Погода была прекрасная

У менестреля был красивый голос, а у принцессы – внешность, достойная сотен богинь.

Его звали Даниэлем, но простой люд именовал его «голосом ветра».
Её имя – Даниэлла – знали во всех значимых домах её страны.

Он любил путешествия и мощёные камнем дороги под ногами, мог не спать несколько дней и улыбался так, будто видел и любил весь мир впервые.
Даниэлла скептично изгибала губы в надменной усмешке и пыталась не выказывать своего дикого раздражения.

Менестрель был на своём месте.
Принцесса же и местом, и временем ошиблась.

– Да это же Высочество! – он чуть свешивается с ветки, кривя губы. Он странник, а странникам закон не писан, потому можно не преклонять колен перед тем, кому не служишь.
Король – Бог.
У менестрелей другие, эфирные боги.
– Да это же хамоватый простолюдин! – в тон ему отвечает принцесса, подбирая все пышные юбки и пытаясь перепрыгнуть через лужу.
Формально, её попытки тщетны, потому что лужа абсолютно везде, а там, где заканчивается вода, начинается сама грязь и глина.
Менестрель смотрит на неё с удивлением. Какая глупая принцесса – скакать по просёлочным дорогам в платье, да ещё и с таким высокомерным видом, как будто по красной дорожке к трону идёт.
А тут свои правила.
– Вам помочь, Высочество? – Даниэль совсем не издевается.
Ну, может, самую малость, но эти напыщенные индюки так легко заглатывают любую, даже самую грубую лесть, если она произнесена с каменным лицом.
Менестрель умеет творить голосом чудеса. Это – самое искреннее, что у него есть, потому что глаза его могут лгать как ничто другое.
– Обойдусь, – фыркает принцесса, шлёпая прямо по грязи. – Ещё не хватало, чтобы всякие меня тут своими грязными руками трогали!
– Правильно, лучше по луже, – одобрительно прищурился менестрель.
Если бы она не боялась уронить нижние юбки прямо в грязь, она бы отвесила парню оплеуху. Совсем молоденький, а какой наглый!
Да ты хоть знаешь, кто она?
… знает.
У менестрелей свои боги.

Даниэлла в конце концов милостиво разрешает взять себя на руки.

В следующий раз она поступает куда умнее – стаскивает из прачечной первые попавшиеся грязные вещи и, облекаясь в них, становится похожа на кого угодно, кроме самой себя.
В придорожной таверне много веселее, чем во дворце, где каждое окно решётчатое.
Дворец – клетка.
А в придорожной таверне её давний знакомый терзает струны лютни.
Даниэлла садится за угловой столик и радуется, что её никто-никто не узнает. Никому нет дела до нищенки или разбойницы – и это здорово.
Принцессе кажется, что это – совсем другая страна и совсем иной мир. За стенами всё не такое, не картонное, настоящее.
Это немного пугает.
Кажется, менестрель смотрит прямо на неё, но привыкшая к чужим взглядам Даниэлла убеждает себя в том, что ей просто кажется.
И верит в это до тех пор, пока паренёк не заводит новую песнь.
– Погода была прекрасная, принцесса была ужасная… – начинает петь он, лукаво щурясь.
Да он ведь правда смотрит на неё!
Принцесса от гнева чуть ли не пыхтит, а менестрель поёт с такой весёлостью, что ей хочется схватить стул и дать начало дебошу, о которых она столько слыхала, но ни разу не видела.
– Днем, во втором часу, заблудилась Принцесса в лесу…
Лес и просёлочная дорога – разные вещи, а у Даниэллы, может быть, просто присущая практически всем членам королевской семьи мания величия, но когда менестрель откладывает гитару и направляется к ней, она понимает, что она не параноик.
– Ах ты! – фырчит она гневно, но тихо.
– Что же тут делает Высочество? – Даниэль смотрит прямо, но хитро.
Ей нравится его взгляд.
Его голос.
Но нахальство – совершенно нет!
– Пылает жаждой мести, – огрызается принцесса, краснея пятнами.
– Тогда не хочет ли Высочество наказать меня, прогулявшись со мной по окрестностям?
В этой галантности столько издевательства и ни капельки уважения.
Но это весело.
Принцесса, кивая, решает, что испоганит ему весь вечер.

А может, и не весь.
Он целует её лихорадочно и очень сладко, сено щекочет обнажённую спину, но Даниэлла не сопротивляется. Она привыкла делать то, что хочет, не оглядываясь на правильность и неправильность, она привыкла следовать своим желаниям, и вот теперь…
– Как селянскую девку, – шепчет она хрипло, закрывая глаза.
– Имеешь что-то против, Высочество? – прикусывает мочку уха менестрель.
Не имеет.
Она царапает его спину и думает, что жизнь за пределами дворца более чем весела.

Когда менестреля ведут на эшафот, он смеётся.

Солдаты короля нашли их утром, сонными и разметавшимися, и Даниэлла даже не была удивлена этому, равно как и её менестрель не был обескуражен.
Он знал – вот что выражали его глаза.
Но его глаза всегда лгали.

Принцесса смотрела на высоко поднятую голову менестреля и думала, что крикни она, то процессия могла бы остановиться, только ей что-то совсем не кричалось.
Прекрасные леди не кричат во всё горло и не спасают тех, кто им мало знаком, ценой своей репутации.
Менестрель опустился на колени и покорно опустил голову на плаху.
Принцессе подумалось, что виселица в этом плане бы была куда гуманнее.
Менестрель улыбнулся.
Принцесса поджала губы.

– Последнее желание?
– Хочу спеть.
– Так пой.

Что-то внутри Даниэллы оборвалось. Ей бы хотелось сорваться с места, крикнуть что-то, но ноги примёрзли к земле, а язык – к нёбу.
Солнце светило ярко-ярко, дул лёгкий ветерок, гоня по небу редкие белоснежные облачка.
Погода была прекрасная.

Менестрель пел. Весело и с душой он выводил свою последнюю песню, и ему даже совсем не жаль было, и голос его не дрогнул. Он любил путешествия и мощёные дороги под ногами, он…
… ничего он не любил. Менестрелю просто было скучно.

Голова его скатилась в специальную корзину, а принцесса, приказав сделать что-то, чтобы она осталась нетронутой временем как можно дольше, удалилась с подмостков.

Принцесса была ужасная.

Ей совсем было не жаль менестреля.

Даниэлла искренне любила своё имя. Она, судимая только Богом, сомневалась, что даже тот сможет осудить её.
Всё-таки, у принцессы была очень красивая внешность.