить, а подойдём и посмотрим на этих скитальцев. Если фотоаппарата нет – мы ни гу-гу, вроде, всё нормально. Зачем омрачать радость путешествия?
- Точно! А когда они предложат снять их на фоне живописного уголка природы, мы, между прочим, заметим: «А-а, ребята, сразу-то не сказали Вам. Фотоаппарат мы передали в дар Марининому однокласснику, который женится».
- Серёжа, нас будут бить.
- Не смогут. Они будут раздавлены и не способны к действиям. Хотя, тебе может пару раз и двинут – фотоаппарат висел на твоей шее.
- Всё на моей шее.

Перспектива быть линчёванным товарищами, не улыбалась Малышу, и он стал поглядывать вперёд, надеясь на телах впереди идущих увидеть точку фотоаппаратного футляра.
Бор, плотно окружавший путников, неожиданно расступился, образуя большую, вытянутой формы поляну, в центре которой плясала стайка берёзок, а дольний край поблескивал разбитым зеркалом воды. В конце поляны копошились у снятых с плеч рюкзаков три фигуры. Малыш и Длинный замолчали, вытянули шеи и вцепились глазами в товарищей. Слишком далеко, да и вечер мешал видеть всё достаточно чётко.
Их друзья, то ли сообразив, что сам всяк по себе в походах не ходит, то ли упершись в воду, решили дождаться отставших. Красно-белый уселся на свой рюкзак и сообщил Нарциссу и Кепочке: «Фотоаппаратик надо бы припрятать». Предмет переживаний Малыша и Длинного аккуратно висел на его шее.
- Зачем? – недоумённо спросил Усатый Нарцисс.
- Подозреваю, что ребятки сейчас мечут икру, - пояснил Красно-белый,- не будем убийцами, от радости их сердца могут не выдержать.
«Ребятки» тем временем приближались.
- Ликуй, растяпа, вон твой фотоаппарат на Петьке. Успел-таки. Молодец.
Лицо Малыша расплылось в улыбке. Он сам уже заметил фотоаппарат и, обрадованный, мысленно соображал, что скажет своему спасителю.
- Петя, родной, дай я тебя поцелую, - застрекотал он, растопырив руки и двигаясь на Красно-белого.
Быть облизанным вспотевшим Малышом Петру не хотелось, но и отвергать идущий из глубины души порыв, он не мог. Остался сидеть на рюкзаке, выставив вместо щита застывшую улыбку в щётке бурых усов. Да и сам Малыш не сильно торопился выполнить обещанное. Вместо поцелуев он засыпал Красно-белого вопросами: «Как смог? Когда успел, ведь вылетели в шесть секунд?» Оказавшись в центре внимания, Красно-белый, посмеиваясь, объяснял. Как всё было. При этом глаза его забавно выпучивались, полные губы вытягивались при произношении некоторых гласных, и весь он становился похожим на добродушного хомячка.
- Да-к, я же первым делом его схватил. Смотрю, все ломанулись из купе, а он – сиротинка лежит себе на столике. Жалко стало. И вообще, обычная человеческая реакция – как чуть куда бежать – непременно что-нибудь схватить….

- Посмотрите, мужики, нет ли здесь Марининой сетки,- съехидничал Кепочка.
Со всех сторон посыпались шутки.
-А чё встали-то?- перебил разошедшихся товарищей Длинный.
- Вода впереди, надо переобуться,- ответил Кепочка. Он уже развязал свой видавший виды рюкзак и достал оттуда сапоги. Пока он снимал спортивные тапочки и натягивал на ноги шедевр фабрики резиновой обуви, Длинный огляделся. Напугавшая вода оказалась остатками сошедшего половодья. Неглубокая чистая лужа, исколотая иглами сухой травы, заняла весь противоположный край поляны. В одном месте лужа сужалась до трёх, четырёх метров. Сразу за ней начинался снова бор, где, между редко стоящими соснами, берёзами, осинами, безобразничал кустарник.
-Пошли,- Длинный уже опять пристегнул себя к рюкзаку и направился к сужению. Остальные последовали за ним. Малыш прихватил двухметровый обломок сухой берёзы и, кряхтя, попёр его за товарищами.
- Стой, мужики, щас мост будет!
Он протиснулся вперёд, бросил ношу в воду. Прозрачное зеркало превратилось в обычную лужу. Муть клубами разошлась от обломка ствола, смешалась с чистой водой. Лес сглотнул шум всплеска.
- Пакостник,- сплюнул Длинный и пошёл по грязной жиже рядом с бревном. Не сговариваясь, Нарцисс, Кепочка и Красно-белый обошли обломок и, стараясь не хлюпать, побрели за старшим. Тот же маневр совершил и Малыш. Мокрое, с грязными подтёками на белой бересте, бревно осталось лежать в луже, как памятник человеческой глупости. Малыш догнал Длинного, пристроился за ним и, как нитка за иголкой, повторял все зигзаги и повороты его движения. Трое других брели, всяк сам выбирая себе тропу.
- Салаги, не умеют ходить, разбрелись, как коровы.
- Не беда,- прохрипел Длинный, не поворачивая головы.
Лес оборвался.
- Если речная долина, то не рано ли, Серёга? Ведь Русаныч говорил три километра, а протопали всего полтора – не больше.
-Значит, он был не прав, и мы его осудим,- процитировал Долинный всезнающего таинственного Русаныча,- Больше тут быть нечему. Вон те кусты, очевидно, берег реки.

   Невысокий кочкарник, покрытый жухлой травой, упёрся в полоску тёмной, чайного цвета воды. Ни всплеска, ни журчания. Словно восковая, речка, казалось, перетекала густой массой, глуша в себе всё звуки, извиваясь почти вровень с берегами. Длинный занёс ногу в солидном болотном сапоге, как будто намереваясь перейти ручей, плюхнул рифлёной подошвой по бурой глади. Из-под сапога всплеснулась маленькая волна, украсив себя белым гребешком. Вода звонко и чисто булькнула, сбегая с резины неожиданно прозрачными каплями.
-Барнаулка…. Да, это Барнаулка,- изрёк Длинный, закончив свой странный способ определения рек.
- Дикая стихия,- пробормотал Малыш. Красно-белый фыркнул в усы. Высокий Нарцисс забеспокоился: «Шагни мы чуть шире или отвлекись, и топать бы нам сейчас всё дальше от этого чуда природы». Практичная Кепочка ничего не сказал. Балансируя на краешке берега в позе пловца на старте, он с серьёзной миной совал трубу от весла в воду.
- Нормально-о-о,- подытожил он, наконец, исследования.
Длинный вертел головой, выглядывая место для ночлега. Они стояли примерно посередине прогала метров восемьдесят шириной. С обеих сторон он ограничивался бором, образуя длинную ленту, заросшую кустарником. Пойма Барнаулки. Лес не рисковал спускаться с песчаных возвышенностей в заболоченную низину, и в ней безраздельно властвовали тальник, верба, калина, жёсткая высокая трава. Одинокими сиротинками стояли берёзки с искривлёнными ветром стволами. Только что сбросившая зимний покров, земля была, на удивление, серой и некрасивой. Серые кусты, серая трава…. Как линяющий беспородный пёс на лужайке, развалилась речная долина среди зелёного бора. Слева, метрах в ста по течению, Длинный увидел возвышение с берёзками на вершине, в окружении путаницы кустов.
-Туда, там суше.
Не успевшие утомиться путники, бодро выполнили приказ и намного опередили вожака. Место было неплохое, но и не очаровывало таинственностью укромного уголка, в котором хотелось бы жить долго и счастливо. Просто небольшая поляна, заросшая с подветренной стороны купой кустов.
Заметно свежело. Сказывалась близость воды. Солнце готовилось совсем спрятаться за чёрную зубчатку бора. Редко и нудно падали мелкие холодные капли. После ходьбы с рюкзаками это было даже приятно, но и подобное удовольствие оказалось кратковременным. Тела остывали, одежда становилась влажной, как будто её прополоскали в ледяной воде, отжали и надели, не дав просохнуть.

- Мужики, разбирай рюкзаки. Петя со мной ставить палатку, Сергеи за дровами, Евгений  - ужин.
   Вовремя Длинный отдал распоряжение. Надо было действовать, что-то делать, чтобы возник град «Бивуак», где можно погреться у костра, почувствовать, что за твоей спиной дом. Пусть это только небольшая палатка. Это дом, где будет относительно тепло, относительно сухо и относительно удобно. Вся поляна в считанные минуты была покрыта таким множеством различных вещей, что будь на ней посторонний, он стал бы озираться по сторонам, стремясь увидеть ту полусотню носильщиков, что припёрла весь этот скарб. Множество мешочков и мешков, десятки завязок. Очевидно, мужчины боялись дождя, потому что все вещи и малопонятные предметы были упакованы в полиэтиленовые мешки. В руках Усатого Нарцисса и Кепочки укладисто устроились топорики. Оба, не сговариваясь, полезли в кусты, и вскоре оттуда донеслись так знакомые туристам звонкие удары железа о сухое дерево. Началась заготовка дров – основы уютной, тёплой жизни в Богом забытом месте.
   Малыш, как только избавился от своего «мучителя», принялся копаться среди разбросанных мешков и различной утвари. На ощупь, на вкус, на запах он безошибочно определял нужные ему мешки и справляясь зубами и замерзшими пальцами с завязками, извлекал из них съестные припасы. Всё добытое он стаскивал в одно место и сваливал в кучу.
   Длинный воспользовался паузой, пока его товарищ развязывал чехол от палатки, залюбовался Малышом.
- Евгений, ты просишься на холст. С тебя получился бы неплохой «Мародёр на поле боя» в Верещагинском духе.
- Лучше пусть с меня напишут портрет с салом. Тут этого добра хватит накормить курень Тараса Бульбы. Как будто не на сплав собрались, а на Запорожскую Сечь.
   Действительно, горка с продуктами была внушительной, и Малыш, тараторя что-то ещё, начал колдовать над ней, присев на корточки.
Длинный и Красно-белый со всем своим опытом обрушились на палатку. Бесформенный кусок брезента был растянут, и стал ещё бесформенней. Становилось очевидным, что тянут за что-то не за то. Попробовали ещё, потом ещё – докопались до дна. Это уже полдела. Низ почему-то оказался сверху. Попытались перевернуть – снова бесформенный кусок брезента.
Подошли заготовители дров с огромными охапками сушняка. Бросили его в двух разных местах и заинтересовались танцем с палаткой. Длинный и Красно-белый кружились, ухватившись за неё, приседали, поднимали палатку над головой….

