Виражи аблаевской дороги

                Предисловие

Судьба подарила ему долгую и сложную жизнь. Она, то поднимала его на самые высокие вершины, то больно опускала вниз, не давая возможности подняться вновь. Но он находил в себе силы и поднимался. Он был коммунистом. До каждой клеточки, до последнего дыхания. Я не боюсь говорить об этом. Жизнь всегда развивается по спирали. В советское время вся литература была пропитана критикой царей и капиталистов. Теперь, царей снова вытаскивают из могил, и поднимают на пьедесталы. Но настанет время, и все повторится. Тех, кого сейчас поливают грязью, снова начнут восхвалять. А у тех, кто в нынешнее время находится у кормил, начнут искать многочисленные изъяны. Мы пока не задумываемся об этом. То с пеной у рта ораторствуем об идеалах коммунизма, то с готовностью отправляем свой партийный билет в мусорную яму. И, к сожалению, большинству из нас, пока, все равно, что будут рассказывать о нас наши потомки.

Никогда не присоединяйте свой голос к тем, кто порицает тех, кто шел впереди вас. Это, они проложили дорогу, или хотя бы протоптали тропку, по которой сейчас идете именно вы. Настанет время, и по этой дороге пойдут другие. И не исключено, что потом будут ругать Вас.      

Судьба каждого человека всегда неразрывно сплетена с историей своего народа, с историей своей земли. А любая история всегда готова к новым поворотам, и постоянно удивляет нас неожиданными, подчас самыми крутыми виражами. Человеку только остается подстраиваться под эти новые, порой, непривычные обстоятельства, и подчиняться возникшим  условиям. Одних, судьба вздымает наверх, а других жестоко толкает вниз. Главное, устоять, удержаться, не сломаться, а собрать новые силы, для того, чтобы снова карабкаться на новую вершину. А такое, под силу только сильным личностям, и обязательно, умным и талантливым. Об одном из таких людей, рожденных новым временем, тех, чья судьба неразрывно связана с судьбой его родной страны, и будет мой рассказ…   

Дорога здесь извивается вертикальными виражами, то, поднимаясь к небу, то, снова, стремительно опускаясь вниз. С одной стороны путникам  открывается великолепный, как будто написанный рукой художника, пейзаж. Куда – то, неторопливо течет спокойная неглубокая речушка, окаймленная ажурными кронами прозрачных ив.

На картах эта речка зовется красиво и загадочно – Усень. Но местные люди называют ее просто и ласково – Усенка. За Усенкой, до самого горизонта, все более и более, уменьшаясь в размерах, тянутся живописные рощицы,  зеленые луга и пятнышки крошечных озер, окутанные голубоватой дымкой. 

А, с другой стороны дороги, всех, кто проезжает мимо, неторопливо провожают, истертые временем и ветрами, покатые горы. Иногда, то справа, то слева, появляются прозрачные березовые рощицы, а, потом, снова тянутся то гречишные, то пшеничные поля.   

Вот, в этом прекрасном месте и расположилась старая деревня, разделенная дорогой на две половинки. У деревни этой неблагозвучное название – Аблаево. Впрочем, неблагозвучно оно звучит только на русском языке. На татарском или башкирском языках это название произносится  мягко и распевно – Аблай аулы. Видно, когда – то давно, так звали, забытого ныне, основателя этой деревни.

Деревня эта, кое – где, еще сохранила остатки своей первозданной неприкосновенности. Но назойливые коттеджи, как символ нового времени, и отражение чьей - то успешности и важности, то тут, то там, возвышаются над посеревшими и постаревшими домиками.

Но, именно, эти неказистые избушки вызывают у нас почти ностальгическое умиление. Ведь, только в них еще сохраняется дух нашего патриархального прошлого!

В этом живописном месте, омываемом симпатичной речушкой, и охраняемом древними молчаливыми горами, в семье простого крестьянина Мифтахетдина и неграмотной селянки Шамсинисы родились шестеро  детей. Четыре сына и две дочки. Самый главный герой нашего повествования появился в этой семье последним. Про таких детей говорят – поскребыш. Но это совсем не значит, что они будут бездарными или неудачливыми. Иногда, им достается все, что сэкономила судьба при рождении прежних детей. А сэкономленным, очень часто оказывается, самое значимое и лучшее. Впрочем, и самые младшие, которых оберегают все, кому привелось родиться раньше, не застрахованы от всяких превратностей судьбы, которая, как и дорога, может поднять почти к горизонту, а потом, так же стремительно опустить в овеваемую всеми ветрами низину.

Назвали нашего героя редким именем – Ашраф. Впрочем, редкое оно только в наших краях. В южных странах оно встречается гораздо чаще. Его с гордостью носили даже персидские шахи. 

Шел тысяча девятьсот тринадцатый год. Последний, спокойный год перед началом первой мировой войны, плавно перешедшей в полыхающее пламя великих перемен.
Но наш герой об этом еще не знал. Он мирно лежал под потолком, в колыбели, сплетенной из ивовых лоз, и сосал свою соску. Конечно, соска эта,  была обыкновенным кусочком, тщательно, прожеванного черного хлеба, завернутого в лоскуток чистой марлевой ткани.   
 
Эта соска разительно отличалась от расцветок и форм, которые приловчились придавать этим изделиям, современные производители. Но младенцу было абсолютно все равно

Да и не все ли равно, какого цвета или формы предмет, вложенный тебе в рот? Главное, что из мягкой ткани очень долго можно было вытягивать чуть кисловатый, но такой приятный вкус, только что испеченного, теплого хлеба.

Этот вкус был такой успокаивающий, что даже мелкие неприятности, которые, периодически, случаются с младенцами, не могли отвлечь его от этого любимого занятия. И он, подолгу, не беспокоил старших своим плачем, даже, если на это были вполне обоснованные обстоятельства. 
 
Памперсов у него тоже не было. Их, с большим успехом, заменяла старая, разорванная на части, отцовская рубаха. И в этом, тоже был большой плюс. Сохранившаяся в ней, отцовская аура, придавала ребенку ощущение полной безопасности. И все свое свободное время, когда он не был занят сосанием соски, он спокойно и безмятежно спал, укачивая сам себя в подвижной люльке, привязанной на крюк к самой центральной и крепкой доске на потолке – матице. 
 
Шло время. Где – то, громыхала война, на которой уже воевал его будущий тесть.  В далекой неведомой столице менялись цари и вожди. В новом, довольно кровожадном правительстве, истерически, решался насущный вопрос, быть или не быть, богу в новоиспеченной стране.

Но все это, пока, совсем, не касалось босоного мальчишку в далекой деревушке Оренбургской губернии. Эти новые веяния не смогли поколебать религиозных устоев его матери. И она, неизменно, продолжала читать свои ежедневные пятикратные намазы, старательно отбивая поклоны, уже несуществующему, в новой стране, богу.
 
Мальчика с малолетства приучали к тяжелому крестьянскому труду, а в свободное время он был занят бесконечной работой в домашнем хозяйстве. Только эта ежеминутная занятость абсолютно не мешала ему задумываться о прошлом и настоящем, о законах мироздания и устройстве общества.

Мальчик хотел знать все! Он хотел учиться! Но до этого было еще далеко.
Великая Октябрьская революция, рассекшая общество на тех, кто ее страстно поддержал, и тех, кто тайно мечтал о возврате к прежним устоям, почти ничего не изменила в укладе многодетной крестьянской семьи. Она как была нищей при царском правительстве, так нищей и осталась. Одежду юный Ашраф донашивал от старших братьей. Еда была всегда. Но такая   простая и однообразная, что не доставляла особого удовольствия. Зато, революция открывала дорогу призрачной надежде на лучшее будущее. Поэтому, старшие братья рьяно встали на сторону тех, кто разделил новые идеи.

Отдаленность от центра не сохранила эти места от кровавых разборок новой, набирающей свои силы власти. Всполохи гражданской войны докатились и до этих краев. Первые герои пали в этой схватке жертвами чужой алчности.

Впоследствии, они, конечно, заслужили от победившего правительства деревянный памятник на привокзальной площади. Но памятник, потом снесли, а их имена вскоре, были, безнадежно забыты. 

   Там, где нет бога, рано или поздно появляется другой идол. Только миссию бога, спасти и сохранить, такой идол выполнить не может! И такую землю всегда ждут тяжелые испытания. Как только закончилась Гражданская война, поставившая все точки над «и», и решившая больной вопрос, кто же в этом доме хозяин, как появилось в этой стране новое чудище – голод. Пока в стране правили жестокие цари - тираны, это чудище редко наведывалось сюда. Как только хозяином страны стал народ, или кучка ораторов, называвших себя представителями трудящихся, голод, на несколько долгих лет стал полновластным хозяином всей областей, с юга до севера, и с запада до самого дальнего востока!

 Но эту семью голод обошел стороной. Не исключено, что и благодаря старательным поклонам матери, совершаемым ею в сторону Каабы, и  труду отца, без устали, отбивающему эти поклоны в поле, за плугом, или в домашнем хозяйстве, при уборке навоза за скотиной.

В устоях этой семьи, пока, почти ничего не изменилось. Если, конечно, не считать, что старшему брату – Мисбаху, все же, пришлось поучаствовать в некоторых сражениях Гражданской войны. Но вряд ли, это было выражением его патриотического порыва. Скорее всего, его захватило юношеское стремление к построению неизведанного, но нового уклада жизни, и еще, желание вкусить романтики. Милостивая судьба сберегла его, и он вернулся домой в звании героя гражданской войны, полный самых оптимистических надежд на будущее, и завороженный новыми идеями и лозунгами.
А наш юный герой, к этому времени, уже вылез из-под стола. Точнее, вырос из того возраста, когда ходят под стол пешком. Он вообще не умел ходить. Он только бегал, и его босые ноги мелькали то тут, то там.

А перемены уже начали наступать. Только никто еще не понял, хорошие они или плохие.
Малыш, порой, очень внимательно прислушивался к приглушенным разговорам взрослых. И, иногда, ему очень нравились идеи, о которых его родные говорили с нескрываемым осуждением. Его постоянно нагружали нескончаемой домашней работой. А ему, очень хотелось играть и, бесцельно,  бегать на улице в толпе таких же, как он, несмышленышей.
А еще, ему хотелось много, много знать. Можно было бы выразиться одной фразой: «Не хочу трудиться, а хочу учиться!» Но для сельского мальчишки, особенно, мусульманского происхождения, это желание было почти несбыточной мечтой.

Но перемены в обществе продолжали настойчиво наступать. И одним из первых лозунгов, которое молодое правительство выдвинуло в народ, было: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»
И все бросились учиться, и взрослые, и дети. Одни из любопытства, а другие из-под палки, остерегаясь осуждения соседей.
Да, только беда была в том, что учить – то было некому! Сначала эту роль взяли на себя деревенские имамы. От греха подальше, они сняли с себя чалму и бешметы, но по старой привычке, обучали местное население письму и чтению на арабском языке, справа налево. Во-первых, местные священники сами были обучены именно к такой каллиграфии. А, во – вторых, видимо, они в тайне надеялись, что все вернется на круги своя, и знание арабской каллиграфии очень быстро поможет вернуться к прежним, религиозным устоям. Надо сказать, что в те времена, каждый мулла был довольно образованным человеком, и прекрасно разбирался и в основах математики, истории, географии и в некоторых других науках и даже знал не один язык! 

Нельзя сказать, что деревенский народ был повально безграмотным. Читать и писать на арабском умели многие. Почти все! К этому, их обязывала необходимость умения читать Коран. Но это умение не засчитывалось, и такие люди продолжали считаться неграмотными.

И вот, началась эта великая перестройка! Даже, в самых маленьких деревнях открывались первые светские школы для детей, (а их было предостаточно!), и ликбезы для взрослых. Еще раз повторим, что в начале, обучение почти ничем не отличалось от обучения в медресе. Но, потом, священнослужители, вдруг, начали, таинственно исчезать, а в селениях появились новые, скоротечно испеченные молодые учителя.

Эти, пытались обучать местное население на русском языке. От такого обучения было еще меньше толка, чем от обучения на арабском языке. Ведь, русский язык почти никто не понимал! И, большинство населения продолжало считаться неграмотным, хотя, напомним, многие из них прекрасно читали и писали по - арабски, сохранив эти познания до самого преклонного возраста!

А, детишки? Эти ученики, часто, с успехом, как губка, впитывали в себя познания русской каллиграфии. При этом умудрялись сохранить полученные ранее навыки арабской письменности.

Но новому правительству и этого показалось мало. В преподавании татарского языка ввели латиницу. И началась чехарда. Старшее поколение не в силах было освоить не кириллицу, ни латиницу. Те, кто вырос позднее, уже не знали арабской письменности. Но могли писать на татарском языке на латинице. И оба поколения, умеющие читать и писать, не смогли бы даже написать друг другу письма на родном языке! Говорили они на одном языке, а писали разными письменными знаками! Позднее латиницу в татарском языке заменили кириллицей. И получилось так, что третье поколение уже не могло общаться ни с дедушками и ни с бабушками. Потому что они писали арабскими буквами. Ни с родителями, которые владели латиницей, но не знали кириллицы. Вот такая получилась неразбериха. 
Но положительное, в этой перестройке, все – таки имелось. Те, кто искренне, хотел учиться, действительно получали такую реальную возможность!

И еще один выдвинутый новым правительством лозунг: «Молодым везде у нас дорога!», активно начал претворяться в жизнь.
При прежнем правительстве, ни один мусульманский юноша, не говоря уже о девушках, не мог даже мечтать о том, чтобы вырваться из родного села. Это удавалось сделать только очень состоятельным молодым людям. Или при наличии в городе других родственников. Обучение для них было доступно только в медресе. Конечно, многие эти учебные заведения выпускали очень образованных молодых людей. Но, хотим напомнить, что такое образование было доступным только для избранных!

Юный Ашраф в такую когорту не входил. И не случись новых перемен в его стране, не видать бы ему образования, так и хочется сказать, как своих ушей!
Быть бы ему крестьянином, как его отец Мифтахетдин. Или плотником, как его дед – Балта – бабай. Кстати, Балта не было его именем. Это было прозвище, накрепко прилипшее к нему. Балта на татарском языке - это топор. А дед Ашрафа был великим умельцем этого инструмента. Не надо думать, что топором можно только дрова рубить. В руках умельцев, он становился самым главным инструментом при строительстве бревенчатого дома, который так и называли – срубленный дом. Вот таким мастером  и был дед Ашрафа. Поэтому, при прежнем правительстве, ему была открыта еще одна дорога, быть плотником или строить дома. Что, впрочем, одно и тоже. Но, эта, вполне творческая стезя – строить дома, тоже не прельщала нашего героя.

В каждом человеке, с самого зачатия спрятан какой – нибудь талант. Тот, ради которого, он и рожден на этот свет. Главное, в том, чтобы во время этот талант откопать. А, иначе, такой человек так и будет мыкаться по свету с ощущением своей полной никчемности и ненужности. У одних этот талант спрятан в руках, у других в ногах. А бывает и между ног. Это уж как кому на роду написано.

