Лечение

МЭРИ УОРД БРАУН
ЛЕЧЕНИЕ

("THE CURE" BY MARY WARD BROWN)

     Когда Элле Хоуг стало хуже, приехали все ее дочери. Сначала Би приехала из соседней Вилулы, потом приехали Андретта из Форт-Уэйна и Люцинда из Майами. Двое  суток они поочередно сменялись у ее постели в ожидании конца. На третий день Элле стало лучше. Сначала она пришла в сознание, потом появилось беспокойство. Не веря, дочери собрались около нее.
Элла поглядела на них и спросила: “Я живая?”
“Конечно, ты живая!” – проворчала Люцинда. “Живая, как все. Тебе уж лучше.”
“Мне не надо лучше” -  сказала Элла, - “если я не встану и не буду, как все”.
Она лежала в кровати под лоскутным одеялом, которое сама раскроила и сшила несколько лет назад. Эту кровать подарила ей еще бабушка ее соседки Долли. Кровать была добротного темного дерева с высоким резным изголовьем и кривыми ножками. Белые женщины, собирательницы старины, давно предлагали ее купить или обменять на что-нибудь. Когда приехали дочери Эллы, белье было выцветшим и затхлым, поскольку долго лежало в сундуке. Теперь простыни были вызывающе чистыми. Одеяло проветрили на солнце. Старая голова Эллы в белоснежной косынке покоилась на вмятине аккуратной подушки.
“Скоро ты встанешь, мама” – сказала уверенно Люцинда. “Уж ты-то поднимешься!”
”Давно ты здесь, Синди?” – спросила Элла. Она была слишком слаба, чтобы двигаться.
“Приехала во вторник” – сказала Люцинда. “Как только Би позвонила, я сказала начальнице: “Мама заболела в Алабаме, мне надо ехать”.  И села в автобус”. 
Люцинда была старшей, она родилась, когда Элла уже  смогла стать матерью, хоть было ей тогда всего четырнадцать лет. Крупная женщина, с крепкими бедрами и бюстом, но при этом какая-то угловатая, в обтягивающем брючном костюме из полиэстера, Люцинда напоминала подарочный рождественский чулок, наполовину заполненный фруктами. Волосы у нее были сильные, стального цвета, приятное, хоть и стареющее, лицо.
“Мама, я тоже здесь” – сказала Андретта. Она жила в Форт-Уэйне так давно, что уже говорила, как северянка. Меднолицая копия Эллы в более юном возрасте, Андретта наклонилась, чтобы коснуться вялой, безответной руки матери.
“Я вижу, Ретта” – ответила Элла и улыбнулась. 
Присутствие Би понималось как должное. Она была похожа на обеих ее полукровных сестер – посветлее и поменьше, чем Люцинда, но крупнее и темнее, чем Андретта. Люцинда и Андретта были внебрачными детьми, но Би родилась и выросла, когда Элла была замужем. После Би уже никого не было – ни мальчиков, ни девочек, потому что муж Эллы переболел свинкой, и болезнь лишила его способности снова стать отцом.
“Что было со мной?” – захотела понять Элла.
“Ты была в обмороке, вот и все” – сказала Андретта. “Ты из него вышла.”
“Я об этом ничего не знаю…”
Она повернула голову в сторону открытой двери. Она даже не знала, какой был месяц. С персидской сирени свисали кисти желтых ягод, значит, была осень. На другой стороне дороги с кустов жасмина на землю упало несколько плодов.
Несильный огонь колыхался в камине. Би принялась стучать крышками кухонной печи, появился запах пищи и дыма. Но Элла не чувствовала голода. Она вообще ничего не чувствовала, кроме слабого присутствия жизни.
”А Долли была здесь?” – спросила она.
”Каждый день” – гордо ответила Люцинда. “Она скоро вернется. Она еще не знает, что ты очнулась”.
Би подтащила стул и села рядом с кроватью, держа чашку с супом.
”Поешь-ка этого, мама” – сказала она, протягивая в ложке немного супа.
Элла чуть подождала, потом сделала маленький глоток. Это был куриный суп с разваренным рисом. Когда Би снова протянула ложку, она дала себя накормить и ела, пока ложка не стала скрести по дну.
Потом она закрыла глаза, отдыхая, и слышала, как дочери ходили на цыпочках и шептались, чтобы не беспокоить мать. Она стала впадать в дремоту, но прежде ей надо было кое о чем позаботиться.
“Когда она придет?” – спросила Элла.