- Стой, не двигайся.
- Ну….
- Тяни!
- Куда?
- Тяни вот за этот ремок….
- За что?
- Да, зачем всё бросил?! Держи и тяни!
- Я что, циркач?
- Так, где вход?
- Нету-у.
- Что нету? Входа? Ты соображаешь? Польская палатка и нет входа?
- Она бракованная.
- Сам ты бракованный!
- Я не бракованный…, вот вход.
- Держи! Где колышки? Давай. Куда пошёл?! Где вход?!!!
- Был здесь.
- У-у-у.
- Щас, найдём.
   Становилось тоскливо. Малыш, оттопырив нижнюю губу и шмыгая носом, смотрел на устанавливающих палатку. Потом обратился к стоящему рядом Кепочке:
- Сергуня, а ведь они её поставят, ей-ей.
- Завтра они её поставят.
- Конечно,- чмокнул суффиксом Малыш,- о сегодня и речи нет. Но, завтра, к обеду – точно. Помоги им, Сергуня.
   Кепочка взял топор и, ссутулившись, молча, исчез в кустах. Усатый Нарцисс последовал за Кепочкой, и на поляне вновь остались Малыш и двое с палаткой.  Вопреки опасениям, они оказались настойчивее и сообразительнее, чем показалось вначале. Появлялась надежда, что палатка будет стоять ещё до утра. Малыш забеспокоился. На его совести ужин, а с этим шутить нельзя. Желудок в походе наиважнейшая штука. Если он полон, то мир прекрасен. Кто хочет – поёт, кто не хочет – тоже поёт. И от рёва сытых глоток содрогаются окрестности. Кажется, что всё вокруг создано только для того, чтобы радовать, устремляться в глаза и уши россыпью цветов и звуков, и будоражить самые отдалённые уголки души. Но, стоит не накормить уставших и продрогших, как в глазах появляется невыразимая словами тоска по совмещённому санузлу. Шутки вымирают настолько безнадёжно, что исчезнувшие динозавры кажутся по сравнению с этим, лишь на минутку вздремнувшими монстрами. Опасное состояние. Малыш знал это по себе и, потому продолжил чудодействие над продуктами. Дровозаготовители уже соорудили таганок и даже повесили на перекладину котелки для будущего варева и чая.
- Жека, я тут взял килограммчик лапши. Будь другом, с уточкой, а? - Кепочка выказывал наклонности незаурядного гастронома.
- Правильно, давайте ещё закажем осетра по-польски и зелёный карпатский соус.
- Жека! Лапша с яйцом. Не разваривается. Сыпь – жрать охота.
- Супчики, мужики, супчики. Это же голимый витамин в полиэтилене. Русь – она на болтушке поднялась и ничего, стоит, - в руках Малыша мелькали пакеты с супом, - с мясом, славяне!
Длинный решил навести порядок в лагере: «Не, мужики, Евгений пусть сам решает – у него опыт».
- Замрём, - вяло забунтовал Кепочка.
Нарцисс без малейших эмоций, не шевелясь, смотрел на пакеты в руках Малыша. Ему хотелось есть, он не привередлив. Пусть себе спорят – он съест всё.
- Слышь, парни! Давай спальники к палатке и жилеты, я пока приготовлю ложе.
Неожиданно заметили, что уже темно. Костёр освещал поляну. Кусты придвинулись вплотную, сделав её меньше. За освещённым кругом загустела темнота. Все полезли по мешкам, доставать тёплые вещи. Очень скоро в центре внимания оказался Красно-белый. Элегантный костюм был снят, аккуратно уложен, а носивший его Петя упаковался в тёплые ватные штаны и ватный бушлат армейского образца. Пете завидовали.
- С краю ляжешь, - Длинный был не чужд человеческим слабостям.

   Пете было так хорошо в сухом и тёплом одеянии, что он только улыбался благодушно и, неимоверно изгибаясь, всё пытался посмотреть на себя со спины. Как он не старался, но кроме нижней её части ничего разглядеть не мог.
Остальные утеплялись кто как. Ночь обещала быть холодной. Из мешков достали свитера, штаны, носки. Всё это в строгой последовательности натягивалось на тело. Кепочка сменил головной убор и теперь шнырял по лагерю, сильно смахивающий на эмансипированную Красную Шапочку мужского пола. Длинный упаковался, собрал в охапку спальные мешки, спас –жилеты и влез в палатку. Через полотно её стенок доносился его голос:
- Мужики, по опыту я знаю, что в этом теремке могут переночевать пятеро. Но, если поразмыслить, то ещё одного можно положить в ногах. Пусть служит утеплителем, а при надобности лает на опасность. Более того, в головах тоже можно пристроить некрупного человечка. Кому повезёт – будет иметь отличную подушку.
   Его соратники слушали краем уха, а глазами пожирали «стол». На растянутом лодочном чехле малыш разложил снедь, чашки, ложки. Брезент украсили горка крупно порезанного хлеба, аппетитные луковицы, ломтики розоватого сала, гигантские градины варёных яиц…. К чаю – сыр, сахар, печенье. Повар, сильно отвернув лицо от костра и обливаясь слезами от едкого дыма, снял котелки и поставил рядом со «столом». От них валил пар и божественный аромат.
- Прошу, сердешные, чем Бог послал.
- Жмотистый твой Бог или жуткий трезвенник.
- Командор, не трахнуть ли команде по сто грамм за успех мероприятия?
Из палатки выбрался Длинный, порылся в рюкзаке. В свете костра блеснула бутылка водки.
- Только одну. Завтра пахать.
   Команда была рада и этому. Все уселись вокруг импровизированного стола. Петя подбросил сухих веток в костёр – стало светлее. Руки, перекрещиваясь и наталкиваясь одна на другую, замелькали над столом. Усатый Нарцисс отхлебнул из ложки:
- У-у, кайф горячее… нормально-о.

   Малыш нежно посмотрел на него. Разлили, выпили. За едой завязался разговор. Говорили, в основном, Длинный и малыш. Остальные слушали, иногда перебивая вопросами. Выходило так, что говорившие были бывалыми сплавщиками и теперь, изо всех сил сгущая краски, приводили самые жуткие подробности из былых путешествий. Они так азартно убеждали товарищей и себя в том, что прошли чуть ли не всё, что возможно в водном туризме, что даже забывали про еду. Малыш, как оказалось, уже однажды сидел в лодке. Многоопытный командор кроме этого ещё раз ходил на плоту. Кепочке, Усатому Нарциссу и Пете только предстояло завтра утром вступить в «борьбу со стихией».
Отужинали. Особого порядка не наводили – всем хотелось спать. Ещё минут пять постояли у костра, покурили.
- Пошли, Петя, мы крайние, - пригласил Длинный, - упакуемся, а потом мужики.
Сплавщики забрались в палатку и было слышно, как они, кряхтя и переговариваясь, влезают в спальные мешки. За ними последовал Усатый Нарцисс.
- Сергуня, поначалу тебе может показаться, что в палатке тесно, но ты не отчаивайся. Бухайся прямо сверху. К утру протиснешься между нами.
   Кепочка внял совету и, грозя обрушить хрупкую конструкцию, ломанулся в палатку. Малыш остался один. Он присел к костру, подвинул ногой откатившиеся головёшки, посмотрел на тёмное небо.
- Хорошо. Но, дома, под тёплым одеялом, конечно, лучше, - признался он сам себе.
   Из палатки донёсся Петин голос:
- Топоры взяли? А то порубают нашим же оружием вороги проклятые.
   Длинный развеял опасения:
- Спи спокойно, дорогой товарищ. Шерстить туристов здесь начнут позже. Сейчас они и не подозревают, что кто-то мог выползти на лоно природы в такой собачий холод.
   Они. Малыш представил себе этих «оних» и ему захотелось в палатку к друзьям. В палатке было темно и тесно. Малыш расстелил у входа надувной матрац, бросил на него спальный мешок, разулся. Оказалось, что чунь из овчины он взял только один, и теперь мучился над вопросом – на какую ногу его надеть?

- Братцы, какой ноге отдать предпочтение, - объяснив ситуацию, спросил Малыш. Четыре глотки одновременно выдохнули: «Моей!»
- Шакалы! Готовы раздеть товарища. А я, как вернейший пёс буду всю ночь лежать на ваших ногах и греть их.
- Не надо жертв, пёс. Оставь чунь и иди, спи на улице.
- И это за суп с утятиной? Чёрствые, неблагодарные люди. Я знал, что попал в сомнительную компанию. Ничего, с завтрашнего дня объявляю Великий пост.
-Мы съедим тебя.
- И помрёте от язвы.
   Малыш выбрал левую – на ней мозоль. Раненым всё самое лучшее. Правая довольствовалась двойной портянкой. Затем он вполз в мешок и застонал оттуда от удовольствия:
- Кайфища, православные. Если бы не ваши костыли, то мне бы могли завидовать все Людовики от первого до четырнадцатого.
- Кончай балаболить, Людовик. Завтра тебе чай кипятить.
   В палатке затихли. Над речной долиной властвовала ночь.


