В тишине

Дэвид щурился. Дыхание перехватывало. Не на шутку разбушевавшийся холодный осенний северный ветер заставлял его втягивать плечи, поправляя шапку. Обычно фьорд величественно тих даже в это время года, но этот ноябрь выдался на удивление неспокойным. Он сидел свесив ноги над водой и курил самокрутку, бережно постелив под задницу армейский паралоновый коврик.  Тот коврик Дэвид кода-то забрал у старшего брата, морпеха королевской армии ее величества, погибшего два года назад под Кабулом. Дэвид однажды застудил простату и повторения этого издевательства не хотел никак. Что только с ним не вытворял андролог, еще тогда, в Эдинбурге. Ветер развивал его кудри, торчавшие из под старой, заношенной шапки. Глубоко затянувшись, Дэвид многозначительно глядел в черную, буйную воду, которая будто бы полностью его поддерживала и была на его стороне: такая же загадочная и немножко угрюмая. Немногочисленные брызги, попадавшие то и дело Дэвиду на лицо, лишь дополняли картину, придавая антуража к состоянию не то опечаленной тоски, не то тоскующей печали...

Дэвид был немногословен, хотя и мог поговорить на очень многие темы. Имея два высших образования - бакалавр Философии и учитель английского языка и литературы, он предпочел посвятить жизнь любимому делу - плотничеству, и уехал в Норвегию на биоферму подработать, где я с ним и познакомился. В отличии от меня Дэвид получал деньги за свой труд. Он, правда, был одаренным плотником.

Я помню с каким интересом я вслушивался в те немногие слова, которые Дэвид говорил на ужине, кода все собирались за огромным, старым деревянным столом подле камина. Мне было интересно понять его. Что у него внутри. В его глазах как будто отражалась вся вселенская печаль. Какая-то глубокая грусть. При этом Дэвид всегда был очень спокоен. Это воистину чудная комбинация. Как правило люди, опечаленные и тоскующие, не всегда спокойны. Разочаровавшись чем то, они не в состоянии принять происходящие, оттого и печаль с грустью очень часто маршируют вместе с недовольством и отрицанием. Этот же был предельно умиротворенным. Я никак не мог этого понять. Но очень хотел.

Худощавого телосложения, небольшого роста, Дэвид обладал богатырской силушкой. Однажды нам предстояло сделать ограждение по периметру территории фермы. Нужно было вбить деревянные колья в землю, потом намотать на них сетку-рабицу. И то и другое приходилось тащить на своем горбу. А так как местность была гористая, дело это было не из легких. Дэвид тогда, помню, взволил на себя на 10 кольев больше, чем я и без особого труда протащил их до самой вершины.

Мы встали рано. В 6 часов утра. Чтобы успеть засветло вернуться назад в долину нужно было выдвинуться пораньше. Учитывая, что выпавший на днях снег мог стать для нас реальной преградой, нужно был поторапливаться. Чтобы подняться на вершину, по нашим подсчетам, нам потребовалось бы часа 4. Примерно столько же, чтобы спуститься.

Я встал первый. Растопил печку. Кто первый вставал, тот и растапливал. Таково было правило. Чтобы остальные завтракали уже в нагретом помещении. День был выходной и особого смысла в этом не было, так как большинство обитателей фермы вряд ли выберутся из под своих пуховых одеял раньше 10-и. Мне же нравился сам процесс, я удовольствием закидывал дрова в чугунную "буржуйку" со штампом "1887", судя по всему означавший год выпуска. Растопив печку, я пошел на кухню готовить провиант для предстоящего похода: нарезал 6 ломтиков испеченного вчера Николь хлеба, сыра, овощей и салат. Спустился Дэвид. Уже одетый. В своей фирменной, старой рыбацкой черной шапке. Кудри, как всегда нелепо торчали из под нее. Он улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ. Сегодня мы не разговаривали. Вчера вечером мы решили дать обет молчания и взойти на гору, что за озером в полной тишине.

