Бешеный зверь

«… - Учитель, почему бешеного зверя убивают свои же? Я не понимаю, - Мальчишка не старше восьми лет, еще по-детски простодушный и любознательный, но уже с тем пока еще едва уловимым выражением в глазах, что не каждый раз встретишь у взрослого. В его голосе явно слышалось недоумение и детское требование объяснить, почему в мире все именно так, а не иначе. Или просто, почему так. «Почему? Почему?» - слышится сто тысяч раз за день. Большие карие глаза пытливо уставились вверх, даже голову пришлось задрать, жадно ловя каждое слово.

- Бешеный зверь – угроза не только и не столько для чужих, он в первую очередь угроза для всего своего вида. Он непременно выйдет к людям и станет нападать на всех и каждого, без разбора, движимый лишь своим безумием. Он будет рвать и убивать до тех пор, пока не убьют его, что случится наверняка. Но людям этого мало, они объявят охоту на всех и будут безжалостно истреблять не в отместку, а чтобы обезопасить себя от подобных случаев. И не успокоятся, пока не изведут возможную угрозу под корень, несмотря на то, что такое может и не повториться. Это правильно. И именно поэтому бешеного зверя должны убить ему подобные, дабы обезопасить себя и не дать повода другим. Одна жизнь в обмен на многие, - Названный Учителем пристально посмотрел в глаза мальчика, пытаясь отыскать там хоть какой-то отклик только что сказанному. Это бы означало, что урок не прошел даром и надежно закрепился в сознании будущего поколения…»

***
Голые коричневые деревья со скрюченными пальцами-ветками торчали из сугробов подобно обнаженным старым костям, до весны, до первой оттепели, когда вся природа вздрогнет, скинет ледяную корку и поправит свои пышные зеленые волосы и запоет птичьими голосами. А пока зимний лес тихо спал, укутанный белоснежной мягкой шубой, редко тревожимый осторожным зверем, рыскающим в его дебрях в поисках еды или ночлега, или менее осторожным человеком, вышедшим на промысел или за дровами, чтобы обогреть свое жилище.

Они нашли друг друга на небольшой поляне, почти что на опушке, откуда уже можно было без труда разглядеть город за несколькими кривыми стволами. Величественная и красивая столица гордо и с вызовом тянула к небу изящные шпили своих башен, игравших в болезненном зимнем солнце не ничуть не хуже раскинувшегося на полях снега. Обнесенный надежной стеной, ни разу не взятый врагом за всю историю, полис являлся сердцем и мозгом государства, и самым ярким украшением в его короне. И сейчас путь к нему преграждала фигура одного из столкнувшихся в этом, казалось бы, огромном лесу, из конца в конец которого было никак не меньше четырех дней пути.

Случайный прохожий, совсем незнакомый человек, глянув на обоих, назвал бы их братьями, так они были похожи. Оба примерно одинакового роста и сложения, с чем-то схожими чертами лица, они даже в одежде имели одинаковые элементы. Первый, зеленоглазый, с бурым цветом волос свободно и как попало спускающимися чуть ниже плеч. Одет он был подобно варварам северных земель, в серый меховой жилет из волчьей шкуры, такие же штаны и мягкие высокие сапоги на двух ремнях с пряжками. За спиной закреплены ножны с мечом, рукоять которого угрожающе выглядывает из-за правого плеча и тянется вверх и вперед, словно бы нашептывая своему владельцу, что дело без крови не обойдется, так не лучше ли опустить бесполезные разговоры и перейти к делу. И довершало картину выражение лица и взгляд, в которых смешались злость, досада и обреченность – так бывает у человека, твердо решившего сделать самый достойный поступок в своей жизни, но встретившего преграду на пути. Преграду, которую нельзя обойти, нельзя развеять, можно только уничтожить. И этой преградой был второй стоящий, перекрывающий путь, отмеченный длинной дорожкой петляющих следов по сломанному насту, идущей из сердца леса.

