И таял снег...

Было холодно. Переминаясь с ноги на ногу, слегка подпрыгивая и похлопывая руками, Анюта пыталась хоть как-то согреться. Это было совсем непросто, потому что и ноги, и руки, и особенно, почему-то, лицо,  очень замерзли. Двадцать минут вынужденного ожидания на морозе давали себя знать…
Анюта подняла голову. В желтоватом свете фонарного столба было отчетливо видно, как с темного, почти черного неба плавно падали снежинки. Огромные, пушистые, искрящиеся… Они падали  медленно, словно и не падали вовсе, а плавно парили, явно любуясь и собой и, застывшей  побелевшей землей, и скованными сверкающим льдом, словно хрусталем, деревьями. Девушка вытянула вперед руку и улыбнулась: снежинки тихо-тихо, словно нехотя, ложились на раскрытую ладонь и таяли, превращаясь в капельки, очень похожие на слезы… А может быть, это и правда чьи-то слезы? Аня опять подняла голову и посмотрела вверх.
 Снег все кружился, легко касался лица и таял, таял, таял…
Девушка начинала серьезно беспокоиться. Ну, что могло случиться? Что за манера такая! Опаздываешь, так позвони хотя бы! Нет, стой вот теперь на морозе и гадай, не произошло ли чего-нибудь страшного?! Не зря говорят, что хуже всего ждать и догонять…
Они встретились  где-то около года назад. Было шумное студенческое застолье.  Громко и слишком навязчиво играла музыка, кто-то бесконечно раскатисто хохотал, в одном углу высокий парень, привстав  на цыпочки, громогласно, пытаясь перекричать нескончаемый хохот,  пересказывал друзьям только что увиденный фильм с голливудскими звездами в главных ролях,  в другом же углу девчонки увлеченно обсуждали однокурсника, неожиданно для всех вдруг женившегося… В общем, все как всегда. Анюте было скучно, и она размышляла, как бы скрыться незаметно для всех. Окинув напоследок взглядом комнату, она заметила, что высокий парень в очках, сидящий напротив, тоже явно тяготился  слишком затянувшимся весельем. Его взгляд казался спокойным, даже равнодушным, но по выражению лица она поняла, что и он мечтает о бегстве. Неожиданно встретившись взглядами, они, не сговариваясь, встали, и, улыбнувшись друг другу, пошли одеваться. Это было сложно: из огромной кучи курток, пальто и дубленок, сваленных на кресло, попытка выбрать свою одежду казалась невыполнимой задачей. Здесь все перемешалось – женские перчатки и мужские шарфы, кокетливые шапочки и обычные ушанки, так модные нынче, стеганные куртки и разноцветные дубленки разных размеров…  Но он спокойно и без суеты,   размеренно и сосредоточенно выбрал из этой бестолковой кучи вещей то, что принадлежало им, помог Анютке одеться, и они вышли их комнаты, почти оглохнув от свирепо орущей музыки.
Возле  автобусной остановки они остановились. Было тихо, холодно, но безветренно. Анюта до сих пор помнит, как крупные снежинки падали им на лицо, на руки, на одежду и таяли, таяли, таяли…
 И было что-то завораживающе-волшебное в этом снегопаде.
Встретившись тогда, они уже не расставались.  Он ухаживал за ней с какой-то особой заботой, был предупредителен и галантен, нетороплив и сдержан. Это было  необычно и несколько старомодно для нашего сумасшедшего суетливого времени. Но Аня однажды вдруг ясно поняла, что именно его, такого верного и немножко несовременного она и ждала всю свою жизнь. Только с ним ей было уютно, интересно и весело.
« Боже! – думала она иногда, глядя на себя в зеркало, - а если бы он не обратил на меня внимания тогда?! Что бы я делала? Ни с кем другим я не могла бы существовать в такой гармонии, ни с кем другим я не была бы так естественна, раскованна и искренна… Только бы с ним все было в порядке!»
