Ghetto Vecchio

...Мы познакомились на летней веранде кафе в старом гетто. Я заглянул туда, возвращаясь в отель после двухчасового стояния на Ponte della Guglia, где выступал д'Аннунцио. Она же забрела случайно, заблудившись в поисках какого-то модного салона. Когда она по-итальянски спросила у меня маршрут, я сразу узнал в ней соотечественницу. Впрочем, для этого она могла и вовсе молчать: мне хватило бы и полуоборота головы. Все дело было в волосах цвета, которого не встретишь в итальянках. Я сохранил несколько волос, чтобы узнать у специалистов, как называется этот цвет. На следующий день я отправил один из сохраненных волос письмом своему другу Альберту Шпееру и получил от него в ответ телеграмму, в которой он извещал меня о своем переезде в Россию, так и оставив мой вопрос без ответа. Впрочем, он так и не переехал. Переехали его. Поезд, отходивший с девятого пути Милано Чентрале. Но это все было потом, а в этот день на летней веранде закончился спритц. Зато появился белый голубь, но его пить мы не стали.
Я взялся проводить ее до отеля, т.к. встречу в салоне она к тому моменту уже пропустила. Оказалось, что она приехала представлять Советскую Россию на международной неделе моды. Черт возьми, Европа собирает гуманитарную помощь Поволжью, а оказывается, в это время в Советской России кого-то интересуют вопросы моды! Впрочем, вскоре выяснилось, что после выезда моей визави перспективы советской моды были крайне сомнительными, ибо Елена (так она мне назвалась) возвращаться не планировала, при этом довольно смутно представляя, чем будет заниматься на чужбине. Несмотря на это, планы на ближайшие сутки определились довольно быстро. В моем номере было два бокала. Ночью мы разбили оба.
Следующим утром мы поехали во Флоренцию. Я всю дорогу рассказывал ей о заведенных здесь за последние 2 года друзьях. Оказалось, что она совершенно не слышала раньше ни о д'Аннунцио, ни о Шпеере. Единственным ее виртуальным знакомым-итальянцем был Муссолини, о котором она "что-то читала" в Правде. Ну и мелодия Confessa на звонке моего айфона ей показалась "отдаленно знакомой". Справедливости ради, мне ее рассказы о последних тенденциях моды и сплетнях, циркулирующих в лучших домах Парижа и Милана, тоже ни о чем не говорили. Иными словами, нам было много о чем поговорить и мало, о чем послушать. Помню только, что вечером в Вероне, встретив шумную толпу русских в подпитии, мы, не сговариваясь, окрестили этот город "Веронежем". Впрочем, мы и сами были не вполне трезвы. Она - от своей новой шляпки и просекко. Я - от ее новой шляпки и апероля.
Через 3 месяца, когда мы ползли в полуденный зной на Везувий, она мне призналась, что в день нашей встречи знала о том, кто такие д'Аннунцио и Шпеер. Также она знала и о том, что они давно умерли. "Зачем же ты последовала за мной, сумасшедшая?" - спросил я. Она потупила взор и тихо ответила, что устала идти пешком, а я ехал на Пегасе, и нам было, в общем-то по пути.
Вечером ее арестовали двое молодчиков из Штази, и след ее потерялся. Некоторое время я пытался наводить справки, приезжал разыскивать ее в Дюссельдорф, но все было безрезультатно. По слухам, ей сделали предложение, от которого невозможно отказаться, то есть завербовали под угрозой высылки на родину, где ей грозил неминуемый расстрел. Потом я узнал, что она вышла замуж, и перестал ее искать.
В то утро, когда она надела кольцо на палец Меркадеру, я нащупал небольшую шишку на затылке. Через 9 месяцев у Елены родился сын, а моя распухшая шишка на затылке лопнула, и оттуда вылетел белый голубь. Я не знаю, куда он полетел, но, желая ему счастливого пути, выпил спритца за его здоровье.