Вахрушев

           На всю округу фельдшер  Вахрушев был известен как дрессировщик сторожевых гусей. Все четыре села Зеленоткацкого района знали его, а благодаря мне о нем узнала вся страна. Вахрушева, конечно же, уважали, потому как с любой болячкой, которая не поддалась самогону, подорожнику или бане, сразу же бежали к нему. В медицине он был неплох. К работе относился с серьезностью профессора медицинских наук, не гнушался лишний раз поехать в соседнюю деревню проведать того или иного пациента. Денежное вознаграждение принимал крайне редко.  За это его и любили.  Он предпочитал оплату в виде продуктов питания и радовался, когда оплатой служил комбикорм. Когда все уже знали, что на заднем дворе фельдшера пасутся полсотни разномастных гусей, утвердилась условная единица оплаты – полмешка комбикорма.   Поначалу все думали, что Вахрушев разводит птиц на продажу. По сути, так оно и было, но продавать он их не спешил. На предложение соседей купить у него гусят, он спокойно говорил, что пока рано, так как они на начальной стадии дрессировки. Соседи опешили. И со временем все узнали, что всеми уважаемый фельдшер выводит новый тип гусей.

- Гусь сторожевой, - говорил он очередному пациенту, - шуму не меньше, чем от собаки, экономия на питании, нет надобности держать животное на цепи. И самое главное – по статистике сорок пять процентов жителей планеты больше боятся гусей, нежели собак.

Пациент кивал с умным видом, нес услышанное в народ и тщетно пытался придать логике фельдшерскую  причуду.   Не найдя вменяемых ответов, народ решил отнестись к ней с тем же уважением, с которым относился и к самому Вахрушеву. Мол, фельдшер голова, знает, что делает. О нем напечатали статью в местной газете, где он подробно рассказал о своем занятии, о видах и этапах дрессировки и об ожидаемых результатах. Под статьей красовалось фотография, где Вахрушев одной рукой держал на поводке смотрящего с неистовой агрессией здоровенного белого гуся, а второй рукой у себя над головой он держал за лапы какого-то пятнистого гуся, который раскинув крылья,  стремился в небо. Сам Вахрушев, вскинув подбородок, гордо улыбался. После публикации статьи, его приглашали в школы на открытые уроки, а первого мая на концерте в сельском клубе Вахрушев был награжден грамотой за особые заслуги в сельском хозяйстве. За что именно его наградили, понимали не все. Особенно те, кто изначально выставлял Вахрушева на смех. Но даже они почувствовали гордость за своего фельдшера, когда произошло невероятное событие, из-за которого я и оказался в этой деревне.      

Я искал материал о похищениях икон из церквей.  Нам предстояло снять об этом документальный фильм. Леня, журналист из новостийного отдела, помогал мне в поисках и претендовал на роль ведущего и соавтора сценария. Я не возражал. Признаюсь, тема, над которой мы работали, меня удручала. Поэтому составление сюжета я хотел перекинуть на чужие плечи. Так оно, в общем-то, и получалось. Я намеревался получить готовый или хотя бы черновой сценарий, отснять все, что потребуется, смонтировать, сдать и забыть об этом фильме навсегда, дабы не портить свои нервы и устои. Подход, как видно, был непрофессиональным, особый вклад в провал фильма внесла моя тогдашняя апатия ко всему миру, результатом чего было мое сокрушительное увольнение. Но это ерундовая тема, в нее углубляться я не буду.

Материала оказалось более  чем достаточно.  Во всех уголках страны были зафиксированы случаи взломов церквей, вандализма и похищения икон. Тема, грубо говоря, оказалась народной. Ожидались небывалые рейтинги. Энтузиаст Леня накопал историю о том, что где-то в какой-то деревне ночью похитители вынесли из церквушки несколько старых икон, но скрыться им не удалось, так как житель деревни, дом которого находиться через забор от церкви, услышал шум на своем птичьем дворе, выбежал и обнаружил одного грабителя с похищенными иконами. Нас снарядили в двухдневную командировку. 

