Поймать попугая

(Чёрным по Белому 9)

Серафим стянул скатерть со стола, вышел на балкон и стряхнул крошки, потом   облокотился на перила, привычно рассматривая Землю. Покурить бы... но Верховный категорически завязал с вредной привычкой. Васька кружил над балконом Серафима, гоняясь за синим попугаем, который неведомо как удрал от Демона.

- Не курю... Навсегда...- сам себя обманывая, проговаривал Серафим,- хотя... в бесконечности есть свои плюсы - возврат к пагубной привычке растворится в вечности. Как и всё сущее - растворится в ней. Тогда за что карать и награждать?

Демонское! Опять его сомнение во мне...тьфу-тьфу-тьфу...

Он коснулся нимба и в ту же секунду понял, что нимба нет. Васька! Присаживался на плечо, отдохнуть... спёр, рыжий паршивец!


В ту же секунду  мимо опять пронёсся синий попугай,а за ним, разинув пасть и тяжело махая крыльями - гнался рыжий кот Васька. Попугай что-то неразборчиво кричал, а Васька, молча, летел за ним вдогонку. Серафим схватил Ваську за хвост, снял с его башки нимб и водрузив на своё чело, отпустил кота, не пытаясь вразумить - вечность, ещё успеет.

Верховный поправил нимб, потом стряхнул праздничные крошки со скатерти, вздохнул, обнаружив свежие пятна на старинном кружеве, и сказал:

- А народ всё гуляет! Сколько же сил, у народа! Работали бы, с таким же вдохновением.

 Он присел к столу, за которым, развалившись в кресле, молча сидел Демон, и принялся не спеша сортировать тарелки, внимательно осматривая каждую - нет ли трещин.

– Белокрылый, а ты ревнивый? – спросил Демон, прокручивая двумя пальцами ножку хрустального бокала с красным вином, и не отрывая пристального взгляда от его содержимого.

 Серафим привстал, прижав стопку тарелок подбородком, и хотел шагнуть к буфету, но застыл в неудобной позе, глядя на Демона и пытаясь осмыслить вопрос.

– Даже не знаю. Не задумывался. А надо?

– Мне жуть как интересно. Вот зависть, жадность – они как-то объяснимы. А ревность? Это совокупность этих понятий? Или совсем другое?

– Отэллу спроси. – Верховный продолжил путь к буфету и осторожно поставил посуду на нижнюю тумбу. – А я всё думаю, что это ты с ним беседы ведёшь, на допрос с пристрастием – вроде не похоже...  А у тебя значит интерес!

– Спрашивал. Он путается в показаниях. А я путаюсь в понятиях. Я бы испытал это состояние... да не с кем... Пара должна быть, для чистоты эксперимента.

– Я тебе эту пару не составлю, Чернокрылый, – Серафим открыл резную дверцу, поставил пирамиду тарелок на полку и вернулся к столу, пересчитывать ложки.

– Это понятно... Разрешил бы ты Отелле с Дездемоной встретиться, ну никакие процедуры не вразумляют его душу! « Я помню...поцелуй, до крови...вкус спелой вишни на губах»... – задумчиво пропел Демон.

– Про вампиров? Я тут новый фильм смотрел...

– Про любовь, милейший, – перебил Демон Серафима. – Отелло пытается объяснить, что такое ревность: всё внутри выжжено... смотреть больно, как на солнце в зените... закрываю глаза, а всё равно вижу, нутром чувствую – каждый жест, каждый взгляд. Любое её движение, взмах руки или вздох - причиняют боль. Потому что не мне предназначены! Просыпаюсь, не засыпая. Ворочаюсь в скомканных простынях, впиваюсь зубами в подушку. А она спит рядышком... ровное дыхание, улыбка. А я уже убил её... мысленно... раз десять!

