Из цикла - Истории полезней - Система Нипель

     Жизнь сложилась. Она стояла в образе особняка, отто-
пырившего зелень подмосковной природы, неподалеку от
равноценных сооружений. Их совокупность могла дать ин-
тересное название поселку, например "Кислородск".
     Среднее, высшее, аспирантура – почти двадцать лет! И
время в это время не чувствовалось. Не лезло в глаза. Не до-
кучало. Если и напоминало о себе, то в качестве хрономе-
трии: «надо успеть туда-то», «сделать то-то», «до половины
девятого освободиться» и т.п.
     В свою очередь, поглядывая на Время, звучало бес-
страшное:
     – Ничего... Пусть течет! Все еще впереди!
     Потом как-то стало не все... Скорей посередине... –
     Дети перестали смотреться детьми. Ощущалась настой-
чивая перестройка всего жизненного распорядка. Ну что ж
это в конце концов неминуемо и логично.
     Система жизненного уклада – это как парашют. Надо
уметь укладывать по определенной системе и лучше своими
руками. Иначе… «Текила – Бум»!
     Евгений Павлович Видов относился к категории пре-
успевающих. Сам Евгений Павлович относил себя к этой
же категории. Человек определенно замечательный, он
старался никого не дразнить, понимая, что живет в стра-
не с поврежденной социальной генетикой. Он научился хо-
рошо чувствовать ватер-линию. На всякий случай продол-
жал знать английский язык и не забывал требовать того
же от близких.
     И фамилия у него была не из проходных, та, которая,
как говорится, обязывает. Не какой-нибудь Задов… Лева…
А та, что в юности помогала легко стать родственником из-
вестного киноактера. Помогало, особенно с девушками…
Правда, по секрету, чтобы КГБ не пронюхал. Актер в то вре-
мя уже прорубил окно в мир.
     Будучи все же хорошим системщиком. Системщиком с
интуицией, а это уже не что попало… Видов отличался еще
и тем, что мог вовремя переналадить систему, сохранить
или даже увеличить ее ресурс. Только бы не создавать но-
вую… Часто это было экономичнее и оптимальней больших
реконструкций.
     Профессиональный взгляд Евгения Павловича мог за-
метить малейшие нарушения или незначительные сбои в
технологии. А его искусство состояло – незаметно откоррек-
тировать это до нормы.
     Конечно, профессия и достаток откладывают отпеча-
ток на характер. Осторожность и настороженность, вну-
треннее чувство отлаженности и порядка, определенное
знание будущего олицетворяла человека, прежде всего
преднамеренного.
     Любая форма эпатажного или экстравагантного всегда
находила у него какое-либо формальное объяснение, но по-
нимание или признание – никогда.
     В случае же, если это, не дай Бог, могло коим боком кос-
нуться такой важной системы, как, например, семья…Ви-
дов тут же мобилизовывался!
     С этой точки зрения женщины являются существами,
в которых их экстравагантность может принимать самые
трудно предсказуемые форматы. То есть нести деструктив-
ные угрозы прежде всего по причине неудовлетворенного
сексуального самовыражения, а отсюда и постоянного по-
иска своей собственной, какой-то совершенно эксклюзив-
ной сексапильности. Что, кстати сказать, является повсед-
невной жизненной нормой ее поведения. Приглядитесь
внимательнее к этой большой непрекращающейся игре в
самоощущения и похотливую мужскую паузу, в которой
от оценки осталось только блюдце, но зато, какой пар сто-
ит над ней…
     Видов зарекомендовал себя как вполне умелый и спо-
собный участник этого процесса.
     В молодости он с достоинством принял гормональный
вызов природы и добился хороших успехов, за исключени-
ем одного… Любовь, которую он продолжительное время
считал главным, распирающим его всего, целиком, но сби-
вающим с азимута, сыграла с ним злую шутку.

                Злая шутка №1

     Надо забыть про все, что вы уже знаете об этом челове-
ке. Что вы вообще этого человека знаете… Потому что, если
бы вы его увидели в молодости, сразу бы поняли…
     Да… Этого не взять… Этот всю кровь выпьет… Хотя веч-
но голодные утки пробовали…
     Может зацепится? Ну а он, экстремал, чаще всего сам
выбирал себя кому-нибудь в жертву… Ведя, что называется
двойную или тройную или … игру. Ведя ее и одновременно
играя в ведомого. Все согласно незамысловатым принципам
женской охоты, в которой мужчина( активная жертва, изо-
бражающая из себя охотника) не должен чувствовать, что
его тонко, очень тонко, умопомрачительно тонко, щадя его
инстинкты хищника ведут к… Перечень довольно однооб-
разный, но увлекательный и душещипательный, а тут возь-
ми да и на самом деле поволокись…
     Не может быть!? Может. Втемяшил же он себе в голо-
ву, что есть исключения. Правило про исключение старо
как мир, но на него охотно попадаются, особенно переев-
шие всяческих проказ и женской визжащей плоти иску-
сители. Они хватаются за эту допотопную идею, как за со-
ломинку, а по-другому она и не выглядит. С ужасом рас-
сматривая в себе теперь уже навсегда поселившееся в него
разнообразие сексуальных событий, он увидел их стерео-
типность и тривиальность. Все эти забавные количества
имен и сюжетов легко составлялись в группы по объеди-
няющим их признакам.
