Чай

Комната стала превращаться в четыре серые, давящие на сознание, стены. Окон, мебели, приятных синих штор, цветов, антикварного буфета, всего этого больше нет. Есть только одиночество, я и мои превосходные галлюцинации. Свет стал особенно резким, а звук слишком гудящим. Только дым, струящийся тонкой и шелковистой лентой из моих губ, был приятным, нежным, манящим. Хочется окунуться в бархатное облако табачного тумана, чтобы не видеть этих отвратительных четырех стен. Кто-то звонит в дверь, телефон давно молчит, еще бы, я же вырвал все провода в моей двушке. Эти кабели душат, они слишком слишком черные, слишком длинные, слишком угнетающие. На прикроватной тумбочке разбросаны книги. Ницше,  Спиноза, Сартр. Я, конечно, прочитал труды этих ребят, но ничего интересного для себя там не нашел. Меня уже давно перестали интересовать книги, фильмы, люди, улицы ночного города, которые совращают полуночного странница своими огнями. Я будто из Лермонтовского поколения: мне абсолютно ничего не нужно. Или я Обломов. Но нет, моё отличие от Ильи Ильича состоит в том, что я не мечтаю о красивой жизни. Я лежу на диване, по моим стенам ползают клопы, Ольга меня бросила, я послал Штольца ко всем чертям. Всё, что у меня осталось- это четыре стены и эта тетрадь. Наверное, когда я всё-таки сдохну здесь от апатии, то полиция, которая найдет меня тут, не увидит ничего интересного. Даже мой труп будет выглядеть уныло. Вот если бы я застрелился из дробовика, если бы выбросился со своего тринадцатого этажа, тогда бы хоть на тело выглядело интересно, а так скука.
    «Олег! Олег, просыпайся, урок закончился!»,- и я проснулся. Но вместо товарища, который меня будит, я увидел свою комнату, она вся в дыму, стены от смога начали потихоньку желтеть, а синие шторы насквозь провоняли табаком. Какие же надежды на меня возлагала моя любимая учительница, Анастасия Юрьевна, она всегда верила, что я многого добьюсь, что стану «большим» человеком. Подвел же я её, скотина и тварь. А ведь она меня так любила, всегда прощала, если я забывал сделать домашнее задание или если прогуливал уроки. Три года назад Анастасии Юрьевны не стало. Я так и не зашел к ней на чай, так и не рассказал о том, что окончил филфак с красным дипломом, так и не поблагодарил её за долгие годы терпения. Я же был так занят ничем, чтобы найти время для любимой учительницы. На тот момент, я получил новое рабочее место, был весь погружен в новое дело, появились новые знакомые, начиналась новая жизнь. Каждые две недели эта старушка звонила мне, звала на чай, а я каждый раз отнекивался, мол, работы много, дел невпроворот. «Конечно, Олеженька, конечно! Главное, что ты устроился, ты у меня такой молодец, но на чай всё-таки приходи, не забывай свою несчастную старуху». На лице расползалась нежная улыбка, я каждый раз говорил ей, что она самая красивая и самая молодая, а потом прощался, клал трубку и уже через полчаса забывал о своём обещании. Самая красивая и самая молодая умерла  три года назад, а я так и не зашел к ней на чай.
    Я полностью разочаровался в себе, в своей работе, в своих знаниях, во всей моей жизни. Где я был, когда этот одинокий ангел звал меня на чай, когда он ждал моего визита, вздрагивал от каждого звонка в дверь: она надеялась, что это я. А это была соседка, которая приходила, чтобы собрать деньги на домофон. Прекрасно помню тот день, когда узнал о кончине моей любимой, прекрасной учительницы. Я закричал. Со всей силой. Вопль разрушил мою толстокожесть, бесчувствие. Начал рвать клочьями волосы из своей тупой головы, начал звать на помощь, плакать, просить о прощении. В этот момент во мне что-то сломалось, что-то щелкнуло.
    Я в заточении уже два года и сто тридцать шесть дней. Выхожу только за едой и сигаретами. «Олеженька, ты уж не забывай про меня, назойливую старуху. Заходи как-нибудь, чай попьем. Я же тебя помню и люблю».