Этот второй стоял в своей излюбленной позе, сложив руки на груди и глядя на «собеседника» исподлобья, словно сомневаясь в его возможностях, но одновременно великодушно давая ему попытку их проявить. Разве что не было привычной для него ехидной ухмылки – ее заменяла холодная маска равнодушия и сосредоточенности, так редко возникающая на лице, но всегда свидетельствующая о разгневанности своего обладателя. Одежда была из того же материала, но отличалась более «цивилизованным» стилем, характерным для жителей срединных земель, цветом на пару тонов темнее лежащего под ногами снега. Черные волосы едва спускались ниже ушей, а цепкий ледяной взгляд карих глаз лишь довершал образ. Другого оружия, кроме длинного ножа на поясе, у незнакомца не было.

Да, их можно было бы назвать братьями и при этом не слишком сильно ошибиться, но, тем не менее, ими они не были. По крайней мере, не по рождению.

- Я же ясно сказал тебе проваливать. Больше повторять не намерен, - Злоба и неприязнь изливалась с каждым произнесенным словом Серого, даже звуки выходили рычащими или шипящими. Он сделал пару шагов вперед и вбок, каждый из которых в мгновение ока мог перерасти в смертоносный прыжок или внезапный рывок, и замер, подобравшись, осклабившись, приготовившись к чему угодно.
Второй, Белый, только повернул голову вслед за движением собеседника и опустил руки, продолжая сохранять то же выражение лица, с тем же взглядом, неприятным, изучающим, ставшим теперь и враждебным, но всего лишь на мгновение, после чего все сменилось веселой усмешкой.

- Отлично, значит, больше мне не придется отказываться, - насмешливый тон так же внезапно угас, как и появился, вновь уступив место спокойствию, но теперь в голосе слышался призыв, граничащий с просьбой. Из уст Второго это крайне редко можно было услышать, и, значит, дело действительно было немаловажным. Быть может, это поворотный момент в истории их обоих, и делать глупостей сейчас нельзя ни в коем случае, - Какого черта ты творишь, братец? Снова лезешь в пекло? У тебя, между прочим, осталась дочь, подумай хотя бы о ней.

- Не смей трогать её! – От гневного рыка Первого должен был осыпаться снег с голых ветвей, но обошлось, хотя звук наверняка разнесся далеко за пределы поляны. Еще один нервный резкий шаг навстречу своему собеседнику, в грудь которому уже смотрел указательный палец. Угрозу можно было не только почуять, но и увидеть ее сгущающийся облик, заставляющий воздух между двумя фигурами дрожать и плавиться от напряжения. Или то была лишь иллюзия, мираж, вызванный густым паром, вырывавшимся с каждым выдохом и словом. – Ты прекрасно знаешь, что я делаю это ради нее!

- Ах, ну да, ну да… Все для того, чтобы защитить. Всегда бьешь первым, сильно и наверняка, на опережение. И никогда не задумываешься, что все из того, от чего ты пытаешься избавиться, не угрожает твоей дочери. Ничто, пока ты не вмешаешься. Поэтому ты пытался вырезать своих друзей, когда они отказались поддержать твое безумие и угрожали остановить? Поэтому ты теперь идешь предать огню целый город? Чтобы защитить? – Каждый вопрос бил в цель, в самое больное место, подобно жалящему шершню, заставляя шипеть и рычать от боли и злобы на обидчика. А мужчина все продолжал, безжалостно и безапелляционно бил точно в одно и то же место, раз за разом. – Или в тебе говорит зависть и обида? Тебя сочли не стоящим внимания, а твои дела – незначительными. И ты, конечно же, решил обратить на себя внимание…

- Закрой пасть! – Очередной рык, гораздо громче и яростнее предыдущего, уже более похожий на звериный, как и выражение лица, на момент утратившее сходство с человеческим. Но даже сквозь этот рык был слышен еще один голос, принадлежавший клинку, с тихим шелестом вышедшему из ножен за спиной и теперь смотрящему прямо в грудь парню в белом, чья речь была прервана этой выходкой. Пылающий взор зеленых глаз схлестнулся с холодным взглядом карих, и пространство между ними едва ли не разорвалось от огромной мощи. Казалось, обрети она физическое воплощение, и не устояли бы никакие ворота и стены, да что там стены – горы можно было бы низвергнуть. – Ты не знаешь всего. И не поймешь, что я ощущаю.

