Трезор

               

    Был ясный  день.  Я стоял на автобусной остановке и, щурясь от  яркого солнца,  смотрел на оживлённую толпу прохожих, которые шли  по тротуару к рынку. Вдруг среди них  промелькнуло знакомое лицо. Человек резко остановился и   направился ко мне. Это был мой старый знакомый Иосиф Иосифович. Мы с ним не были друзьями, но знали друг друга хорошо. Он подал мне руку, поздоровавшись,  взглянул мимо меня куда-то вбок и тут же предупредил:  «Извини, тороплюсь, поговорим  как-нибудь в другой раз». Знакомый ушёл, а я продолжал ждать автобуса, подставляя своё лицо ласковому  весеннему солнцу.
— Нехороший он человек, — услышал я  сбоку голос.
   Повернувшись к говорящему, увидел перед собой мужчину лет семидесяти в серой кепке,  из-под которой выглядывали пряди седых волос.  Его грузная фигура,  одетая в  дорогую лыжную куртку и короткая седая бородка придавали ему интеллигентный вид.
— И с чего Вы взяли, что он нехороший человек?  Вы что по лицу судите?
— Нет, не по лицу.  Я  Иосифа знаю давно, мы с ним ещё год назад  друзьями были, а теперь видите, даже не здороваемся.
— Что, кошка между вами пробежала?
— Нет, не кошка, а собака.
— Это как же?
— Будем знакомы, — представился  мужчина, — Феликс Брониславович. 
   Я тоже назвал своё имя и отчество и взглянул в глаза Феликсу.  Его взгляд словно светился и был  каким-то искренним, добрым.
— Почему собака, а не кошка спрашиваете? Из-за собаки мы и поссорились. Было это прошлым летом. Мы с Иосифом не виделись давно. А тут как-то иду   в магазин,  смотрю, у подъезда «друг» мой стоит. Подошёл я к нему, поздоровался.
 —Куда, — спрашиваю,  — собрался?
— Да вот собаку выгуливаю, — отвечает он мне.
— Ты что собаку завёл?
— Да, вон бегает.
   Гляжу, собачка бегает — хорошая, породистая, доберман. Шустрая такая,  холерик по натуре. И вдруг она  сделала круг и подбегает к нам. Лизнула меня за руку. Я  присел и погладил её.  Потом задрал ей губу и посмотрел на зубы. Молочные резцы выпали,  щенок еще, месяцев пять не больше. И тут Иосиф весь покраснел и скрылся  в подъезде. Минуты через три появился  на балконе второго этажа с ружьём и выстрелил в собаку. Снова спустился во двор, взял  убитую собаку за лапы и выбросил в мусорный бак, что стоял возле дома.
— Что же ты делаешь, — говорю ему, — зачем же ты собаку убил? Ты же посмотри, дети вокруг гуляют, а ты  мерзость такую творишь.
— Что это за собака, если она чужим руки лижет, — в гневе отвечает мне Иосиф.
— Дурак ты,  меня все собаки  за хозяина  признают, — ответил я ему и тут же ушел.

 —  Не уж то все собаки к вам идут? —  удивлённо спросил я.
— Да, истину вам говорю, с детства это у меня.
— Интересно, как они вас за своего определяют?
— Вот это и загадка. А вы думаете, что у собаки нет интеллекта? Она понимает вашу речь, но не может с вами  на вашем языке разговаривать. У них очень развита сигнальная система. Знаете, как волки речку переплывают? Вначале вожак плывёт, потом  обследуя, берег, садится на высоком месте.  Остальные волки видят этот сигнал и понимают, что там  безопасно,   можно и им плыть.
— Откуда вы это знаете?
— Я профессиональный кинолог. Никогда не мечтал о такой профессии, но собака помогла.
— Интересно, как это собака вам определила профессию?
— Если интересно, послушайте.
   И тут мой собеседник задумался, как будто машина времени перемещала его в другую эпоху. Его лицо вмиг изменилось, глаза стали какими-то грустными.
— Я родился  сразу после войны — начал свой рассказ Феликс.  — Семья у нас была большая, кроме меня, три сестры и два брата. Я был в семье самым младшим. Жили мы в посёлке недалеко от города. Домишка у нас был маленький, и отец решил построить дом попросторнее.  Для строительства дома отец в лесничестве купил  леса на корню. В нашем городе  есть  улица Волковича, может, знаете?
—  Да, говорят, был в нашем городе такой партийный деятель,  в честь его и улица названа.  Убили его, кажется.