     Ну, неужели !?
     Вопрошало с последней надеждой сердце, сопротив-
ляясь циничному и ироническому сознанию… Может
быть, все-таки есть где-нибудь это самое исключение…
Как правило, имея такую установку человек даже при
объективной невозможности ее реализации готов создать
соответствующую, вполне правдоподобную фикцию. Дру-
гими словами, если этого исключения нет в природе, зна-
чит, его надо придумать, поскольку заказ на нее уже по-
ступил.
     Таким образом, это специфическая болезнь, переда-
ющаяся генетическим путем среди особой категории муж-
чин, упрямо считающих, что вокруг всегда полно алчущих
их женщин, и это не то чтобы подразумевает знак минус.
Это во всяком случае, как правило, знак минус.
     Это точно. Но есть и знак плюс!
     Эта женщина – исключение! Исключительная, редкозе-
мельная, инопланетная… Текила Бумс!
     Есть версия, что научили этим экзекуциям мужчин сами
женщины. Как последний шанс. Если привить эту простую до
идиотизма игру хотя бы половине из действующих мужчин,
то дело сделано. Тем более они на это нет-нет, а готовы пове-
стись. Еще как готовы… Особенно от усталости, многообраз-
ного разнообразия и чуть ли не религиозного ожидания чуда.
Когда остается только одно – а вдруг!?
     Гораздо в более комфортном положении оказываются
мужчины, у которых совпало все: первая (или почти пер-
вая) любовь, как абсолютная исключительность всего про-
исходящего. Конечно, здесь вне всякого сравнения, являет-
ся сам объект любви! О, господи! Какое может быть сравне-
ние – разве что с божественным…
     Следовательно, мужчина, который пьян или слеп от
любви, именно он обречен найти истинное божество, то са-
мое исключение, которого так не хватает отчаявшемуся
ловеласу.
     И таким образом удачно об этом думать и слыть счаст-
ливчиком, во всяком случае, до тех пор пока не заработает
сравнительный анализ…
Так уж лучше быть распущенным романтиком, точнее,
распущенным, но глубоко законспирированным романти-
ком. Все еще есть игра в надежду…

          «касается ли то?
          сквозь наши толстые одежды…
          как верить хочется,
          что душ
          касается игра в надежды.
          Что Я,
          быть может, …
          не умру?

     Справедливости ради надо заметить, что существует,
так сказать, альтернативный вариант… Лучше бы сказать:
не заметить его невозможно… Это, конечно, женщины… Они
самые… Те, что всю свою жизнь с верой, упорством и особого
рода остервенением гадают на любовь, пьют за нее, пишут о
ней, намекают, поют, рыдают и раскрашивают себя…Даже
находясь на краю неистовой морской или небесной пучины,
со слезами на глазах и проклятым фанатизмом, они всма-
триваются в любую стихию…
     – Где!? Где же там парусник с алыми парусами? Где!?
Где же наш покоритель? Юрий Гагарин…
     И тогда еще Женьку, Жеку, Джексона – угораздило…
А уже потом слегка парализовало. Вот тебе и Настя Куни-
цин, второй курс. Именно Куницин. Паспортистка сделала
ошибку, на что Настя промолчала, а потом сказала:
     – Видимо, не спроста!?
     Женя, в свою очередь, неожиданно прервал свое почет-
ное членство в студенческом клубе «сексуальных реформ».
Выбыл по собственному желанию. В связи со сразившей его
«болезнью» и вытекающей из нее соответствующей морали.
Тогда они считались парой. Они были парой. Глядя на них,
находилось все, вплоть до жизненной перспективы.
     По слухам, баражирующим в их среде, всякий раз на-
значались и отменялись новые сроки их свадьбы. Вместе с
тем ему не приходило в голову, что еще кто-нибудь может
знать, что платонический характер их отношений приоб-
рел основательность и даже какую-то пикантную непоко-
лебимость.
     Оказывается, Настя называла себя девственницей, что
само по себе личное дело, но в глазах возлюбленного это под-
черкивало ее исключительность и его трогательность.
     Тем не менее наросли ситуации, в которых страсти име-
ют свой язык, логику или аргументы. В этой связи она го-
ворила о страхе перед физической болью и разных других
страхах, не забывая даже особую наследственность. Он оста-
вался сама деликатность, особенно в период ее слез и жало-
сти к себе, точнее не только к себе, но и немного к нему. Он
же держал себя в руках, все больше и больше не понимая,..
для чего?!
     Есть ли здесь хотя бы здравый смысл? Именно он ему
и был недоступен. Потом она уговаривала его сделать это
как-то особенно... Например, в связи с какой-то датой, ко-
торой она особым образом подготовится. А он, придурок,
играл в эту игру, давая обещания считаться с ней, пони-
мать и беречь ее.
     Ее то можно было – личное дело. Но ее – извините…
     Впрочем, такие открытия, порой, заслуживают персо-
нальных праздников. Праздников открытия и следующего
за ним очищения. Для некоторых особей большой праздник!
     А оно на самом деле открылось, например, что у нее не-
сколько дублей в разных городах. Любовник-призрак под
боком, потом выяснилось, что она у него. Начальник...
