ГЛАВА ПЯТАЯ
I.
Продолжаю мою историю. Я довел ее до того места, когда что-то, наконец, начало проявляться. Впрочем, начало проявляться это и раньше — но я, поглощенный моими первыми впечатлениями от неизвестной до того области жизни, до поры до времени этого не замечал. Если бы я был внимательней, то еще задолго до того — в том, первом разговоре при храме, в вагончике, еще в моих первых разговорах с Ирой, и даже при той, первой встрече на улице с молодыми людьми я мог бы уже уловить некоторые предвестия надвигающихся событий. Но, повторяю я не обращал тогда на это внимания, не придавал большого значения — первые необычные впечатления от Братства, а также другие духовные впечатления полностью поглотили меня, сделали невосприимчивым к некоторым тонкостям и деталям, побуждали все время "смотреть вперед", ждать все новых и новых удивительных результатов моего неожиданного приобщения к новой неизвестной мне прежде области духовной жизни.
Пришло, однако, время перейти и к этим деталям. Потому что это только на первый взгляд любое большое дело состоит, в основном, из главного, и именно им определяется — детали же в нем играют, в основном, второстепенную роль. Именно от деталей, второстепенного иногда очень многое зависит — и вполне достойная задача для здравомыслящего человека иногда очень внимательно к ним приглядеться. Ведь и на спортивных соревнованиях победой увенчиваются три первых места, а не только тот, кто пришел к финишу первым, и все трое привлекают к себе восхищение и внимание публики. Этот, быть может, несколько вольный образ поясняет, как мне кажется, соотношение в любом деле между главным, и деталями, второстепенным.
Впрочем, сейчас я хочу коснуться, как мне кажется, довольно общего впечатления. Именно, еще с осени я начал замечать, что в нашем городе появились какие-то новые люди. Я встречал их всюду — на улицах, в общественных местах, в нашем городском парке, в магазинах. Иногда идешь, ни о чем не подозревая, по городу — и вдруг тебе навстречу такой человек. И вроде ничего в нем особенного, все обыкновенное, как у людей — и в то же время чувствуешь, что есть что-то особенное! Это даже не во внешности, не в лице — а, скорее, где-то внутри. Внутреннее состояние этого человека не то, атмосфера не та! Впечатление такое, будто он, находясь, по-видимому, здесь, в этой довольно обыденной жизни, в то же время находится где-то еще, прикасается к какой-то иной жизни, приобщен к каким-то иным, высшим сферам бытия! Я довольно долго пытался это осознать и как-то на обыденном человеческом языке выразить. Это вообще как-то с трудом поддается выражению. Но вот таких людей — как бы принадлежащих к этому миру, и в то же время не только к нему, как бы не от мира сего — я все чаще у нас встречал. Не могу точно сказать, чему именно мы были обязаны появлению у нас таких людей — нашему ли городскому храму, или практически не связанному с ним Братству, или же деятельности каких-то других конфессий и сект, которые, пусть и не столь явно, но в нашем городке все же присутствовали. Но в одном я совершенно не сомневался — в том, что эта новая черта нашей жизни обязана своим возникновением именно Христианству. Это был еще один признак явного, несомненного появления у нас этой области жизни, ее постепенного и подспудного проникновения в нашу, до того спокойную и размеренную городскую жизнь. Ну а теперь, сделав это общее замечание, перейду к более личным впечатлениям, как и обещал.
В один из тех дней, ближе к концу декабря, ко мне вдруг зашел отец Иры. Вообще-то он почти не заходил ко мне, поскольку у нас как-то так было принято, что обычно я заходил к ним. Все-таки я был всего лишь их знакомый, а они жили дружной семьей, поэтому, я думаю, это было вполне естественно. Но на этот раз он нарушил негласное правило, и под вечер вдруг появился на пороге моей скромной квартиры. Вид у него был смущенный, он некоторое время стоял на пороге и не знал, с чего начать.
— Андрей, мне надо с тобой поговорить, — наконец, сказал он.
Я поднялся навстречу ему с дивана.
Он постоял еще немного в нерешительности и, наконец, прошел в комнату. Я указал ему на стул и сам сел напротив. Он, уже сев, еще некоторое время молчал.
— Ты, Игорь, хотел со мной поговорить? — наконец, спросил я.
Он мучительно взъерошил волосы.
— Да, но я не знаю, как начать. Понимаешь, я в этой области жизни совсем не разбираюсь... Я потому и пришел к тебе, что ты... Понимаешь, меня волнует Ира! — наконец, решился он, — Последнее время она стала... какая-то сама не своя! Какая-то рассеянная и нас с Верой почти не замечает... И я, кажется, понимаю, с чем это связано... Но только я в этой области совсем не разбираюсь, и потому ничего не могу ей сказать...
— Да, я слушаю тебя очень внимательно, — подхватил я.
— Понимаешь, она с каждым днем становится от нас с Верой все дальше и дальше, — продолжал он, — Совсем как чужая!.. Все время пропадает на этих своих собраниях. Мы ее теперь с Верой почти и не видим — разве только по вечерам. Правда, иногда они приходят к нам и устраивают собрания в ее комнате. Закрываются там, и весь вечер поют свои гимны, или псалмы. Но только нам-то от этого не легче — все равно толком так ничего и не понятно. После собрания расходятся, на нас с Верой — ноль внимания. Хоть бы сказали "здрасте", или "до свидания", а так — будто нас вовсе нет. Меня все это крайне смущает, мне представляется в этом что-то ненормальное...
— А ты пробовал с ней поговорить? — наугад спросил я.
Он безнадежно махнул рукой.
— Пробовал ли?.. Конечно пробовал!.. Только я же говорю — она стала совсем как чужая. С ней и заговоришь — а она будто тебя не слышит.
Я, задумавшись, молчал.
Он вдруг заговорил чрезвычайно горячо.
— Слушай, я ведь потому к тебе и пришел!.. Что ты все-таки в этих делах понимаешь!.. Сил моих больше нет — объясни, помоги!.. Мне, кроме тебя, больше не к кому обратиться! Сам я совершенно запутался. Все это выше моего разума, понимания!.. Я уже отчаялся к ней подход найти — но ты, наверно, сможешь, ты с ней поговори!...
Я задумчиво слушал.
— Скажи мне, Игорь, — наконец, сказал я, — А ты, в действительности, крещен?..
— Вот, вот! — оживленно воскликнул он, — И она то же самое говорит — "Как жалко, что вы с мамой не крещены!" То же самое сказал однажды и один из "братьев", когда они из дома выходили — спрашивает у Иры: “А они у тебя крещеные?» — и с тех пор уже со мной и с Верой ни слова! Неужели это так важно?.. Но если так, то в чем здесь суть — объясни!..
— Я всегда буду рад с тобой об этом поговорить, — ответил я, — Просто об этом так сразу, в двух словах не расскажешь. Но меня здесь удивила и показалась неожиданной другая вещь — оказывается, вы с Верой не крещены?..
— Ну да, куда уж там!.. — махнул рукой он, — Ты же прекрасно знаешь, какое у нас тогда было время!.. Об этом и заговорить было нельзя — ни в школе, ни в институте!..
— Ну да, — провел рукой по лбу я, — Это ведь, в конце концов, случайность, что я сам случайно крещен был в детстве... Ну хорошо, а сейчас?..
— Сейчас?.. Да я что-то не решаюсь, не знаю, как начать... Вроде бы и книжки пытался читать, и Евангелие, и ты знаешь — не получается!.. Все время остается что-то непонятное... Будто есть какая-то черта, которую я не могу переступить, и все время смотрю со стороны, и сомневаюсь...
— Но, если ты чувствуешь, что это так важно, ты, наверное, мог бы... попробовать? — осторожно спросил я.
— Что?.. — не понял он.
— Ну, креститься... Разобраться во всем этом... Понять, что такое церковная жизнь... Ты, наверное, согласен, что для того, чтобы узнать что-то новое, нужно прилагать усилия?..
Он некоторое время серьезно смотрел на меня.
— Я, может быть, с этим и согласен, — наконец, сказал он, — но я не знаю, как начать. Слушай, я для того и пришел к тебе — помоги! Ты наверняка знаешь, как начать. Объясни мне, растолкуй — а то я уже замучился совсем!
Я некоторое время задумчиво молчал.
— Слушай, а ты в церковь нашу пробовал заходить? Иногда самое лучшее для человека — просто зайти на богослужение.
Он посмотрел на меня так, будто сделал какое-то открытие.
— Слушай, а может, и правда зайти?!.. Мне и другие то же говорили… Может, и в самом деле что-то "сработает"?.. Слушай, пожалуй, это мысль...
— Там у нас хороший священник, — задумчиво продолжал я, — Он людей хорошо понимает... Ты бы мог к нему подойти, поговорить...
Он жадно смотрел на меня.
— Вот-вот, мне как раз, может быть, такой человек нужен...
Мы с ним немного помолчали.
— Ты приходил ко мне говорить о своей дочери, — напомнил я, — Чего именно ты ждешь от меня? В чем я мог бы тебе здесь помочь?
Он вновь оживился.
— Да, да!.. Так ты поговори с ней! Ты ведь ее лучше всех понимаешь! Нас она не поймет, мы для нее уже не авторитет, а тебя поймет! Объясни ей, что нас с Верой ее поведение очень смущает!..
Я печально усмехнулся.