Путь нам предстоял неблизкий. Выехали мы рано утром, прибыли под вечер, проколесив больше часа в поисках нужной нам деревни. Остановились возле одного захудалого двора с покосившимся домом. Я пошел к калитке, позвать кого-то и спросить куда нам ехать. На калитке висел тетрадный листок,  приклеенный двумя кусками изоленты, на котором от руки было написано: «Продаеця коза. Козла одам даром. Гукать сильно я глуха. Або кинуть камінь у собаку». Я сфотографировал это объявление и вернулся в машину.
Вскоре мы все-таки попали в нашу деревню. Подъехали прямо к небольшой деревянной церквушке, в которой, по видимому, и совершилось ограбление.  Навстречу выбежал батюшка в черной рясе, поверх которой была накинута фуфайка.  Мы вышли из машины и, разминая спины, познакомились с отцом Георгием.

- Припозднились вы чего-то! – весело выкрикнул батюшка, - к обеду ждал!

- Красотами любовались! – радостно в тон ему крикнул наш энтузиаст.

Они стали разговаривать о нашем пути, ночлеге и всякой ерунде. Я закурил и посмотрел на соседние с церковью дома. Оба двора прилегали к церковному забору. В одном из них жил свидетель похищения. Он был для меня более интересен. Понятно было о чем в интервью расскажет отец Георгий. Слушать эту всю неизбежную информацию мне не хотелось. А строить на ней фильм – просто мрак. Конечно, этого было не избежать. Но вот свидетель, обычный сельский мужик, в фуфайке и галошах, пропитанный потом и навозом, с непроходимым перегаром представлял собой некую изюминку, эффект неожиданности, разнообразия и легкой комичности. Народ хочет видеть в телевизоре себя. Пускай так и будет.

- Вот это слева,  – снова выкрикнул батюшка, - мои, так сказать, скромные хоромы. А вот справа проживает фельдшер наш, Вахрушев. Гуси его нас и спасли.

- Так он фельдшер? – спросил я.

- А кто ж еще? Фельдшер он и есть!

Я был разочарован. Надо было еще поглядеть на этого фельдшера. Может еще не все потеряно. Нас пригласили в дом. Мы сели ужинать. Жену отец Георгий называл матушкой. Она накрыла стол так, что он прогнулся. Мы набросились на еду, матушка принесла кагор,  и стало хорошо. Леня  спросил об иконах. Первые минуты три отец Георгий рассказывал о краже, потом вскользь затронул тему пофигизма правительства к тому, что церковь без сигнализации, а закончил тем, что забор вокруг нее скоро рухнет, но его все равно надо сносить, потому что ему самому надо расширять двор, чтобы сделать пристройку к сараю, так как у него отелилась корова. За это он предложил тост, а я в этот момент понял, что фильм у нас провалиться. По одной простой причине. Мы с Леней по-разному смотрели на его тему и, конечно же, идею.  Мои взгляды были вне формата.
Водитель наш, дядя Юра, после распитой бутылки Кагора, начал засыпать. Матушка отвела его в спальню. Со Славкой, оператором, мы вышли на перекур.

- Ехал я как-то с Рязани, - начал он, - снимали там художку про церковь. Все остались гулять, а я домой решил пораньше…  Увязался за мной батюшка наш, он у нас там типа экспертом был. Всю дорогу анекдоты травил. Ждем поезда на вокзале. Жрать ничего не взяли. Пошли мы по вокзальным кабакам. Взяли водки. ЕдУ страшно было брать. На вокзале, мало ли. Приносит батюшка пол палки колбасы и чебуреки. На них глянуть было страшно. Потравимся, говорю. А он знаешь , что делает? Раскладывает эти чебуреки и крестит их вот так рукой. Теперь, говорит, не потравимся.

Я спросил:

- Ты мне скажи, кто эти темы у нас придумывает? Куча всякого криминала вокруг происходит, а снимаем про иконы.

- А что тебе не так?

- Да все не так. Мы в какую правду верим, а?

Он подумал и ответил:

- Дело в рейтинге.

- Значит,  верим не в ту правду.

- Картинка цветная? Цветная. Народ смотрит? Смотрит.  Ему интересно, значит, он верит в то, что показывают.

Мы молчали. Достали еще по сигарете.

