Душа в спичечном коробке

  Мы встретились в последний день непогожего февраля. Улицы были наполнены високосным 2008-м. Она стояла на перекрёстке и кутала замёрзшие бледные костяшки рук в свой длинный, тёплый персиковый шарф. Горел красный, когда я подошёл, мы постояли секунд десять, загорелся жёлтый, потом мигнул зелёный. Помню, как сейчас, да и вот этот персиковый шарф на мне, ещё теплее и роднее, чем обычно.
Я помню всё, и я расскажу вам всё, пока ещё есть время. Наверное, я начал неправильно, я не знаю, как правильно, меня этому не учили, берите всё, как есть. Ровно 5 минут назад я принял лошадиную дозу снотворного, моим мыслям уже довольно тяжело складываться в доходчивые цепочки слов, но я всё же попробую поведать Вам нашу с Мэгг  историю. А Граф мне поможет, да котяра? И не судите строго ещё одного никому ненужного самоубийцу, я заведомо отдаю свою душу дьяволу, только чтобы ей там наверху было хорошо. Любовь моя,  иду к тебе, и эта история Вам будет нашей общей дорогой к моей Мэгг.
Загорелся зелёный, только она успела ступить на проезжую часть, как какой-то придурок, либо пьяный, либо под коксом с оглушительным рёвом… я инстинктивно рванул и оттолкнул её, дальше ничего не помню. Помню только больницу, капельницу, шприцы и кварцевание палаты, этот несносный запах, боль, гипс и её слёзы. Такие детские, такие горячие слёзы. Когда она плакала, капельки падали мне на лицо, мои губы и щеки никогда не забудут их вкус. Она проводила со мной всё время -  молчала, держала меня за руку и плакала, а я пил, пил её боль вместе с горячими, как море, солёными слезами. Я не верил, что всё уладится, скорее всего, она помучается со мной, поймёт, что теряет свою молодость, красоту и уйдёт, а я останусь моральной калекой и физической тоже.
Но она не ушла, она была со мной каждый день, всё время. Поначалу я часто отключался, надолго или нет, не знаю – всегда спрашивал у неё, как только приходил в себя. Ах, моя Мэгг, как бы мне хотелось, чтобы всё, что происходит сейчас было всего лишь одной из моих тогдашних отключек, как хочется открыть глаза и увидеть тебя, в который раз молча упиться твоими слезами. Но этого уже не будет, я знаю, как и не будет наших поездок в аквапарк, походов в кино, на дискотеку, не будет и той зимы, что мы провели вместе, не будет уже ничего, время истекает, и я чувствую, что осталось совсем немного.
Однажды, когда я проснулся и увидел, что её нет, я сразу же подумал, что с ней что-то случилось, я с болью во всём теле дотянулся до своего мобильного на тумбочке и набрал её. С ней всё было в порядке, а через двадцать минут она уже была со мной, и с нами обоими всё было в полном порядке. Она была необычно весела, я это сразу заметил и спросил, что её так веселит. Она достала из сумочки бутылочку, и нетерпеливо вертя ей в воздухе, сказала, что это китайское средство поставит меня на ноги. Я тогда ей не поверил, подумал, что это липа, и её обманули.
Я поверил ей только через 3 месяца, когда действительно стал на ноги. Гипс и швы уже сняли два месяца назад, оставаться в больнице больше не было смысла. Все эти три месяца и остальное время в будущем счастливее нас двоих, трудно и представить было. За эти волшебных три месяца она подняла меня на ноги при помощи своей заботы и того чудодейственного средства. Каждый день она заставляла меня вставать с постели и пытаться ходить. А когда она уходила, я сам пробовал ещё и ещё, я так хотел её удивить своими достижениями. Я попросил её принести мне книг, карандашей и тетрадь. Я изрисовал все листы её портретами. Я зарабатывал этим на улице в то время, когда мы познакомились. Я не говорил Мэгг, что пытаюсь вставать без неё, но мои самостоятельные попытки были не столь удачными, страх падения и беспомощности, возрастал без неё. С ней же я был спокоен. Так прошли эти три месяца.
Было приятно выйти из дома здоровья на своих двух, да ещё с такой девушкой и счастливым сердцем. Мы отправились ко мне домой, там был порядок на удивление. Но это просто объяснить – главный творец хаоса уже давно не появлялся в соей обители, а всё это время там жила Мэгг. Она как-то призналась мне, что ушла из дома и живёт у подруги, а её парень постоянно напивается и устраивает сцены. Мэгг чувствовала себя там не уютно, и тогда я, не думая, отдал ей две связки ключей - одни от своего сердца, другие от своей квартиры. Дома меня удивил безукоризненный порядок – мои картины были на прежних местах, она прибрала все инструменты, навела марафет на кухне. А ещё меня удивил… кот, сиамский кот, толстый и ленивый. Это был её питомец, она называла его Граф, и как-то он сразу меня полюбил, и напросился в друзья – вот так стали мы жить по-семейному, втроём.