— Боюсь, что это будет не так просто… Дело в том, что, хотя тебе это, конечно, и покажется странным, но она во многом права... А кроме того, ты, наверно, знаешь, что даже не я ее к вере привел, а она меня привела... Так что я для нее тоже, в каком-то смысле, не авторитет...
Игорь внимательно слушал.
— Я что-то подобное подозревал... Да, конечно, она у нас такая необычная…
— Поэтому вряд ли это будет разговор учителя и ученика...
— Ну, хоть как-нибудь! — воскликнул он, — Хоть как знакомые, как друзья! Все-таки вы вместе с ней этим делом занимаетесь, и поэтому друг друга понимаете!..
— Хорошо, я попробую… — задумчиво сказал я, — Не могу ничего обещать — но, по крайней мере, постараюсь...
Он, видимо, был удовлетворен.
— Понимаешь, меня, главное, волнует, что она стала совсем как чужая, — вновь заговорил он о том, что его волновало, — Мы просто перестали понимать друг друга — будто жители разных планет. Я потому к тебе и пришел. Конечно, все эти дела высокие и священные — но я-то все-таки отец, я не могу не переживать...
— Хорошо, я постараюсь с ней поговорить...
— Меня, главное, пугает, какими люди от этого становятся, — вновь продолжал он, — Они будто совсем внутренне меняются, и с ними теряешь всякую связь... В этом есть что-то странное, пугающее...
Он помолчал.
— И потом, — вдруг понизил голос он, — мне кажется, что у них там… что-то не в порядке. Раньше они все были уверенные, спокойные — а теперь будто нервничают, будто им как-то не по себе... Мне кажется, что там что-то произошло, или что-то готовится... Я сначала не хотел тебе об этом говорить — но ведь тебя все это тоже прямо касается. Конечно, я не могу объяснить, поскольку сам в этом ничего не понимаю... Мне, главное, опять же за Иру тревожно... Как бы все это не отразилось на ней... или лучше даже сказать, на вас...
Я с интересом взглянул на него.
— А что же именно тебе показалось?..
— Не знаю, не могу объяснить! — воскликнул он, — Я ведь в этом деле только сторонний наблюдатель! Но ведь могу же я что-то замечать, может же быть у меня предчувствие!..
Я внимательно смотрел на него.
— Хорошо, я попробую во всем этом разобраться...
— Да уж, пожалуйста, Андрей! — с надеждой воскликнул он.
На этой несколько странной ноте мы расстались.
II.
Когда он вышел, я некоторое время в задумчивости сидел в комнате. Весь этот разговор меня сильно взволновал. Он, в самом деле, побуждал меня на многое взглянуть более трезво, во многом разобраться. Не придя ни к какой определенной мысли, я встал, оделся и вышел из дому. Мне теперь хотелось подышать свежим воздухом, пройтись. Задумчиво я стал прохаживаться по небольшой заснеженной площадке перед моим домом. Вдруг я увидел в начинающихся сумерках быстро идущую ко мне фигуру. Когда фигура приблизилась, я узнал в ней Иру. Поравнявшись со мной, она так и бросилась ко мне.
— Андрей Петрович, как хорошо, что я Вас встретила! — восклицала она, — Мне так нужно с Вами поговорить!
Я с удивлением смотрел на нее. Выглядела она как-то странно. Во-первых, чрезвычайно запыхалась, как будто почти бежала, а во-вторых, действительно была чрезвычайно взволнована, чего с ней почти не случалось.
— Я как раз шла к Вам, чтобы Вас видеть, — продолжала он, — А тут как раз Вы сами меня встречаете перед домом!
Это тоже было довольно странно. Во-первых, она тоже довольно редко заходила ко мне, как и ее отец — а во-вторых, не было никакой особой причины специально бежать ко мне для разговора, поскольку мы довольно часто могли видеться и у них в гостях, и в Братстве, и там могли обо всем переговорить. Значит, есть какая-то особая причина, подумал я, которая вдруг побудила ее нарушить этот порядок, и специально ради встречи бежать ко мне.
— В чем дело, Ира? — спросил я, — Я вижу, что что-то особенное случилось.
Она некоторое время молчала, не решаясь начать.
— Понимаете, Андрей Петрович, — наконец, серьезно сказала она, — Мне кажется, что нашему Братству грозит большая опасность.
Ну, так и есть — подтверждалось то, что я и предполагал! Если в устах ее отца это звучало достаточно убедительно — то в ее устах еще убедительнее! Я, конечно, уже понимал, или, вернее, предчувствовал, что это за опасность — но, тем не менее, хотелось и с ней на эту тему поговорить.
— Ты имеешь в виду, Ира, — осторожно сказал я, — что есть люди, которые не очень любят братство, которые могут враждовать против него, и что в связи с этим могут быть некоторые проблемы?..
Она удивленно взглянула на меня.
— Как интересно Вы об этом сказали!.. Честно говоря, мне никогда не приходило в голову взглянуть на это таким образом! Имейте в виду, что для меня это не просто абстрактная проблема, но что с этим делом связаны многие люди, которые мне очень дороги!
— Так ведь и для меня с этим делом связаны небезразличные мне люди — например, ты! Извини, Ира, — попробовал успокоить ее я, — Я не хотел тебя обидеть. Ведь, в сущности, мне не так уж и много об этом известно — поэтому я и смотрю в какой-то степени, как "сторонний наблюдатель". Объясни мне скорее, откуда исходит опасность — от ревнителей?
— Вы попали в самую точку, Андрей Петрович!.. Я всегда, с самого детства знала, что Вы чрезвычайно догадливы!
— Но почему?!.. Ты ведь сама говорила, что они чрезвычайно безобидные и добрые — что-то вроде старого плюшевого мишки!..
— Ах, это они такие безобидные и добрые только тогда, когда им ничего не грозит — а когда дело касается их кровных интересов, то они становятся совсем другими — чем-то вроде разъяренной медведицы, которая защищает своих медвежат!
— Ах, как образно и увлекательно ты все это объяснила! Но чем же им так насолили братья, что они хотят наброситься на них, как разъяренная медведица?
— Ах, это очень сложный вопрос! Я, наверное, не смогла бы Вам сейчас все это подробно объяснить! Я только чувствую, что над нашими головами что-то собирается, сгущается — и что нет, по-видимому, никакой возможности это предотвратить!…
Я с интересом смотрел на нее. Конечно, пока до конца ничего было непонятно — но, по крайней мере, была надежда хоть что-то узнать.
— Меня, самое главное, смущает, что я знаю и тех, и других! — с отчаянием воскликнула Ира, — Я ведь часто бываю в «желтом доме», и могу свидетельствовать, что "ревнители" тоже по-своему неплохие люди! И вот теперь они, по-видимому, подерутся, как кошка с собакой. А я — я ничем, ничем не могу помочь, и ничего не могу предотвратить, и мне остается только наблюдать эту ситуацию — и пребывать в полном бездействии!
— Но почему, Ира, ты должна пребывать в полном бездействии? Ты ведь и тех, и других знаешь — может быть, ты смогла бы их помирить!.. — почему-то сказал я.
Она только безнадежно махнула рукой.
— Когда две армии идут друг на друга, что может зависеть от одного человека!..
Мы с ней помолчали.
— Скажи мне, Ира, — осторожно спросил я, — а что в действительности может произойти?
Она грустно вздохнула.
— Не могу Вам этого сейчас объяснить в деталях, поскольку этого, по-видимому, еще не знают и сами враждующие стороны. Я могу судить только по фактам. Эти передачи по радио, эти статьи в нашей городской газете... Судя по всему, постепенно разворачивается самая настоящая травля нашего Братства. Несомненно, есть люди, которым братство очень не по душе, которые хотели бы, чтобы оно перестало существовать. Несомненно, нити ведут к "ревнителям". И, признаюсь, меня это очень пугает. Не потому что я сама чего-то боюсь, и даже не потому, что есть люди, достаточно мне близкие, которых это может коснуться, а потому, что мне отвратительна сама эта картина — верующие люди, которые верят, в общем-то, в одно, но каждый немного по-своему, и из-за этого враждуют. В этом мне видится что-то настолько ненормальное и гадкое, что нет никаких сил об этом думать и говорить! — воскликнула вдруг она.
— Скажи мне, Ира, — продолжал спрашивать я, — А почему ты считаешь, что так уж непременно должна ходить и к тем, и к другим?
— Этого я тоже не смогла бы Вам сейчас объяснить, — серьезно ответила она, — Но прошу Вас мне верить, что для меня это очень, очень важно. Конечно, главные мои связи с братством — я с ним связана десятками, сотнями живых нитей. Но и "ревнители" мне тоже дороги, и я теперь, узнав их, не хотела бы отказаться от общения с ними.
— Но так ты можешь оказаться "между двух огней"! — воскликнул я.
Она грустно кивнула.
— Я понимаю... Но что же делать, если такой уж мой характер — я никогда не могла принадлежать к какой-то из групп, я всегда видела себя не внутри них, а как бы "над ними", я всегда чувствовала, что мое призвание — не разделять, а объединять. Потому меня часто другие люди и не понимали. У меня всю жизнь — и еще прежде, в школе так было.
Я грустно смотрел на нее.
— Ах, Ира, Ира! — воскликнул вдруг я, — Ты вот рассуждаешь о таких высоких вещах — а не замечаешь, что рядом с тобой делается!.. Ну посмотри, что ты делаешь, например, со своими родителями? Они ведь себе места не находят! Для них это — твой приход к вере — мог бы стать дорогой в новую жизнь — а вместо этого он, похоже, станет для них дорогой в сумасшедший дом! Они видят только то, что ты стала необщительна, горда, что с тобой почти невозможно ни о чем заговорить!