- Мое отношение к теме фильма придумали за меня. Мне остается только склепать чужое мнение. А за мое личное мнение меня, как еретика…

- Радуйся, что хоть фильм делаешь, а  не что-то вроде «Беременна в 16» или еще какую херню…

- Не спорю…

Мы зашли в дом. На столе между батюшкой и Леней уже красовалась початая  бутылка самогона. На шее у Лени висел огромный батюшкин крест.   Увидев Славу, Леня закричал, что надо ставить камеру, что будем снимать прямо сейчас и дадим  разговор с отцом Георгием лайвом, что это его лучшее интервью за всю его журналистскую карьеру. Он резко поднялся и, оттолкнув меня, шатаясь, поплелся к кофрам с оборудованием. Пока мы со Славой пытались его утихомирить, батюшка заснул сидя на стуле. Мы отволокли Леню  к дяде Юре. На шум спустилась матушка и привела в чувство мужа. Втроем мы опрокинули его на лежанку. Со Славкой мы выпили по рюмке  самогона, и он тоже пошел спать. Я вышел во двор. Возле кучи дров умостился на  пень и просидел на нем почти до утра. Я выкурил все сигареты. Ко мне из темноты вышла здоровая овчарка, которая наверно не знала, что на чужих нужно лаять. Я понял, как легко грабители забрались в церковь. Пес батюшки не отличался особой агрессией и настороженностью.  Он улегся у моих ног.  Его хриплое дыхание разбавляло приятно давящую деревенскую ночную тишину. Мне захотелось умереть на этом пне. Мне хотелось раствориться в этой вселенской тишине и быть самому этой тишиной, стать холодным осенним воздухом, спокойным дыханием пса, желтым листом на яблоне, которому уже повезло отжить.  Под утро из-за церкви стал доноситься гусиный гогот. Я пошел в дом.


- А вот он! Наш спаситель! – услышал я за стенкой бас отца Георгия, - проходи, Иван Никитич, отведай с нами жизневозрождающей.

- Спасибо, отец Георгий, но боюсь, придётся отказаться. У меня занятия. А они запах алкоголя не переносят, - последовал ответ.
Я встал, прошел в кухню. За столом сидел разбитый Леня. Он пил молоко и сверлил взглядом стоящую на столе рюмку самогона. Видимо, настраивался.  На лежанке сидел батюшка. Голова его была обмотана мокрым полотенцем. Он наливал самогон себе в кружку. В дверях стоял тот самый фельдшер. Образ простого сельского мужика тут же развеялся, хотя я этому обрадовался. Иван Никитич мне сразу же понравился. На нем был коричневый  вязаный свитер с горловиной, поверх  была надета кожаная безрукавка. Черные поношенные брюки  с обвисшими коленями прекрасно гармонировали с кедами. Его чеховскую бородку и взъерошенную седину возвеличивали огромные очки.  Я познакомился с ним. Его рукопожатие показалось мне мягким, но очень уверенным.

- Мне Елена Осиповна сказала, что вы фильм про моих молодцов снимать будете?

- Я матушку попросил сбегать разбудить Ивана Никитича и предупредить, что телевидение приехало,- пояснил отец Георгий.

- Каких молодцов? – не понял я.

- Как каких? Моих арзамасских! Они-то Матушку нашу и спасли, - проговорил гордо Вахрушев и засмеялся.

- Да уж, - снова забубнел батюшка, - дай им Боже здоровья и сил в твоих учениях, Иван Никитич.

Я потерялся вконец. Выручил меня Леня, который вдруг резко и громко выдохнул и махом опрокинул рюмку себе в рот. Затем скривился, зарычал, взял огурец, занюхал, откусил и преобразился.

- Значит так, Иван Никитич, - заговорил энтузиаст, - мы сейчас отпишем отца Георгия, а потом к вам. Вы пока гусей своих подготовьте.

- Стоп! – крикнул я, опешивший после его фразы, - каких гусей? Иван Никитич, вы свидетель похищения?

- Ну, да.

- У вас во дворе вора задержали?

- Да.

- Гуси тут причем?

- Так арзамасы мои и задержали!

- Кто?

Леня встал, подошел к нам и с улыбкой произнес:

- Иван Никитич, он у нас новенький. Вы уж простите его безграмотность. Зеленый еще… - и повернулся ко мне, - арзамасы это порода гусей такая. Иван Никитич их дрессирует. Они иконы спасли, понял?

Я тоже улыбнулся и попросил Леню выйти на минутку. Я прошел за угол дома, Леня плелся за мной. В углу двора с грохотом раскрылась дверь сортира, и из него вышел мучимый похмельем дядя Юра. Он молча прошел мимо нас.   