***

 
   Кто-то полз по Малышу, не особенно заботясь о сохранности его органов.
- Не терпится, - чертыхнулся про себя Малыш и приоткрыл глаза.
В палатке было серо. Бесформенными мешками лежали его товарищи, с головой спрятавшись в спальники. Нахал уже исчез.
- Сломал сон, негодяй.
   По покашливанию и по тому, как сучили ногами лежавшие рядом, Малыш понял – тоже мучаются, бедолаги. Нарушителем сонной идиллии был Кепочка – Сергей Гладков, скуластый темноволосый парень крепкой кости. Холод не пощадил и его. Сергей натянул сапоги.
- У-у-у… - высшее наслаждение, пропади они пропадом, ледяные резинки.
Костёр потух. Над долиной висел туман. Было так промозгло, что не хотелось даже бороться с этой всепроникающей сыростью. Скорее сигарету – крохотный маячок тепла. Первая затяжка. Нет, не всё так плохо. Скоро совсем расцветёт, и солнце разгонит туман. А пока костёрчик. Маленький, чуточный, но настоящий живой костёрчик, чтобы сунуть в него ладони, ощутить на лице его жар. Кто придумал такие маленькие спички? Пальцы никак не могут их захватить…. Так, одна есть. Язычок пламени лизнул горку тонких сухих веток. Жжёт пальцы. Ну, ещё немного, ещё…. Фу-у. Вспыхнула первая ветка, и вот уже огонь весело затрещал, невидимыми зубами перемалывая свою пищу.
- Ешь, родимый, ешь. Не пацаны - знали, что делали - вон она, куча веток. Ешь. Нет, как эти лежебоки могут замерзать в палатке, когда вокруг такая благодать?
   Над головой, с характерным свистом рассекаемого крыльями воздуха, пронеслись утки. Где-то за изгибом реки резким кряканьем их приветствовали подружки.
   Сергей вернулся мыслями к друзьям:
- Ну и пусть лежат. А вот мы сейчас чайку.
Он повесил котелок на перекладину, уселся на обломок сухого ствола, достал ещё одну сигарету. Палатка затрепыхалась, зашуршала влажным, тяжёлым брезентом. Из-под тента выскочили бродни, заплясали, втягиваясь обратно. Затем снова поползли вперёд. В броднях застрял Длинный. Опираясь сзади себя руками, приподняв зад и перебирая ногами, он выкарабкался из-под козырька тента. Щурясь, посмотрел на часы.
- У-у, рань какая. Чего не спишь? – задал глупый вопрос.
- Пописать вышел, - не улыбаясь, буркнул Сергей.
- Получилось?
- Наполовину.
- Потому и сушишься?
   Длинный отбежал к дальним кустам, повернулся спиной. Возвратился к костру, присел, протянул к огню руки.
- Тоже наполовину?

  Длинный недоумённо взглянул на спросившего и, сообразив, гы-гыкнул.
- Угощайся, капитан, - Сергей с видом старожила указал Длинному на котелок.
- Щедр ты, батенька. Давно тут?
- Со вчерашнего вечера. А ты?
- Не юродствуй. Я спрашиваю - когда встал?
- С полчаса назад.
- Что? Тесно?
- Да, нет. У спальника замок разошёлся. И тут-то я, как есть голенький, и достался морозцу. Не разлежишься.
- Ничего себе, голенький, - кивнул Длинный на почти новую фуфайку.
- А это, - Сергей оттянул на колене просвечивающий потёртый вельвет брюк.
- А тёплое китайское бельё не взял?
- Красть не приучен.
- Молодец! Так и закопаем тебя холодненьким и честным.
- Чё ржём, людей будим? – застрекотал сзади Малыш. Он подходил к костру, засунув руки в карманы, втянув голову в плечи и мелко трясясь от холода.
- Дай-ка цыбарну. Чай? Гут! Одну гущу оставили? Ни на минуту нельзя оставить без присмотра – всё прут и трескают. Где сахар? Это ты, палач, меня топтал утром?
- А что, тебе больше нравится, когда тебя топчут вечером?
- Пошляк. Подай сыр. Чего не будим лежебок? Хватит дрыхнуть
- Злой мальчик, - поделился своими наблюдениями с Сергеем Длинный и просветил Малыша, - их может поднять только аромат каши, так что действуй.
Лагерь ожил. О спавших не заботились. Говорили громко, делали всё шумно. Малыш занялся завтраком, Сергей лодками. Через некоторое время к ним присоединились Усатый Нарцисс и Петя.

- Как спали, детки?
- Нормально, - Усатый Нарцисс ловил ноздрями запах, надуваемый от костра.
- Ни к чёрту. Я только утром и уснул, а то всё не мог выбраться из-под Серёгиной подмышки. Чуть не погиб от удушья. И вообще, всю ночь на одном боку – это утомительно.
- Ну, сейчас у нас будет возможность размяться. Быстро всё собираем и вперёд.
Быстро не получалось, но всё же каждый занялся делом. Палатка исчезла. Многие вещи были упрятаны в рюкзаки. Сборы прервал Малыш – он уже приготовил завтрак.
- Снова утятина? Каждый день одно и то же, сколько можно?
- Опять обсасывать эти шейки и ножки?
Народ глумился над пищей и над собой, растравляя и без того зверский аппетит.
- Не огорчайтесь, мужики, я её всего пять минут варил – обсасывать не придётся.
   Пища была на удивление горячей и, наверное, вкусной. Малыш каждому дал его порцию, и на короткое время наступила тишина. После ночи ели охотно. Куски утки спорили в прочности с резиной, но их добросовестно обглодали и кости побросали в костёр. Сборы пошли живее. Не терпелось скорее отправиться в путь. Поляна пустела. Наконец, на ней остались только рюкзаки, лодки и вёсла. Лодки были разных конструкций. Две – двухместные и одна маленькая, одноместная с забавным названием - «Стриж». Большие лодки упаковали в чехлы, а «Стриж» остался голым и лежал культяпистым обрубком, поблескивая раздутыми резиновыми боками.
- Как называется флагман? – спросил Малыш, указывая на лодку в тяжёлом чехле из толстенного, железной прочности, брезента.
- «Задумчивый», - с плохо скрываемой любовью, вполголоса ответил Пётр.
- Лучше его назвать «Броневой».
- Нет. Он у нас «Задумчивый».
- А у меня – «Старуха».
- Ну, и хрен с ней.

   Лодки снесли к воде, привязали рюкзаки. Разбились на три экипажа. На «Задумчивом» шли Длинный и Петя, на «Старухе» - Усатый Нарцисс и Малыш. На «Стриже» - Гладков и весь запас продуктов, упакованных в один мешок.
- Мужики, прощальное фото! – носился малыш с фотоаппаратом.
- На памятник что ли?
- Нет, лучше начальное – как-то веселее.
- Так, замерли. На лицах отвага…. Не надо глупых улыбок. Петя. Раздуй усы…. Отлично!
Традиционный снимок – у ног лодки, в руках вёсла, на заднем плане – вода. Примеряясь, осторожно, чтобы не опрокинуть посудины, влезли в лодки, ухватились за траву. Длинный в позе школьного учителя давал последние наставления.
- Значит так, ребята. Сами видите, что эта речка не опаснее тазика с кипячёной водой. Но! не за славой идём – за опытом. Цель маршрута – почувствовать воду. Привыкнуть к веслу, познать основы сплавного ремесла и … немножечко глотнуть романтики.
   Трое новичков внимательно слушали командора. Малыш, вольготно развалившись на удобном месте, всем своим видом говорил:
-Слушайте, слушайте, салаги – это для вас. А мы – старые, закалённые сплавщики всё это давно прошли и на этом болоте сидим только ради того, чтобы натаскать вас для будущих походов.
   Длинный продолжал:
- Пусть не покажутся вам смешными все те манёвры, которые мы будем выполнять. Самые элементарные вещи мы будем проходить, как на ревущем, несущемся с огромной скоростью, горном потоке. Ясно? Пошли.
Он уселся в чрево «Задумчивого», вёсла вспенили воду – начался сплав. За первой лодкой ушёл «Стриж». Правда, поначалу  он беспомощно закрутился на месте. Мощные байдарочные вёсла в крепких руках его капитана врезались в воду. Сергей старательно делал гребок, рассчитывая понестись по водной глади. «Стриж» зарывался носом в сторону, упирался в травянистые берега, поворачивался кормой по течению, но ровно идти вперёд упорно не хотел.
- Греби мягче и чаще, вполсилы, - пришёл на помощь советом Малыш.

   Флагман ушёл вперёд. Вспыхивали в солнечных лучах мокрые лопасти вёсел. Несработанный экипаж махал ими вразнобой и потому они издалека походили на ветряную мельницу. Взялись за вёсла и на «Старухе».
- Ку-ку, - изрёк Малыш, скорчив физиономию молодого идиота, - однако, отвык. Рыскает лодчонка. Ничего – поднатореем.
   Солнце поднялось уже высоко. Сверху чуть припекало, снизу от воды поднималась прохлада. Хорошо. «Стриж» обрёл уверенность и теперь всё дальше уходил от экипажа «Старухи». На «Задумчивом» до мелочей чётко выполняли все повороты. Смотреть было забавно.
- Школярствуют, - съехидничал Малыш. Сам он молчал не долго. Постепенно очарование утра, заставившее его замолчать, потеряло свою остроту. Речка с бесчисленными поворотами, похожими один на другой, с тихим течением не требовала постоянного напряжения.
- Кайфища, - застонал он, обводя взглядом непривлекательный кустарник, пучки жухлой травы, сор на берегу.
Усатый Нарцисс ответил каким-то междометием и продолжал старательно грести.
- Правильно, Сергуня. Главное – работать. Теория – хорошо, но практика – лучше. Я тебя буду учить практически, - разглагольствовал Малыш, бросив весло на колени и сунув сапоги в воду.
- Приехали.
С одного берега на другой перекинулась, подмытая весенним половодьем берёза. Ветви, как занавес опустились в воду. Ни одной лазейки, чтобы провести лодки. Длинный с Малышом переглянулись.
- Похоже, - улыбнулся командор.
   Унзас. Они вспомнили свою первую речку. Вспомнили подобную, только всю обледеневшую берёзу и единственную возможность преодолеть препятствие – лавируя в стремительном потоке, проскочить под туго натянутой над водой проволокой и под звон хрустальных сосулек таранить красивую завесу.
Команда «Задумчивого» решила всё же протиснуться сквозь ветви. Кряхтя, оступаясь в воду, они пихали свою лодку, сминая её до неузнаваемости.
- Вам в забой, ребята, а не на реку надо, - траванул их Малыш и, не слушая ответа, пустился по берегу от реки. Через полтора десятка шагов он снова упёрся в бурую беззвучную массу – так круто петляла речка.