Однажды на кухне за завтраком, когда я стоял у плиты, а я вообще люблю готовить, я пытался выведать у Мэгг, что же это за китайское средство она мне давала тогда. Прозрачная жидкость была без запаха и немного сладковатая на вкус. Она улыбнулась, как могла только она одна, подошла к раковине, взяла из шкафчика стакан и ложку, набрала воды из-под крана, добавила положки сахара, размешала до полного растворения и протянула мне. Моя нижняя челюсть, видимо, волочилась по полу, лопатка упала прямо в сковородку – Мэгг всё улыбалась, и в её улыбке было что-то от ангела. Не видел, чтобы кто-то ещё так улыбался, не видел, чтобы кто-то ещё таким образом лечил обречённого, судьба которого – инвалидное кресло. Я, как был, обнял её крепко, слегка приподнял и, кружа, целовал её, целовал и плакал от счастья.
Время неслось очень быстро, я всё так же зарабатывал рисованием портретов днём, но устроился в вечернюю школу, готовил ей еду. Мэгг вернулась к себе в редакцию после отпуска и стала работать с новым накалом. Только наш котяра не замечал никаких перемен в нас обоих. Пришло лето, мы отдыхали по полной, были в Одессе, Керчи, Севастополе и Коктебеле,. Если этим летом в Крыму Вы видели счастливую, солнечную, странно одетую пару, словно из сериала тридцатых годов прошлого века, с корзинкой, из которой с опаской на Вас глядел серебряный котяра, то мы встречались. Мы пили вино, и пили друг друга, мы пили шёпот прибоя и стрекотание сверчков звёздными ночами под открытым небом. Нам даже пришлось устроиться на работу в Коктебеле потому, что нам немного не хватило денег заплатить за заказ в кафе, но хозяин оказался очень милым человеком. Он простил нам долг и предложил работу, чтобы было, на что добраться домой. Спасибо Вам большое, Станислав Георгиевич, мы помним о Вас даже на смертном одре.
А потом уже дома, когда я пришёл за Мэгг, чтобы забрать её после работы, как это обычно бывает. Но на этот раз всё было необычно. 28 февраля – это, конечно же, не 29, так как бывает каждый год, но я решил сделать ей предложение именно сегодня. Работники редакции выходили один за другим. Я всё не мог дождаться Мэгг, я сгорал от нетерпения и волнения, но её всё не было. Свет в её окне погас, и я мысленно сказал себе «готовься, парень, сейчас уже» Но её всё не было. Я остановил одну из сотрудниц испросил о Мэгг. Она сообщила мне, что все её ищут, что она ушла на обед, и не вернулась, с тех пор и ищут. Я попросил женщину показать мне рабочее место моей Мэгг. Её вещи были на месте, я набрал её – звонок раздался из её сумки, висевшей на ручке стула  – никаких следов похищения, но её нет. Я поговорил с её боссом, тот уверял меня, чтобы я не волновался и успокоился. Сволочь ещё та, тут человек пропал, мой родной, любимый человек, а я должен не волноваться. «Не волнуйтесь, г-н Ток». Ток – это моя фамилия. «Да как мне не волноваться, Мэгг пропала! Рассказывайте всё, что знаете». Из этого толстяка удалось вытянуть немного, когда он стал на мои вопросы отвечать лишь недоумевающими пожатиями плеч, я бросил эту глупую затею. Когда я выходил из редакции, подъехала машина с голубыми воротничками. Я к ним, мы уехали в отделение. Они оказались ещё хуже начальника редакции. Я полчаса объяснял им, что я её гражданский муж, что вот только собирался сделать предложение, что вот кольцо, но они упорно отправляли меня домой и советовали обратиться через 2 дня. «Ну, какие ещё 2 дня, уважаемые, тут моя жена пропала, человеку, возможно, грозит опасность» - «Вот именно, что возможно и грозит, приходите через 2 дня, г-н Ток» - «Вот и приду, чтобы Вы, уважаемые, удостоверились, что грозит, и что эти 2 дня вы проваляли дурака, а человек из-за Вас погиб» - сказав это я хлопнул дверью и ушёл. Сразу же за порогом отделения моя злость обратилась в отчаянье, я не знал, что делать и где искать мою Мэгг. Я только знал, что помощи мне ждать не откуда. И наш большой брат  «государство» печётся лишь о пропавших 2 дня назад, чем о тех, ещё имеющих надежду быть найденными.
Я бродил по улицам, заглядывал в подворотни, сбегал домой за её фото, сделала сканированные листовки, размножил и расклеил на улицах, всю ночь бомбил по сонным стенам домов, столбам и вывескам. Я искал её в каждом прохожем, не находил и клеил ещё одну листовку, я просил людей помочь мне расклеить и искать. Я обратился к диспетчеру автовокзала с просьбой выдать листовки водителям и расклеить их в автобусах. Иван Степанович, сказался добрым, отзывчивым и понимающим человеком, как и Станислав Георгиевич, и согласился помочь. Я заказал 2 минуты для объявления на нашем местном радио, которое слушает, по крайней мере, полгорода.
