О любви, изобретательности и январских морозах

           В современных кругах существует устойчивое поверье, что не осталось настоящих рыцарей, джентльменов, настоящих мужчин, а если они где-то и есть, то это что-то сродни Снежному человеку или привидениям – все знают, что они есть, но где искать - непонятно. И слушая или читая подобные мнения чувствуешь себя немного единорогом. Вопреки веяниям современности, наша команда всегда была товарищами, способными на поступки.
           Признаться, многие наши славные дела из высоких чувств организовывались далеко не всегда. Было бы странно, если бы весь клуб выдающихся джентльменов испытывал тягу к одной даме, посему в те моменты, когда один из нас загорался неестественным огоньком по отношению к особе противоположного пола, все остальные загорались рвением к инженерному делу, конструированию и лишнему самоутверждению.
           Однажды, в какой-то зимний момент, приблизительно за три-четыре месяца до возвращения Земляничкина из ласковых объятий Вооруженных Сил Российской Федерации, Медведева расстреляли амуры. На это же время выпадал скромный отпуск Земляничкина, выданный за хорошее поведение и конструктивный ум. Конструктивный ум не имел ничего общего с обстоятельствами, приведшими нас на крышу близ дома Медведевской зазнобы, но этот ум сыграл немалую роль в этой истории. Площадку на крыше дома украшали деревянные доски, очевидно заброшенные ураганом, уносившим Элли в Изумрудный город. Выглядели они бесхозно, но при этом занимательно.
           - Медведев, хочешь сделать незабываемое признание в любви? – спросил по телефону Земляничкин и, как всегда, не дожидаясь ответа, продолжил, - так вот слушай.
                ***
           Подъезды всегда были обителью романтики и приключений. К сожалению, зачастую атмосфера этих приключений дурно пахнет, не слишком презентабельно выглядит, да и вообще, слабо напоминает место, с которым могло бы ассоциироваться слово «романтика». Тем не менее, именно в подъезде, погрязая в клубах табачного дыма, голова Земляничкина созидала и обрабатывала назревающие проекты.
           На кафельном том, что в Советском Союзе подразумевали как дизайн, мы разложили многочисленные газеты, чтобы бактериям на полу было удобнее читать. Сверху была расстелена белая ткань, над которой нависал Медведев с баллончиком красной автомобильной краски. В воздухе витал дух мужества, любопытства и бодрого авантюризма. Словом, пахло мальчишеским проектом.
           Медведев надавил на кнопку баллончика, и дух мужества погряз в запахе краски. Никто из нас никогда не был именитым художником, поэтому слова и манера письма были стандартны, если стандартные мальчики вообще делают десятиметровые баннеры с признаниями в любви. Шрифт, выбранный бодрым автором, визуально напоминал что-то среднее между жирным Times New Roman и Arial, тяготея в сторону последнего. В мастерской играла приглушенная музыка и воображение. Медведев всё ещё сомневался в целесообразности происходящего, но Земляничкин настаивал на происходящем, напоминая, что отпуск его заканчивается и его окончание хотелось бы посвятить чему-то великому.
           Ближе к одиннадцати часам вечера художественный состав сменился, не в последнюю очередь из-за того, что Медведеву срочно надо было уезжать, что и было одной из причин его сомнений. Взяв в руки лакокрасочные материалы, мы с Земляничкиным продолжили славное дело. Приблизительно на букве «Е» слова «Тебя» стало ясно, что окна при созидании баннеров следовало бы открывать. Взявшись за противоположные концы полотна, мы начали поднимать его и опускать, словно вздымающийся парус. Почему именно эта идея пришла к нам в голову, как она туда забралась и почему так долго не выходила, осталось для нас загадкой. Но скажу вам честно, ощущения, когда у тебя в руке парус, действительно презабавнейшие.
                ***
           - Вот скажи мне, почему все признания твоим дамам сердца мы делаем с раннего утра и в собачий холод?