- Давай сюда, Серёга! Тут быстрее обнести!
Пока товарищи перетаскивали лодки, он добросовестно щёлкал фотоаппаратом.
- Стой, стой! Так! Чуть наклонитесь, ноги поднимите…. Да, разные ноги – не на плацу. Напряжение в позах…. Вам тяжело…. Щас перемотаю. Так, не шевелитесь!
- Иди, подержи, Жека, я тебя щёлкну, - ласково позвал Усатый Нарцисс.
- Нет, нет, - чувствуя подвох, попятился Малыш, - нам фотографам  никак нельзя, всё для вас, соколики. Чего замерли? Несите лодчонку-то.
Снова на воду. Из-за поворота показался «Задумчивый». Постепенно лодки выстроились в определённом порядке. Преуспевающий капитан «продовольственной баржи», как окрестили «Стрижа» краснобаи, умело увёл свою посудину вперёд. Угрюмый по натуре, он и природой решил наслаждаться в одиночку. «Задумчивый» тянулся за ним, лениво наклоняясь бортами при синхронных взмахах экипажем вёслами. Спина Длинного возвышалась над притопленной его весом кормой. Казалось, он сидит на заботливо прихваченной табуретке. «Старуха» со скоростью плывущей утки везла Малыша и упирающегося до седьмого пота мощного Нарцисса. Пока расстояние позволяло, экипажи постоянно перекрикивались, добавляя к береговому мусору невидимый сор своих острот. Предметом насмешек стал Кепочка-Шапочка – Сергей Гладков.
- Мужики, этот парень в дамской шапочке явно покушается на наши деликатесы. Так и представляю, что за одним из поворотов мы увидим его на берегу у развязанного мешка с продуктами.
- Не переживай, командор, он будет хрумкать только свою яичную вермишель.
Греблось в охотку. Погода установилась хорошая. То на одной лодке, то на другой запевали песни. Орали, не щадя глоток, и всё, что взбредёт в голову. Расстояние между лодками постепенно увеличивалось. Малыш потихоньку поматеривался, кляня исчезнувшего за поворотами Гладкова.
- Вот – друг. А случись чего с нами? Он будет с умиротворённой физиономией наяривать вёслами, а мы – тони.
Нарцисс не отвечал. Ему казалось странным, что напарник пророчит катастрофу. Берега-то рядом – еле-еле весло вмещается. На воде ни рябинки.

- Дистанция, Серёга, - великая вещь. Надо постоянно чувствовать, что друг рядом, и всегда придёт на помощь кучей дельных советов. Нет, надо намекнуть командору. Чтобы вздул нечестивца.
   На «Задумчивом» тем временем веселились. Длинный узрел в капитане «Стрижа» в его вязанной женской шапочке поразительное сходство со знаменитым Чингачгуком.
- Петя, глякось-ка, Чингачгук перевозит свой скарб. Занесло же лихоимца в наши дебри.
   Своеобразная лодчонка, с торчащими из неё мешком и верхней частью корпуса Гладкова, не вязались с видом туриста-водника. Именно таких размеров и формы сплавсредство мог бы наспех соорудить полудикий могиканин, и именно таким корявым веслом он мог бы грести – две лопасти, прибитые к кривой тальниковой жерди.
- Погорелец североамериканский. Фенимор бы горько плакал, увидев своего героя в таком виде. Эй! Чин-гач-гук! Не откликается турист краснорожий.
- Одно слово – папуас.
   Сергей, действительно, продолжал с удивительной ловкостью орудовать тем, что он называл веслом. Казалось, что главное для него – скорее завернуть за новый изгиб реки и обязательно увидеть там чудо. Глупый. Вот уже полдня, маяча впереди, он первым суёт нос за все повороты, но, кроме вспугнутых уток – никаких чудес. Несколько сотен поворотов-близнецов – это уже не чудо, а пытка. Но стоит Сергею показаться из-за поворота, как Петя тихо по слогам произносит:
- Чин-гач-гук.
Длинному больно в животе, однако, каждый раз он взрывается хохотом. Ему вторит Петя. Их лодка мелко трясётся, сами они мучаются, но остановиться не могут.
Смех – смехом, а всё же Длинный замечает, что лодка здорово обмякла. Он внимательно посмотрел на чехол, на макушку Петра, который торчал из носа лодки, как птенец из половинки яйца.
- Петя, а если мы налетим на камень – чехол выдержит?
- А где тут камни?
- Они в наших дурьих башках! Посмотри на Чингачгука. Он не плывёт, а скользит, как жук-водомер. А мы с тобой подвесили к лодке четыре квадратных метра мокрого брезента весом в полтонны и баламутим воду вёслами. Ты где-нибудь видел, чтобы в бассейне купались в лыжных костюмах?
- Я? Нет.
- Снять! Снять к ядрёной фене  эту проклятую железяку. Серёга!!! Давай перекур!
   Гладков проскочил ещё три-четыре поворота. Вдогонку ему летела беззлобная брань. Сергей внял просьбам друзей и выбросился на берег. К нему присоединились другие экипажи.
- У-у, гад, - срывал с лодки чехол Длинный.
Петя помогал ему. Остальные, дымя сигаретами, замерзали. Сергей выбрал чистый пологий берег – исключительно уютный и исключительно продуваемый.
- Абзац «Броневому», - зло хихикнул Малыш.
- Теперь он у нас «Обнажённый», - окрестил раздетую лодку Петя.
- Г…но он у вас, - отомстил за «Старуху» Малыш.
   Подкачали сплавсредства, спустили на воду. Огромный чехол бывшего «Задумчивого» был уложен на дно «Обнажённого», и внутри лодки стало по домашнему уютно, хотя и мокро.
- Линкор! Птица, а не лодка! – завосхищался экипаж «Обнажённого», толчками посылая флагман вперёд.
Действительно, скорость возросла. Пришлось и Малышу взяться за весло, чтобы не отставать. Работа согрела. Холодное солнце радовало душу ярким блеском. Благодать. Флагман летел по водной глади и от гордости так пыжился, что воздух травил мелкими пузырьками по всем швам. Уходило его немного, но через час-полтора приходилось подкачивать. На такой реке обмякшая лодка практически не мешала движению и не представляла опасности. Но, она везла архитекторов, а последним было не всё равно, как выглядит то, на чём они плывут. Повороты, повороты, повороты…. Песни петь устали, смеяться устали. Каждый любовался окружающим пейзажем и думал о своём. Хлюп-хлюп. Вперёд, вперёд.
   У маленькой речки были и свои маленькие пакости. На каждом повороте образовывалось расширение-заводь. Основная струя шла по большому радиусу у береговых кустов. Если кто-то хотел облегчить себе жизнь и сократить расстояние, стремясь пройти по короткой дуге, то тут же попадал в ловушку. Лодка с разгона врезалась в мёртвую воду, мгновенно теряла инерцию, а обратные струи, образованные основной, поднимались со дна и толкали лодку вверх против основного течения реки. Приходилось потеть, работая веслами, прорываясь к струе. Лодку всё равно стаскивало к береговым кустам. Хитрецы ругались, и через два-три поворота всё повторялось. В конце-концов перестали выгадывать, щадя натруженные за полдня руки и спины.
Лодки шаркнулись носами о песчаный берег. Гребцы подгребли, поставили их бортами к берегу и с предосторожностями, выбрасывая сначала вёсла, сами выбрались на жёсткий заиленный песок. Ноги затекли. Попрыгали, разгоняя кровь. Дружно вытащили лодки на пожухлую траву невысокого обрывчика, окаймлявшего песчаный пятачок. Завертели шеями, оглядываясь и подбирая место для обеда и отдыха. Четыре руки указали в четыре разных места, четыре глотки кратко доказали правильность каждого решения. Длинного не смутило такое единодушие. Он облюбовал заросшую берёзами и сосняком возвышенность метрах в семидесяти.
Солнце ярко светило в небе, умудряясь при этом почти не греть. Легкий ветерок быстро остужал мокрые штаны сплавщиков. Малограциозные в сапогах и спасжилетах, мужчины ещё более уродовали себя, принимая позы своих далёких предков. Опять всё повторилось. Отвязали рюкзаки и, взвалив их на плечи, побрели по чавкающей низине к указанному Длинным месту. Вот оно то, что даётся долголетним опытом. А может быть, Длинному было просто удобнее видно с высоты своего роста? Как бы там ни было, а выбранное место, как нельзя лучше, соответствовало той цели, для которой его облюбовал командор. Как некогда яркий и мягкий, но за долгое время небрежного обращения, вышарканный и потускневший ковёр, поляна, прикрытая приглаженной половодьем травой и прошлогодними листьями, требовала плюхнуться на неё, раскинуть руки и ноги и полежать в бездействии, наслаждаясь отдыхом. Эмоциональное воздействие прекрасного пейзажа было настолько велико, что у эксцентричного Малыша оно вылилось в дикий рёв. Малыш, очень стараясь походить на какой-нибудь знаменитый баритон, но, при этом пуская откровенных петухов, убеждал своих товарищей, что любит Россию. Ошарашенные сплавщики, освобождаясь от мокрых доспехов, не мешали самодеятельному певцу запугивать красоту вокруг него обещанием, что он сейчас подойдёт и обнимет её. Они свободно разбрасывали по поляне вещи и снаряжение, не заботясь о порядке. Это делалось, казалось, по собственному желанию. Но, сама поляна ровная и чистая, прозрачный березняк, с запутавшимся в нём солнечным светом, были против какой-то упорядоченности, педантичной аккуратности и озабоченности сохранением гармонии в понятии обычном, привитом будничной повседневностью. Именно полная свобода действий, полная раскованность и абсолютная необязательность были как раз тем, что наиболее органично сливалось с царившим вокруг настроением первозданности и лёгкости. Любой, умышленно созданный человеком порядок, был бы жестоким оскорблением природе. И сама себя защищая от этого, она сумела так воздействовать на пришельцев, так точно и незаметно завладеть их душами, что они, не сговариваясь, делали то, что было в этот момент самым правильным. Несколько минут полной свободы – коротких, но необходимых. Первым взял себя в руки Длинный.
- Готовьте дрова, мужики, нам надо за час пообедать и плыть дальше. Но обед необходимо сотворить настоящий – поесть очень плотно. Евгений, продуктов щадить не надо. Сделай что-нибудь пожирнее и погуще.
- Вермишель с уткой, - бросил взгляд на Гладкова Петя.
Сергей, не принимая шпильки, и, как будто боясь, что и на сей раз обойдут его лакомство, достал пакет с вермишелью и поставил его на видном месте. Очень скоро в котелках забулькала вода. От горящих сухих дров поднимался прозрачный чистый дым. С сигаретой в зубах Сергей Гладков сидел на корточках у костра и время от времени хватал остатки сухих берёзовых веток с краснеющими, заострёнными огнём концами, резко бросал их в огонь. Длинный поколдовал над схемой реки, нарисованной на суперкальке. Затем отточенным движением положил её во внутренний карман самошитой, некогда бывшей элегантным плащом, куртки. При этом изгибался так, как будто обязательно хотел увидеть дно кармана.
- Пойду, посмотрю, что там дальше.
Он зашагал от костра и, вскоре сквозь кусты можно было видеть только его, колыхающуюся в такт мерным шагам, серую вязаную шапочку.
- На разведку пошёл, - улыбнулся вслух Малыш.
Оставшиеся в лагере не поняли скрытого юмора, Они ещё не понимали, что разведать участок реки – это значит просмотреть его, понять течение струй, зафиксировать в памяти опасные места. Пользуясь только визуальным наблюдением, мысленно, до каждого гребка пройти опасный участок, предусмотреть массу возможных вариантов, выбрать лучший и ещё раз «пройти» его.  Цель разведки – не превратить сплав в погребальное шествие или, как говаривал один знакомый сплавщик: «Не превращать сплав в топанье собственными ногами к собственной могиле, а сделать его осмысленной борьбой с природной стихией. Противопоставить её дикой бессмысленности точный расчёт и мужество». Потому и иронизировал Малыш. Речка напоминала ему кишку из брюха барана, которого он свежевал в детстве, борясь с чувством жалости к уже угасшему животному. Такая же неимоверно закрученная в самые замысловатые формы. Тихая и безопасная. Лагерь продолжал жить свой жизнью. Ломали дрова, поддерживали огонь, ждали, когда дойдёт варево.