— Что Вы такое говорите, Андрей Петрович, — возразила Ира, — Вы ведь прекрасно знаете, что в нашем городке нет сумасшедшего дома! Впрочем, эта тема меня волнует, я вполне хотела бы о ней поговорить. Слушайте, а давайте зайдем к Вам? Я сегодня весь день на ногах, к тому же на улице зябко. У Вас дома, в тепле мы все это очень хорошо обсудим. Я ведь как раз и собиралась к Вам — но так получилось, что Вы меня встретили прямо на улице...
Действительно, было довольно прохладно. После оттепели вновь наступили зимние дни, поверх недавней жижи на улицах вновь выпал снег. Мы с ней свернули к моей калитке, прошли через маленький дворик и, раздевшись в прихожей, вошли в мою комнату.
— Вот, так-то лучше! — сказала Ира, — А то я уже совсем окоченела! Так о чем мы говорили? О моих родителях? Но я уже Вам объяснила, Андрей Петрович, что они не духовные. Что я могу сделать? Разве я виновата, что им Бог не открыл?
— Да, но они-то этого не понимают! Они-то думают, что все причины в тебе! Ты не боишься, что в результате всех этих странных впечатлений Он им так и не откроет?.. Ты могла бы с ними немного помягче, так сказать, "снизойти к их положению"!..
— Н-не знаю... — неожиданно сказала Ира, — Может быть, Вы и правы... Но не думайте, что все так просто. На самом деле мне самой с ними очень нелегко.
Она еще немного помолчала.
— Меня удивляет, как люди иногда смотрят на эти вещи, — продолжала она, — Они будто ожидают от этих отношений какой-то идиллии... Христос ведь ясно сказал — «И будут в одном доме трое против двух, и двое против трех»... Правда, у нас нет пяти человек — но мы, в сущности, именно так и живем. Ну что я могу сделать, если в них нет духовных интересов? Я их, конечно, люблю и уважаю — но нам с ними почти не о чем разговаривать.
— Ну хорошо, а что ты делаешь со своим другом?
— С каким другом? — удивилась она.
— С тем, который все время сюда к тебе ходит, под окнами стоит...
— А, с Игорьком... — задумалась она, — Знаете, это тоже проблема... Но я здесь тоже ничего не могу сделать. Я ведь сказала ему — пусть ходит в Братство. А он не ходит, а, наоборот, все время старается улизнуть. Ну, какой же здесь может быть разговор? Очень он нужен мне, если не станет настоящим, самоотверженным христианином!..
— Но он, может быть, еще до этого не дорос!
— Ну так пусть растет, кто же ему мешает! Тогда мы с ним и поговорим.
— Знаешь, по-моему, ты не права. Личные привязанности все-таки не стоит ставить в такую зависимость от веры. Между людьми и независимо от этого могут быть взаимные, влечения, симпатии. Ведь и апостол Павел говорит: "Почем ты знаешь, муж, не спасешь ли жену неверующую?". Или: "Почем ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа неверующего?"...
Ира с удивлением взглянула на меня.
— Вы что же, Андрей Петрович, мне его уже в мужья пророчите?.. Вот уж к чему я совершенно никогда не стремилась! Кстати, если хотите знать, если Вы уж так хотите устроить мою личную жизнь, то моя личная жизнь уже окончательно решена! Сергей, лучший катехизатор нашего Братства хочет выйти за меня замуж! Мы с ним давно знакомы, хорошо знаем друг друга, он хороший, самоотверженный христианин, и мы с ним недавно обо всем договорились.
Я чуть не упал со стула.
— Как, Сергей, катехизатор нашей группы?!.. — воскликнул я, не замечая поначалу некоторой неправильности ее речи.
— Ну да, а что в этом такого? — удивилась Ира, — Он надежный, верный член Братства, находится в нем почти с самого его основания. Вся его жизнь посвящена Христу. Вы ведь прекрасно понимаете, Андрей Петрович, что теперь, когда я пришла к вере, я должна общаться, дружить, а тем более строить какие-то более серьезные планы только с такими людьми!
— Да, но... все это... как-то довольно неожиданно, — только и нашелся что сказать я.
— Ничего неожиданного! — довольно обиженно сказала Ира, Мы с ним это уже давно обсуждали! Ведь в Братстве существует такое правило, что молодые люди обязательно должны жениться! Вы, этого, может быть, не знаете, поскольку Вы сами неженаты — а нас с Сергеем это очень даже касается! Ведь наше Братство — это "новый народ", будущее нашей Церкви! Значит, должны быть крепкие христианские семьи! Поэтому-то у нас и особенно ценят, когда приходит молодежь (добавила вдруг она). Впрочем, в целях христианской любви принимаются и любые люди, в том числе даже и старики. Церкви нужны будущие христиане, и кто-то должен их воспитывать. Мы с Сергеем уже давно об этом говорили, а недавно была наша помолвка. У нас будет настоящая многодетная христианская семья. А Вы, Андрей Петрович, так и не женились, и потому ничего этого не понимаете! — несколько кокетливо закончила она.
Я все никак не мог все это переварить.
— И что же, вы действительно друг друга... любите?.. — не очень ловко спросил я.
— Ох, какие вопросы Вы задаете, Андрей Петрович! — воскликнула она, — Все-то Вам интересно знать!.. Ну уж ладно, если вопрос задан, отвечу. Я, признаюсь, Андрей Петрович, в точности не знаю, что такое любовь. Может быть, это такое интересное чувство, когда все время вздыхают и ходят под окнами — как, например, наш Игорек. Но зато я прекрасно знаю, что такое чувство христианского братства. Или, что то же самое, христианской любви. Мы с Сергеем — настоящие христиане. У нас нет других целей, кроме служения Богу и ближним. Что же в этом удивительного, если мы решили создать христианскую семью? Так что не знаю насчет любви, а думаю, что это просто Божья воля. Мы так гораздо лучше сможем вместе с ним Богу служить. А все эти "личные чувства" — мне кажется, что они в некоторых случаях только мешают. Это все для тех, кто по-настоящему не выбрал еще свой жизненный путь.
Я с некоторым удивлением слушал ее.
— Не знаю, может быть... И что же, когда ваша... свадьба?.. Ты говоришь, что вы недавно были помолвлены...
— Да, две недели назад. А свадьба будет еще нескоро. Сначала, еще через месяц, будет наше обручение. А свадьба — еще через четыре месяца, как у всех нормальных людей, после Пасхи. Все это для того, чтобы проверить нашу решимость жить совместной христианской жизнью. Чтобы всем было видно, что нас ведут не какие-то там физические соображения, а чисто духовные. В этом смысле наше Братство точно следует всем традициям Православия. Мы с Сергеем даже, в отличие от многих наших братьев, будем венчаться в храме — это я его уговорила, а он сначала не хотел. Мы все сделаем для того, чтобы прожить нашу жизнь достойно и честно перед Богом.
Я по-прежнему с трудом все это воспринимал.
— Да, все это довольно неожиданно... — начал я, — Значит, Игорек…
— А что Игорек!.. — с некоторым удивлением воскликнула Ира, — Что Вы за него, Андрей Петрович, так переживаете! Да он, если хотите знать, от этого будет только счастлив! Он будет смотреть на нашу совместную жизнь, да и радоваться! Если, конечно, он станет настоящим христианином. Я, собственно, только для этого и пригласила его в Братство. Я готовлю для него роль моего лучшего друга — друга нашей семьи.
— Да, но он, по-моему, имел в виду что-то другое... — не очень уверенно сказал я.
— Мало ли что он имел в виду! — обиженно воскликнула Ира, — Для этого нужно было раньше становиться христианином! Теперь, если даже если он и придет к Богу, то впереди у него долгий путь, и только через два или три года о нем можно будет что-то определенное сказать! Я же не могу связывать свою жизнь с человеком, у которого все помыслы наполовину еще не духовные, а душевные! К тому же, как я уже и говорила, я уже помолвлена с Сергеем! Так что хочешь не хочешь, а придется ему довольствоваться ролью друга нашей семьи.
Я подивился на ту печальную роль, которую Ира готовила своему бывшему однокласснику.
— Ну хорошо, Ира, может быть, ты и права, — примирительно сказал я, — Во всяком случае, желаю вам счастья... Может быть, все это и действительно воля Божья... Впрочем, все это еще не так скоро — как ты говоришь, только еще в мае... Меня же пока, честно говоря, больше волнуют теперешние события, та ситуация вокруг Братства, о которой ты начала говорить...
Ира вновь в один миг сделалась серьезной.
— Да, эти события... — задумчиво сказала она, — Она тоже, признаюсь, меня больше всего волнуют... Главное, у меня такое предчувствие, что здесь все слишком друг с другом связано, что они могут отразиться буквально на всем, в том числе и на нашей свадьбе! Но, впрочем, подождем, может, еще удастся что-то изменить, или Бог сам все это как-то устроит... Честно говоря, у меня иногда бывает такое чувство, что я, кажется, что угодно бы сделала, пошла бы на какие угодно жертвы, только бы решить все эти проблемы!.. (добавила вдруг она)
Мы, кажется, с ней во всем понимали друг друга. Она встала.
— Хорошо, Андрей Петрович, я пойду. Спасибо, что Вы со мной поговорили — мне кажется, что мне самой стало многое более ясно.
Я отрешенно и задумчиво смотрел на нее.
