12 часов по Приморскому времени

           (Рекомендовано для чтения после прочтения рассказа "У Паши выходной",    
           но можно и наоборот - то есть до прочтения, если Вы вообще захоти-
           те что-либо читать. Лично я Вам настоятельно рекомендую!)

                Что-то вроде эпиграфа:
                Если есть такие как Паша, то должны быть
                правила, которые такие как он нарушают!
                (автор)

                А вот еще можно прикольный эпиграф
                разместить: Sic tranzit gloria personаs!
                (Так увядает слава некоторых!- латынь)
                (автор)         
         
          Для того чтобы понять, что жизнь Паши Неупокоева предназначена для того, чтобы её просрать, не нужно было много ума. Для этого не нужно было даже читать Чарльза Буковски, который об этом, собственно, тезис и изрёк. Для этого не нужно было даже пить текилу, ром, ну или, скажем, пару трехлитровых банок пива "Ячменный Колос" или выкурить несколько пачек ядовитых французских сигарет "Житан" без фильтра, специально поехав и купив их во Франции. Для этого не нужно было слушать длинную витиеватую речь начальника факультета того училища, где учился Паша, который в привычной для себя манере доступно излагать свою мысль на понятном любому курсанту факультета языке так и говорил всему факультету, указывая на Пашу толстеньким коротким пальцем: "Если хотите просрать свою жизнь-поступайте так же как он!". Но если остальным было только ЕЩЁ, то Паше было - УЖЕ. Для этого нужно было просто родиться Пашей Неупокоевым, иметь рост 177 сантиметров, 42-ой размер обуви и 58-ый - головы и иметь свою собственную персональную задницу, на которую всё время почему-то находились приключения. Высоко подняв голову Паша глядел через закрытые глаза на солнце. Ему больше ничего не оставалось делать. Раскаиваться... Нет, он, как вполне обычный человек, попавшись на чём-нибудь, старается в первую очередь, что называется отмазаться, хочет, чтобы его пронесло, а раскаиваться...нет, да и поздно уже. Паша знал, что его накажут, все остальные - тоже, но вот только им  всем было немного жалко Пашу, но еще больше они ему завидовали, т.к. в большинстве своём у них были скучные курсантские жизни, а отколоть такое как Паша, нужно было уметь сходить с ума. Паша - умел. Большинство из них так и проживёт свои скучные жизни, дослужатся до каких-то своих званий, выйдут на пенсию, отрастят животики. Заработают диабет или радикулит, а на вечере встрече выпускников они через четверть века встретятся и им не о чем будет поговорить и никто из них ни о чём почти друг о друге не вспомнит, они выпьют водки и сплюнув в сторону "Тфу!" разойдутся и разъедутся по домам, чтобы потом почти уже наверняка больше никогда не встретиться. Все они завидовали Паше, раз он смог отколоть такое. Он – да, а они – нет.

         Он стоял на плацу перед всем факультетом, а небольшой зеленый автобус, стоявший неподалеку, ждал его с открытой дверцей, чтобы отвезти его на гауптвахту, где тот под ярким Тихоокеанским солнцем проведёт десять незабываемых дней. Спросите, за что? Что же это вполне резонно. В тот момент на плац рядом с Пашей опустились два прилетевших голубя и не взирая на строгость окружающей обстановки и серьезность момента, стали  издавать свои птичьи звуки и ныряя головой вперед ходить друг за другом описывая незамысловатые восьмерки. Уже никто не смотрел почти на Пашу, никто точно уже не слушал начальника факультета. Почти у всех у них был ветер в голове. Да! ветер. О, нет! Может в этом всё дело?! Может из-за ветра это всё?

         В этом  мире  каждый должен  чем-то заниматься, кем – то стать. Кем ни будь, без разницы - кем, но вот обязательно, хоть ты умри, но должен! Ветеринаром, вором, нефтяником или гинекологом. А что? Тоже профессия. Так уж этот мир устроен. Кто его именно таким придумал? Паше отец не раз задавал такой вопрос. Паша не знал что на него ответить. Отец сокрушенно качал головой и говорил матери Паши: «О чём он думает. Может, ты знаешь, чего хочет это наше «светлое будущее»? Раз у него один ветер в голове. Пусть в ветеринары тогда и идёт!». Мама отвечала : «Он весь в тебя. Он не наше «светлое будущее», он – твое «мутное прошлое»!». Если у тебя нет никаких наклонностей, привязанностей или вообще способностей к чему-либо, если у тебя в городе, райцентре или в твоем  месте жительства нет подходящего учебного заведения, и ты вообще не представляешь, кем именно ты в этой жизни должен, а тем более – хочешь стать, то тебе прямая дорога в военное училище. Потомственные военные – конечно не в счёт. Для этого  после школы стоит немного подождать и будь уверен: райвоенкомат тебя найдет в любой точке земного шара и сам подыщет тебе нужную специальность!