У нашего Ашрафа этот природный дар хранился в голове. Искать его было не нужно. С самого детства его отличали острый ум, прекрасная память, ярко выраженная наклонность к аналитическому мышлению.
И еще одна черта была характерна для него: легкая приспособляемость к изменяющимся внешним условиям.

Поэтому, перспектива работать в поле, или строить дома не прельщала его. Для него, идеалом для подражания, стали его новые школьные учителя.
Тщательно выбритые, одетые, в непривычный для местных людей, цивильный костюм, белую рубашку, они в корне отличались от всех людей, которые окружали его от рождения. Ему нравилось в них все: манера одеваться, манера разговаривать, их манера общаться с другими людьми.
Ашраф завидовал этим людям, он восхищался ими, он стремился быть похожим на них.
И новое стремительное время милостиво предоставило ему все возможности для претворения его намерений в жизнь.
 Молодым людям всегда свойственно стремление вырваться из родного гнезда, из родной деревни. Их манят новые места, новые возможности. И вот, впервые, в истории этой страны появилась реальная возможность выполнить эти устремления.

Итак, в глухой башкирской деревушке открылась первая светская школа. Одним из ее учеников и стал Ашраф. Его цепкая память прекрасно сохраняла полученные ранее навыки арабского письма. Но и новые познания легко укладывались в его светлой голове. А главное, он легко усваивал новый язык, который уверенно становился главным в новой зарождающейся стране. Учителя, обучающие деревенских ребятишек, менялись, как перчатки.  Одни прибывали, другие куда – то исчезали. Даже, красоты местной природы не могли удержать их. А, возможно, были и другие, более объективные причины, по которым, они, не всегда по своей воле,  вынуждены были покинуть местные края.

И настал такой момент, когда оказалось, что преподавать в местной школе некому. Выдвинутый правительством лозунг:  «Учиться, учиться и учиться» готов был потерпеть жестокое фиаско. В местном сельсовете судорожно искали выход из создавшегося сложного положения. И он был найден! А, собственно, почему в школе не может работать кто – нибудь из местных грамотеев?

Перебирались все возможные кандидатуры. Но такого человека в деревне не было!
И вдруг, кому – то в голову пришла замечательная идея! Пусть в школе, но уже, в качестве учителя, поработает ее лучший ученик. Эта идея понравилась всем. И снова в местном сельсовете начали перебирать кандидатуры на столь важную должность, но теперь уже среди молодых людей и даже подростков. Таким учеником, единогласно, был признан Ашраф Мифтахутдинов. Так и было решено. Отныне, Ашраф будет считаться не учеником этой школы. Он станет ее учителем! И началась трудовая биография юного учителя. А было ему в то время двенадцать лет!
Почти год он проработал в своей родной школе. И все чаще и чаще понимал, что эта ноша ему не по плечу. Ему очень нравилось его новое занятие, но знаний явно не хватало. Ему хотелось учиться дальше. И такая возможность вскоре представилась.

Ашрафа, как очень способного подростка, направляют для обучения в Туймазинскую школу для крестьянских детей. Новый поселок, возникший, как железнодорожная станция, начинает медленно, но верно развиваться.  Новое время требует новых знаний, новых навыков, новых умений. Обучение в местной школе  уже более серьезное, почти городское. И юный учитель снова становится старательным учеником, и с новой энергией продолжает постигать азы наук. 

Через три года заветное удостоверение выпускника школы крестьянской молодежи в кармане. А выбор, кем стать, и куда направиться, был давно сделан.
Шестнадцатилетний Ашраф становится студентом Белебеевского педучилища.
Вырвавшийся из лап нищеты, получивший новые возможности для своего развития, Ашраф полностью разделяет устои нового общества. Он сам, практически, ровесник своей страны. Он в восторге от новых перемен, уже утвердившихся в стране, почти ставшей на ноги. И шестнадцатилетний Ашраф вступает в члены ВЛКСМ. Он не только первый интеллигент в своем роду, он уже, горячий сторонник новых свершений, яростный борец новой идеологии.

   Наступает 1933 год. Обучение в училище успешно закончено. А его уже зовут новые города, и новые пути!
Новым городом оказалась маленькая деревушка Старо Янбеково. Такая же глухая, как и его родное Аблаево. Электричества здесь нет, как впрочем, и других форм цивилизации. Школа, разместившаяся в простом одноэтажном деревянном здании, да невысокие горы, видимые из ее окон.

Почти, рядом течет речка, под названием Уршак, которая в сравнении с родной Усенкой, кажется более полноводной. Удивлял и диалект местных жителей. В своей деревне Ашраф общался со своими односельчанами на татарском языке. Сказывалась близость татарских селений. Но здесь главенствовал чистый башкирский. Жители местных деревень разговаривали на нем с особой гордостью и даже надменностью. Так, например, звук «с» они произносили на особый манер, не округляя язык, а слегка вытягивая его вперед. От этого этот звук терял свой характерный присвист, и становился почти другим звуком, мягким и глухим. Это придавало их речи особый колорит, и даже добавляло некий шарм. Ашрафу так и не удалось освоить такое произношение. Но трудностей в общении с новыми односельчанами у него не возникало.       
Но, несмотря, на неутешительную прозу жизни,  мечта детства почти исполнилась!
Теперь он сам, имеет возможность приходить в класс в новом костюме, и ловить на себе восхищенные взгляды своих малолетних учеников!

 Учитель! Здесь это слово звучит гордо! Его уважают, с ним считаются, с ним советуются. 
Дорога подняла его на свой первый крутой вираж. Сын неграмотной селянки, выросший в приземистой полутемной избе стал настоящим учителем!
Трудолюбие, ум, целеустремленность и настырность характера, впервые стали, достойно оцениваться обществом, и давали возможность обладателю этих качеств выпрыгнуть высоко вверх!
Красивая деревня с богатым историческим прошлым, основанная еще в шестнадцатом веке, приняла молодого, скороспелого интеллигента вполне дружелюбно.
Молодой учитель всегда ходил в свежей рубашке, современного европейского кроя, в аккуратном пиджаке, в брюках, тщательно наглаженными тяжелым чугунным утюгом, разогретым раскаленными углями. 
Добавьте сюда густую волнистую шевелюру на голове, и, частенько, звонкоголосый баян в руках. Ну, чем ни первый парень на деревне?
Да, к тому же умный, образованный, с прекрасным знанием русского языка! Ведь, и педучилище он закончил по специальности преподаватель русского языка и русской литературы!

Знание этого языка открывало дорогу к самой успешной карьере! И ценилось также высоко, как в наши дни ценится знание совсем чужого нам английского языка!
Первая ступенька преодолена. Можно сказать, от самой сохи и в князи!
Что из того, что в деревне нет электричества? Зато светятся глаза, а в груди горит яркий огонь молодых помыслов и устремлений! Первый вираж его судьбы завершен, и молодое сердце хочет чего – то нового, неизведанного! Душа жаждет новых ощущений, и новых побед!

И они обязательно должны появиться!
А в это время, на другом берегу реки, в соседней деревне, с поэтичным названием Чишма, подрастала юная княжна Губайда. Ну, не совсем княжна, но прапраправнучка настоящего кантона Лукмана Ибрагимова. Но этот факт тщательно скрывался семьей. Впоследствии, много других посторонних людей пытались примазаться к потомкам знаменитой в Башкирии фамилии, но настоящие наследники кантона, тщательно, сохранившие историю своей генеалогии, ревностно следили за этим, и не допускали чужаков в свои ряды.

 Отец девушки был выпускником самого престижного до революции во всей Оренбургской губернии Уфимского медресе. Его семья была первой, которая выстроила дом на новом месте, недалеко от кристально чистого родничка. Родничок этот выбивался прямо из – под земли. Здесь образовался крошечный водоемчик с удивительно вкусной водой. По поверхности стремительно, то ли плавали, то ли бегали, длинноногие водяные жуки. Но даже они не могли нарушить идеальной прозрачности этого источника. Воду набирали прямо из этого водоемчика, накрывали широкими, круглыми  листьями растений, растущих тут же, у ручья, и осторожно несли ведра на расписанном коромысле, стараясь не расплескать ни капли. При этом, делом особой чести, было красиво держать руки на изогнутом дереве, и изящно выгибать спину. Нести воду из родника, испокон веков считалось для девушек, особенно тех, что на выданье, особенным мастерством, и даже, искусством. Это искусство сразу же, в первое утро после свадьбы демонстрировалось придирчивым старшим женщинам со стороны жениха!

 Вот в этом месте и построил свой дом отец Губайды. Строил на славу. К тому же, материальные возможности на это были. Семья была очень зажиточной. Этот дом еще долгое время считался самым лучшим и красивым домом во всей деревне. 
А далекий предок матери, Янбек, был главой целого рода. Это,  именно, он ходил к самому Ивану Грозному с просьбой о присоединении своих земель к Российскому государству. Он и основал деревню, которая, впоследствии, получила название Янбеково.

Вот, из такого славного рода и происходила юная Губайда.   
Что из того, что документ, подтверждающий их принадлежность к дворянскому сословию, был давно, в целях безопасности семьи, уничтожен, а потомки восемнадцати лошадей из приданого ее матери благополучно перекочевали в колхозное стадо? Некоторые из ее родственников давно сгинули. Кто на далекой Колыме, кто на холодных северных островах. А ее семье повезло больше. В многодетной семье Сафиуллы, который умудрился пешком вернуться с германского фронта и даже из германского плена, выжили все. Конечно, если не считать тех, кто умер естественной смертью от болезней в младенчестве.
Фамильное серебро ее матери также благополучно перекочевало за океан, в далекую, неведомую Америку, но вернулось обратно новеньким, пахнущим свежей краской, трактором! Это был первый трактор на всю округу, и благодаря ему, семья Сафиуллы избежала всяческих репрессий. А Сафиулла теперь получил хорошую должность в сельсовете. За такие заслуги, как новый трактор для новоиспеченного колхоза, о его буржуазном происхождении все дружно забыли!

Не случись этих великих перемен, девушку ожидало блестящее будущее! Или, во всяком случае, очень обеспеченное! Такого парня, каким был от рождения Ашраф, к ней бы близко не подпустили. Но жизнь все перевернула с головы на ноги, и юная княжна, или, почти княжна, превратилась в обыкновенную деревенскую девушку.
В этой семье все получилось совсем наоборот: «Из князи в грязь» Но ведь, к настоящему золоту грязь не пристает! Природные гены знаменитых предков все равно найдут выход, врожденный ум и трудолюбие всегда помогут снова вскарабкаться наверх.

Девушка выросла в настоящую красавицу. Черные, как смоль, вьющиеся волосы, были, по новой моде, коротко подстрижены. Карие, с поволокой, глаза светились мягким, загадочным светом.
К тому же, по веяниям нового времени, она с огромным удовольствием, занималась спортом. Нет, она не бегала, не играла в волейбол. Она увлекалась гимнастикой и акробатикой, и часто выступала на местных концертах с модными в то время акробатическими пирамидами. Спортивный купальник, выгодно обтягивающий точеную фигурку, крепкие оголенные ноги вызывали восхищение зрителей мужского пола. «Тауба, тауба» - шептали шокированные старушки.

Таких возможностей в прежнее время у нее быть не могло. За подобные выступления ее с позором изгнали бы из рода! Но времена изменились, и юные девушки теперь могли демонстрировать не только роскошные волосы, но и стройные крепкие ноги.
Вот с такой девушкой и столкнула нашего Ашрафа судьба. Видимо, сохранившиеся в ней гены знатности ее предков, как магнитом, притянули к ней Ашрафа. А он, в свою очередь, был для нее реальной возможностью снова оказаться на верху общества. К тому же карьера Ашрафа сделала новый виток, и он стал директором этой школы. Это сейчас быть директором сельской малокомплектной школы не особенно престижно и прибыльно. В те времена детей было очень много, и эта должность была особо уважаемая и почетная! К тому же, если новоиспеченный директор молод и холост, то он, надо сказать, завидный жених для брака по расчету! 
Но это было совсем не так! Между молодыми людьми вспыхнула самая настоящая, не связанная никакими расчетами, любовь! Любовь, нежная, пылкая, целомудренная! С яркими надеждами на счастливое будущее. Прежнее время таких возможностей для влюбленных не открывало. Но время было другое. Разрешения родных на брак не требовалось, благословения местного муллы было не нужно. Свобода! Полная свобода! Что еще нужно молодым? Но, никакого б – а. Ах, извините, прелюбодейства. Брак и только законный брак! Хотя, что такое брак, без благословения свыше? Без благословения родителей вполне можно обойтись, а, вот, без благословения небес можно ли? Но, бог, в те времена, был низвергнут с небес, вместе с опостылевшим царским правительством, и правом голоса не пользовался. Его роль в таком важном деле, как утверждение новой семьи, вполне успешно выполнял какой – нибудь мелкий представитель власти, восседающий на жестком стуле, а то и на самодельной табуретке.

И началась для нашего героя новая жизнь с юной красавицей женой.      
Трудно сказать, что началась суровая  проза жизни. Нет! Все было прекрасно! Вечерние прогулки на лодке, в веселой компании, с баяном в руках. Многочасовые занятия любимой рыбалкой на Уршаке, изобилующей самой разнообразной рыбой. Активная общественная деятельность. Жизнь молодой пары была богатой на события и очень насыщенной. К тому же, молодой директор вполне сносно, по меркам того времени, обеспечивал свою семью материально. Молодая жена могла позволить себе дорогие шелковые платья и модные качественные туфли. Для простых деревенских девушек все это было недоступной роскошью.

Новая должность – директора школы, требует более высокого образования. Ашраф поступает в Уфимский учительский институт и заочно, экстерном, за два с половиной года заканчивает его. Он продолжает преподавать русский язык и литературу. Но учителей по–прежнему, не хватает, и молодой эрудит ведет здесь и уроки по химии.   
Ашраф много читал. Газеты, журналы, книги неизменно находились в их доме. Недостатка в нужной литературе не было. Повсеместно открывались общедоступные библиотеки, в любой организации были оборудованы красные уголки, где всегда можно было, взять почитать свежую газету. Именно, в этот период Ашраф начал пробовать писать сам. Писал он на татарском языке, и поэтому, первое издание, куда он принес свои первые литературные труды, была газета на татарском языке  с поэтичным названием «Кызыл Тан». (Красный рассвет) Практически, первые же пробы пера были опубликованы. Молодой автор пользовался явным одобрением редакционной коллегии. И ему посоветовали продолжать его газетное творчество. Но уже после первых публикаций, тонко намекнули, что неплохо бы  подписываться псевдонимом. Его родная фамилия – Мифтахетдинов – казалась редакторам слишком неблагозвучной.   

Молодой журналист думал недолго. Ни у его деда, ни у его отца, никогда не было паспорта. А значит, не было и фамилии. Мифтахетдиновым он был записан по имени отца – Мифтахетдина. А вот у деда не было даже имени. Все называли его просто – Балта – бабай. Новая фамилия родилась в его голове, на удивление, очень быстро и просто. Он будет Балтин! Это не будет его псевдонимом, это будет его настоящая фамилия! Необходимо только обратиться в соответствующие органы регистрации.