     Но, в основном, все какие помельче...
     – Не надо, милый, часто уезжать, либо исключения как
раз в другом… – сказал он сам себе, слегка подражая ей, и
протрезвел...
     В дальнейшем он был даже благодарен ей, как во время
возникшему условному раздражителю и преобразователю
иллюзий в совсем по-другому пахнущие реалии. Так злая
шутка состоялась. И он протрезвел на всю жизнь.

                Злая шутка №2

     Настя Куницин – это вытрезвитель по полной програм-
ме. Для мало пьющего и начинающего преуспевать Видова
она оказалась даже не Настей Брут, а хуже.
     На самом деле любя, жертвуя, терпя, самоограничи-
ваясь и веря, эта сука оказалась настоящим подарком, для
того чтобы стать неспроста – настоящим. А потом наступил
Ренессанс…
     Близлежащая общественность зацепила несколько ду-
шещипательных версий этого эндшпиля. Заурчала, но в
большей степени почему-то благоволила ему, талантливому
и внезапно прозревшему рогоносцу. Так что исключений не
бывает. Либо о них ничего пока не известно…
     Видов стал на крыло и на параноидальные вопросы:
Скажи, ты меня любишь? Любишь? Ну хоть немножечко?
Любишь?
     Отвечал примерно так:
     – Один раз любишь, – и добавлял, – как мне кажется!?
     С тех пор все было в его руках. Он приобрел не толь-
ко опыт, но и принципы, которые сделали его жизнь сба-
лансированной. Он мало интересовался жизнью однокаш-
ников, однокурсников, заранее подозревая, что она в них
есть. Кто бы мог тогда предвидеть, что впоследствии прои-
зойдет пародирование многих юношеских проблем в более
зрелом возрасте.
     По существу, мало у кого что изменилось, кроме него,
конечно. Навыходиться замуж и нажениться, детей пона-
рожать – не оригинально.
     Ему казалось, что все в его семье ценили эту сбаланси-
рованность и по-умному растущий достаток. Приятно, что в
конце концов сформировались определенные параметры и
нормы. Иногда эти нормы необходимо было прививать, но в
целом, получалось качество нормальной буржуазной жиз-
ни.
     О том, что это может быть не совсем так, Видов получил
сегодня, в половине третьего ночи, специальный сигнал.
Сигналом был стон… Видов проснулся … Стон был настоль-
ко порнографическим, что, разбудившийся муж включил
ночник и растерянно произнес: – Дорогая… Она никогда так
не стонала, – с легкой досадой пронеслось у него в сознании.
     – Дорогая! – стал трясти ее за плечо Евгений, – Доро-
гая… – Она открыла глаза и, совершенно не считаясь с его
присутствием, как-то вообще и ошеломленно призналась…
     – Я только что трахалась с женщиной и мы обе ис-
пытали...
     – Что?! – просигналил в ответ супруг.
     – Не мешай, я дальше хочу… И она откатилась подаль-
ше и заскулила…
     Вот это номер? Хотя… Ну ты господи, мало ли, что про-
исходит с нами во сне?
     А эпизод застрял… Не мог не застрять. Надо было знать
Видова.
     О том, что женщина с женщиной – это особенно его не
испугало. А вот то, что все-таки в них еще остается то, что
он не может понять и во что не может проникнуть. Они бы-
стро учатся говорить то, что ты хочешь от них услышать.
Это нетрудно… И продолжают еще одну жизнь. – А что, раз-
ве с тобой не так? – поинтересовался у себя Видов. И тут же
ответил: – Не так …
     Этот сонный случай удивительным образом пристраи-
вался к другому. К тоже совсем свежему. Рита, милейшая
и очень собранная, и дисциплинированная женщина, при-
несла документы на подпись. И вдруг, как в кино, красиво
села на угол стола. Конечно, кроме того, что Рита – милей-
шая женщина, в тот же миг ничего не осталось. Ни долж-
ности, ни особых производственных отношений – ничего
не осталось.
     – Евгений Павлович. Вам не кажется, что я много лет на
Вас похожа. Во всяком случае, стараюсь хотя сейчас, поль-
зуясь представившимся моментом, хочу соблазнить Вас, не-
взирая на любовь к мужу и семье. Мне хочется именно с
Вами открыть все шлюзы! Свалять какого-нибудь красиво-
го и решительного дурака. Но если вы против, я Вас пойму
и подожду, пока поймете вы, – она красиво слезла со своего
острого места и произнесла:
     – Ну?
     – Изыди! – улыбаясь, сказал он, – Мужу привет!
     – Скучный ты, однако…
     – А ты, я вижу, все наоборот?
     – И я скучна, и муж хорош, – произнесла она уже в
дверях.
     – Кажется, попал Вадик, – подумал Видов с некоторым
сочувствием.
     За стеной стояла ночь. За окном было видно, что она
плещется. Контора почти опустела. Только вот шляются
еще кое-какие оборотни.