   Люди.

   Сработал инстинкт, дремлющий в глубинах сознания. Люди, где их не может быть, где их не ждут – не в радость. Казалось, вокруг никого нет. Только их пятеро и бесконечность леса. И вот, монолитность этого чувства дала трещину, стала рушиться, разваливаться на куски. Но, все пятеро жили в реальном мире, под сенью конституции и уголовного права. Они жили в обществе, где человек человеку брат, товарищ и друг. Поэтому первобытная настороженность лишь на секунду всплеснулась и тут же сменилась любопытством. От реки к лагерю журавлиным шагом спешил Длинный. Позади него, за кустами маячили неясные ещё фигуры двух пеших, а от того места, где на берегу валялись их лодки, намётом летел всадник на сером в яблоках рослом скакуне. Ошмётки грязи летели из-под копыт. Чавкающий ритмичный звук обгонял наездника. Голова коня на коротком поводе красиво задралась кверху, широкой грудью животное разбрасывало тонкие ветки акации. Картина была впечатляющей.
- Это есть наш последний и решительный, - лязгнул выкидным лезвием небольшого ножа не умеющий молчать Малыш.
- Может рвануть в рассыпную с криком «Казаки!», - полюбопытствовал Гладков, вставая от костра, - а то сейчас пойдёт махать саблей улан доморощенный.
- Не-е, продукты упрёт налётчик, - возразил Усатый Нарцисс.
Петя, смачивая ствол берёзы, глянул через плечо и успокоил друзей:
- Бить не будет, братцы, будет штрафовать.
- А ты спрячь и не губи природу на глазах у объездчика.
   Молодой парень в фуфайке, перехваченной наискосок ремнём двустволки, резко осадил коня, поднял его на дыбы у самого костра.
- Ну, могём, - развёл руками Малыш, - влетел бы в костёр, а мы конину не едим. Здравствуйте.
   Из под старенькой ушанки, обрамленное соломенными, обрезанными под горшок волосами, глянуло расплывшееся в улыбке славянское лицо.
- Здорово, мужики!
- Здравствуйте.
- Чего это вы здесь?
- Беглые будем. Из детского дома умыкнули. В Ташкент идём.
   Парень рассмеялся шутке, а друзья Малыша пояснили:

- Туристы мы, водники. Тренируемся.
- Не видали кого с ружьями?
- Не-е, мы таких боимся. Слышали – баловался кто-то ниже по течению.
   Объездчик улыбался, но Малыш отметил, что он быстро и цепко рыскнул глазами по вещам, разбросанным по поляне.
- Не такой и простой – ружья смотрит, - подумал про себя и, насупив брови, вслух добавил:
- А может ты сам браконьер? А ну, поверни коня, мы номер запишем и сообщим куда следовает.
   Парень, очевидно, окончательно убедился, что стоящие перед ним молодцы не нарушители закона и весело смеялся, глядя на придуряющегося Малыша. Одновременно с Длинным подошли спутники егеря. Длинный перешёл к друзьям и встал лицом к тройке чужаков. Разговорились. Оказалось, ребята деревенские, охраняют бобринные запруды и уток заодно. Пожелав счастливого путешествия, блюстители вскоре отправились к реке и затерялись в кустах. Позубоскалив по поводу неожиданной встречи, стали готовить стол. Обед удался на славу. Наелись до скотского состояния. Отползать от стола сил уже не было. Развалились, раскинув руки и ноги.
- Если бы весь сплав состоял из таких обедов, то приверженцев у нас было бы море, - размечтался Петя.
- Пришлось бы брать корыто, а не лодки. И вообще, это был бы не сплав, а свинство, - Длинный даже сытый мыслил трезво.
Буркнули ещё чего-то и стихли. Неугомонные пичуги свиристели в ветвях над головами задрёмывающих мужчин. Усатый Нарцисс включился в этот хор близким к музыкальному, но поначалу скромным лёгким всхрапыванием. Идиллия. Лепестками огромного цветка лежали сплавщики, умостив головы на брезент, среди ложек, кружек и чашек с объедками. Солнце массажировало их лица, пропитывало теплом свитера и ватники, добиралось до рёбер, обтянутых белой не загоревшей кожей. Хорошо.
   В Малыше, вопреки общему сонному состоянию, проснулся художник. Захватив фотоаппарат, он полез на стоящую рядом берёзу. Живот, набитый лапшой, не уминался – лезть было неудобно, но Малыш, кряхтя, добрался до крепких сучков и устроился на них.
- Жека, глянь там – где река кончается….
- Остановки автобусной не видно?

- Не сорвись, дурень. Упадёшь ещё чего доброго мне на ноги….
Оказывается, спутники Малыша не потеряли способности шутить.
- Вот я сейчас заготовлю дискредитирующий материальчик. Герои-сплавщики. Жёны дома «икру мечут», волнуются, что их мужья борются со стихией….
- Она нас победила, Евгений
- Петя, дай-ка палку….
- Они все лёгкие.
   Словесная перепалка разогнала сонливость.
- Петька, лови фотик, щёлкни меня здесь!
В благодарность за обед нельзя было не откликнуться на просьбу.
- Эх-хе-хе, - закряхтел Длинный, - подъём, мужики. Поплывём дальше.
Из любопытства, а может из-за недоверия, к лодкам, уже обсохнувшим на солнышке, вновь подъехал егерь с товарищами.
- Дай посидеть-то, - заклянчил Малыш.
Неожиданно егерь разрешил.
- Серёга, снимай! Я в спасжилете на кобыле.
- Это мерин.
- Всё равно снимай.
   Конь раза два перебрал ногами и, очевидно, почувствовав неуверенность седока, замер на месте. Малыш приосанился, готовый, однако, в любой момент сигануть из седла подальше от животины. Длинный долго крутил кольца объектива, наводя резкость. Если бы Малыш знал, что его лик будет уже третьим изображением на одном и том же кадре, то выражение этого лика не было бы столь геройским и самодовольным.
- Несёт меня те-че-ни-е-е, -разнеслось над рекой.
   Кавалькада лодок вновь поползла по водной глади. Шлёпали вёслами часов до четырёх. Неожиданно за крутым поворотом, где скрылся «Стриж», и готовился скрыться «Обнажённый», раздался предупреждающий крик Гладкова. Длинный рефлекторно мощными гребками бросил лодку к берегу. Малыш отметил, что и сам пытается сделать то же самое.

- Однако, школа, - польстил он сам себё.
   Причиной предупреждения оказался переезд, сооружённый в виде насыпи, зажатой между железных профилированных щитов, с узким проходом для воды в центре. Искусственно был образован небольшой, чуть меньше метра слив. За сливом вода метров двадцать пять бурлила и пенилась. На мосту с удочками торчали пацаны.
- Серёга, не суйся первый, - заволновался за друга Малыш. В воде могли торчать арматурины.
   Но, капитан «Стрижа», до этого притормозивший у кустов, уже уверенно вывел лодку на середину русла, устремляясь к жерлу прохода. Секунды и, подпрыгнув кормой на сливе, «Стриж» протаранил первый самый крупный вал и заплясал на волнах. Сергей развернул лодку и, устроившись, как в первом ряду партера, ждал, когда появятся друзья, готовый, если понадобится, прийти на помощь. Вторыми скользнули в слив на «Обнажённом». Подняв целый столб брызг, успешно миновали проход и присоединились к Гладкову.
- Ну, пошли, Сергуня, публика ждёт, - пригласил напарника Малыш, - это единственное место, где можно сдуру перевернуться. Жалко упускать такую возможность.
- Давай без пижонства – не люблю сырости.
- Держи лодку, попёрли!
   Поток, как живое существо с руками, способными хватать и тащить, вцепился в днище лодки и швырнул её по сливу. Азартный экипаж вместо того, чтобы притабанить, защищая себя от брызг при ударе с валом, так оттолкнулся вёслами от воды, что нос лодки деформировался, сдавленный упругой силой. В награду за безрассудство река презентовала лихачам ведра два исключительно холодной воды, превратив их лодку в ванну «моржа- любителя».
- Мамочки!
- Ой, как плохо.
Их друзья, сидя в лодках, от души забавлялись простаками. Сами они остались относительно сухими.
- Поплыли сливаться, Серёга, то попа морщится от воды, а я не могу быть некрасивым – на меня пионеры смотрят.
   Вытащили лодки на песчаный пляж.

- Славяне, рванём ещё разик «на бис», заодно сфотаемся, - загорячился Малыш.
Особого восторга предложение не вызвало.
- Ради этой бяки переть лодки по берегу? Ну её к чёрту.
- Мужики, это единственное место, больше ничего не будет, давайте, а?
«Мужики» не стали «давать». Длинный с Петей милостиво согласились снять Малыша при его прохождении. Они уселись в лодку и подгреблись, сколько можно снизу к сливу. Малыш схватил разгруженную одноместку и вприпрыжку побежал за переезд.
- Пойдёшь по сигналу, - прокричал Длинный вдогонку.
- У-гу-у!
Вода в сливе шумела, и Малыш засомневался – услышит ли крик. Почему-то стало немножко тревожно.
- Глупости, щас всё сделаем красиво.
Вдруг чисто и ясно раздался звук свистка. Малыш вспомнил, что на спасжилете у Петра была такая никчёмная вещица.
- Иду-у-у! – как можно громче закричал он и оттолкнулся от берега. Вертлявая лодчонка закрутилась на месте.
- Так и лагом можно влететь, - забеспокоился сплавщик и мягкими гребками, чуть погружая вёсла в воду, выправил лодку.
По сравнению с их «старухой» это была какая-то пародия на сплавсредство. Но «Стриж» смело побежал по сливу, тюкнулся тупым рыльцем в вал. Его бросило в сторону, грозя развернуть боком и перевернуть. Малыш ударом весла поставил лодку носом по течению. Лицо, грудь, ноги добротно окропились водой.
- Ну, как? Нормально?
- Давай ещё раз. Ты слишком быстро проскочил, - спокойно попросил Длинный.
Малыш раза два беззвучно шамкнул губами – от досады сразу не нашлось слов.
- Спасибо, ребята.… Я ещё…. Я хоть сколько. Конечно, мне что? Давайте, будем тренироваться фотографировать. Может мне прямо с моста плюхнуться в воду и там подождать, пока настроитесь? – наконец прорвало его.

