Опаленное сердце

                Солдатам 41-го года посвящается

     Очень скоро Виктор Сафронов, командир орудия, стал доходягой. Да, да, тот Виктор, которого в Бражниково звали Витёк-профессор и стар, и млад. Витёк да Витёк, а он и рад, другим давали клички обидные и не всегда приличные.

     В школе Витёк любил русский язык и литературу, ещё немецкий давался свободно, «шпрехал» будь здоров, что тебе потсдамский бюргер. Хотел после учёбы двинуть в Москву, покорять столицу знаниями.

     Теперь Москву покоряли фашисты, а Витёк медленно расставался с жизнью в наспех построенном лагере для военнопленных, что на родной земле Уваровского района.

     Так уж видно случилось от Бога, что животные инстинкты - отнять, напасть, оттолкнуть – были ему неведомы. То ли в генах не было, то ли не привили, поди, узнай теперь.  На раздаче баланды он терпеливо дожидался очереди, но когда черпак подхватывал синюшную жидкость и Виктор был готов подставить консервную банку, его безжалостно оттирали.

     Иногда случалось, наступал момент, когда банка наполнялась. Его руки, ослабевшие от раны и голода, судорожно держали драгоценный сосуд, и оставалось сделать шаг в сторону, расслабиться и … малейший толчок, и суп на земле.

     Виктор очень устал, голод сверлил мозг, рука висела безжизненной плетью. Вечером он решился. Встал и, пошатываясь, пошел в открытый проем ворот, немцы ждали, когда выедет машина с трупами. На воротах была надпись: «Внимание. Стреляют без предупреждения». Мучиться Виктор устал, а бороться не было сил. Вот осталось несколько шагов.

     Память хранила недавний эпизод: женщины с узелками, выкрикивая родные имена, пытались подойти к ограде, но часовой дал длинную очередь из «шмайсера» поверх голов и народ разбежался. Молоденький солдат с перевязанной головой, в бинтах, серых от грязи, пошел на изгородь, сверкая единственным глазом. Запекшиеся в кровь губы выдали полукрик: «Тетка Алена!» Как только его руки коснулись колючей проволоки, очередь сшибла его с ног. Парень полуобернулся, в единственном глазу недоуменье и вопрос: «За что?» Он остался висеть в устрашенье на целые сутки, намертво вцепившись в колючки.

     Виктор сознательно шел на смерть. Ватные ноги в разбитых сапогах упрямо несли ей навстречу. Часовой вскинул автомат, Виктор сквозь удары сердца услышал, как лязгнул взведенный затвор, и… другой немец, лениво сплевывая после затяжки вонючей сигареты, сказал:
- Да ну его, Ганс, пусть идет, нечего на него патроны тратить, сам сдохнет.
     Ганс хохотнул в ответ и опустил оружие:
- И то верно. Не жилец.

     Виктор все понял, не зря учил язык в школе. Лишь отошел на десять шагов и упал, слишком велико было напряжение.

     Подмосковье окутала ночь, Витёк открыл глаза. "Живой я, снова живой, к тётке Палашке бы добраться",- пронеслась спасительная мысль.
   
     Откуда брались силы, он не ведал, помнил лишь одно – неподалеку деревня, где живет его бездетная тетка. По пути забрел в село, нестерпимо хотелось есть, а значит и жить. Остановился, осмотрелся, и , справедливо полагая, что в хорошем доме и люди добрые, направился к добротной избе, третьей с краю. Вот только Витёк в своем прицеле забыл сделать скидку на проклятую войну.

     Женщина средних лет открыла дверь, и, окинув цепким взглядом сбежавшего из плена, коротко бросила:
- Сейчас, погодь…

     За ней неспешно вышел мужик в полувоенной справной одежде (китель со споротыми погонами) с откормленной рожей дезертира, посмотрел на Виктора  злыми серыми глазами и пошел за ворота. Хозяйка, спешно заматывая в холстину две картофелины и кусок хлеба, сунула солдату в руки со словами:
- Беги, сынок, быстрей, задами к бане, и уходи низинкой. Быстрей, солдатик, муж за полицаями пошел.

     Виктор схватил здоровой рукой узелок и, ковыляя, побежал прочь от разделившегося надвое дома. Или вернее так: ему показалось со страха, что он побежал, ведь сил не было.

     Едва его голова скрылась в овраге, во двор вошли полицаи с немцем во главе.
- Где твой золдатен? – вопрошал худощавый молодой немчик, глядя поверх голов. Устраивать погоню ему вовсе не хотелось, солдат был без оружия. Он был явно зол: его оторвали от важного дела. Офицеру приглянулась хозяйка Дарья, где он квартировал, и сегодня намеревался пригласить ее на ужин. А тут какой-то солдат!

