Под Небесами. Том первый. Главы 3-4

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I.

Для этого мне хотелось бы на время вовсе отвлечься от моих духовных поисков. Мне, например, сейчас представляется важной сцена, которая произошла через несколько дней у меня на работе. Для этого должен коротко описать эту сторону моей жизни. Как я уже сказал, я тружусь в организации, связанной с мелиорацией и сельским хозяйством. Поступил я сюда совершенно случайно, но с некоторой точки зрения можно сказать, что и не совсем случайно, а что, наоборот, именно сюда-то я со всех точек зрения и должен был поступить. Дело в том, что человек с университетским образованием, каковым я являюсь, должен работать в какой-то научной конторе, а такая контора у нас в городке единственная — именно эта Академия. Поэтому совершенно естественно, что я сюда обратился, и что меня в скором времени сюда взяли. Я считаю, что человек с университетским образованием просто обязан уметь работать на компьютере — именно этим я здесь и занимаюсь. Остальные работники нашей конторы смотрят на меня, как на "аса" — компьютеры в нашем забытом богом захолустье начали появляться совсем недавно. Здесь нужно сказать о самом характере работы и наших рабочих отношений. Само собой разумеется, что сами работники Академии в поле не трудятся. Они занимаются лишь обработкой данных об урожайности, и происходит это как раз на компьютере. Таким образом, я неожиданно оказался чуть ли не ключевой фигурой во всей конторе. Раньше все эти данные обрабатывались на большой вычислительной машине, еще на транзисторах или на лампах. Потом машина сломалась, и поэтому пришлось срочно покупать компьютер. Но сотрудник, который прежде работал на компьютере, неожиданно ушел, и вся деятельность конторы остановилась "на точке замерзания". Поэтому они и были так рады, когда я появился в этом городке, и с такой охотой и даже поспешностью меня взяли.
Впрочем, нельзя сказать, что работа эта очень тяжелая. Несмотря на всю ответственность дела,  данных "с полей" поступает, в действительности, не так много, так что у меня вполне оставалось время и на мои духовные поиски, и на прогулки в полях, и на слушание пения птиц, и т.п., и т.д. Обстановка же в самой конторе достаточно располагающая, и, я бы сказал, благоприятная. Сотрудники пьют чай, проводят время в беседах, женщины демонстрируют свои наряды. Все это напоминает мне обстановку в фильме "Служебный роман". Многих сотрудников здесь можно видеть лишь раз в неделю, а то и реже. Я ни в коем случае здесь не являюсь исключением. Короче говоря, свободного времени в связи с этой работой  у меня было вполне достаточно. Честно признаюсь, что такой рабочий режим мне очень по душе.
Но я немного отвлекся на описание этой столь располагающей обстановки, которая, в сущности, не имеет никакого отношения к моему рассказу. Я, в основном, веду речь лишь об одной из наших сотрудниц.  Она работает в нашей конторе чуть ли не с самого ее основания. Думаю, что она неплохо разбирается в деле — но характер у нее, скажу это без преувеличения, достаточно сложный. Всюду, где она  появляется — вечный раздор, вечные скандалы, вечные обиды и ничем не вызванные претензии. Может быть, это связано с ее вечным амплуа "искательницы правды".  Она, видите ли, считает, что наша контора работает как-то неправильно, что сотрудники "разложились", и что нужно непременно что-то менять. Многие так и зовут ее — "совестью нашей конторы". Во всяком случае, работать с ней, находиться с ней рядом — сущее мучение. Нет человека, к которому бы она не придралась, не прицепилась, не сделала бы ему совершенно жуткое замечание. Нет вопроса, по которому она (когда того совсем не ждут) не высказала бы свое совершенно чудовищное суждение. Все это, конечно же, от неуемного и ничем не утоленного стремления к совершенству. Наши сотрудники уже давно привыкли смотреть на это, как свой крест. При разговоре с вами она, например, всегда только говорит свое, а  вас совершенно не слышит и не воспринимает. Понаблюдав за всем этим несколько месяцев, я сделал вывод, что если это и "совесть" нашей конторы, то совесть, к сожалению, поврежденная, или больная.
Но это еще не все. Незадолго до начала описываемых событий с ней произошло то, что и со многими тогда происходило — она какими-то неизвестными для нас путями пришла к вере. Над столом у нее появилась иконка, она стала все чаще заводить разговор на духовные темы, рассказывать о каком-то чудесном исцелении, которое над ней в какой-то дальней поездке произвел какой-то святой. Через некоторое время нам всем стало ясно — наша "ревностная защитница правды" стала верующей, и причем не как-то, а чрезвычайно ревностно и серьезно. После этого общаться с ней стало совершенно невозможно. Она стала еще более требовательной и нетерпимой. Все свои требования и претензии она обосновывала теперь вечными и незыблемыми авторитетами. Почему-то получилось так, что с приходом к вере все ее прежние качества, и тогда еще достаточно утомительные и тяжелые, получили какое-то особое, я бы сказал, "гипертрофированное" развитие. Для меня и для остальных сотрудников наступили тяжелые времена. Многие теперь уже вообще боялись подходить к ней, даже о чем-то заговаривать. А между тем, повторяю  — если внимательно приглядеться, то все это, быть может, было следствием стремления к правде, повышенного чувства правды и чувства ответcтвенности, пищи для которых она не находила в безжизненной обстановке нашей конторы, и которые поэтому находили себе такое странное выражение. Поистине, нет предела разнообразию человеческих качеств и их сочетанию в отдельном человеке, а также тем необычным формам, в которых находят внешнее проявление иногда даже самые честные и высокие человеческие стремления!
Но все это общие слова. Чтобы составить верное представление об обстановке в нашей конторе и человеческих отношениях, я, видимо, должен привести конкретные события. Вот одну из таких сцен я и хочу описать — с тем, чтобы мои рассуждения не были столь абстрактными. Да, сразу должен сказать, что нашу "неутомимую искательницу правды" зовут Ольга Сергеевна.
В тот день, как это и заведено в нашей конторе делать по нескольку раз в день, мы сели пить чай. Шел светский, непринужденный разговор о музыке и литературе — многие из наших сотрудников не без претензий на интеллигентность и не лишены "высоких" культурных интересов. Разговор как-то незаметно перешел на ситуацию в нашем городском образовании, а с этого — на введение в школах "основ православной культуры". Тут-то каждый из присутствующих достаточно искренне выразил свои чувства по поводу "церковников, которые не дают нам спокойно жить". Тема эта достаточно оживленно обсуждалась по радио и телевидению, и многих из сотрудников достаточно близко касалась. Общее чувство было недоумение и удивление по поводу этой крупномасштабной, но, по-видимому, в наших условиях неосуществимой акции. Тут как раз в комнату вошла наша Ольга Сергеевна. Некоторое время она молча слушала, не вмешиваясь в разговор. Надо сказать, что уже при ее появлении многие из присутствующих  почувствовали себя неуютно. Обстановка в комнате сразу стала какой-то напряженной. Но поначалу она молчала, и поэтому все вроде было спокойно. Однако, долго так продолжаться не могло — тема была слишком значительна, и причем, насколько мы знали, именно для нее, и, конечно, должна была потребовать рано или поздно ее вмешательства. Скоро она стала внимательней прислушиваться, но пока еще не вмешивалась, готовая, однако,  «ринуться в бой» — но потом, наконец, решила, что пора и ей сказать свое "веское слово".
 — Я просто удивляюсь на вас, — пренебрежительно растягивая слова, как будто ей все это было скучно и безразлично, сказала она, — Вы что же, не граждане, не патриоты своей страны?
Некоторые из присутствующих тяжело вздохнули, понимая, к чему все идет. Даже я как-то внутренне сжался. Вообще, нетрудно было догадаться, что может произойти, если она вступит в разговор — но теперь, когда это уже случилось, ничего невозможно было сделать.
Поначалу никто не решался отвечать. Потом слово взял самый "смелый" сотрудник.
— Нет, мы, конечно, патриоты, — откашлявшись, сказал он, — но я не понимаю, какая здесь связь?
— А такая, — уверенно и безапелляционно, как она всегда это делала, отвечала она, — У нас в стране культурообразующая религия какая? — Православие. Значит, детей надо учить Православию.
— Но мы ведь не о том, — продолжал "смелый" сотрудник, — Мы имели в виду, что сейчас время еще не пришло, что нет подходящих учителей, что люди еще не готовы...
— А когда оно, это время придет? — невозмутимо отвечала она, — Не потому ли оно не приходит, что в нас мало веры? Все зависит от нас — когда мы захотим, тогда у нас все и будет.
В комнате вновь повисло некоторое напряжение.
— Это что же?.. — спросил вдруг сотрудник пожилого возраста, вся жизнь которого прошла при "советском режиме", и который поэтому с трудом принимал все эти "новые веяния", — Теперь все детей будут сызмальства вере учить? Поклоны бить в храме, в платочках ходить?
— А почему бы и нет? — парировала "защитница веры", — Чем Вам это не нравится? Разве Вы не хотите, чтобы дети наши были культурными и воспитанными?
Надо сказать, что то, что она до сих пор говорила, было, по существу, правильно — только, по-моему, она зря "переходила на личности".
— Нет, почему же, я хочу, — обиженно сказал пожилой сотрудник, — Только как я могу их приобщать к храму, если сам в этом ничего не понимаю? В такое время я вырос, нас ничему этому не учили.
— Да, действительно, сейчас взрослые обнаруживают такую же необразованность в этих вопросах, — с некоторым пренебрежением сказала она, — Так что ситуация такая, что сейчас впору воспитывать и их...
— Это что же — значит, мне снова сесть за парту?!..
— А почему бы и нет?!.. — довольно азартно воскликнула она, Если мы все в этих вопросах оказались такими темными, то почему бы к концу жизни не начать, наконец, учиться?!
— А если я не хочу?!..
— Ну, уж это, я думаю, Ваши проблемы!..
— А если я вообще и о православии-то толком ничего не слышал? — вставил кто-то другой.
— Довольно странное заявление...
— Но постойте, — спросил еще кто-то, — Это что же получается — если обстоятельства нашей жизни сложились так, что мы живем в этой стране... и только лишь и единственно по этой причине... так что же — только на этом основании мы все так уж непременно должны быть верующими, и притом православными?..
— Да, а Вы как считаете? — она очень прямо посмотрела на него, буквально впилась в него взглядом.
— Ну... — замялся ее собеседник, — Я думаю, что это дело личного выбора каждого... В конце концов, ведь к вере еще надо прийти... Вот Вы, например, лишь недавно этим заинтересовались, а до этого...
Она снова очень прямо посмотрела на него.
— Скажите, у Вас есть паспорт?
— Что?.. Паспорт?..  — с недоумением воскликнул он, — Конечно есть!
— Я имею в виду здесь, при себе.
— Здесь?.. Н-нет..
— Я не понимаю, что здесь происходит!.. — воскликнул кто-то, — Первый раз вижу, чтобы на собственной работе у человека  требовали паспорт!
Но наша "ревнительница духовных корней" не унималась.
— Что, у кого-нибудь есть паспорт?
— Ну, у меня есть, — сказал сотрудник, который первым вступил в этот разговор.
— Наконец-то! Ну, давайте, давайте его сюда!
Первый сотрудник порылся в кармане и с некоторым удивлением протянул ей паспорт.
— Ну вот, сейчас мы посмотрим... сейчас я вам покажу....
Она с увлечением и даже азартом листала паспорт.
— Ну вот, сейчас посмотрим... Вот! — наконец, с азартом воскликнула она и ткнула пальцем, — Вот, читайте!
Сотрудник с удивлением заглянул в собственный паспорт.
— Ну да... Это мое имя....
— Дальше, дальше читайте!
— Не понимаю...
— Ну вот, вот эту строку!..
— Ну да, вижу: "Национальность — русский".
— Ну вот, видите! — победно воскликнула она, — А раз русский — значит православный!
Произнеся эту "коронную фразу", она победно оглядела присутствующих. Но похоже, что большинство из них не разделяли ее восторга. Многие чувствовали себя сковано и как-то нервно поеживались. Другие тяжело и с мучением вздохнули. Те, кто заранее представлял и предполагал себе направление разговора, теперь окончательно поняли, к чему все шло.
В неприятную ситуацию попал и "слишком смелый" сотрудник. Он стоял теперь у стола красный, как вареный рак. Самое главное, что здесь совершенно нечего и бессмысленно было возражать. Он, однако, еще пробовал что-то сказать.
— Но при чем тут... Да, конечно, я русский, ну и что ж такого... Что ж, получается, если я русский, то непременно должен... — он, наконец, совершенно смутился и осекся.
— Вот, вот... — наставительно произнесла "ревнительница традиционного благочестия", — так как раз и говорят те, из-за кого у нас все распалось... Если бы люди держались своих корней, то разве же мы бы дошли до такого...
— Постойте, это каких же корней?..
— Как - от каких? От здоровых, древних корней национальной жизни. Из которых один из важнейших — православие.
Вроде бы она все говорила правильно, и все же что-то во всем разговоре было "не так" — все это совершенно явно чувствовали. Настроение большинства и атмосфера в комнате стали какие-то совсем тяжелые. Сотрудники стали подниматься один за одним и выходить в коридор. Скоро в комнате почти никого не осталось. Наша "защитница правды" хотела продолжать разговор, но обнаружив себя почти в одиночестве, только разочарованно махнула рукой:
— Ну вот, разве с таким народом мы что-то доброе восстановим!..
С этими словами она, высоко подняв голову, вышла из комнаты. 
Мы с моим товарищем Аркадием (так получилось, что он оказался мне самым близким человеком во всей конторе), тоже через некоторое время покинули большую общую комнату, и направились в нашу маленькую рабочую комнатку, где мы обычно коротали время вдвоем.

