Всё из Ничего. Книга Вторая. 0171

(Книга вторая "Уроки боговедения". Круг Третий. глава десятая)

Он витал в своих проблемах ума и не удосужился узнать в ней ту, предыдущую истеричку. Притом, что физиономия у той в прошлый раз так была искажена от ужаса в вперемешку с восторгом (от того, что она его узнала), что распознать в этой те черты внешности не представлялось возможным. Он подошёл к ней и вопросил, от какой дури она тут вопит, разыгрывая из себя пародию на зверя? – «Гляди на свои грозные до смеху вопли, ты только навлечёшь на себя настоящего хищника, который не применёт, отметить твой юмор, - тобой же слегка и, перекусив!», – заявил он ей предупреждающе. Никакой сексуальной страсти он более к Самкам не испытывал, а скорее наоборот. Ибо видел и в ней воплощение, какого злого Духа, - врага своего. Малаха же поняв, что ей надо как-то привлечь и ублажить злого Призрака, сказала, что она зверя не боится, а побаивается только Духов.
– «Духов!?», – вдруг восклицал Призрак Хайту Изайо, - «Этих жалких, продажных и пустых сострясателей воздуха!? Да они сами боятся даже полудохлой Мала-йи (мухи)! Жалкое отродье, лишь берущее дураков на испуг! Как это делает зверь. Но зверь хотя бы натурален в своей грозе и опасности! Нашла, кого бояться!», – выпалил в сердцах, зло и мстительно Хайту Изайо. Самка аж чуть не подпрыгнула от столь захватывающей наглости, ибо Духов с рождения боялись все, и если даже намекали о них, то только шёпотом!!! Но потом подумала, что ведь Духи часто порой задираются друг с дружкой. И если он сам Дух, то, конечно, он может охаивать других Духов, как своих соперников, как и Самцы, порой любят побахвалиться в своей храбрости, друг перед другом или перед самкой! И она, решив, что надо как-то не показать свою слабость Духа перед Призраком, сказала, -
- «Кругом говорят что некий Гайяху – ушёл к Духам Пойта-Мурга (Духи Смерти), а я не забоялась прийти к тебе, хоть ты и похож на того Гайяху!».
– «О, Боги мои! Что же ещё можно ожидать от глупой Малахи, как ни то, что она верит во всякие дурацкие плетни и слухи, которые жужжанью Мала-йи подобны!? Пахи-уа выдумщики!», – и махнув рукой в сердцах, Хайту Изайо отправился от Малахи восвояси. Малаха смутилась, но не ушла, и, выждав пока тот отошёл подалее от неё, подалась за ним следом, и вскоре обнаружила его убежище, в которое тот забирался, на дереве Пом-пай. И подойдя к основанию ствола дерева, она стала чуть не жалобно просить, хоть молча, но посидеть у него в берлоге на дереве. Чувствовалось, как сильно её пробирало любопытство. И Хайту Изайо хотел, было уж послать её куда подалее, но равнодушно махнул лапой, забирайся мол. И тут вдруг на него нашло то, перед чем, все его труды великие и потуги, показались ничего не значащей мелочью! А именно то, как ему всё это время не хватало, хоть какой души рядом! Пусть даже глупой и суеверной Малахи! Пусть хоть кого, но живого и своего по роду и племени! Как же он раньше о том не подумал? И едва не сошёл с ума наедине с самим собой, Дебрями, Зверями и Духами!? И тут, ему вроде стало неудобно перед гостьей, ибо внутри было подобие запустелого холостяцкого бардака. Где уже измаравшиеся палочки записей, валялись вперемешку с изрядно подгнившими огрызками плодов. Листья подстилки пола попрели и были пропитаны запахом пота от немытого тела, хоть сквозняк ото всех сторон и продувал его берлогу, но в густых Дебрях ветрам особо было не развернуться. Да и затишья ветров часто бывали. А снизу поднимался влажный теплый воздух, заставляя листья преть и оттого пахнуть. Но гостья такими восхищёнными глазами осматривала его узилище ума и духа, словно ничего фантастичнее в жизни не видела! И тут вместо молчания, Малаха понесла всякую ахинею о сплетнях и слухах, о том какая дурочка её помощница по хозяйству, и прочую кучу всякой мелочной требухи. Но Хайту Изайо даже это бормотание было слушать так приятно, словно она несла прекраснейшие описания о Раю Господнем! Как же он соскучился по голосу, по речи разумного существа! Но тут он обратил внимание на тот, странный для него фактор, что бормотание своё она несёт неосознанно, сама полностью занятая поглощением сильных впечатлений от созерцания устройства его берлоги!? И по всему видно, находится во власти воображения и фантазий от своих впечатлений. А это значит то, что словно язык живёт совсем отдельно от её сознания, неся всю эту отстранённую болтовню!? Это весьма странное свойство Духа, пытающегося заговорить ему уши, чтобы полностью освободить сознание для совсем иной цели!? Спроси её сей миг то, о чём она говорит, и она, скорее всего, уставится на него непонимающими глазами!? И Хайту Изайо задумался….