     – Скучный я человек, – длинно подумал и проговорил
про себя Евгений Павлович. – Конечно, существует какая-
то другая жизнь, со всем тем, что предлагалось Ритой. Но
почему? Есть еще одна. Какая – то еще одна, другая... Вну-
три еще одной матрешки. Пожалуй, впервые этот фокус по-
казала когда-то – Настя. Она все это практиковала. А я, на-
верное, был чересчур молодой и кислый. Но она – сука… Это
уж точно, как тут не стройся. По-любому. – Сука! Кстати,
сколько этой суке лет? Говорили, что она вышла замуж за
еврея, приняла гиюр и уехала в Израиль. Бреется налысо,
ходит в парике и в косынке на особый манер. Кто его знает…
Может, и так…
     Утром. Уже без детей. Перед приходом машины. Видов
загадочно улыбнулся. И действительно загадочно. Хотя за-
чем? Может, так демоничнее и фрейдичнее.
     – Да, это было что-то?! – оценил супруг.
     Она не ответила. Потом сказала: – Прости. Бывает же
такое… Прости, что разбудила.
     – А кто это был?
     – Ну, милый, знаешь, как это бывает, как-то спонтан-
но, во сне…
     – И все же?
     – Я уже не помню. Разбудила тебя, развратница...
     – Ну, а что же там, в другой матрешке? – подумал он и
поцеловал ее в щеку. Машина уже пришла. И усаживаясь
на заднее сидение, к нему подсела мысль:
     – Это все Настина компания.
    
     На работе он заказал билет на самолет, в родные пена-
ты, к дядьке с теткой. И сделал это как-то непроизвольно,
играючи и непонятно зачем. Что называется спонтанно и
без жалоб на сложившиеся уже убеждения. Тем не менее,
он понимал, что все равно действует как-то по-светски, не-
мотря на то, что против именно этого, он почему-то и поку-
пал билет.
     Конечно, была и другая мысль… А вдруг? Оказывает-
ся, та самая бацила, с которой начинается игра во встречу
с «редкоземельной» женщиной, не умерла до сих пор... За-
таилась и жила латентно, как вошь египетская, пока не на-
ступил её час.
     Позвонил домой и сказал, что ненадолго уезжает. Все
необходимое есть. Если нет – купит. Все в порядке. Скоро
будет.
     Пара часов. Как хорошо, что нет вещей. Поступок аб-
солютно бабский, «про зеркало заднего вида», во благо по-
рядку или естественному ходу вещей. Всего пара часов. Рас-
слабься …
     Аэропортик. Самолетики. Цивилизация в допустимых
размерах. Барчик. Коньячок с лимоном, или наоборот. Как-
то один известный писатель ему объяснил на фуршете: – По-
скольку от пары коньяк с лимоном отделаться трудно, а че-
ловек желает разнообразия, необходимо слегка улучшить
традицию. Если дадите денег на книжку, вы будете обладать
знанием, оценивающимся в «лимон»...
     – Так конкретно?
     – Вы такая умница, богач, меценат.
     – Я не то, не другое, не третье, – пресек его Видов. – Я в
детстве поджиги делал. Было такое наивное, но грозное ору-
жие. Так что колитесь, или я случайно прострелю вас в са-
мом расцвете таланта и нехватки лекарств.
     – Лимон надо первым! – сказал он и сделал наоборот.
     – Лимон надо первым, – вспомнил Евгений Павлович,
после третьей пробы и сказал бармену:
     – А он был прав! – и попрощался...
     – Кто? – успел спросить бармен.
     – Писатель. Кто еще?!

     Такси дешево привезло по адресу.
     После того как он стал сиротой, дядька и тетка — это
все, что осталось живым олицетворением рода по материн-
ской линии. Глядя на них, род подзахирел и состарился.
     Видов взял себе за хорошее правило оставлять или пере-
давал им деньги, чтобы представители рода по материнской
линии по крайней мере год могли прожить вполне безбедно.
Такие поступки настолько оживили их отношения, что сде-
лали их более теплыми, человеческими. За все про все Ви-
дову (в этой семье Женьке) просто не знали, что еще предло-
жить и как уважить. Предложения продолжались и как-то
сразу не заканчивались, они все время повторялись… гово-
рили по кругу. Об одном и том же. Повторив то же самое, не-
много добавляли какой-нибудь новой информации.
     И вдруг в какой-то момент Видов понял, что он приехал
за тем, чтобы тот самый «исключительный момент» откуда-
нибудь выскользнул и фишка сыграла… А вдруг не вы-
скользнет или вдруг не сыграет? Как будто само собой на-
прашивалось в разговоре. Всегда избегавший таких «мета-
физических» понятий, как интуиция, теперь он «собствен-
норучно» ощупывал ее очертания и легко удерживал ее на
ладони, большой перламутровый мыльный пузырь, с кото-
рым вот-вот обязательно произойдет... и фишка ляжет.
     Что это за предчувствие, с предвкушением страха и на-
деждой. Она... Что еще может звать? Но ведь не только эта
родственная чета позвала его, как говорят, ни с того ни с
сего? Звала не кого-то, а именно его. Не когда-то, а именно
сейчас – интуиция.
     Незнание того, что смогло повлиять на дальнейшее. Не-
кое важное, ключевое незнание, отсутствие которого, как
при метаболизме, вызывает в организме человека, напри-
мер, в его сознании, особую систему мировоззренческих
ценностей. Но наступает момент, когда это незнание ком-
пенсируется за счет собственных интеллектуальных ресур-
сов. Или за счет приобретения недостающей информации,
расположившейся в положении общего знаменателя.