Анюта стала ловить себя на мысли, что ей больше неинтересны все ее бывшие увлечения и пристрастия, а вот то, чем интересовался он, стало составлять ее главные жизненные ценности. Он любил Теодора Драйзера, и она с интересом прочитала «Гения» и «Финансиста», он зачитывался Михаилом Булгаковым, и она открыла для себя его «Белую гвардию» и «Собачье сердце», он обожал Блока, и она, однажды утром, смеясь от души над его удивлением, прочитала ему давно любимое:
 « О, я хочу безумно жить:
Все сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!»
Он увлекался гонками, и она стала следить за головокружительными виражами машин, спешащих обогнать одна другую  на  опасных поворотах и непостижимых скоростях.
Ей вообще хотелось понять и разгадать его. Оставаясь одна, Анюта закрывала глаза и представляла себе его темные глаза необычного разреза, его полные красивые губы, его длинные тонкие пальцы… Ее мама, однажды услышавшая, как дочь читает вслух Блока, ласково улыбнулась и покачала головой: «Это любовь. Конечно, любовь…»
Очень часто девушка вспоминала тот вечер, когда они впервые вместе вышли на улицу. И тот волшебный снег. И снежинки, которые падали отвесно и таяли, таяли, таяли…
Аня взглянула на часы.
Прошло уже тридцать минут. Его все не было…
Мысли побежали  быстрее, причем в голову лезли самые страшные предположения и догадки. Девушка сдвинула брови и решила: «Еще десять минут – и буду звонить его маме. Вдруг и вправду что-то плохое случилось!?»
Она вспомнила вдруг, как он переживал, когда она заболела. Это было и смешно, и трогательно одновременно. Он в минуты волнения всегда  становился каким-то беззащитным и в то же время педантичным. Это нужно было видеть! В глубине души она хохотала над его страхами: дрожащей рукой он подавал ей лекарство, по сто раз спрашивал, дать ли чаю, заставлял бесконечно измерять температуру, то закрывал окно, чтобы она не замерзла, то открывал его, чтобы она подышала свежим воздухом!
Она отчаянно сопротивлялась его заботам, но он был непреклонен. В общем, сиделкой он был потрясающей. Она болела как раз зимой. Уже в самом конце февраля все-таки подхватила этот противный вирус гриппа, который, если верить сводкам, все летал  и летал над Москвой, не собираясь сдавать позиции. Болела она тогда долго, и, чтобы не лежать все время в постели, ставила кресло к окну, и сидя в нем, долго-долго смотрела, как последний в том году снег сердито падал на теплое оконное стекло, и беспомощно стекал тонкими холодными струйками вниз.
 Снег таял, таял, таял…
Анюта вернулась в действительность и  глубоко вздохнула.  Прошло еще десять минут. «Ну, что ж, - решила она, - позвоню его маме. Хоть и не хочется ее беспокоить, а вдруг все-таки помощь моя нужна».
Она решительно достала телефон. В голове билась и билась одна и та же мысль – только бы ничего не случилось, только бы с ним все было в порядке.
Снег летел и летел, падая на деревья, прохожих, занося тропинки и тротуары, заваливая припаркованные машины. Аня взмахнула ресницами. Снежинки упали на лицо, слепя глаза… Она развернулась в другую сторону, стараясь стать по ветру, чтобы снег  не сыпался в лицо. Повернулась и ахнула, не веря самой себе… Он шел к ней, отворачиваясь от ветра, низко наклоняясь, поскальзываясь и что-то пряча под широкой курткой.  Ее страхи сразу исчезли, прошли и злость,  и раздражение, и вспомнились недавние  слова мамы: «Это, конечно, любовь… Любовь!»
Он подошел, и, виновато улыбаясь, стал что-то объяснять, рассказывать. А она только смотрела и смотрела на него, ничего не слыша, не понимая, и лишь улыбалась. Просто потому, что он есть! Он расстегнул куртку замерзшими непослушными пальцами и достал розу…
Она взяла ее, еще хранящую тепло его тела и прикоснулась к ней губами.
Огромные, пушистые, искрящиеся снежинки, попадая на их лица и руки, сверкали нездешним светом, сияли чудной формой, созданной искусницей – зимой. Но это было уже не их время. Это было время любви. И они, плавно опускаясь, вспыхнув в последний раз в лучах фонарного столба, превращались в легкие капельки.
Снег таял, таял, таял…      
         
                19 января 2011г.