Аркадий сел за свой рабочий стол и, как обычно, заложил ногу на ногу. Он любил это делать, как типичный представитель нашей провинциальной интеллигенции, подражающей московским образованным кругам.
— Уф, слава богу, еле вырвались! — шутливо-облегченно вздохнул он, делая вид, что вытирает пот со лба, — Чуть было не стали свидетелями разговора на национальные темы! Страсть как этого не люблю! И чего ее только все время на такие темы тянет? Вроде бы нет вокруг для этого совершенно никаких оснований! Большинство людей вокруг давно уже забыли, к какому народу они принадлежат! Должен сказать, что в людях, по-моему, вообще не осталось никакой "объединяющей идеи"! Так нет, все давит и давит на эту идею, по-моему, только людей понапрасну смущает! И главное, ведь на поверхности все так гладко и правильно выходит! А по существу — просто ворвалась в комнату, помешала добрым, ничего не подозревающим людям пить чай!
— Я думаю, она связалась с русскими националистами, — сделал предположение я.
— Да я говорю не о ней, а о всех таких людях вообще!.. — сделал уточнение мой приятель, — Никакого сладу с ними нет! Люди живут себе мирно, спокойно общаются — а они вдруг налетают как вихрь, начинают в чем-то обвинять, какие-то свои идеи провозглашать! Никакого в них нет ни порядка, ни сдержанности!..
— Она ведь недавно к вере пришла... —  задумчиво сказал я.
— Вот это-то и странно! — подняв вверх палец, воскликнул он, — Вроде бы от этого человек должен становиться скромным и сдержанным — вот как мы с тобой, например. А она —  будто с цепи сорвалась! Кидается на совершенно ни в чем не повинных людей. Что же это у нее за вера такая? Нет, если бы мне такую веру предложили, я бы никогда не стал к ней приходить — и другие, наверно, не захотят!..
— Может быть, это оттого, что она стремится к совершенству, — высказал свою любимую мысль я, — и не видит этого совершенства в людях — потому на них и кидается.
— Ну уж нет, избавьте меня от такого совершенства, и от тех путей, которые она предлагает для его достижения!.. — чрезвычайно энергично воскликнул мой приятель.
— А может быть, все очень просто, — продолжал размышлять я, — Человек всю жизнь стремился только к доброму — но ошибся, сбился с пути, попал "не в те руки". Искренне пришел к вере — но связался не с теми людьми, вот они его и завели бог знает куда...
— Вот это уже больше похоже на правду! — оживился мой приятель, — У меня тоже было такое чувство — с кем-то не тем она связалась! А что это за люди, ты, случайно, не знаешь?
— Какое-то "общество ревнителей"... — неуверенно ответил я, — Они, вроде, хотят, чтобы все у нас вновь было по-прежнему, по старому, как когда-то было до революции...
— Очень похвальное желание! — немного насмешливо сказал мой приятель, — И главное, заметь — совершенно выполнимое! Кажется, вот-вот, чуть-чуть поднапрячься — и все у нас вновь станет, как было 150 лет назад!.. Это, кстати, людей здесь с толку и сбивает. Ведь, чтобы реальной жизнью жить, нужно знать окружающую реальность, трезво смотреть на вещи. А тут — ни на что вокруг глядеть не надо, ни в чем разбираться не надо — просто верить, что когда-то в прошлом было "хорошо", и что все это вдруг каким-то чудом, как по мановению волшебной палочки, вдруг вернется! На это-то и покупаются те, кто не хотят жить реальной жизнью. Представь себе — человек худо-бедно, какими-то неизвестными нам путями, но пришел к вере. Хорошо — но ведь жить же дальше как-то надо!.. А это требует ответственности и свободы, на которую многие у нас сейчас неспособны. Тут-то и приходят на помощь эти "дополнительные идеи". С одной-то верой жить ой как трудно, это все равно что вдруг оказаться без прочной, "земной" опоры — вот тут и появляются эти "земные" идеи, замешанные на культуре, традиционности,  национальности и даже политике. С ними вроде как бы легче. Подвертываются и нужные люди — которые уже ощутили ту же проблему и выбрали, по существу, тот же путь. И все вроде бы нормально. Можно вроде бы и веровать — и в то же время, по существу, служить другим идеям, другим силам, оставаясь в пределах материальных, земных интересов. Очень удобно для людей, которым настоящая, подлинная вера "не по плечу". Ты, кстати, помнишь, как называется их газета?
— Что-то припоминаю, когда-то видел... Кажется, "Позавчера"?
— Почти угадал. "Послезавтра". Но, в сущности, смысл ты определил совершенно верно. Потому что их главная идея — это именно шагнуть из нашего позавчера сразу в послезавтра. Они именно хотят чтобы все вернулось вновь как прежде — но сейчас это невозможно, и они поэтому переносят этот момент в неопределенное будущее. О будущем говорить легко — его, по существу, никто не видел, никто о нем ничего не знает, но зато к нему можно стремиться. Эта сосредоточенность на будущем как раз и выдает людей, далеких от веры. Настоящий верующий, он ведь как — живет настоящим, да еще разве что прошлым духовным опытом — из этого естественным образом и вытекает его будущее. И только мирской человек, язычник вечно будет думать "о будущем", стремиться к нему — что как раз и выдает отсутствие в нем истины. В данном случае "эталон" этого будущего взят в далеком прошлом. Тоже, надо сказать, "тот еще вариант"! Опереться на прошлое, которого они никогда не видели, чтобы вновь "построить" его когда-то в далеком будущем, которого они тоже не знают, и — никакой ответственности! Зато можно дурить людям голову, выпускать свою газету, набирать своих последователей! "Приманка" составлена хорошо. И главное — ведь сами в это верят!  Удивительное все-таки существо человек! Как сильна в нем эта удивительная и необъяснимая потребность в Истине! До того сильна, что он, не найдя Истины, найдет вместо нее что-то похожее, какой-то суррогат — и выдаст это за Истину! А потом включается интересный механизм. Поскольку это не Истина, то ее невозможно иначе защищать, чем путем насилия. Ты заметил, как она говорит? Ведь она, по существу, "кровь людей проливает" — только не реально, физически, а словами! Это у них у всех так! И коммунизм обещал построить "светлое будущее" — и что из этого вышло? И здесь, по сути, то же самое — но на другой основе. Они, конечно, воюют против коммунизма — но до чего сами на него похожи, сами просто не замечают!.. Та же общественная активность, тот же ажиотаж, та же сосредоточенность на земном! Правда, здесь каким-то образом ко всему этому "пристегнут" Бог! Но уж это, по-моему, чистое недоразумение!.. Нужно же людям на чем-то  основывать свои заблуждения! Впрочем, может быть, это и хорошо, что они о нем говорят — что бы с ними было совсем без Бога! И все же иногда это выглядит достаточно странным. Вроде бы "вывеска" верная — но за ней нет содержания, соответствующего вывеске. Впрочем, многих этим нельзя обмануть — у людей все-таки есть врожденное чувство истины, так что далеко не все за ними, конечно, пойдут. Ты обрати внимание на нашу Ольгу Сергеевну — ведь ее у нас, практически, никто не слушает! Но кто-то в конце концов и послушает — вот так люди и попадаются на эту удочку! И захлопнется за ними эта ловушка — вроде бы служения Истине, Богу, но в действительности земным целям!
— А как все-таки в эту ловушку попадают? Как она действует? — задумчиво спросил я.
— Очень просто! — продолжал разглагольствовать он, — Я ведь сказал, что в людях чрезвычайно сильно действует потребность в Истине, А здесь им показывают какой-то "краешек" истины — разговоры о традициях, возрождении духовности — вот они на это и ловятся! А дальше включается очень простой механизм — то, что они здесь не одни, то, что они принадлежат к некоторому единству. И за всем этим — некоторый призрак Истины. Человек, по существу, в этом мире очень одинок. Он так нуждается, чтобы его объединило с другими людьми что-то светлое и высокое!.. А здесь все-таки есть намек на это светлое и высокое. И все — человек принимает это за Истину! Ловушка захлопнулась! И дальше уже практически нет пути назад. Потому что вокруг — новые знакомые, новые общественные связи, увлекательная жизнь — т.е. то, чего человек, по существу, искал! Очень трудно разобраться в этом и найти дорогу назад. Лишь только самые сильные люди, с некоторым особым чутьем истины эту дорогу находят. А большинство так и запутывается, так и остается в подобных обществах, в которых вроде и есть призрак Истины, но много и совсем, совсем другого...
Аркадий  закончил свою тираду, все так же сидя нога на ногу, как истинный представитель московской интеллигенции. Я потрясенно смотрел на него. Он и раньше поражал меня иногда вдруг совершенно необычными познаниями в духовной области, так что мне даже иногда начинала закрадываться одна мысль.
— Аркадий, — проникновенно сказал я, — Ты так хорошо мне все это объяснил... У тебя, видимо, такой глубокий духовный опыт... Я на тебя удивляюсь — почему ты иногда не сходишь со мной в храм, или хотя бы на те собрания, о которых я тебе, помнишь, на днях рассказывал?..
Он минуту подумал, а потом высоко поднял голову и уверенно ответил:
— А я в этом пока не нуждаюсь! Образованный человек, я уверен, до всего должен доходить своим путем! Я думаю, у меня пока для этого достаточно средств!
Я, задумавшись, замолчал и ничего не ответил. В этом вопросе мой друг, видимо, тоже старательно подражал столичной интеллигенции.
— Ты слышал о том, что Ольга Сергеевна и еще несколько наших активных женщин задумали? — спросил он вдруг.
Я удивленно на него взглянул.
— Они, в полном соответствии со своими идеями, решили поторопить приход "светлого будущего", и с этой целью вышли к директору с предложением переименовать нашу контору.
— Хорошо, и как же она теперь будет называться?.. — рассеянно спросил я.
— "Православный институт мелиорации и сельского хозяйства", — гордо ответил он, — В сущности, как видишь, изменения не слишком велики... Но зато какой высокий настрой!.. Какое духовное звучание!.. Всякому мало-мальски непредвзятому человеку будет сразу видно, что наша  православная Россия возрождается.
— Постой!.. — вдруг воскликнул я,  — Это что же такое! Какой в этом смысл?..
— Наверное, тот, — совершенно невозмутимо ответил он, — чтобы всем было видно, что наша духовность возрождается, и при этом пронизывает собой самые неожиданные стороны общественной жизни...
— Но для этого людям надо хотя бы к вере прийти! — воскликнул я и застонал, как от зубной боли.
— В том-то и дело. А я о чем говорю? — ответил мой друг, — Но где уж им в этих мелочах разбираться!.. Сейчас вообще много необычного в мире делается. Говорят, ездили в соседний город, к нашему епископу, за его благословением. Уж не знаю, чем у них там дело кончилось... Так что, может быть, через некоторое время будем работать в "православной" конторе. Честно говоря, я не стал бы из-за этого так уж сильно мучиться — мало ли, что вокруг происходит, нам не привыкать...
Я снова мучительно застонал.
— Слушай, давай оставим эту тему, — сказал вдруг Аркадий, — Все равно ведь от нас здесь, по существу, ничего не зависит... У меня к тебе один вопрос... (он вдруг будто смутился и почувствовал себя неловко) У меня тут уже давно лежат некоторые данные "с полей", а ты так редко появляешься... Ты бы их не посмотрел, что можно из них извлечь — ну, может быть, не сейчас, а когда будет получаться?..
Видно было, что ему очень неудобно просить, и, если бы не самая настоятельная необходимость, он бы никогда не стал ко мне с этим вопросом обращаться.
— В чем дело, Аркадий? — быстро ответил я, — Конечно, посмотрю! Только я удивляюсь на тебя — почему бы тебе самому не научиться работать на компьютере? И самому было бы интересно, и меньше бы зависел от меня!
— Да мне все как-то недосуг!.. — ответил он, — Книжки интересные читаю — Платона, Аристотеля... К тому же ведь это твоя работа, и я не хочу у тебя хлеб отнимать.
— Ну хорошо, тогда положи там, на столе... — ответил  я, - Я на следующей неделе посмотрю...
Видно было, что ему неловко у меня просить — но мне так же неловко было отказывать!
Он облегченно вздохнул.
— Ну вот и хорошо. Посмотри, когда тебе будет удобно. Может быть, мы с тобой еще на эту тему поговорим. А пока — что-то мне надоело здесь сидеть. Не пора ли нам снова попить чаю?
Так, посвятив некоторое время рабочим вопросам, мы снова пошли в большую соседнюю комнату, где у нас постоянно грелся чай. Я же на этом закончу описание этого небольшого "рабочего" эпизода.

II.

Я продолжал ходить на те занятия, на которых в первый раз появился в конце октября. Я посещал их уже недели три, и к тому же полюбил ходить в этот дом чаще, чем раз в неделю - так что у меня уже было достаточно новых впечатлений. В эту большую квартиру в одном из центральных домов постоянно приходили люди. Занятия проходили и днем, и вечером. Кроме того, ощущалось, что это только часть другой, более широкой и разветвленной жизни - люди постоянно обсуждали какие-то планы, расходились отсюда по каким-то другим важным делам.
Находясь здесь в течение некоторого периода, я сделал несколько наблюдений. Во-первых, я заметил, как сильно отличается большинство тех, кто обычно сюда приходит, от сравнительно небольшого круга тех, кто ими руководит и за ними "наблюдает". Первые были вполне обычные люди, как и большинство жителей нашего городка. Они вполне обычно общались, разговаривали, знакомились, обсуждали самые обычные жизненные темы. К ним принадлежал я сам, другие члены моей группы, и, как я уже сказал, вообще большинство тех, кто ходил сюда. Вторые были совсем другими. К ним принадлежали, в первую очередь, катехизаторы, и вообще все давние члены общины. В этих было  что-то необычное, особенное. Здесь они появлялись всегда собранные, сосредоточенные, не заботящиеся ни о чем, кроме как о делах общины. С нами, рядовыми членами, и особенно с теми, кто недавно пришел, они почти не заговаривали, а обсуждали какие-то свои вопросы между собой. Совсем особую статью составляли катехизаторы.  Видимо, они представляли высшую ступень здешней иерархии. Они были всегда углублены в себя, вернее, в молитву, и представлялись какими-то людьми "не от мира сего". Я говорю в самом буквальном смысле - они как бы пребывали своим сознанием в каком-то другом мире. Впрочем, при исполнении своих прямых обязанностей были чрезвычайно ответственны и аккуратны. По крайней мере, тот, которого я знал - катехизатор нашей группы Сергей - чрезвычайно располагал к себе, искренне и ответственно заботился о нас, в полном смысле служил в этом своем деле Богу.
Как уже осознал читатель, вся община держалась на системе таких вот групп, собрания которых я уже два раза описал. Собрания эти происходили регулярно (обычно еженедельно). Происходили они как в этой квартире, которая представляла собой что-то вроде штаб-квартиры общины (причем, как оказалось, таких занятий было меньшинство), так и, в большинстве своем, в самых разных местах, в самых разных концах города — в основном, у членов общины на квартирах. С самого начала я, по давней и неистребимой студенческой привычке, привык называть эти собрания "занятиями". Видимо, специально в противовес этому, поскольку эта ошибка постоянно и в самых разных ситуациях повторялась, члены общины специально настаивали, чтобы эти занятия назывались более соответственно их сути - "встречами", или "беседами". Сама община очень часто называлась ее членами также и "братством".  Это, второе название я здесь и буду часто употреблять.
Вот, в основном, и все, что я успел заметить на первых порах. Я продолжал ходить на эти беседы, присматривался к людям, читал Евангелие, упражнялся в молитве - и думал, что мой духовный путь складывается вполне удачно. Ох, многого, многого я тогда еще не знал!..  Но не буду преждевременно забегать вперед.
Как я уже сказал, посетители этой квартиры довольно четко делились на две группы - "новенькие", и "опытные". С последними было не так-то просто заговорить. Они ходили собранные, сосредоточенные, и общались, видимо, где-то в своем кругу. Тем не менее, однажды мне удалось поговорить с одним таким человеком. Это было уже где-то в конце ноября. После занятия нашей группы  я вышел в коридор и остановился в самом его конце, у большого стенда. Здесь же вдоль стены прохаживалась эта средних уже лет женщина. Я уже видел ее пару раз и прежде, на занятиях нашей группы. Она просто приходила и сидела у стены, оглядывая нас спокойным взглядом. По некоторым признакам — в первую очередь по выражению взгляда — я сразу отнес ее к "опытным". Иногда она просто ходила по коридору, опустив голову, и, видимо, молилась. В этот раз мне показалось, что она приветливо взглянула на меня, я решил с ней заговорить. Набравшись смелости, я спросил:
— Скажите пожалуйста, а Вы давно ходите в Братство?
Лицо ее выражало спокойствие и сосредоточенность.
— Уже четыре года.
— С самого начала, как здесь все началось?
— Да, тогда только недавно первые братья приехали.
— И что, — продолжал спрашивать я, — Нравится Вам здесь? Вы об этом не жалеете?
Лицо ее выразило удивление.
— Спрашиваете!.. Иначе зачем бы я оставалась здесь?
Вопрос был действительно не очень тактичный — странно было задавать его человеку, который ходил сюда  уже четыре года и, видимо, кроме того выступал здесь в качестве организатора. Но она лишь только немного удивилась, и совершенно не обиделась и не смутилась.
— А что Вас здесь привлекает? — продолжал спрашивать я, как бы беря у нее "интервью".
Она снова удивилась.
— Как же Вы спрашиваете! Как это может не привлекать?! Ведь здесь — Истина! — воскликнула она, — Я, например, теперь, по прошествии этих лет, не могу себе и представить, как сложилась бы моя жизнь, если бы я сюда не попала. Здесь меня буквально спасли! Я здесь буквально начала новую жизнь, заново родилась!..
— А в чем этой выражается? — продолжал "интервьюировать" ее я.
Она задумалась.
— Если в коротких словах, — наконец, сказала она, — то я обрела здесь Бога. Но, быть может, не менее важно, что я нашла здесь людей — моих новых братьев и сестер. В этом, собственно, и суть здешней жизни. Мы здесь познаем здесь Бога, служим Ему — и в то же время мы служим друг другу. Так возникает единый организм, в котором присутствует Бог.
— Это и есть суть здешней жизни? — переспросил я.
— Несомненно, да, — уверенно ответила она, и тут же с некоторым сомнением взглянула на меня, — Только это трудно просто так, словами объяснить. Это нужно испытать, на собственном опыте пережить. Вы ведь еще совсем недавно ходите? — спросила она меня, — Вот вы и продолжайте ходить, и тогда со временем все поймете.
— Почему же, — ответил я, — Я уже многое понял. Мне очень нравятся занятия нашей группы.
— А кто у вас катехизатор? — живо откликнулась она, но тут же вспомнила, — Ах да, Сергей... Замечательный молодой человек... Я считаю, вам с ним очень повезло... Ах, ну да... Так вот, занятия в группах — это только начало. Дальше  начинается самое интересное. Между людьми возникают личные отношения, общие дела. Эти люди становятся самыми близкими, родными. Без них уже не представляешь своей жизни. У меня здесь, например, есть несколько сестер, с которыми мы вместе ездили во Францию. Скоро поедем в Америку. Эти поездки так сплачивают, объединяют... (тут она снова с некоторым сомнением взглянула на меня) Кстати, лучше не говорить про то, что здесь происходит, "занятия" Лучше говорить "встречи, беседы". И вообще, я, наверное, Вам слишком рано все это рассказываю...
— Нет, почему же, — быстро откликнулся я, — Я все это вполне могу понять... Скажите пожалуйста,  а какие у вас отношения с нашим храмом? (продолжал спрашивать я) Священник его, насколько я знаю, к вам сюда не ходит? Тем не менее, отношения у вас с ним достаточно мирные?..
Первый раз в ее лице я заметил некоторое неудовольствие — или мне показалось?..
— Занят другими делами, поэтому и не бывает, — довольно резко сказала она, — Он считает, что самое главное — это заниматься ремонтом храма. Ну ничего, мы как-нибудь и без него управимся!
— Но ведь братья ходят в храм? — продолжал спрашивать я.
— Конечно! — откликнулась она, — И его прихожане сюда ходят! Но только так получилось, что ремонтные дела он взял на себя, а просветительскими вопросами приходится заниматься нам!
Вновь в ее голосе я различил какое-то неудовольствие, даже раздражение. 
 — Скажите пожалуйста, а что с людьми бывает после? — спросил я, чтобы - переменить тему, — Ну вот пришел человек в Братство, позанимался год, два, ну, может быть, три — а что потом? Я, конечно, не имею в виду Вас — Вы здесь стали сотрудником, можно сказать, оказались "в штате" — а обычные, рядовые члены Братства? Что же — каждый потом продолжает жить своей жизнью?
— Почему же? —  удивленно произнесла она, — Я ведь, кажется, уже сказала, что члены Братства могут продолжать общаться и оставаться в нем столько, сколько сами пожелают — в идеале, или как крайний вариант, всю жизнь.   
— Всю жизнь?! — потрясенно воскликнул я.
— Да, а что в этом странного? Человеку ведь для жизни, в сущности, не так много надо — нужно, чтобы в его жизни была цель, и чтобы рядом были люди, близкие по интересам, о которых можно заботиться и которые о нем позаботятся. И все это человек находит здесь. Потому члены братства обычно из него никуда и не уходят — продолжают ходить на группы, общаться с теми же людьми, т.е., попросту говоря, в нем жить. В принципе, это может продолжаться до самой смерти. Правда, наше Братство еще не так долго существует — всего пятнадцать лет, и поэтому у нас не так много людей умерло — но очень и очень пожилые люди у нас есть. Каждый из членов Братства знает, что он вступил в него, именно чтобы всю свою жизнь прожить по-христиански, и что Братство служит для него в этом опорою. Впрочем, — вновь забеспокоилась она, — может быть, я слишком рано все это Вам рассказываю...
— Скажите, ведь отделения Братства есть и в других городах?.. — задумчиво спросил я.
— Конечно! — оживилась она, — И не только в городах! Есть и в других странах — во Франции, Америке! Мы как раз туда и ездили с сестрами! И что самое интересное, — преподнесла она мне как последнюю, самую яркую новость, — епископ, которые благословил эту систему занятий, тоже живет в Америке!
— Так значит, вы действуете по благословению американского епископа! — воскликнул я.
— Ну да, а что тут такого?.. — сделала она круглые глаза, — Ведь этот епископ — православный! А православная Церковь едина, и благословение его действует по всей Церкви!
 — Значит, наш священник здесь вовсе ни при чем!..
— Почему же... — задумалась она, — Он тоже эти занятия разрешил... По крайней мере, не запрещал... И потом — некоторая часть братьев все же ходит в храм... Ой, давайте лучше не будем об этом говорить! — вдруг воскликнула она (на лице ее вновь появилось недовольное выражение — будто она устала, или ей захотелось спать), — Я хотя в Братстве и четыре года — но ведь не могу же я все знать! В конце концов, все эти вопросы церковной политики меня никогда особенно не интересовали! Если Вас так уж беспокоит храм, то я Вам скажу, что это вопрос, конечно, важный — и все же далеко не самый важный. Это всего лишь одна из форм церковной жизни. После занятий в нашем братстве это особенно чувствуется. Мы, например, после четырех лет иногда собираемся в комнате, и испытываем такое глубокое чувство единения, что уже ни о чем и не говорим, а сидим молча десять минут, или двадцать, или полчаса. Разве это можно сравнить со службой в храме, где все толкаются, шумят, вечно друг на друга раздражены!.. Так что Вы, конечно, если Вас душа влечет, ходите в храм! Мы так и всем своим новоначальным говорим. Но только помните, что это только первая ступень, а есть и более высокие ступени церковной жизни. Ну вот, — огорченно заметила она, — Я, наверное, снова что-то лишнее Вам рассказала... Непривычному человеку это может показаться странно, даже на первых порах его смутить...
 Видимо, чтобы немного сгладить впечатление, она сама начала мной интересоваться.
— А Вы когда сюда пришли?
— В начале октября...
— И каждую неделю ходите?
— Стараюсь даже чаще...
— И упражняетесь в молитве?
— Да, по мере сил...
— И Евангелие дома читаете?
— Понемногу...
Я отвечал на эти формальные вопросы — но на душе у меня было неспокойно. Ее слова заронили во мне какую-то тревогу. Вроде бы все было правильно  понятно — и в то же время вроде бы что-то было и не совсем так...
Она, может быть, тоже чувствовала несколько странно впечатление, которое произвел на меня этот разговор.
— Вы не обращайте внимания... — попыталась она сгладить его, — Слушать то, что говорят повидавшие всей этой жизни люди, всегда странно. Вы лучше сами продолжайте ходить — и тогда со временем сами во всем этом разберетесь.
Я поблагодарил ее — и хотя несколько смущенный, но в то же время отчасти и успокоенный, пошел домой. Дома этой ночью мне приснился сон. Мне снились множество  людей, находящихся в самых разных концах мира и одушевленных единой целью — веры в Бога, познания Бога. Они собирались на небольших собраниях, вместе пили чай, и такие допотопные и отжившие и отжившие формы общения, как богослужения в храмах, им, в общем-то, были не нужны.  В результате этого между ними складывались совершенно особые отношения, основанные на любви, заботе друг о друге, полном внутреннем единении — так, что, как рассказала мне моя новая знакомая, они могли просто собраться где-нибудь в комнате и целых полчаса молчать. В этом единстве участвовали люди самого разного возраста, социального положения и образования, и главное — разных стран и континентов, независимо от государственных границ. Отношения этих людей были не практическими, т.е. основанными не на каких-то внешних, земных интересах, а единственно состояли в познании Бога и пребывании с Ним. И,  поскольку именно Бог является причиной и основой всего мира, то получалось, что и эти люди, посвятившие свою жизнь познанию Бога и соединению с Ним, тоже оказывались как бы основой этого мира, как бы незримым "стержнем" его, так что благодаря им, в каком-то смысле, и  жил, и существовал весь мир. Не знаю, насколько все это было правда — но, по крайней мере, так мне тогда все это представлялось. Впечатляющая картина, конечно — и все же что-то меня в ней смущало. Из-за этого я в то время чуть не перестал ходить на занятия — но все же подумал, и стал дальше ходить, и ходил еще целых два месяца! Ну, на этом пока закончу мои впечатления от Братства.


