Встреча с Бродским

Вчера был день рождения Иосифа Бродского. За неделю до этого (если не две) Слава Лён объявил и ежедневно напоминал в Фейсбуке – от имени АРСа (Академии Русского Стиха): 24 мая у памятника великому поэту на Новинском буьваре в Москве состоятся публичные чтения, при «открытом микрофоне», посвященные памяти Натальи Горбаневской, Алексея Парщикова и, само собой, Иосифа Бродского. Я сразу же решил для себя: непременно приму участие в этих чтениях. Замечу при этом: у меня с Иосифом Александровичем, начиная с момента его кончины (28.01.1996), сложились не совсем обычные отношения, не без привкуса мистики. Так, на всю жизнь врезался мне в память следующий эпизод.

Из редакции журнала «Октябрь» мне позвонила Анна Вячеславовна Воздвиженская (завотделом критики) и сообщила: февральский номер вышел из печати, я могу приехать за авторским экземпляром. Я немедленно примчался туда: эта публикация (статья «Пушкин и свобода: превратности и откровения») была мне чрезвычайно дорога. И надо же случиться прискорбному совпадению! Непосредственно перед выпуском февральского номера грянула ошеломляющая весть из Нью-Йорка, мгновенно распространившаяся по всему миру: не стало Бродского; так что потребовалось сверхсрочно включить в уже готовый номер эту страшную новость. Анатолий Найман, давний пожизненный друг поэта, молниеносно выдал написанный кровью сердца всеобъемлющий некролог, тотчас же включённый в номер; но при этом, в ситуации пожарной спешки и нервозности, осталось незамеченным выпадение половины заголовка: вместо «Памяти Иосифа Бродского. 28 января 1996 года» напечатали только «28 января 1996 года». Для такого высококлассного журнала, как «Октябрь», подобная оплошность – причём по столь трагичному и ответственному поводу – была равносильна чуть ли не катастрофе (чего и не скрывала, вручая мне журнал, Анна Вячеславовна). Так что я разделил в тот день с сотрудниками журнала как всеобщую скорбь утраты, так и горечь допущенной ими досадной ошибки…

Вернёмся к вчерашнему дню. В Москве – 30-градусное пекло. Мне 77 лет. Но я уже подготовил к чтению у «открытого микрофона» несколько стихотворений из цикла «Иосиф Великолепный». Поехал! Прибыл к памятнику за полчаса до назначенного (15.00) времени. Прождал более часа. Никого – кроме самого Иосифа и нескольких случайных прохожих. Ни Славы Лёна (или Льна – не знаю, можно ли склонять), ни «микрофона». Только нескончаемый, неумолчный поток мчащегося в 15-20 шагах от памятника – по Садовому кольцу – разнокалиберного транспорта…

В конце концов, я ничуть не огорчился. Было вполне очевидно: на такой жаре, при этом шуме и рёве, ни один микрофон не поможет произнести что-либо членораздельное. Выход был найден. Оставшись наедине с Бродским, я как бы нашептал ему всё то, что собирался высказать (и что уже составило за последние годы цикл «Иосиф Великолепный»)… Высоко запрокинув голову, Иосиф ни одним мускулом не отреагировал – ни на мои дифирамбы, ни на мою бесшабашную филиппику…

А по ту сторону Садового кольца, прямо-таки напротив Иосифа Великолепного, привольно раскинувшись в удобном мраморном кресле, на нас с нескрываемым любопытством и лёгкой усмешкой взирал, поверх мельтешащего в обоих направлениях потока смердящих чудищ, Фёдор Иванович Шаляпин…