Глава 27, книга 2 Мейлах в октябре

                ОТ СУМЫ И ОТ ТЮРЬМЫ…

    Не успели стихнуть страсти по предыдущему моторизированному событию, как на голову районного номенклатурного начальства свалилось следующее приключение, получившее общественный разговор на всех углах, остановках кухнях и парикмахерских.

В одной из ведущих хозяйственных отраслей в городе функционировало большое предприятие торговли – городской пищепромторг.  Отрасль престижная в период всеобщего дефицита. Люди, причастные к торговле, внешне отличались от непричастных,  изысканной одеждой и возможностью приобрести потребительский товар, недоступный для обычного человека.

Когда колонна работников торговли, во главе выхоленными руководителями выходила на демонстрацию по поводу первомайских и других праздников, то люди смотрели на участников как на подиум театра моды!  Мужикам было всё равно, но у женщин были свои взгляды на это неравенство возможностей.   Но и у них были свои проблемы…

Ютилась контора этого учреждения в тесном, скромном помещении возле консервного завода. Естественно, что теснота и разбросанность служб не способствовали эффективной работе. Начали искать варианты расширения конторских помещений, а тут, как в насмешку, на улице Монахова оказалось свободным казематы бывшей городской тюрьмы.

 Здание старое,  массивное, но не такое прочное и надёжное, как казалось на первый взгляд. Тюрьма пережила царское самодержавие, период гражданской войны, сталинских репрессий, служила в период немецко-фашистской оккупации, а также функционировала в послевоенное время  для «врагов народа» и прочих узников. Характерно, что при каждом господствующем режиме все камеры были заполнены до отказа.

В начале пятидесятых годов тюрьма ещё функционировала, но для дорогой советской власти она была маловместительной. К тому же, обслуживающий персонал и заключённые, в основном из местных жителей, зачастую знали друг друга ранее, поэтому режим содержания некоторым ослаблялся. Доходило до того, что можно было вечерком некоторым узникам под «честное уголовное» слово сходить домой на побывку и вернуться обратно без каких-либо документов, по сговору с охраной.

 Отлучка в увольнение стоила недорого – одна бутылка водки. И сейчас, многим знаком, ныне живущий бывший надзиратель Паша, оказывавший такую услугу как знаком и бывший заключённый Шурик, пользовавшийся его услугами и покровительством,  зачастую ночевавший дома, временно оставляя тюремные нары.

 Естественно, такие тюрьмы, существовавшие во многих небольших городах, были расформированы, чтобы поселить заключённых в новые, с той же комфортабельностью на солнечной стороне параши, из которых не выберешься на побывку подобным образом. В общем, тюрьмы не стало, а сооружение и воспоминание о ней осталось.  Когда у Паши спрашивали:

- Павел! Как ты попал в надсмотрщики? Он швэркая языком и губами, которые заплетаясь,  искажали разговор до неузнаваемости некоторых фраз, с удовольствием пояснял:
- Я слаба вучыуся, за шесть гадоу скончыу тры классы. Усё вучыу одзин вершик (стихотворение),  ды так и ня  вывучыу. Запоуниу тольки першаю строчку:

- «Мычиццы, мычицца залезны канёк…», гэта таки паравоз быу… А далей, ня запомниу… Дык маци казала:  - А мой ты сыночак, кали цябе ня убиць у башку некальки радкоу  вершика (стишка), то кидай ты гэту науку, для разумнейших. Дуракам живётся проще… Вот я и стал надзирателем, над умными приглядывать… Яны кА мне з паклонам, а не я да них…
Вот она сермяжная правда, рассказанная очевидцем и участником тюремной службы.

Раньше, когда тюрьма функционировала, мы с опаской проходили около высокой кирпичной стены, ограждавшей её территорию. Ужасно боялись, что массивные, с элементами ковки двери встроенные в эту стену неожиданно откроются -  и грозные охранники заберут нас в тюремные застенки. Каждый из нас ускорял шаг и, оглядывался, опасаясь, не гонится ли кто за нами, чуть не бегом оставляли это печальное, страшное и загадочное место.

 Напротив тюрьмы в большом деревянном доме старинной постройки жил её начальник. Около этого дома мы тоже боялись ходить, и если кто-либо из нас позволял себе сказать что-то по поводу мрачного учреждения, то тут же около дома  главного тюремщика получал совет:
– Не болтай, а то посадят!

С тюремной территорией соседствовала подразделение добровольной пожарной охраны. Высокая по тем меркам пожарная каланча и здоровенные мужики в форменной одежде и металлических касках тоже привлекали наше внимание. Они были хозяевами этого пространства. С расформированием тюрьмы они там устроили склад для каких-то железяк от пожарного оборудования и когда перемещались по совмещённому двору в своих тёмно-синих форменных одеждах, то у нас, детей это ассоциировалось с гестаповцами, охранявшими несчастных узников. Глянув на них, мы убегали и не скоро осмеливались приблизиться к этому сектору города.

  После перевода пожарников на новое место склад ликвидировали, а потом… Кому персонально пришло в голову в эти казематы переместить администрацию торгового предприятия, не трудно догадаться – первым лицам города. Это выглядело подчёркнутой насмешкой над большим коллективом торговых работников, тем более, что первым лицам, т.е. секретарю райкома партии и председателю исполкома они оказывали торговые услуги в неограниченном ассортименте.

В городе переселение конторы воспринималось с весёлой иронией. Почему-то торговля ассоциировалась с тюрьмой.  «В стране дураков, руководимой идиотами, и не такое случалось!» - шутили люди.

Переселение торговых работников в представленные властью казематы проходило вяло и неохотно. В мрачном здании сохранялся неистребимый временем тюремный смрад, да и каждая пядь пропитанного страданьем и слезами и фекалиями помещения не вдохновляла людей на активную, добросовестную работу. Страх и уныние сохранялись в каждом  работнике, как только взгляд ложился на мрачные стены исторического здания.
 
В один из рабочих дней директор торга проводил производственное совещание. Присутствующие невнимательно слушали долгие, нудные речи штатных ораторов. Их взгляды блуждали в замкнутом пространстве овальных сводов с гулко расплывающимися голосами и вдруг, кто-то заметил, что на стенах и потолке начали появляться трещины, расходящиеся на глазах. Послышался треск разрушающегося помещения.

Когда сквозь разошедшиеся сквозные трещины показалось небо, все с ужасом двинулись к выходу и в мгновение освободили аварийное здание. Никто не пострадал, но всё могло бы завершиться не так благополучно, как получилось. Перепуганный директор, Оджаев, ранее имевший очень узкие глаза калмыцкого типа, от пережитого ужаса, благодаря случаю, получил ярко выраженные - вытаращенные, как у Демона. С тех пор ему пришлось неумеренно пялить глаза на всю оставшуюся жизнь по любому поводу.

Вскоре контору переселили, остатки тюремной постройки разрушили, а случай с торговыми работниками долго вспоминали и стар и млад, как приключение, развеселившее злословных людей, не желающих прощать работникам торговли их возможность приобрести товары, являющиеся дефицитом. Они с радостью констатировали: «От торгашей даже тюрьма рухнула»!