          Паша не хотел становиться военным моряком. Военным – вообще, а тем более моряком. Но это поначалу. Потом он к этой мысли понемногу привык, а потом уже  хотел и не успел он и глазом моргнуть, как стал курсантом. Что это такое в двух словах? Это когда тебя будит истошный крик дневального «Рота, подъём!», от чего у тебя моментально исчезает утренняя эрекция и вообще всякое желание что-то делать и вообще жить. Но жить то как-то надо.

          Первое, что понимаешь, попадая в военное училище, так это то, что там – дисциплина! Она везде, в непрерывных построениях, в вылизываемых до блеска территориях, в стройных рядах вонючих ботинок под койками и выровненных по одной линии бокальчиках на обеденных столах в столовой, в одинаковой на всех форме и в беленьких номерах у вас на нагрудном кармане робы. У Паши номер 2-31-19 (2-это второй факультет, 31-это третий курс и 1 класс на этом курсе,19- номер в классном журнале). Носки врозь, вместе пятки! Враг бежит без оглядки! Видишь грудь четвертого в строю – значит, любишь Родину свою! Это просто сгусток дисциплины, сжатый со всех сторон училищным забором до "критической" массы людей в робах, ботинках, гюйсах и черных пилотках. Когда попадаешь в такое место, ну в смысле туда, где высока очень концентрация этой самой дисциплины, то первым, что хочется сделать, так это нарушить эту самую дисциплину. Перелезть через забор, послать на три буквы старшину роты, купить в близлежащем магазинчике портвейна или пива, уйти с лекций, лечь на камбузе на стулья под  скатертью стола и проспать часа три. А ещё лучше – пять.

           Находясь в училище Паша испытывал что называется почти невыносимую легкость бытия. Он не читал роман чеха Милана Кундера и не подозревал о его существовании, поскольку и роман и сам Паша в училище появились в одном и том же году.  Невыносимая, потому что он был в военном училище, легкость – потому что когда тебе двадцать, то тогда почти всё легко, и бытия – потому  что был. Училище  своей обстановкой настолько располагало Пашу к себе, что ему хотелось смыться оттуда при первой же возможности. Хотя бы ненадолго. В своем желании Паша  был не одинок. Такие же  желания обуревали и его лучшего друга – Игорька.  Несмотря  на то, что Училище  было для   этих двух  младенцев  - Паши и Игорька как капитолийская волчица для Ромула и Рема, надо сказать, что оно не являлось для них таким же тотемом, как для сабинов и этрусков. Паша и Игорёк не были благодарными «волчатами» для своей «кормилицы» и поэтому они ходили регулярно в самоволки, а один раз даже – уехали.

            У Паши в городе, где находилось училище была  любовница. Её звали Ира. Подругой её нельзя было назвать, поскольку дружбы  между ними быть не могло. Ира была старше Паши на 15 лет, у неё был сын-подросток, который благополучно был «сплавлен» бабушке в пригород, у неё был муж Славик, который не вылезал, что называется «из морей» и подолгу ходил в море на контейнеровозе "Александр Твардовский" то в Японию, то в Канаду, то в Австралию. Фамилия мужа была Денисюк. Ира как-то сказала Паше на тот случай, если вдруг тот придет и застанет её мужа дома: «Скажи, что ты – вестовой и спросишь, дома ли майор Денисюк. Пока тот сообразит, что к чему, ты скажешь, что, мол, у тебя в части дали неверный адрес и уйдешь, понял!?». Один раз Паша застал мужа Ирины дома и согласно ранее полученного инструктажа спросил его: «Майор Денисюк, здесь живёт?!». Славик сразу же всё понял, обо всём догадался, но никаких сцен не устраивал и сказал Паше: «Ну я –Денисюк, только я не майор. А ты давай, давай, братишка, давай, заходи, покалякаем о делах наших скорбных!». После этого Славик долго пил с Пашей импортные спиртные напитки, разговаривал разные серьезные и не очень разговоры. Они слушали на огромном японском магнитофоне кассеты с записями группы "Форинер" и певицы Си-Си Кэтч. Славик подарил Паше плакат с изображением девушек из группы "Арабески", джинсовую рубашку "Райфл" и они расстались как лучшие друзья. Как говорится – пусть уж лучше контролируемый любовник, чем непредсказуемые случайные встречные. Если не верите, спросите у Паши или – у майора Денисюка!

           Когда Паша и Игорёк уже ехали в прямом смысле слова в самоволку, то сначала мотоцикл вел Игорёк, на правах хозяина мотоцикла. Паша ехал сзади, если  это вообще можно назвать пассажирской ездой. Ему бы в тот момент не подставлять лицо навстречу  ветру, «выкинуть» ветер из своей головы, вернуться в училище, где подойти  к своему непосредственному командиру и сказать: «Простите, товарищ  главный корабельный старшина, я был в самоволке, но вот, Вы представьте, передумал и вернулся!». Но он так  не сделал. Они с Игорьком на четырёхцилиндровом мотоцикле  «Сузуки» всё дальше и дальше отдалялись от Училища и города, где оно находилось и  каждый оборот мощного  двигателя приближал их к другому  городу, который был в 700-та километрах, куда ехать было им совсем и не нужно.  Паше, нет бы, и вспомнить сцену из Булгаковского «Бега», вообразить себя на месте вестового Крапилина, а их начальника факультета- на месте Хлудова,  заранее покаяться и взять, да и вернуться, но, скорее всего мысль об этом встречный сильный ветер выдул из головы Паши прежде чем она вообще появилась там. Мог бы состояться диалог вроде этого:

Паша. Точно так. Как в Уставе написано: Командир! Начальник! Устав! Только одним Уставом курсанта не воспитаешь! За что ты, Тихоокеанский зверь, пересажал курсантов на Губу? Попался тебе, впрочем, один человек, так…паренёк. Он хотел прокатиться, только и всего. Но мимо тебя не проскочишь, не проскочишь. Сейчас ты курсанта – цап и на Губу! Самовольщиками питаешься.

Командир роты. Позвольте я заткну ему рот, товарищ капитан 1 ранга?

Начальник факультета. Нет. В его речи  проскальзывают здравые мысли насчёт  Училища. Поговори, курсант, поговори.

Начальник факультета. Как твоя фамилия, курсант?

Паша(заносясь в гибельные выси). Да что фамилие?  Фамилие у меня неизвестное – Неупокоев-курсант! А ты долго не протянешь, Начальник, не протянешь, оголтелый уставник! Вот только походи здесь на своём плацу! (Улыбаясь.) Да нет, сбежишь на пенсию. Храбер ты только курсантов на Губу сажать, только и всего! Ты ни в море ни в бою ни разу не был!

Начальник факультета. Ты ошибаешься, курсант, я в дальний поход во Вьетнам ходил с музыкой на палубе и там два раза в бухте Кам-Рань купался.

Паша: Весь факультет плевать хотел на твою Кам-Рань. Чего там особенного не видели. (Вдруг очнулся, вздрогнул, опустил голову, говорит почти жалобно.)  Товарищ капитан 1 ранга, смилуйтесь над Неупокоевым! Я был в забытьи!

Начальник факультета. Нет! Плохой курсант! Ты хорошо начал, а кончил скверно. На Гауптвахту его!  Я не могу на него смотреть! Еще толком никуда и не уехал, а уже каешься!?

         Такой диалог вполне мог бы состояться, но не состоялся.  И поэтому Паша Неупокоев, обхватив  крепко руками живот своего друга Игорька, а не свою любовницу Иру, ехал с юга на север  из одного Приморского города в другой, между которыми 700 километров и светило им Приморское яркое майское солнце и было 12 часов по местному Приморскому времени.

         Не было никакого заговора, заранее разработанного плана, подготовленных каких-то действий по осуществлению этой дерзкой затеи. Просто было тогда на пирсе два парня по 20 лет каждому, который смотрели на новенький в упаковке деревянной мотоцикл и не знали что с ним делать, а когда взгляды их встретились, то они без слов поняли друг друга: «Поехали, а! А Пацаны в Училище что-нибудь придумают. Поехали, жизнь одна и пошло всё к чёрту!».

         В тот город они приехали только к вечеру. Они не могли ни стоять, ни сидеть, ни смотреть на что- либо. Их глаза были воспаленными от солнца, ветра, мошкары. У них было такое чувство, что каждому из них к спине привязали изогнутый лом. Возможно даже – не один. Было чувство, что в глаза им непрерывно несколько часов сыпали  раскаленный песок. В коленях и  запястьях было чувство, что они простояли по колено и по локоть в ледяной воде целый день. Дядя Игорька был вице-адмирал флота в отставке и на тот момент был директором завода по  строительству атомных подводных лодок. Большая, я вам скажу, фигура! Но они не поехали к дяде Игорька домой. Побоялись, ведь они были в самоволке. Если бы они заявились, то дядя Игорька сам бы отвёз их  в комендатуру. Это дело принципа! Они приехали на окраину города к гаражу его дяди и купили у одного таксиста бутылку водки и полбуханки хлеба. В гараже у дяди Игорька были две четырехсотлитровые бочки с икрой. Они набрали икры в двухлитровую баночку. Выпили водки, съели полбанки  икры, а потом, обвязав голову мокрым полотенцем, проспали у гаража на траве  несколько часов. После этого Паша с Игорьком поехали обратно. Через двое суток в 12 часов по местному Приморскому времени они уже будут на гауптвахте. А на календаре будет 12 мая 1985 года.

        На гауптвахте Пашу будут макать в высокий концентрат дисциплины, но он упрямо будет твердить своё: "Как только выйду, снова обязательно куда-нибудь уеду! Сколько не пасите, всё равно, суки, уеду!". Но он будет слегка не прав. Больше до самого выпуска из училища и до произведения в офицеры он не будет ходить в самоволки, а тем более - ездить. Поедет он потом. Когда уже не будет офицером. Так уж получится. В Марсель. И там ему будет светить жаркое  НеПриморское - Марсельское солнце. Но эту свою поездку он будет вспомнить всегда. И другие ему её припомнят. Но это, Страна, уже совсем другая история.