Мастер своего дела

Варить умеешь? – начальник отряда, Саня Ермаченко, вопросительно глянул на рабочего.   Генка Первакин, не меняя вольготно-расслабленной позы на лавочке подле врытого в землю бочонка, исполнявшего роль официального места для курения, протянул лениво, смягчая слегка ответ будто извиняющейся усмешкой:
  – Да какой из меня, в натуре,сварной! –

 
Мужики переглянулись, понимающе покивали. Оно и понятно – ну не умеет человек работать электросварщиком, что тут удивительного, не каждому дано. Но ведь честно признаётся! А это дорогого стоит. Разве лучше было бы, если бы дорогой товарищ, желая повыгодней отрекомендовать себя в   едва знакомом и мало знающем его коллективе, если бы товарищ  взялся выполнить  то, чего не умеет вовсе – и испортил бы  дело. Нет, ребята,   нужно иметь элементарное мужество, чтобы честно признаться в собственном несовершенстве. И взгляды ребят как-то машинально обратились в сторону Васьки Зубкова, объявившего себя при приёме на работу ни много ни мало – электронщиком, хотя по прошествии недолгого времени незамедлительно выяснилось, что не отличает Вася конденсатор от трансформатора. Ну да речь нынче не о Ваське.
 
О Генке Первакине речь. Генка   устроился в   геофизическую партию  по рекомендации своего зятя Серёги Черданцева, работавшего каротажником уже не первый год. Работа Серёге нравилась: не особенно обременительная, а главное дело – с разъездами связана, с путешествиями по буровым, расположенным в родной и для Серёги, и для Генки тайге. Геологи в этих краях обосновались сравнительно недавно. Столица здешней провинции –  Агат, где и выросли Серёга с Генкой,  –  посёлочек невеликий, словно случайно заброшенный в самое сердце Юганской тайги. Все жители Агата, разумеется, страстные рыбаки и охотники, вот и Серёга с Генкой   близлежащую тайгу ещё с детства основательно облазили. Так уж повелось: всегда кажется, что там, за горизонтом, и вода мокрее, и ягоды краснее, а дичи непуганой – видимо-невидимо.  Работа в геологии предоставляла новые возможности: «Прикинь, на вертолёте бесплатно довезут, озёра дальние и  речки обшмонаем, наши будут и птица, и рыба!».  Так и уговорил Серёга родственника устроиться в партию. Генка – коренастый, флегматичный холостяк близко к тридцати. Ни в какой организации особенно не задерживался, да и не особенно горевал по этому поводу…

 Генка подошёл вразвалку к изготовленному почти полностью металлическому стеллажу для геофизических приборов – длинных труб, некоторые с дополнительными выступами, «ногами»  и «рогами». Потрогал, пошатал стеллаж могутною рабочей ручищей: потянет! Одобрил кивком:  неказист, да устойчив. Варившие стеллаж доморощенные сварщики облегчённо вздохнули: кажись, нормалёк.
  – Подняли, мужики! – скомандовал Ермаченко,  –Отнесём стеллаж на место. –   А ты куда, Первакин? –

 
– Да какой из меня, в натуре, носильщик! – ответствовал Генка, привычно усаживаясь в курилке.

И опять мужики покивали понимающе, уважительно: ну мало ли, может, спину у человека прихватило – всё лучше честно сказать, признаться, что не в форме, чем взяться за гуж – да и обделаться… И взгляды все – на Шкитина  Александра Иваныча, исполнявшего в реммастерской обязанности ремонтника. – Взялся тот как-то сдуру один тащить блок трансформаторов, «Ставьте мне на спину, –   кричит, – слабаки!» А когда слабаки ему на спину этот блок тяжеленный всё же поставили – «Ой-ой, –   кричит, – Снимайте скорей, умираю!». Посмеялись – шкодно всё-таки. А могло быть и хуже, как разъяснил позже инженер по технике безопасности,  – мог Шкитин и спину повредить серьёзно, а начальство отвечай за вас, безответственных…

 Впрочем, начальство и само-то – той ещё безответственности. Вот, к примеру, нынешним летом сам Олег Фёдорыч, начальник партии, не фунт изюму, отрекомендовался опрометчиво опытным шофёром, взялся сам свозить женщин из конторы в магазин за арбузами, не став дожидаться водителя с вахтовки. Растряс бедных женщин на кочках, и к тому же все арбузы, лежавшие на полу, расколошматил. Хотя нет, один арбуз целым остался всё же – его и выхватил безошибочно Фёдорыч, отнёс домой. Хозяйственный.
 