     Видов спросил у дядьки: – Это не твой велосипед у сарая?
     – Мой. Да уж и не мой тоже.
     – Чего так?
     – Мой-то мой, по цене железки, а то, что я на нем уже и
забыл когда «велосипедил» – тогда значит и не мой.
     – Молодец, правильно рассуждаешь, как кантианец.
     – А то как же. Канта я очень любил
     – Где это ты Канта любил?
     – Да ты не знаешь – это до того , как ты начал жить. До
тебя это еще…
     – Дела… – подумал Видов. Дядька кантианец-нелегал.
Что-то тетка подозрительно молчит?
     – Жека, если хочешь, возьми велик, погоняй на старо-
сти лет.
     – Даешь, на старости лет…
     – А то… Сколько тебе? Сороковник? Или около… Значит,
все – жопа. Извините. Не хочется верить, но оно так и есть.
Однако, остается не верить этому и сопротивляться.
     – А ты денег возьми. Тем более я на день рождения не
присылал.
     – Возьму. Молодец, Жека. Честно говоря, ты всегда был
с каким-то понятием, как еврей. Знаешь, что почем. Гово-
рят, большими деньгами ворочаешь?
     – Ворочилось, – ответил Видов и подошел к радиоле. От-
крыл крышку и положил на пластинку деньги: – Рубли аме-
риканские. Разменяешь где-нибудь. Сейчас проблем нет.
Других рублей мало. Извини.
     – Ладно, разменяю. Спасибо тебе, Жека. Интересная у
тебя душа.
     – Чего интересного… – на провинциальный манер ска-
зал Видов. – Простая душа велосипедиста.
     У сарая... Нельзя было сказать, что у сарая стоял ве-
лосипед. Он уже полулежал. Он был худ, как все велосипе-
ды в мире, особенно те, которые не помнят, когда последний
раз их приглашали в помещение. Любое. Подсобное поме-
щение. У велосипедов с такой судьбой было одно общее на
всех желание: погонять с кем-нибудь напоследок как следу-
ет. После этого нестрашно и колеса двинуть и рассыпаться…
     Евгений Павлович оказался претворителем мечты
или последнего желания усопающих. Лучшего претвори-
теля и придумать нельзя было. Все же оказывается не все
равно, под какой задницей умирать и обо что напоследок
потереться.
     Вместе с тем внешний вид и бросающееся в глаза состо-
яние транспортного средства, обреченного на самоутилиза-
цию, слегка остудило Видова. Но уверенный голос из изо-
гнутой трубки, предназначенной быть рулем, посоветовал...
     – Да ладно, ты не бойся. Колесо коленками зажми, вы-
ровни курс и на седло надень какой-нибудь пакет. И все,
считай полный порядок. В соответствии с возрастом.
     – Понял, – кивнул Видов. Чтоб не испачкать брюки, вы-
ровнил колесо относительно чревовещающего руля, зажав
его в приоткрытую дверь сарая. Снял с бельевой веревки по-
лиэтиленовый пакет многократного использования. Попро-
бовал сесть. Тронуться. Поехали… Цепь надо было бы под-
тянуть. Хотя ничего, и так пойдет.
     – Конечно, пойдет, – как будто прочитав его мысли, до-
неслось из велосипеда.
     – Вот именно, кивнул наездник. Ведь он уже ехал…
Ехал куда глаза глядят, но тем не менее – вниз. А вниз – это,
как ни крути, к реке. А на реке и стоит этот городок. И не
только он один…
     В кармане зазвонил телефон. «Стоит один раз ответить
– не отобьешься», – подумал он в законченной форме приня-
того решения. Дождался, когда этот музыкальный припа-
док закончится, и отключил его.
     День был будний, жаркий, длинный. Нетрудно было
найти уединенное место и там скрыться. Еще несколько
лет, и это будет невозможно. Контроль будет любого форма-
та и подробности: «Ну куда ж ты, падла, лыжи навострила.
От меня не скроешь свой проездной билет».
     Видов разделся. «Велосипед-чревоугодник», в полном
оргазме висел на кусте бузины и стонал, переводя дыхание.
     – Дядь, а ты куда собрался? – услышал Видов, находясь
у самой воды.
     – На кудыкину гору есть помидоры, – оглянулся Видов.
На косогорчике стоял еще один велосипедист, только помо-
ложе, да и лайба уже современной модификации.
     – Так тут коряги! Опасно.
     – Откуда здесь коряги? Раньше не было.
     – Давно уже тут.
     – Тебя как звать?
     – Жека.
     – И я Жека. Будь другом, Жека, отвези по течению
мою одежду.
     – Далеко?
     – До самой кудыкиной горы. До хутора. А там спрячь и
какую-нибудь примету оставь. Деньги дам.
     – А лайбу куда?
     – Спрячь куда-нибудь. Жалко ее – она волшебная.
     – То есть…
     – Со временем поймешь. В бумажнике есть бабки. Возь-
ми по совести.
     – А сколько не жалко?
     – Мне не жалко. Это уже твоя проблема.