— Постой, Ира!.. — воскликнул вдруг я, — А вы сказали твоим родителям?..
Она смущенно задумалась.
— Честно говоря, меня этот вопрос тоже волнует. Нужно бы их к этому как-то приготовить. Пока еще, вроде бы, рано — ведь мы пока еще даже не обручены... Но в этот месяц обязательно надо будет их приготовить — и я предчувствую, как это будет непросто... По-моему, они страшно предубеждены и против веры, и против Братства, и даже против меня... Но я думаю, что Бог все-таки как-то все это устроит...
— Ты, главное, не забывай, Ира, что они сами не так уж и виноваты, — напоследок сказал я, — Они по воспитанию своему, по всей предыдущей жизни и не могут понимать. Думаю, что в этой ситуации чрезвычайно многое зависит от тебя. Ты могла бы как-то разумно вести себя с ними, правильно их настроить...
— Хорошо, я подумаю, — сказала она, — Может быть, мне и удастся их убедить.
С этими словами она встала и вышла из комнаты. Я проводил ее в прихожую и закрыл за ней дверь. Весь этот разговор меня, если честно сказать, утомил. Правда, и пользу от него я ощущал. Я теперь узнал некоторые новые интересовавшие меня обстоятельства — и, кроме того, исполнил просьбу Игоря "поговорить с ней". Несколько утомленный, я вернулся в комнату и прилег на диван. Но отдохнуть мне не удалось — через некоторое время вновь раздался звонок в дверь.
III.
На пороге стоял почти незнакомый мне человек. Лишь вглядевшись в него, я через некоторое время его узнал. Это был один из членов Братства — но не из моей группы, и даже не такой, которого я часто видел в его "штаб-квартире" — а член группы, в которую ходила Ира, и на собрании которой я как-то один раз побывал еще летом. Тогда, сидя в сторонке, а не за общим столом, я внимательно разглядывал лица — и, в частности, запомнил и этого человека. Теперь он стоял на пороге моего дома и с некоторым волнением вглядывался в меня. Я не знал, что и предположить. Чем моя личность могла так его заинтересовать, что он решил совершить усилие и явиться сюда, если мы с ним почти даже и не встречались?!..
— Брат Андрей?.. — спросил он, вглядываясь в мое лицо, — Вы, меня, конечно, не ждали. Не знаю, помните ли Вы меня. Я хожу в одну группу с Ирой, и как-то запомнил Вас, когда Вы приходили к нам летом. Мне кажется, что Вы человек думающий и трезвый. Потом Вы вступили в Братство и стали еще более близки нам. Ира мне сказала, что Вы живете рядом с ней — и вот я решил к Вам зайти. Мне хотелось бы с Вами посоветоваться.
Я отступил и пропустил его внутрь дома. В действительности во мне все больше накапливалось удивление — положительно, в этот вечер моя квартира стала объектом некоторого "паломничества", вот уже третий человек приходил сюда, чтобы "посоветоваться со мной".
— Меня привели к Вам впечатления, касающиеся жизни Братства, — серьезно сказал он, когда мы оказались в комнате, — Только не знаю, могу ли я быть с Вами полностью откровенным (вновь с тревогой сказал он). Повторяю, меня привела сюда именно Ваша трезвость. Если Вам не захочется на эти темы говорить, то я сразу уйду. Но, повторяю, что мне хочется обсудить некоторые впечатления, которые меня волнуют, и посоветоваться на эти темы — а мне кажется, что Вы человек для этого подходящий. В конце концов, как же жить, если между людьми не будет искренности!..
Признаюсь, его слова меня встревожили. Мне от них даже стало как-то не по себе. У человека были явные тревоги и неприятности — и вот он решил выбрать меня в качестве "поверенного"!
— Не знаю, смогу ли я Вам помочь, — неопределенно сказал я, — Я ведь всего полгода, как пришел к вере, и еще нет трех месяцев, как я хожу в Братство!..
— Это-то особенно и ценно! — воскликнул он, — Многие новоначальные гораздо лучше во всем разбираются, потому что им Сам Бог открывает — а люди более опытные начинают смотреть на все поверхностно и формально! Я, например, помню, что когда я только приходил к вере, я был гораздо умнее!..
— Не знаю, может быть, — неопределенно ответил я, — То есть я имею в виду не Вас, а вообще всю эту ситуацию, и, в частности, себя.
— Я бы хотел, чтобы Вы своим трезвым, непредвзятым взглядом трезво взглянул на Братство, и оценили его жизнь, — продолжал он, — Все ли в ней в порядке? Нет ли в ней чего-то странного, ненормального?
— Н-не знаю, — неуверенно сказал я, — Пожалуй, мне бы хотелось, чтобы его члены почаще посещали наш городской храм... Но, впрочем, нет, не знаю! — тут же воскликнул я, — Я сам слишком неопытен в этих вещах и не могу судить!..
— Вот, вот! — воскликнул он, — Вы попали в самую точку! Им действительно нет никакого дела до храма! Они про себя, когда говорят между собой, смеются над храмом, считают его прихожан и священника недалекими и отсталыми! Они считают настоящими верующими только себя! Они боготворят свою систему евангельских групп, и стремятся только к тому, чтобы привлечь в них побольше народа — а храм им нужен только как "прикрытие", формально, для доказательства их якобы несомненной связи с Церковью! А на самом деле они никак совершенно с ней не связаны — у них своя, совершенно независимая организация!
— Что ж, пожалуй, я что-то подобное замечал... — задумчиво проговорил я.
— Вот-вот! — снова воскликнул он, — И любой достаточно трезвый человек это заметит!.. У них своя какая-то, совершенно самостоятельная "церковь внутри церкви", или, лучше сказать, "церковь сбоку от церкви"! Они смеются над остальными верующими, и в первую очередь, над церковной иерархией — и сами создают свою новую "иерархию", состоящую из катехизаторов и руководителей групп! При этом, конечно же, считают себя "выше" всех остальных. Они используют то, что, благодаря некоторым историческим обстоятельствам и в достаточно трудной исторической ситуации им удалось несколько "вырваться вперед" для того, чтобы объявить себя единственными и подлинными хранителями Истины. У них даже выработалась, знаете, такая манера сочувственно-благожелательного отношения к другим верующим, за которой, в действительности, скрываются ирония и презрение. Зато к другим христианам — я имею в виду не православных, а каких угодно других — они обращены с раскрытыми объятиями и сердцем. Вы думаете, почему они так любят ездить по миру? Все стремятся расширять и завязывать эти "христианские связи"! Хотят доказать, что у них, в отличие от их темных и провинциальных соотечественников, "всемирное мышление"! Вот недавно, например, группа сестер ездила во Францию, к одному католическому брату. Приехали радостные, восторженные, довольные тем, что приобщились к высотам современной культуры — а нет, чтобы пойти в наш храм, помочь нашему бедному священнику!..
— Действительно, я бы с гораздо большим удовольствием ему помог, — заметил я.
— Я тоже, — откликнулся он, — Не знаю, может быть, я еще немного подумаю, и именно так и поступлю.
Мы с ним немного помолчали.
— Я потому завел об этом речь, — вновь начал он, — что все это имеет прямое отношение к нам. Я, например, пришел сюда ради спасения души — но также и для того, чтобы приобщиться именно к православной Церкви. Если это на самом деле другая организация — то как же я могу здесь спасаться? Вы, как Вы говорите, пришли недавно — но тоже, я думаю, с самыми лучшими побуждениями. Я говорю о том, как бы нам с Вами не попасть в не слишком хорошую ситуацию. Я не говорю о том, что нужно немедленно отсюда бежать — но, по крайней мере, взглянуть на все как можно более трезво и ясно. А то, в сложившейся ситуации, могут быть серьезные неожиданности.
Я задумчиво смотрел на него.
— Что ж, я Вас очень хорошо понимаю...
— Дело еще вот в чем, — продолжал он, — Я почти уверен, что Братству в скором времени грозят определенные неприятности. То, о чем мы сегодня говорили, долгое время не может оставаться безнаказанным. Я только вот еще не совсем понимаю, с какой стороны может надвигаться опасность. Но если это верно, если все это в скором времени "затрещит по швам", то нужно тем более получше определить свое будущее положение в этой ситуации. Если все скоро побегут, как крысы с тонущего корабля, нужно, по крайней мере, заранее позаботиться о том, чтобы не затоптали. Вот об этом я хотел бы Вас заранее предупредить и предостеречь.
Я внимательно смотрел на него.
— Спасибо, что Вы мне об этом сказали. Я тоже кое-что замечал — но не понимал, поскольку мне, как недавно пришедшему, трудно судить. Спасибо за откровенность и за то, что Вы не побоялись прийти ко мне. Доверительные и искренние отношения — это, конечно, то, что сейчас всего более ценится. Я, конечно, все это обдумаю и постараюсь решить, что делать в этой ситуации. Может быть, мы об этом еще как-нибудь с Вами поговорим.
Он встал.
— Спасибо и Вам, что меня выслушали. Я вижу, что Вы действительно человек вдумчивый и трезвый. Спасибо за понимание — а то я, честное слово, немного опасался... Я думаю, понятно, что об этом разговоре не следует говорить другим членам Братства — не потому, что здесь нужно чего-то скрывать, а просто потому, что они не поймут... А мы с Вами действительно могли бы поддерживать некоторую связь...
Я записал его адрес.
После этого я проводил его до двери, и он снова вышел на улицу.