    Через пару месяцев Хайту Изайо поправился и телом и духом. Опять стал румяным и ухоженным. В берлоге были цветки Айсухо придающие тонкий приятный аромат жилью. Всё было прибрано и свежо. Малаха стало чаще навещать его обитель, и как ни странно не навязывалась с жаждой секса? Она нашла здесь какую-то отдушину от передряг бытия и забот в Орде, и словно отдыхала тут душой и телом. Вот что значит Самка в Доме!!! Самка – Дом, а Самец – Дорога! От Дома и обратно – к Дому! Вот они исповеди, которые первыми определили отличие Базуки от подобия животных, хотя у некоторых особей зверя подобные аналогии были. И какой зверь нору себе делал, какая птица гнездовье, а каков и берлогу или пещеру занимал! И всё-таки значит, главное отличие пряталось именно в мире Духов. А эта такая катавасия, что знай, ты Духов или нет, всё одно запутаться можно во всех связях и отношениях меж ними!? Вот оттого они мне голову и дурачили! И Хайту Изайо вдруг позавидовал простому племенному Бугаю, ибо тот от понимания Духов держится подалее и оттого уже шибко счастлив! Он закинул все свои ранние «бредовые» труды, исцарапав целую кучу палочек и дощечек, большую часть которых сжег без сожаления в огне. Он уяснил одно, что удачный сочетаний-символов можно найти неимоверное множество, сколь видов трав на земле. Но чем их больше, тем больше путаницы и хаоса, чем откровения, ясности и порядка в голове! И когда его пришла навестить Малаха, к которой он стал относиться даже уважительно, то он, вспомнив ранние озарения, связанные с другой Малахой, уже знал уверенно, что теперь ему надо делать….
  Вся популяция Базуки распространялась к востоку, от первой Орды Манзи-Уки, ибо на запад не давало море Дарцы-А-Зи. А обходить это море не имело смысла и стимула. И те, кто продвинулся ближе к северу или югу, тоже не стремились оторваться шибко далеко от общего Скопища Орд по территории и расстоянию. Ходили право слухи, мол, некие Базуки из окраинных Стойбищ пропадали с концами, и, мол, они не погибли, а ушли на дальние земли. Так в одном из окраинных Скопищ, рос Катай с очень дерзким характером, его так и прозвали – Буруй (дерзкий). Катай, становились не все мальчонки, а лишь те, кто сам этого хотел, или ему чем-то нравился Пачь. Ибо уже внимание со стороны старшего к бесхозным детям, весьма последних трогало. И в силу того, что дети не знали ни отцовской, ни материнской опеки. Но для Буруй нужна была опека и присмотр в силу того, что он мог что-либо понаворотить по Орде, отчего другим было только возмущение. Его порой и хлопали в наказание, хотя детей было трогать как грех. Когда он подрос, то уже нажил себе врагов в лице некоторых «набобов» Орды, и оттого, подался восвояси по другие веси. Буруй, сменил несколько Орд, прежде чем попал в Орду, что играла роль столичной и самой многочисленной, Монхат-Тау. В те времена уже появились первые мигранты, кто в силу того, что испортил отношения с племенным Набобом, Вождём или Гарха, считали лучшим выходом уйти жить в другую Орду. Был и ряд иных причин, вплоть до несоответствующего расположения Духов, для натуры Аборигена, что делало его пребывание в данной Орде хлопотным. Отчасти некоторые коренные Аборигены, кто постоянно жил одной Ордой, полагали, что неприятности связанные с какими катавасиями в своей Орде, приносят эти Переселенцы из иных Стойбищ, принося каков нежеланный знак духа в Племя. Или расстраивая баланс в отношениях меж Духами, создающими устойчивый духовный климат в Орде. И оттого отношение к Переселенцам было более холодное и подозрительное, что делало последним проблемы нормального существования и требовало большей отдачи Племени, чтоб оправдать как-то свою репутацию. Подчас они чаще становились «козлами отпущения» за грехи других. И оттого характером более выдержанные и даже закалённые. Набобы замечали это и порой в наглую их эксплуатировали, но палку перегнуть побаивались, да б не назвать на себя гнев, какого Духа. Никто из аборигенов не носил определённый знак одного Духа. За исключением, уж слишком ясно выраженных носителей, типа если чудик каков, то значит ходит под – Унди-уйю (Дух Казуса). Остальных, даже Гарха, мог определить только на один какой обряд по духам (на один раз), нескольким Аборигенам в данном акте участвующих. Ибо считалось, что Духи отчасти могут чередоваться в единой натуре Аборигена, по каким там схожим признакам. Год делился на три периода, примерно по четыре месяца каждый. Первым, считался Период Дождей (Бог Воды – Рахта-Иччи), затем шёл Средний Период, когда обильно пропитанная живительной влагой растительность давала сильно в рост, отчего этот период иногда именовали Период Рождения и Роста (Бог Земли – Асаи-Поде). И последний период года был Период Засушья (Бог Солнца и Огня – Хуррш-Охха), когда увядали многие травы и даже опадали листья с деревьев, от удушливой жары. Так периоды и именовались по Богам, первый – Вай-Иччи (Вай – первый), второй – Дей-Поде (Дей – второй) и третий – Той-Охха (Той – третий). Когда до Олимпа дошли первые переводы по смыслу, то Боги у Базуки читались весьма примитивно и наивно.