Так и было сделано. При первой же возможности, Ашраф поменял свою фамилию. Вскоре, его примеру последовали и два его старших брата: Шарафетдин и Мисбах. И впервые, появились семьи Балтиных. Теперь оставалось только прославить новоявленную фамилию славными делами.      
Жизнь продолжается. Казалось бы все прекрасно. Но нашего честолюбивого героя что – то гнетет. Должность директора маленькой школы кажется ему уже недостаточно привлекательной. Ему хочется в город, он чувствует, что способен на большее. К тому же, пусть очень недолго проучившись в Уфе, Ашраф почувствовал вкус настоящего образования. Он прекрасно понимает, что настоящих знаний он еще не постиг. Он понимает, что жизнь не стоит на месте. И вполне вероятно, что студенты, с которыми он столкнулся во время своего скороспелого обучения в столичном вузе, скоро станут молодыми специалистами. И в один прекрасный день могут заменить его.    
 
И молодого учителя снова начала одолевать то ли охота к перемене мест, то ли тяга к новым знаниям. Ему снова захотелось учиться! Учиться по - настоящему, не ради бумажки, а ради истинных, полноценных знаний. Зародившееся желание сначала благоразумно подавлялось. Но оно снова и снова появлялось в мыслях, разъедало его, как ненасытный червь, и в один прекрасный день, он решительно заявил, что уезжает учиться.
К этому времени в семье появился первенец. Но молодые супруги решили, что это не будет преградой для претворения в жизнь новой программы.

Но дорога, слишком долго поднимавшая его наверх, сначала выравнивается, а потом, незаметно, но неотвратимо начинает спускаться вниз.
Учиться ему не пришлось. Стране не нужны были студенты. Ей были нужны учителя. 
Однажды, молодого директора вызвали в обком партии. 
Программа ликвидации неграмотности в Российской Федерации считается успешно выполненной. Повсеместно функционируют многочисленные малые и большие школы. Созданы вузы. Стремительно и очень успешно развивается советская наука. Делаются новые открытия, плодотворно работают ученые.
Но совсем не так, обстоят дела в братских советских республиках. Отсутствие школ, почти повальная неграмотность в отдаленных селениях этих республик обычное дело. И правительство предпринимает все меры для изменения этого положения. Во все крайкомы и райкомы, во все крупные российские вузы отправляются распоряжения, для срочного десантирования лучших учителей, и даже студентов в отдаленные районы страны.
Приходит такая бумага и в Уфимский обком партии.

Ашраф, с его многолетним стажем работы в школе, знанием опыта руководителя учебного заведения, с дипломом сокращенного обучения в вузе, подходит для этой роли больше других. И ему предлагают выбор. Нет, поехать или отказаться, такого выбора у него нет! У него есть только выбор, куда поехать. К тому же, после окончания этой длительной командировки ему обещают посодействовать в продолжении образования.   
Но, окончить полный курс высшего образования, ему так и не пришлось. Вместе с его старшим братом Шарафом они любили читать книги о знаменитых путешественниках, и сами мечтали объездить весь мир.  Шараф, впоследствии, даже поступил на географический факультет.
Судьба предоставила им такие возможности. Шараф добрался до Европы. Но увидеть там, кроме колючей проволоки концентрационного лагеря, он ничего не успел.
Ашраф географию своей страны поначалу изучает из окна пассажирского вагона.

Оставив своего годовалого сына на попечении семьи старшего брата, он вместе с молодой женой отправляется в далекую Хорезмскую область Узбекской ССР.
Длинный железнодорожный состав, тревожно прогудев, трогается с места, и медленно набирая ход, направляется на юг. Прощальным приветом проблеснули под мостом темные воды реки Белой. Отчаянно пытаясь догнать проезжающий состав, потянулись за окном родные горы. Но и они постепенно отстали, не в силах соперничать с дымящим и гудящим изобретением человечества.
Вот уже, позади, остался шумный Оренбург, а впереди ждала совершенно незнакомая, чужая и далекая земля.
Путь был долгий. Временами, за окном тянулась голая степь, кое – где заросшая, почерневшей от солнца, полынью. Но, вот, и степь заменилась бескрайними пустынями без единого кустика, без единого человеческого селения.
 
А где – то там, за пустыней, текла степенная, полноводная Аму – Дарья. Эта река совершенно не была похожа ни на маленькую наивную Усенку, ни на прозрачный, лениво текущий Уршак. Это была большая широкая река со слегка красноватой, мутной водой. Она играла очень важную роль на всей этой огромной территории. Она текла в том же направлении, куда стремился раскаленный поезд, но так и не смогла догнать этот состав. Думалось, что если бы она текла ближе, в воздухе не было бы такой духоты. Но это было не так. Позднее, Ашрафу пришлось побывать на ее берегах, и она показалась Ашрафу чужой и незнакомой, и даже грязной. Вода в этой реке, тоже казалась какой – то другой. Даже на расстоянии чувствовалось, что прогретая жарким солнцем, вода не сможет освободить от жары и духоты.   

Наконец, запыленный и уставший от дальней дороги, паровоз прогудел в последний раз. Монотонный стук колес сразу нарушился, и длинный состав начал медленно притормаживать.
Это был Ташкент! Жаркий, многоцветный, пропитанный запахом дынь и арбузов, шумный и многолюдный. От жары здесь спасали только многовековые, раскидистые деревья.
  Но передышка была недолгой. Немного отдохнув, сделав запас фруктов на местном рынке, молодая семья вынуждена была продолжить свое путешествие. И другой, еще более, раскаленный поезд, увозил их еще дальше от родного края, далеко на юг, в сторону города с загадочным названием Ургенч. Только наличие крутобоких, истекающих ярко красным соком, арбузов, и  душистых, с нежной мякотью, дынь слегка приукрашивало эту утомительную поездку. Наконец, и этот поезд остановился на станции с поистине царским названием – Ханка. Видимо, когда – то, очень давно, здесь  жил настоящий хан. Но, от владений хана кроме нескольких полуразрушенных развалин, здесь, практически, ничего не осталось. Поэтому, жители переименовали его в уменьшительно – ласкательное – Ханка. Городок поражал запустением. Лишь чумазые, босоногие мальчишки, возникая неведомо откуда, с нескрываемым любопытством провожали разбитую колымагу, в кузове которой наши путешественники продолжили свое путешествие. Затем, короткий визит в местный отдел народного образования, и та же машина повезла их вглубь незнакомой, до боли чужой, земли.

Село Кызыл Аскар встретило их легкой вечерней прохладой. Молодую семью поселили в заброшенном доме. Он был построен из камня, обмазан снаружи глиной, которая немного сохраняла прохладу в доме. Крыша была покрыта сухой травой. Вместо привычных сеней, перед домом была построена открытая веранда, которая называлась - айван. Легкая крыша поддерживалась четырьмя массивными столбами. Эта веранда позволяла обедать, отдыхать и, просто, заниматься домашними делами почти на свежем воздухе. Веранда находилась в тени старой разросшейся айвы, с толстым, потрескавшимся от времени, стволом. Во дворе из вытесанных камней был сложен очаг для приготовления пищи.

Вот, такие нехитрые бытовые условия ожидали наших путешественников.
Ашраф был назначен завучем местной сельской школы. Он с головой ушел в новое дело. Местные жители встретили его без энтузиазма. Детей в новую школу пускали неохотно. Трата времени на учебу казалась для них пустой блажью. Если мальчики, худо – бедно, еще посещали занятия, девочек в школу не пускали совсем. То сам Ашраф, то местные сельсоветчики, раз за разом обходили дома, уговаривая сельчан, в необходимости учиться. Все охотно соглашались с этим, клятвенно заверяли, что начнут обучение, но каждое утро, в классе снова недосчитывались многих потенциальных учеников. Часть школы была отделена, и оборудована отдельным входом для обучения девочек.

Новому завучу приходилось не только обучать новых учеников, ему пришлось снова учиться самому. Владеющий татарским, башкирским, русским языками, теперь он пытался научиться общаться на похожем на татарский язык, но, все равно, непонятном – узбекском языке. Даже местные татары говорили на совершенно непонятном татарском диалекте.
В такой непростой ситуации обнадеживало только осознание того факта, что этот переезд временный, и по истечении определенного времени, настанет момент, когда можно будет вернуться домой. Предполагалось, что через год, максимум через два, положение с образованием в данном районе будет налажено, и семья сможет вернуться обратно.
Шел тысяча девятьсот тридцать девятый год. 

 Молодой завуч рьяно взялся за новое дело. К тому же, он втайне надеялся, что за год сможет организовать здесь полноценную школу, а затем, с чистой совестью, вернется домой, на учебу в институт. К тому же, там их ждал маленький сын. Его жена старательно помогала ему, взяв на себя организацию обучения местных девочек, которых нужно было обучать раздельно. 
А после работы приходилось долго разжигать очаг во дворе, чтобы приготовить нехитрую пищу. Радовало только  то, что неудобства эти временные, пройдет год, а может быть, чуть больше, и можно будет вернуться домой.
 
Проходили дни, месяцы. Плохо ли, хорошо ли, но школа в селении была организована, она успешно заработала. Но никто не собирался отпускать молодого завуча домой. Теперь он был назначен директором Ханкинской средней школы. Положение с обучением здесь было чуть – чуть получше. Но надежных руководителей не хватало. И молодой семье пришлось остаться здесь еще на год. Но только на год. Это считалось длительной командировкой, и потом, через год, можно было вернуться домой, в родную Башкирию.
 
Учебный год был завершен. Оставалось только провести первые выпускные экзамены для тех, кто в силу своего возраста должен был завершить свое образование. Потом, передать свои дела молодым учителям, которых готовили здесь же. Только этим чаяниям сбыться было не суждено!
 
На дворе шел июнь тысяча девятьсот сорок первого года. Губайда уже начала складывать старый фанерный чемодан, не в силах вытерпеть оставшиеся до встречи с сыном дни, когда в один из дней, в глухое, изнемогающее от жары, село, дошло страшное известие – война!      
Война! Мягкие и нежные звуки складываются в одно жесткое и емкое слово! Как – будто, огромное зеркало, внезапно соскользнув со стены,  разлетелось на тысячи мелких осколков. И ничего нельзя изменить. И ничего нельзя вернуть обратно. Острые кусочки разбитого стекла еще поблескивают гаснущими  надеждами. И только холодное предчувствие неотвратимой беды медленно заполняет сознание.
И нужно собрать эти осколки, и не пораниться. Но не это самое страшное! Страшное таиться где – то впереди, и еще пока трудно представить себе, что же это будет?

Поначалу, в повседневной жизни местных жителей ничего не изменилось. Только, то из одного, то из другого дома начали исчезать  мужчины. Шумные проводы с обильными застольями, в этих краях были не приняты. Перед отъездом, каждый, старался выполнить, как можно больше дел, по хозяйству. Потом, скупые прощания с родными, соседями, напутствия старших, и в путь! В недобрый путь, из изнурительного, но привычного пекла южного лета в еще более нестерпимое пекло первых месяцев войны. 
Среди тех, кто уходил на фронт, были и первые выпускники местных школ. Обучившись грамоте, кто год, кто два года, они еще не успели хорошо освоить программу обучения. Но, оказались в гораздо более выгодном положении, чем их неграмотные сородичи. Познание русского языка было скудным и корявым. Но и такое знание давало возможность общаться со своими однополчанами. Незнание некоторых правил орфографии, не лишало их возможности писать письма. Среди новобранцев старшего возраста очень часто встречались такие, кто совсем не умел писать. А значит, не мог писать и письма своим родным. Как они сейчас сожалели о том, что не посещали курсы ликбеза, которые организовывались повсеместно! Как радовались тому, что дали возможность учиться своим детям! А ведь многие родители не только не разрешали своим детям ходить в школу. Они пытались всячески помешать этому, когда власти обязывали отпускать их!

Популярность маленьких сельских школ сразу возросла, и численность  учеников в начале учебного года резко увеличилась. Ведь, если неграмотному солдату удавалось уговорить кого – нибудь написать за него несколько строчек, в родном доме обязательно должен был быть кто – то, кто мог эти письма прочитать!
Грамотность сразу стала цениться в этой местности очень и очень высоко, поэтому Ашраф сразу получил бронь. Более того, выбора у него не было. Выехать на свою родину он теперь не мог!

Много соленых слез пролила в подушку Губайда. Но постепенно смирилась. Писем из родных мест было мало. А кому было писать? Престарелая мать Ашрафа так и осталась неграмотной. Не умел писать и его старший брат, в чьей семье воспитывался оставленный молодой семьей, сын.
Но иногда скудные известия все же доходили до этих мест. Ушел на фронт старший брат Шарафетдин, у которого остались русская жена и сын. Затем, туда же последовал другой брат Мисбах. Мисбах был опытный боец. Ведь за его спиной уже были гражданская и финская война! Младший брат Губайды, очень любимый ею, Фарид, тоже ушел на фронт, почти сразу же погиб. Но она узнала об этом гораздо позднее. Она любила Фарида больше всех, потому что он родился сразу после нее. Они росли вместе, вместе играли, были, как не разлей вода. Она, как старшая сестра, трогательно опекала его, но он, как будущий джигит, всегда был готов защитить ее.

Эта утрата вконец подкосила ее. Но нужно было жить дальше. Мысли о сыне не давали покоя. Хотя причин для беспокойства не было. Фронт был очень далеко от ее родных мест. Мальчик находился в надежных руках.
Но, все равно, Губайда замкнулась в себе, почти перестала разговаривать, никогда не улыбалась. Только приходя в школу, старалась взять себя в руки, чтобы маленькие воспитанницы не заметили ее мрачного настроения. Впрочем, они прекрасно понимали ее состояние. Ведь у каждой из них, кто – то был на фронте. А некоторые семьи уже успели получить зловещие казенные бумаги.

По началу, у каждого советского человека теплилась надежда, что это не надолго. Ведь, все были уверены, что их держава самая сильная в мире! Но шли дни, недели, месяцы, вот уже прошел год, а конца этой войне не было видно. Сводки с фронта приходили неутешительные. Просвета не было. Только на второй год войны у людей затеплилась слабая надежда, что победа будет. Пусть не скоро, люди уже смирились с этим. Пусть хоть когда – нибудь, но она все-таки обязательно будет! 
Одни уходили на фронт, а другие, наоборот, прибывали сюда,  в глубокий тыл, с трудом, вырвавшись из опаленных войной мест. Многие из них успели познать бомбежки, эвакуацию, голод. Кто – то, едва вырвавшись из ада, и добравшись до спокойных мест, оставлял своих детей в чужих, но надежных руках, и снова отправлялся на фронт.