     Дезертир искоса взглянул на супругу, в глазах мелькнула молния. Надо выкручиваться.
- Господин офицер, ей-бо, проходил здесь, еле шел, не мог далеко уйти.

     Лейтенант выругался и двинул костлявым кулаком доносчику в ухо. Полицаи довольно захихикали, дядька Квас до войны слыл страшным жмотом, в селе его не любили.
- Надо был задерживайт, - сказал офицер и ушел. А Квас от обиды позеленел, ведь он метил на должность старосты.

     Витёк шел на северо-восток. Сердце металось в тревожном набате. Силы были на исходе, и он упал лицом в траву. Внезапно последний бой стал явью… На батарею шли танки.
- Ребята, выкатывай на прямую наводку, - закричал Сафронов и сам кинулся к орудию. – Ахромеев, наводи через ствол, снаряд, снаряд!

     Их опередили немцы. Мощный взрыв поднял орудие в воздух, разметав расчет, утробно ухнула земля, и война для убитых закончилась. Виктор Петрович Сафронов, командир, лежал, присыпанный землей. Рука была перебита осколками.

     Виденья отступили. Витёк пришел в себя, отдышался, съел картофелину и полпайки хлеба. Желудок удивился, не сразу понимая, что случилось, но потом  благодарно заурчал, да так громко, что Виктору показалось, шум слышен за версту.

     Тетка признала парня сразу, вскрикнула и сразу осеклась на высокой ноте. Полицаи были и здесь. Как могла, Пелагея обиходила племяша и накормила. Потом, убаюканный едой и теплом, он сутки спал. Иногда вздрагивал, бормотал – воевал во сне:
-Колесов, быстрее снаряд, Ахромеев, следи за танками, отсечь пехоту, осколочными, заряжай…, - а когда проснулся, тетка принялась наряжать его в какую-то кофтенку.
- Ничо, ничо, Витёк, поведу тебя до матки, авось доберемся.

     Виктор безропотно дал себя облачить в женский наряд, и побрели они в Бражниково, навстречу судьбе и матери, Родина  помочь уже ничем не могла.

     Светлый, с васильковыми глазами, он был похож на замордованную тетку, и они без труда добрались до Витькиного дома. Правда, пару раз останавливали полицаи.  Пелагея говорила, что сестра умом тронулась после похоронки, и она ведет ее к дочке в Уварово. Те глядели в отсутствующие глаза Виктора и отпускали.

     Витёк шел, ел что-то из теткиного узелка, слышал, как она говорила про мать,  вот, мол, обрадуется Маруся, что жив ты, ведь весточек от тебя два месяца не было. Все слышал, но без реакции, словно разговор не о нем. То, что он повидал за короткий срок, не поддавалось описанию; он был контужен войной, и ох, как нескоро Виктор станет про это рассказывать.

     Ничего не дрогнуло у Сафронова при виде родной деревни. Он отрешенно шлепал чужой обуткой и был глух к родимой сторонушке.

     Мария удивилась, когда Пелагея ступила на порог, а за ней переминалась тщедушная тётка в старой стёганке. Пелагея прошла поздороваться, а странная тётка, не закрыв дверь, уселась на высоком пороге и замерла.
- Как вы тут, Марусь? – задала сестра вопрос далеко не праздный, у Марии было еще пятеро деток.
- Да ничо, пока держимся вот, что зимой будем есть, неведомо, немец, говорят, прёт, спасу нет. Бабы шептались, Москву взяли, а Сталин сбежал на Волгу, - она проговорила все это негромко, и посмотрела на гостью у порога, но та не обращала на них никакого внимания.

     Пелагея не знала с чего начать, как сказать, что сын твой сидит на пороге, Витёк-профессор, старшенький. Наконец не выдержала:
- А что ты, Марусь, не спросишь, кого я тебе привела?

     Мать кинула быстрый взгляд на впалые изможденные щеки пришелицы, ее тусклые с голубизной глаза и тихо охнула: - Витя! – осев на лавку. Затем подбежала к сыну, подняла бережно голову, заглядывая с болью в родные глазоньки сквозь слезы, и завыла:
- Родной мой, да что же они с тобой сделали?

     У Виктора выступили слезы, и губы зашептали застреленно-забытое:
- Ма-ма, - по складам, как в детстве.

     Материнское сердце-вещун, оно болело за сына, ждало его, жило им…
     Виктор чувствовал это и выжил.


               
                Ноябрь 2003г.