     Видов, не оборачиваясь больше, зашел сначала по ко-
лено. Побрызгал воду под мышки и на спину. Сел в нее, пе-
ревернулся и не спеша поплыл. Река в ширину была метров
25 в среднем, но достаточно глубокая. Без суеты и голово-
ломок. Поведение безупречное. Стиль высокохудожествен-
ный. Быть свободным пловцом в такой реке, в такой день,
в такую эпоху, с такими предчуствиями – это удовольствие
для обоих. Это удовольствие протяженности и почти невесо-
мости. Это спонтанное путешествие по пунктирам внутрен-
них подсказок.
     Плыву туда… и все. Уже плыву. Берега частенько закры-
вались растительностью. Здесь как будто бы росло все, все,
что разыскало себе место в этом мире. Иногда ветки лезли в
воду, а иногда заходили в нее стволами и оказывались чуть
ли не водоплавающими. Река – это гипноз. Это длинный,
монотонно журчащий гипноз. Посмотрите, как обязатель-
но и неотрывно смотрят берега друг на друга. Смотрят в гла-
за реки. В глаза друг другу. Видов плыл то на спине, то пе-
реворачивался, фыркал, пока не угодил в Раппопорта. Гал-
ка на большом камне нашла что-то искренне блестящее и, не
задумываясь, проглотила это. И ничего не подозревая в себе
инородного и даже не задумываясь над содеянным, – упорх-
нула к дороге, идущей параллельно идущей реке. Это оказа-
лось – Время. И когда его не стало, Видову все окружающее
показалось еще лучше. Было безоблачно. Безлюдно. Беспо-
чвенно. Влага переносила самое себя и того всякого, кого она
признавала как добродушного пловца. Это было Все. Все, что
держало на плаву. Все, что обнимало. Что вело. Что с двух
сторон рассказывало перелистыванием пейзажей о том, что
не купишь ни в одном мегаполисе. Что просто недостижимо.
Простая река и не достижима… Не приобретаема.
     – Я больше, чем богач, – сказал про себя Видов и опять
перевернулся на спину.
     – Жека! – услышал он откуда-то сверху и справа. – Жека!
– юношеско-ангельским голосом прокричал кто-то снова. – Я
уже все отвез! Там береза сломана. Тысяча рублей много?
Там у вас других не было.
     – Мог бы взять еще, – прошептал Видов.
     – Да ладно… – неожиданно ответил молодой велосипе-
дист и вместе с голосом, велосипедом, бугром с растороп-
шей и врожденной порядочностью отодвинулся километра
на полтора. Может, бинокль перевернулся? Стал миниатюр-
ным, реликтовым. Одно – в янтаре остаться, как загадка па-
леонтологам.
     – Прощай, Жека! – проплывая это место, из самого Рап-
попорта произнес Видов, тоже, между прочим, Жека…
     Действительность была разной. В зависимости от задач
она могла предлагать разные экспозиции. Видов вдруг стал
слабо понимать, почему его притягивают зеленые щупаль-
цы ивы. Тело невиновато искало причал. Пока не уткнулось
в небольшую песочную плешку.
     – Стоп, машина! – скомандовал капитан тела Раппопорт
и очень властно, уже изнутри, произнес: – Старик, все будет
хорошо. Ты там, куда тебе надо. Все будет хорошо. Прихо-
дишь в действие на счет – раз!
     – Раз! – сказал Видов.
     – Нет, – сказал Раппопорт. – Это моя фраза, не спеши.
Я говорю – раз! И ты действуешь. Ты Видов, а я Раппопорт,
останемся друзьями.
     – Раз!
     И Видов, повинуясь инстинкту пресмыкающихся, лег-
ко взобрался на горячую полянку песка. И пришел в себя.
     Первое, что он увидел после гипноза – это дядькин ве-
лосипед, улыбающийся после второго оргазма, бесстыдно
раскинув колеса. Неожиданно Видов понял, что велосипед
– женщина.
     – Ну, ладно, все, – успокоил он конвульсирующее транс-
портное средство, попутно подумав:
     – Ай да тезка, молодец! – далее он увидел протертую в
крапиве тропу. Поднялся по ней до кудыкиной горы, обо-
гнул ее и попал прямо в хутор.
     – Что-то я никакой сломанной березы не видел, – поду-
мал Видов. На хуторе было домов пять-шесть. – Ну, и что
дальше? А дальше не пускают яйцы…
     Бесцеремонно двигаясь по хутору в мокрых трусах, Ви-
дов не знал, что он может быть приблудным сыном какой-
то иноземной цивилизации. Во всяком случае хуторяне вы-
сыпали вдесятером навстречу его загадочному появлению.
Осторожно посторонившись их, он подошел ко второму до-
мику. Почему-то именно он ему приглянулся, постучал ще-
колдой калитки. Из-за домика вышел неухоженный и, по
всему видно, своенравный пес и спросил: – Чего надо? – дру-
желюбия в этом вопросе было ровно на половину бокала.
     – Ищу кое-кого, – стройно сказал Видов.
     – Знаю, – ответил пес и повалился у калитки. – Плыл?
     – Плыл.
     – А чего не на велосипеде? На велосипеде возвышенней.
     – А речным путем романтичней, – парировал Видов.
     – Щас явится, – пророчествовала псина.