“Кто, Долли?”- откликнулась Би. Они уже уселись у камина, чтобы поесть. “А что? Она тебе нужна?”
“Я хочу, чтобы она позвала доктора Доббса, а он поработал  бы со мной и поднял меня с постели.”
Все три женщины повернулись к ней. Би проглотила еду, что была во рту, - горох с кукурузным хлебом, спрыснутый острым соусом.
“Доктор Доббс отошел от дел, мама” – осторожно сказала она. “Он уж никого не лечит года три, а то и четыре. Думаю, он теперь вроде как и не смыслит в этом.”
“Пусть так,” – сказала Элла. “Лучше пусть будет он, хоть не смыслит, чем всякие другие. Доктор Доббс знает, как завести мой кишечник и встряхнуть почки, чтобы я встала на ноги. ”
“Раньше-то он мог, мама, да теперь ничего не может… Кишечник у тебя не заведется, пока не поешь, а ты поела только сейчас”.
“Кто варил суп?” – спросила Элла.
“Это я, мама” – ответила Андретта. “Хороший?”
“Побольше бы соли” – сказала Элла.
Они поглядели одна на другую и улыбнулись.
“Одна из вас пусть пойдет к Долли и скажет, что я хочу ее видеть” - сказала Элла ясным, твердым голосом, и улыбки исчезли.

   Всякий раз, когда кто-нибудь стучался в дверь, Салли Уэбб думалось, что принесли плохие вести о тетушке Нетте (так она в детстве звала  Эллу). Элла жила на ферме и большую часть жизни работала на семью Салли. Здравым умом Салли понимала, что Элла может уйти, и ужасно боялась этого, но в подсознании ее терпеливо жила надежда, что все обойдется и беда будет позади, все встанет на свои места, чего бы это ни стоило.   
Родители Салли, да и все другие старые люди, и черные, и белые, жившие в этих местах, умерли, их не стало. Одна только Элла еще держалась, что-то делала понемногу в доме и во дворе, и с ней кончилось бы не только ее поколение, но и целая эпоха.
Она никогда ни о чем не просила. Наоборот, приходила то с банкой желе, то с пучком зелени, то принесет пакет чего-нибудь еще. Но Салли беспокоилась, как она там одна. Когда на прошлой неделе она не видела ее несколько дней и нашла ее лежащей в постели, Салли немного растерялась. Она вызвала Би, которая приехала на помятом автомобиле и увезла Эллу к врачу. Доктор Кокс выделил ей место в больнице, но, как только Элла оказалась вне его кабинета, ложиться в больницу она отказалась. Би привезла ее домой и пригласила Салли.
     Элла лежала поверх покрывал в старомодном воскресном платье и высоко зашнурованных ботинках пятого размера.
“Доктор Кокс говорит тебе надо в больницу, Нетта,”- объяснила Салли, - “там тебе будет лучше. Би и я не сможем ничего сделать для тебя так, как это могут в больнице.”
“Да”. Элла смотрела в сторону. “Мне и здесь будет хорошо.”
“Но Би должна вернуться на работу”- настаивала Салли. “Некому будет ухаживать за тобой”.
”Мне никто не нужен” - сказала Элла. “Господь будет со мной.”
Салли и Би обменялись беспомощными взглядами.
“Все же тебе надо ехать, Нетта”- твердо сказала Салли. “Тебе нужен уход… Сейчас я пойду позвоню в больницу, а Би подготовит все, что надо взять с собой. Мы поедем вместе и будем с тобой столько, сколько тебе будет нужно”.
Лицо Эллы было маской одинокого стоика. В глазах ее вдруг заблестели слезы, казалось, сейчас их прольет сама эта маска, будто вырезанная из дерева. Она отвернулась, и на подушку капнула слеза.
“Я хочу умереть дома, Долли"- сказала она. Тогда Салли пошла в кафетерий, где работала Би, и сказала, что Би некоторое время не будет. Она поговорила с доктором Коксом по телефону и поехала в город за лекарствами. Когда Элле все же стало еще хуже, Би встревожилась и вызвала сестер. Теперь Элла уже не могла знать, увезли ее в больницу или нет, но никто этого даже не предлагал. Салли связывалась с доктором Коксом каждый день. Дочери часто переворачивали Эллу с одного бока на другой согласно его рекомендациям и заботились о ее  чистоте. Казалось, что все идет к концу и что это вопрос времени… 
Однако сейчас в дверь стучалась Люцинда и она улыбалась.