III.

В один из тех дней я зашел в храм. Я уже сказал, что довольно редко посещал его, несмотря на мое совершенно искреннее стремление к вере. Связано это было, вероятно, с моим стремлением к поискам наставления и общения — в храме же я не находил такой возможности, а богослужения пока еще не понимал. Поэтому я хотя и заходил в храм, но произошло это всего несколько раз — я имею в виду, начиная с того лета, когда я начал действительно стремиться к вере. Меня, конечно, влекло туда, поскольку я понимал, что это место — средоточие всего, связанного с верой. Но заходил я туда, в основном, когда гулял в этой части города и оказывался поблизости. Так случилось и на этот раз.
Был первый день зимы. Еще с утра выпал первый снег, покрыв тонким слоем все улицы и дворы. Ближе к середине дня он немного подтаял, а к вечеру начал падать снова. Редкие легкие снежинки медленно кружились в свете зажигающихся фонарей.
Когда я пришел на центральную площадь, наступили уже сумерки. Было не слишком холодно. Настроение у меня было какое-то особенно свежее и бодрое. Перед входом в храм на снегу отпечаталось множество следов. Дверь его была открыта, и оттуда раздавались звуки богослужения.
Я немного постоял в притворе — и вошел. Внутри уже шла вечерняя служба. Раздавался голос священника, пение хора, кругом перед иконами сверкали лампады и свечи. Эта обстановка, как это со мной и прежде бывало, меня сразу захватила. Вообще, храм, богослужение, множество народа, стоящего всюду, производили на меня какое-то совершенно особое впечатление. Некоторое время я стоял, разглядывая народ — а потом встал сбоку, около одной из икон, и полностью погрузился в переживание богослужения. Так прошло некоторое время. Потом я осознал, что служба уже кончилась и народ начал расходиться, и тоже вместе со всеми  вышел на улицу. Было совсем темно. Снег по-прежнему кружился под фонарем,   ложась на площадь и тротуар перед храмом.
Мне не хотелось сразу идти домой, и решил еще здесь побыть  Когда народ почти разошелся, я стал ходить перед храмом по площади, потом заметил какой-то переулок и заглянул туда… Он начинался  прямо сбоку храма и шел в глубину вдоль его стены. Как я уже сказал, храм наш был внушительных размеров, и стены его — длинные, сложенные из больших камней, местами обвалились, местами искрошились, так что все это, конечно, нуждалось в серьезной реставрации. Я прошел вдоль стены и обнаружил в конце ее деревянный крашеный забор. Видимо, он огораживал внутренний двор храма. Скоро я обнаружил и калитку.  Потрогав ее, я убедился, что она открыта. Некоторое время я стоял в нерешимости, думая, стоит ли войти — но потом все-таки решился и толкнул ее.
За ней действительно оказалось что-то вроде внутреннего двора. Стояли какие-то вагончики, сараи, хозяйственные постройки. Все это находилось на небольшой территории, которую образовывали забор и задняя, внутренняя стена храма. Я сразу подумал о хозяйственных работниках храма — тех, кто выпекал и раздавал здесь просфоры, закупал свечи, разливал лампадное масло, сторожил, следил за порядком, отоплением — ведь должны же они были иметь здесь рабочие помещения, и даже, может быть, здесь жить! Действительно, на снегу у вагончиков виднелись следы — значит, здесь происходила какая-то деятельность.
Я пошел дальше даже с некоторым благоговением. Ведь благодаря этим людям — простым работникам храма — по сути, существовал весь храм! Конечно, все это не могло существовать без священника — но и роль этих людей в этом, на мой взгляд, была чрезвычайно велика. Ведь не может же все делать батюшка!  Я думал о простых, скромных людях, которых мы, быть может,  даже не замечаем, которых привыкли видеть в храме — но благодаря которым как раз и существует вся эта удивительная жизнь. Значит, можно сказать, что я достиг самой "сердцевины" храма, его, так сказать, "святая святых".
Повинуясь все тому же бессознательному чувству, я направился к одному из вагончиков. Был уже глубокий вечер. Снег кончился. Над головой моей чернело высокое звездное небо. Во дворе росло несколько высоких деревьев — то ли  тополей, то ли ясеней. На заснеженных ступеньках ближайшего вагончика отпечатались четкие следы. Сквозь щель в его двери пробивалась тонкая полоска света.
Вдруг эта дверь распахнулась, и в ее проеме показалась какая-то женщина. Она держала в руках кастрюлю, содержимое которой она тут же и выплеснула рядом с собой на снег. Тут же она заметила рядом с крыльцом меня.
— А это еще что тут за раб божий тут стоит? — несколько простовато, но приветливо спросила она.
— Я был на службе, — не совсем уверенно сказал я, — а потом  решил сюда зайти...
— Вот и хорошо, мы гостям всегда рады! — так же просто сказала она.
— Да я, в общем-то, вовсе и не собирался в гости, — слегка смущенно ответил я, — Я не знаю, удобно ли... Ведь вы, наверное, сотрудники храма, у вас важные дела... Я не знаю, удобно ли будет вас отвлекать...
Она открыто рассмеялась.
— Ох, какие у нас прихожане скромные! А мы вот тут живем — и не придаем всем этим вопросам ровно никакого значения! У нас тут постоянно полная кухня гостей. Можно сказать, что "проходной двор". Что ж — а как же еще при храме жить?.. Так что и Вы заходите!..
Я все еще не был уверен. 
— Да не знаю, удобно ли… Все-таки уже вечер, вам, наверное, отдыхать пора...
— А у нас, наоборот, только вечером здесь жизнь и начинается!.. Служба заканчивается, мы садимся чай пить. Рабочие из соседних вагончиков приходят. Иногда и кто-нибудь из прихожан заглядывает — вот, например, как Вы сейчас...
Я все еще сомневался.
— Если у вас здесь такая гостеприимная обстановка, то я, может быть, как-нибудь днем зайду?..
— Ишь ты, какой скромный!.. — рассмеялась она, — Ну, конечно, как сам знаешь, тебе решать! А только у нас здесь очень даже уютная обстановка. Вот уже два гостя пришли, пьют чай. О новостях церковных друг другу рассказывают. Может быть, скоро кто-нибудь еще подойдет...
Во мне проснулся интерес.
— И все люди верующие?
— А как же — других у нас здесь не бывает!
— И о новостях жизни храма здесь можно узнать?
— Конечно, а о чем же еще?
Я еще немного подумал.
— Да, пожалуй, Вы правы, — наконец сказал я, — Верующим же людям надо общаться — а без этого как? Я вот иногда захожу в храм — но знакомых здесь пока не встретил, после службы все расходятся — и по своим домам. А у вас здесь, вижу, есть возможность пообщаться, поговорить... Это, пожалуй, очень ценно... Я, пожалуй, тоже приму участие, не откажусь...
— Ну вот, наконец-то!.. — воскликнула она, и, показав мне следовать за ней, скрылась внутри вагончика. Я тоже поднялся на крыльцо, вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Там мы открыли еще одну тонкую дверь в фанерной перегородке и оказались в помещении. Я огляделся.


IV.