— С  этим именем и связана судьба всей нашей семьи. Когда закончилась война,  в Западной Белоруссии колхозов ещё не было.  Волкович поехал  по сёлам агитировать крестьян в колхозы.  Когда он возвращался  назад, его застрелили. Ну и начались аресты. Всех, кто не мог подтвердить своё алиби, арестовали.   
   Феликс задумался, его губы шевелились, и мне показалось, что он что-то перебирает в своей памяти.
— Простите, увлёкся, — продолжил он. — Взяли моего отца вместе с этими мужиками. Он был в лесу и подтвердить  алиби  не смог.  Моя мать умерла  от инфаркта в тот же вечер, и мы остались сиротами. Потом человек, который убил Волковича, не выдержав, что из-за него   арестовали много людей, явился с повинной. Отца заставили подписать бумагу, что его никто не бил и выпустили из тюрьмы. На телеге его в лежачем положении  привезли домой. У него все внутренние органы были отбиты — даже кровь ртом шла. Через неделю  и он скончался. Местная власть, заметая следы своего преступления, всех старших членов нашей семьи отправила на Сахалин в ссылку  по сфабрикованным обвинениям, а я оказался в детском доме.
— И как же вам жилось в детском доме?
— Ой, если всё рассказать — это будет целая история. Били детей  беспощадно. Особенно жестоким был воспитатель, бывший капитан КГБ. Их тогда многих сократили и отправили по школам и детским домам, чтобы эти негодяи  кулаками прививали детям любовь к  коммунизму. Они и добились этого, воспитав людей,  которые потом и развалят этот Союз. Так вот и подумайте, кто же настоящий  враг этому государству. Они  его разрушали, духовно  калеча и убивая людей, прививая этим самым ненависть к стране и власти.
   Все дети шалят. Вот однажды за шалости  этот капитан избил меня нагайкой и рассёк мне бровь. Вот видите, — Феликс показал шрам чуть выше брови, — эта память осталась навсегда. После очередного избиения я решил убежать из детского дома. Бродил по улицам,  не зная куда пойти. Забрёл на окраину города, где были частные дома. И вот иду по улице, вижу в дырке забора огромную собачью морду. Я погладил её и прижался к ней. Малец ещё был, расплакался и захотелось мне кому-то пожаловаться. Стал рассказывать, собаке как мне тяжело жить в детском доме, как меня обижают старшие мальчишки и воспитатель. А она молчит, смотрит на меня и внимательно слушает, а в конце лизнула меня языком, поняла, наверное,  меня и пожалела.  Забор был невысокий, гляжу,  будка большая, а уже вечерело, и я решил там жить.
— А почему вдруг  в собачьей будке? — спросил я.
 — Возле  собаки тепло спать и корм есть,  — ответил Феликс. — Так я прожил в будке  неделю. Днём гулял по городу, собирал бутылки и сдавал,  а ночью приходил к собаке спать. Приносил ей хлеб. Один раз был удачный день, много сдал бутылок и  купил пирожков с мясом. Мне  казалось, что ничего вкуснее на свете нет. Помните, тогда на улицах продавали горячие пирожки?
— Да помню, и квас в бочках.
—Я больше  любил газировку с сиропом. Так вот, я тогда купил десять пирожков,  три стакана воды с сиропом  и первый раз в жизни досыта  наелся. Собаке тоже принёс пирожок. Понимала она всё, ночью грела меня, а когда  хозяйка утром приносила  еду, собака залезала в будку, и   прятала меня своим телом.  Так у меня с собаками получилась какая-то связь на подсознательном уровне. Потом  хозяин  обнаружил непрошеного гостя и отвёл в милицию. Я снова оказался в  детдоме. После этого капитан больше не бил меня нагайкой.  Ему взбучка была. Я стоял за дверью и слышал, как два воспитателя,  они были бывшие фронтовики из штрафбата,  отчитывали его. Один на него кричал: «Ты, сука, мало на фронте солдатской крови попил, теперь решил  над маленькими детьми  издеваться!» Его никто из ребят не любил.  Он такая сволочь была! Напьётся, морда красная и давай на аккордеоне пилить, а нас петь заставлял «Куба любовь моя» и так часами издевался. И попробуй кто-нибудь из нас не петь. Заведёт в кладовку и выпорет. Окончил я школу и вышел из детдома. А тут и старшие  из ссылки стали возвращаться.  Старшая сестра вышла замуж. А я перебрался жить к тётке. Пришла мне повестка в армию. Постригли меня, определили в пехоту. Приехал в посёлок за новобранцами старший лейтенант. Днём были проводы, а вечером пошли на танцы. И этот подвыпивший  офицер стал нагло приставать к моей девчонке. Я тоже был под мухой и тут же вцепился ему в погоны,  да и оторвал их.  Тут же и милиция появилась. Скрутили меня и стали думать, что же делать со мной — утром в армию мне надо идти. А старлей говорит: «не трогайте его, я ему год и без суда набавлю». Тогда в пехоте служили три года, а на флоте четыре. Этот старший лейтенант в военкомате поговорил, и меня отправили в школу водолазов. Так мне добавили год.