“Мама пришла в себя и поела” - сказала она. За этим сообщением, подобно насекомому, которое прячется за прозрачной занавеской, как будто бы скрывалось некоторое разочарование.
“Что же, слава тебе, господи”- сказала Салли.
“Да, но…” Люцинда не заходила и продолжала стоять у открытой двери. “Она хочет, чтобы ты пришла. Ей хочется, чтобы ты позвала доктора Доббса и он бы ее посмотрел.”   
“Доктор Доббс! Да он ведь дряхлый уже и, говорят, спился.”
“Но все же она его хочет видеть. ”
“Подожди …”  Салли ушла в комнату за ключами и свитером… Как только она увидела, что Элла жива и в сознании после всех этих дней, ей показалось, что сейчас у нее сердце выскочит из груди. Стоя у кровати, она смотрела на невесомую фигуру под лоскутным одеялом, на котором просматривались полоски от ее собственного школьного платья.
“Приведешь мне доктора Доббса?” – спросила Элла. 
“Постараюсь” – сказала Салли.

     Доктор Доббс сидел, выпрямившись, на переднем сиденье автомобиля рядом со своим черным водителем Элмо. Толстый второй подбородок беспомощно провисал вокруг лица, исчерченного ветвящимися красными и пурпурными венами. Блеклые голубые глаза с выражением постоянного недовольства выделялись как будто на фоне яичного белка. На нем был легкий шерстяной костюм, белая рубашка и шелковый галстук-ленточка. Большой живот с трудом удерживали пуговицы пальто.
Салли уже ждала на пороге дома, когда они подъехали, и поспешила к длинному черному седану.
“Я – Салли Уэбб, доктор Доббс” – сказала она, когда Элмо опустил стекло.  “Дочь Уильяма и Мэри Анн Уэбб. Я поеду с вами к тетушке Элле”.
“Садитесь, юная леди” – сказал доктор. “Жаль, не могу вам помочь…”
“Должно быть, тетушке Элле уже почти девяносто” – заговорила Салли на заднем сиденье. “Но она считает, что вы сможете ей подлечить”.
Похоже, доктор ее не слышал. Он поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, глядя на полуразрушенный хлопковый волокноотделитель и на покосившееся хранилище семян.
“Видно, места здесь брошенные” – сказал он. Всякий раз, когда он говорил, по автомобилю распространялся дух алкоголя, как из бутылки.
”Многое поменялось со времени моего отца, доктор Доббс” – сказала Салли.  “Скотоводства не стало, дело некому поправить, чтобы все было как раньше”.
“А где же все негры?” – спросил доктор.
“Все теперь делают машины ” – быстро ответила Салли. “Много черных уехало”.
“Скатертью дорога” – сказал доктор. “Жалко, что не все они  умотали обратно в Африку. Кроме Боджэнгла, конечно…  Если бы не он, плохо бы мне было”.
Салли не ответила.
“Как зовут старую негритянку?”
“Элла Хоуг, доктор Доббс. Тетя Элла. Она для нас готовила и вашей пациенткой была много лет. Вам, бывало, нравились ее ореховые пироги”.
“Не припоминаю” – сказал доктор.
Около лачуги, состоящей из двух комнат, где жила Элла, рядом с дорогой, Элмо со старанием акушера, принимающего роды, помог доктору выбраться из машины. Как только доктор встал на обе ноги, ему была вручена трость, и постепенно он нашел точку равновесия. Он подождал, привыкая к свету.
“Достаньте, кто-нибудь, мой чемоданчик” – сказал он, сосредоточив теперь внимание на движении к дому.
У крыльца он повернулся к Элмо, и началась борьба с новым препятствием.
Сестры Люцинда, Андретта и Би, чистые и опрятные, стояли у открытой двери. Собираясь домой, Люцинда и Андретта взяли одежду для похорон и ничего другого. Теперь они были в той же одежде, в какой приехали, вычищенной и просушенной с вечера.
“Доброе утро” – сухо поздоровался старый врач. “Я – доктор Доббс, а это мой помощник, Элмо Грин”.
Последовали учтивые приветствия, и в конце каждого - слово ”доктор”.
“Где у нас пациент?” – спросил он.
“Прямо здесь, доктор”.
Женщины отступили вглубь чистой, тщательно прибранной комнаты. Рядом с кроватью было установлено плетеное кресло, зажжены лампа посреди комнаты и керосинка на комоде. Небольшой стол, сундук и комод были покрыты чистыми накрахмаленными скатертями из выбеленной мешковины с грубой каймой. Слабый огонь горел в камине, плиту под ним только что подмели веником из осоки.