А Генка – нет, не стал самозванно садиться за руль, хотя права имеет: «Да какой из меня, в натуре, водила!» Так и ехал пассажиром до самой буровой. Молодец, честно признался! Не то что некоторые…

И на скважине Генка не подкачал – на просьбу начальника отряда смонтировать кабельную головку ответил прямо, по-рабочему: «Да какой из меня, в натуре, каротажник! Не моё это…» Повздыхав,  – а кому охота возиться с мазутным кабелем! – Саня сам головку и заделал, размышляя про себя: «Хорошо, что Генка честно признался в своём неумении, хуже было бы, если б в скважине головка потекла, как в тот раз…» Далее следовали невесёлые воспоминания об имевшем место быть неприятном случае, каковых у каждого, пожалуй, начальника отряда – вагон и маленькая тележка.

И в процессе долгой работы на скважине, когда измотанный  машинист  попросил Первакина подменить его за «палкой», рычагом тормоза лебёдки, верен себе остался принципиальный Генка: «Да какой из меня, в натуре, машинист», – Только и промолвил, свесив голову из гамака, висящего  в подъёмнике.  И работники отряда, и геолог, лишь на секунду представив себе катастрофические последствия аварии в скважине, в случае сокрытия Первакиным отсутствия навыков машиниста каротажной станции, – только синхронно вздохнули, уважая и благословляя в душе откровенность и самокритичность Генки. И чем менее стеснялся Генка Первакин признаваться в случайном своём незнании какого-то необязательного для узкого специалиста незначительного метода, тем более высоким представлялось ребятам его мастерство в исполнении не обнаруженного  пока и только Генке подвластного дела.
 
Честность и принципиальность Генкины ежечасно получали убедительное подтверждение. Варят обед ребята: – «Да какой из меня, в натуре, повар! Не моё это…»  Либо яма копается под отходы: «Да какой из меня, в натуре, копальщик!», «…Изолировщик», «…Подметальщик», «Да какой…», «…не моё…», – и всё это – с изрядной долей самоиронии, с извинительными обезоруживающими нотками сожаления  по поводу весьма огорчительного, но и простительного всё-таки случайного отсутствия вот именно этого, в данный только момент и требующегося навыка, и     тонкого намёка на  непременное  обнаружение в будущих каких-то, причём гораздо более сложных, делах всех необходимых для этих сложных дел умений и навыков, которые только у Генки изо всего отряда и окажутся в наличии, дай только срок…

На следующий день по возвращении в посёлок работники отряда тянулись на базу партии едва ли не до обеда – отсыпались. Генка не явился вовсе. А на вечер  - новый заказ на работу, поэтому решено было заехать за Первакиным домой. Стиравшая во дворе Генкина мать сообщила, что сын в летнем пристрое со вчерашнего,  не выходил покуда. В указанном помещении – душноватый  полумрак, орущий магнитофон, широкий топчан и могучий храп. Генка богатырски разметался поверх стёганого одеяла, вольно раскинув руки, не обращая ни малейшего внимания на бьющий по перепонкам «тяжёлый металл» и зудящих комаров, и блуждающие по векам «зайчики» заходящего яркого солнца ничуть не тревожили спящего. Громовый мелодичный храп перекрывал порою вопли магнитофона, низкий тембр долгого вдоха ритмично сменялся руладами высокого, с подсвистом выдоха, сопровождавшегося синхронным дрожанием широкой фигурно вырезанной ноздри и мерным шевелением рыжего прокуренного уса под ноздрёю. Расслабленное Генкино лицо даже и с закрытыми глазами явственно выражало полнейшее умиротворение и заслуженное осознание честно выполняемого в данный момент долга.
 
Будить Генку мужики не стали – залюбовались невольно, как залюбовались бы и всяким другим делом  в исполнении настоящего Мастера.

  Над Агатом неяркое заходящее солнце. Тишина  в тайге Юганской, даже ветер притомился, похоже, шелестеть  кронами  могучих  лиственниц. На  малолюдной  вертолётной площадке  ребята-геофизики  расположились на  ящиках с приборами, покуривают, помалкивают, – ждут, когда нарушит наконец  вечернюю тишину вначале едва слышимый комариный, но уверенно усиливающийся стрёкот последнего сегодня вертолёта, который забросит их на скважину. Такая работа…