— Спасибо за разговор, — еще раз обернулся он ко мне на прощанье, — Спасибо, что так естественно и внимательно меня выслушали. Я очень рад, что нашел в Вас заботливого, отзывчивого товарища.
Я снова вернулся в свою комнату. Честно говоря, от этого разговора мне было как-то не по себе. Я чувствовал, будто меня лишают опоры, будто почва уплывает у меня из-под ног. Только передо мной открылся новый путь жизни, только я пришел к вере, нашел товарищей, идущих тем же путем, организацию, на которую мог бы опираться — и вот, выяснялись некоторые странные обстоятельства, и все это начинало шататься, и обещало вот-вот рассыпаться, рухнуть!.. Совсем не этого хотела моя душа, совсем не этого я ожидал!..
IV.
Некоторое время я сидел в комнате. В мыслях моих был какой-то беспорядок. Наконец, я встал и снова вышел из дома. Мне хотелось снова развеяться, пройтись. На улице было уже совсем темно. Вокруг, во дворах и на тротуарах, белел свежевыпавший снег. Куда мне было идти? Никакой определенной цели у меня не было. Мне хотелось просто собраться с мыслями, прийти в себя. Сначала мелькнула мысль пойти в Братство. Там я мог встретить кого-нибудь из знакомых, поговорить, выяснить что-либо. Но я почему-то не решился туда идти. Что-то будто меня остановило, будто в тот вечер передо мной встала какая-то преграда. Вместо этого я просто пошел по нашей улице. Кругом горели окна в домах, надо мной темнело вечернее небо. Вдруг мелькнула мысль пойти в храм. Вот это была более подходящая идея! Именно там могла успокоиться моя душа, именно там я мог на что-то по-новому взглянуть, что-то понять. Я действительно прибавил шагу и пошел через город к нашему храму. Скоро я уже снова был на знакомой площади. Служба, к сожалению, уже закачивалась. Я лишь несколько минут постоял на богослужении — и потом еще решил остаться в храме, когда все разошлись. Я встал в дальнем углу недалеко от иконы, и некоторое время стоял, погруженный в себя. Не могу объяснить, что именно во мне происходило — но я чувствовал, что эти мои посещения храма, эти минуты, проведенные в нем являются для меня чем-то очень важным.
Наконец, служитель попросил меня выйти. Я снова оказался на площади. Вновь начинал идти снег. Что мне было дальше делать? Уходить мне не хотелось. Я вспомнил вдруг людей, которых встретил здесь в прошлый раз на его заднем дворе. "Вот с кем мне вновь надо встретиться! — подумал я, — Это от них зависит жизнь храма, это на них здесь все стоит! Это те простые добрые люди, на которых держится возрождение нашей веры! Нет, мне обязательно надо посетить их еще раз, получше их узнать!.." Даже бедная, непритязательная обстановка в их вагончике меня не смущала. Я решительно завернул за угол храма и пошел в глубину по узкому неосвещенному переулку. Вот уже и деревянный, крашеный зеленой краской ого забор, и знакомая калитка в нем... Я решительно взялся за калитку и хотел войти — но тут увидел, что навстречу мне из двора выходит какой-то человек. Мы с ним столкнулись в переулке перед самой калиткой. Было довольно темно, но все же лицо можно было разглядеть. В нем показалось мне что-то знакомое. Он тоже, видимо, разглядел меня, потому что остановился вдруг в некотором удивлении. Некоторое время мы стояли перед калиткой и вглядывались друг в друга. Наконец, он первый нарушил молчание и, как мне показалось, даже несколько шутливо обратился ко мне:
— Молодой человек, а мы разве с Вами никогда не встречались?..
Голос тоже показался мне знакомым.
— Я же говорил Вам тогда, при встрече, что мы с Вами когда-нибудь обязательно увидимся, — так же шутливо продолжал он, — И что местом нашей встречи, вероятнее всего, будет храм.
Тут я окончательно вспомнил! Мне представился жаркий летний день, сонная лесная тишина, муравьи, ползущие по стволу дерева — и человек в длинных шортах, сидящий на бревне перед старым полуразвалившимся домом, беседующий со мной на чудом сохранившейся среди леса просеке, среди остатков такой же полуразвалившейся деревни. Теперь этого человек среди города, среди снежного зимнего вечера стоял передо мной.
Я так и бросился к нему.
— Как, это Вы?!.. Как я рад, что снова Вас встретил!.. Честно говоря, я и не ожидал, я ту нашу летнюю встречу даже почти и забыл!..
На самом деле я, конечно, не забывал. На самом деле эта встреча хранилась в дальних уголках моей памяти, чтобы так ярко всплыть сейчас, вместе с новой радостью о том, что я вновь вижу этого человека.
— Боже, как это удивительно, необычно!.. Поистине, это тогда Бог нас с Вами свел — и тогда, и... сейчас!..
Он тоже улыбаясь, радостно смотрел на меня.
— Я тоже очень рад. Кстати, я ведь не зря тогда говорил, что мы встретимся, вероятнее всего, при храме, — продолжал он, — Иного места для нас, учитывая характер нашей тогдашней беседы, и не могло быть. Я, как вернулся в город, сразу начал ходить в храм — и все время ждал, что и Вы как-нибудь здесь появитесь...
— И я тоже этого ждал! — воскликнул я, — Только я здесь редкий прихожанин... скорее, захожанин — поэтому мы только сейчас с Вами встретились. К тому же всего лишь один раз заходил сюда — я имею в виду этот задний двор, работников храма, Николая...
— А я, напротив, очень полюбил заходить сюда, — ответил он, — Здесь какая-то здоровая обстановка, как-то душа отдыхает... Поэтому я так рад, что и Вы сюда дорогу нашли.
— Мне кажется, у нас с Вами есть некоторое сходство характеров, — несколько экспансивно продолжал я, — Ведь не случайно мы и в тот раз с Вами встретились! Вы полюбили проводить целые недели на той заброшенной просеке — а я целыми днями в одиночестве гулял в полях! И здесь — мы, не сговариваясь, зашли на этот задний двор, и полюбили этих рабочих, Николая и его супругу...
— Да, по-моему, действительно в нас есть что-то общее, — улыбаясь, ответил он.
Я с каждой минутой чувствовал это все больше и больше. Как и тогда, на просеке, мной от встречи с этим человеком овладевала какая-то беспричинная радость. Поистине, он был мне чем-то удивительно близок!..
— Я даже был бы готов теперь пожертвовать этим визитом (я имел в виду визит на задний двор, к рабочим), чтобы снова пообщаться с Вами! — воскликнул я, — В конце концов, к ним я еще всегда успею зайти! А вот нам бы с Вами следовало закрепить нашу встречу, получше познакомиться и стать друзьями, чтобы больше уже никогда не расставаться!
— Да, — кивнул он, — но вот как бы это получше сделать?.. Нет ли здесь поблизости какого-нибудь кафе?.. Или вот что, знаете — лучше пойдемте ко мне? У меня есть место, где я провожу зимние месяцы — это на квартире одного моего приятеля, здесь, недалеко. Он сейчас как раз уехал в Москву по делам — так что я остался полноправным хозяином его комнаты.
— Я тоже хотел бы пригласить Вас к себе, — воскликнул я, — Но только боюсь, что это довольно далеко, почти на окраине!.. Если к Вам идти ближе — то что же, пойдемте к Вам!..
Конечно, я вел себя необычно. Только что я хотел зайти в гости к сотрудникам храма — и вдруг полностью изменил свои планы, и был готов идти с почти незнакомым человеком куда-то в незнакомое место, на квартиру его приятеля! Но, повторяю, я почти не владел собой. Когда я встречал этого человека, я находился будто под каким-то гипнозом. Можно объяснить это какими-то особенными свойствами его личности, но, по-моему, объяснение гораздо более простое — "родная душа"! Я чувствовал в этом человеке родную душу, и потому полностью ему доверял.
Мы с ним вновь вышли на площадь, где под фонарями кружил снег, и, повернув в одну из улиц, пошли к нему на квартиру.
V.
Идти пришлось недолго. Он повел меня по улице, которая от центральной площади шла к нашему городскому парку. Скоро она кончилась, и впереди показались деревья. Мы перешли еще одну улицу, и некоторое время шли мимо тянувшихся слева деревьев. Потом парк кончился, и мы прямо за ним свернули в какой-то квартал. Это были окраинные дома начинавшегося следом района. Виднелся небольшой двор, с качелями и беседкой, дальше за небольшим заборчиком по-прежнему темнели деревья парка. Мы направлялись к большому пятиэтажному дому, стоявшему с краю. Наконец, он ввел меня в последний подъезд. Мы поднялись по лестнице слабоосвещенного подъезда. На четвертом этаже он отпер ключом одну из дверей. Мы оказались в прихожей, от которой отходил длинный коридор, по обе стороны которого виднелись двери комнат. Я понял, что это одна из коммунальных квартир, которые встречались в домах этого типа, отчасти похожая на штаб-квартиру Братства.
— Ну, вот мой скромный приют, — улыбаясь, говорил он, — Вообще-то, здесь есть и другие жильцы. Но нам до них, в сущности, дела нет — мы просто пройдем в мою комнату и поговорим.
Он провел меня по коридору и отпер ключом еще одну дверь. Мы оказались в совсем небольшой комнате — действительно не более чем на одного человека. Под потолком горела лампа без абажура. Стоял небольшой стол, пара стульев, в углу виднелся скромный диван, на стене висели какие-то полки. На столе стояли чашки и электрический чайник. Мой знакомый, видимо, питался тут же — и, быть может, весь-то его обед или ужин состоял просто из горячего чая с добавлением хлеба и, быть может, какого-то печенья. По крайней мере, пустой пакет из-под печенья лежал здесь же. На диван была наброшена какая-то матерчатая накидка. Вот, собственно, и вся скромная обстановка комнаты.