Острие клинка опустилось к земле, да и сам владелец склонил голову и крепко стиснул зубы, пытаясь задавить возникшую в груди ноющую боль, грозящую вырваться наружу протяжным стоном и воем. И все же не удержал, позволив себе зарычать, тихо, сжимая кулаки в бессильной злобе.

Его собеседник лишь нахмурился, наблюдая за этим. Верно, он не мог почувствовать того же и даже не мог представить, потому как чувства вообще плохо поддаются имитации, а уж подобные и вовсе невозможно подделать. Но он знал причину, знал, чем все это было вызвано. Стоящий перед ним был предан и забыт, тем самым городом, что проглядывался за деревьями, его жителями, его правителями – всем государством. В огромном количестве оставшихся неизвестными сражений и вылазок он проливал кровь только чтобы нарушить планы врага, сломать и растоптать его намерения, не дав зерну проклюнуться и пустить свои мерзкие корни. Он дважды выводил собранную со всех концов света армию на защиту стен, и всякий раз пылающий меч захватчиков, оставляющий после себя лишь пепел и прах, ломался на множество осколков о нерушимую преграду. Он сражался за чужой ему мир, чтобы сделать его безопасным для своей семьи, кинул на весы слишком многое. Проводя время в бесчисленных сражениях, он потерял жену, положившись на обещание друзей защитить ее. Он не застал этап взросления его дочери. Но смог это все пережить, не поддался, шел дальше. И сломался, самый стойкий и упрямый из всех, всегда шедший в первом ряду и ведущий всех за собой. Сломался когда узнал, что все те, за кого он сражался, продались врагу. Тирану, который тянул лапы к городу и грозил затопить улицы кровью. Они сами, с песнями и улыбками возвели его на престол и надели корону на голову, объявив правителем. Они сразу же забыли обо всем, когда ушей достиг звон монет и обещания сладкой жизни, и сами распахнули объятия.

- Одумайся. Посмотри на себя, до чего ты дошел. Ты идешь туда убивать, простых людей, прикрываясь красивыми речами о защите и борьбе с врагом. Ты идешь мстить, - На этих словах два взгляда снова встретились, продолжая свою безмолвную борьбу, - Благодаря тебе, нас совсем недавно перестали бояться, стали признавать и даже уважать. И теперь ты хочешь все это разрушить, поставить под угрозу уничтожения! Одумайся, смерть этих людей не вернет тебе жену, она только заберет жизни всего нашего народа!

- Плевать я хотел на наш народ и на тебя в отдельности. Прочь с дороги! – Острие снова уставилось в грудь Белого, не касаясь одежды всего пары сантиметров. Лезвие само тянулось к жертве, чуя внутри нее кровь, такую горячую, такую желанную. Некогда прославленный клинок поддался безумию своего хозяина и теперь не замечал разницы между врагом и другом, и хотел только резать, рубить, пронзать.

- Нет, - Коротко и твердо отрезал Второй, на большее его не хватило. Да и нечего было говорить тому, кто посмел поднять оружие и повернуть его против своих родных, против своих друзей, раз и навсегда проведя черту, по одну сторону которой был он, а по другую – все остальные.

Серый мрачно усмехнулся, взмахнул мечом и ударил, теперь уже своего противника, раз и навсегда обрубив ниточку, по которой мог бы выбраться назад, вернуться, вынырнуть из глубин своего безумия. Со свистом клинок рассек не только воздух, он отрубил и все прошлое, что когда-то связывало его носителя с этим миром. Одним движением он отказался от всего, что пережил, что успел совершить, не говоря уже о тех, с кем свела его судьба.