Однажды сюда прибыли две подруги. На двоих у них было семеро детей. Подруги вместе с детьми спасались из самого Бреста. Солнце еще не успело, как следует оторваться от горизонта, когда на город внезапно начали падать снаряды. На рассвете к их дому подкатил грузовик. Седой пожилой майор приказал им срочно садиться в машину. С собой разрешили взять только документы, хлеб и воду. Некоторые женщины так и выскочили в ночных сорочках, не успев одеться. Их довезли до железнодорожной станции, а дальше добираться было невозможно. Но одна из подруг сумела договориться с санитарным поездом. И их взяли, но с условием, что они будут ухаживать за ранеными. Поезд направлялся в эти края. Едва прибыв, они передали своих детей почти чужим людям, и снова отправились на этом же поезде обратно. Их мужья остались  защищать Брест. Увидеться с ними,   им было больше не суждено. Но дети выжили, и они сами, добрались на своем санитарном поезде до самого Берлина, и благополучно вернулись домой. Впрочем, где теперь был их дом?      
      
Война была неизбежна. И не только по политическим соображениям. На слишком больших участках многострадальной земли одновременно были жестоко нарушены не только законы природы, но и самые высшие законы нравственности.
«Не сотвори себе кумира!» - напоминает нам одна из высших заповедей. Люди в одночасье, забыли об этом. Одни, живущие на маленьком клочке земли, вдруг возомнили себя избранными, истинными арийцами, и начали неистово поклонятся маленькому, плюгавенькому ефрейторишке.
Он хотел стать художником, но более – менее сносно у него получались только цветы. Он хотел любить красивых женщин, но они даже не оглядывались на него. Потому что ничего, что могло бы заинтересовать женщин, в нем не было. Ни роста, ни жгучих глаз, ни интригующих взглядов, ни утонченных речей! Похоже, что и с мужской силой у него были большие проблемы! 

Не было у этого человека никаких талантов. Зато была мечта. Править миром!
Что уж он такого сделал, никто не знает. Может быть, продал душу дьяволу? Но в одночасье, все его окружение единогласно провозгласило его своим фюрером. Что произошло с людьми? Почему они все разом ослепли?

А на другом конце земли, низвергнув одного царя, тут же возвели на трон, другого, ни менее кровавого. Этот был хорош. Красив, как бог. Статен, умен. Этот - мужской силой был не обделен, женщины его обожали. Но если даже не обожали, отказать не смели, знали, что за отказ можно и жизнью поплатиться. Впрочем, и он, в юности был неудачник, недоучка – семинарист. Но, тоже быстро поднявшись в гору, сумел встать наравне с самим богом – Лениным! И переплюнул его! Он стал не только вождем, он стал отцом всех народов! Это, пожалуй, покруче любого бога!

Оба новоявленных кумира  почти одновременно начали собирать свой кровавый урожай. По обе стороны будущего фронта стали создаваться концентрационные лагеря. Только назывались они по - разному. Суть была одна. Началось массовое истребление собственных народов. 
Никому не дано безнаказанно нарушать законы, данные свыше.  Говорят, бог долго терпит, но больно бьет. Слишком много жестокости накопилось на земле. Небеса непременно должны были низвергнуться. И это случилось.
Или, это, просто очень много народа скопилось на ограниченных территориях, и было слишком много суеты? Земля терпела, терпела, да и скинула с себя излишки?
Впрочем, в науке это называется естественным биологическим отбором. Выжить в этом аду, могли только сильнейшие. Или те, кто очень хотел выжить? В той войне, некоторые, оставались живыми в самых невообразимых ситуациях.
 
Хочется вспомнить о другом брате Губайды – Сабите. Удачно довоевавший до весны сорок пятого года, он уже добрался до Австрии. И тут не повезло, его смертельно ранило в одном из боев. Однополчане посчитали, что он убит, и продолжили свое наступление. И только на следующий день, когда на месте боя стали собирать трупы, выяснилось, что, он, с полуоторванной ногой, без всяких признаков жизни, сутки пролежавший в мерзлой земле, все - таки жив! По всем биологическим законам он должен был тогда погибнуть. Шутка ли? Больше суток пролежать вмерзшим в землю, со страшной раной и остаться живым! Что это? Естественный отбор? Или время его еще не наступило? По - истину, пути господни неисповедимы. Кому – то суждено погибнуть. А кто – то, даже в самой безнадежной ситуации, остается жить.

Ногу предложили ампутировать, боялись, что начнется гангрена. А он не дал! Конечно, нога не срослась, почернела, да так и осталась, непослушная и чужая. Но гангрена не началась, и потом, он так, и жил, с негнущейся, почерневшей ногой, до глубокой старости. Он так и не сообщил домой о своем страшном ранении. Просто написал, что ранен, и находится на лечении. Он не только надеялся, он был просто уверен, что пройдет какое – то время, и он вернется домой живой, и на своих ногах. Но война кончилась, а он все еще находился в одном из госпиталей города Оренбурга. И однажды  решился отправить матери свою фотографию. Поверх больничного одеяла демонстративно была выставлена рука с оторванным пальцем. Это якобы и было причиной его столь долгого лечения. Сабит на фотографии выглядел похудевшим и осунувшимся, но, как всегда, улыбался. Мать повертела в руках фотографию, и не поверила. «Нет, дело не в оторванном пальце» - заявила она.- «Здесь что – то более серьезное, хорошо, если у него руки или ноги целы»  И решительно собралась и поехала в Оренбург. И оказалась права. 

  Война войной, а жизнь, изуродованная, исковерканная, лишенная элементарных условий для выживания, продолжалась. 
В это время Ашраф, наконец – то, вступил в ряды Коммунистической партии. 
Надо сказать, что никого в эту партию насильно не загоняли. А, наоборот, нужно было это право заслужить своим подвигом или хорошими  делами. Многие, уходя на бой, говорили: «Если умру, считайте меня коммунистом!» Никакой материальной выгоды, или каких – то жизненных благ – членство в этой партии не давало. А вот, ответственность за свои поступки, многократно увеличивалась. Бедным мужикам даже налево нельзя было сходить. Вдруг, жена об этом узнает, да придет жаловаться в партком? Хорошо, если в парткоме только мужчины. Они, вполне, могут ограничиться выговором. А если провинившегося будут обсуждать бабы? Тогда исключения точно не миновать! И будет на таком человеке вечное пятно позора! А что такого? Ну, гульнул мужик, с кем не бывает? А в том то и дело, что человек, назвавшийся коммунистом обязан был быть кристально чистым. Даже просто развестись с женой не допускалось! А жаловаться на своих мужей жены, иногда, действительно ходили. И не только жены. Молодой семье нужно жилье? Шли в партком! Сосед шумит по ночам за стеной? Шли в партком! Дровами  нужно запастись на зиму? Устроиться на работу? Тоже партком. И ведь действительно помогали. Не было ни одного бездомного, ни одного безработного, ни одного нищего на улице. Ни одного беспризорника.   
 
Безжалостное правительство, временами, порой без всяких видимых причин расстреливающее своих граждан, ревностно следило, чтобы у каждого была крыша над головой, чтобы все сироты были определены в приюты. А главное, чтобы все работали. Тот, кто не работал, вполне мог угодить в тюрьму за тунеядство. Только женщинам, имеющим детей, иногда дозволялось не работать, не опасаясь наказания. Работали все, начиная с подростков. Однако, на любом предприятии всегда были свободные вакансии! Только приходи! И интересно, что, любой, устроившийся на маленькое или большое предприятие, автоматически, приобщался к щедрой общественной кормушке. Нужно жилье? Путевка в санаторий для лечения? Ребенка нужно устроить в ясли? Все эти проблемы сразу же решали те же парткомы и профсоюзы. И надо сказать, хорошо решали. На улице никто не оставался. И все могли бесплатно учиться и лечиться. Даже в Ялте, или в Ессентуках, отдыхать на водах, как буржуины, которых они свергли.
   
Зарплаты были мизерные, но любой мог взять ссуду. Если, например, захотел строить дом. И строили, не только начальники, но и рядовые граждане. Стройматериалов не было, однако, все, откуда – то доставали все необходимое. Половицы были широкие, бревна крепкие. Расщелины в них были затыканы не паклей, а настоящим болотным мхом! Потолки делались из широких добротных досок, которые скреплялись крепкой и толстой доской – матицей. Она проходила точно, по середине потолка, надежно закрепляя основательное сооружение.

Так что в те времена никаких бездомных, никаких нищих, никаких тунеядцев не было! И пьяниц не было! В деревнях ставили сорокалитровые фляги с брагой, и в праздники напивались до одури. До тех пор, пока их не начинало выворачивать наизнанку. А утром вставали, и как ни в чем, ни бывало, шли работать. Но праздников было мало. День седьмого ноября, да первое мая. Новый год не справляли. Это был сугубо детский праздник. В эти дни, почти в каждой семье проводили интересные праздники для детей. С баянистом, с красочными карнавальными костюмами! Елка обязательно стояла в середине комнаты, нарядно украшенная самодельными игрушками. А в конце праздника каждый ребенок обязательно получал нарядный самодельный кулечек. В нем были конфеты, мандаринка, и грецкие орехи. Так и ходили ребятишки из дома в дом, все зимние каникулы.

Сказать, что в те времена плохо работали? И это не правда, работали на износ!
Наверное, поэтому и смогли перенести все тяготы войны. Народ был закален тяжелым довоенным бытом, пафосным строительством нового общества, и даже, перенес лихое испытание голодом!
Но здесь, в Узбекистане, голода не ощущалось. Конечно, любимой нами картошки, не было. Там она растет плохо, кто же ее повезет так далеко, в годы войны? Зато рис был. Правда, без мяса, но тогда, его щедро насыщали сухофруктами: изюмом, курягой, черносливом. Получалось вкусно. Что - что, а деревья, все равно, весной зацветали, а осенью  наливались сочными плодами. Как будто войны и не было.
Так и женщины, несмотря на войну, все равно рожали. Мужья уходили на войну, и они знали, что с ребенком будет очень тяжело, но все равно рожали. Вопрос, рожать или не рожать, вообще не стоял. Аборты в те годы были запрещены. Да и кому их было делать?

Вот и Губайда, в один прекрасный день, почувствовала, что она снова должна стать матерью.
Первое время она была в смятении. Вдали растет брошенный ею сын, которого она не видела почти три года. Кругом война. Ее не покидал постоянный страх, что бронь с ее мужа снимут, и тогда, она останется одна,  на чужбине. Однако, новая жизнь все настойчивее стучалась в ее теле. И она потихоньку, смирилась со своим новым положением.

Грамотных, умных и инициативных людей в Узбекистане, по – прежнему, не хватало, и Ашрафа перевели помощником секретаря  Ханкинского райкома партии. Школу он не бросил, и продолжал преподавать в ней.
Но не напрасно Губайда беспокоилась. В один из дней в их дом принесли повестку, и Ашраф, как и тысячи других мужчин, отправился на призывной пункт.    
 Так, наш герой стал солдатом. В войне уже давно наметился перелом. До победы было еще далеко, но было ясно, что она уже не за горами.
Но надо вспомнить, где находится Ханка. Здесь совсем близко до границы. А там, стало неспокойно. Почувствовав, что республика ослабела от долгой войны, на ее границах начали поднимать голову, сбежавшие в свое время за границу, бывшие басмачи, и их потомки, лишившиеся богатого наследства. Пограничники не справлялись. И сюда, было решено направить регулярные части Красной Армии. Из местных жителей срочно начали укомплектовывать такую Армию.
Вот в такую часть и попал наш герой.

Впоследствии, его часто упрекали, что он не был на войне. Да не был! Здесь не взрывались снаряды, с неба не падали бомбы. Было гораздо спокойнее и безопаснее. Почти, как в афганскую войну. Никто не бросался в решительную атаку с яростным криком: «Ура!»
Считалось, что войны здесь нет. Только жара под пятьдесят градусов, и пустыня. Песок накалялся так, что в нем варили яйца. Просто клали яйцо на раскаленный песок, а через полчаса, его уже можно было есть. Отдохнуть было негде. Земля не успевала за ночь остудиться. И каждую минуту можно было ждать нападения из – за линии. Нападение это вполне могло быть очень коварным. Были случаи, когда отряды басмачей, проникнув на нашу землю, тайными, известными только им тропами, вырезали целые отряды Красной Армии. Погибнуть можно было не только в любой день, но и в любую минуту. Враг был хитер и коварен. К тому же, он был почти свой. Такой же язык, такая же внешность. Не сразу отличишь, кто он? Друг или враг?

Да он не был на войне. Как не были на войне афганцы. Как не были на войне наши молоденькие солдатики, погибшие в Чечне.
Ну, могут тебя ночью прирезать, но это же не танки, и не самолеты с бомбами! Это же всего лишь недобитые басмачи! Правда, вооруженные, обученные и экипированные. Но это же не война!
А что же это тогда?         
Кстати, граница эта проходила именно с Афганистаном.

А жизнь все равно шла. И в один из дней, он получил весточку, что его жена собралась рожать. Командование пошло ему навстречу, и он получил кратковременный отпуск, для того, чтобы побыть с ней, в тяжелый период.

Она уже находилась в одной из больниц города Ханки. Врачей здесь почти не было. Все ушли на фронт, или работали в центральных госпиталях. В родильном отделении работали только акушерки. Да и тех, видимо, оставили здесь в силу их очень преклонного возраста.

Губайда рожала тяжело и долго. Ее организм давно ослабел от переживаний, тяжелого труда, недосыпа и скудного питания.
Наконец, на второй, а может быть, даже на третий день, рано, на рассвете, она родила дочь. Она еще нашла в себе силы, чтобы взглянуть на нее. В голове у нее мелькнула шальная мысль, что дочь никогда не сможет заменить ей сына, о котором она так тоскует. Но уже в следующую минуту, окончательно устав, закрыла глаза. В последний раз. Акушерки отчаянно боролись с открывшимся внезапно кровотечением, но помочь ей уже не смогли.

Порою даже опыт бессилен, если нет нужных лекарств, анестезии, антисептиков, стерильных инструментов, да и просто элементарных гигиенических условий.
Через несколько часов все было кончено. Девочка была худенькая, слабенькая, но живая. Скорее всего, в таких условиях, она тоже была обречена. Без кувезов, памперсов, а самое главное, без матери и ее материнского молока. Об искусственных заменителях молока не могло быть и речи. Ее и не спасали. Здешние акушерки были очень добрые женщины, но это было не в их силах. Через несколько дней, девочка умерла. Впрочем, имя получить, она успела. Верный своим коммунистическим идеалам, Ашраф назвал ее Кларой. В честь Клары Цеткин. Но маленькая революционерка прожила слишком мало, чтобы повторить славу своей знаменитой тезки.
 
Здесь не было войны. Но она всегда выбирает слабейших, и даже,  здесь, в глубоком тылу, она достала своим алчным дыханием две слабые жизни, и забрала их.   
И затерялись на далекой чужбине две могилы, хранящие молодость двух красивых и родных людей, брата и сестры. Одна на далеком западе, а другая на далеком и жарком юге. Далеко от родных земель, далеко друг от друга. Впрочем, возможно они уже соединились в каких – то других, неведомых нам мирах. Ведь они были  так привязаны друг к другу! Все свое детство провели вместе! Она всегда заботилась о нем. А он трогательно защищал ее в минуты опасности.