На дворе уже стоял апрель, и я потерял всякую надежду найти Мэгг. Я постоянно слонялся по улицам, я не спал и почти не ел всё это время. Периодически заходил домой, чтобы покормить кота, самому что-то съесть и немного поспать. А потом я наткнулся на  одну газету, где на обложке маячила ужасная картинка – мёртвая, ужасно – это ничего не сказать, растерзанная девушка, вся в крови и  синяках и побоях. А на шее у убитой п…п.. персиковый шарф, точно такой же, как был у моей Мэгг, как у моей Мэгг!!! «Нет, нет» закричал я , отпрянул назад и, споткнувшись упал на тротуар. «Этого не может быть, это невозможно, это не может быть Мэгг, кто угодно, только не моя Мэгги, пожалуйста» Мне помогли встать, смотрели, как на сумасшедшего, а это было недалеко от реальности. Мне ещё никогда не приходилось платить за самые плохие новости в жизни, но я купил ту газету, я купил её смерть.
В тот же день в морге я опознал мою Мэгг, я упал на колени, подполз к ней, уже холодной, приник к костяшкам пальцев, таким же бледным и холодным, как тогда, когда мы познакомились. Я целовал её мертвую, я плакал, и не было конца моей печали и ностальгии за этим человеком. Я попросил оставить нас, стоял и молчал, потом спрашивал её, кто это с ней сделал, говорил, что люблю её и никогда не оставлю. Прошло часа два, и я весь в слезах уснул, держа её за руку. А потом санитар накрыл её белой тканью, как поднос в ресторане и задвинул в ячейку в стене. Я не мог уже встать на ноги, и меня полуживого вывели под руки в коридор.  На выходе мне отдали коробку из-под обуви с её вещами, точнее только с шарфом, видимо, все остальные вещи кто-то жадный до чужого несчастья забрал раньше. На персиковой материи тёмными пятнами мерцали следы недавно ещё живого человека. Я вернулся домой.
И вот я здесь, и он здесь. Я одел его, как один из символов нашей связи с Мэгг, я уже чувствую, что мой желудок пытается отвергнуть принятую смертельную дозу, но я ему не дам. Я с Графом рассказал Вам всё, без обмана и преукрашений, свойственным многим из нас. Надеюсь, что моя честность… простите, это приступ рвоты, я закусил шарф зубами. Кот недовольно мяукнул. Фуххх, моя честность погубит Графа, ведь если я отключусь и отойду в мир иной, то до того времени, как меня обнаружат, а искать вряд ли кто-то станет, он умрёт от голода. Этот толстяк умёт от голода, совершенно невесёлая ирония, ведь в нём её частичка, я должен хотя бы открыть ему дверь, чтобы кот смог выжить, когда я уже буду в аду.
Я сделал усилие против тошноты и мутящегося сознания, встал из-за стола, и тут же сразу свалился на ковёр. Мои ноги меня не держали, словно я вернулся в прошлое – на больничную койку, когда ещё не было не Мэгг, не счастья, ни кота. Граф соскочил со стола и принялся лизать мне лицо. Его шершавый язык добротным образом вернул меня в трезвое сознание, даже как-то необычно было. Я пополз в тамбур, а он пошёл за мной. По дороге мне пришлось остановиться, приступ тошноты одолел всё я, и меня вырвало прямо в прихожей и в мой же туфель. Я вытер рот персиковым шарфом и продолжил свой путь к цели, еле переставляя руки и, волоча омертвевшие ноги за собой. Наконец я дотянулся до ручки двери, придвинулся к ней, замок щёлкнул, и та отварилась нараспашку. Яркий свет из лестничного окна ударил мне в глаза, я одной рукой заслонился от света, движение свойственным постовому или человеку, который просит другого подождать, а другой рукой прикрыл глаза. Я слышал, как кот выбежал в открытую дверь и исчез по лестнице вниз, потом меня опять стошнило. Когда я открыл глаза в последний раз я, скорее всего, увидел очень приятную галлюцинацию – я видел, как в лучах солнца стоит моя Мэгг, счастливая, солнечная, странно одетая, словно из сериала тридцатых годов прошлого века, с корзинкой. Граф подбежал к ней, она нагнулась, приласкала кота, подставила ему корзину, и он забрался в неё. Она выпрямилась, посмотрела прямо на меня, улыбнулась так, как могла только она одна всё улыбалась, и в её улыбке было что-то от ангела. Не видел, чтобы кто-то ещё так улыбался, и чтобы кто-то так ничтожно принимал свою смерть. Мне стало мерзко от этой мысли и необъяснимо захотелось жить, жить для неё. Тут послышался шум открывающейся двери – это были соседи, увидев меня на полу в луже собственной рвоты, они… дальше ничего не помню. Помню только больницу, капельницу, шприцы и кварцевание палаты, этот несносный запах. Прозрачную трубку у меня в носу и лица моих милых соседей… и то, как плакала моя любимая Мэгг, когда мы были в этой самой палате раньше, и наше лето, и нашу зиму, и всю нашу жизнь, всё, что у нас было. И так захотелось жить, что словами не скажешь, жить для неё единственной, вечно живущей во мне, и для нашего кота. Жить.