     От реки, по той же тропинке, что досталась Видову, по-
казался человек. В отличие от Видова, человек был в шта-
нах, но это не значит, что он был мужчиной. Видов к тому
времени сидел на скамеечке, и ему на голову всякий раз
пристраивались цветки топинамбура.
     – Все нормально, – сказал сам себе Видов.
     – Привет! – сказала Настя. На ней была синяя рубаха
навыпуск. – У сломанной березы не твои вещи?
     – Настя, извини, что я в трусах. Я плыл. Это невероят-
но хорошо. Невероятно.
     – Через столько лет, прямо в хутор, ко мне – вот это дей-
ствительно невероятно.
     – Я пришел к выводу, что вместо того, чтобы выбирать
по трафарету, хотя бы иногда необходимо окунуться в про-
странство, которое находится рядом с нашими обычны-
ми матрицами, с теми системами и подсистемами самого
устройства жизни.
     – Заходи, Жека, поговорим. Пса зовут Жжека. Если буду
говорить Жжека – не откликайся. ТЫ просто Жека, и все.
     – Понял, – дисциплинированно кивнул Видов и поду-
мал, – подозрительно много здесь Жек, однако.
     – Да, полно, – поддержала Настя, – все два моих мужа
были Жеками. Не считая тебя, школьной молвы.
     Они оказались в домике. Комнаты было две и кухня.
В кухне собралось больше признаков жизни, чем в каком-
либо другом месте. Настя посмотрела на Видова по-другому:
с удивлением и теплотой. Потом повернулась и с нарочи-
тым акцентом произнесла: – Жжека! Принеси вещи! Пес
ухмыльнулся и, решив, что ему тоже светит «штука», по-
плелся к сломанной березе.
     – Котлеты будешь?
     – Буду.
     – А водку?
     – И водку.
     – Давай на кухне?
     – Давай, – согласился он и подумал, как она измени-
лась. Все, конечно, изменились, и он не исключение. Но в
его представлении, она как будто бы не должна была ме-
няться. Хорошо бы ей остаться поближе к тому времени.
     – Я немного разогрею.
     Как будто потеряла что-то… Женственность, скрытый
авантюризм. Что-то, конечно, осталось. Но только и оста-
лось, как разглядывать это что-то в куче пепла. И тут впер-
вые пробежала мысль: как я здесь оказался? Мысль хотела
попасть на волю, но, стукнувшись об оконное стекло, при-
смирела, решила остаться на листке герани.
     Запах жареных котлет быстро нашел рецепторы не-
чаянного гостя в мокрых трусах. Заставил ускориться по-
сыльного пса. Вскоре он толкнул двери и подошел к Видо-
ву, держа в зубах полиэтиленовый пакет с одеждой. Пакет
был старый знакомый, с бельевой веревки, всем видом да-
вавший понять, что ему по душе такое приключение.
     – Мужик, а ты за это ничего не обещал? – спросил Жжека.
     – Как не стыдно! – тут же отреагировала Настя – А я
думала пригласить тебя за стол. Увы, котлету получишь во
дворе. Ну и воспитание…
     Видов в это время ушел в дальнюю комнату, снял с себя
сырые трусы и одел брюки на голое тело. Обулся. Набросил,
не застегивая пуговиц, рубашку.
     – Я повешу во дворе, а то в них уже как-то не очень… –
спросил Видов.
     – Конечно, без трусов лучше, – засмеялась Настя. – Все
готово!
     Во дворе Жжека был хозяином, точнее ставил себя хозя-
ином. Одну котлету съел сразу, а вторую ел по-человечески,
откусывая небольшими кусочками и наслаждаясь.
     На столе у Насти было все самое главное. Водка, хлеб,
салат из помидоров, котлеты, огурчики целиком.
     – Может, еще чего?
     – Не надо. Давай выпьем.
     Потом они стали рассказывать друг другу о друг дру-
ге. Выбирали главное или смешное. Иногда вспоминали
общих друзей. Постепенно выяснилось, что Видов жи-
вет в шоколаде. Что он совсем на приличном уровне жиз-
ни, что он ценит возможности этого уровня. Что он обо-
жает порядок, а, значит, системность, внятную последо-
вательность и причинно-следственные связи во всем. И
что его жизнь до этого неожиданного «сальто-мортале»
была на другой стороне реки. Оказывается, рядом с каж-
дым из нас всегда ждут своего часа другие возможности.
Ими можно воспользоваться или нет. Выбор за … кем? Это
загадка. Теперь у него уже не было абсолютной уверен-
ности, что за ним. Настя – эколог, но сейчас больше по-
хожа на дауншифтера, осевшего на миниатюрном хуто-
ре, прилепившемся к расписной реке. А, вообще, судьба…
Ко всему, что с ней произошло, она относилась с добротным,
устойчивым юмором.
     Незаметно прибежал вечер. Синим языком облизал
окна. На столе была еще одна бутылка водки. – Свет вклю-
чать будем? – спросила Настя.
     – Нет, – ответил Видов и подумал о Москве, о том, ка-
кой, может быть, там шорох стоит. Они чокнулись, и Настя
сказала: – Прости меня, Жека.
     – Да ладно, Насть, за что теперь? Не будем…
     – Нет, прости. Я, честно говоря, такая была сука – про-
бу негде было ставить. А сейчас на жизнь смотрю и вижу:
преувеличивала свои подвиги. И потом, это тоже какой-то
период был. Прости, Жек… Я тебе потом скажу, почему я
тебя сюда завела. Но только потом, ладно?
