Побег

Как бы это не звучало странно, и как нынче модно говорить, не «патриотично», я никогда не любил место, в котором родился. Может быть потому, что во мне все же доминировали гены далеких предков, живших гораздо севернее, в лесостепи. Поэтому я всегда был очарован лесом. И лишь коллективизацией и репрессиями, носители этих генов были заброшены в этот край жаркого солнца, песка и пыли, да вечных ветров. Конечно, было и что-то положительное, что в детстве воспринималось как волшебство – море. Но, несмотря на то, что жил я минутах в двадцати пешего хода от моря, плавать я научился довольно поздно и что самое удивительное на Волге, где был на рыбалке с отцом. И хотя меня с детства учили плавать и держаться на воде, воды Каспия не были мне другом. Научился плавать я просто, не рассчитав прыгнул с лодки, попал в яму и чуть не утонул. Но выкарабкался, и с тех пор уже держался на воде увереннее.

Но если в детстве Каспий еще завораживал меня свой магией, то к юности это очарование прошло. Даже выходя рано утром на пляж, я уже не видел той прозрачности вод, которая так впечатляла меня в детстве. И даже поездки за город, на дикие пляжи, уже не могли вернуть очарования. Воды стали мутными, а песчаные пляжи – грязными и неухоженными. Люди – жадными и вероломными.

Развал Союза вырвал меня из беззаботной юности. Хотя уже и несколько лет до этого, наметились новые тенденции. Подростки уже не кучковались по принципу «своего двора», ходившего «биться» с «чужим двором». Теперь все больше кучкование шло по национальному признаку. Начался отток русских, сначала еле заметный, но уже к развалу Союза, большая часть моих знакомых и друзей уже уехала. А после развала, русские, а особенно русские подростки стали основной мишенью всех этих народившихся националистических группировок. И отток усилился.

В конце-концов бежал и я. Сначала просто отправили меня к родственникам в Ставрополь. Потом каким-то чудом удалось обменять бабушкину двухкомнатную квартиру на однокомнатную тут. Помню, как грузил вещи в грузовик, сам залез в кузов, постелил себе матрас и так и ехал из Махачкалы в Ставрополь, лежа меж нехитрого скарба и тихо напевая: «Прощай чужая земля…» Наутилуса.

Больше бежать я не намерен.