Доктор Доббс подошел к кровати и поставил трость у стены.
“Ну, мой друг”.  Держась за изголовье кровати, он наклонился и пожал руку Эллы. “Как себя чувствуете?”
“Да плохо, доктор” – сказала Элла. “Плохо”.
Доктор повернулся к зрителям. ”Если вы сейчас выйдете”, - сказал он –  “я осмотрю пациента”.
Сначала он придвинул кресло ближе к кровати, так что оно прижалось к матрасу, и уселся основательно. Взял Эллу за запястье, нащупал пульс и достал тяжелые золотые часы на цепочке.
Считая губами, он наблюдал, как секундная стрелка двигается по своему коротенькому маршруту. Свет сдвигался на цепочке по мере того, как живот его вздымался и опускался.
Элла с глубоким интересом следила за тем, как доктор раскрыл на полу чемоданчик, достал стетоскоп и вставил его в уши.
“Поднимите рубашку, пожалуйста” – сказал он.
Элла не узнавала рубашку на ней и не могла ее раскрыть.
”Потяните ее снизу” – сказал доктор. “Вы же помните как это делается, так ведь, тетушка?”
“Доктор!” – воскликнула она и засмеялась, несмотря ни на что.
Он приложил металлический диск слева к ее груди и слушал, глядя в сторону. Он передвигал диск и слушал несколько раз. Потом Элла повернулась на бок, и он послушал ее со спины.
Он измерил у нее давление, сжимал грушу и ждал, сжимал и ждал. Посветив, он осмотрел ее глаза, уши и нос. Пощупал гланды на шее.
Наконец он откинулся назад и позвал: ”Элмо!”
Элмо появился в дверях. ”Сэр?”
“Мне надо подняться ” – сказал доктор.
Элмо подался вперед  и потянул доктора под руки вверх, поднимая его, как огромного ребенка.
“Теперь стой там и помоги мне” – сказал доктор.
Элмо забрался под пиджак старого доктора и крепко ухватился за его ремень. Держа его, он как будто тянул большущую рыбу и смотрел в сторону, тогда как доктор ощупывал живот Эллы, потом потянул одеяло,  чтобы проверить, нет ли припухлости на лодыжках. Он обследовал ее ноги, одну потом другую, поворачивая ступни из стороны в сторону.
“Ваши мозоли сильно вас беспокоят?” – спросил он.
“Нет, сэр. Не очень” – сказала Элла. ”Только в дождь”.
Элла с помощью доктора снова укрылась. Элмо вернул доктора в кресло и вышел, прикрыв за собой дверь.   
Доктор немного подождал.
“Болезнь у вас та же, что и у меня, тетушка”- сказал он –  ”преклонный возраст.  Для этого есть только одно исцеление”.  ”Сэр?”
Он заговорил чуть громче. ”Я говорю, мне вас не вылечить, но смогу вас поддержать какое-то время”.
“Я знала, вы сможете, доктор. Потому-то и послала за вами. Я ни для кого не хочу быть обузой”.
“Все мы так говорим…” Он принялся укладывать инструмент в чемоданчик. Наклонившись, он дышал с трудом и ничего не сказал больше, хотя Элла ждала и слушала. Когда он достал блокнот для рецептов и стал записывать, Элла приподняла голову с подушки.
“Доктор, вы, наверно, пропишете тоник, который мне так помог” – сказала она.
“Тоник?” – Он перестал писать и задумался. “Наверно, это был Винатон. На основе хереса”. Вдруг он посмотрел на нее с живым интересом. “Подождите-ка. Минутку. Вспомнил! Уж не вы ли делали отличное вино из мускадина?”
Глаза ее заблестели в свете лампы. “Из винограда скаппернонг тоже” – сказала она.
“Да, вот было дело! Такого во всей стране не сыскать…” Глаза его расширились. “А у вас еще оно осталось?” ”Да позовите кого-нибудь из девочек, доктор” – ответила Элла. ”Эй, девушки!” – крикнул он, втягивая живот. ”Кто-нибудь, леди!” 
Би поспешила в комнату, женственная и заботливая. Лицо ее было серьезным.
“Принеси один кувшин из кухни, Беатриса” – сказала Элла. “И чистый стакан.”
“Принесите два стакана, Беатриса, если можно” – сказал доктор.

Во дворе все стояли и ждали, Салли уже чувствовала неловкость.
