Бездна. Глава 7-14. Седьмой Счастливый день

   Утром я проснулся раньше всех. Не открывая глаз, осязал всем существом, как девочки с двух сторон прижимаются ко мне. Я лежал и впитывал всем телом небывалую нежность моих любимых. Всю жизнь так лежать, объятым любовным пламенем со всех сторон! И одаривать любимых самыми лучшими ласками, самыми изысканными яствами. Я бы ещё долго вдыхал милый аромат волос, но подумал, что самым подходящим подарком для жёнушек станет нежный нектар из сока, смешанный с кусочками фруктов, поданный прямо в постель.

   Я осторожно высвободился из жарких объятий и пошёл готовить сюрприз. Я сорвал несколько плодов невдалеке от хижины и стал хозяйничать. Я очищал от кожуры прекрасные плоды, вспоминал прекрасную сегодняшнюю ночь, представлял, как девочки проснутся, и я подам моим родным прохладные глиняные бокалы. Я наслаждался птичьим щебетом, наблюдал, как розовеет небо и рождается солнце, вернее, два солнца — раскалённое небесное и зыбко-плещущее в водной ряби морское.

   Сквозь птичий гомон вдруг уловил человеческую речь. Я вышел посмотреть, кто в такой ранний час может нас беспокоить. Я посмотрел в сторону соседней хижины и увидел: в сопровождении бывшего теперь жениха, нескольких родственников и десятка детей шла Порхающая Бабочка. Сейчас на ней не было бус и ожерелий, с её лица и тела смыли красные, жёлтые и охряные росписи. Она была скромно расписана белыми красками, как у наших бывших соседей.

   Порхающая Бабочка наказана… Её “сослали”? Могу ли что-нибудь предпринять?

   У себя на родине я не мог пойти против закона и карающей государственной машины — слишком неравные силы. Силы мои — и освящённые более чем двухтысячелетней историей латинского закона. Здесь весь карающий механизм состоит из двух человек. Но он подкрепляется громадной силой — бездной слепого суеверия и покорности власти. Сам я — вне закона. Я больше, чем кто-либо, знаю свои права и относительность вождёвой власти. Но этого мало. Несчастных туземцев обработали, как обрабатывали нас. Возможно ли повернуть огромную машину предрассудка вспять?

   С такими думами я наблюдал, как прощаются влюблённые, как вытирают слёзы родственники.

   Они смогут в любой момент увидеться снова? Но теперь они по разные стороны островного закона.

   Могучий Дуб не хотел уходить. Мне показалось, что он настроен весьма решительно. Его уговаривали женщины, дети. Видно, именно дети сделали его покладистым, и он в сопровождении семейства уныло поплёлся в сторону деревни.

   Порхающая Бабочка осталась одна. Она сидела на крылечке и тихонько подвывала. Я хотел утешить её, но в это время вышла Ольга. Девочка сразу поняла, в чём дело. Она поцеловала меня и пошла к Порхающей Бабочке. Обе девочки ушли в хижину и долго не показывались.

   Ничего не подозревающая Светланка стала игриво звать меня и Оленьку. Я лёг рядом со Белочкой, крепко обнял её и долго не выпускал из объятий. Потом вынужден был рассказать девочке о причине отсутствия Ольги.

   — Противный Баламут! Ненавижу его! Я видела, как он тискал попу у Розовой Орхидеи, а её муж смотрел и улыбался. Правильно Порхающая Бабочка сделала, что убежала от него.

   — Мы обязательно ей поможем!

   — Что с ней теперь будет?

   — Не знаю.

   — Я тоже не знаю. Мы что-нибудь придумаем? — Светланка с надеждой посмотрела на меня.

   Девочка стала готовить к завтраку фрукты, лепёшки и сыр, не забыв поставить на стол четыре блюда и четыре бокала для моего нектара.

   Когда всё было готово, из соседней хижины показались Ольга с нашей новой соседкой. Порхающая Бабочка успокоилась и даже попыталась улыбнуться.

   — Что означает белая раскраска? — спросил я Ольгу.

   — Она теперь будет жить по закону морских людей, — Оля не стала ничего более этого говорить.

   — Жить по нашему закону — наказание? Порхающая Бабочка — изгой своего общества. Значит, мы тоже изгои? Но к нам относятся с великими почестями.

   Оленька ничего не ответила, потому что Порхающая Бабочка снова сотряслась от рыданий.

   Девочки принялись дружно утешать туземку.

   Наконец, Порхающая Бабочка успокоилась. Девочки усадили её в плетёное кресло. Они говорили на местном языке, иногда переводя для меня сказанное. Я с удовлетворением отметил, что многие слова мне знакомы, и даже попытался участвовать в разговоре.