– Он тебе Шекспира пересказывает, а должен правду говорить, душегуб! В свидании категорически отказываю! Пять... шесть... десять... с Дездемоной... – оторвался от пересчёта серебряных ложек Серафим. – Опять пары штук не хватает... ну, Васька! Дождётся он у меня!

 Васька, который в эту минуту пролетал мимо, делая заход на новый круг, на минуту завис, прислушиваясь.

– Я ложек не брал! – прерывисто дыша, прокричал он. – У меня дрова кончились, а Чернокрылый заявку не подписывает! Мешает мне... творчески расти...

 Демон привстал, чтобы дотянуться до наглого кота, но тот изо всех сил замахал крыльями и, уцепившись за изогнутую консоль огромной бронзовой люстры, забрался на неё и сел, чтобы отдышаться на безопасном расстоянии.

– Можете обыскать, раз не доверяете честному Васькиному слову... – закатывая глаза, проговорил кот, изображая обиду.

 Демон хмыкнул на Васькино заявление и ответил Серафиму, поглядывая на кота:

– Хватился! Васька увлёкся серебряным литьём. У меня уже канделябров не осталось. Где канделябры, Вась? – прокричал он притихшему Ваське и продолжил, обращаясь к Верховному: – Он всё перевёл на своё увлечение, сталевар мартеновский... Клетки для птиц мастерит! Говорит, хочет как у «дяди-серафима-райское-пение-слушать». А без клеток - птицы улетают. Обратно в Райские кущи.

Демон залпом допил вино.

- Ничего ты не понимаешь про ревность, Белокрылый. Впрочем, как и я.

Васька с интересом разглядывал серебряные яблоки, висящие на изящных завитках люстры, протянул лапу и осторожно качнул. Яблоки тихо зазвенели, ударяясь друг о друга. «Дутые, – определил Васька, – маловато металла…»

– Да что тут понимать-то! – Серафим погрозил пальцем Ваське, хотел было рассердиться, но передумал. – Васька что хочет – то и делает. А мы с тобой только крыльями хлопаем да за смыслом любви и ревности гоняемся, как Васька за попугаем. Воспитатели...

– Он ищет себя!

– Он весь в тебя, – ворчливо продолжил Верховный. – Один ложки с жирандолями ворует, другой - человеческие понятия... и всё переплавляют, ювелиры крылатые... Ты спросил, и я начал искать ответ. Для того чтобы ревновать, надо иметь кого-то или что-то, чем не хочешь делиться - ни с кем! Ложки не в счёт.

– До жирандолей он ещё не добрался... вроде... – осматриваясь по сторонам, заметил Демон. – Ты не путаешь ревность с жадностью?

– Может и путаю. Но и та и другая – одинаково губят людские души. Только ревнивцу люди почему-то сочувствуют, а жадных – не любят.

– Ревность губит только душу самого ревнивца, а жадность – сметает города с лица Земли.

– Как мы с тобой видим, Чернокрылый, человеческая ревность совершает не меньше преступлений, чем корысть. И к войнам приводит тоже. Значит, эти понятия практически едины: всё моё, не хочу делиться. Какая разница, ложками или любимыми?

– По мне, так большая! Ложки – в ассортименте, а любимая - товар штучный. Ревность, это ещё и непереносимость измены.

– А зачем её переносить? Пусть остаётся, где стоит. А человек, если с мозгами да с жизненным опытом, погорюет маленько, да и пойдёт к другой, порядочной женщине. Вон сколько одиноких! Хоть по пять бери! – Серафим запнулся, понял, что перебрал в запальчивости, и добавил: – Ну, в смысле, что много их... по пять – это я для того, чтобы проблему подчеркнуть... По одной в руки! Строго!

– Я понял, - усмехнулся Демон. – А если только конкретную хочет?! А на остальных плевать? Если не лежит душа!

– Конкретную? Душа не лежит... – Серафим было задумался, но отмахнулся от Демона, и стал проверять чистоту хрустальных бокалов.