Мой знакомый указал мне диван.
— Вот, здесь мы и побеседуем, — задумчиво сказал он, усаживаясь напротив, — Как видите, у меня здесь очень удобно. Соседи мне почти не мешают. Кстати, среди них есть довольно интересные люди, и, быть может, неплохо было бы Вам с ними познакомиться.
— Не сейчас, — решительно ответил я, — Сейчас я полностью поглощен встречей с Вами. Я никак не могу прийти в себя от неожиданности, и хотел бы обсудить с Вами как можно больше интересных тем.
— Что ж, у меня есть взаимное желание, — улыбнулся он.
Я действительно все никак не мог прийти в себя. Мне казалось теперь, что хотя я и не вспоминал долгое время того моего летнего визита на просеку, но в действительности я подсознательно только и ждал все это время этой встречи. Этот человек на меня как-то положительно действовал. В нем была какая-то внутренняя ясность, бодрость, которые меня к нему привлекали и как-то бессознательно мне передавались. Я рад был находиться в его обществе. Это можно было назвать еще и естественностью, внутренней свободой.
— Скажите пожалуйста, а тогда, после нашей встречи, Вы скоро вернулись в город? — спросил я, чтобы как-то начать.
— Нет, я провел там почти до октября, — ответил он, — В наших краях вполне возможно проводить на природе почти полгода. Я уже сказал, что первый раз появляюсь там, в этой заброшенной деревне в апреле. Так что можно захватить и весенние месяцы, и часть осени. В некоторые годы до середины октября стоит прекрасная погода. Лишь после этого дело начинает быстро катиться к зиме. Так что я достаточно долго имею возможность чувствовать себя "настоящим обитателем деревни".
— Ну хорошо, — продолжал спрашивать я, — а как Вы устраиваетесь здесь, в городе? Нужно ведь иметь постоянное жилье, работу...
— Как Бог даст!.. — весело ответил он, — Я уже говорил, что у меня здесь есть знакомые, с помощью которых можно как-то существовать. Летом некоторые из них приходят ко мне туда на несколько дней. А зимой я останавливаюсь у них — вот как, например, сейчас. Иногда устраиваюсь в одном месте ночным дежурным, и там ночую. В общем, есть варианты. Меня все это не смущает, поскольку материальную сторону жизни я не выдвигаю на первый план.
— Хорошо, а как зарабатываете?..
— Тоже через знакомых, — спокойно ответил он, — Кроме уже названного варианта с ночным дежурством, иногда беру работу на дом. Здесь есть одна научная контора (кстати, пожалуй, единственная во всем городке) — так называемая Академия мелиорации — так вот, у меня есть там знакомые, и они иногда кое-что просят сделать.
— Боже, да ведь я тоже в этой конторе работаю!..
— Правда?.. — удивился он, — Как тесен мир!.. А у нас здесь есть одна сотрудница, тоже из вашей конторы — живет вот прямо здесь, за стеной — только характер у нее, надо признаться, не сладкий... Интересно, Вы ее знаете?..
— Потом, потом!.. — нетерпеливо воскликнул я, — Если мы начнем устанавливать личности наших общих знакомых, то Вы мне так о себе и не расскажете!
В действительности, мне, конечно, было интересно, но я сдержал себя, чтобы не отвлекаться от главного.
— Вот, собственно, так и проживаю... — продолжал он, — Мир не без добрых людей... Кроме того, как Вы знаете, в нашем городе огромное количество пустующих квартир, вследствие демографической проблемы, но ключи от них только у мэра, и он их выдает только молодоженам, в целях решения той же демографической проблемы. Поэтому, конечно, не очень-то удобно в этих квартирах самостоятельно, на свой страх и риск поселяться. Но на тот случай, когда у меня нет никаких вариантов, у меня есть одна такая квартира, на самой окраине — и я иногда провожу в ней самые трудные месяцы, зимой. Но, в действительности, я не очень это люблю, потому что хотя я и "отшельник", аутсайдер — но когда нахожусь в городе, люблю быть поближе к людям, а также к событиям общественной жизни.
— Значит, Вы культурный «аутсайдер»!.. — весело воскликнул я.
В ответ он улыбнулся.
— И что же, когда Вы полгода проводите там, на просеке, Вы все это время предаетесь молитве и созерцанию? — продолжал спрашивать я.
— Только не нужно думать, что я все время только этим и занимаюсь!.. — рассмеялся он.
— А как же иначе?!.. — удивленно воскликнул я.
— Ну, много есть еще других занятий... Например, грибы в лесу собирать.
— Ну нет, грибы это не то... — разочаровано протянул я, — Мне бы хотелось, чтобы у такого человека, как Вы, все его занятия были возвышенными, духовными... Скажите пожалуйста (вдруг спросил я), а что это такое Вы так загадочно говорили тогда про какие-то особые события, которые будто бы в скором времени ждут наш город? И вы знаете, самое удивительное в том, что, по-видимому, эти слова понемногу начинают сбываться!.. По крайней мере, я чувствую, что что-то необычное начинает происходить в нашем городе...
— Вот как? — спросил он, — Интересно... Расскажите.
— Видимо, мне довольно трудно об этом рассказать, — сказал я, — потому что я сам еще все не до конца понял. Помните, мы с Вами там, на просеке говорили про "квартирные занятия"?.. Так вот, мне удалось попасть на одни из таких занятий — кстати, довольно интересные. А тут, не успел я во всем этом как следует разобраться и во все это как следует включиться — кажется, грядет столкновение каких-то общественных сил.
Он с интересом смотрел на меня.
— Что же это за занятия?
— Я не знаю, смогу ли как следует Вам объяснить. Вы когда-нибудь слыхали что-нибудь о так называемом "братстве"?
Он вдруг рассмеялся.
— Слыхал ли я о братстве?.. А кто же о нем не слыхал!.. По-моему, это единственное, что есть интересного в нашем городке — да, пожалуй, и во многих других городах. Если приглядеться, то во всем нашем обществе царит полный застой — не на чем взгляда остановить. А здесь все-таки есть хоть какая-то общественная жизнь — люди встречаются, проводят вместе время, друг о друге заботятся... Можно даже сказать, что здесь "жизнь бьет ключом". Это явление выделяется на общем фоне. Можно даже сказать, что оно уникально. Поэтому я никак не могу о нем не знать.
— И Вы... им интересовались? — спросил я, — Может быть, даже его посещали?..
Он внимательно посмотрел на меня.
— Об этом потом. Лучше Вы расскажите, как Вы-то туда попали.
— Меня знакомая привела. Я как раз начал интересоваться вопросами веры. А тут она и говорит — есть такое место, где и знакомых можно найти, и Евангелие почитать...
— Понятно... — произнес он, — Вообще интересно, что почти все люди, начинающиеся интересоваться верой, попадают именно туда. У них разветвленная система, и работает она, надо сказать, довольно хорошо. У меня даже возникло интересное наблюдение — чуть интересный человек, чуть проявляет какие-то выходящие из обычного круга духовные стремления — так, значит, наверняка побывал в Братстве. Но только есть и другое интересное наблюдение — что самые умные люди, наиболее честно стремящиеся к Истине, обычно через некоторое время оттуда уходят.
— Интересно, почему?.. — задумчиво сказал я, и тут же мной вдруг овладела новая мысль, — Но Вы-то откуда об этом знаете?!.. Откуда у Вас такие "интересные наблюдения"?.. Наверняка Вы к этому делу как-то причастны — если и прямо не посещали его, то, по крайней мере, имеете оттуда многих знакомых!..
Он уклончиво улыбнулся.
— Ну, от Вас прямо ничего не скроешь!.. Ладно, придется мне признаться, что я действительно к этому делу "некоторым образом причастен". Большего пока не буду Вам говорить. Для Вас должно быть достаточно, что я, как видите, вовсе не хожу на эти занятия, а вместо этого хожу в храм.
— Но это поднимает вопрос о Вашем прежнем духовном пути!.. — воскликнул я, — Ведь когда-то же Вы тоже были неверующим, и каким-то образом — через Братство или не через Братство, оставим пока этот вопрос — пришли к вере! И что Вас привело к тому, чтобы просиживать полгода на этой просеке, как истукан?!..
— Хорошо, я готов об этом поговорить, — ответил он, — Только один маленький момент. Тогда, разговаривая на просеке, мы так и не познакомились. Неудобно вести друг с другом серьезный разговор, и даже не зная друг друга по имени. Приходится теперь исправить эту ошибку. Меня зовут Виталий.
— А меня — Андрей.
Мы пожали друг другу руки.
— Ну вот, теперь мы знакомы, — удовлетворенно сказал он, — Продолжим нашу беседу. Итак, речь зашла о нашем с Вами духовном пути. Ну, поскольку, Андрей, Вы первый спросили, то я первый и начну.
VI.