Передо мной было средних размеров помещение, вроде длинной комнаты. Снаружи вагончик казался небольшим, но внутри, как оказалось, было достаточно просторно и удобно. Все помещение производило впечатление небольшой кухни, или столовой. Ближе к двери стояла плита, небольшой столик с посудой, рядом виднелась раковина с жестяным рукомойником. Дальше у противоположной стены стоял стол — простой, деревянный, сделанный, видимо, местными плотниками и покрытый клеенчатой скатертью. У стола стояли две лавки — тоже, деревянные, видимо, местного изготовления, за которыми при желании одновременно могло поместиться около шести человек. Над столом на стене виднелась полочка, на которой стояла лампадка и несколько икон, что свидетельствовало о том, что все это устроили люди верующие. Еще несколько небольших бумажных иконок были прикреплены в разных местах на стенах. В целом комната производила достаточно уютное впечатление. Этому способствовала и перегородка, которая отгораживала ее от двери, ведущей прямо на улицу. Все это наводило на мысль, что здесь собрались люди, которые умеют просто, но уютно и со вкусом устроить свою жизнь. Можно было догадаться, что ни этих вагончиков, ни их внутренней обстановки здесь не было до тех пор, как здесь появился священник.
У стола уже сидело  трое человек. Они вовсе не ужинали, а просто сидели и разговаривали. Видимо, трудовой их день закончился, и они собрались здесь отдохнуть. В то же время хозяйка постоянно хлопотала у плиты, что-то чистила и резала, на плите уже шипела сковорода — так что ужин еще предстоял.
 — Смотрите, я вам еще одного гостя привела! — весело сказала хозяйка, входя вместе со мной в помещение.
— Ты все время к нам кого-нибудь нового приводишь, — сказал один из мужчин, но, впрочем, беззлобно, — У нас все время здесь полная кухня гостей.
— А что же делать-то, — весело откликнулась она, — Так веселее! Лучше, чем все время одним-то здесь сидеть!
Честно говоря, этот небольшой разговор вызвал во мне некоторое смущение. Но мужчина тут же ответил — и так же беззлобно и радушно:
— Хорошо, пусть садится и ждет ужина. После мы с ним поговорим.
Я прошел к столу и сел с краю. Женщина оказалась права — здесь действительно в каком-то смысле был "проходной двор", так что любой (из тех, конечно, кто знал про это место и приходил сюда) мог зайти, и провести здесь какое-то время, и это все признавали нормальным. Позже я узнал, что такая обстановка и складывается в таких рабочих бригадах — не знаю, как в других местах, но уж при храмах-то точно.
Я, как ни в чем ни бывало, присел на краешек скамейки, а они продолжили свой разговор. Речь шла, конечно же, о хозяйственных делах храма. Я узнал, что их интересуют вопросы реставрации храма, света, отопления, а также строительства здания новой школы. Понял я, что все их хозяйство расположено здесь же, в соседних вагончиках — в одном была столярная мастерская, в другом печь для печения просфор, в этих же вагончиках они жили. (Во всем этом я убедился впоследствии. И все это, конечно же, возникло лишь в последние года полтора-два, т.е. с тех пор, когда храм начал возрождаться.)
Покончив с хозяйственными заботами, они перешли ко мне.
— Как зовут-то? — спросил тот же человек.
— Андреем.
— Меня Николай.
Другие тоже представились.
— Ты из прихожан?
— Да, я иногда захожу в храм.
— Что умеешь делать?
Я смутился.
— Да в общем-то, ничего... Я на компьютере работаю...
Он был видимо разочарован.
— Ну, это нам сейчас здесь не надо... Я имел в виду — пилить, строгать... Это вот батюшка откроет школу — тогда, может быть, понадобится и компьютер...
— А он планирует открыть школу?
— Да, только пока вот нет еще даже здания...
— Я бы, честно говоря, и без здания готов заниматься... — сказал вдруг я.
— Но вот в этих вагончиках неудобно, а в храме подходящих помещений у нас нет, — ответил он.
Я хотел возразить, вспомнив картины занятий Братства — но промолчал.
— Дел здесь, конечно, невпроворот, — продолжал Николай, — Еле справляемся... Слушай,  ты приходи все-таки помогать! (воскликнул он) Если не умеешь — научим! Уборщиком в храме, или по ночам сторожить!.. У нас здесь, честное слово, людей не хватает!..
Я с сомнением покачал головой.
— Уборщиком или сторожем, я, пожалуй, еще не готов... Меня все-таки больше к учебе тянет...
Он с огорчением развел руками. 
— Кстати, я такое место уже нашел, — решил все-таки открыть я.
Он с интересом взглянул
— Это где же?
— Есть такие занятия, — начал объяснять я, неуверенно подбирая слова, — Там люди собираются, вместе читают Евангелие, помогают больным, старикам…
— Небось протестанты какие-нибудь? — сделал предположение Николай.
— Да нет, говорят, что православные... Говорят, что наш священник их поддерживает, или, по крайней мере не возражает... Я не знаю, я совсем недавно туда хожу, еще во всем не разобрался...
— Слышь, это не то место, куда наш Васька ходит? — вмешался один из двух сидящих на другой стороне стола.
— А куда он начал ходить? — спросил Николай, — Я пока еще толком ничего не знаю...
— Нашел какие-то занятия, где читают Евангелие, сам меня туда приглашал. Говорит, что из-за этого бросил пить. Я смотрю — и правда: раньше сколько раз приходил поддатый, а теперь — ни в одном глазу!
— Что же, может быть, и правда... — задумался Николай, — Наш Василий — человек православный, он бы не стал ходить бог знает куда... Что-то я тоже замечаю, что он начал меняться...
У меня в уме вдруг мелькнуло одно воспоминание.
— Господи, да я ведь знаю вашего Василия! — воскликнул я, — Я его там встречал! Это ведь наверняка он рассказывал, что работает плотником в храме, а с тех пор, как начал ходить на эти занятия, бросил пить!
Перед глазами ясно возникло лицо крепенького мужичка, который, почесывая в затылке и улыбаясь, за общим столом рассказывал о своей страсти к спиртному.
— Ну, вот видите, как тесен мир!.. — рассмеялся третий собеседник.
— И где же, интересно, это находится? — спросил Николай.
— Сейчас, сейчас я объясню! — оживленно воскликнул я, — Это на *-ой улице, на перекрестке с 88-ой, такой большой пятиэтажный дом... Там, если войти со двора, нужно во второй подъезд, и сразу на третьем этаже...
— Да, я что-то слышал про этот дом... — отозвался второй собеседник, — Только я уверен, что с этими занятиями что-то... не того. Говорят, что это все-таки протестанты. Притворяются православными, а сами совращают людей...
Я вдруг почувствовал себя очень неуютно.
— Не знаю, вроде бы там все вполне нормально...
— Впрочем, я не знаю, не могу судить... — сжалился вдруг надо мной мой собеседник, — Я ведь там не был, а говорю, что люди говорят. Может быть, все это слухи...
— Зато про наших "ревнителей" уж никто не скажет, что они совращают народ! — подхватил вдруг Николай.
— Да, уж у них все чисто, все основано на традициях, на наших национальных корнях!
Я встрепенулся.
— Ревнители? А кто такие ревнители? — спросил я.
— А, это их "конкуренты"... Есть такая общественная организация... Правда, Евангелия они почти совсем не читают — но зато занимаются возрождением русских национальных традиций и "святой Руси". Они у нас в городке развернули довольно активную деятельность. Свои конференции, симпозиумы проводят... Вот как раз скоро планируется одна такая конференция... Видали, наверное — афиши по всему городу расклеены... "Возрождение русской культуры и национальных традиций". Вот у них-то, пожалуй, со всех сторон все чисто.
— Чисто, но в то же время и скучно, — отозвался третий собеседник, которого звали, кажется, Алексей.
— Да уж, пожалуй, — согласился Николай.
— Ой, я, кажется, знаю, о какой конференции вы говорите! — воскликнул я, — Я тоже видел объявление!
— И не мудрено, — согласился Николай, — я бы хотел, чтобы мне показали в нашем городе, кто их не видел...
— Это ведь в конце декабря, перед самым Новым годом?..
— Да, она так и называется — "декабрьские чтения".
— А как бы можно поподробнее узнать их программу?..
— Да Вы сходите к ним в это их общество, — подхватил Алексей, — Они там Вам все и объяснят...
— В их общество?.. Это где же?
— В Северном районе знаете, есть сквер? Вот там, в "желтом доме".
— В "желтом доме"?!.. — удивился я, — Что  за странное название?!..
— Совершенно ничего странного, — начал объяснять Алексей, — Многие почему-то думают, что здесь есть какой-то намек или подвох. А никакого абсолютно намека и подвоха здесь нет. Просто когда они ремонтировали дом, не хватило белой краски. Ну и решили выкрасить дом снаружи в желтый цвет. В этом есть даже некоторое следование традициям — многие официальные здания раньше так красили. Ну а народ ведь у нас знаете какой — только и ищут, к чему привязаться. У кого-то слетело с языка, так и пошло — "желтый дом, желтый дом"... Уж теперь они, наверно, и сами не рады. Ну ничего — освоились, сидят там, работают... Даже конференции у себя проводят — эта тоже будет прямо там.
— Где это, где?.. — оживленно спрашивал я.
— Да Вы что — никак и вправду решили пойти?..
— Я последнее время начал этими вопросами интересоваться, — сказал я, — И хотел бы сам во всем разобраться...
— Ну что ж, если так, сходите, — заметил Николай, — Только предупреждаю, что будет скучно.
— Сходить хотя бы для того, чтобы дом посмотреть, — вмешался третий собеседник. Такой домину себе отгрохали — будь здоров! Внутри всюду зеркала, ковры, люстры — совсем как в царские времена! Это они хотят таким образом русскую культуру восстанавливать. Мне все это доподлинно известно, поскольку я тоже участвовал в ремонте этого дома, в составе бригады — как раз, когда белой краски не хватило!
— Я и независимо от этого хотел бы сходить, — сказал я, — Мне все это очень интересно.
Я, конечно, помнил предупреждение Иры "никогда не говорить о таких людях и не ходить на такие собрания" — но решил, что она тогда просто понервничала, и что на самом деле ничто не мешает мне пойти.
— Да, конечно, —  вздохнул Николай, — в нашем городе происходит так мало интересного, что невольно ищешь любых новых впечатлений и происшествий, лишь бы не скучать! Этак того и гляди, и я пойду!
— И я бы сходил, — подхватил Алексей, — Нужно быть в курсе текущих событий.
Все это время, пока мы говорили, в противоположном конце вагончика шипела сковорода. Наконец, хозяйка закончила, вышла на минуту из вагончика и ударила в какой-то гонг. Скоро в комнату вошли еще двое рабочих. Мы все помолились перед иконой и сели ужинать. Пища была самая простая — жареная картошка и рыба, компот, черный хлеб. За трапезой, в основном, ели молча, лишь изредка переговариваясь и подвигая друг другу то, кто в чем имел нужду. Несмотря на скромность трапезы, она оставила во мне чрезвычайно благоприятное впечатление — мне казалось, что все было очень вкусно.
После этого снова помолились и стали расходиться.
— Пойду в мастерскую, — сказал Николай.
— А мы пойдем отопление в храме делать, — сказал второй собеседник, и они вместе с Алексеем ушли.
Ушли и двое рабочих куда-то по своим делам.
Напоследок Николай обернулся ко мне.
— Ну так ты приходи, — сказал он, — Дорогу теперь знаешь. Посидим здесь, поговорим вечером — может быть, и дело найдем.
Я, смутившись, поблагодарил. 
— Ну, и я пойду теперь просфоры делать, — сказала хозяйка, выходя вслед за нами.
Мы все вышли из вагончика и прикрыли за собой дверь. После этого они пошли куда-то к другим вагончиками — а я по дорожке через двор к калитке. Скоро я уже снова был на нашей главной площади. Весь этот вечер, весь этот разговор в хозяйственном вагончике оставили во мне чрезвычайно доброе впечатление. Возвращаясь через город к своему дому, я думал о том, что был бы не прочь прийти сюда еще раз.



V.

Так развивались мои впечатления в те месяцы. Я с интересом и живо ко всему приглядывался. Новая, до того неизвестная мне область, связанная с верой, Церковью, постепенно открывалась мне. Я пока еще не различал деталей, не улавливал различий между этими впечатлениями — несмотря на некоторые уже долетавшие до меня намеки, все это — храм, братство, еще неизвестные мне тогда ревнители — представлялись мне тогда единым целым. Я с интересом вникал в эту область, пытался в ней разобраться. Новое, более глубокое и детальное понимание пришло потом.
Из впечатлений того времени я хотел бы вспомнить еще один разговор с Ирой. Я зашел к ней тогда же — в начале декабря. Посидев, как обычно, на кухне вместе с ее родителями, я потом узнал, что она дома и решил подняться к ней. 
Она, как обычно, сидела на своей постели что-то читала. Когда я вошел, она отложила книгу и подняла на меня глаза.
— Здравствуйте, Андрей Петрович. Я Вам очень рада. 
— Вот, решил тебя навестить. А то ведь мы, пожалуй, уже недели три не встречались. Конечно, я хожу на беседы, так что теперь у меня почти все время занято — но вот, из-за этого не удавалось с тобой увидеться и поговорить.
Она оживилась.
— Да, я знаю,  Вы теперь ходите. Ну и как Ваши впечатления?
— Это замечательно, Ира! — воскликнул я, — Как я тебе сказал, я раньше нигде такого не встречал! Правда, я хожу туда совсем недавно, и за такое короткое время еще во всем не разобрался... Пожалуй, у меня в последнее время возникли некоторые вопросы... Но я уверен, что со временем все это само разрешится!
— Ну вот и отлично! — весело сказала она, — А пока будем жить, и веровать во Христа, и служить Богу и людям! Он сам и укажет нам правильный путь. Как, Вы чувствуете, что жизнь Ваша изменилась с тех пор, как Вы пришли к вере?
— Еще бы! — воскликнул я, — Это как ночь и день! Я будто заново родился! У меня теперь в жизни есть смысл и  цель! Я не знаю, что со мной бы иначе было!
— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно улыбнулась она, — Я помню, Андрей Петрович, что Вы хотели почаще заходить в храм?
— Да, Ира, хочу, и я заходил. Мне там было очень хорошо. Правда, я пока ничего этого не знаю...
— Я тоже иногда люблю туда заходить, — задумчиво сказала Ира, — А наши братья и сестры почему-то не любят... Мне это кажется так странно, я их в этом не понимаю...
Она смущенно замолчала, какая-то тревога пробежала по ее лицу.
— А, ладно, не будем об этом говорить!.. — весело сказала она, — Не хочется во всем этом разбираться! Давайте лучше поговорим о Вас, Андрей Петрович — чем Вы сейчас еще увлекаетесь, чем любите заниматься?
— Да все тем же, Ира! — воскликнул я, — Мои интересы с тех пор не изменились! Сижу у себя дома, разные книжки читаю.
— И еще любите ходить по полям, смотреть на цветы и слушать птиц! — подхватила она.
— Да, люблю, — рассмеялся я, Это во мне еще тоже с тех времен. Но только сейчас зима, птиц и цветов нет, и поэтому мне приходится, в основном, дома сидеть. Слушай, Ира (вспомнил вдруг я). Меня волнуют твои родители — Игорь и Вера. Они ведь неверующие?
Лицо Иры вдруг сделалось мрачным. 
— К сожалению, да.
— Я все думаю — почему так получилось? Вроде, культурные, интеллигентные люди... И дочка у них так искренне пришла к вере... И теперь обо всем этом где угодно так легко можно услышать... Может быть, мне поговорить с ними на эту тему, попытаться их как-то в эту сторону "повернуть"?
Ира умоляюще сложила на груди руки.
— Я Вас очень прошу, Андрей Петрович, не надо! — сказала она, — Это не будет иметь ровно никакого действия. Я уже с ними столько говорила — но они не слышат, не понимают.
— Это, может быть, потому, что ты их дочь, — сделал предположение я, — Поэтому они некоторые вещи от тебя и не воспринимают. А я, как человек нейтральный, посторонний,,. как раз и мог бы эти темы поднять — и может быть, что-то из этого и вышло бы...
— Не знаю... — неуверенно сказала она, — Мне кажется, что здесь в другом дело... Видите ли, есть люди, которые почему-то этого не понимают, которым это не дано...
— Как можно так говорить, Ира!.. — ведь это близкие тебе люди!..
Она грустно пожала плечами.
— Что же делать — это с родственными отношениями не связано! Мало ли почему человек может оказаться глухим к Истине... Образ мыслей, воспитание, какие-то неосознанные им самим качества характера... И тогда говори, не говори, будь он даже самым близким — а он не слышит...
— Как это страшно!.. — задумчиво воскликнул я, — Жить рядом с близким человеком, заботиться о нем, любить его — и в то же время знать, что все это лишь временно, лишь здесь, на земле — а в Вечности вы можете оказаться с ним в разных местах!.. Видеть, что он не стремится к истине, что душа его повернута в другую сторону — и потому все, что здесь, на земле, оказывается, по существу, бессмысленным!..
Ира понимающе кивнула.
— Вот в том-то и дело... Я, конечно, до конца не понимаю, почему они такие нечуткие — может быть, дело в их воспитании (в то время так воспитывали), или в какой-то интеллигентской самоуверенности, или еще в чем-то другом... Может быть, дело в том, что каждый идет к Богу своими путями, и у каждого свои сроки — и пока, может быть, просто их время еще не пришло, им Бог еще не открыл...
— Да, да! — оживленно подхватил я, — Просто еще не их время, у них все еще впереди!..
— Вот поэтому, — грустно закончила Ира, — я и не советую Вам торопиться и какие-то специальные усилия прилагать. Нет, Вы, конечно, сами смотрите, и когда-нибудь при случае можно с ними на эти темы и поговорить... Но я боюсь за обстановку в семье — она и так уже достаточно напряженная... Понимаете, они ведь знают, что я Вас на эти занятия привела, и что мы вместе туда ходим — и поэтому будут думать, что мы с Вами заодно. Так что я прошу Вас быть достаточно осторожным.
Я помолчал, обдумывая ее слова.
— Ладно, давайте больше не будем на эти темы с Вами говорить, — сказала вдруг она, — Давайте лучше говорить о нашей христианской жизни, о нашем будущем! Вот мне почему-то, несмотря на то, что у братьев такое странное отношение к этому вопросу, особенно хочется ходить в храм! Я бы хотела, чтобы меня и венчали там, когда время придет, и отпели бы там в свое время. Слушайте, а давайте вместе с Вами туда пойдем, — предложила вдруг она, — Вы будете там детишек учить, я — свечами торговать! Вот и будет у нас с Вами доброе, настоящее дело!
— Чему же я там смог бы их учить? — смущенно заметил я.
— Ну уж, не прибедняйтесь! Вы ведь прекрасно наставляли меня — и по музыке, и по математике, и по литературе — еще там, в Москве. Вы что думаете — там с детьми можно говорить только о Боге?.. Дети — везде дети, им везде хорошие учителя нужны.
Я не знал, что ответить.
— Кстати, — сказала вдруг Ира, — я вот вспомнила сейчас о Москве, а я давно хотела спросить Вас — Вы не жалеете, что оттуда уехали? Вам нравится жить здесь, в этом городке? Все-таки там ведь — столько интересного, центр культуры, а здесь такое захолустье...
— Понимаешь, Ира, — задумчиво ответил я, — Признаюсь, что сначала, особенно в первый год, мне здесь было немного скучновато... Действительно, никакой серьезной культурной жизни здесь нет. Встаешь просто утром, идешь гулять по полям, или, как ты говоришь, "слушать птиц" — вот и все развлечения... Но теперь — теперь совсем другое дело! С тех пор, как я пришел ко Христу, все для меня заиграло новыми красками, все обрело новый смысл! Я теперь готов жить где угодно, не обращая внимания на место. Если в сердце есть вера — то новые глубину и смысл обретает даже жизнь в этом захолустном городке!
— Да, да, Вы правы! — оживленно подхватила Ира, — Это то, что действительно способно решить все проблемы, действительно наполнить смыслом жизнь. Какая все-таки это удивительная вещь! Какое это чудо, что существует христианская вера!..
— Да, Ира, да! — серьезно ответил я. Больше я не стал ничего говорить, потому что чувства переполняли меня, и, кроме того, я чувствовал, что мы друг друга понимали.
Мы с ней некоторое время помолчали. Ира серьезно смотрела на меня. Вдруг она взглянула на часы.
— Ой, извините меня, Андрей Петрович! — вдруг, спохватившись, воскликнула она, — Мне сейчас надо идти, я должна встретиться с одним человеком. Я и так чуть не опоздала! Я была очень рада, что Вы зашли, нам с Вами еще очень много есть о чем переговорить. Мы и будем еще говорить — здесь же, но только в другой раз — или там, на занятиях...
С этими словами она вдруг вскочила и быстро мимо меня выбежала из комнаты. Мне ничего не оставалось, как начать спускаться вслед за ней. Но, когда я спустился на первый этаж, ее уже не было в прихожей. Снова зайдя в большую комнату, я провел некоторое время с Игорем и с Верой, и потом, попрощавшись с ними, тоже отправился домой.
Приведу уж напоследок и этот эпизод. Я делаю это не потому что люблю подглядывать или вмешиваться в чужие отношения, а потому, что он тоже имеет некоторое отношение к этой истории. Когда я уже шел по дорожке от их дома к калитке, я заметил в сумерках у стены две фигуры. Это была Ира — и еще какой-то молодой человек. Со спины я сразу мог его различить — но он что-то заговорил, и я его узнал. Это был совсем еще молодой паренек, Ирин друг, или, вернее, бывший одноклассник. Я и раньше его иногда здесь видел — мы с ним у них в гостях, или же я сталкивался с ним во дворе, гуляющим перед их домом. После школы он, кажется, поступил в сельскохозяйственный институт на другом конце города — но по-прежнему часто появлялся здесь.
В этот раз он что-то горячо и негромко ей говорил. Ира задумчиво слушала, опустив голову. Когда он кончил, она подняла голову и серьезно, с глубоким чувством сказала:
— Игорь, я понимаю, но я… не могу… Моя жизнь посвящена... другому.  Если ты хочешь со мной встречаться, если ты хочешь, чтобы мы остались друзьями — ты должен быть…  с нами.
Вот и все, больше я ничего не успел услышать. Не желая быть свидетелем их разговора, я скорей  прошел к калитке. Но этот случайно услышанный отрывок разговора заставил меня  о многом  задуматься...
__ __ __



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


I.