- Леня, - начал я, сдерживая себя, - какие гуси, а? Ты «В мире животных» сюда снимать приехал? Что это за идиотизм? Ты себя представляешь говорящего в кадре про иконы, а на фоне гуси бегают? Мозгов нет? Мы с этими гусями вылетим с канала к еб…

- Ни хрена ты шаришь! – перебил меня Леня, -  Это сенсация! Он гусей этих учит сторожить.  Они церковь спасли.

- Комедия! – не выдержал я, - гуси Рим спасли.

Мы услышали как стукнула входная дверь о перила крыльца и обернулись. К калитке, ссутулившись, шел Вахрушев. Он вышел на дорогу и пошел к своему дому. Я посмотрел на окно. Форточка была открыта. Оказывается,  фельдшер и батюшка слышали наш разговор.

- Ну ты и баран, - со злостью произнес  Леня и бросился в догонять Вахрушева. 

Я в сердцах выматерил себя и все наше телевидение. Обойдя дом, я увидел лежащего в гамаке Славу. Молча взял у него пару сигарет и пошел к церкви выбирать ракурсы. Через минут двадцать из дома фельдшера вылетел Леня и сразу бросился ко мне. Я сидел на спинке лавки и вновь наслаждался волшебством продрогшей от осени деревни. Моросил приятный дождь. По дороге вальяжно проходила корова.  Стоящие во дворах деревья выбрасывали за заборы свою пожелтевшую листву.  У входа в церковь мельтешили куры. И в этом умиротворении на меня внезапно обрушилось негодование Лени. Я сидел и курил, а он ходил вокруг меня и орал так, что даже проходящая корова ускорила с перепуга шаг.

- Как только вернемся домой, я подниму вопрос о твоей профнепригодности. Ты сколько работаешь? Полгода? А я уже десять лет отпахал журналистом! Я знаю, что хорошо в сюжете, а что плохо! Ты… идиот! Корчишь режиссера! Я тебе сенсацию нашел! Да мы раком всех поставили бы на канале с таким сюжетом! Что теперь делать, а? Обидел его, ****ь, иди,  извиняйся теперь! Он ни в какую теперь сниматься не хочет.  Не знаю. Без него теперь херня полная получиться. Я сейчас звоню Андрею, если он денег не выделит, чтоб заплатить этому, тогда не знаю вообще…

- Ты за интервью с гусями хочешь денег заплатить?

- Представь себе! Бюджет у нас итак три копейки. С твоего гонорара пускай выделяет. Будешь знать, как выпендриваться.

- Лёнь, а как именно гуси иконы спасли?

- Хер его знает. Не спросил.

Он удалился звонить нашему продюсеру. Я представил, как он сейчас будет объяснять ему про дрессировщика гусей,  как я его обидел и как  этим самым скосил половину рейтинга нашего будущего фильма. Леня поднял телефон над головой и пошел вдоль дороги в поисках связи. А я докурил и направился к фельдшеру. Дверь была открыта. Я вошел, прошел веранду и попал на кухню. В доме было уютно. Трещала печка. Пахло какими-то травами. Под потолком на веревке висели засохшие букетики. Иван Никитич сидел за столом спиной ко мне и что-то писал. Из окна я увидел во дворе целое стадо гусей.

- Леонид, я вам уже все сказал. Не утруждайтесь… - не поворачиваясь, проговорил Вахрушев. 

- Иван Никитич…

Он обернулся, снял очки, посмотрел на меня, надел очки и отвернулся.

- Я вас слушаю, молодой человек.

- Иван Никитич, я извиниться пришел.

- Извинения приняты.

Я сел за стол. Молчу.  Под рукой у фельдшера был какой-то чертеж, весь расписанный ручкой.

- Знаете, - говорю, - я тут вспомнил. В детстве меня часто к бабушке в деревню отправляли. И появился у нас как-то целый выводок гусят. Все были здоровы, а один был такой хилый-хилый. Он не вставал на лапки. Не ел. Бабушка говорила, заклюют его, не выживет. Так я его в дом забрал. Поселил его в коробке с ватой. Кормил его с руки. Он у меня подрос. Начал ходить. Я ему на лапку надел маленькую такую резинку, чтоб отличить от остальных и, когда домой уезжал, выпустил его к своим.  На следующий год приезжаю, а мне навстречу, представляете, через весь двор бежит огромный белый гусь с резинкой на лапе. Крылья так растопырил и бежит. Как на взлет, представляете.
Вахрушев посмотрел на меня поверх очков.

