Ученик неволшебника. -Сказки. вру-

                Моему Учителю посвящается…


       Проследив, как невозмутимый бармен наполняет его стакан дарёным угощением, он мрачно посмотрел на искрящуюся пенку, всплывшую поверх напитка, и наконец отверз сжатые в тонкую полоску уста, чтобы выдавить из себя:

       - Ладно. Хотите знать, как мне это удалось? А вот не знаю!

       Сжав тонкий высокий стакан, он выкинул соломинку, сунул в рот нанизанную на краешек дольку лимона, прожевал, отхлебнул напиток через край, прополоскал рот и, подумав, всё же глотнул. Скривился. И признался:

       - Я не учил его ничему такому, честное слово. Не был я никогда никаким волшебником. А был, честно говоря, просто шарлатаном, но шарлатаном грамотным, талантливым, а потому убедительным. А он – просто обаятельным мальчишкой с сумасшедшинкой в глазах. Мне бы раньше разглядеть эту его сумасшедшинку… Но мне тогда везло, жить было весело, деньги водились и вообще всё удавалось. Заигрался я. Подумал ещё, помню: а чем чёрт не шутит, вдруг у него пойдёт дело, ведь именно на такую вот невинность и лёгкую фанатичность народ и клюёт – волшебником-то стать у пацана, само собой, не получится, но, пока он это поймёт, может, моё ремесло ему понравится, помощником мне станет. Да и зацепил он меня – тощий, жилистый, явно голодный, одежонка драная, но полон решимости горы свернуть, а своего добиться. И в глазах такое – будто крылья у него за спиной, и вот-вот ему взлетать…

       Сказал я ему, что платить не смогу, но кормёжка-одёжка найдётся, да и угол свободный тоже есть. А у него глаза аж полыхнули, и засиял весь от радости – какая плата, говорит, я за учёбу что угодно делать стану, как отца стану слушаться и почитать, да как королю повиноваться, говорит, только не прогоняйте… Учителем назвал. В поклоне согнулся, вихрами своими пол подметая... И дрогнул я. Положил ему руку на склонённую голову и велел почему-то, раз он теперь мой ученик и мне почти сын, то, стало быть, и почти брат по ремеслу – запомнить, что ни перед кем он более кланяться не должен, ибо Искусство не терпит низости. А если не согласен – пусть убирается тотчас, мне рабы не нужны. Сказал я ему это и аж сам поверил и застеснялся, до того хорошо вышло. Смотрю – выпрямился парень и будто даже подрос сразу. Голову чуть склонил, за первый урок поблагодарил…

       Ну, а дальше… Пошла у меня обычная жизнь. Справил ему подходящий гардероб, чтоб не стыдно было публике предъявить, приказал отъедаться да присматриваться, что да как я делаю, как перед публикой держусь, как смотрю, как говорю... Спектакли, приёмы, реквизиты, гонорары, переезды… Народ денежки сам несёт, расстаёмся довольными друг другом. Подолгу нигде не задерживались – не люблю я, когда мне претензии предъявлять начинают, всегда раньше исчезаю, чем кто-то обнаружит… Чего?! А вот не надо! Когда это я обманывал? Клиент сам себя обманывать горазд, зачем же мне-то напрягаться. Достаточно просто поддержать клиента в его надеждах. Дальше-то он и сам справится. И навоображает, и наобещает, и воплощать ринется… И ведь иногда вполне даже преуспеет, да – а как вы думаете, откуда бы у меня был такой высокий процент реализаций? Мне для правдоподобности приходилось по сто раз в каждом выступлении повторять, чтоб со злыми желаниями ко мне и не совались, и соваться даже и не думали – не то обращу всё на пожелавшего, и пусть хлебает, что заварил. А я объясню, почему так – да просто потому, что, когда сбывается что-то доброе, на это внимания не обращают, вроде как так и должно быть, и молодцы они – вон как старались. Или не сбывается оно же – ну что ж, сам виноват, слабо желал, не продумал путей реализации, плохо старался… И живут себе дальше. Опять мечтают, это Законом ненаказуемо. А вот когда стрясётся нечто ужасное – тут уж начинают искать виноватого. И, как правило, частенько – находят.

       Да, так вот… Крутится моя жизнь, мальчишка рядом, тоже крутится, ещё бы, спуску я ему не давал, и по хозяйству гонял, и грамоте учиться заставлял, и этикету – адепту не пристало позориться в обществе, и фехтованию – адепт должен уметь себя защищать, и не только от людей, и гимнастике – адепт должен быть силён и гибок, ну и там – математике, языкам – а кому они в жизни мозоль натёрли, обычные знания? А уж адепту Искусства подобает быть подкованным на все его четыре ноги и поставленным на оба крыла… И вот гоняю я его этак-то, да всё жду, когда же ему невтерпёж станет, и он спрашивать начнёт, зачем же я с людьми-то так… А он не спрашивает – перенимает манеры вплоть до походки, варит супы и мази, настойки закупоривает по всем правилам, травы зубрит, этикетки на зелья клеит, отпускает товар и уже покупателей очаровывает чуть ли не хлеще меня самого! И ни слова упрёка! Ни косого взгляда, ни осуждения!..