- Евгений, не тяни время. Давай на исходную.
- Дубль два, - металлическим голосом изрёк Пётр и дунул в свисток.
- За бездетность будете мне выплачивать, горефотографы!
- Не ропщи на фирму. Твоё дело – трюк. Поспешай, милый.
Всё повторилось. Сидя в лодке, в воде, Малыш погрёб к берегу. Следом за ним «Обнажённый».
- По-моему, в момент съёмки Петя закрыл объектив веслом, - сообщил Длинный.
- За что!? – плаксиво придурялся Малыш.
- Женька, приплыли – лодчонка тю-тю, - Усатый Нарцисс  стоял над обмякшей «Старухой», как над погибшим товарищем.
Порыв. Длинный зафиксировал время.
Не беда, мужики, через пятнадцать минут поплывём, - успокоил Малыш и приступил к починке. Работая, он тараторил, рассказывая, как штопал «Старуху» нитками на Унзасе и всё было отлично. Скучный Нарцисс с видом человека, читающего последнюю молитву, без всякого энтузиазма слушал уверения Малыша. Пока заплаты подсыхали, попытались узнать у рыбачивших на мосту, где же всё-таки на реке находятся. Через полчаса отошли от берега.
Река, как будто, уснула. Только непрерывное петляние, казалось, не давало воде забыться окончательно. Бессчетное число раз поворачивая, она бежала, торопилась скорее выбраться из тошнотворного лабиринта, а добравшись до прямого, раздавшегося вширь русла, мгновенно задремала. Встречный холодный ветер не только выстужал тела гребущих ему навстречу; он тихо, с нудным постоянством толкал лодки вверх по течению. А сидящие в лодках с упорством людей, которым ничего другого не остаётся, окоченевшими руками стиснули металлические вёсла и кое-как шевелили ими, толкая, будя эту прозрачную засоню. Холодно, очень холодно. Река разлилась огромным плёсом. Впечатление такое, что здесь она и кончается. Прогрести его весь – выше человеческих сил. Но, грести надо. К счастью, показалась маленькая проточка шириной с лодку  и глубиной несколько сантиметров. Она отсекала большой заболоченный мыс, серым горбом выдающийся в воду. Решили провести посудины по ней, таща их за чальные концы и толкая вёслами. Всё быстрее, чем грести вокруг необъятного мыса. В лодках было теплее. Мокрая одежда на ветру остыла. Всех трясла крупная дрожь. Глаза устремились к дальнему концу плёса. Далеко. Что там – разглядеть не удаётся. Почти нет разговоров. Губы мужчин ворочаются с трудом, языки стали ничуть не подвижней варёных говяжьих.
- Твою мать!... – изуродованный замёрзшими губами, и непривычно долго выговариваемый мат нарушил относительную тишину.
Все остановились и оглянулись. Там, где только что прошли, Гладков умудрился найти яму и наступить в неё одной ногой. Почти по пояс ушел в воду. Выкарабкался. Жалкое зрелище. Мокрый потемневший вельвет плотно облепил ногу. В горловине сапога, как в чайном блюдце, блестела вода. По лицу пострадавшего было видно, что ему плохо, и он хочет домой. Домой. Каждый бы из них сейчас с удовольствием растянулся перед телевизором. Прыгая на одной ноге, Сергей стянул с трудом сапог, вылил воду, кое-как отжал штанину, вновь обулся. Проточка кончилась. Перед глазами мужчин опять безбрежная рябая под ветром холодная вода. Малыш трясся в ознобе. После купания он нисколько не обсох, и теперь по пояс мокрый испытывал крайние неудобства. Усатый Нарцисс, как вымирающий мамонт, медленно переминался с ноги на ногу. Остальные тоже мало походили на суперменов. Альтернативы не было. Единственное – снова плюхнуться в свои «корыта» с ледяной водой и догребаться до чуть виднеющейся вдали дамбы. Лучшее средство согреться – работать. Ударили вёслами. Лодки, удаляясь от берега, продвигались всё медленнее. В конце концов, они прилипли к воде и, несмотря на усилия гребцов, не хотели двигаться. Берега по обеим сторонам плёса замерли на месте. Прекратилось такое необходимое движение кустов, позволяющее чувствовать, как река несёт тебя, осязать её упругую силу, радоваться постоянному движению. И только сознание неумолимо долбило, что каждый взмах весла – это сантиметры отвоёванного у воды пространства. И вёсла буровили и буровили осточертевшую воду.
- Козы!!!
- Чего? – не понял Малыш.
- Вон козы, - указывал Усатый Нарцисс к далёкому правому берегу.
-Началось. Ничего, Сергуня, сейчас приедут друзья в белых халатах – всё будет хорошо, - прошамкал бросивший весло Евгений и, тем не менее, стал вглядываться в указанном направлении. Его уже не раз восхищало удивительно острое зрение и отличная наблюдательность его напарника. Малыш сам не жаловался на глаза, но, разглядев две крошечные серые точки на фоне бурой травы, поразился ещё раз. Только внимательно присмотревшись и заведомо зная, что это, он смог и сам себя убедить, что видит головы именно косуль. Но, как это сумел сделать Сергей, потея за веслом вдвое больше его – непостижимо. Через секунду, сильно повернувшись назад к товарищам, Малыш уже кричал и показывал руками в сторону животных. Утомлённые греблей, мужчины с удовольствием бросили вёсла и стали смотреть вбок. Животные, испуганные гулко передававшимися по воде криками, грациозными прыжками устремились к лесу и вскоре скрылись в нём. Табун уток снялся метрах в семидесяти и улетел вниз по течению. В завязавшемся коротком разговоре выяснилось, что любой из пятерых запросто уложил бы одну из косуль, будь у него в руках карабин или автомат.
- Детки, а я подозреваю, что и под носом-то вытереть мы сейчас не сможем, - отрезвил охотничий пыл Длинный, - попахали дальше.
Мало-помалу приблизились к дамбе. Прохода в ней не видно.
- Может труба  сливная тут?
Кому-то ещё хотелось и моглось думать. Дамба. Мощная земляная насыпь перегораживала пойму. Река разливалась перед этой искусственной преградой и подходила обоими берегами к самому лесу. Дамба, очевидно, стояла здесь давно, так как за ней пойма обильно заросла кустарником и высокими уже осинами.
Малыш и Длинный поднялись по травянистому откосу на насыпь. По дамбе проходила хорошо наезженная дорога. Сидящие в лодках спутники были укрыты насыпью от ветра. Он не мог до них добраться и потому с остервенением набросился на два мокрых сгорбленных существа, осмелившихся покинуть укрытие. В чаще кустов, с того места, где стояли два товарища, продолжения русла не было видно. Сплошные ветки, ветки, ветки.
- Мужики! – громко из-за шуршащего брезентом штормовки у ушей ветра, как в пропасть закричал Длинный, - прохода не видно, она, кажись, под землю уходит!
- Ещё полчаса и нам самим лучшего места не найти, - ни к кому не обращаясь, промямлил Малыш.
Длинный достал схему реки. Стал изучать её, прикидывая, где же они есть.
- А, всё понял! Вот дамба, дорога налево к пороховым складам. Значит, Штапку уже проплыли. Во дали.
Длинный сопел, вспоминая и анализируя сказанное рыбаками на запруде, но Малыш тараторил, клацая от холода челюстями, и не давая ему сосредоточиться.
- Так, отлично. Отмахали тридцать километров. Где же проход?

- Серёга, я сбегаю на тот край, - махнул рукой Малыш в дальнюю сторону дамбы, - посмотрю чего там?

- Давай и посмотри место для ночёвки, будем разбивать лагерь. Поведём лодки по берегу.
- Угу.
Малыш побежал. При движении мокрая одежда прилипала к телу, и каждое новое прикосновение было холоднее предыдущего. Ноги после долгого сидения плохо слушались. Бежать не хотелось. Хотелось стоять и не шевелиться, только бы не чувствовать леденящего прикосновения мокрого материала. Но, малыш знал – надо бежать. Через десять шагов будет легче, через сто – просто жарко. Бежать, бежать быстрее. И он трусил по краю насыпи.
- Ага, вот ты где прорвалась, голубушка, - увидел он блеснувшую среди месива кустов воду. Тут же обернулся и, увидев Длинного, всё ещё стоящего на дороге, закричал, показывая рукой в сторону:
- Прохо…о…од!!!
Длинный наклонился к краю дамбы, что-то говоря сплавщикам. Те, очевидно, уже двинулись по берегу, таща за собой лодки.
Малыш бежал вперёд. Он уже видел, что река прорвалась почти у самой кромки бора. Там, на фоне бурого склона резко выделялись желтизной вновь образованные берега промоины. Малыш оживился - скорей туда. Он уже представлял ревущий в теснине поток и желал, чтобы так оно и было. На бегу успел заметить в основании дамбы огромную трубу для пропуска воды.
- Так, всё-таки она есть, - усмехнулся про себя.
Справа вода заметно оживилась. Малыш уже видел, как она входит в проход и исчезает, скрываемая дамбой.
- Надо добежать до конца, тогда всё станет ясно.
Слева прорвавшаяся вода разливалась небольшим плёсом и, из него уже в царство кустов опять уходил спокойный тёмный поток. Он огибал высокий уютный, поросший молодым сосняком, берег.
- Там и встанем, - отметил про себя Малыш.
Вот он проход. Жалко, что вода здесь уже основательно поработала и сгладила русло. Но, всё же это было не уснувшее сочетание кислорода и водорода, это была маленькая копия горной реки. Высокие обрывистые берега, глиняными стенами поднимались из воды. Поток огибал дамбу и на протяжении сотни метров был покрыт небольшими волнами, некоторые из которых, к вящему удовольствию Малыша, поблескивали белыми гребешками. Несколько минут он любовался, оценивая маршрут.