Так, в одночасье, Ашраф лишился самого дорогого в своей жизни, своей семьи, любимой жены и девочки, которую он так и не успел полюбить. 
У сильных людей и чувства всегда бывают сильные и яркие. А любовь чаще всего бывает одна, единственная. Женщин может быть сколько угодно, но любовь никогда не повторяется. Секса в Советском Союзе не было. Это правда. И Камасутру не читали. Но любовь иногда встречалась. Такая крепкая, что даже смерть была не властна над ней.
В наше время секса много, а вот любовь встречается все реже и реже, да и то, пожалуй, мелкая и бесцветная. Не успевает она разгореться, если сразу в кровать. Ей, нужны прогулки при луне, да падающие звезды на небе, чтобы желания загадывать.  Да еще заветная скамейка в парке, чтобы   сидеть спокойно, держась за руки, не переживая, что кто – то помешает. Просто сидеть и держаться за руки. Это ведь так прекрасно! А еще  было принято стихи друг другу читать. А кто же сейчас читает друг другу стихи?

Нет, любовь – это все-таки вздохи на скамейке, а не стоны на шелковых простынях. Стоны можно изобразить и за деньги. И чем их больше, тем громче будут стоны.
В те времена почти ни у кого не было крутых прикидов. Это мало кого волновало так, как в наше время. Зато без всяких наворотов, истинная красота выступала намного ярче. Она ценилась гораздо дороже, чем сейчас. А теперь, поди, разгляди, под толщей макиажа и бесцветных тряпок с лейблами, красавица она, или только прикидывается ею. Главное, чтобы ноги были длинные, да грудь попышнее. А настоящая ли она? Вот в чем вопрос! Искусственная она, может быть, и красивее, но холодная и неживая! А рукам приятнее ласкать теплую, живую плоть!   
Секса не было. Правда, дети все-таки рождались, и много, и талантливые, и красивые! Наверное, потому, что вместо секса была любовь.
Да вот только невенчанная любовь всегда заканчивается трагедией. Так и произошло у Ашрафа. 

От переживаний он заболел, и попал в госпиталь с неприятным диагнозом – туберкулез. Он был почти обречен. Эту болезнь и в наше время не всегда могут вылечить. Но он был из породы сильных людей. Он очень хотел жить, и снова выкарабкался. Не сразу ему удалось поправиться, но смерть отступилась от него. Болезнь так ослабила его, что из армии его сразу комиссовали. Но в этой болезни был свой плюс. Физические страдания ослабили его душевные переживания. Ему было холодно и одиноко без Губайды, но он понял, что не готов умирать. Он хотел жить!
Война уже подходила к своему завершению, и он вернулся домой, в родную Башкирию.

Говорят, что у него в Узбекистане была другая женщина. Якобы, она даже сына от него родила. Не знаю. Но он почему – то там не остался.
Правда, каждый год, осенью, на его домашний адрес, приходила посылка с яблоками и грецкими орехами. В дороге яблоки начинали портиться, но сохраняли свой сильный и сладкий запах. Кто их посылал?
Дома его встретил подросший сын. О матери он совсем не переживал. Он ее просто не помнил. К отцу привыкал долго. Мальчик был грустный и молчаливый. Он был совсем маленьким, когда шла война, но она успела оставить свой черный отпечаток на тонкой детской психике.

За время его отсутствия, его многочисленная родня сильно поредела. Ушел на войну и пропал его старший брат Шарафетдин. О том, что он пропал без вести, он услышал еще в Узбекистане. Но здесь узнал шокирующие подробности. Стало известно, что Шарафетдин попал в плен, и там погиб. Но в те времена, оказаться в плену было равноценно измене Родине! Вспоминать о нем было нельзя. Его имя теперь было под запретом. Родные дружно вычеркнули его из памяти, и отвернулись от его семьи. Тогда русская вдова Шарафетдина забрала своего сына и отбыла в неизвестном направлении. По слухам, она уехала в Москву, снова, очень удачно вышла замуж, но сыну сохранила прежнюю фамилию, в память о погибшем муже.

Позднее, за своих слишком идейных, и законопослушных родителей раскаивались двоюродные потомки Шарафетдина. Те, кто его, в сущности, и не знал. Они восстановили его имя в своей памяти, и долго пытались разыскать его сына. Нашли легко. Слишком высоко он поднялся. Но он не признал в них свою родню. Отчество у него было другое, от отчима. Слишком хорошо его мать замела следы. Отца – предателя в его биографии больше не было! Но почему же она сохранила в нем его фамилию?
Значит, она была единственным человеком на свете, который сберег  память о погибшем на войне Шарафетдине Балтине! Наверное, для сына она придумала свою легенду о его гибели, красивую и светлую. Где он обязательно был героем! И она была права. Не было никакой его вины в том, что он не погиб во время очередного боя, а живым попался в руки врага. И предательства в этом никакого не было. А если человек успел повоевать за свою Родину хотя бы один день, он уже Герой! И, достоин самой светлой памяти!

  Время всегда все ставит на свои места. И уже потомки, отрекшихся от его имени, братьев, с уважением вспоминают его имя, и с болью думают о том, сколько страданий, физических и духовных, пришлось ему перенести в фашистской неволе! Ашраф никогда не упоминал о своем брате, никогда не произносил его имени. Но бережно хранил в своем домашнем архиве зачетную книжку брата, выданную ему Уфимским педагогическим институтом. Шараф не успел сдать ни одного зачета, ни одного экзамена. Географию ему пришлось изучать в других местах. Но в уголке этой книжки была приклеена его маленькая фотография. Никто не вспоминал Шарафа, потому, что никто не забывал о нем! Не вспоминать о нем вслух, вовсе не значит, никогда не думать о нем. Наверное, это было очень тяжело, когда тебе нельзя говорить о том, кто тебе все равно дорог!
    
Другой старший брат – Мисбах, как обычно, благополучно вернулся домой. Но судьбу нельзя испытывать трижды. С первых двух войн, он вернулся живой и невредимый. А теперь удача отвернулась от него. Он вернулся контуженный, глухой и хромой. А может быть, наоборот повезло? Ведь, живой вернулся. Однако, это отнюдь не помешало ему дожить до самой глубокой старости. Он курил крепкий табак, который сам выращивал на своем огороде, со смаком пил ядреную водку, и успел настрогать целую кучу здоровых, умелых и удачливых детишек.

Каждый год, в день Победы, он приезжал в город, чтобы поучаствовать в праздничном параде. В старом военном мундире, усыпанном орденами и медалями, опираясь на трость, он всегда шествовал в самом хвосте колонны. Однако, отказать себе в этом удовольствии он не мог, и каждый год, он приезжал сюда снова, и как обычно, ковылял далеко позади от основной колонны, хромой, глухой, старый, но гордый и счастливый!
В этой колонне были и молоденькие гимнастки, которые красиво прогибались в изящных позах, проезжая на мотоцикле, были и машины, украшенные красочными транспарантами. Но никто из местных, высокопоставленных начальников не догадывался, что и ветеранов можно посадить на машины. Ведь именно, они были самым лучшим украшением этой колонны! 
Зато в этой демонстрации участвовало очень много детей. Задолго до праздника, каждый ребенок срезал с деревьев веточку, ставил ее в воду. Затем, эта веточка, с нежными, только что проклюнувшимися листочками, щедро украшалась самодельными бумажными цветами. Вот такие веточки и несли в руках дети.    
Его старшая сестра – Хамида осталась вдовой, едва успев перед войной  выйти замуж. Ее муж так и не увидел свою дочь, которая родилась во время войны. Она никогда не говорила о нем. Не хранила на стенке его фотографий. Похоже, что и полюбить его по – настоящему она не успела. Но замуж больше она не вышла. И других мужчин к себе не подпустила.
Черные отметины войны можно было найти в любой семье этого маленького городка. 
 
Нужно было начинать все сначала. А как?
Для начала он снова поехал к теще и тестю в деревню Чишму. Он был рад снова побывать в местах своей юности. Здесь сбывались все его мечты. Здесь он встретился со своей любовью.
Последствия жестокой войны ощущались и здесь. Уже не было Фарида. Когда они уезжали в Узбекистан, он был еще незрелый пацан. Про таких здесь говорили: «Сыбызгы» (Недоросток) А он не только успел вырасти. Он уже успел и погибнуть за свою Родину!  Какой же он после этого сыбызгы?
Едва отметив свое восемнадцатилетие, ушел на фронт Сабит. Это был жгучий красавец, лихой наездник и покоритель множества женщин. Сабиту повезло больше. Только тяжелое ранение помешало ему дойти до Берлина. Он так и не оправился от своей раны. Война давно кончилась, а он еще долечивался в госпитале. Надо сказать, что лечился он долго. Домой он вернулся только через тринадцать лет после войны.

Лихой восемнадцатилетний джигит навсегда остался лежать, вмерзшим в холодную землю далекой Австрии, а домой вернулся хромой инвалид с поседевшими висками. В госпитале его научили пить. Боль была нестерпимая, и единственным, доступным анальгетиком в те времена был спирт. И его не ограничивали в нем. Наверное, думали: «все равно умрет!» А он выжил, и даже снова начал ходить!

Несмотря на тяжелое ранение, он сохранил в себе отменное чувство юмора, любил шахматы и женщин. Они тоже любили его. Женщин было много. Но красивой пылкой девственницы, способной нарожать ему крепких ребятишек, и вести трудоемкое домашнее хозяйство, он найти не смог. Но не зря он был оптимистом. Все эти необходимые ему в женщине качества, он нашел в нескольких кандидатках. И завел себе гарем, из трех женщин. Мог бы и больше. Да видно, не захотел, или времени не хватало! Одна была вдовой с тремя детьми. Ее звали Галия. Красотой не блистала. Говорят, что от рождения у нее не было одного уха. Ее так и прозвали – одноухая Галия.  Но ведь отсутствие уха любви не помеха! А мужской ласки ей хотелось тоже.

Родила она от Сабита дочку. Куда же четвертого ребенка без мужа? Она принесла младенца во двор к Сабиту, и оставила ее там. Однако, ее несостоявшаяся свекровь была очень суровых и жестких правил. Она не признала ребенка, и отнесла его обратно.
Уже потом, много лет спустя, эта, незаконнорожденная дочь стала полноправной хозяйкой дома, в который ее тщетно пытались подбросить в младенчестве.
 
Одновременно с Галией чувствами Сабита овладела соседка Фатима. Он была намного старше его. Мужа у нее не было. Зато была взрослая дочь и приемный сын – школьник. Ей было почти пятьдесят лет, но красавица была отменная. Была она не из местных. Говорили, что она из казанских татар.  Соседки недолюбливали ее за высокомерность и…? За слишком яркую красоту. Может быть, они боялись, и не беспочвенно, за сохранность  своих мужей в семье? Многие мужики завистливо оглядывались ей вслед, когда он проходила по улице. Впрочем, на людях она появлялась не часто. А вела жизнь обособленную и затворническую.
Но для Сабита в этом проблем не было. Ему даже на улицу не надо было выходить, чтобы увидеться с нею. Он прекрасно наблюдал за нею прямо со своего двора. А впервые, он углядел ее с крыши своего сарая, куда  залез, чтобы забросить сено на зиму. Несмотря на свою инвалидность, всю тяжелую сельскую работу он делал сам. И сено косил, и скотину мог прирезать, и картошку посадить. Вот только верхом он больше не ездил. Хотя лошадь у него была, служебная. По причине его инвалидности, назначили его работать на почте, и выделили колхозную лошадь.

Для того, чтобы тайно проникнуть к Фатиме, нужно было просто преодолеть невысокий забор, сплетенный из ивовых жердей. Сабит быстро проделал в нем удобную дыру для беспрепятственных свиданий с любимой.
Это была страсть, неистовая, жгучая, горячая. Это была любовь!               
Всепоглощающая и безмерная! Это была нежность. Необъяснимая и сладкая.   
Его мать опять была категорически против. Детей Фатима родить уже не могла!. А единственному сыну в семье обязательно был нужен ребенок!
 
Сабит не прислушивался к этим неопровержимым доводам, и непременно хотел жениться на ненаглядной соседке. Он обязательно бы сделал это, если бы не одно но. Однажды, он заметил, что лазейкой, которую он проделал, пользуется не только он один. Его племянник, приехавший отдыхать в деревню, тоже повадился через этот ход в соседний сад. Сабит был в растерянности… Но правда выяснилась быстро. Красавица – вдова мало интересовала племянника. В соседнем саду он тайно встречался с ее подросшей, и не менее красивой дочерью. Встречался он с ней с вполне серьезными намерениями. И снова получалась нестыковка. Если племянник женится на дочери, то сама Фатима становилась Сабиту очень близкой родственницей! А если бы Сабит женился на Фатиме, ее дочь становилась его племяннику двоюродной сестрой. А жениться на родственниках было не как – то принято. Кому – то надо было уступить, и отказаться от своего решения жениться. Более старый Сабит решил не портить судьбу молодых влюбленных, и передумал жениться.

Женился он на старой деве из соседней деревни. Была она очень некрасивая, но очень хозяйственная. Привел он ее только потому, что в доме нужна была хозяйка, и еще, потому что ему хотелось иметь детей. Только вот детей ей бог не дал. Видно, за долгие годы благопристойного ожидания законного мужа, внутри у нее что – то высохло, и забеременеть она так и не смогла. А может быть, никто и не брал ее замуж, потому что мужчины нутром своим чувствовали ее бесплодность?       
Женитьба ничего не изменила в характере Сабита. Когда он был уставший, пьяный и злой, он шел к Галие. Она кормила его прозрачной шулпой с большими кусками аппетитного соленого мяса, и терпеливо выслушивала все его жалобы, то на мать, то на жену.

А когда расцветали деревья, или наоборот начинал падать первый пушистый снег, когда ему хотелось тонкой романтичной любви, он долго и обстоятельно мылся в бане, а потом, надев чистую рубаху, шел к Фатиме. Придти к ней пьяным или потным после тяжелой работы, он бы себе не позволил.
Вернувшись с очередного свидания, он долго ссорился с женой, и только, потом укладывался спать. Спал он очень беспокойно, и каждый раз, просыпаясь, возобновлял прерванную ссору. И, в конце концов, это заканчивалось тем, что он сбрасывал жену с кровати на пол, отворачивался лицом к стенке, и спокойно засыпал. Теперь уже до утра.
Он так и жил со своим гаремом. Одна родила ему дочь. Другая дала испытать всю сладость любви. А третья стала просто женой, обязанной следить за хозяйством.
Но, несмотря на свое постоянное раздражение и свою нелюбовь к жене, несмотря на то, что она так и не родила ему детей, он никогда не собирался разводиться с ней.