– Даже ты не можешь ответить, а с людей - спрашиваем...

– Чернокрылый, что же ты всё колеблешься, подпадая под влияния своих собеседников! Ты не Отеллу должен слушать, а перечислять ему деяния его, согласно которым он к тебе путёвку получил! Отключай свой мыслительный процесс во время работы, и работай, согласно инструкции - с Душой, а не беседы беседуй. Говорить должен только ты, а они - слушать и каяться! У тебя явно профессиональная усталость. Или тебе на переаттестацию пора.

– Бюрокра-а-ат... Я понять хочу: что движет ревнивцем! Он же поверил в измену, а с Дездемоной так и не поговорил! Вот послушай его стихи:

запах предательства приторно сладкий
горло сжимая мешает вздохнуть
долго натягивать буду перчатки
руки дрожащие силясь впихнуть

– Так вот и выслушал бы женщину, чем душить сразу! – Серафим, увлёкшись спором, взял бокал, посмотрел хрусталь на свет и налил в него вина. – Навыдумывал в своей ревнивой голове, прости Господи, порнофильм... сам себе режиссёр. Шёл бы в сценаристы, чем «дездемон» душить! Только я уверен, что фильм этот будет для одного зрителя. И «оскара» ему не получить. Только, если пулю. Да и то, опять же, себе же, в висок. А любимой на шею - шёлковый шнурок, чтобы уже никому не смогла дарить свои вздохи...

– Кинжал...

– Что кинжал? – Верховный отхлебнул вина, для того, чтобы вникнуть в вопросы собеседника и найти общий язык.

– Отелло, себя, кинжалом...

– А застрелился кто? – устало спросил Серафим. Было видно, что вино не помогало сосредоточиться. – Да ну их! Запутался я. Всех не упомнишь.

Демон задумался и опять процитировал:

словно калека ступаю нетвёрдо
болью сердечной печатаю шаг
в слякотной тверди, асфальтово-чёрной
дуло проклятья, сжимая в руках...

– Ага, а потом щелчок предохранителя – бац! И в дамки... вернее – померла дамочка... или сам помер. – Серафим дунул в ствол воображаемого пистолета из двух пальцев, распрямил пятерню и вздохнул. – И не факт, что ревность отпустит несчастную душу после смерти. Вон, Отелла твой, так и мается, бедолага.

– Смерти нет, а любовь есть – это люди говорят. А я про смерть всё знаю, а про любовь - не уверен... А должен знать предмет и быть уверенным. Чтобы судить. А ты?

– Ты совсем «очеловечился», Чернокрылый! Вместо того чтобы вразумить душу безумного ревнивца, ты сам попал под влияние его бредовых рассуждений. Любовь это эмоции, а за эмоции убивать нельзя! Каратели - это мы с тобой, а  Суд - ещё выше, над нами, какое решение вынесет – такое мы с тобой и исполним. И прекрати просить свидания с Дездемоной – она и слышать не хочет о бывшем муже!

– Просто ты не знаешь любви, Белокрылый. И я, как оказалось, не знаю.

– А как же это: «в нём чувство вдруг заговорило... родным когда-то языком»? Забыл увлечение?

– Да брось, насочиняли поэты! Поддался порыву, не устоял перед красотой, о чём сильно жалею. Не было любви, было желание обладать...

– Ох... в том и дело... ни к чему нам эта любовь, достойных кандидатур для нас не предусмотрено!

– А хотелось бы... – вздохнул Демон, вспоминая интересные фрагменты своей бесконечной истории.

– Понимаешь, Чернокрылый... Любить, а тем паче ревновать кого-то конкретного – я на это не способен. Как Васька не способен поймать попугая.– Серафим проводил взглядом неутомимого кота, который потеряв интерес к разговору, продолжил гоняться за синей птицей. – Ведь я люблю всё и всех! К кому это всё ревновать?