 Однажды  меня и моего друга Васю послали  к командиру домой ремонтировать забор. Выдали нам гвозди, молоток, пилу. Мы сложили это всё в ведро и пошли выполнять приказ. Вышла  жена командира,  строго на нас взглянула и сказала, чтобы груши и яблоки в саду не трогали.  А была у них большая собака — Трезор.  Она отцепила Трезора и, взяв за ошейник, отвела в сарай.
— Вы даже запомнили кличку собаки? — улыбнувшись, спросил я.
— А как же, этот  Трезор определил мою судьбу.
 —Как это может быть?
— Вот так  и получилось. Мы стали ремонтировать забор. Во дворе появилась дочь командира. Вася стал к ней женихаться,  он  из себя видный парень был. А она   ему от ворот поворот, такая гордая — на козе не подъедешь. Дочь ушла в дом, а Вася взял две груши, мы съели их. Они показались нам такими вкусными. Может потому, что фруктов нам не давали. Работали мы целый день, но ремонтировать забор не закончили. Голодные были, обед же пропустили. Вася мне и говорит: « давай инструмент положим возле  собаки и доской прикроем, завтра ж все равно надо будет забор закончить, а в ведро  груш и яблок возьмём, там нападало немного. Хоть поедим вдоволь».  Так и сделали. Инструмент и гвозди положили возле будки и накрыли доской. Вася быстро собрал  опавшие груши и яблоки, где-то с полведра получилось, и мы решили уходить. Но тут вышла дочка командира и мой друг опять возле неё петухом забегал. Она увидела  в ведре груши, пошла и сказала матери.  Мать выскочила из дома, заставила нас  высыпать на землю фрукты. Словом поднялся скандал. Вечером нам объявили по пять нарядов. После вечерней проверки Вася предложил пойти и в отместку потрясти эту грушу. Подговорили еще двух ребят и ночью пошли на дело. За плечами пустые рюкзаки, мы подходим к дому, а там  сторожевая собака по двору бегает.
— Ребята, облом, — говорит мой друг, — собаку с цепи спустили.
—  Спокойно, Трезора беру на себя, — сказал я  и пошёл к собаке. — Собака бежит ко мне, вертится возле моих ног. Я пса погладил,  взял за ошейник и завёл в будку. А возле неё лежала доска, гвозди и молоток, которые мы оставили. Взял доску и заколотил дырку в будке. Обтрясли мы грушу всю. Четыре полных вещмешка груш принесли в казарму. А утром поднялся шум. Меня быстро вычислили и повели к командиру.
 — Зачем к командиру, груши то уже не вернуть, — засмеялся я.
—Наверное,  ему было интересно узнать, как мы сумели укротить такого злого пса.
—  Ведут меня к нему, а я думаю: «ну всё сейчас пришьют мне воровство и посадят». Всё против меня — сын врага народа. Завели меня в кабинет, а там  кроме командира сидит ещё один человек. Он приехал в школу отобрать водолазов для работы с дельфинами и  искал ребят, которые  умеют обращаться с животными. Стал он меня расспрашивать, как это у меня получилось Трезора успокоить.  Рассказал ему, как было дело, и что любую самую злую собаку могу  увести, я это в деревне не раз на спор проделывал. Забрал он меня из  школы водолазов в Ростовский научно-исследовательский институт. Там  со мной и с собаками делали опыты. Датчики на нас вешали,  спал я с собакой. Учёные определяли,  где собака ложится — у ног или у сердца. Словом искали эту самую биолокацию. А потом  стал служить собаководом. Закончил службу и пошёл работать по этой же специальности. Дослужился до начальника клуба служебного собаководства.    Жизнь наладилась, у меня появилось много друзей среди больших чиновников: одному собачка нужна для охоты, другому для охраны дома. Многие заказывали просто породистых красивых  щенков, чтобы своему начальнику преподнести в подарок.  Взятки у нас дают не только деньгами, но и щенками.
— Судя по вашим  высказываниям, вы  были беспартийным? — спросил я.
— Да, мне много раз предлагали  стать членом КПСС — это было связано с моей работой, но я наотрез отказывался, не мог пересилить себя.
   Подъехал мой автобус, и мы с Феликсом Брониславовичем  простились.