- Вам сколько лет, молодой человек?
Я промолчал.

- Вроде взрослым кажетесь, а врете, как ребенок. Гусь одно из самых глупых созданий. Он ни за что бы вас не узнал по прошествии года.

Я молчал и смотрел в окно.  Он встал и достал из шкафчика бутылку с какой-то зеленоватой настойкой и две рюмки.

- Специально для успокоения нервов, - проговорил он,  улыбаясь и наливая настойку, - как врач, советую вам меньше нервничать. Недоедаете,  небось? Частые головокружения.  Я вижу.

Мы выпили. Настойка напоминала сироп и была невероятно вкусной. По телу разлилось тепло и мгновенное успокоение. Скрипнула дверь, из веранды меня окликнул Леня. Я схватил бутылку и рюмки и спрятал под стол. Вошел Леня.

- Батюшка через час уезжает в соседнее село корову посвятить. Надо снимать.

- Снимайте без меня, - говорю, - ты знаешь, о чем спрашивать, а я пока с Иваном Никитичем поговорю.

- А куда его ставить? Кино не новости.

- Слава разберется. Он когда-то в Рязани снимал кино. Доверься ему.

Леня посмотрел на меня с подозрением  и вышел.  Я вернул на стол бутылку. Вахрушев разлил по второй.

- Я на самом деле не обиделся, - заговорил он снова, доставая из шкафчика приготовленный в домашней печи  хлеб, -  к такой реакции я привык уже давно. Это не научная работа, а так, хобби, как это сейчас модно называется. Сначала я подумал, что вы и вправду про меня кино снимать хотите. А потом понял, что вас иконы интересуют. И вы были правы. В фильме о краже икон я со своими гусями буду выглядеть посмешищем. Леонид этого не понял, к сожалению. 

Мы снова выпили. Я закусил хлебом и поспешил проглотить его, потому что он таял на языке. Я мял его в руке, не мог им надышаться и ел кусок за куском.

- Иван Никитич, расскажите, что там такого ваши гуси натворили. Они действительно напали на грабителей?

И тут его понесло.  Он рассказывал мне про породы гусей, про их физические отличия, поведал истории вывода этих пород. Потом перешел на разработанные им самим виды и этапы дрессировки. Вынес чертежи всяких свих наработок и изобретений для тренировки птиц. Показал дневник результатов.  После сорокаминутной лекции и допитой настойки, он, уже изрядно захмелевший, наконец,  ответил на мой вопрос: 

- Арзамасскую породу я тренирую вон в том павильоне, - указал он во двор, - соломой покрыт, видишь? Двадцать пять здоровенных арзамассов. Я их по Павлову тренирую. Ну, помнишь, собаку Павлова? Так вот. У меня там лампа обычная настольная стоит. Они все время в темноте. Я когда корм им подсыпаю, включаю лампу. Корм сыплю прям возле лампы. И так уже два месяца. И что ты думаешь?  Они без света теперь не едят. Ждут когда лампа загорится. Только включаю свет, сразу к нему несутся,  ищут корм. Арзамассы очень прожорливые и я их держу на особой диете. Иногда включаю лампу без корма. Так они бросаются к ней,  и давай землю долбить. Но я так редко делаю. И вот представь себе. Как раз тот период, когда я их мало кормлю. Воры наши,  злополучные бедолаги, решили выйти из церкви через заднее окно, перелезть забор и к лесу через поле. Видимо, в темноте малёхо не туда  прошли и оказались в моем дворе. Не просто оказались, а когда лезли через забор, не видя, ступили на солому павильона и, понятное дело, провалились туда. Поняв, что находятся они в каком-то помещении, они решили найти из него выход и, как ты думаешь, что они решили сделать… Они включили фонарик.

Вахрушев выдержал паузу и гордо провел рукой по своей бородке.