Вспоминая эти дни, я почему-то в первую очередь вспоминаю тот день рождения Иры. Тот странный день рождения, на котором ее самой не было. Объясняла она это некоторыми "идейными" мотивами. Вот как она изложила мне это через несколько дней, когда я все-таки спросил ее, почему она не пришла на собственный день рождения. 
— Понимаете, Андрей Петрович, я устала от всех этих условностей, — грустно и устало сказала она, — Все эти дни рождений, праздники, чествования!.. По-моему, это все устраивают люди, которые слишком "носятся с самими собой". Там всегда в центре стоит какой-то человек. А я не хочу быть в центре! После того, как я выбрала свой жизненный путь, я хочу быть как можно более незаметной, только служить Богу и делать добро людям. А они следуют этим условностям, и меня все время во все это вовлекают.
— Но, Ира, нужно признать, что они этого не поняли, — осторожно сказал я, — Они были только смущены и удивлены. Вот, теперь будут говорить, что христиане — это какой-то странный народ, что они чуждаются нормальных людей и не участвуют даже в праздниках! Объясни мне, кому это нужно?..
Она грустно посмотрела на меня.
— Извините, Андрей Петрович, — сказала она, —  но я иначе не могла. Как представила себе все эти лица, собирающиеся, в основном, только ради греха, все эти поздравления — так мне тошно стало. Я не хочу быть в центре такого празднества. Кто я, чтобы меня особенно чествовать? Разве я уже совершила какой-то подвиг, стала святой?.. Я еще только недавно пришла ко Христу, я еще совсем плохая христианка... Вот другое дело, если бы почести воздавались настоящей святой! Я поэтому особенно люблю такой праздник, как именины. Там ведь не сам человек стоит в центре, а какой-нибудь святой, или мученик, который действительно достиг святости, или даже своей кровью засвидетельствовал верность Христу! Вот я бы с большим удовольствием собрала гостей на день мученицы Ирины. Только не этих гостей — эти все равно ничего не поймут — а других, т.е. людей, мне духовно близких.
— Но, Ира, — снова возразил я, — В этом многие тебя не поймут. Особенно неверующие, особенно такие, которые тебя любят и хорошо к тебе относятся. Им тоже нужно как-то проявить свою любовь к тебе. А если ты совершенно отгородишься от них в кругу верующих, то они могут почувствовать, что между вами и ими стоит какая-то стена, и этот круг станет им враждебен!
— Ах, я не знаю! — в некотором смущении воскликнула она, — Может быть, Вы и правы! Я слышала, что настоящий, зрелый христианин и должен так поступать — не отгораживаться от людей, встречаться со всеми и в любых ситуациях, чтобы создавать как можно больше ситуаций, в которых он мог бы проявить свою веру. Но ведь я еще не настоящая! (воскликнула она) Я еще всего лишь три года, как пришла к вере. И я... не могу. Я чувствую, что должна еще от всего этого освободиться, оторваться... Меня отталкивает вся эта "жизнь мирская"! Поэтому я провела тот вечер среди сестер. Мы там молились, читали Евангелие — и я ни слова не сказала никому о том, что у меня сегодня день рождения.
— Ну что же, Ира, воля твоя, — огорченно сказал я, — Только имей в виду, что ты действительно их всех смутила и напугала. Они тебя чуть ли не до последней минуты ждали. Воля твоя — но мне кажется, ты не права.
Тут она, чувствуя, быть может, некоторые угрызения совести, стала расспрашивать, а что же произошло на ее собственном дне рождения. Я, насколько мог, начал объяснять. Но дело не в том. Лучше я сам здесь опишу это неудавшееся день рождения, и тот разговор, который произошел за столом.

Меня пригласил на праздник Игорь. Я выразил удивление, почему Ира не пригласила меня сама.
— Да она что-то чудит, — ответил он, —  Сначала сказала, что вообще не хочет никого приглашать, потом — что задержится. Ну да ничего — мы вместе посидим, хорошо проведем вечер. А она никуда не денется — придет.
.На следующий вечер все были в сборе. Было человек десять — все больше знакомые Игоря и Веры, но некоторые и из знакомых Иры, которые, видимо, знали, что у нее сегодня день рождения. Был и Игорек, которого я видел недавно вместе с ней у стены ее дома. Но самой именинницы не было. Место ее во главе стола пустовало. Игорь как-то объяснил это недоразумение, и гости остались.
Все сидели за столом, возглавляемым ее родителями, и ждали появления именинницы. Игорь передал всем ее пожелание начинать праздновать без нее. Гости, следуя примеру родителей, начали поднимать тосты — но в отсутствие именинницы это выглядело как-то странно.
— Это, наверное, связано с ее новыми увлечениями, — сказала какая-то дама, — У них там, говорят, даже свой день рождения праздновать нельзя.
— Где это — там? — спросил кто-то из гостей.
— В той организации, куда она вступила, — охотно объяснила дама, — Какое-то христианское братство. У них там такие правила, такие строгие правила, что, говорят, человеку нельзя даже жить своей личной жизнью.
Игорек, который, очевидно, был влюблен в Иру, неловко заерзал на стуле.
— Никогда Ира такого не говорила! — воскликнул ее отец, — Да, конечно, они ко всему подходят очень ответственно и строго, но ни в чем не ограничивают своих членов!
— Тогда почему же ее с нами нет?
— Сама не захотела!
— Вот-вот! Сама, наверное, сидит сейчас среди своих христианских братьев — а мы тут без нее ее день рождения празднуем!
— Может быть, она еще придет!.. — сказал кто-то.
— А мы здесь будем пока вести милую светскую беседу.
— Но если так... то это опасно, —  сказала еще одна дама, — Это же... разрушает устои... На чем же тогда мир будет стоять?!..
Отец Иры только пожал плечами.
— Но молодежь же должна чем-то увлекаться! — сказал кто-то, — У них должны быть свои клубы, братства...
— Только не такие! Здесь у них принята полная "игра без правил"!
— Почему же?.. Я слышал, что они и за больными и стариками ухаживают, и сами дружно и интересно проводят время...
— И ни с какими правилами и законами общества не считаются!  Это у них какое-то "государство в государстве"!
— Хорошо, а какая же альтернатива?
— Вы про какую же альтернативу говорите — тоже связанную с возрождением духовности?
— Ну, хотя бы.
— Очень простая — тихо, сдержанно возвращаться к истокам, к нашей традиционной духовной культуре.
— Это, интересно, как же?
— Сейчас все об этом говорят. Слышали, наверно – весь город обсуждает это. Посмотрите хотя бы газеты, передачи по местному телевидению. Скоро планируется конференция, уже в декабре. Так что люди не спят, а над этим работают. Каждый может подключиться к этому процессу.
— Хорошо, — вмешался какой-то внушительный мужчина, —  но посмотрите, как в действительности это происходит!  Вот взять, хотя бы, эту их планируемую конференцию. Приходит мне письмо: «Уважаемый директор шарикоподшипникового завода!" (Я и не знал, что родители Иры водят знакомство со столь высокопоставленными лицами!) Вроде бы все честь по чести — обращение, фамилия, имя, отчество. "Приглашаем Вас принять участие в конференции, посвященной вопросам возрождения традиционно русской духовности". Вроде бы, все нормально. А мне прямо не хочется держать в руках это письмо, у меня прямо слезы текут! Ну почему все обращаются ко мне только по должности?! Почему все называют меня "Тугоухов Сергей Александрович", и никто — просто "Сергей"?!.. Думал вот — хоть тут возрождение культуры, духовности, хоть тут душа отдохнет — так нет! Даже наоборот — именно им-то особенно и важна моя должность! Потому что я знаю этих людей — им вообще не интересен никакой конкретный человек, им важно только "возрождение России". А раз так, то они и идут "по должностям" — президент, мэр города, директор завода... Им нет никакого дела до моей бессмертной души! Я для них не человек — а просто общественная функция! И они хотят, чтобы я теперь функционировал в их "системе" — так, как они считают правильным, так, как им это нужно! А я так не хочу! — со слезами на глазах продолжал директор, — Я хоть в вере и не понимаю ни бельмеса, так сказать, "ни бум-бум" — но я знаю, что у меня тоже есть душа, и она, между прочим, иногда болит и ноет!.. И я бы так хотел получить другое письмо — или, к примеру, чтобы мне кто-то по-дружески сказал: "Так и так, мол, Сергей, приходи сегодня вечерком, там мы попьем чай и поговорим о духовных вопросах" — и чтобы все люди были самые простые и близкие, и чтобы все меня называли только Сергеем, и никто — Тугоуховым Сергеем Александровичем!..  Вот чего на самом деле жаждет душа моя!..
Он вдруг уронил голову на руки и заплакал.
— Успокойтесь, Сергей!
— Мы Вас любим!
— Мы Вас только так будем называть!.. — донеслось с разных концов стола.
— Сергей Александрович прав, — взял слово другой серьезный мужчина, — Эти люди действительно ведут себя несколько странно. Взять хотя бы эту историю с обучением детей. Вы ведь знаете, что у нас некоторое время назад хотели ввести преподавание Православия во всех школах. Ну, вы, конечно, знаете, что из этого вышло... Но сама идея — посмотрите, какой размах и какие планы!.. Мы хотим вновь привести население этой страны ко Христу. Но средств и умений для этого у нас нет — здесь нужна долгая, скрупулезная работа с каждой вот этой конкретной, заблуждающейся и мечущейся человеческой душой. А значит — пойдем "обходным путем"! Сделаем вид, что все осталось по-прежнему, что ничто не изменилось за эти 70 или 80 лет — и попробуем устроить так, чтобы каждый человек уже входил в жизнь с этими, заранее и предусмотрительно вложенными в него знаниями! Вроде бы как хитро и умно — а все же кое-чего не предусмотрели! Во-первых, даже если это и осуществится — то осуществится лишь в будущем, так сказать, "с отставанием на одно поколение". А как же те люди, которые живут сейчас — им что же, так уж безвозвратно и окончательно погибать?.. Во-вторых, и с осуществлением вышли большие проблемы. Задумать-то задумали — а где взять людей?.. Не родились у нас, и неоткуда им возникнуть — те, кто мог бы этих детей научить! Потому и происходит это лишь  в отдельных местах, там, где это действительно Бог дал — а сами планы оказались на воде вилами писаны! Вот и делай заключение о характере этих людей — у них поезд всегда бежит впереди паровоза, они смотрят на прошлое, пытаются возродить это в будущем, а в настоящем у них для этого нет никаких реальных условий!
— Это же ясно! — воскликнул еще кто-то, стараясь щегольнуть своими знаниями в этой необычной области, — С самого начала было ясно, что обучать детей вере надо не иначе, как в обстановке церковно-приходских школ! Тогда и насилия никакого, и дети будут разбираться в том, ради чего они туда сами пришли! Только и здесь у этих людей вышла маленькая "неувязочка"! Я, конечно, говорю не о нашем городке — от нашего собора и его священника, пожалуй, никакой воскресной школы не дождешься — а обо всей стране, и особенно о столице. Мы ведь тут, хотя и сидим в нашем захолустье, но прекрасно осведомлены о том, что делается во всем мире, и особенно о событиях духовной и культурной жизни! Так вот, следуя своему обычному желанию восстановить все, как было 100-150 лет назад, они решили обучать детей вере, минуя родителей. В результате и дети с родителями перессорились, из-за разницы в убеждениях, и большинство из них, в конце концов, так и не стали верующими людьми, из-за плохого образования, и сами школы, в конце концов, распались, поскольку основаны были на иллюзии! В самом деле, возможно ли сейчас учить детей по дореволюционным учебникам и вырезать с ними из бумаги ангелочков — видимо, наше время требует чего-то другого! Слава богу, сейчас появляются школы, основанные самими родителями, в которых они учат детей английскому языку и работать на компьютере!
Так гости один за другим "прошлись по косточкам" этих неизвестных мне людей, которые, очевидно, стремились к возрождению культуры и духовности, но какими-то не теми средствами.
— Кстати, если Сергей испытывает дефицит живого человеческого общения, — сказал еще кто-то из гостей, — то, я думаю, ему можно кое-что посоветовать. Правда, благодаря этому мы сегодня справляем день рождения без нашей дорогой именинницы — но именно это свидетельствует, что там общение более глубокое и полноценное, чем в нашем кругу.
— Как — опять "братья"?!.. — воскликнула та же дама.
— А почему бы и нет? — спокойно ответил собеседник, — Отметив их недостатки, можно отметить и хорошие черты. Вот, я уверен, что нашего дорогого Сергея там будут называть только Сергеем. Что никто там и не вспомнит о том, что он директор завода. Что его там как минимум раз в неделю будут приглашать на вечерний чай, где, сверх того, будет происходить и обсуждение духовных вопросов.
Несчастный директор с надеждой и удивлением прислушался.
— Правда, тут о них прозвучало много резкого — но правда и то, что они действительно заботятся друг о друге. У них есть отделения в других городах, так что все это представляет собой некоторую "систему". Те, кто приобщаются к ней, свидетельствуют, что их жизнь сильно изменилась, что она действительно стала лучше, что они, в сущности,  только после этого и начали по-настоящему жить. Мне кажется, что все это свидетельства, к которым вполне можно серьезно прислушаться...
— Да Вы, наверное, сами какой-то... тайный брат! — воскликнула какая-то женщина.
— Не думаю... — возразил собеседник, — Но я, по крайней мере, знаю некоторых людей из этого круга, и их свидетельства меня, честно говоря, довольно сильно впечатляют...
— Я тоже не смог бы сказать о них ничего плохого, — вступил в разговор совсем молодой человек. Это был тот самый Игорек, который ухаживал за Ирой и которого я видел говорящим с ней у стены ее дома. — Я знаю Иру несколько лет, и уверен, что она в жизни не выбрала бы ничего плохого. Я, правда, сам там еще не был, но я пойду, потому что... — он вдруг опустил голову и не договорил.
— Мнения разделились! — сказал кто-то из взрослых гостей, — Кто-то за "братьев", а кто-то за "ревнителей".
— Я вообще ни за тех, ни за других, — сказал Игорь, мой друг и отец Иры, — Я не понимаю, из-за чего здесь все так сосредоточились на этих вопросах. По мне — так у меня есть мой дом, работа, дочь, жена, мой спортзал и мои шахматы — и с меня этого достаточно. Не хочу во всем этом разбираться.
Он улыбнулся, как бы приглашая всех присутствующих последовать его примеру.
— А мне интересно! — возразил кто-то из его друзей, — Все-таки согласитесь, что жизнь у нас здесь довольно неинтересная, скучная. А здесь все-таки — какое-то движение общественной жизни, мысли!..
— Так кто же все-таки такие "братья"? — спросил другой гость.
— Какое-то общество взаимопомощи, где, кроме всего прочего, изучаются вопросы веры, — ответил его собеседник.
— Да ну, наверняка какая-нибудь секта!.. — воскликнул его сосед.
  На этом разговор на "духовные темы" закончился. После этого говорили, в основном, о более "земных" вещах. Ира так и не пришла. Гости, пообщавшись и поужинав, через некоторое время  разошлись. Пошел в свой домик и я.
В целом, этот вечер, прошедший без участия именинницы, оставил во мне странное впечатление. У меня было явное чувство, что Ире все-таки лучше было бы быть с нами. Впрочем, кое-что я почерпнул и из него. Я убедился, что люди в нашем городке довольно неплохо разбираются в некоторых духовных вопросах, что эти вопросы, недавно проникнув в нашу жизнь,  действительно затронули жизнь многих. Впрочем, большинство сидящих за столом, видимо, были из "нейтральных", т.е. не принадлежавших ни к одному из этих двух лагерей — и это тоже было одной из существенных черт нашей жизни. Люди были лишь неплохо осведомлены, но действительно приобщались к этим проблемам, так сказать, "бросались в самое пекло" лишь немногие — к таковым принадлежали, в частности, мы с Ирой. Впрочем, насчет состава гостей в тот вечер не знаю — может быть, и был за столом кто-то еще из теперешних или прежних "братьев" или "ревнителей" — во всяком случае, в разговоре это никак не проявлялось.
Уходя, я пообещал моим друзьям Игорю и Вере, что постараюсь встретиться с Ирой и поговорить с ней. В самом деле, ее неожиданные выходки и поступки могли сильно смутить ее родителей и нарушить мир в семье.  Скоро, вернувшись к себе домой, я заснул.


II.