Видимо, в этой троице его любимых женщин, она была ему нужнее всех! Именно, на ней он вымещал всю свою обиду на судьбу, на исковерканную войной юность. Она безропотно и молчаливо терпела все эти издевательства долгие годы. Н однажды собралась с духом. Погрузила на телегу многочисленные пышные подушки, привязала к телеге корову, и вернулась в свою деревню. Корова вообще – то досталась ему от родителей, но спорить он не стал. Потом, он поехал за ней, просил ее вернуться. Но видимо, делал это не слишком настойчиво, и она отказалась. Больше он к ней не ездил.
Но перед смертью, он успел расплатиться с этими женщинами за все нанесенные им обиды.
Уезжая в Уфу, где в скором времени, рассчитывал получить квартиру, свой опустевший дом, он переписал на свою непризнанную дочь. А, поселившись в новой комфортабельной квартире, в Уфе, он сразу разыскал свою постаревшую жену, и предложил ей снова жить вместе. Она согласилась, но при условии, что он официально женится на ней, и пропишет ее в своей квартире. В первый раз, будучи за ним замужем, она долгие годы жила без всякого штампа в паспорте. Но теперь хотела быть законной женой. Он согласился.

Что же досталось Фатиме? А ей досталась его единственная и пылкая любовь, а потом, сладкие воспоминания о ней. Разве это мало? 
 
Напрасно пыхтел за столом пузатый медный самовар.
Грустной была эта встреча. Невеселыми были разговоры за чашкой чая.
Побродив по берегу Уршака, посетив своих знакомых в Янбеково, вскоре, Ашраф отправился к себе домой, в Туймазу.
 
Первое, что он сделал, приехав сюда, встал на учет в местном райкоме. Для него это было святое. Он был коммунистом до мозга костей. Он был коммунистом до самой маленькой клеточки. Если партия говорила: «Надо!»  Он отвечал: «Есть!» Интересно, если бы партия приказала ему расстрелять своих детей. Он сделал бы это, или нет? Может быть, и сделал бы. Но можно ли осуждать его за это? Ведь и Тарас Бульба убил своего сына! А мы восхищаемся им! А может быть, и не сделал бы. Он очень любил и заботился о своих родных. А, скорее всего, он решил бы эту проблему как – нибудь так, чтобы и волки сыты, и овцы целы. Ведь в нем крепко жила природная деревенская изворотливость.

На работу он устроился в райком партии заведующим отделом пропаганды и агитации. Эта работа была уже знакома ему на опыте Ханкинского периода его жизни. Ведь и там, он совмещал свою работу в школе, с работой в Ханкинском райкоме партии.
Маленький рабочий поселок постепенно оживал после тяжелых военных потрясений, и работы было много. В райкоме партии ему выделили небольшой служебный дом, почти на территории райсовета. Домик был очень маленький, одна комната, да кухня. Топить его приходилось дровами, а еда готовилась на чадящей керосинке, или на чугунной плите, вделанной в печку. Когда печка растапливалась, круглые отверстия в ней открывались, и в них вставлялись чугунки. Чугунки были разные, но и отверстия в плите можно было открыть пошире или поуже. Потому что закрывались они несколькими кружками разного диаметра. Нашлись и казенный стол, деревянные табуретки и железная кровать с блестящими никелированными шариками на изголовье. Простое жилье было обустроено, и он сразу почувствовал пронзительную тоску одиночества. Хозяйки в доме явно не хватало.
Местные женщины почему – то не привлекали его. Были они светлоглазые, с русыми волосами и бледной кожей. 
После смуглокожей, черноглазой, чернобровой Губайды, они казались ему бесцветными и блеклыми. А может быть, ему не хватало в них совсем другого. Под гладкой, загорелой кожей у Губайды текла голубая кровь истинной дворянки. И именно, этого сейчас так не хватало Ашрафу.

И еще, он все чаще и чаще вспоминал подросшую за годы войны младшую сестренку Губайды, Мунавару. Когда они с женой уезжали в Узбекистан, она была совсем подростком, а теперь превратилась в настоящую красавицу. Пожалуй, в этом она переплюнула даже свою старшую сестру. В этой семье все сестры были красавицами, но она была лучше всех. Черные глаза с поволокой, тонкие брови, смоляные вьющиеся волосы, тонкий нос, идеальной формы. Нет, это была редкостная красота. Родись она в наши дни, быть бы ей знаменитой кинозвездой или женой крутого олигарха! Но она подросла именно тогда, когда не только олигархов, но и просто мужчин катастрофически не хватало! В ход шли любые, безногие, безрукие, старые. Множество женщин в одночасье осталось одинокими, без всякой надежды снова устроить свою жизнь. 

По тем меркам, Ашраф был завидный жених. Что из того, что старше на тринадцать лет? Что из того, что вдовец с маленьким ребенком? Зато интелигентен, образован, и самое главное, при руках и ногах! Да к тому же при власти. Значит можно рассчитывать на материальное благополучие.   
   Когда Ашраф вернулся в Чишму и предложил ей ехать с ним, она думала недолго и сразу согласилась. Ее отец был против. Ему казалось, что Ашраф сам виноват в гибели Губайды. Виноват в том, что увез ее в злополучный Узбекистан, виноват в том, что не уследил за ней, не нашел стоящих врачей, не обеспечил должного надзора после родов. Виновата была только война. Отец прекрасно понимал это, но, все равно, не мог подавить в себе внутреннего недовольства зятем. Понятно, когда погибают на войне, но в глубоком тылу, от родов? Это казалось ненормальным и несправедливым! Ведь тысячи женщин испокон веков рожали без всяких врачей и не умирали!

К тому же, Фарид остался лежать далеко на чужбине.  От него осталась только помятая похоронка. Даже могила его неизвестна где. И Сабит вернулся инвалидом, а зять, как втайне считал Сафиулла, отсиделся в удобном и теплом месте, попивал себе зеленый чай, и вкушал яблоки и хурму, пока другие проливали кровь.  Он не произнес эти мысли вслух, но постоянно думал об этом. Ашраф догадывался об этих мыслях. Ему пришлось перенести тяжелые физические испытания, невосполнимые утраты, почти невыносимые условия во время службы в армии. Но все это не шло в никакое сравнение с тем, что пришлось испытать тем, кто был на войне. Поэтому он не пытался оправдываться, и никогда не рассказывал о том, какие тяжелые душевные и физические муки ему пришлось перенести в тот период. 
Нет, Сафиулла не хотел отдавать другую дочь тому, кто не сумел сберечь его старшую дочь.

Но разве теперь дочери спрашивают разрешения выйти замуж?
Была ли здесь любовь? Скорее нет. Это был мезальянс. Жить в деревне после войны было очень тяжело. А этот брак давал шансы на лучшую, более обеспеченную жизнь. Мунавара хорошо помнила, что ее старшая сестра в будучи в браке с Ашрафом, практически ни в чем не нуждалась. Она помнила ее шикарные шелковые платья и изящные туфли. А ей приходилось рассчитывать только на старые резиновые калоши, да полинявшие от времени ситцевые платья. Нет, убирать навоз по утрам, и полоть свеклу под палящим солнцем было решительно не для нее. Каждый бриллиант нуждается в золотой оправе. Физические и душевные испытания несколько пообтрепали Ашрафа. Уже не было былого блеска в глазах. В волнистых волосах поблескивала седина. Но именно он мог дать ей возможности в корне изменить ее жизнь. Это был неплохой шанс. И другого такого случая могло и не подвернуться. Других потенциальных женихов в округе не было.
 
Она собралась быстро, и уже на следующий день, они отправились в Туймазу.    
Теперь она была женой маленького, но начальника. Вспомним, что работал Ашраф в райкоме. Маленький домик сразу украсился кружевной вязаной скатертью, таким же покрывалом. Круглые и овальные, искусно связанные крючком, салфетки, напоминали, что в доме появилась женщина! В нем стало тепло и уютно. Пирогами не пахло. Не до этого было. Хорошо, если на столе стоял чугунок с вареной картошкой. Время было очень голодное. Старший сын временно обитался у бабушки в деревне, и жизнь казалась вполне приемлемой.
 
Вскоре в семье появилась дочка. В то время только – только вышел роман Фадеева «Молодая гвардия». Это произведение потрясло всех. Особенно восхищала, описанная в нем, сцена, как молодая Ульяна Громова спускается к реке, и срывает там лилию. Протекающий в ее родной деревне, Уршак отличался слабым течением, и очень чистой водой. Наверное, поэтому, здесь в изобилии росли эти цветы, и девочку решили назвать Лилией. Но в районном загсе, куда Ашраф пришел, чтобы зарегистрировать новорожденную дочь, заявили, что такого имени не существует. И предложили назвать ее Лидией. Ашраф сразу согласился. Ничего в мире не случается просто так. Девочка выросла в сильную, умную, деловую женщину. Мягкое, нежное имя – Лилия – вряд ли потом могло соответствовать ее напористому характеру. Более твердое по звучанию - Лидия – подходило ей гораздо больше. 
А еще через полтора года появилась вторая дочь. Срок еще не совсем настал, но Мунаваре пришлось отправиться за водой на колодец. А воду приходилось нести в ведрах на коромысле. Видимо, такая нагрузка была уже не по силам, молодой беременной женщине, и в ту же ночь, у нее начались схватки. А может быть, ведра тут не при чем, просто упрямому ребенку надоело сидеть одной в темноте, и она решила, что пора и в свет выходить? Так или иначе, второй ее ребенок родился немного раньше назначенного врачами срока. Говорят, восьмимесячные не выживают, но мы же говорили, что ребенок родился упрямым, и умирать явно не собирался!

Верный, своим коммунистическим идеалам, Ашраф, снова дал девочке имя – Клара. Говорят, нельзя давать новорожденным имена умерших ранее детей. Но Ашраф не признавал никаких суеверий. Его девизом было: «Весь мир насилья мы разрушим!» Но беда была в том, что разрушили не только мир насилья, но и мир обычаев, традиций, векового народного опыта. В приметы можно верить, а можно не верить. Независимо от этого, они существуют, и действуют. Карма умершей Клары, перешедшая к ней, вместе с именем, тотчас, показала свои негативные стороны. Девочка часто болела, и болела очень тяжело. И однажды даже умерла. Дыхание остановилось. Ручки и ножки начали синеть. Присматривавшая за ней, в то время, двоюродная сестра тотчас помчалась, нет, ни за врачом, а к матери, работавшей в то время учительницей в школе.  Когда встревоженная мать примчалась домой, девочка уже снова ожила. Она спокойно сидела на кровати, и делала непонятные движения руками. На вопрос, что она делает? Девочка спокойно ответила: «Цветочки собираю» Видимо, хотя она и ожила, душа ее еще не совсем вернулась с того света, и была где – то там, где хорошо и красиво, где растут деревья, и цветут райские цветы.

Именно, с этого момента, в ребенке что – то изменилось. Несмотря на столь ранний возраст, у нее появился свой взгляд на мир. Она никому не говорила о своих убеждениях. Но когда отец в беседах с другими людьми рьяно отрицал существование бога в мире, маленькая девочка с сожалением думала: «Как же он не прав! Как он ошибается! Как они все ошибаются!» Она – то знала, что этот непонятный бог действительно существует на свете. Он есть, и он велик и всесилен. Он может помочь, если его попросить, он может сотворить любое чудо, и у него растут неописуемо красивые цветы! И как можно говорить, что его нет, если она сама общалась с ним! Так у убежденного и ярого атеиста Ашрафа появилась дочь, с совершенно противоположными убеждениями. Ее душа еще не раз улетала в иной мир, и каждый раз она  постигала что – то новое, то, чему не может обучить никто. А однажды ее представили самому пророку Муххамаду. Он сидел в отдалении, на возвышении, и ничего ей не сказал. Возможно, это был просто сон. Но такие сны никогда не сняться просто так! Считается, что пророк Муххамад является во сне только избранным!
Так и шло. В беседах с родными и друзьями, отец мог стукнуть кулаком по столу, если кто – усомнился в отсутствии бога на земле. В это же время, спрятавшись за ситцевой занавеской, стоя на кровати, его престарелая мать читала свой намаз.
А маленькая девочка, присев где – нибудь в отдаленном углу, жалела отца за его заблуждения.

Так и бывает. Отец отбросил нравственные устои своей матери, считая их мракобесием. А в это же время, его крошечная дочь уже отбросила его жизненные понятия, осознавая их жуткую ошибочность. Девочка вместе с сестрой иногда заглядывали за занавеску, совершенно, не понимая, чем занимается бабушка. Но связи между собственной тайной о боге и действиями бабушки маленькая девочка не проводила. Ей казалось, что она посвящена совсем другому богу. Как ни странно, бабушка никогда не пыталась приучить своих внучек к своим молитвам. Так боялась прогневить сына? 

Но время шло, и жизнь продолжалась.   
После рождения второго ребенка, стало ясно, что этот домик слишком мал для такой большой семьи. И почти сразу же было решено, что надо строиться.

Строиться в те времена было гораздо легче, чем сейчас. Потому что строились одной общей коммуной. Это называлось – омэ. По – русски, субботник. Собирались всей родней. Приходили и близкие знакомые. И всем скопом начинали работать. Несколько таких субботников, и дом будет готов. И никакой оплаты работающим! Хозяева были обязаны только сытно покормить всех. 

Новый дом был самым первым на новой улице с символическим названием Революционная. Ничего особенно революционного на этой улице не было. Небольшие, скороспелые дома, огороды, садики, и даже кое – какая скотина во дворе. В те времена без этого было просто не выжить. Коровы у семьи не было. Зато была коза. Молока она давала мало, но и сена ей требовалось немного. Новый дом тоже был небольшой, низенький, но в нем уже было две комнаты, и просторные сени. 
Но это только кажется, что семья улучшила свои жилищные условия! Тотчас, из деревни приехали мать Ашрафа, его старший брат с женой, и сестра с дочерью.  В деревне было очень голодно, а он всегда был на вполне приличных должностях, и мог обеспечить своей многочисленной родне сносное существование. Сестра сразу устроилась на работу уборщицей в райсовет, и поселилась в казенном домике, который оставил Ашраф. А он сам вместе с семьей, матерью, братом и его женой переехали в новый дом.

А Ашраф перешел работать на новое место. Хотя, для него оно было совсем не новое, а очень хорошо знакомое, старое. Он снова стал корреспондентом газеты «Кызыл Тан». Его публикации на местную тему отправлялись в Уфу по почте. Иногда он сам ездил в Уфу. И очень часто отправлялся в командировки по республике.

Все революции совершаются тогда, когда угнетение одних другими, достигает своего высшего предела. Вот и улица Революционная родилась на довольно зловещем и печальном месте. Она была тупиковой, и одним краем упиралась в высокий дощатый забор, окаймленный рядами колючей проволоки.  За этим забором находилась местная тюрьма. Там содержались преступники. А может быть, не только преступники. Местные ребятишки никогда не подходили к этому забору. Несмотря на высокую ограду, заключенные иногда умудрялись сбежать оттуда. Тогда в округе начиналась суматоха, по дворам, клацая затворами оружия, бегали молчаливые стражники. Обычно, беглецов быстро водворяли на место, успевая при этом жестоко избить. Жители дворов невольно становились свидетелями этих избиений, и жалели арестантов. Видели эту жестокость и дети. Эти стражники выглядели в их глазах очень плохими дядями. Дети боялись их гораздо больше, чем, сбежавших преступников.