— Духовные вопросы меня интересовали давно, — начал он, — Я, вообще, по природе человек ищущий. Меня всегда интересовало все необычное, выходящее за рамки обыденного. В юности я, например, увлекался различными восточными учениями. Потом возник интерес к христианству. Но Вы знаете, что город тогда представлял собой в духовном отношении полную пустыню. Нашего храма тогда еще не было. Представители различных западных конфессий тогда еще не приехали. Миссионеры Братства тогда еще, в основном, вели свою деятельность только в Москве. Здесь жалко влачили свое существование только ревнители. Но к ним я не чувствовал какого-то особого стремления. Я как-то чутьем сразу понял, что это вовсе не христианство, а просто некоторое "хранилище русской старины", причем порядком подпорченное, по которому об этой старине трудно составить действительное представление, и поэтому общаться с ними избегал. Я в то время просто читал Евангелие. Часто просто проводил время на природе — как Вы сами прекрасно понимаете, исключительно ради общения с Богом — как-то раз целый месяц стоял на каком-то озере с палаткой, и за это время прочитал, кажется, все Послания. Потом, как Вы знаете, в городе начались новые процессы. Начали открывать храм, понаехало отовсюду множество этих проповедников. Я к проповедникам не особенно рвался, потому что к тому времени, по разным причинам, уже твердо выбрал для себя Православие. В храме же особой духовной пищи в то время тоже не было для меня, поскольку все там в то время, в основном, занимались строительными работами. Но тут в нашем городе появились представители Братства. Я случайно встретился с ними, и они меня привлекли — во-первых, своей активностью и неравнодушием, а во-вторых, тем, что они твердо связывали себя с Православием. Не буду больше напускать туману и скрывать — я действительно ходил к ним. Это было еще в то время, когда они только-только появились у нас — года четыре, а еще скорей, лет пять назад. У меня до сих пор есть оттуда знакомые, и они мне, признаюсь, иногда очень в жизни помогают. Но прошло время — и что-то перестало меня в его жизни удовлетворять. Я сказал, что умные люди в конце концов оттуда уходят — я вовсе не причисляю себя к умным, но со мной вышло именно так. Некоторое время я переживал, пытался в этом разобраться — но в конце концов вышло так, что я постепенно от этой жизни отдалился. С тех пор я снова иду в моей духовной жизни своими путями. Полюбил проводить все лето на природе, нашел, в конце концов, "дорогу в храм". Может быть, мы правильно с Вами говорили, что я, в каком-то смысле, "аутсайдер". А в братстве такие люди не очень нужны — там основной акцент делается на общей жизни и сплоченности. Но с Братством я, как уже сказал, в действительности никогда не порывал, там даже остались мои добрые знакомые — и вот, в этот круг знакомых теперь, насколько я понимаю, можно включить и Вас. Правда, некоторые черты в его жизни меня всегда достаточно смущали. Некоторые явления мне было видеть достаточно горько. И некоторые события, которые, похоже, надвигаются сейчас, не оставляют меня совершенно безразличным, я как бы чувствую себя участником этих событий, хотя и наблюдаю их, в некотором смысле, со стороны. Вот, собственно, и все, что могу о моем духовном пути сказать.
Он спокойно и доброжелательно посмотрел на меня.
— Спасибо, — сказал я, — Мне очень интересно было все это узнать. Особенно меня привлекает то, что Ваш путь, в общем-то, похож на мой — с той разницей, что мой занимает всего каких-нибудь года два. Но что же именно Вас начало тогда смущать? Понятно, что меня это волнует, поскольку я сам с этим теперь довольно близко соприкоснулся. Конечно, я и сам что-то чувствую — но мне хочется узнать, а как это на Ваш взгляд?
— Не сомневаюсь, что Вы что-то чувствуете, — с улыбкой ответил он, — Если Вы регулярно ходите на занятия Братства, и к тому же "по собственному почину" посещаете храм, то, наверное, некоторые вещи от Вас не могли укрыться. Кроме очевидно-двусмысленного отношения к храму и священству, и вообще к другим верующим, я бы хотел указать на одну вещь, которая именно меня особенно волнует. По-моему, там сложился некий "человеческий муравейник". Вы обратили внимание, что, несмотря на все разговоры о ценности человеческой личности, главную ценность для них все-таки представляет само Братство. Они постоянно собираются вместе, этому служит известная Вам система небольших групп — и только так все это и может существовать. При этом я должен сказать, что признаю ценность этого — многие люди действительно находят в этом спасение — хотя бы от одиночества. Но при этом возникает вопрос — а как же остальные пути? Как, например, столь традиционные и принятые в Православной церкви пути аскета, отшельника? Здесь они, оказывается, попросту не предусмотрены. Они мотивируют это, конечно, тем, что Христос не был отшельником. Но так исключается из рассмотрения целая глава истории Церкви, множество людей, которых мы привыкли считать святыми. Вместо этого предлагается "общественное христианство", некоторая "заведенная машина", состоящая из таких вот регулярно собирающихся небольших групп.
— Потому-то Вы и просиживаете без движения полгода на просеке? — весело спросил я.
Он в ответ улыбнулся.
— Могу Вас заверить, что я делаю это вовсе не со специальной заведомой целью стать святым. Но в чем-то Вы правы — для меня это составляет некоторую "альтернативу". Я всегда чувствовал недостаточность в формах жизни и стремлениях Братства, и решил выбрать тот образ жизни, который больше соответствует моим внутренним потребностям.
— Меня больше всего потрясает, как они относятся к остальной Церкви! — воскликнул я.
— Да, несмотря на то, что в Братстве постоянно подчеркивают свою принадлежность к Церкви и связь с Церковью — реальной, настоящей современной Церкви в Братстве не знают. В нем питаются лишь "мифами" о ней — причем предвзятыми и неприязненными. Так, например, в нем чуть ли особый раздел учения составляют идеи о том, какие же темные и некультурные современные православные священники. Миф, совершенно не соответствующий действительности — взгляните хотя бы на нашего городского священника. Но с такими мифами довольно трудно расставаться — поскольку на их фоне чрезвычайно выгодно можно "поставить себя". В Братстве, несомненно, существует идея, что они-то сами, в действительности, и являются подлинными хранителями Православия. Вот такую-то недобросовестность, вот такие-то подтасовки я особенно не люблю. Из-за этого, из-за таких вот подмен и смещений в Братстве складывается атмосфера, принципиально отличная от атмосферы в остальной Православной Церкви. А это неизбежно ведет к следующему результату — группы людей, пребывающие, так сказать, "в разной атмосфере", просто неизбежно, по природе своей не могут находиться в мире. Из-за этого — постоянная атмосфера конфликта. Братья, конечно, "переворачивают" это по-своему — это для них служит лишь лишним подтверждением "отсталости" традиционной Церкви и их правоты. Кто прав, кто виноват, определить не так просто — но я все же думаю, что достаточно малочисленная группировка, возникшая всего каких-нибудь 20 лет назад, не может быть более правой, чем Церковь, которая существует 2000 лет. Все это тоже не побуждает меня радоваться и с особой теплотой относиться к Братству. Короче, здесь все не так просто, и эта группировка, если можно так сказать, "не без проблем". Казалось бы, принадлежа к Церкви, она в то же время как бы и не принадлежат к ней, являются по многим своим понятиям и признакам в ней чуждой, посторонней. Нельзя сказать, что атмосфера в Братстве какая-то чудовищная — по отношению к "своим", к тем, кто приходит в него, оно всегда демонстрирует свое вполне "человеческое" лицо. Но по отношению к чужим, к тем, кто не принадлежат к нему, это лицо всегда грозит превратиться в гримасу или оскал. Я уже сказал, что две большие группы людей, которые в чем-то существенно различаются, практически не могут жить в гармонии, что между ними непременно будет возникать конфликт. Я об этом сказал еще тогда, на просеке — и вот, похоже, теперь эти слова начинают сбываться.
Я потрясенно слушал его.
— И что же, Вы думаете, должно произойти? — спросил я.
Он некоторое время задумчиво смотрел на меня.
— Столкновение двух поездов, — вдруг ответил он.
Я вздрогнул и не сразу мог что-либо сказать.
— Что Вы имеете в виду?.. — наконец, несмело сказал я, — Неужели двухтысячелетний поезд Церкви может "столкнуться" с двадцатилетним поездом Братства и потерпеть от этого хоть какой-то ущерб?..
— Не-ет!.. — рассмеялся он, — двухтысячелетний поезд Церкви, или, вернее, корабль, не потерпит никакого ущерба, и будет плыть, как он и теперь плывет!.. Но Бог приготовил для этой цели "ревнителей", т.е. другую такую же группировку, но только с полностью противоположными идеями и целями! Вы, конечно же, знаете, что "ревнители" уверенно зовут нас в прошлое — а "братья" так же уверенно считают себя нашим "будущим"! Вот их-то "поездам" и суждено столкнуться на теперешнем историческом витке — и, разумеется, обоим потерпеть крушение!..
Я удивленно смотрел на него.
—Вы ничего не путаете?!.. В таком столкновении явно не поздоровилось бы "ревнителям" — в то время как братья его попросту бы не заметили!..
— Насчет ревнителей само собой, — уверенно ответил он, — С ними, по-моему, все достаточно ясно. Но дело в том, что, как бы они ни были смирны и безобидны, и "братьям" в этом столкновении не поздоровится. Это связано именно с теми особенностями "братства", которые я назвал. Нельзя извратить некоторые основные законы жизни, и остаться совершенно безнаказанными. Братство действительно можно сравнить с поездом, на бешеной скорости несущимся к своей цели, не замечающим ничего на своем пути, с которого время от времени срываются и падают под откос живые люди — уверяю Вас, я знаю, о чем говорю. Я утверждаю, что это безумное движение, это стремление к своей цели людей, противопоставивших себя в какой-то степени остальному человечеству, или, по крайней мере, Церкви, не может продолжаться бесконечно, что впереди их непременно ждет крушение. "Ревнители" лишь выполнят для них эту роль — и потом сами благополучно "сойдут на нет".