Продолжаю мою историю. Назавтра я снова решил скоротать время на работе. Придя туда, я застал всех сотрудников необычно возбужденными.
— Что случилось? — спросил я одного знакомого, пробегавшего мимо меня с вытаращенными глазами.
— Нашу контору переименовывают!.. — только и воскликнул он и пробежал дальше.
Я хотел что-то еще спросить — но его уже и след простыл.
Я вошел в нашу рабочую комнату, где мы обычно коротали время с Аркадием. Он преспокойно сидел за столом и читал какую-то книгу.
— Здесь какой-то переполох, — сказал я, — Все сотрудники куда-то бегут...
Он повернулся ко мне и, как обычно, заложил ногу за ногу.
— Ничего удивительного, — тоже как обычно, совершенно спокойно начал разглагольствовать он, — Просто сегодня, наконец, произошло то, что должно было произойти. Наши "ревнительницы благочестия", наконец, добились своего, и наша контора теперь, похоже, будет называться православной. — Но какой в этом смысл?!.. — сразу воскликнул я.
— А это ты лучше у них спроси, — так же преспокойно продолжал он, — Я в этом небольшой специалист... Но одно знаю точно — они ходили к директору, ездили даже к нашему епископу — и они, в конце концов, приняли их предложение.
Я устало вздохнул и сел на свой стул.
— Час от часу не легче!.. И в чем же, как ты думаешь, это будет выражаться?
— А я почем знаю! — пожал плечами он, — Держу пари, что и они сами этого толком не понимают. Не может же быть, что они, в самом деле, заставят всех нас молиться по утрам, повесят над всеми столами иконы! Скорее всего, все ограничится "переменой вывески" — и дело с концом!..
Я с удивлением смотрел перед собой в стену.
— С ума сойти!.. — наконец, потрясенно воскликнул я.
Он снова спокойно пожал плечами.
— Что ты меня-то об этом спрашиваешь?.. Пойди лучше, поговори об этом с сотрудниками, ее саму спроси...
Я согласился с его мыслью и вышел из комнаты. 
В большой комнате в это время собралось уже довольно много народу. Главное место между ними занимала, конечно же, наша Ольга Сергеевна. Она стояла у стола с поднятой рукой, видимо, желая что-то сказать, а в другой руке держала какую-то табличку.
— Ну и что? — наконец, произнесла она, как бы успокаивая сотрудников, — Какая разница, как будет называться? Был обычный, мирской институт мелиорации, теперь будет православный — только и делов-то!
Сотрудники разом закричали.
— Это что же — теперь вы всех нас будете заставлять ходить в храм?!.. — раздался знакомый голос, — А тех, кто не захочет, с работы выгоните?..
— Будете заставлять нас соблюдать пост, чтобы мы стали тощие, как жерди? — воскликнул другой сотрудник.
— Спокойно, спокойно! — восклицала она, стремясь восстановить порядок, — Ну зачем такие суровые предположения?!.. Все будет гораздо проще — просто мы все будем знать, что участвуем в великом и важном деле — воссоздании Святой Руси, и нас всех это будет наполнять уверенностью и радостью! Мы будем знать, что связаны с нашей историей, глубокими и древними духовными традициями!..
— Как же я буду чувствовать с ними связь, если я их не знаю?!.. Как же я буду восстанавливать эту "святую Русь", если я ее никогда не видел?!.. — плача, продолжал восклицать тот же сотрудник.
— А вот для этого все это и нужно, чтобы узнать, — "оседлала" свою любимую мысль Ольга Сергеевна, — Станем православными и будем понемногу приобщаться. Нужно же когда-то становиться настоящими людьми и гражданами!
Все сотрудники взвыли.
— Но у нас же здесь научная организация! — выкрикнул кто-то, — Мы же здесь для этого собрались! Для чего же вводить другие, посторонние идеи и цели?..
— Подлинная наука никогда не противоречила подлинной вере! — гордо ответила Ольга Сергеевна, — Наоборот, именно на основании веры она обретает свой подлинный смысл. Будем заниматься все тем же, но как православные люди!
— «Православная мелиорация»... — иронически вздохнул кто-то, —  Что ж, неплохо звучит…
— Действительно, что ж плохого?.. Между прочим, — продолжала она, — вот мы здесь это обсуждаем — а ведь на самом деле совершенно напрасно! Епископ уже благословил, директор уже решил — какие еще могут быть вопросы?.. Вот, даже табличка уже готова. Так что кричи не кричи, а, как говорится, делу уже не поможешь...
Она высоко подняла над головой табличку. Некоторое время сотрудники ее рассматривали.
— "ВПИМСХ" — это что же такое?.. — сказал, наконец, один из них.
— Воробьевский православный Институт мелиорации и сельского хозяйства, — гордо ответила она.
— А раньше мы как назывались?..
— Раньше мы вообще никак не назывались... Зато теперь у нас будет новое название, духовное...
Сотрудник взялся руками за голову и заскрежетал зубами.
— Что Вы скрежещете? — спросила Ольга Сергеевна, — Вы русский или не русский? А если русский, то должны понимать.
Все сотрудники забегали по комнате и начали лезть на стенку.
— Андрей, — вдруг сказала мне Ольга Сергеевна, — Вот молоток и гвозди, я сама приготовила. Пойдемте, Вы мне поможете прибить. Они ничего не понимают, потому что они бездуховные. Вы один здесь, кажется, человек верующий, поэтому можете понимать.
Я был настолько потрясен, что не нашелся, что ответить. Взяв молоток и гвозди и оставив всех сотрудников в полном смятении, мы пошли вниз приколачивать табличку.

Когда я вновь вошел в рабочую комнату, Аркадий по-прежнему сидел за рабочим столом.
— Все, переименовали, — обреченно сказал я.
Он спокойно глядел на меня.
— Что ж, этого и следовало ожидать.
— Главное, меня же заставили приколачивать табличку! — пожаловался я.
— Ты сам виноват, — неожиданно заметил он, — У тебя все, о чем ты думаешь, на лице написано. Вид из себя весь такой духовный-духовный... Вот она тебя, видно, и приметила. Сразу взяла к себе в "союзники".
 — Но все-таки как у них это вышло?.. — воскликнул я, — Слушай, ты что-то говорил про какого-то епископа — и она тоже говорила! Что это за история?
— О, это очень интересная история! — оживился мой друг, — Ты, конечно, знаешь, что наш храм существует не сам по себе, а принадлежит к Соловьевской епархии. (Я, в действительности, этого не знал — вернее, никогда над этим не задумывался!) Соловьевск — это центр нашей области, ближайший к нам большой город, в 50 километрах отсюда. Так вот, управляет нашей епархией епископ, надо сказать... довольно своеобразный. Он, в некотором роде... писатель. Да, — оживился он, — ты, может быть, и читал какие-нибудь его романы!.. Вот, к примеру, этот. (Он показал на книгу, лежащую перед ним на столе) Очень интересная вещица, "Тайна сто девяносто восьмого дня" называется...
Я с удивлением повертел в руках книгу.
— Нет, никогда не читал...
— Ты прочти, когда будет время. Я специально ее здесь, в комнате оставлю. Познакомишься с творчеством современных епископов...
— Я никогда не знал, что епископы занимаются сочинением романов... — неуверенно сказал я.
— А они, в принципе, и не должны. Но здесь вышла интересная история, — мой приятель вновь оживился, как и всегда, когда ему представлялась возможность рассказать что-нибудь "интересненькое", — Он пришел в Церковь на волне нашего церковного возрождения, в составе некоторой "передовой" группы интеллигентных верующих людей.  Лозунгом их было —  "Мы приходим в вашу Церковь, но вы позволите нам сохранить в ней свою интеллигентность, жить в ней так, как мы хотим". Одним из главных их условий было — продолжать и дальше свои интеллигентные занятия, т.е. научную деятельность и творчество. Вот и наш епископ пришел в Церковь в качестве писателя, и особенно настаивал на том, что он и дальше здесь будет писать свои повести. В то же время, благодаря своему тихому нраву и послушанию, а также определенной талантливости, дослужился до епископа и даже принял на себя управление епархией. То, что он продолжает писать эти свои повести, приводит к очень интересным результатам, — улыбнулся про себя мой приятель, — Во-первых, он ни во что не вмешивается. Ничто в жизни своей епархии его совершенно не интересует. Бесполезно обращаться к нему с каким-нибудь вопросом — только скажет "да-да, хорошо-хорошо" — и снова возвращается к своим любимым сюжетам. Во-вторых, он все на свете благословляет. Только стоит к нему прийти с мало-мальски интересным предложением, сказать ему что-то разумное — или, по крайней мере, не сказать чего-то совершенно глупого — и будьте уверены, что он вас поддержит и даст свое "добро". Это касается как раз нашей Ольги Сергеевны. Сейчас вообще очень мало людей, которые вносят какие-то предложения, чего-то хотят, к чему-то стремятся — и он, видимо, считает, что, в целях поддержки "инициативы масс" нужно всех таких людей поддерживать и благословлять. Впрочем, не знаю специфики епископского служения — может быть, к нему и правда приходят со столькими самыми разнообразными предложениями, что, чтобы никого не обидеть и не смутить, лучшая стратегия — это всех поддерживать и всем идти навстречу, а уж там дальше как бог даст... Во всяком случае, таким, как Ольга Сергеевна, рядом с ним — раздолье... А заодно, параллельно и повести появляются — не то чтобы какие-нибудь особенно выдающиеся, но довольно милые, интересные... Ты прочти как-нибудь на досуге этот роман — довольно весело и игриво...
— Ты так говоришь, — обиделся я за епископа, — как будто его в этом осуждаешь!.. Но что же плохого, если человек занимается творчеством? А может быть, у него талант? Может быть, это — его призвание? Может быть, этим он служит Богу, так же, как и своими епископскими заботами — хотя, быть может, и довольно трудно это совмещать?..
Мой приятель вздохнул.
— В каком-то смысле это так, — задумчиво ответил он, — Но здесь есть один особый момент — заботы и ответственности о людях. Понимаешь, все-таки он епископ. Все хорошо на своем месте. Если бы даже он был священник, а уж тем более мирянин — то все было бы вполне нормально. Таким людям, как говорится, сам Бог велел повести писать. А он занял в Церкви служение епископа, связанное с величайшей ответственностью о людях. Если серьезно подойти, то две эти вещи несовместимы. Он, конечно, может писать, это его право — но тогда он будет плохим епископом. Я приведу один пример, может быть, самый простой, связанный с социальным служением. Ты, конечно, знаешь, что нашу Церковь "осаждает" множество людей, в самой разной степени неблагополучных — различных бездомных, безработных, инвалидов, брошенных стариков и детей — и Церковь должна на все их ожидания хоть как-то, но отвечать. А как он сможет на все это откликнуться, как сможет вместить в себя этот океан людского неблагополучия, если ум его на самом деле занят сочинением следующей повести?.. Есть, конечно, и другие подобные ситуации. Так что, хотя он, конечно, и имеет на это право, и я даже иногда это с интересом читаю, но на самом деле в глубине души я не могу это одобрять...
Я задумчиво почесал в затылке.
— Да, не так уж сладка, оказывается, жизнь епископа...
— Вот поэтому нам нужно ее всеми силами облегчать! — живо откликнулся он, — В частности, брать на себя те задачи, которые ему не подходят по должности! Вот, например, ему нельзя писать повести — а нам можно! Вспомни, какую ты статью в нашу газету "Вести с полей" написал! Не пора ли тебе взяться за что-нибудь более серьезное?..
Я поперхнулся.
— Что ты, Аркадий!.. У меня совсем нет таланта!..
— Талант — это дело наживное! — успокоил меня он, — Главное — бумаги побольше купить, как-нибудь начать — а дальше уж само пойдет!..
Я покраснел. У меня давно уже в ящике стола лежала пачка исписанных листов, изображающих нравы моих сотрудников по работе. Поэтому я поспешно перевел разговор на другую тему.
— Слушай, Аркадий, а что это за конференция, которую намечают в конце декабря? О ней в городе все говорят.
— Это "декабрьские чтения", что ли? — спокойно спросил он, вновь демонстрируя поразительную осведомленность буквально во всем, что происходит в мире, — А ее тоже благословил наш епископ! Наши "ревнители" обратились к нему — он и одобрил их план, как, я уже сказал, он и все одобряет. Даже придал ему "общеепархиальное звучание". Так что на этих "чтениях" будут гости и из Соловьевска, и из других городов епархии... Наши "ревнители" поэтому вовсю готовятся, стараются "не ударить в грязь лицом"...
— А что там будет? — спросил я.
Он рассмеялся.
— Спроси что-нибудь полегче! По-моему, это тайна, покрытая мраком. Я, честно говоря, в их планах не разбирался. Но, впрочем, при желании в этом не так уж и сложно разобраться. Если хочешь, сходи к ним в организационный комитет — и там из первых рук сам все узнай.
— Это где же? — спросил я.
— А, разве ты там никогда не был?.. В "желтом доме".
— Ах, "желтый дом"! — воскликнул я, — Я уже слышал это странное название!..
— Ничего в нем нет странного, — спокойно объяснил Аркадий, — Это в народе за ним такое название закрепилось. И всего-то из-за того, что этот дом выкрашен желтой краской. А на самом деле внутри там никакие не сумасшедшие, а вполне респектабельные и культурные люди...
— И-и что, ты думаешь, мне стоит сходить?..
— Не знаю, — пожал он плечами, — Как сам хочешь... По-моему, небольшое удовольствие...
— Вот-вот, — продолжал восклицать я, — И я уже что-то подобное слышал!.. Но ты говоришь, что это благословил сам епископ?.. И что там будет весь город, и даже люди из других городов и из Соловьевска?..
Он некоторое время думал.
— Кстати. Вот ты спрашиваешь, что там будет интересного — а я, между прочим, могу тебе кое-что сказать. Туда, на эту конференцию ожидается визит братьев.
Я сразу обратился в слух.
— А в чем здесь соль?
— Братья и ревнители, — принялся объяснять он, — это две главные общественные силы нашего города. Как в таких случаях и водится, живут друг с другом, как кошка с собакой. Обычно ревнители не ходят на мероприятия братьев, и братья на различные собрания ревнителей — ни ногой. Но тут, видимо, происходят какие-то изменения. Ходят упорные слухи, что на это собрание ревнителей должна прийти довольно большая группа братьев, чтобы... вот цели их представляют собой большой вопрос. Некоторые уверены, что они придут специально для того, чтобы поднять полемику, устроить какую-то "заварушку" — и этим сорвать столь дорогое для ревнителей мероприятие. Но, впрочем, точно ничего никто не может сказать. Я тоже уклоняюсь от каких бы то ни было предположений. Но вот, по крайней мере, это единственный момент, который может сделать эту конференцию хоть чем-то интересной.
Я некоторое время молчал.
— С "братьями" я немного знаком... — наконец, сказал я, — но вот "ревнители"... Объясни, если можешь, в чем здесь суть...
Он принял серьезный вид и задумался.
— Ну, это я подробно тебе не смогу объяснить... Какая-то организация, занимающаяся вопросами духовного возрождения... Кто-нибудь из тех, кто игнорирует совершенно наше "сегодня", и хотят сразу перепрыгнуть из неизвестного им "вчера" в такие же неизвестное и гипотетическое "завтра"... Да что далеко ходить — наша Ольга Сергеевна ведь как раз одна из их представителей. Она как раз, если не ошибаюсь, довольно плотно помогает в этом оргкомитете.
— Ой, — испугался я, — Тогда, может быть, действительно не стоит ходить...
— Сходи, сходи, — подбодрил меня он, — Вреда-то особого не будет... Так сказать, для того, чтобы быть в курсе дела, для расширения кругозора...
— А билеты где взять?..
— Ну, уж это я не знаю, — он рассмеялся, — Я этим вопросом не занимался... Правда, я слышал, что будут распространять по организациям — так что и нам, может быть, что-нибудь перепадет... Во всяком случае, сходи к ним самим, расспроси — там все и узнаешь... Тоже будет для расширения кругозора...
Больше я в тот день от него ничего серьезного не добился.


III.

Я продолжал ходить в Братство. Основные внешние черты его жизни стали мне привычными, поэтому я сейчас бы хотел остановиться не некоторых внутренних  его чертах. Итак, меня сейчас интересует, что же это была за необычная группа людей, какие внутренние идеи и силы ее формировали. Да, несомненно, все, что я видел до сих пор, чему был свидетелем — и внимание к приходящим людям, и возможность общения, и забота о стариках — действительно имело здесь место, и, тем не менее, не это здесь было главным. В действительности дело было гораздо глубже. Да, несомненно, есть Высший Источник жизни и вообще всего, Который управляет всем, дает начало всему, и в познании Которого состоит высшее назначение человека! Это-то познание и составляло основу всей жизни Братства.  Но, к сожалению,  в человеке  эта способность нарушена, повреждена. Нужны специальные, и даже чрезвычайные усилия, чтобы восстановить эту связь с Творцом, чтобы вновь обрести единство с Тем, Кто создал весь мир и дал жизнь человеку. Множество людей в истории занимались этим и посвятили этому всю свою жизнь. Но их усилия не обрели бы подлинного успеха и завершения, если бы не был открыт людям путь спасения и обретения единства с Богом, который принес людям пришедший на Землю около 2000 лет назад Сын Божий Иисус Христос. Теперь именно через веру в Него, через внутреннее единение с Ним мы и обретаем единство с изначальным Источником жизни — Богом. И общество людей, которые стремятся к этому и трудятся над этим, по существу, и есть Церковь.
Я говорю здесь о Церкви, поскольку ту же цель, в основном, преследовало и наше Братство, которое всегда говорило о себе как о естественной части Церкви и опиралось, по-видимому, на ее древнее учение (я говорю о том, как это представлялось мне тогда, а деталей я здесь пока не буду  обсуждать). Оно стремилось к распространению учения Церкви и привлечению в нее людей. Правда, как оказалось, у них уже тогда возникли некоторые проблемы со священноначалием и местным храмом — но мы договорились, что я пока не буду казаться этих тем. Из главной же идеи и вытекали все дальнейшие следствия. Так, Церковь учит, что нужно любить не только Бога, но и ближнего — отсюда эти собрания, на которых люди знакомились, узнавали друг о друге, вместе читали Евангелие и пили чай. С этим же можно связать и слова Христа: "Пойдите, научите все народы..." Имеют, сюда, видимо, отношение и другие евангельские слова: "Не оставляйте собрания своего..." Из этого же вытекает и трогательная забота о больных и стариках, и некоторые другие черты жизни Братства. Несомненно, приходящий сюда человек находил много доброго. Замученный окружающей нездоровой и искаженной жизнью человек здесь постепенно как бы «оттаивал», приходил в себя — а потом со временем действительно благодаря этому общению обретал новую жизнь.  Соответственно складывались здесь и отношения, вся социальная среда. У человека складывалось действительное ощущение, что он прежде "был мертв — и ожил, пропадал — и нашелся", действительно обрел здесь Истину. Не удивительно поэтому, что попадавшие сюда люди это чрезвычайно ценили. У меня вообще сложилось впечатление, что люди здесь попадали в некий «земной рай», что они находили здесь все, что только может найти в этой  жизни человек. В самом деле, в нормальном случае в этой жизни человеку не так уж много надо — наличие рядом определенного круга людей, объединенный с ним высокой и чистой целью, возможность о них заботиться, развивать свои собственные интересы — и все это человек находил здесь. Общей целью было познание высшего Источника всякой правды, добра и т.д. т.е. то, выше чего невозможно себе ничто и представить. Круг же людей может быть очень небольшой, главное, чтобы в нем были разные люди — и молодые, и старики — и все это человек здесь мог найти. Поэтому, наверное, у многих со временем ослабевали и даже рвались все их прочие жизненные связи. Вот, видимо, вкратце, такова суть. Отсюда уже вытекали и все внешние особенности жизни Братства — разбиение на группы, несомненно складывающаяся "иерархия", основанная на различии между давними членами Братства и "новоначальными", важность связи с Церковью через какого-то никому не известного американского епископа  и т.д. Все служило тому, чтобы новый человек, обретая спасение и будучи уверен, что он связан с православием, постепенно входил в этот круг, обретал в нем свое место — и со временем становился как бы его живой частью, "клеточкой" этого большого, состоящего из множества столь разных лиц "тела". Признаюсь, что все это очень впечатляло. Мне, признаюсь, одно время даже казалось, что здесь действительно в самой высшей полноте и совершенстве воплощена Истина, что именно так и должен жить человек на Земле. О других сторонах этой обстановки я, как уже сказал, здесь пока не размышляю. 
Вот как мне все это  здорово удалось здесь изложить! Пожалуй, скоро придется мне отказаться от сочинения художественных повестей и заняться сочинением богословских трактатов! Или же может получиться, что сам роман как-то незаметно станет похожим на такой трактат! Впрочем, пока это все, что я могу по этой теме сказать. Прочего, может быть, удастся коснуться в дальнейшем.  В действительности все это тогда постепенно, с течением времени передо мной открывалось. В том числе уже тогда, как я уже сказал, были и впечатления, которые выбивались из этой достаточно ясной и возвышенной картины. К описанию одного из них я теперь и перейду.