           В шесть часов утра январская погода не жалует случайных прохожих, а четвёрку, стоящую на крыше двенадцатиэтажки она даже слегка ненавидела, и наши чувства были в чём-то взаимны. Я, Герман, Земляничкин и Медведев мечтательно смотрели на деревянный брус, ткань и в своих мечтах тихо ненавидели их, так как мы предусмотрели всё кроме достойного крепежа, решив использовать нитки. Спустя сорок пять минут стало понятно, что нитки изначально были гиблой идеей, несмотря на то, что на уроках труда нас обучали пришиванию пуговиц, а я в начальной школе даже однажды сшил божью коровку.
           Осознав, что наш инженерный шедевр имеет немалую долю таких же шедевральных недоработок, Герман с Медведевым отправились искать работающие строймагазины для покупки монтажного степлера. По крайней мере, я всегда называл эту скобницу именно так. В восемь утра стройматериалы как и большинство адекватных магазинов, разумеется, не работали, что, тем не менее, не останавливало Германа с Медведевым. Неся вахту вокруг неоконченного проекта, мы спустились в подъезд. Оглядываясь, краем глаза Земляничкин выцепил неведомый сгусток проводов, обхваченный маленьким пластмассовым хомутом. Старательно прислушавшись, можно было услышать, как лихорадочно соображал его мозг, звуки смешивались с гудением лифтовой шахты и шмыганием моего носа.
           - Идея! – воскликнул Земляничкин.
                ***
           - Напомни мне ещё раз, чтобы в следующий раз, когда ты захочешь поздравить какую-нибудь мадмуазель холодным январским утром, я смело слал тебя туда, где не восходит солнце – постукивая зубами, я в очередной раз обратился к Медведеву.
           - Да ладно тебе, Я., твоей даме тоже на день рождения что-нибудь придумаем, у неё кстати в каком месяце день рождения? – смеясь, отвечал Медведев.
           - В конце января, дружище, в конце января.
                ***
           Хомуты нашлись в квартире ещё одного нашего Товарища, которого мы дерзко выдернули из сна своим утренним звонком. Действительно, почему бы ранним утром не одолжить друзьям хомутов? Я всегда был очень благодарен Товарищу, отдать ему должное, он всегда готов помочь, причём зачастую в самые кризисные ситуации. А ещё я ему до сих пор должен рулетку и меня это заставляет испытывать неудобства, стыд и позор.
           - Что ж, Господа, это исторический момент, ничего подобного мы ещё точно не делали! Эту историю мы будем рассказывать своим внукам, и сами будем удивляться, что до подобного дошли руки! – такая речь наверняка была бы уместна, но что именно я тогда сказал, я не помню.
           Зато я помню как вдалеке, там, где асфальт соприкасался с бордюрами, в свете усталого солнца и с шарфами вокруг шей показались три женские фигуры. Одна из фигур держала в руках камеру и старательно снимала всё происходящее, стараясь не пропустить ничего, ни одной возможной эмоции на лице поздравляемой и ни одного движения четвёрки энтузиастов, стоявших у борта крыши и сжимающих в руках массивные баннеры, прицепленные к крепежам крыши при помощи шпагата, волшебства и какой-то матери.
           - Давай! – прозвучал крик на крыше, который на камере не был слышен.
                ***
           Спустя несколько дней баннер слегка припорошило снегом, что лишний раз напоминало о фундаментальности сделанного. Впрочем, работникам коммунальных служб так не казалось, и спустя ещё несколько дней наш замок на крышу был варварски прожжён газовой горелкой, снег сбит, а баннер снят. Нас посещала мысль тоже прийти с газовой горелкой, отмщение и всё в таком духе, но нас останавливало то, что оной у нас попросту не было. До сих пор мы не знаем, что случилось с нашим инженерным шедевром, может его на самом деле забрали коммунальщики, чтобы тоже кого-нибудь поздравлять, а может быть, его украли инопланетяне или даже альбатросы. Этого мы, наверное, уже не узнаем, что, впрочем, и неважно. Если этот рассказ читают молодые господа, прошу вас, делайте поступки, это ведь так прекрасно. И вообще, люди, любите друг друга!
           Занавес.