- От кустов, торчащих из воды, подальше – можно продырявить лодку. Сразу за ними влево – уйти от прижимчика, а дальше - суши вёсла. На входе в сужение не наскочить на глиняные валуны – сдуру кильнёмся, а купаться не хочется. Всё, назад.
Азарт и пробежка немного разогрели Малыша, но стоило тронуться с места, как опять всё повторилось.
- У-у, эти мокрые штаны, - Малыш представил себя бегущим без штанов и невольно прыснул.
Ветер становился холоднее с каждой минутой. Навстречу семенящему Малышу странным тяжёлым шаркающим аллюром передвигался Гладков. На бегу, он старался ухо, в которое дул ветер, засунуть внутрь фуфайки. Всё ухо не влезало. Выражение лица Гладкова не изменилось – ясно читалось, что ему всё ещё очень плохо.
- Чё там?
- Проход, щас поплывём.
- Дай шапку – голова застыла, не могу.
Малыш на секунду оторопел. Сорвал с головы спортивную шапочку, протянул другу.
- Во, гад, - подумал про себя.
Всё неустройство, холод, усталость вылилось в короткое раздражение.
- Везде няньки нужны, только водку жрать могут самостоятельно. Ничего, поквасься, милый, - думал об этом уже на бегу, - и чего это я? Ему ведь впервой, вот и думает, что конец света. Действительно, без шапки плохо, вон голову как стиснуло.
Внизу, у подошвы дамбы тянули за верёвки лодки Петя, Усатый Нарцисс и Длинный.
- Славяне, не участок – конфетка! Покайфуем полста метров. Там прорвало в самом конце. Она – змея, с той стороны течёт, сюда возвращается.
- Какого чёрта тащиться до прохода? Перетащим здесь!
- Серёга, не слушай их, поплыли. Чего нам её на себе таскать – пусть она нас возит.

Усатый Нарцисс не успел сказать ни «да», ни «нет», как Малыш уже забрался в лодку.
- Садись! Поехали.
«Старуха», подгоняемая ударами пары вёсел, устремилась к проходу.
На дамбе откуда ни возьмись появился жалкий нетрезвый мужичонка с лодкой, упакованной в мешок.
- Здорово, орёл, - сфальцетил Малыш, махнув рукой.
Лицо мужичка обиженно вытянулось и, он с опаской посмотрел на приближавшихся Длинного и Петю.
- Чего это он? – не понял Малыш. И вдруг ему стало весело и немного стыдно за себя. Очевидно, искажённое ветром лестное «орёл» дошло до мужичка, как оскорбительное «козёл».
Лодку закачало на первых валах, и думать о мужичке было некогда. До обидного просто и быстро, раза два шаркнув днищем о скрытые под водой кусты, лодка обогнула дамбу и выскочила на спокойную воду плёса. Сохраняя энергию, Малыш и Усатый Нарцисс налегли на вёсла.
Пока Малыш с Нарциссом огибали дамбу на лодке, их хитроумные спутники решили перетащить сплавсредства через дорогу и продолжить путешествие, сократив тем самым метров двести водного маршрута. Беда подстерегала утомлённых туристов там, где они думали облегчить путь – с другой стороны дамбы. Смешанный с глиной, пропитанный водой, песок жидкой трясиной расступился перед ними и стал проворно засасывать, вцепившись в сапоги. Сначала это показалось не опасным, но через два - три, сделанных с трудом  шага, стало ясно, что можно тут и остаться. Жижа, кажущаяся надёжной твердью, с хлюпаньем втягивала ноги и прочно держала. Рискуя остаться босыми, сплавщики навалились животами на мокрый песок, с трудом вытягивали ноги. С каждым новым движением положение ухудшалось. Ужас заполнил душу Длинного. Он вдруг так отчётливо представил себя вмурованным в песчаную трясину, что пот выступил на сморщенном от напряжения лбу. Яма, огромная яма под ними и, через некоторое время они зависнут в противной жиже, заполнившей эту естественную ловушку, и будут очень медленно погружаться всё ниже и ниже. Нет. Нет! Навалившись на борт «Обнажённого», Длинный рванулся вперёд, напрягая недюжинные силы, и пополз к спасительной воде, подтаскивая лодку и стараясь не задерживаться на месте.
- Слава Богу! Устал, просто устал. Расслабился. Надо же так распуститься, - думал Сергей, вспоминая минуту панического страха.

Петя и Гладков сидели рядом и тяжело дышали. По выражению их лиц Длинный понял, что и они испытали что-то подобное его состоянию. Увидели Малыша и Нарцисса.
- Ищите место для ночёвки, - прокричал им Длинный.
- Есть, шеф, - возбуждённый коротким удовольствием, шутливо вскинул руку к голове Малыш.
Почти тут же пристали к берегу. Малыш побежал посмотреть место. Лучшего искать и не надо. Чудесная полянка на возвышении, охраняемая молодыми пушистыми сосёнками, так выгодно отличалась от надоевшей кустистой, как старая щётка, поймы, что  Малыш, не колеблясь, повернул к товарищам с радостным известием. Близкий отдых вселил бодрость в уставших мужчин. Быстро перетащили лодки, вёсла, вещи.
- Женя, мы с тобой, наверное, палатку поставим, а остальные пока дров заготовят.
- Шесть секунд.
Вместо обещанных Малышом секунд потребовалось шесть минут. Палатка, покрытая тентом, была готова укрыть страждущих. Переняв уроки многоопытного Русанова, ставили палатку без колышков, используя стоящие рядом кусты и деревья. Усатый Нарцисс и Петя бегом бросились в лес и в том же темпе начали таскать оттуда всё, что могли оторвать, отломать, отрубить и, что обещало гореть.
- Молодцы, ребятки, - отметил про себя Малыш, - по-нашему действуют.
И вдруг, удивившее его на дамбе короткое раздражение возникло вновь, превращаясь в откровенную злость. Гладков переодевался, развязав свой рюкзак. На землю брошены мокрые штаны, носки, сапоги. Видно было, что ему сейчас ни до чего нет дела, одна цель – скорее избавиться от этого проклятого холода, скорее в тёплое, чтобы было уютно и хорошо. На ноги меховые чуни, на плечи расстёгнутый в одеяло спальник.
- Сергуня, промочишь чуни – ночью задубеешь.
- Плевать.
Занялся костёр. Усатый Нарцисс и Петя наломали груду веток. Длинный возился с лодками.
- Евгений, давай ужин.

- Щас будет, щас будет, мужики. Через двадцать минут забудем, что мёрзли, - говорил, в основном, для друга, который закутавшись в спальный мешок, уже сидел у костра, дымя сигаретой и ни на кого не глядя.
Чувство злости сменилось стыдом.
- Ведь это его друг. Он его взял с собой, он за него ручался. Все видят. Он, что – не понимает, что так нельзя? Он же мужик. Командор молчит. Тоже видит. Стыдно. Чёртова картошка. Да это руки замёрзли. Переодеться бы. Нет, специально не буду. Сначала ужин. Эх, милый ты мой, чуть промок и всё – приплыли. Ладно, чёрт с тобой, грейся, - всё это вертелось в голове Малыша, а язык без умолку балаболил что-то, как казалось Малышу, весёлое. Он сновал по лагерю, доставал продукты, резал, чистил, крошил, стараясь не глядеть на жалко сгорбившегося друга.
- Пацан, - мысленно обругал Сергея, наткнувшись на небрежно брошенный рюкзак, на валявшиеся вокруг него мокрые вещи, спасжилет. Молча затянул рюкзак, бросил под ветки сосёнки, подобрал, развесил на сучьях валявшееся на земле.
Темнело быстро. Вместе с темнотой надвигался холод. Наконец, котелки на огне, сухое на теле. Хорошо. Злость прошла.
- Нет, всё-таки прекрасное дело мы затеяли, - думал Малыш.
Отужинав, облепили костёр. Разговорились. Неожиданно Петя с Малышом вспомнили общих знакомых и, под улыбки друзей, наперебой стали доказывать друг другу их достоинства. Так, за разговором не заметили, что наступила глубокая ночь. Как не оттягивай этот момент, а всё равно настаёт минута, когда надо залезать в холодную палатку и устраиваться на ложе, далёкое в своей уютности от обычной кровати, не говоря уже о брачной.
У костра остался один Малыш. Ему всё равно идти последним и снова устраиваться в ногах своих спутников. Усталость так доконала его товарищей, что мысль о возможности завалиться в палатке, отделяющей от большого, во многом непонятного и неуютного мира, уже не пугала, а казалась очень милой и естественной. Как хорошо забраться в сухой спальник, прижаться к костлявому боку друга, и заставить себя думать о чём-нибудь хорошем. Это трудно, потому что перед глазами, как проклятая, торчит вода и мелькающие вёсла. И, как бы ты ни хотел, картина не меняется и, утомляющая в своём постоянстве, вновь и вновь прокручивается притупленным сознанием.
Малыш сидел у костра и смотрел на огонь. Болтливый в жизни, он, оставаясь сам с собой, с удовольствием молчал и наслаждался мыслями. Они неторопливо гладко текли, ловко связываясь в незатейливый узор воспоминаний. Думалось о многом. Появлялось желание взять самого себя, уютно прижать к груди, и в тепле, в сухости сладко убаюкивать.
Малыш видел, как наяву, лица сослуживцев. Все они без исключения были весёлыми или насмешливыми. Вот тот сплав человеческой мудрости, житейского опыта и сметки, который позволяет иронически улыбнуться сумасбродной, созревшей в юных умах,  идее. Кто-то по-матерински жалеет, кто-то откровенно издевается. А крепенькие, не растратившие на спокойной работе силы, моложавые тётеньки по очереди пытаются поднять немыслимой величины рюкзаки. Забывая о сохранении на лице выражения ума и томности, они, отдувая щёки, выпучивая глаза и выпячивая зады, рвут от пола, прикипевшие к нему мешки. Забавно. Малыш улыбнулся. Картины сменяли одна другую. Вот он на рабочем месте, а за окном…. Боже мой! Даже его маленькое отважное сердце сжалось, и гаденькие сомнения холодными струйками зазмеились где-то внутри груди. Метель, настоящая м6етель с мокрым снегом бешеной круговертью носилась над землёй, шипя в щели окна:
-Куда ты? Брось! Дома так хорошо, одумайся. Неужели сменишь тепло и покой на неудобство, сырость и холод? Тебя не осудят. Одумайся.
Малыш поёжился. Стало стыдно, что сомнения закрадывались в его душу. Он вспоминал дальше. Сидеть и смотреть в окно – выше его возможностей. Бежать. Куда? Бежать! Заглянуть в глаза товарищам. Что в них? Сомнение или спокойная уверенность в себе? Ноги занесли в столовую. В очереди, в спокойно-небрежной позе стоял Длинный, резко контрастируя с наглаженными очередными свободными линиями древнего свитера и громадьём кое-как закатанных бродней.
- Серёга, Серёга, - как Моська перед слоном, запрыгал Малыш пред товарищем, - погодка-то, а? Ты ничего? Не дрейфанул?
- Брови Длинного поползли вверх. На такую гадость он мог бы вообще не отвечать, но шестым чувством командора он уловил внутреннее состояние Малыша и, покровительственно улыбнувшись, успокоил:
- Даже если через минуту объявят о всемирном оледенении, то через пять часов ты, Евгений, будешь махать веслом, как будто катаешься на каноэ по лагунам островов Фиджи.
- Мужик! – мысленно оценил Длинного Малыш. Нет, они не ошиблись, избрав его руководителем похода. Несуетливый, умный, физически сильный. Он мог вести и вёл группу толково, ровно.
А вот они на вокзале, у груды рюкзаков и вёсел. Окружающие не могут интересовать сплавщиков – они слабы, их порывы низменны – дача, гости, дом. Кокетничая, принимая театральные позы, громко разговаривая, туристы любуются собой глазами стоящих рядом.
 