Дэвид помог мне приготовить бутеров, заварил супер крепкий кофе с коньяком. Я взял пару мандаринов и блокнот с ручкой для коммуникаций. Мы переглянулись, оба улыбнулись и вышли на улицу, тихо закрыв за собой старую трухлявую дверь. Дворняга Джесси приветливо виляла хвостом, встречая нас у занесенного за ночь снегом крыльца. Мы по очереди погладили ее, потрепав за морду, пошли дальше. Минут через 30 должно было взойти осеннее солнце, поэтому шагали мы не в кромешной тьме. Пара фонарей, тускло освещавшие небольшой отрезок лесной проселочной дороги провожали нас в путь, а снег громко хрустел под нашими берцами.

Чтобы сократить время, мы решили идти не по тропе, а ломанулись через чащу. Мы часто ходили в том направлении, когда не было снега. Минут через 40, миновав горное озеро из которого к слову поступает вода на ферму, мы сделали первый привал. Прямо под охотничьим домиком. Чтобы двигаться дальше по запланированному маршруту, нам нужно было пересечь территорию чьей то фермы. Мы присели. Дэвид достал термос и налил душистого кофе с коньяком. Импровизированный стакан, он же крышка от термоса был один, поэтому отпивали мы из него по очереди. Съев по бутерброду и договорившись на бумаге попросить разрешения пройти по частной территории, сложив салфетку и уложив термос в рюкзак, мы двинули дальше.

Мы шли по проселочной дороге в сторону одного из домиков. Дойдя до крыльца, так никого и не встретив на пути, мы остановились и перегянулись. Было почему-то смешно. Я вступил на крыльцо, держа в руках блокнот с заранее написанным обращением, человеку, которого мы повстречаем. Было правда весело. Я позвонил в звонок. Дэвид стоял позади меня. Я оглянулся. Он улыбался. Открыли нам не сразу. Через пару минут точно. И эти минуты словно вечность, тянулись так долго. Хозяин фермы, явно добрый и веселый толстячок, смотрел на нас с удивлением. Согласно официальной статистике, в этом регионе живет всего 7 человек на квадратный километр. Соответственно всех, кто теоретически мог бы постучать в его дверь в 7 часов воскреснего осеннего утра, он знал поименно. А тут мы. Еще и не говорим. Я протянул ему блокнот, где по английски великодушно просил разрешения пройти по его территории. Хозяин бегло просмотрел его, поднял взгляд, улыбнулся, пожал плечами и сделал жест рукой, как-бы давая свое согласие, мол, пожалуйста, проходите.

Еще часа 2 мы шагали с Дэвидом вверх сквозь лес пока не вышли к месту, где лес рядел на своеобразного рода плато. Дальше подниматься было реально сложней - подъем стал более крут. Последний рывок и мы на вершине. Этот час был самым сложным, мы оба вспотели, выдохлись окончательно. Но как только подняли глаза на открывшиеся перед нами красоты, всю усталость, как рукой сняло. Мы, как по команде замерли, перехватив дыхание. Перед нами растирался фьорд с впадающими в него речками и вершинами белых гор вокруг. Once in a lifetime experience. Воистину завораживающий вид.

За этот проведенный в полной тишине день с Дэвидом я узнал его намного больше, нежели за все три месяца зимы, проведенных вместе с ним на ферме. Парадокс, но не выронив ни слова, можно узнать и понять человека намного больше, чем дискутируя часы напролет возле камина.

К концу зимы я уехал из Норвегии. Прыгнул в свой верный пежо и помчал назад в Берлин, оставив позади 3 месяца норвежской зимы, биоферму, изумительные фьорды, ледяное озеро, живой густющий лес и море эмоций и воспоминаний. 3 месяца моей жизни, которые я никогда не забуду...

Выкурив вторую папиросу Дэвид думал было закрутить третью, курил он много, но взглянув на часы, решил собираться. Погода портилась. Начинал накрапывать дождик и разбушевавшиеся волны все больше и больше, разбиваясь о скалы, оставляли свои следы в виде капель морской воды на лице Дэвида, как бы прогоняя его домой. Солнце почти зашло за фьорд и нужно было успеть к ужину. Сегодня Стайнар обещал сварить суп с мидиями, которых выловил ранее в обед. А готовил Стайнер здорово. Надо было успеть...