     – Не возражаю. Но я тебе другое скажу. Настя, я тебе
благодарен.
     – За что, Жек? Ты, наверно, меня ненавидел?
     – Наоборот. Это как инсайт. Я сразу все обо всем понял
и уже не менял своего азимута. Ты меня, как говорится, от-
резвила и поставила на ноги. Спасибо за то, что есть воз-
можность мне тебе это сказать!
      – Ну, вот хоть на что-то хорошее пригодилась с моим ха-
рактером.
     – Сгодилась, – с облегчением выдохнул Видов.
     Хутор был не единственным местом, где на все отме-
ренное для этого время расположилась ночь. Но как будто
именно здесь ее усиленно ждали. Немногочисленные хуто-
ряне, еще с вечера завидев на веревке у Насти мужские тру-
сы, мужественно проявляли свою воспитанность и непре-
взойденную деликатность, свойственную для сельских жи-
телей только этих мест.
     – Спать будем? – спросила Настя.
     – Как? – поинтересовался Видов.
     – Как хочешь, Жень. И как я хочу.
     – А нам ничего за это не будет?
     – Не знаю… Все рассосется. Пойдем, у меня во дворе
бойлер с солнечными батареями. Вода горячая. Какая хо-
чешь… Потом – я, – вела она во двор Видова. Включила свет
и хлопнула его по заднице. Трусы принести?
     – Принеси, будь любезна.
     Он лежал в постели и нервничал. Система дала сбой.
Это он почувствовал еще тогда, когда жена наслаждалась с
какой-то женщиной. Подсознание не систематизируется.
     Где мы есть? И там и здесь. А где на самом деле? Мета-
лась в нем страница за страницей.
     – Здесь, – почувствовала Настя, перелезая через него,
застряла и, тут же взяв в руку часть его ночного тела, имен-
но ту часть, которую она еще раньше хотела поместить в
себя: – А ты крепкий, Видов?
     – Посмотрим, – сказал Видов.
     – Последнее прости, – засмеялась Настя и тут же на-
правила его в себя. Со стонами устроилась на нем поудоб-
ней, и он схватил ее обеими руками за ягодицы. Перед ли-
цом у него закачались две виноградные грозди, и он успе-
вал схватывать губами самые крупные бубочки и долго не
выпускать их.
     Жжека ушел от позора к реке. На хуторе долго крести-
лись в ответ на этот вырывающийся из всех щелей, трубы,
открытых форточек ор!
     – Женя! – сказала Настя лежа рядом, – ты мой послед-
ний мужчина.
     – Это как последний? Вроде бы голову морочат: кто пер-
вый?
     – Нет. Я решила, что если ты не стал моим первым, то
ты должен стать последним. Это не обсуждается.
     – И что роль последнего более почетна, чем у первого?
     – Конечно.
     – Благодарю.
     – Я могу поговорить с тобой серьезно?
     – Настолько, насколько это возможно в койке после секса?
     – Возможно. Я хочу тебя попросить о помощи.
     – Проси!
     – Ты на самом деле можешь мне помочь. Если честно,
то ты единственный, кто может понять меня и помочь. Из-
вини, Жень.
     – Ну давай, не пугай меня.
     – Я хочу стать мужчиной.
     – Что?! – поперхнулся Видов. – Каким мужчиной?
     – Как ты, таким же. Я последние несколько лет уже иден-
тифицирую себя больше с мужчинами, чем с женщинами.
     – Насть, ты что?
     – Придется скоро привыкать, что Настя вся кончилась.
Вместо нее Никита. Как, пойдет? Никита Куницын. Права
была паспортистка.
     – Ты что, серьезно?
     – Серьезнее не бывает. Вот отдала тебе тот долг, кото-
рый держал меня в женском обличии и все… Деньгами по-
можешь, Видов? Денег у меня таких нет. А так мне еще не
поздно. Я узнавала.
     – Дам, – после некоторого молчания сказал Видов. Так
вот в какую сторону она изменилась. – Конечно, дам! Так
это я, что, с идеологическим мужиком в одной люльке? С
оборотнем?! Ну, ты, Никита, – рассмеялся Видов и не дого-
ворил. Не материться же...

     Через два года у Евгения Павловича Видова обнару-
жился друг детства. Откуда-то из родных мест. Видов помог
ему с работой и жильем. Жене Видова он очень нравился. –
Бери пример с Куницына, удивительно воспитанный, тонко
чувствующий женскую душу мужчина. Жаль только, что
не женат. А ты как-то огрубел последнее время, Видов. Не-
понятный какой-то стал. С загадками. Да и с этими, как ты
их называешь, «сальто-мортале».
     – Огрубел, говоришь? Это, знаешь ли, хорошо. Это луч-
ше, чем наоборот. Я знаю, что говорю.
     – Ну, хорошо. Когда тебя ждать с работы?
     – Не знаю.
     – Это как? Ты же всегда знаешь, что, когда, как, где…
     – Не знаю. Теперь ничего не знаю. Будем как-нибудь
держаться своей Библии.. Пока не наступит инсайт.