“Пойду-ка я домой, Элмо” – сказала она. ”Когда поедете обратно, остановитесь у моего дома и просигнальте. Я тогда поговорю с доктором Доббсом и возьму рецепты”.
Когда она ушла, остальные уселись по двое по сторонам крыльца, опустив ноги на землю.
“Долли похожа на мать, так ведь?” – сказала Люцинда.
“Но действует, скорее, как ее отец”. Речь Андретты изменилась и стала почти такой же, как и у южан. 
Би зевнула. Сонливая пелена полудня окутала их сказочными чарами. Воздух был чист и неподвижен. Даже птицы замолкли. Не было слышно никаких звуков, кроме заклинаний, которые твердили  насекомые в траве и на деревьях.
“Долго он что-то копается, да?” -  спросила наконец Люцинда.
Андретта посмотрела на часы. ”Он там уже сорок минут” – сказала она.
Би встала, приоткрыла дверь и заглянула в щель. Повернувшись, она ухмылялась.
“Они оба спят”- сказала она, усаживаясь. ”Доктор вот-вот со стула упадет… ”
“Боже…” – сказала Люцинда.
“Господи!” – воскликнула Андретта.
Люцинда повернулась к Элмо. ”Что делать будем – ждать пока он проснется?”
“Это не будет долго” – сказал Элмо. “Он скоро проснется, чтобы выпустить воду, после того, как выпил столько вина.”
Би с Андреттой хихикнули и заулыбались, но Люцинда нахмурилась.
“Думаешь, будет ей польза от него?” – спросила она.
“Если от кого может быть, то только от него” – сказал Элмо. ”Он хороший доктор и не забыл, чему учился. Он до сих пор книги читает, что приходят по почте”. 
“А сколько вы уже с ним, мистер Грин?” – спросила Андретта.
“Прошлый месяц вот уж три года. Я сначала его только возил. Потом его жена умерла, а моя ушла, так что я с ним все двадцать четыре часа в сутки”.
“Ну и как?” – спросила Би с другой стороны крыльца.
 “Он старый и капризный, но не вредный” – сказал Элмо. ”Он все лежит, встает только утром. И у нас есть повар, он готовит для нас и все такое. У доктора денег полно…”
“Так, на секундочку”, – сказала Люцинда – ”но что делать-то все мы будем? Она одна больше не может оставаться” .
“Кому-то из нас придется остаться с ней” – сказала Андретта – ”или увезти ее с нами”.
“И это ее доконает” – сказала Би. ”Она уж так плакала и сказала Долли, что хочет дома умереть”.
“Кого-нибудь вроде меня можете нанять ухаживать за нею” – передразнил Элмо.
“Да уж, богатых докторов у нас тут нет” – сказала Люцинда, и все дружно засмеялись, голоса их слились, а потом звучали поодиночке, прежде чем растаять в тишине.   
Андретта вздохнула. “Мне такую работу, как у меня сейчас, здесь не найти” – сказала она.
“В мои годы я другой работы не найду вообще” – сказала Люцинда. ”Но уж если кому оставаться, так это мне. Я старше всех. Мне уж столько, что всем в матери гожусь”.
“А я ближе всех” – сказала Би.
Элмо повернулся к Андретте.  “Может и вам переехать да вернуться домой, мисс Андретта”.
Она улыбнулась, глядя искоса. ”С чего это? Вы тоже будете где-то рядом?”
“Вот уж что мы не сделаем - одну ее не оставим без ухода, как делают белые” – сказала Би.
Все мгновенно согласились: “Нет!”
“Одно я вам  скажу…” Люцинда гляднла сквозь голые ветки деревьев в широкое безликое небо. “Старость - не  радость”.
“Тут ты права” – сказала медленно Андретта.
Они сидели молча, пока у Люцинды не заурчало в животе, так громко, что все заулыбались. “Да ну вас!” – сказала она и похлопала себя слегка.

Солнце стояло в зените и, хотя веранда давала тень, ногам было жарко. Комнатная муха пожужжала рядом с одной из них, потом с другой, от нее рассеянно отмахнулись. Время от времени лист с дерева проделывал путь вниз. Женщины все больше уходили в себя, столкнувшись с неопределенными  пока переменами. Все три были рады, что мать их жива, но теперь обходиться это будет дороже. Если одна останется с нею, другие будут платить.
Элмо вежливо молчал, глядя на дорогу. Как актеры на сцене, они ждали, когда старый доктор позовет их и все двинется к концу.