- Ах, эти прекрасные дамы. Они чуть толсты, чуть чрезмерно накрашены, но они теплы и живы. Они смотрят на нас, они недоумевают: «Куда и зачем эти ребята рванулись с рюкзаками?»
Ради этих минут стоит упаковывать мешки, стоит тащиться с ними по перрону, больше, чем необходимо сгибаясь под их тяжестью. И при этом улыбаться и изо всех сил не замечать снующих встречающих и пассажиров. Как предвосхищающие роскошное застолье, сладкие минуты ожидания, так и минуты на перроне, когда сам себя убеждаешь в том, что ты пуп внимания среди заплёванного асфальта, приятно щекочут твои нервы, обостряя чувства.
- Сергуня, ты, что на сплав собрался или торговать урюком на рынок? – вспоминал Малыш, как напал на Гладкова, подходя с товарищами к месту встречи. Гладков в кепке, что любят торговцы-кавказцы, дымил сигаретой рядом со своим рюкзаком.
- Сам-то аж с помпоном шапку напялил, а тут лысей. Благо, друг-грузчик расщедрился. Всем магазином провожали. Прощались навек, как я рассказал им о трудностях водного похода.
- Не будем огорчать твоих коллег, утопим тебя в каком-нибудь продезинфицированном омутке, – как всегда, тонко и ласково пошутил Длинный, - на, горе-сплавщик, жена побеспокоилась, - отдал он Сергею женскую вязанную из розовых искусственных ниток шапочку, - ушки закрой – продует.
Объявили посадку.
И вот он – твой вагон. Всё! Назад пути нет….
- О-о, да уже поздненько. Вызвездило-то. А бардак в лагере. Намаялись сегодня – ручки аж ноют. Баиньки, однако. Штаны подсохли – перебьёмся.
Вторая ночь подкралась к палатке, мягко навалилась на её матерчатую крышу и замерла. Пятеро мужчин спали, давая отдых натруженным за день мышцам. Догорающий костёр тихим потрескивающим говорком  рассказывал нахохлившимся сосёнкам свою вечную историю. Ночь.
 




***
Лагерь спал. Лёгкий мороз припудрил траву и кусты белой изморозью. Малыш, спавший у расстёгнутого входа, мужественно встретил холод запакованной в спальник грудью. Но, коварный враг пробрался с тыла и  вцепился в тело через остывшую резину спустившего матраца. После непродолжительной борьбы Малыш капитулировал. Выбрался из палатки. Красиво и холодно. Любуясь собственным мужеством, он собрал двумя пальцами разбросанные по поляне щепки и мелкие прутья. Налёт инея таял от тепла рук и тонкими струйками затекал под обшлага рубашки. Возродить костёр – дело нехитрое, сбегать за водой – две минуты.
Какой покой. Всё вокруг ещё спало, закутавшись в серое одеяло предрассветного сумрака. Ну, где ещё можно увидеть такую прелесть, кроме как, за общепризнанной чертой цивилизации. Наверное, ради  этих минут слияния твоего собственного я с великой таинственностью природы, ради этого чувства растворимости в безбрежном мире и идут люди подальше от трамваев и нудных заседаний.
- Первобытность – великая раскованность души, - мысленно родил афоризм Малыш и впился зубами в застывший кусок сливочного масла. Ел с удовольствием, запивал горячим чаем.
- Реже мечи -  животик расстроится, - захрустел суставами, вылупившийся из чрева палатки, Гладков. За ним, как черви после дождя, повылазили остальные.
- Ой, где это я, чего это тут, - фальцетом завопрошал Петя, - тепло, светло и сахар убывает.
-Это мураши, Петя, потрудились, - с трудом ворочая языком, в набитом сахаром рту, доложил ему Нарцисс, - любят букашки сладко жить.
- Ну, ты, юный натуралист, двойной паёк умял и на божью тварь сваливаешь, подай сахарку.
- Так я твой паёк-то съел, здесь мой остался.
- Не-е-ет, ребятки, я свой сахар узнаю из тысячи кусков, - запустил руку в пакет с деликатесом Длинный, - мне думать, мне и глюкоза. А вам на зарядку. Собирайте-ка вещички, мы переезжаем.
Сплавщики отогревали языки.
Очень быстро поели, посушили, что смогли, упаковали мешки. Минут пятнадцать фотографировались в разных позах. Снесли лодки к воде. Загрузились, и вновь отправились плутать по причудливым изгибам реки среди заросших берегов.

Часа два, три одно и то же. Вёсла мерно хлюп-хлюп то справа, то слева от лодки. Что-то говорили, над чем-то смеялись. Уже не растягивались, а плыли кучно, постоянно переговариваясь. Первым шёл «Стриж». Неожиданно лодка упёрлась в тонкий ствол сосёнки, перегородившей русло. Вода уже обглодала деревцо, оставив лишь маленькие тонкие сучки. «Обнажённый» сходу налетел на «Стрижа», толкнул его вперёд. «Стриж» зашипел воздухом из образовавшегося прокола.
- Тону, братцы, - смеясь, закричал Гладков.
- Кидай нам рюкзак с продуктами и диктуй текст прощальной телеграммы, – порекомендовал Длинный.
- Прощай, друг! – слезливо на истерической ноте завопил Малыш.
- Нехорошо бросать товарищей, - попытался урезонить друзей Петя.
- Тонущий нам – не товарищ, - мудро возразил Длинный, - плыви, сколько можешь, Сергей. Пока сидишь хорошо. Воздуха в лодке при такой дыре хватит ещё на полчаса, а там выбросимся на берег.
- Наверх вы, товарищи, все по местам. Последний парад наступает! – взревел Гладков и яростно замолотил вёслами по воде.
- У тебя, товарищ, один путь – вниз, - просветил потерпевшего аварию Нарцисс.
- Вот так всегда – пил, пил и опустился на дно, - как о каком-то другом дяде изрёк Малыш.
«Стриж» обмякал, погружался в воду всё сильнее. Сергей взывал к друзьям, но те только успокаивали его, что ещё видно над водой его чуб, и просили продержаться ещё поворотик – рвались к конечной цели.
Всё!!! Вот он, подсказанный, сидевшими на берегу рыбаками, пионерский лагерь. От него до электрички – двадцать минут. Высадились, вытащили лодки. Низко поклонились реке, поблагодарили посудины. Солнце разыгралось, становилось жарко.
Через час были на станции. По дороге Малыш с Гладковым, страдавшие от отсутствия табака, подобрали на школьном дворе по солидному «бычку», и с удовольствием подымили.
Станция. Побросав рюкзаки на скамейку в скверике, пошли пить воду. Тугая холодная струя воды ударила из носика колонки, разлетаясь мириадами брызг.

- Ездют тут всякие, воду пьют, а мы потом в грязе живи, - так девятилетний житель станции выразил неудовольствие действиями чужаков. Он катил мимо на взрослом велосипеде, перебрасывая туда-сюда через высокую раму худенькую попку в стареньких штанах. На голове пацана набекрень приклеилась отцовская видавшая виды фетровая шляпа.
- Извини, мужик, мы сейчас уедем, - успокоил его Малыш.
И они уехали, оставив в придорожной канаве стеклотару и обрывки газет.


***


Вместе с городским шумом навалилась усталость. Мелкий, сеющий дождь, как добрый друг, пытался помочь сплавщикам, прохладными струями смывая налёт пыли и пота. Приятно идти никуда не спеша. Ноги тяжело шаркают по твёрдому асфальту, мелкие лужицы прыгают под ними, разлетаются брызгами. Грудь полна гордости и чувства превосходства над милыми, но такими слабыми, не способными на большое, горожанами. Этот обман льстит самолюбию и увеличивает значимость содеянного.
И вот он конец. Как-то сразу не успеваешь сообразить, что вот сейчас надо разойтись, и всяк пойдёт своей дорогой. После каждого возвращения действует этот странный парадокс. Неосознанно сплавщики до последней минуты стараются идти вместе. И всё же наступает момент, когда поход действительно окончен, когда исчезает коллектив, и ты остаёшься  один.
Пять рук сошлись в рукопожатиях. Живой моделью молекулы несуществующего вещества, с постоянно меняющимися связями, стояли мужчины у самого бордюра городской магистрали.
- До девятого мая!
- До Аламбая!
- До мая!
Да, впереди их ждал Аламбай, с изнуряющей рубкой прохода в заросшем русле, с игривыми шиверами и пешими ночными переходами по тайге. А ещё через месяц из ревущего потока, вспухшей от дождей Песчаной Гладков вытащит на берег полумёртвого Малыша. Длинный, после фантастического спасения, ещё сможет прежде, чем потерять сознание, сделать четыре шага, рванувшись на помощь друзьям.
И новые реки будут сниться им, звать их к себе…. И они пойдут на этот зов.