       Я уж теряться стал в догадках. Ведь чем дальше, тем труднее было врать ему. То есть я и не врал. Но о том, что настойки мои самые обычные и никакой в них такой волшебности и разособенности таинственной не содержится… Что все предсказания беру чуть ли не с потолка… Что амулеты мои, конечно, дорогие и очень красивые, и никому не во вред, но не сказать, чтоб и на такую уж огромную пользу… Что клиентов хитро заставляю пожелания их и высказывать самим, и в действительность стараться воплощать… а те в рот глядят и радёхоньки, что маэстро их принял да выслушал, почтил, значит…

        Уже и сам готов был не раз вызвать его к себе и всё растолковать – настолько устал быть для него если ещё не богом, то уже истиной в последней инстанции. Устаёшь, знаете ли, быть гуру и вообще – совершенством. Пусть только для одного конкретно взятого юнца. Который смотрит на тебя и уж ну так в тебя верит!.. Вот именно – только, бывало, кликну его – сядь, мол, рядом, потолковать бы надо… Он тут как тут – и чай уже тащит, заваренный так, как я люблю… и садится, и в глаза уставится, а у самого гляделки сияют, что твои лампочки… Откровений, блин, ждёт…

        Не смог я. Дела шли хорошо, даже слишком хорошо, народец был доволен, рекламаций и репрессий ни разу никаких не воспоследовало… Мне бы раньше насторожиться, а я только потом чухнулся, когда поздно стало... Когда все возможные точки объехали, и выбор встал – начать по второму кругу или непуганные заграничные просторы начать осваивать. Заехал на пробу в городок, где впервые с ним вместе, тогда ещё мальчишкой совсем, выступали, и где нас давно забыть должны были. Всё-таки не один год прошёл. Пацан мой вымахал в такого красавца… Ну, вы в курсе.

        И вот сунулся я туда. А там - ну всё в порядке! Мало того – помнят нас там, добром помнят! И, что самое противное – узнают! Мало того, с благодарностями приходят. Нет, прежние клиенты с новыми просьбами не обращаются. Как – почему?! Да потому, что я в первые ещё гастроли популярно каждому клиенту объяснил, что такого масштаба желание можно исполнить только раз в жизни. То есть, можно, конечно, и во второй раз Силы упросить помочь. Но тогда результат первого – аннулируется, а плата есть плата, и она не возвращается, так как силы и время потрачены... Да, иногда находятся идиоты, желавшие не того, чего следовало… Но это уж их проблемы, а я, как Минздрав – предупрежал...

        И стало мне… неуютненько так. Потому как оказалось, что, во-первых, я их всех – помню. А такого не может быть. Не мог я помнить всех своих клиентов, не водилось за мной такой памятливости. А во-вторых, я, раз уж всех вспомнил, решил проверить… Вот тогда меня и пробрало. Потому что результат оказался – стопроцентным!

        Хорошо?! Нормально?!
        В самом деле?!

        Ну, вы даёте… Ни у одного, пусть самого лучшего врача, не бывает стопроцентной статистики успехов. Народ, да ведь даже Господь наш, который всемогущий, с первой попытки создав мужчину, женщину-то утвердил только со второго захода – первый вариант Его чем-то там не устроил. А я всё-таки далеко не Господь. Так что – куда мне.

        Я даже волшебником отродясь не был… ну и не бывает же волшебников…

        - А я говорю – не волшебник! Ни разу! Никаким образом – нет! Будь оно иначе – уж я бы первым заметил, или как?!
И я понятия не имею, у кого он этому научился. Вообще-то, я думаю – он таким родился. Да только поверить в себя никак не мог, не смел, хотя ему и очень хотелось... А так – он в меня поверил, как бы у меня учился и ведь научился даже… Вот в это поверить ему оказалось проще… А мне теперь деться просто уже некуда. Потому что попробуй не соответствовать, когда в тебя ТАК верят…

        ...Дохлебав угощение, он вдруг размахнулся и с силой запустил стаканом о стену – бармен едва успел пригнуться – алмазными искрами брызнула шрапнель осколков… Гул разговоров смолк, взгляды присутствующих сошлись на буяне, и в наступившей тишине под перекрестьем этих взглядов он отработанно-изящно развёл руками, извиняясь… Руки у него были очень красивые, выразительные, цепкие, обманчиво-хрупкие… На левом безымянном пальце скупо сверкнул камнем затейливый перстень...
        Публика послушно расслабилась.

        Посмурнев окончательно, он сполз с табурета, покачнулся... но устоял. Нахлобучил поглубже шляпу и направился к выходу… Дверь хлопнула, выпустив его.

        И вот тогда-то, под неуловимый, на грани слышимости, звон – осколки сперва медленно, затем всё быстрее принялись слетаться обратно, закружились искрящимся роем… И скоро на стойку перед барменом опустился целёхонький стакан. Бармен невозмутимо протянул руку… – посетители, затаив дыхание, наблюдали, как его пальцы смыкаются на тонком сосуде… и привычно начинают протирать его полотенцем. С каждым поворотом стирая у наблюдавших воспоминание о… о чём-то…

        Ибо, как и сказал неволшебник – волшебников не бывает…