Немного подальше находился барак, в котором и жили эти  милиционеры. В этом бараке почему – то почти не было детей. А соседские ребятишки, беспрепятственно посещая другие дома, в котором жили их сверстники, избегали оказываться рядом с этим бараком. Милиционеров они боялись не меньше, чем преступников. Потому что они не знали, в чем же провинились те, кто жил за этим высоким забором. А вот жестокость милиционеров по отношению к этим обреченным людям наблюдали воочию.
 
А еще, иногда сюда забредали волки. Откуда они прибегали сюда? Не известно. В округе почти не было лесов. Эта улица находилась в самом центре этого рабочего поселка. Но, тем ни менее это случалось. В некоторых дворах, на снегу, утром обнаруживали волчьи следы. Обычно, им не удавалось проникнуть в хозяйственные постройки с немногочисленным домашним скотом. Но, тогда снова поднималась суматоха, взволнованные хозяева укрепляли двери своих сараев, пытались выяснить, откуда пришли эти нежелательные ночные гости? Надо сказать, что волков боялись гораздо больше, чем сбежавших арестантов.
 
Впрочем, преступников в те времена почти не было. В деревнях, уходя, хозяева закрывали свои дома на щеколду снаружи. Случайный гость, обнаружив закрытую щеколду, сразу понимал, что хозяев нет дома, и уходил, не делая никаких попыток проникнуть в пустое жилище. Молодежь могла спокойно гулять даже ночью. А если и случалось какое преступление, это было ЧП. О происшествии потом говорили долго, как о чем – то невероятном и неестественном. Правда, драки были. Молодежь, как и во все времена, ходила стенка на стенку. Но никого не убивали и не калечили. Бились до первой крови, лежачих не трогали. Выбитый зуб или разбитый нос, да синяки были самыми тяжелыми последствиями этих драк.

Новый дом мало отличался от казенного дома, который первоначально предоставил ему райсовет. Из удобств - одна печка, которую зимой растапливали дважды в день. Морозы доходили до сорока градусов, и изба к утру очень сильно остужалась. За водой ходили на колодец в конце улицы, а удобства были на дворе. Как пользовались этими удобствами в сорокаградусный мороз, остается загадкой. Зато чистота в доме всегда была отменная. Некрашеные дощатые полы натирали до первозданной желтизны! Длинные ситцевые занавеси с крупными розами на бледно розовом фоне.  отделяли спальные места от посторонних взглядов.
В первой маленькой комнате умещались только две кровати и стол. Потому что, довольно обширную площадь здесь занимала печка, примостившаяся в углу.

А вот во второй, нашлось место и для очень модного в то время шифоньера. Вскоре, он начал заполняться красивыми платьями.  Платья были из отменных тканей: панбархат, крепдешин, крепжоржет. А однажды в нем появилась красивая доха. Так, тогда, называли шубу. Трудно сейчас сказать, из какого она была меха. Говорили, что это мех крота. Но она была тонкая, гладкая и блестящая. 

Но в шифоньере висели не только платья. На нижней полке всегда были спрятаны вкусные карамельки и ароматно пахнущие, хрустящие вафли. Иногда здесь появлялись и тягучие ириски «Золотой ключик». Все в доме знали о существовании сладкого тайника. Но никто не покушался на его содержимое. И сладостей хватало надолго. Иногда здесь появлялись и карамельки без обертки. Это были маленькие сладкие квадратики, щедро пересыпанные порошком какао. Но их обычно не хранили, а сразу подавали к столу к чаю.

В новом двухкомнатном доме обитало без малого восемь человек. Но это совсем не означало, что здесь нельзя приютить еще кого – нибудь. В разное время здесь подолгу проживали младшие сестренки Мунавары: Нафиса и Динара, которым было необходимо получить серьезное школьное образование. В деревне теперь это было сделать невозможно. Там можно было закончить только семилетку. Здесь проживали и племянницы Ашрафа от старшей сестры, оставшейся в деревне.

Такая теснота была характерна почти для всех семей в округе. Поэтому любимой игрой местных ребятишек было строительство дома. Дома строили из всех подручных материалов, картонных коробок, досок, и даже кирпича. Иногда, эти домики получались такими большими, что в них можно было залезть, по одному. Иногда их делали очень маленькими, но в них могли жить самодельные куклы. Тогда детскому творчеству не было предела. Из бумаги, картона, ободранной березовой коры сооружалась мебель, из лоскутков шились одеяла и подушки. Иногда эти куклы были просто вырезаны из картона, но они не нуждались ни в чем. Покроям их платьев могли бы позавидовать самые изысканные модницы. Что из того, что платья эти были вырезаны из цветной бумаги, и одевались через прорезанное для головы отверстие?

Почти в каждом дворе была специально привезенная кучка песка. Здесь было особенное раздолье для строительства. Здесь уже сооружались целые замки, с крепкими крепостными стенами, изящными башенками, и отсутствием каких – либо ворот на входе. А зачем? Врагов здесь никогда не ждали!   
 
Зима приносила новые развлечения, но строительство продолжалось. Снежные замки уже отличались более внушительными размерами. Снег в те времена был мягкий и пластичный. Лепить из него было легко. И его было много. Стены этих сооружений уже можно было строить в рост ребенка. Но ворот не было. Но соперники тут же появлялись. Сразу же возникали яростные снежные баталии. Круглые снежные снаряды летели туда и оттуда, шапки сбивались набок, лица краснели от боевого азарта, варежки намокали от растаявшего снега, изящные снежные башни безжалостно разрушались. Но побеждала всегда дружба. Мокрые, раскрасневшиеся, проголодавшиеся, но удовлетворенные прошедшей битвой, ребятишки, разбегались по домам, чтобы завтра начать строительство нового замка.

Сейчас для детей сооружаются целые ледяные дворцы и города, но они так и остаются ледяными и безжизненными. Побегав по ледяным галереям, ребенок возвращается домой, и тут же забывает об этом великолепии. Потому что для него гораздо важнее и роднее то, что он сотворил собственными руками. Правда, тут же разрушил. Ну и что? Разрушил – то в пылу горячего, настоящего сражения! Сражения, в котором он чувствовал себя героем, как Чапаев или как Александр Матросов! Статус героев был так высок, и так велик, что любой ребенок мечтал оказаться на их месте. Что из того, что придется погибнуть? Главное, погибнуть Героем!   
   
А герой нашей повести уже работал директором одной из новых школ рабочего поселка. Подрастали послевоенные дети. Их было много. Школ не хватало. Разрастался поселок, еще не достигнувший статуса города. Он рос не только вширь, но и ввысь. Здесь уже возвышались первые каменные двухэтажные дома.
А наша семья теперь жила в достатке. Никаких излишеств не было. Девочки, по – прежнему ходили в одинаковых, сшитых, умелыми руками матери, ситцевых платьях. Но брат с женой уже сумели построить свой собственный, хотя и крошечный домик, и переехали в него.

Сестры Мунавары, завершив  туймазинское образование, разъехались продолжать его в институтах и техникумах. Иногда, правда, очень редко, муж с женой выезжали отдыхать в санатории и даже на курорты.
Природные гены крестьянина давали о себе знать, и около дома появился тщательно ухоженный сад. В нем росли не только фруктовые деревья и кустарники, среди грядок, то тут, то там красовались гордые головки ярко – красных маков. Никто и не подозревал, что это наркотический продукт. Зато осенью, можно было сорвать созревшую головку, оторвать кругленькую шляпку, высыпать на ладошку крошечные черные маковые зернышки, и тут же отправить их в рот! Вкуснотища была необыкновенная! Мак любили все! С ним никогда не пекли пирогов или булочек, его съедали сразу, на корню, не оставляя на хранение. Ашраф заботился об этих растениях. Может быть, они напоминали ему о годах, проведенных в далеких южных краях?   Во дворе росли и багровые георгины, и разноцветные астры, и обильно усыпавшие высокие ветки, золотые шары. Но его симпатии доставались именно ярко красным макам. О том, что из них можно добывать наркотики, никто и не догадывался. Черные зернышки были гораздо вкуснее любых наркотиков. Нет, про наркотики слышали все, но это было где – то далеко. И может быть, даже миф о наркотиках просто чья –то выдумка!

Кстати, по краям огородов, бурно росла конопля. У нее был очень приятный пряный запах, и детишки осенью с удовольствием расковыривали крошечные семена и отправляли их в рот. Удивительно, каких только диких плодов не ели дети, без ведома взрослых! Черные ягодки дикого паслена, и зеленые шарики, которые росли прямо у заборов. Их называли кошачьи ягоды. Но никто не отравлялся, и не умирал! Дети знали, что нельзя есть белену и волчьи ягоды. Волчьи ягоды были очень соблазнительными и красивыми, но к ним не прикасались даже маленькие и глупые дети. А вот белена никого не прельщала. В этих цветах было что – то зловещее и коварное. И нравоучения взрослых об опасности и ядовитости этих растений были излишними. Никто из детей даже не подходил к ним. Хотя в округе они росли в изобилии.   
 
Стволы садовых деревьев осенью красиво подкрашивались побелкой. А во время неожиданных заморозков их подогревали дымом костров, которые подчас жгли целую ночь. Холодильников не было. Остатки заготовленного на зиму мяса тщательно укладывались в глубоком погребе, дно которого было выложено большими кусками льда. Лед этот не таял долго, иногда он сохранялся целое лето. Погреб был и в самом доме. В нем тоже было прохладно. И в нем хранились молоко и масло. Эти продукты приобретались у частных хозяев, содержащих корову. Масло взбивалось вручную, и оно было особенно вкусным. И когда семья ела за обедом суп с большими кусками жирного мяса, младшая дочь открывала крышку погреба, доставала заветную зеленую кастрюльку, и заменяла мясо куском хлеба с маслом. Удивительно, но никто не запрещал ей это делать. И хорошо, что не запрещали! Ведь она была слишком мала, чтобы объяснить, что это мясо вызывает у нее тошноту. Она никак не могла забыть, каким несчастным выглядело это животное, когда шли приготовления к его забою. С какой надеждой оно смотрело на нее, как будто маленькая девочка была способна  спасти его от гибели. А она не могла. Но забыть обреченный взгляд погибшего животного она тоже не могла. Поэтому прикоснуться к такому мясу она не могла физически.

Отвращение к мясу постепенно прошло. Но, будучи взрослой, творчество гениального художника Фешина она так и не смогла воспринять.  Сцены разделывания туш молодых бычков не стерлись из ее памяти. Чувства, нет, ни отвращения, а жалости, сострадания, невозможности помочь этим несчастным животным, навсегда врезались в ее память.      
Ашраф привык всего добиваться сам. Стремление быть лучшим было у него в крови. И это ему удавалось. Вспомним, уже в двенадцать лет он был лучшим учеником в деревне! Добиться этого было очень и очень нелегко. Именно, он добился права быть отправленным на обучение в Туймазу. Такое высокое право было доверено единицам. Имея за плечами всего лишь педагогический техникум, он стал директором школы. А потом, началась и его партийная карьера. Достигнув немалого на этой стезе, он снова стал директором уже почти городской школы. А ведь, за его спиной не было никакого именитого знакомого или родственника. Только собственная напористость и доля везения. Пока, ему определенно везло!

Своих дочерей и сына он тоже обучал именно этому честолюбию. Главное, быть первым! Главное в жизни, быть лучшим! Надо сказать, что его дети хорошо впитали эти устремления. С самого детства они учились побеждать! Неважно где, главное, побеждать! На олимпиадах, на конкурсах, на фестивалях творчества. Особенно везло дочерям. Они с легкостью становились лучшими и в химии, и в математике, и в литературе. Без особых усилий могли написать самое лучшее в школе сочинение, или написать прозрачной акварелью лучший в школе рисунок.

Но чем больше везло его дочерям, тем сложнее становилась жизнь самого Ашрафа. Война помешала ему получить полноценное высшее образование. К тому же, оказалось, что бывший учитель русского языка и литературы, недостаточно хорошо владеет этим языком. Молодые учителя, только что закончившие столичные вузы, начали наступать ему на пятки. Должность директора пришлось оставить. Теперь он работал уже завучем школы рабочей молодежи. Это сейчас в вечернюю школу направляют тех, кто не смог учиться в дневной. Или тех, чье поведение оставляет желать лучшего. В те времена, учениками такой школы становились те, кто по разным жизненным ситуациям не смог учиться в нормальной школе, но очень хотел завершить свое среднее образование. Среди них очень часто встречались очень достойные ученики, и нередко, выпускники такой школы становились студентами вузов и техникумов, добавляя славы и почета маленькой провинциальной школе.   
 
Зато ему везло в другом. Маленький домик снесли. А на его месте был построен другой, тоже двухкомнатный, но более просторный. Окна здесь были гораздо больше, а потолки выше. Сюда уже был проведен первый баллонный газ. Жить становилось еще легче.
Но судьба готовила ему новые и очень тяжелые удары. Сын попался на воровстве. Это было крахом! Это было позором! Конечно, он вызволил мальчика из милиции. Но мы же помним, что здешние милиционеры уже в те времена нещадно избивали своих узников. Что заставило мальчика встать на такой путь, мы уже не узнаем. В семье все было. Все были сыты и одеты. Может быть, кто – нибудь заставил его это сделать? А может быть это была попытка протеста? Теперь мальчика ожидал жестокий домашний суд. Никто бы не посмел заступиться за него. Ашраф был в этой семье диктатором, и перечить ему никто бы не посмел.

Но при первой же попытке физической расправы со стороны отца, подросток сник, покраснел и медленно соскользнул на пол. Возможно, его уже избили в милиции. Тонкая и, легко ранимая, психика ребенка не выдержала и дала сбой. Скорее всего, и этот поступок был первым признаком назревающей болезни. Взрослые не поняли этого. Забыли, что это  ребенок войны. На его самое раннее детство пришлись тяжелые годы. К тому же, без матери и отца. Давным – давно, исковерканная войной,  психика просто ожидала момента, когда можно будет окончательно сломаться. Мальчик никогда не был лучшим, но он хорошо учился в школе, трогательно заботился о своих сестренках. Но видимо, слишком тонкой и нежной была его нервная система, что перестройки подросткового возраста она не выдержала, и сразу сбилась. Мальчика долго лечили в разных психиатрических клиниках, но его душа так и не захотела возвращаться из параллельных миров. Он так и остался инвалидом. Руки были при нем, ноги были при нем, а полноценного человека, просто гомо сапиенс, уже больше не было. Он вполне бы мог обучиться какому – либо ремеслу, приносить пользу себе и обществу. Но отцу так и не удалось заставить его обучаться чему – либо, или где – нибудь работать. Возможно, это было формой протеста, но он не работал в жизни ни одного дня. Люди работают без ног, работают слепые. А он совершенно нормальный физически, категорически отказывался работать!

