Коллективное одиночество

Противный бездушный дождь уже целые сутки колотил по оконной раме, нагоняя тоску, заливая тропинки и дорожки огромными лужами, оставляя на больших давно не мытых стеклах мутно-грязные бесформенные подтеки. Было пасмурно, холодно и сумрачно. Сырость и слякоть, казалось, ощущались везде, даже вещи в шкафу будто бы пропитались этой промозглостью. Все было противно и мерзко.
Сенька сидел на широком подоконнике, так давно не крашенном, что его первоначальный цвет определить было почти не возможно. Мальчик задумчиво глядел в давно не мытое  окно, пытаясь понять, когда же, наконец, эта небесная прореха затянется и бесконечный дождь, льющийся на землю холодными потоками, прекратится. Иногда  мальчик дышал на стекло, и когда оно запотевало, он аккуратно и долго выводил букву «М». Потом вытирал ее и опять долго-долго задумчиво смотрел то на дорогу, то на сад, то на машины, бесконечным потокам движущиеся по широкой улице за забором. 
Сеньке в этом году исполнялось десять. Он закончил три класса. Учился не то, чтобы плохо (двоек почти не было), но без   всякого интереса.  Светлоголовый, голубоглазый, невысокого роста, но достаточно крепко сложенный, Сенька был добрым, отзывчивым и не жадным, что, кстати, в их детском доме было достаточно редким явлением.  Не жадных здесь можно было пересчитать по пальцам, а уж добрых и отзывчивых -  и вовсе только единицы. Это не странно, в общем-то… Да и как быть щедрым или ласковым в заведении, где постоянно чего-нибудь не хватает, и где тебя непрестанно обижают, толкают, обзывают?! Это сложно. А вот Сенька таким родился – беззлобным, спокойным, бесконфликтным, и ничего его испортить не может, поэтому и дразнят  его детдомовские  «Соломой» за мягкость характера. Сенька, хоть и мал был еще, однако уже знал, что оставили его в роддоме сразу после рождения, оттуда отправили в Дом ребенка, а уже потом в детский дом привезли.  Так и живет он здесь уже много лет, привык, притерпелся… Да и вправду сказать, неплохо здесь было, только очень скучно. В прошлые годы  хоть летом вывозили на дачу, а в эти каникулы оставили в городе. Вот и сидит он целыми днями на подоконнике, что ни говори – тоже развлечение, хоть на другую жизнь посмотреть можно.
Вот уже сутки   льет дождь. Скучно… Очень скучно!  Но пацаны, живущие в доме, привыкли сами себя развлекать, здесь не особенно кто-то печется о твоем досуге. Вон Колька, лежа на животе, читает книгу, даже покраснел от напряжения. Вон Серега пытается склеить огромный корабль, который еще вчера вырезал по трафарету из картонной коробки. Получается плохо, Серега очень сердится, постоянно сплевывает и матерится. Вон Лешка смотрит телевизор в игровой комнате, наверное, опять  какой-нибудь боевик. Лешка все эти фильмы  знает наперечет, и очень гордится собой! Поздно ночью, когда все в доме затихают и дежурный воспитатель выключает свет в спальне, он мальчишкам долго и подробно пересказывает очередной фильм, порой так увлекаясь, что вскакивает и начинает в полный голос изображать звук выстрела или крики драк. Потом обязательно появляется воспитатель или нянечка, Лешку отчитывают, не подбирая выражений, а иногда даже наказывают, лишая возможности смотреть телевизор весь следующий день.
Вот так и живут… Все забавляются, как могут. Каждый сам по себе. Эдакое коллективное одиночество… Но ничего, они привыкли и к одиночеству, и  к грубости, и к однообразию … Лишь иногда происходит что-нибудь неожиданное, что нарушает монотонность их существования, и тогда все в доме оживает, бурлит и кипит.
 Вчера, как раз,  был один из таких дней. Дело в том, что после обеда  из детского дома забрали в семью Сенькиного друга. Ваську выбрали из двадцати таких же,  как он,  по непонятным для детей причинам.  Сенька, стараясь успокоиться, рассуждал примерно так: «Это для нас мы все одинаковые. Да и то,  наверное, не совсем, не зря тетя Поля на кухне кому-то компота наливает больше, а кому-то меньше… Эти люди, что Ваську выбрали, тоже, скорее всего, нашли в нас какие-то отличия… Может, он посмешнее нас, может, потолще, кому ж такие скелеты, как мы,  нужны?!  Кожа да кости! А, может, у Васьки волосы подлиннее…Чем-то ж надо выделиться!»