   Девочки ушли в хижину к Порхающей Бабочке. Я остался доделывать беседку, которую вчера почти соорудил, придав зарослям лиан вид грота. Я поставил туда стулья из хижины, потом сплету новые.

   Закончив большую часть работы, я развалился на кресле и, чтобы отвлечься от тоскливых мыслей, стал листать книгу.

   Вскоре Оленька и Светланка привели Порхающую Бабочку в беседку. Девочка-туземка иногда ещё всхлипывала, но была почти спокойной.

   Она рассказала, как впервые пришла на запретную часть острова в дом шамана и вождя.

   — Там не было людей и птиц, но дули десять птичьих дудок, стучали десять бам-бамов, пели десять и десять и десять разных птиц, — порхающая Бабочка возбуждённо рассказывала о чудесах техники, которые она видела в резиденции вождя и шамана, но сама не верила своим словам. — Сверкали разноцветные молнии, было светло, как в самый солнечный день! Я очень-очень-очень испугалась. Бало-мото и Бало-гуру пили страшную противную воду и заставляли меня пить. Бало-мото и Бало-гуру смеялись и прыгали. Потом Бало-гуру схватил Красную Иволгу и стал трогать её попу и грудь. Он повёл её в другую комнату. Бало-мото схватил меня и стал лизать мою грудь. Я сильно-сильно испугалась. Как только он мало-мало время вышел в другую комнату, я сразу-сразу убежала.

   За обедом, окружённая заботой и участием, Порхающая Бабочка иногда даже смеялась. Но быстро замолкала и погружалась в тяжёлые думы. Потом снова и снова рассказывала про страшный дворец.

   Ближе к полудню, когда у туземцев заканчиваются дневные хлопоты, у нашей хижины начали собираться женщины и дети. Порхающая Бабочка в окружении родственников ещё больше стала рыдать. Все женщины дружно утешали девушку. Каждая старалась её обнять и похлопать по животу. Странный жест не вызвал удивления, как не удивили странные гортанные звуки, ритмично издаваемые всеми женщинами и детьми.

   Я взял дневник и открыл там, где утром я вывел красной пастой: Седьмой Счастливый день. Я размышлял, исправлять ли написанное, или оставить как есть. Медовый месяц не закончился; я был убеждён: он не закончится никогда. Но гадкое жизни будет врываться в нашу маленькую семью неумолимым ураганом. Я не стал перечёркивать утреннее впечатление полноты жизни. Лишь дал слово, что завтра напишу простую дату. Без эпитетов, без красок.


   Несмотря на события, произошедшие утром, я с нетерпением ждал, когда наступит полуденная жара, и мы втроём пойдём в грот.

   Но с приближением долгожданного часа Ольга легла на топчан и позвала меня и Светланку.

   — Ты не собираешься никуда идти?

   Оленька нежно поцеловала меня:

   — Можно, я сегодня здесь отдохну?

   Я был ужасно разочарован: едва закончилась медовая неделя, а уже какие-то причуды и капризы. Двадцать лет жил без секса, теперь не смогу прожить и дня! Я придумывал, как бы в шутку намекнуть на собственническое право и сразить Оленьку очевидным фактом, что у меня есть и другая жена.

   — Мы с Белочкой пойдём в грот. Ты отпускаешь нас?

   — Я непременно пойду в грот, — Оленька так умоляюще смотрела на меня, что мне стало жалко девочку. — Только через три дня. Можно? Ты потерпишь чуточку? Подождёшь меня? Или даже сегодня, но… мне немножко больно и… стыдно.

   — Почему три? — спросил я. После, сообразив, сказал: — Прости меня. Я глупец, и забыл обо всём на свете.

   — Я, конечно, помню, что Светланка — тоже твоя жена. Ты, как муж, можешь… Но всё же Белочка малышка, пусть она до поры пребудет в детстве… Как глава семьи, ты должен беспокоиться о благополучии и здоровье в нашей…

   Я не дал Оленьке договорить. Я обнимал девочку, целовал её глаза, щёчки и между поцелуями шептал:

   — Глупышка, неужели я не смогу вытерпеть всего-то три дня?! Оленька, Оленёнок, я люблю тебя больше всех на свете! Никто, кроме тебя, мне не нужен!

   Мы устроились на нашу кровать. Как обычно. Светланка — к стенке, Оленька — с краю. Я — между своими милыми жёнушками. Я непременно должен ложиться в серёдке, чтобы мои любимые могли одинаково прижиматься ко мне, одинаково обнимать меня и целовать.