В один из тех дней, ближе к середине декабря, гуляя по коридору квартиры Братства, я встретил одного молодого человека. В нем что-то показалось мне неуловимо знакомым. Приглядевшись, я понял, что это Игорек, тот самый  знакомый Иры, которого я часто встречал у них дома. Он как-то потерянно ходил по коридору, будто бы не зная, чем заняться.
— Ты, наверное,  Иру ждешь? — обратился я к нему.
Он поднял глаза и узнал меня. На миг в его глазах отразились удивление и радость, но потом — все та же тоска.
— А, я не знаю, чего жду!.. — потерянно воскликнул он.
— Но она пригласила тебя сюда на занятия? — спросил я.
— Пригласила-то пригласила — только я в этом ничего не понимаю!
— Что ж, тебе совсем не интересно?
Он только безнадежно махнул рукой.
— Не знаю!.. Только чувствую — не для меня это все!..
Я с некоторым удивлением и сочувствием смотрел на него.
— А что Ира?..
Он понуро опустил голову.
— А что Ира!.. Говорит — если хочешь со мной дружить, то ходи на занятия. Вот я и хожу.
— А если не будешь ходить?
— Сказала — тогда к нам в дом больше не приходи.
Я с некоторым сомнением обдумывал это известие.
— Пожалуй, это все-таки слишком резко...
— А, я не знаю!.. Говорит — если будешь христианином, тогда дальше сможешь со мной встречаться. А я не понимаю в этом ничего!
— А ты Евангелие читал?..
— Читал, да только мне все это непонятно!..
— А с ней пробовал говорить?
— Да говорил, только она ничего слушать не хочет! Говорит — моя жизнь принадлежит Христу, и если ты будешь верующим, тогда мы сможем быть вместе, а если нет — тогда извини... Очень мне нужны такие проблемы!.. К тому же у них здесь вовсе не все так спокойно и гладко — я чувствую, что здесь какая-то заварушка начинается. Я это нутром чую.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил я.
— Это уж я не знаю, а только чувствую... Скоро здесь все может взлететь на воздух!.. Очень мне нужно во всем этом участвовать! А Ира не отстает, она очень этим увлечена...
— Ну ты попробуй с ней все же еще поговори, — сказал я, не совсем понимая, что он имеет в виду, — Не может быть, чтобы не было совсем никакого выхода из этой ситуации!
Он обреченно вздохнул.
— Что ж, придется поговорить... Только я не уверен, что от нее чего-нибудь добьюсь... Она очень погрузилась во все это, она стала какая-то... фанатичная...
В этом состоянии я его и оставил — он остался в коридоре Братства, ждать Иру, которая должна была выйти с одного из происходящих здесь занятий. Этот разговор заставил меня кое о чем задуматься. Кроме того, я первый раз услышал от него некоторые предположения, которые частично подтвердились впоследствии. 

 IV.

Я подхожу к одному из самых ответственных моментов моей истории. Именно, на следующий день я отправился в то место, с которым мне все время приходилось сталкиваться в моих разговорах, на котором, похоже, сосредоточились все "нити" этих событий. Я имею в виду "желтый дом". Я помнил эту улицу, и, кажется, помнил это место, мимо которого проходил когда-то несколько раз. Во всяком случае, пройдя всю улицу из конца в конец, я мог бы найти этот сквер и желтое двухэтажное строение в нем. Поэтому назавтра, ближе к середине дня я туда отправился.
Это оказалось не очень далеко - тоже в районе центра, в нескольких кварталах от "штаб-квартиры" Братства, где мы занимались. Здесь проходила довольно длинная улица со сравнительно невысокими домами, которые к тому же стояли поодаль от проезжей части, так что вся местность создавала ощущение простора. В середине улицы я действительно нашел небольшой сквер. В глубине его виднелся двухэтажный дом,  выкрашенный действительно желтой краской - но не в кричаще-желтый цвет, как мне почему-то представлялось по всем этим разговорам, а гораздо скромнее, в цвет кремовый или бежевый, что выглядело вполне благопристойно. В ограде сквера была калитка, от нее к дому через сквер вела дорожка.  Нужно сказать, что день был хмурый и влажный. После нескольких дней мороза наступила вдруг оттепель, и всюду под ногами стояла жижа. В воздухе чувствовалась влага, небо над головой было пасмурное и белое.  Я среди деревьев по утоптанной подтаявшей дорожке прошел к дому. С обеих сторон над ней нависли ветви деревьев, сгибавшиеся под тяжестью снега, выпавшего вчера, а теперь набухшего и тянувшего их книзу. Дом действительно вблизи был самый скромный. Архитектуры он был строгой, классической (в стиле Казакова), окна были окружены как бы белыми каменными наличниками. Во всем действительно чувствовался строгий вкус.
Перед домом висел большой щит, или стенд, на котором были развешаны различные объявления. Я, не зная пока, что мне делать, остановился перед ним и некоторое время рассматривал их. Теперь уже это были вещи, мне, в основном, знакомые. Висело большое объявление о конференции, которое я уже видел как-то вместе с Ирой, на перекрестке. Кроме того, висели отдельные листовки, посвященные некоторым темам. Так, отдельный листок посвящен был царской семье, и тем действительно тяжелым неприятностям, которые выпали на ее долю. Отдельная страничка посвящена была Григорию Распутину. Что-то касалось еще имен Ивана Грозного и Екатерины  II-й, каких-то особых достоинств времен их царствования. Было что-то о возрождении веры в армии, о возрождении России, о введении преподавания веры сразу во всех школах. Честное слово, я не успел все это внимательно просмотреть. На самом деле я думал, что мне делать дальше.  Я вообще пришел сюда, совершенно не зная, что буду делать, у меня не было никакого плана - на самом деле единственной моей целью было просто побывать здесь, посмотреть место. Но нужно было каким-то образом продолжать, использовать случай, который представился.
Тут вдруг дверь открылась, и из нее кто-то вышел - а я, поразмыслив немного, вошел. Здесь оказалось намного интереснее. Начать с того, что вход оказался совершенно свободный - не было никакого дежурного, никакой "вахты". Затем, здесь оказалось гораздо красивее. Я, наконец, понял, что имели в виду те люди в сторожке, сказав, что "они себе такой домину отгрохали". Все здесь было восстановлено в дореволюционном, старинном стиле. Пол был выложен блестящим мрамором, всюду сверкали зеркала. Под потолком в прихожей висела большая люстра, то ли стеклянная, то ли хрустальная. Круглое помещение обрамляли колонны, тоже выложенные мрамором. Дальше от этой прихожей шел коридор. В нем было несколько дверей из желтого дерева, на которых висели золотые таблички. В конце коридора была большая дверь, с двумя створками, с золотыми ручками, на которой было написано "конференц-зал". Все это меня так поразило, что я невольно сравнил эту обстановку с обстановкой у нас в Братстве. Там, в нашей квартире, конечно, стены были покрашены - но в остальном внешности не придавалось никакого значения. Стулья и столы в комнатах были старые. лестницу и лестничную площадку совсем не ремонтировали. Там занимались в первую очередь вещами внутренними - а на внешность почти не обращали внимания. Здесь я, конечно, пока не мог сказать, как обстоят дела с внутренними вещами - но, по крайней мере, мог заметить и оценить это внешний "марафет".
Я задумчиво ходил по коридору, рассматривая таблички на дверях.  Вдруг одна из дверей открылась, и из нее вышел какой-то старичок. Увидев меня, он так и бросился ко мне.
—А!.. Вы тоже хотите записаться в "общество ревнителей"?!..
Я вздрогнул и отшатнулся.
— Нет... я вовсе не для этого пришел...
Он был явно разочарован.
— Жалко... А то бы записались, и мы с Вами вместе изучали бы церковнославянский язык!..
— Чего-чего?..
— Церковнославянский язык, — проникновенно заговорил он, — Вы ведь знаете, какие кругом беды — падение нравственности, постоянный кризис... А все из-за того, что мы не знаем церковнославянского языка. Раньше это был родной язык — его с детства изучали в школах. Из-за этого и нравственность была на высоте, и в обществе был порядок. Вот будем снова изучать церковнославянский язык — у нас все и исправится.
— Постойте, — удивленно спросил я, — Как же я буду его изучать? Я уже вышел из школьного возраста. Мне уже поздно снова садиться за парту. К тому же я никогда не имел особых способностей к изучению других языков.
— Что Вы!.. — вкрадчиво заговорил он, — Этот язык нам как родной. Мы на нем тысячу лет говорили. Знаете, это ведь, по существу, и есть наш родной язык. Большевики его у нас отняли — вот мы и оказались практически без всяких культурных основ!..
— Постойте, — удивился я, — Как же это наш родной язык? Разве на нем нас наша мама воспитала? "Буря мглою небо кроет" разве нам читала на нем?.. Я не знаю, что Вы имеете в виду, но, по-моему, мой родной язык совсем другой.
— Это печальное недоразумение! — горестно воскликнул он, — Это из-за того, что большевики у нас все отняли! Раньше дети церковнославянский язык изучали еще до изучения русского — и тогда все было нормально. Вот мы и решили внести свой проект — ввести в школах изучение церковнославянского с первого класса, чтобы дети его, по крайней мере, так же как русский, знали. Уж бог с ним, с родительским воспитанием — тут уж, пожалуй, ничего не поправишь!.. Зато дети у нас самого начала будут вырастать культурными, грамотными!.. У нас уже и проект программы готов, мы уже и в департамент образования обращались... Так что скоро у нас будет все совсем по-другому, и для всех этих бескультурия, безграмотности, для всех этих кризисов не останется никакой почвы!..
Мне показалось, что у меня пол поплыл под ногами.
— Только, к сожалению, мало кто откликается, мало кто понимает важность идеи, — горестно вздохнул старичок, — особенно на уровне правительства... Вот и приходится действовать своими силами, силами, так сказать, церковной общественности...
Мой вид не выражал никакого энтузиазма.
— Да, действительно, это дело очень непростое, — грустно согласился старичок, — Но мы с вами лучше вот чем займемся. Вот здесь, в этой комнате заседает "Общество переименования улиц". Это очень важная работа восстановления старых названий. Ведь большевики, они что сделали — переименовали все площади и улицы, так что теперь ничего не разберешь. Какая-то площадь Свердлова, переулок Чернышевского... Пусть будет опять, как было — площадь Первого Вселенского Собора, переулок Достоевского — и тогда совсем другая жизнь пойдет! Как Вы считаете?..
У меня по-прежнему все плыло перед глазами.
— Или давайте вот что, — оживился старичок, — Мы с Вами займемся канонизацией царской семьи. Ведь Вы только подумайте, как нехорошо с ними поступили! Какие были милые и интеллигентные люди! И надо же — встали кому-то поперек дороги! Ладно еще, что с ними самими так обошлись — так ведь и всю ту систему правления сломали, а вместо нее создали новую, свою! И все опять эти большевики! Ну ничего, теперь вот и их черед настал — а нам теперь опять приходится все это восстанавливать!
Последние его слова в моей душе как-то откликнулись. Я уважал и любил царскую семью, действительно считал, что это были милые и интеллигентные люди. Мне нравилось глядеть на их фотографии. В сложные обстоятельства того времени я не вникал — считал, что это не мое дело. Поэтому уважать их, почитать, даже в каком-то смысле брать с них пример было мне близко — но ведь здесь, кажется, имелось в виду что-то другое?.. Поэтому я и в этот раз смутился и не стал ничего отвечать.
Зато старичок продолжил свою мысль.
— Мы должны доказать, что самодержавная форма правления — самая лучшая из всех возможных для человеческого рода! Большевики у нас все отняли, а мы должны все это вернуть!
Я по-прежнему находился в полном смущении. Все, что он говорил, казалось мне каким-то странным, нереальным. Может быть, где-то все это и имело какой-то смысл — но никак не для нашего городка…
.— Ну как, Вы будете записываться в наше общество? — с ожиданием спросил он.
— Не знаю, я еще не решил. Я здесь вообще в первый раз.
— Ну да, да, — понимающе закивал он головой, — Вы тогда походите, как следует со всем познакомьтесь... Приходите в конце декабря на нашу конференцию...
— А уже существует программа? — воскликнул я, — Я пока видел только объявление...
— Вообще-то я программой не занимаюсь, — задумчиво сказал он, — Но Вы зайдите вот в эту, другую комнату, и там Вам все скажут.
Я поблагодарил его и направился к одной из ближайших дверей. Он тоже попрощался со мной и заспешил куда-то дальше по своим делам.
В соседней комнате мне действительно удалось взять программу, в которой, однако, не оказалось ничего для меня нового — все примерно так, как я уже представлял по прежним разговорам. Я решил заодно спросить про билет — но оказалось, что билеты распространены по городским организациям, и что единственная возможность — прийти сюда за день - за два, когда картина, может быть, станет более ясной. Получив эти сведения, я покинул кабинет, вовсе, честно говоря, без особого стремления попасть на эту конференцию.
Все, больше меня здесь, в сущности, ничто не держало. Я повернулся к выходу с целью покинуть это здание. Но тут  меня вдруг ждало впечатление, перед которым померкли все здешние паркеты и зеркала, и даже все размышления увлеченного старичка. Когда я уже открыл дверь на улицу и хотел спуститься по ступенькам, то вдруг увидел, что навстречу мне по этим же ступенькам поднимается, чтобы войти в это здание — Ира! Она была не одна, а с подругой — одной из своих духовных сестер. Она, очевидно, так же не ожидала увидеть меня, как я ее, и поэтому в недоумении и удивлении остановилась. Некоторое время мы с ней стояли молча, удивленно глядя друг на друга.
Первым оправился я.
— Я, конечно, понимаю, Ира, что ты чрезвычайно печешься о моем духовном здоровье, и поэтому не советовала мне приходить сюда, — сказал я, — И я действительно исполнял свое обещание в течение двух месяцев — и должен сказать, что теперь, случайно придя сюда, действительно не нашел здесь ничего интересного. Но если так, если в этом месте так мало пользы для души серьезно верующего человека — то что же ты сама здесь делаешь!?..
Ира тоже немного оправилась.
— Вас это совершенно не должно волновать, Андрей Петрович.
— Но как же! — продолжал восклицать я, — Я вижу, что здесь делается какое-то важное дело, что вы пришли сюда с сестрой, что это как-то касается Братства! Все это тоже мне далеко не безразлично, все это тоже меня касается!
— Вовсе не обязательно человеку во все вникать и во всем разбираться, — так же сдержанно сказала Ира. 
— Извини, Ира, но я этого не понимаю, — удивленно сказал я, — Я думал, совсем не такие у нас с тобой отношения... Я думал, у нас все начистоту — а тут вдруг какие-то недоговоренности, тайны... Неужели я настолько непонятливый человек, что нельзя мне все толком и начистоту объяснить?..
Она ненадолго задумалась.
— Извини, Лена, — вдруг сказала она подруге, — Тут возникли непредвиденные обстоятельства... Ты, наверное, сможешь сделать все одна — а я должна тут остаться, с братом Андреем...
Лена понятливо кивнула и вошла одна в дом. Ира снова обратилась ко мне.
— Что ж, Андрей Петрович, видимо, придется мне это все Вам объяснить. А то  у Вас останутся  недоумения по этому вопросу.
— Да уж, будь добра, Ира! — воскликнул я, —  А то у меня действительно масса недоумений! Что это за люди, к которым ты сама ходишь, но с которыми мне нельзя общаться? Что они тут такого натворили? И что это за загадочная, столь широко обсуждаемая в городе конференция?..
— Хорошо, я постараюсь, - сдержанно сказала она, - Нехорошо, по-видимому, от Вас все это скрывать. И давайте займемся этим прямо сейчас. Хорошо, что на улице сейчас оттепель. Мы с Вами просто будем гулять по этому скверу и разговаривать.
Мы сразу от крыльца свернули на одну из дорожек. На улице действительно было совсем тепло, снег даже таял. Мы стали ходить среди деревьев — и завели с ней беседу.


