Горькие замужества

   В большом дворе Илларионовны собрались случайно. Вспомнив, что хозяйка дома обещала дать много молодого укропа на сушку или закрутку, Людмила пошла по незнакомому адресу с рыжеватой вдовушкой, которая жила с ней по - соседству. Домовладение Илларионовны было внушительным:  большое строение соединялось с летней кухней и гаражом замысловатой верандой, в доме царил порядок и достаток, это было видно невооруженным глазом. На огороде - раздолье молодого укропа, где он царствовал на всех десяти сотках. Пока Людмила расчищала место для посадки картофеля Илларионовне вместе со своей соседкой - подругой, гостеприимная хозяйка накрыла во дворе стол, на котором горой размещались вкусные закуски, нашлось место и для домашнего вишневого вина. Только сели за стол, как во двор со стороны огорода пришла пятидесятилетняя Любаша, недавно похоронившая бывшего мужа, ушедшего от неё к близкой подруге…  «Я по голосу услышала, что Людмила у тебя…  Дай, думаю, зайду. Если ко мне не придёт, обижусь!»- скороговоркой произнесла она.
   После третьей рюмки она – то и задала тон всему разговору  красивых и полноватых  вдовушек.
Любаня  не спеша разлила из красивого графина ароматной настойки и тихо сказала всем: «А давайте, девоньки, выпьем  за нас, горемычных, испытавших на себе и побои, и измены, и сцены ревности, и жадность своих муженечков, будь они неладные…  За нас, нарожавших детей, но до сих пор чувствующих своё одиночество!»
Сначала все притихли, а потом, молча согласившись с Любашей, выпили вишневку.
   Любаня продолжала: «Когда позвали попрощаться с моим бывшим красавчиком, шла и плакала… Почему именно меня Господь сделал такой несчастной? Ведь я любила мужа до умопомрачения…  А он ушел и даже не оглянулся…   И на детей не посмотрел… А перед кончиной стал каяться… прости, мол, дурак был… Ревела на похоронах больше о своей погубленной молодости… А сейчас мне лучше. Ей Богу, лучше и спокойнее… Знаю, никто не предаст и не оскорбит. Не позволю никому! Ученая! Детей подняла… У каждого свои семьи. Не забывают. Пока свои ноги носят… а там видно будет…»
    Илларионовна печально улыбнулась: «Думала: попоем… Людмиле вряд ли это всё наше, вдовье, интересно. Она замужем. Тоже двое деток, как и у тебя… Только воспитывают вдвоем… Правда,  я всё чаще вижу твоего ненаглядного в компании моего сыночка, Людочка.  А он хорошему вряд ли научит. Весь в отца…»
  Она с трудом встала и, опираясь на тросточку, принесла и поставила на стол еще одну нарезку…  Только потом продолжила: « Я тоже выходила замуж по любви. За самого умного и красивого в нашем небольшом городишке. Он у меня большим начальником стал на севере…  А я с четырьмя детьми еще и работала  у него бухгалтером… Он всё скрывал, что я его жена. Говорил, что так лучше для нас. Вот он с работы на машине  с какой-нибудь очередной  своей пассией, а я на автобусе с рабочими домой добираюсь… Он уже поспит, когда я домой пожалую, а потом всё не так! И борщ, и котлеты, и стирка, и прибирка… Так у нас мама говорила… А ещё  и  постель не такая стала. Может быть бы и ушел от меня, да смерть остановила… Вот стояла  у гроба и ни слезинки не было… Все они  выплаканы при живом были… Сейчас тоже, может, лучше… Да ноги  стали  не те… Сын вот младшенький пьет, паразит. Жениться не хочет…  Да и какая за него пойдёт! Мне его очень жалко, но надо признать, что он - алкоголик. Мой вояка тоже любил выпить… Да и погулять на стороне тоже…»
   Рыжая соседка Людмилы заплакала. Все бросились её утешать… Вытирая горькие слёзы белым кружевным платочком, она вдруг усмехнулась: « А я, мои хорошие, жила  и плохо жила  с тремя мужьями… Первый убежал, как только я мать к себе перевезла. Она у меня ослепла рано. Пришлось забрать. Хорошего  и вспомнить нельзя. Ничего хорошего с этим евреем я  и не видела… Второго на одной свадьбе подцепила. Танцевал и пел больно хорошо. Так этот только петь и танцевать и мог. Нет, вру. Еще поесть любил, и поспать… Куёвдилась  я с ним года четыре, пока дочь не родила… А потом думаю: а на кой черт он мне такой нужен? Хожу в прислугах, да и только…  Еле выпроводила! А потом сразу с одним немцем из Поволжья закрутила роман.  Сына родила… Дом построили… Вдруг  в перестройку начал он меня тянуть в Германию…   Мама моя старенькая ему не нужна, дочка  чужая тоже… А на кого я их брошу?! Так и осталась одна. А потом … Доченьку мою муж её –наркоман  зверски убил…   Ничего ему не присудили, папулька его великий увёз куда-то…   Вот сын мой нас в охапку и сюда привез. Дочкиного сынишку сейчас воспитывает и своих детей тоже. А мне однокомнатную купил: «Живи, мама. спокойно теперь…  А можно ли жить теперь спокойно?!»
  Невеселое застолье прервала заскрипевшая калитка: во двор с кузовком ароматной клубники  заглянула общая знакомая всех сидящих за столом: они вместе посещали народный хор ветеранов. В ярком цветастом платье в пол, огромной шляпе с большими полями и ярко накрашенными губами она выглядела как-то вызывающе и нелепо: « А мне Колька по телефону сообщил, что у вас тут веселье намечается. Я за клубнику и к Вам. Только что собрала. Угощайтесь! Мало будет, пойдем и нарвем еще. В этом году уродила! Я сама собираю и пою… Чертовски люблю петь!  А мой кобель шелудивый  хорошо зараза  играл на гармошке. Из-за этого и пошла за него!   Дура! Ведь красивая была!!! Ох, и бил меня, девоньки…  Ни за что молотил, подлая душа.  Под утро вползет в дом, нагулявшись, и давай меня колошматить, а дети уже большенькие были, орут, пока соседи не прибегут спасать меня. И челюсти сворачивал. И голову разбивал не однажды. Тридцать лет так маялась…   А потом к моей двоюродной сестре ушел… Сначала ревела…   У   нас с ним восемь детей было, а после двое умерли…  Всех  сама выучила, у всех семьи свои… Три дня назад прибегает разлучница Валька: «Похоронить твоего не за что… выручай! Дети – то его!»  Вот паскуда! Денег  я  дала, а сама всплакнула и перекрестилась: «Сдох мой мучитель! Туда ему и дорога!» Мария звонко затянула кубанскую народную песню… Стареющие, красивые еще вдовушки,  её тут же подхватили… Только Людмила сидела с алой клубникой в руке и думала о  мимолетности  счастья, которое каждая из несчастных вдов  всё –таки испытала в своей нелегкой бабьей доле, и ей хотелось, чтобы Господь пожалел их , хотя бы на старость лет…   
    Изумрудные стебли  молодого сорванного укропа, лежащего рядом,  источали пряный аромат весны и свежести, когда хотелось петь и просто жить на белом свете, поделившись о наболевшем  с подругами…

   21.05.14