Сталь столкнулась со сталью, вызвав сноп искр и звонкий голос обоих клинков, пытавшихся пересилить и перебороть друг друга. Снег захрустел под ногами сражающихся, взвился вверх комьями и крошкой, разлетаясь в стороны. Спящий лес содрогнулся от столь непривычных для него в это время года звуков, которыми сопровождалась схватка. Топот, свист воздуха, голос клинков, рычание их владельцев – все смешалось в единую какофонию и нарушило покой этого места, царивший веками. Сегодня содрогнулись основы, судьба таила крутой поворот для одного из них и готовилась обрезать нить другого.

Силы были равны, ровно до тех пор, пока Белый не начал говорить. Он не нападал, лишь защищался, и не призывал к благоразумию, но каждый удобный момент использовал для того, чтобы открыть глаза своему собеседнику, ткнуть носом в очевидное, в его ошибки, которые привели к фатальным и трагическим последствиям. Он преподносил ему все совершенные поступки и их итог, сопоставлял изначальные стремления и то, чего в конце концов добился его противник. С каждой фразой, с каждым примером Первый свирепел еще больше, все яростнее и стремительнее атакуя. Все пронзительнее свистел воздух, все громче голосила сталь, но вот снег стал плавиться от горячей крови, ведь теперь с каждой новой атакой на теле Серого оставалась новая красная полоса, придававшая еще больше ярости и гнева и побуждающая бить снова и снова. Замкнутый порочный круг, раскручивающийся все стремительнее и стремительнее вместе с тем, как росла злость и теперь уже ненависть одного из противников к другому. И в то мгновение, когда ярость и гнев достигли своего апогея, а снег под ногами превратился в грязное месиво, состоящее из земли, воды и крови, Серый атаковал в пследний раз, но так и не сумел завершить удар. Противник, до этого не получивший ни единого ранения, тоже ответил атакой, одной-единственной, но пришедшейся точно в цель. Острое узкое лезвие без труда проткнуло кожу, вклинилось между ребрами и пронзило сердце, мгновенно и навсегда прервав жизнь безумца. Меч выпал из рук, ноги подкосились, но Белый не позволил своему врагу рухнуть ничком и аккуратно уложил в снег. Тело отказывалось повиноваться, руки тряслись, ноги ослабели, а к горлу подступил тошнотворный предательский ком, и потому Второму пришлось склониться следом. Осознание случившегося нахлынуло сразу, сметающей лавиной, пусть даже нанесенный удар был предусмотрен заранее, спланирован и сделан с холодным расчетом – его тяжесть и весь ужас не стали от этого меньше. Вышедший победителем, Второй вынул клинок из груди побежденного и тут же уронил его, не в силах удержать в ставших скользкими от крови ладонях. Он взглянул в лицо Серого, теперь уже спокойное и умиротворенное, без той отвратительной и гнусной маски безумия, осторожно прикрыл пальцами распахнутые глаза и сложил на груди руки, вложив в них рукоять оружия. И взвыл, задрав голову вверх, в ясному голубому небу, протяжным и рвущим душу голосом, на который не был способен ни один человек.

***
Языки пламени охотно пожирали поленья, жадно потрескивая, взмывая вверх, словно пытались еще и лизнуть ветви стоящих рядом деревьев, решивших погреться у костра. От жара снег превратился в веселые ручейки и неглубокие лужицы, исходящие паром, а кое-где стала оттаивать даже мерзлая земля.

В карих глаза отражались отблески погребального костра, в центре которого все еще можно было разглядеть лежащее тело. Но вскоре вечно голодное пламя поглотило и его, скрыв за сплошной стеной огня и жара. А Белый все смотрел, погрузившись в свои мысли, уйдя ими далеко-далеко в прошлое, в самые обрывки детства:

«- Учитель, но если взбесившийся зверь - сородич одной с тобой крови? – Спустя несколько мгновений, вновь спросил юнец.
- Моли Предка, малыш, чтобы этого не случилось...»