V.

— Так объясни мне, Ира, — говорил я, — что это за люди? И почему вы все (я имею в виду членов Братства) так резко о них отзываетесь? И что это, наконец, будет за конференция, о которой теперь все говорят?
Она начала не сразу.
 — Понимаете, Андрей Петрович, мне довольно трудно все это Вам объяснить, — задумчиво сказала она, прямо и серьезно глядя  перед собой, — Дело в том, что я простая сестра и во многих вещах до конца не разбираюсь. Я, признаюсь, разбираюсь во всем этом лишь в общих чертах.  Но, пожалуй, все, что могу, я все же Вам объясню.
— Я тебя очень внимательно слушаю, Ира.
— Помните, я Вам как-то пробовала рассказать об истории нашего Братства? - подыскивая слова, начала объяснять она, - Конечно, здесь я тоже всего не знаю, только в общих чертах... Короче, наши братья тогда решили проповедовать христианство - но именно так, как это нужно сейчас, учитывая условия современности. А есть, значит, и другой подход к этому вопросу — проповедовать христианство, которое было тогда, предлагать людям возвращение к прошлому. Так вот, получается, что первый подход предлагаем мы, а второй - они. И, таким образом, получается, что мы принадлежим настоящему и будущему, а они — выходит, что прошлому…  Или что-то в этом роде… Я не знаю, как это ясно сказать… (она вдруг стала путаться, потеряв ясность мысли, и даже почему-то зевнула) Короче, как-то так получилось, что существуем "мы", и "они" — и мы представляем собой свежее, прогрессивное церковное течение, а они — старое и отжившее.
— Но кто же такие "они"?.. — продолжал я, — Откуда они возникли?.. Какова их история?..
— Это я тоже не до конца понимаю, — так же скучая, сказала Ира, — Но в общих чертах можно сказать так - это остатки той церкви, которая здесь была прежде. Вы ведь понимаете, Андрей Петрович, что с тех пор слишком много времени прошло. Было и отступление от веры, были и прямые гонения... Так что то, что теперь — все это совсем новое, все это совсем не то, что было прежде. А они - и в этом главная их ошибка — делают вид, что ничего не произошло, и во всех своих усилиях по возрождению веры пытаются просто сделать так, как было тогда.
Я немного подумал.
— Что же, если так, то, пожалуй, это действительно странно, — сказал я, — Но, быть может, их в какой-то степени и можно понять? Нельзя же все время начинать "заново", нужно же и на чем-то основываться...
- Быть может, Вы и правы... - неохотно призналась Ира, - Но они не просто на чем-то основываются, они все дело мертвят... Вера у них какая-то неживая, мертвая... Им бы возродить тот, прежний общественный порядок - и, казалось бы, дело сделано, вся страна уже верующая. Но ведь в том-то и дело, что тот порядок не восстанавливается. И потом, про "братьев" нельзя сказать, что они ни на чем не основываются. Они основываются все на той же, изначальной вере, на самом Иисусе Христе - а это важнее, чем возрождение каких бы то ни было "прежних порядков". Они обращаются не к "государству", и не к "народу", а к каждой живой душе. Так что это еще вопрос, кто из нас более "традиционный".
- Хорошо, Ира, понятно, над этим стоит подумать... Но вот ты сказала - "остатки той церкви, которая была здесь прежде"... Что ты имела в виду?
— Самую обычную вещь, - совершенно спокойно объяснила она, - Ту церковь, которая и была здесь всегда - по крайней мере, несколько столетий, к которой принадлежит и наш храм...
— Но почему "была"?.. - потрясенно воскликнул я.
- Ах, Андрей Петрович, не ловите меня на слове, - несколько нетерпеливо ответила Ира, - Вы же прекрасно знаете, что я имею в виду. Конечно, она и сейчас есть — и все же тот, прежний круг непоправимо распался... То, что есть сейчас — это уже совсем не то, что было тогда... Те, кого мы называем "ревнителями" - это как раз и есть та, прежняя церковь, которая продолжала существовать после того, как их лишили храма, но постепенно перестала быть церковью, выродилась в простое общественное течение... Потому они только и могут говорить о том, чтобы вернуть прошлое, прежние общественные порядки... Нет, я, конечно, ничего не говорю, - тут же поправилась она, - Это, конечно, свидетельствует о некоторой их силе, внушает уважение - надо же, столько времени хранить верность прошлому! - но дожить-то до нашего времени они смогли, а вот предложить ему теперь ничего не в силах!..
— Но, Ира, — удивленно спросил я, — ты, среди прочего, сказала, что к этой же церкви принадлежит и наш городской храм!
— Ах, опять Вы ловите меня на слове, Андрей Петрович! — так же огорченно воскликнула она, — Понятно ведь, что здесь все слишком тонко, и ничего логически объяснить нельзя! Я это сказала в том смысле, что видна непосредственная преемственность, непосредственная связь с тем временем, которое у нас представляют, с одной стороны, "ревнители", а с другой — наш храм. Но в действительности все гораздо сложнее. Храм у нас представляет как бы "нейтральную территорию", на которой могут встречаться и те, и те. Это связано с тем, что в нем пребывает Сам Христос — независимо от каких-либо второстепенных понятий и идей. (Правда, братья теперь почти этим не пользуются, предпочитая общаться с Христом непосредственно - на своих собраниях и вообще в любом месте.) Если храм и связан с какой Церковью - то первоначальной, апостольской, которую создал Сам Христос. Но, поскольку те, о ком я говорю, тоже люди верующие, то все связано, все представляет в какой-то степени единое целое. Просто каждый занял по отношению к этой, изначальной Истине свое, только ему свойственное место.
— Значит, ты могла бы признать, что "братья" тоже в какой-то степени отступили от этой изначальной Церкви? - спросил я.
— Пожалуй, что так... — неохотно призналась Ира, — Но все же нет, они правы в гораздо большей степени!  Потому что те, другие похожи на людей, которые пытаются склеить два куска ткани, которые история, по каким-то своим непонятным причинам разорвала. И при этом упускают из виду, что ткань-то, в сущности, одинаковая, и из второго куска можно скроить точно такой же костюм. Основа везде одна — искренняя, живая вера во Христа. Она не зависит от времени, от условий, от традиций. У них же все распадается на какие-то детали и частности — то древний язык начинают изучать, то прежние общественные порядки восстанавливать, то улицы переименовывать. Цельности нет, единства нет! Потому-то у них ничего и не получается! Посмотрите на братьев — сколько у них действительно спасенных людей, ободренных стариков, накормленных больных (ну, Вы меня понимаете...) —  а у этих все только призывы, лозунги и какие-то конференции!.. Нет, я этих людей не понимаю!.. Потому-то я в выборе своего духовного пути и с братьями!..
   — Но сами братья? — продолжал спрашивать я, — Как они возникли, откуда взялись? Мы как-то говорили с тобой об этом, но очень уж "в общем", так что почти ничего невозможно было разобрать. Каким образом появилось это течение, которое столь заметно отличается от "ревнителей"?..
Ира устало потерла лоб.
— Повторяю, я много не знаю... — вновь задумчиво сказала она, — Я могу передать только то, что нам говорили... В общем, насколько я понимаю, это как раз и есть новое, передовое течение в нашей церкви.  Возникло оно лет двадцать назад, т.е. в самые тяжелые для верующих времена.  Тогда братья, или, вернее, их предшественники, те, кто создал Братство, начали собираться на квартирах и в подвалах, чтобы, несмотря на тяжелые условия, все-таки хранить и передавать веру.  Насколько я понимаю, поначалу все это происходило в Москве. Это только в последнее время, лет пять или семь назад, дело приняло такой размах, что начало распространяться в других городах и за границей. Уже тогда организаторы Братства повернулись лицом к современности, начали предлагать людям именно то, что нужно им здесь и сейчас — и, таким образом, обеспечили успех всем своим начинаниям. И это в то время, когда те, другие только сокрушались о разрушении старых порядков и мечтали о возвращении прошлого. Потому и получилось так, что они определили собой современную церковную ситуацию. У нас с ними возникло как бы "разделение труда" - получается, что они представляют собой прошлое, тогда как мы - будущее.  Потому нас и не привлекают особенно их начинания — в том числе и предстоящая конференция. Потому я и сказала Вам тогда у афиши, чтобы Вы как можно меньше общались с такими людьми и не посещали их собрания. 
— Понятно... — сказал я, — Но вот я тут слышал, что и братья тоже собираются прийти на это собрание? 
— Это еще вовсе не наверняка, — быстро ответила она, — Ходят такие слухи, многие об этом говорят, но в действительности это неизвестно. И потом - зачем им было бы туда идти? Что они найдут там интересного? Ведь все это  примерно известно, что там обычно говорят, и что в этот раз будут говорить. Судя по всему, любому здравомыслящему человеку вовсе незачем на нее ходить. Поэтому я не думаю, что там можно будет встретить братьев. Но, впрочем, кто знает... - тут же задумалась она, — Последнее время у нас есть тенденции присматриваться вокруг, интересоваться, что делается в окружающем мире. До этого-то Братство было чрезвычайно замкнуто, существовало как бы исключительно  "в своем кругу". Теперь, видимо, настало время взглянуть шире, выйти на дорогу какой-то более серьезной деятельности. Поэтому я не удивлюсь, если эта конференция и привлечет какое-то внимание братьев.
Все эти ее объяснения меня более-менее удовлетворили.
— Ну хорошо, Ира, - сказал я, - Теперь мне понятно, кто такие "ревнители", и кто такие братья, и как они относятся к этой конференции... Но объясни мне, ради бога - ты-то сама как здесь оказалась?!.. Вы-то с Леной ради чего  сюда ходите?.. Это для меня совершенно непостижимо!..
Мой вопрос, видимо, ее смутил. Она даже надолго задумалась, прежде чем ответить.
— Вы только не думайте, Андрей Петрович, что в этом есть какие-то дурные цели... — наконец, не очень уверенно ответила она, - Ну там, "шпионство", или что-то подобное... Уверяю Вас, что ничего такого здесь нет... Просто есть, как это ни странно могло бы Вам показаться... некоторый интерес... Потому что, в конце концов, это тоже люди... Я уже достаточно хорошо Вам объяснила, что они тоже верующие, поэтому никакой резкой грани здесь нет... Потом, мы в каком-то смысле занимаемся с ними одним делом - возрождением веры... Они полностью открыты - и мы тоже... К нам, например,  в Братство может прийти каждый — и здесь, в сущности, то же… Конечно, мы с Леной ходим сюда исключительно по собственному желанию... (тут же сочла необходимым добавить она) Нас там вовсе никто не просил этим заниматься! Во-первых, нам просто интересно! Как я уже сказала, это, в конце концов, люди — и притом верующие. Кстати сказать, здесь они прекрасно знают, что мы — из Братства. Ну и что же, знают — и ничего! Здесь ведь у них, как я уже сказала, все открыто - могут прийти любые люди, в том числе и наши. И у нас в Братстве могут прийти любые люди, в том числе и их - я даже знаю, что несколько человек таких есть. Господи, как же все перемешалось!.. (вдруг воскликнула она) Я и сама уже ничего не пойму!..  Правда, нужно признаться, - продолжала она, - что на таких людей, как бы "чужаков", и там и там иногда смотрят косо - но я Вас уверяю, что это бессознательная реакция, а на самом деле косо смотреть совершенно нечего. Мы ведь все христиане, и к тому же из одной Церкви. Кстати сказать, и в Братстве прекрасно знают, что я иногда сюда к ним хожу. Правда, иногда и там из-за этого на меня некоторые смотрят косо. Конечно, я их отчасти понимаю — ведь это в некоторой степени "разрушает" ту общую установку, которую у нас дают новоначальным, чтобы они не интересовались и не общались с "ревнителями"... Но ведь, с другой стороны, я уже давно не новоначальная, я уже давний, окрепший член Братства, а такие люди могут ходить где угодно, потому что, куда бы они не пошли, они уже могут проповедовать, нести веру... Извините, что я Вам это говорю... Впрочем, дело даже и не в этом, потому что я вовсе не собираюсь проповедовать веру "ревнителям", а просто... мне с ними интересно. Они... как бы сказать... они такие наивные и беспомощные - и к тому же, как я уже сказала, тоже верующие люди. Они тоже хотят веру распространять и проповедовать, но только делают это такими неуклюжими средствами, что их иногда... просто жалко. Прямо как какой-то добрый старый плюшевый мишка... Я не знаю, как Вам это объяснить... Только Вы, Андрей Петрович, никому особенно это не рассказывайте, потому что тема такая... особенная, деликатная... и разные люди могут по-разному к этому отнестись. Я Вам это только из большого доверия говорю - и то не знаю, правильно ли поступаю, потому что, может быть, лучше было бы ничего этого не рассказывать...
 Она окончательно смутилась и замолчала. Мы с ней уже к этому времени давно вышли из сквера, окружающего особняк, и шли просто по улице. Была по-прежнему слякоть, в воздухе чувствовалась влага, под ногами стояло грязное месиво. Вообще, я заметил, что этот разговор как-то непросто давался ей. Вначале она его чересчур затягивала и зевала, когда речь заходила о том, что думают о себе братья и как они относятся к другим людям. Впечатление было такое, что она говорила не свои, а навязанные ей слова, которые каким-то образом были в нее "заложены", и которые она по каким-то непонятным мне причинам обязана была произносить. Это напомнило мне некоторые предыдущие разговоры, когда она, также касаясь этих тем, смущалась, и была как бы "сама не своя". И вот теперь, когда речь зашла о ее отношении к "ревнителям", она тоже смущалась и путалась, с трудом могла выразить свою мысль. Действительно, все это было немного странно.
— Что ж, Ира, спасибо, ты мне все это более-менее объяснила,  — вздохнул я, — Я многого из этого прежде не предполагал, но теперь, кажется, понимаю…  Так что же, ты по-прежнему не советуешь мне сюда ходить?
— Да, я думаю, так, Андрей Петрович. Вы в самом деле не получите здесь большой пользы. Нам с Леной еще можно это себе позволить - у нас здесь могут быть особые цели, намерения - а Вам лучше всего сейчас продолжать общаться с братьями.
- Но эту конференцию я все же хотел бы посетить! - неожиданно сказал я, - Уж слишком много о ней говорят - и к тому же, как оказалось, к ней могут проявлять интерес и братья...
— Что ж, в этом, может быть, и не будет большого вреда, — так же неожиданно согласилась она, — Я это особенно сейчас так думаю, когда начала их посещать. Главное, что Вы теперь все знаете, и будете правильно ко всему относиться. Главное - не воспринимать ничего серьезно, что там будет происходить - и тогда это, может быть, даже пойдет Вам на пользу.
Она помолчала.
— Вот, я рассказала Вам все, что сама знала, — наконец, сказала она, — Теперь Вы сами во всем сможете разобраться.  А теперь, извините, мне надо идти. Я очень устала. Мне надо побыть одной.
Она коротко мне кивнула — и заспешила прочь по улице. Я проводил ее взглядом. Весь этот разговор показался мне интересным, но странным. Она как будто чего-то не договаривала, в чем-то была не до конца уверена. Она и сейчас, удаляясь, шла по улице как-то нетвердо. Я некоторое время смотрел ей вслед - а потом заспешил через город к себе домой.

На этом разговоре закончу очередной раздел моего рассказа. Главное его содержание в том, что передо мной что-то новое начало проясняться, раскрываться. Это был как бы следующий, "отрезвляющий" этап после моих восторженных первых впечатлений. Открывались проблемы, которых я не мог ранее предполагать.
Все это, конечно же, вызывало во мне тревогу. Я не мог теперь не уделять этому внимания, об этом не размышлять. Мне представлялись какие-то грядущие проблемы и катаклизмы, которые заставляли меня замирать в тяжелых предчувствиях. Вновь установилась зима. После оттепели все замерзло, и поверх ледяной корочки снова выпал снег. В середине декабря несколько дней было довольно морозных.  В один из тех дней я как-то вечером вышел в город погулять. Кругом громоздились сугробы. Все  улицы и дворы были занесены снегом. Чернели деревья, заборы, стены невысоких двухэтажных домов. Кое-где то здесь, то там в домах горели окна. Над всем этим раскинулось черное, высокое, бездонное небо с серебристой луной и яркими звездами. Я еще раз оглядел привычный городской пейзаж с темными стенами деревянных домов и сугробами. Вроде бы меня окружала обычная обстановка тихого провинциального городка. И в то же время я чувствовал какую-то необычную тревогу. Что-то будто было разлито на  этих улицах, в самой атмосфере - будто какое-то предчувствие. Что-то будто нависло над нашим городком и непременно должно было случиться.
Со странным чувством вернулся я домой. Вся душа моя желала мира, безмятежности, спокойной внутренней жизни, но реальность предлагала мне лишь одно - ждать надвигавшихся событий. Правда, в своей наивысшей стадии они наступили еще не скоро. О них расскажу в свое время. Пока же перейду к моментам, так сказать, более "камерным" и  личным.
__ __ _­­­_