Но жизнь все равно продолжалась. Рабочий поселок давно получил статус города. Бурно строились новые заводы и фабрики, открывались дворцы культуры и современные кинотеатры. На месте маленького деревянного вокзальчика давно был воздвигнут добротный каменный вокзал. Были построены первые пятиэтажки. А как раз, напротив их дома с грозной настойчивостью подрастала первая в городе девятиэтажка. Строительство шло быстро, не оставляя маленьким частным домам никаких шансов на сохранение. Такие же каменные исполины неумолимо начали обступать маленькую тупиковую улицу со всех сторон. Было ясно, что настало время, когда им придется уступить, и исчезнуть с этой улицы навсегда. Должны были умереть не только дома, настало время исчезнуть с лица города и самой улице. Маленькая патриархальная улица Революционная была захвачена и безжалостно проглочена широким центральным проспектом города, которая получила название? Правильно. Проспект Ленина. Будущему переезду радовалась только Мунавара. Временно проживавший в старом доме внук произнес историческое: «Жили, жили – и вдруг такая беда!»

Обреченный дом был еще новым. Ссуда, взятая на его строительство, только что выплачена. Ашрафу было жалко построенного дома. Он пытался договориться об обмене своего дома на другой частный дом, который пока не был в плане сноса, но семья категорически отказалась от этого варианта.
Он предлагал начать строительство нового дома на окраине города. Но снова не получил понимания со стороны близких. Она хотела комфорта городской квартиры. Частный дом не предполагал городских удобств.

И настал момент, когда им все же пришлось переехать в новую, светлую, четырехкомнатную квартиру. Новый дом находился почти на той же канувшей в небытие, улице. Вещи, включая мебель, перенесли на руках. Благо, помощников из школы рабочей молодежи, нашлось много.

К этому моменту, Ашраф уже не был завучем школы. Новые  удачливые специалисты не только шли по пятам, они давно обошли его в квалификации, и место не только директора школы, но и завуча, пришлось уступить молодым. Ашраф переквалифицировался в учителя истории. В этой науке он снова стал настоящим асом. Его познаниям в этой области знаний не было предела. А ведь вузовского образования по этому предмету у него тоже не было. Была собрана шикарная библиотека по этой отрасли знаний. Не было вопросов по этому предмету, на которые он не мог бы дать ответа.
Историю он не только знал, он ее обожал, и мог вести беседы по этому предмету часами.

Однажды, судьба сделала ему хороший подарок. Проездом, оказавшись в Москве, он увидел афишу, извещавшую о выставке сокровищ с гробницы Тутанхамона. Ашраф сразу же двинулся по указанному адресу. От входа в музей, неизвестно куда, тянулась длиннющая очередь. Было ясно, что до отъезда поезда он сюда не попадет. Тогда, Ашраф, впервые в жизни, проявил наглость. Он подошел к милиционеру на входе, показал ему ветеранское удостоверение, объяснил, что он работает учителем истории в глубинке, и что он просто обязан это увидеть. Удивленный милиционер спокойно пропустил его. Ни один человек в очереди не возмутился этому поступку. Почему – то, все поняли, что этому человеку непременно нужно попасть на эту выставку! Может быть, в те времена люди еще не потеряли чувства понимания чужих проблем?

А ему, в результате этого человеческого сочувствия, удалось своими глазами увидеть хотя бы один кусочек сохранившейся истории!
У него никогда не было золота, если не считать единственного обручального кольца. Да и оно было подарено ему уже в преклонном возрасте. Но увидеть золото самого Тутанхамона? Это было мечтой! Пожалуй, за это он бы, не задумываясь, отдал и свое единственное золотое кольцо! Но этого не потребовалось. Оказалось достаточным людское взаимопонимание! Я до сих пор благодарна тому милиционеру, и тем людям в очереди, которые пропустили его. Надо сказать, что шедевры искусства, как древнего, так и более современного, в те времена были более доступны. Нужно было просто набраться терпения, и выстоять очередь, или слегка, в пределах разумного, переплатить. Вот так, неожиданно для себя, и он прикоснулся к достояниям человеческой культуры!

   Он был простым советским пенсионером, но продолжал трудиться в родной школе учителем истории и черчения, оставаясь бессменным парторгом школы. И когда возникла необходимость в переезде, его взрослые ученики по первому зову явились к нему на помощь, и на руках перенесли всю нехитрую домашнюю утварь. Учителя в те времена пользовались огромным уважением своих питомцев. 

Но перестраивались не только города. Дух перестройки всего общества уже незаметно витал в воздухе. Он назревал в безобидных беседах за чашкой чая, он прорывался в многочасовых очередях за самым необходимым. Очереди были самые разные. Где – то в начале семидесятых годов, появились километровые очереди за хлебом и маслом. Затем, проблема с хлебом была решена, но появились гигантские очереди за колбасой и ширпотребом. Но, боже мой, какое удовлетворение испытывал человек, получив нужный товар! Радость была огромной, и усталость от многочасового стояния быстро улетучивалась.

Затем, появились очереди за появившейся техникой. Эти очереди уже длились месяцами, требуя периодического переписывания участников. Магазины были пусты, но странно, первые появившиеся холодильники сразу же набивались отменными продуктами, включая черную икру. И на семейных торжествах или юбилеях столы ломились от разнообразия представленных блюд. На прилавках не было одежды и обуви. Но все женщины одевались не хуже столичных модниц. Обувь у всех была качественная, импортная, обязательно из настоящей кожи. Ткани были в основном отечественные, но очень качественные: крепдешин, крепжоржет, драп, сатин, ситец, батист. Иногда появлялись импортные ткани. Но, боже мой, это же была голая синтетика! Кримплен, трикотин, нейлон. Наши натуральные ткани, и сейчас, наверное,  есть в свободной продаже. Но теперь они редко кому доступны! В те времена денег у всех было очень мало. Но их хватало на все. Главное, было достать этот необходимый товар! И доставали, и носили! К тому же, почти все женщины умели шить и вязать, и порой создавали уникальные по своей красоте вещи. Жаль, что эти таланты сейчас встречаются все реже и реже. И носим мы, все чаще, какую – нибудь забугорную синтетику.

Работая на должностях, близких к местной власти, Ашраф не принес домой ни одного гвоздя, не присвоил себе ни одного общественного рубля. Однажды он нашел на земле зеленую бумажную купюру, стоимостью в три рубля. Он поднял ее, но тут же передал просившей подаяние старушке. «Чужие деньги не приносят счастья!» - утверждал он.

В своей жизни он был аскетом. Его не интересовала новая мебель, полированные стенки, хрустальная посуда. От прежнего щегольства не осталось и следа. Теперь он мог позволить себе явиться на работу в старом поношенном костюме. Волосы на его голове заметно поредели, но никакого намека на лысину не было. Близкие этого не замечали, но он иногда незаметно подкрашивал первую седину, которая появилась у него только к шестидесяти годам. Это, пожалуй, было единственным, на что он обращал внимание.

Но именно, в этот период времени у него вдруг появилась необъяснимая тяга к накопительству. Он резко обрезал средства на содержание семьи, и начал копить деньги. Первые три тысячи, а их бы хватило на покупку маленького запорожца, он тут же передал в фонд мира. Так боялся начала новой войны? Нет, он был слишком умен для этого! Не понимал, что деньги из этого фонда в первую очередь идут на войну в Афганистане? Видимо, очень хорошо понимал. Может быть, в этом и был смысл этого непонятного поступка? Никто не говорил, что это действительно была война, но, то на одну, то на другую улицу города возвращались  мальчики в цинковых гробах. Он никогда не был в Афганистане, но что такое афганцы, понимал хорошо. Слишком близко он был во время своей службы в армии. Слишком хорошо понимал нравы этих народов.

Потом, он продолжал копить деньги. Хотел обеспечить будущее своего больного сына. Но грянула перестройка, и новое государство, быстро превратило довольно крупную сумму в ничто. Через несколько лет были предприняты попытки, рассчитаться с обкраденными гражданами, и Ашраф, в силу своего очень преклонного возраста, попал в число тех, кому причиталась скромная компенсация за утерянные накопления. И тут выяснилось, что природная прозорливость снова сыграла ему на руку. Свои сбережения, он поместил в разные банки, и даже, в разных городах. И начались походы в банки. Некоторых уже не существовало на месте. Тем ни менее, все компенсации были получены. Конечно, это были суммы гораздо меньшие, чем они стоили в то время, когда эти деньги вкладывались в счета банков, но больше, чем можно было предполагать. 
Он построил два дома. Но первый он снес сам, а второй был снесен ветрами перемен. Конечно, взамен он получил большую светлую квартиру, но это был не его дом! А хозяином этой квартиры его признали только много лет спустя, когда началась настоящая перестройка.

Он вырастил два сада. Но первый, в котором каждый кустик был высажен его руками, безжалостно выкорчевали под строительство новых каменных домов. А второй, который он выхаживал далеко за городом, вскоре после его смерти, перестал приносить плоды, и его тоже забросили. Неожиданно выяснилось, что место это очень неудобное, затопляемое и болотистое. Как ему удавалось на таком участке выращивать неплохой урожай, остается загадкой. Здесь он тоже пытался высаживать свои любимые маки. Но они сразу же стали яркой приманкой для первых, появившихся в этих краях, наркоманов. Участок безжалостно вытаптывался, и он перестал их высаживать. А ведь было так красиво, красные цветы, возвышающиеся над яркой зеленью! 

Он вырастил сына, но он, как и его последний сад, оказался слабым и ущербным.
Скажете, что у него ведь были еще и дочери? Но, не мной это заведено, что качества мужчины определяются именно наличием сыновей!
Он строил коммунизм, а оказалось, что он давно построен, но только не для всех! А для очень узкого круга избранных лиц. Ни он, ни его друзья из бывших райкомовских и горкомовских лиц, в этот круг не входили! Самое большее, на что претендовали вип – персоны маленького города – это квартиры в новых хрущевках. А это, в те времена было доступно и простым работягам. Когда началась перестройка, наверху оказались совсем другие сомнительные личности, и к коммунистам они никакого отношения уже не имели. Откуда у них сразу нашлось столько денег, чтобы выкупить фабрики и заводы, и нефтяные скважины? Даже те, кому удавалось скопить какие – нибудь средства с помощью фарцовки или спекуляции, в будущем, в лучшем случае смогли приобрести себе дощатый киоск для продажи разнообразной мелочи.
            
А вот перестройка началась. Нет, это была не просто перестройка. Ашрафу уже приходилось в жизни, и строиться и перестраиваться. И не раз. Это было привычно для него. Ведь не зря же его дед был плотником. И каждое новое строительство приносило ему хотя бы небольшую радость обновления. Но эта перестройка была для него крушением всего. Утратой всех жизненных ценностей. Он свято верил в свою Коммунистическую партию. А оказалось, что она была совсем не такой, какой он ее себе представлял. Со своей скромной пенсии он аккуратно платил членские взносы, и посещал партийные собрания. А теперь, взносы платить уже было не нужно, и ходить больше было некуда. Новая власть перво–наперво отобрала все его сбережения в банке, в одночасье обесценив их. Правда, вскоре, он получил обнадеживающие ваучеры, как символ его принадлежности к новому капиталистическому классу. Но, дав возможность поиграть этими ваучерами, как новой невиданной игрушкой, их тоже отобрали, обещая взамен безбедную жизнь в будущем. Чтобы приступить к строительству нового, демократического общества, сначала, нужно было по справедливости разделить общественное имущество. И один раз, по одному из вложенных ваучеров, он получил свои пять долларов. Именно, столько полагалось ему при разделе общественного достояния!
Он так любил жизнь, и всегда стремился жить очень долго. И судьба предоставила ему такую возможность. Но однажды, он произнес фразу: «Что – то скучно стало жить» И сразу, появились болезни. Он пытался бороться, делал зарядку, ездил на велосипеде, совершал длительные прогулки. Тщательно выполнял все предписания врачей, Съедал тонны выписанных ему лекарств, и с надеждой посещал массовые сеансы многочисленных экстрасенсов. Но боль то в одном, то в другом месте появлялась снова, и становилась все продолжительнее и сильнее. Здоровый и крепкий от рождения, он не привык к чувству боли. Его удивляло, что врачи уже не могут его вылечить, он снова и снова вызывал скорую помощь. И они перестали к нему приезжать. 

В очередной раз, не дождавшись ее, он быстро собрался, и направился в поликлинику. Уже на улице он полез в карман за носовым платком. Вместе с платком из кармана высыпались и разлетелись по ветру бумажные купюры. Он пытался собрать их, но боль в спине не давала сделать это. Тогда он плюнул и пошел дальше. В жизни каждого из нас, когда – нибудь  наступает такой момент, когда деньги перестают интересовать нас. Мы наконец-то понимаем, что на них нельзя купить все. Жаль, что понимаем мы это  слишком поздно. И копим, копим. Сначала десятки, потом сотни, а потом и миллионы кажутся нам ничтожной суммой. Уже не шифоньеры, а огромные раздвижные шкафы – купе не вмещают многочисленных, совсем ненужных нам для счастья тряпок. Мы уже не знаем, для чего предназначена та или иная кнопка на нашей домашней технике, но мы все копим, копим. И нам все мало, мало. 

Деньги собрал внук, который побежал догонять его, чтобы сопровождать в больницу. Для него деньги еще имели большое значение. Ведь у него все еще было впереди.
 Он так и не понял, что ему опять крупно повезло. До конца своих дней он имел возможность ходить, и даже гулять на улице. Он мог есть все, что хотел, ни в чем, не ограничивая себя. Он неплохо видел, и хорошо спал. И даже зубы у него были свои. Хотя стоматолога он впервые посетил после шестидесяти лет. А боль? Боль – она всегда неизменный спутник старости. И лекарствами ее уже перебьешь.

И даже смерть его была на редкость легкой. Утром он встал, умылся, а потом, вдруг упал. Его перенесли на постель, где он сразу уснул. Проснуться ему, уже было не суждено. Родные не сразу поняли, что он умер. Пульса не было, сердце не билось, но сомнения в смерти возникли даже у приглашенного на дом, врача. И только пришедший вскоре, мулла понял все. «Душа не хочет расставаться с телом без специальной молитвы» - произнес он, и сразу приступил к чтению. Оказывается, так бывает. Душа воинствующего атеиста не хотела покидать уставшее тело без необходимой в этих случаях молитвы!
Говорят, такая смерть достается только очень хорошим людям. Наверное, так оно и было.   

А дорога, перед этим, была ровной и накатанной, и даже слегка скучноватой. Ее поверхность была покрыта новеньким гладким асфальтом. Никаких изгибов, никаких поворотов. Где – то там, впереди, она утыкалась в тихую и неглубокую реку. Переплыть ее у него уже не было ни сил, ни времени. А моста не было.
Нет, мост, конечно, есть. И каждому из нас когда – нибудь придется пройти по нему. Говорят, мост этот, очень узенький, почти как тонкая веревочка, и не все смогут пройти по нему.
Получилось ли это у нашего героя? Этого мы уже не узнаем. Но очень надеемся, что смог.

Если вам придется побывать в Башкирии, и ехать по этой дороге, в деревню Аблаево, вспомните про этого человека, про его сложную, но яркую жизнь. Вспомните и про других, кто был с ним рядом, или где – то в другом месте, разделяя тяготы этого пафосного и тяжелого времени. Ведь они стойко переносили все эти трудности, чтобы сейчас вам жилось легче и комфортнее. Они свято верили, что живут ради этого! Чтобы вам теперь было хорошо. Ведь, они действительно были уверены, что строят коммунизм для своих потомков!