Плющенко и Рудковская

    Когда наступает голод я не могу ему противиться. Это становится причиной моих постоянных размышлений. Если в ближайшее время мне не удастся утолить голод, то обязательно произойдёт что-то очень страшное. В этом не может быть никаких сомнений. Даже в одиннадцать вечера я смогу урвать кусок любимой пиццы «Шляпы». Держа под мышкой эту мысль, я вышел из подъезда. Добираться до пиццерии пришлось на ощупь. Обычно в такое позднее время не горят фонари. Только два фонаря создают слабое подобие света и то на троечку с минусом. Сейчас одиннадцать, а значит все пиццерии уже закрыты, но меня это почему-то не смущает. Словно сегодня не обычный день, а особенный. Особенный во всех отношениях. В отношении голода, в отношении жирной пиццы с сыром и мясом, в отношении меня.
    Пиццерия притулилась в тёмном углу перекрёстка, скучнейшего места по вечерам. Неоновые буквы давно перегорели, возложив все надежды на изогнутую букву «П». Внутри не было ни души. «Оно и к лучшему», - подумал я и направился к дальней кассе. Сильное урчание заставило перейти на бег. Дальняя касса была закрыта, железную решетку я увидел и на предыдущих двух. Всё шло по точно намеченному плану. Плану, который я не составлял, а он жил собственной жизнью. За первой кассой я сразу увидел белые зубы и металлический блеск шейкера бывалого бармена, а потом произошло это!
    Пока печка медленно избавлялась от моей пиццы, я задумался вот над какой штукой. Зачем пришлось идти к последней кассе, когда первая была открыта? Как она мне не бросилась в глаза? Бросился мне в глаза посетитель, сидевший за столиком возле стены с облупившейся краской синего цвета. «Это ж Плющенко!» - сверкнуло в голове, после чего мозг отключился на несколько минут, предлагая мне пройти и сесть за столик неподалеку, - «а вместе с ним Рудковская!». Меня совсем не интересовало, как они здесь оказались. Нужно было решить , что делать с автографом. Брать или не брать? Брать или не брать?? С одной стороны, я не фанат фигурного катания, а следовательно Плющенко как такового, значит автограф мне на фиг не нужен. С другой же стороны, он может очень понравиться родителям, и если представилась возможность осчастливить их даже таким пустяком, то я только за. Пока мои мысли вились вокруг автографа, фигурист с продюсером встали и поспешно направились к выходу. Не помня себя, я помчался вдогонку. «Евгений!» - крикнул я им в след. Плющенко остановился. Мой звонкий, въедливый голос сложно проигнорировать, он может даже мертвеца из могилы поднять. Его лицо сделало болезненную мину, но мне удалось выдавить из себя: «Можно ваш автограф?». «Конечно можно!», - радостно ответила Рудковская, меж тем Евгений продолжал молчать. «Сразу видно кто мужик в семье», - ухмыльнулся я, давая салфетку, ручка у них была.
    Пока фигурист аккуратно выводил свои каракули на салфетке, у меня перед глазами возникла олимпиада. Тот момент, когда Плющенко потянул ногу и отказался от выступления. Хотелось отогнать эту мысль от себя, но серьёзное лицо фигуриста, продолжавшего что-то писать на салфетке, только усугубило положение. «Не удивительно, что Рудковская так обрадовалась моим словам, словно она их не слышала уже много лет», - прикинул я. Мне уже не хотелось никакого автографа, никакой пиццы, ради которой я провернул эту ночную вылазку. Возникло желание вырвать салфетку, плюнуть и выйти из душного помещения пиццерии, но я героически держался, чтобы сделать приятное родным людям. Ради родителей можно и потерпеть.