Рассуждая так, Сенька пытался как-то успокоиться, утешиться. Но детское  сердце колотилось от обиды и печали вдвойне: во-первых, друга лишился, а во-вторых, ему тоже так хотелось, чтобы его взяли! Так хотелось…
Прощание у них вышло унылым. Смахивая слезы, они обнялись, причем плакал Сенька, а Васька смущенно прятал глаза, стыдно было почему-то перед другом за то, что именно его взяли эти люди.  Пожимая другу руку перед отъездом, Васька торопливо шептал ему на ухо:
- Сенька, ты жди… Я точно знаю, тебя тоже возьмут! Я точно знаю! А, может, я этих уговорю, и они тебя тоже  усыновят, а? Хочешь? Попробовать, а? Сенька?!
Но Сенька так расстроился, что ответить другу ничего не мог, боялся не сдержаться и зареветь в голос, поэтому лишь беззвучно глотал слезы, злился на себя и только мотал головой в знак согласия. Видя отчаяние друга, Васька тоже под конец расклеился, и, сопя носом, отчаянно смахивал белобрысыми ресницами предательские слезинки, выкатившиеся из глаз.
Когда Васька уехал, Сенька забился в кладовку, где детдомовцы обычно прятали от ребят и девчонок свои боли и обиды, и громко  зарыдал, уткнувшись в чье-то пальто. Сколько он там сидел, он не знал, а вышел только тогда, когда услышал, что пацаны звали его на ужин:
- Эй, Солома, ты где?
- Солома, выходи, без ужина останешься…
Это уже было серьезно. Еды и так не хватало, поэтому перспектива остаться без ужина не радовала.
Ночью, когда все уснули, Сенька встал с кровати, и, шлепая босыми ногами по полу, пробрался к Васькиной кровати.  Она была аккуратно застелена. Сенька присел на краешек, и задумался, пытаясь представить, где теперь его друг, чем его кормят, какие игрушки ему уже  купили… Почему-то Сеньке казалось, что их жизнь в детском доме серого цвета, а жизнь Васьки у новых родителей – разноцветная. Он долго сидел, уставясь в темноту, пока в спальню не заглянул воспитатель. Увидев мальчишку, сидящего на краю пустой кровати, он сердито округлил глаза и, погрозив пальцев, свирепо зашептал:
- Арсений! Ты почему здесь? Марш в кровать! Что за фокусы такие…. 
Сенька послушно пошлепал в свою кровать и, тихо прошептав: «Спокойной ночи, Васька…», лег, поджав ноги и накрывшись  с головой одеялом.
Вот уже сутки бесконечный дождь льет и льет за окном, превратив летний июль в холодный сентябрь. Сенька сидит на широком подоконнике в игровой комнате, неотрывно глядя в мутное окно. Вон шикарная машина проехала, наверное, у новых Васькиных родителей такая же, вот девчонка с красивым зонтом пробежала через дорогу, вот мужчина с огромной собакой перебирается через лужи.
Сенька закрыл глаза и представил себе, как бы и он гулял с собакой, если бы его кто-нибудь взял.  Он бы и за стариками с радостью  ухаживал, и лекарство им подавал, и в магазин бы ходил… Все-все бы делал! Эх, если бы его только хоть кто-нибудь взял!!!
Сенька открыл глаза, глубоко вздохнул,  и, наклонившись к стеклу,  старательно подышал на него. Стекло запотело. Тогда мальчик, чуть наклонившись вперед, аккуратно вывел букву «М». Полюбовался, а потом, быстро оглянувшись, тихо-тихо произнес: «Мама». Прошептал, и, будто испугавшись собственной смелости,  проворно вытер написанную букву, прислонился лбом к стеклу и надолго задумался, лишь изредка то медленно  выводя на грязно-мутном стекле,  то стремительно  вытирая заветную букву.      

                13 января 2011.