Плохое с мандариновыми косточками

Я не должна делать этого. Нет. Последний прием пищи был всего двадцать минут назад. Что за потребительское отношение к еде? Я что – животное?
Почему он так соблазнительно смотрит на меня, весь в своей неприкрытой оранжевой влажности. Посчитать что ли целлюлитные выемки на его кожице. 1…2…26… Как хорошо, что он еще не очищен и молчит. Храня и оставляя внутри манящий аромат, почувствовав который ясно ощущаешь по бокам языка, уже купающегося в слюне, вкус заветного фрукта. 34…Ах, к черту. Пальцем погружаюсь в плоть, разрушая ее целостную оранжевость, добавив нежно-белых красок ее заманчивому изображению. Яркий, знакомый запах словно брызги фонтана разлетается по воздуху, не пожалев обе мои ноздри, вгрызшись в них с такой силой, что на секунду я потеряла возможность видеть. 43… Неужели я так слаба? Неужели тот факт, что когда-нибудь я сдамся ароматному обольстителю так же неизбежен, как гибель человечества или третья мировая? Зачем нам, землянам, эти страшные муки? 44… А он совсем без косточек. Вот без единой. Так мне сказала продавщица. Ведь такие я люблю больше остальных. На них не обязательно сосредотачиваться, вычищая зернышки, колупаясь в мясистой, дробленой цедре, так и норовящей попасть в лицо каплями сока. 54… Дружба ведь важнее секса? 56… А, все равно – ни того, ни другого. 77… Тридцать минут – гарант воздержания. Смогла столько, значит, независима. Значит, смогла бы и целую вечность. Долька, долька, долька…Как я рада, что на вас, милые, не надо концентрироваться. Почистил и все: пихай себе в рот уже поблекшую оранжевую сущность, смотри на улицу, небо и болтай свешанной в оконный проем ногой.
 А ведь он так похож на человека. Увидев его впервые, такого оранжевого, блестящего, чистого, мы принимаем идеальный образ. Он влечет. Такой яркий, с огромным количеством вмятинок, которые так и хочется пересчитать, все до единой. Узнав, перетрогав всю поверхность, к чему же останавливаться. Иначе становится скучно. Тогда мы прорываемся сквозь оболочку, обнажая действительность с ее ароматами, которые могут вскружить голову. А потом отстраняемся. И видим его, раньше мянящего и оранжевого, теперь покрытым светлыми волокнами, измятым старательными любопытными пальцами, расточившим нам в ноздри весь свой аромат, таким беззащитным. И остается лишь выбрать…
Косточка. Ну почему мир не может быть совершенным?!
Почему я знаю, как правильно резать вены, чтоб наверняка? Откуда и (главное) для чего в моей голове информация, что выносить себе мозги нужно не через висок, а сквозь открытый рот или нижнюю часть подбородка?
Кинутый на пол, он прижат сочной лепешкой, растекающейся в разные стороны венками жидких линий.
Сколько там было этих целлюлитных дырочек? Увы, мне никогда этого не узнать.