- Двадцать пять огромных голодных гусей, не просто проснулись и забились в угол, а бросились, как стадо разъярённых быков,  на этих двух горе-грабителей, сбили их с ног, обклевали их полностью, обгадили. Один с перепуга все-таки поднялся и вышиб мне полстены павильона. Убежал, но говорят, нашли его вскоре. А второй дурень, у него и была сумка с украденным, валялся на земле и этой сумкой отбивался. Так я его и увидел. Вот так-то.
Он рассмеялся. А я был поражен. Я слушал его смех и ел хлеб.

- Иван Никитич, - обратился я к нему, поглядывая на его великолепное стадо, - а хотите, мы вас в новостях покажем? Забецаем о вас  десятиминутный сюжет и в прайм-тайм. Вечером. Вся страна увидит. Все расскажете,  как мне. И покажете. Ну как вам? Согласны?

- А в фильме твоем меня не будет?

- Не будет.

- А смешно не будет?

- Смешно мы делать не умеем. Таково наше телевидение. 

Из церкви выходили унылый Леня, сонный Слава и веселый раскрасневшийся отец Георгий. Я понял, что интервью прошло так,  как я  и предполагал. Слава разогнал всех и принялся кадровать церковь. Батюшка сел в машину и уехал выполнять свои профессиональные обязанности. Некурящий Леня попросил у меня сигарету.

- Значит так, - говорю ему,  - фельдшер сказал, что не будет сниматься, если ты его в новостях не покажешь. Хочет длинный сюжет со своими гусями в вечернем выпуске. Так что, Лёнечка, спасай нас. На тебя вся надежда.   

- Ну и как я, по-твоему, его впишу?

- Не знаю. Как там у вас это делается? Звони програмному, говори, что сенсация, что раком канал поставишь. Что я тебе могу подсказать? Ты ж в этом профессионал!

- А может, ну его с этими гусями?

- Не, Леня. Он нам нужен, а тебе особенно. Народ скажет, что даже мать природа хранит святыню. Улавливаешь? Рейтинг, Леня. Рейтинг.

Он покашлял, выбросил недокуренную сигарету и ушел, подняв над головой телефон. И не сплоховал. Весь остаток дня мы работали с Вахрушевым. Записали двухчасовое интервью. Поснимали гусей в процессе дрессировки. Как бы это все не было абсурдным, но некоторые результаты трудов фельдшера нас действительно удивили. Гусь не пускал Славу во двор. Он не просто шипел, а орал, подзывая подмогу, которая в секунду налетела на нашего оператора. Остальные умели по команде садиться и приносить в клювах листья, и за это получали корм. Пока Леня подкармливал гусят, один арзамас запрыгнул ему на плечи и долбанул его прямо в макушку. Ночевать мы остались у Вахрушева. Долго сидели и пили настойку. Ночью привезли  мертвецки пьяного отца Георгия,  и он пошел к нам на свет. Растрогавшись нашим присутствием, Иван Никитич, достал из-под кровати баян. Сорвав глотки, мы пошли в баню. Потом, укутанные в пледы, мы сидели на веранде и встречали рассвет.    

Через неделю после нашего возвращения,  в эфир вышел выпуск новостей, завершением которого был длинный сюжет о Вахрушеве. Наутро сайт телеканала был засыпан кучей отзывов и просьб поделиться контактами чудаковатого фельдшера.  Ненадолго Леня стал на канале звездой. Его в шутку кликали гусем. Вскоре я доделал фильм и спустя месяц после того, как меня уволили, мне позвонил продюсер и попросил приехать на канал, так как туда на мое имя пришел конверт. Я приехал. На нем был адрес Вахрушева. Внутри находилось письмо, фото и гигантское гусиное перо с заточенным кончиком. В письме Иван Никитич рассказал, что после новостийного выпуска его дом полон гостей – к нему съезжаются журналисты из всяких газет и телевидения. Приезжали из цирка для консультаций и взяли в подарок от него трех молодых арзамасов.  А совсем недавно к нему из Польши приехали зооведы, предложили переехать к ним и открыть ферму-лабораторию для вывода и продажи нового типа домашней птицы. На фото эти зооведы стояли по бокам от счастливого Вахрушева, держащего в раскрытой ладони  гусенка. Так же он написал, что долго выбирал для меня перо, что не смог в придачу найти  чернильницу, за что просит прощения. Пообещал выслать из Польши.   Письмо заканчивалось так:

«Хватайся за перо. Ты непременно должен быть счастлив.
С бесконечной благодарностью, И.Н. Вахрушев»