— Неутешительная картина! — воскликнул я, — Но почему Вы уверены, что все непременно закончится так драматически? Разве не может быть, что конфликт сам «сойдет на нет», и что и те и другие смогут как-то более-менее сносно существовать, не задевая друг друга? И потом — какое "крушение" может потерпеть столь стройный и налаженный "поезд", или он же "корабль" братства — у меня такое ощущение, что братство в любых, даже самых неблагоприятных условиях все равно будет продолжать существовать!.. Я, конечно, не могу это доказать — но, по-моему, это очень похоже на правду!..
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Вы так думаете?.. Что ж, очень может быть и так... Я ведь тоже ничего не утверждаю... Я ведь вовсе не пророк, а просто перед Вами размышляю... Слушайте, а не согреть ли нам чай? — вдруг спросил он, — Мы тут так долго сидим и голодаем!.. Все равно мы своими разговорами ничего не решим — а у меня тут есть варенье и печенье!
Он встал и ушел на кухню налить воды, а потом через некоторое время вернулся и включил чайник в розетку. Скоро перед нами уже стояли две чашки, банка варенья, лежало печенье на блюдечке. Он подумал и вместо верхнего света включил настольную лампу. В комнате действительно стало уютнее. Я был ему благодарен, поскольку действительно долгое время уже провел без всякого подкрепления, так что у меня в животе начало уже урчать. Я, однако, не хотел прерывать нашей беседы, и, отпив всего лишь пару глотков, продолжал:
— Так почему же Вы думаете, что Братство не выдержит?
— Повторяю, что я вовсе ничего не утверждаю. Но, по-моему, это вытекает из самой его внутренней сути. В силу тех отклонений, которые я назвал, жизнь Братства сама по себе лишена равновесия, "нестабильна". Эти одновременные стремления противостоять остальной Церкви и в то же время принадлежать к ней, свысока смотреть на традиционных священников и в то же время пользоваться их благословениями, называть себя православными и в то же время настаивать на "всемирности" своего мышления, считать себя "просто христианами" — сами по себе не свидетельствуют о внутренней цельности. Это с течением времени как-то само сложилось — я думаю, даже бессознательно, а просто "под воздействием жизни" — как некоторый способ существования, позволяющий все же "выжить" в нашей непростой исторической ситуации. Но понятно, что это только и относится к нашей ситуации, и лишено всякой универсальной ценности. Так, легко можно видеть, что чем больше в Православной церкви будет появляться образованных, культурных священников (а то, что они все некультурны и необразованны, на самом деле миф — я на самом деле таких не встречал) — тем меньше будет внутренних оснований для существования Братства. Весь "пафос" его деятельности тогда пропадет. Братству останется тогда или "раствориться" постепенно в остальной Церкви, или же, чтобы сохранить свое целостное, независимое существование, "выйти" из нее, организовав, таким образом, новую секту. (Правда, братья и в том, и в другом случае, видимо, заявят о своей "победе", — тут же добавил он, — В первом случае в том смысле, что вся Церковь "стала нашей", а во втором — что она настолько плоха, что с ней вовсе не стоит иметь дела.) Но в любом случае, обстановка в Православной Церкви уже сейчас не столь уж плоха, как ее представляют в Братстве. Им уже сейчас для сохранения своего существования постоянно приходится поддерживать в своей среде некий "миф". А то, что основано на мифе, не может быть прочным, и, в конце концов, скорее всего, разрушится. Вот что я имел виду, когда говорил, что "поезд Братства потерпит крушение". Это заложено в самой их внутренней сути. А ревнители могут выступить только "катализатором" этих процессов, неким внешним поводом для этого.
Я задумчиво слушал его. Мне вдруг пришло в голову, что, быть может, многое из того, что он говорит, правда.
— Как это грустно! — воскликнул я, — И вот, все это может коснуться реальных, близких мне людей!..
Он тоже стал задумчив.
— Да ведь и мне многие из этих людей небезразличны, — заметил он, — Я, предчувствуя эти события, чувствую себя здесь не совсем посторонним...
Мы с ним немного помолчали.
— Господи, но что же делать?!.. — вдруг воскликнул я.
Он внимательно взглянул на меня.
— А Вы думаете, что в этой ситуации можно что-то сделать?..
Я с мучением потер лоб.
— Может быть, поговорить с ними, объяснить... Кто-нибудь же есть среди них достаточно непредвзятый, трезвый, кто-нибудь откликнется, поймет!..
— Вы имеете в виду членов Братства?.. Не думаю... Достаточно трудно убедить людей в том, чего они не хотят слышать.
— Я думаю, что там есть и достаточно трезвые люди... — сказал я, вспомнив недавно зашедшего ко мне знакомого, — И все же Вы правы, правы — таких людей там лишь считанные единицы!..
— Может быть, сосредоточить свое внимание на близких людях, — задумчиво сказал он, — Кого-нибудь из них предупредить, предостеречь... Но ведь, с другой стороны, каждый человек — свой мир, своя судьба... Каждый выбирает свою дорогу сам... Можно испытывать к человеку сочувствие — но ведь его судьбу за него не решишь!..
— Получается, что каждый может отвечать только за себя.... — задумчиво сказал я, — И единственное, что доступно человеку — это не поддаваться этой ситуации, сохранять в ней трезвость...
— Что, по-моему, вполне доступно и Вам, и мне!.. — вдруг снова рассмеялся он.
Я удивленно взглянул.
— Почему Вы так думаете?
— Я это сразу заметил еще там, в лесу. Еще только Вы ко мне подошли, а я уже подумал — вот человек, который может сохранять определенную независимость от внешних событий! Я тогда именно эту способность в себе и развивал. Признаюсь, я сохранял свою связь с Братством, и процессы, которые в нем происходят, не могли меня не волновать — особенно когда я начал что-то понимать. Но я удалился на эту просеку, и заставил себя об этом не думать, полностью отключиться от этих вопросов — и, признаюсь, мне это удалось. Я как бы сумел углубиться в себя, и одновременно — особенно ощутить присутствие Бога. Вот это, мне кажется, выход — или, по крайней мере, некоторый намек на выход. Я, конечно, не предлагаю всем уйти из города и сидеть на бревне — но, по крайней мере, сам принцип вполне можно использовать. Отстраниться, отрешиться... Взглянуть на все как бы со стороны... Обрести опору в своей внутренней жизни и в Боге... Я считаю, совершенно излишне говорить, что человек, который сумеет таким образом настроить себя, как раз и обретет по-настоящему трезвый взгляд на мир, как раз и сможет по-настоящему участвовать во всем...
— Да, но как же другие люди?.. — воскликнул я, — Вы будете со стороны спокойно наблюдать — а они в это время будут мучиться, страдать!..
— А как Вы смогли бы им помочь? — быстро ответил он, — Приведу все тот же простой пример — крушения поезда. Представьте, что два поезда с бешеной скоростью несутся навстречу друг другу — как Вы смогли бы предотвратить это крушение? Броситься между поездами?.. Сомневаюсь, чтобы это кому-нибудь чем-нибудь помогло. Но зато если Вы спокойно будете продолжать стоять сверху на мосту, где Вас и застало это крушение, то потом, когда оно закончится, сможете спокойно спуститься вниз и вынуть тела некоторых дорогих Вам людей из-под обломков...
— Я потрясен тем, какую роль Вы мне готовите!.. — воскликнул я.
— Да, я забыл сказать, что некоторые из них могут быть живы, и Вы сможете им помочь, — поправился он.
— Ну, это уже легче! — воскликнул я, — И все равно картина довольно безрадостная!
— Другой роли никакой я для вас не представляю!.. — пожал плечами он, — Остальное все просто не в наших силах! Но, думаю, что Вам не стоит так переживать (добавил он). Я уверен, что до этого просто не дойдет...
Я вновь передернул плечами.
— Брр!.. Ну и ситуацию Вы передо мной нарисовали!.. Этак я начну заикаться, или, пожалуй, ночью сегодня не смогу заснуть!..
Он, видимо, теперь старался сгладить впечатление.
— ну, что Вы так переживаете!.. — суетился вокруг меня он, — Это же я просто так, размышлял вслух!.. На самом же деле еще ничего не произошло!.. Ревнители и братья сидят по своим домам, и в городе полная тишина!..
Мне показалось, что он даже лукаво улыбался.
— Ну уж нет, хватит! — воскликнул я, — Хватит с меня всех этих шуток, диких предположений!.. Я домой пойду! .
— Подождите, а как же чай? Вы к нему почти даже и не притронулись...
— Бог с ним, с чаем! Мне домой пора. Ой, смотрите, вон, уже полночь! (я в первый раз за все время нашей беседы взглянул на часы) Ой, как же мне домой идти? Я первый раз в этом районе, и не знаю обратной дороги!.. Раз уж Вы так меня "заговорили", то теперь Вам придется меня проводить!..
Он охотно встал.
— Хорошо, я Вас провожу. Я Вас доведу до того места, откуда уже недалеко до вашего района. Вы ведь живете в **, на окраине?..
Я кивнул.
Он хотел уже выйти со мной в коридор, но вернулся назад в комнату.
— Разрешите, я что-нибудь Вам подарю, — сказал он, — в память о нашей сегодняшней встрече. Какую-нибудь книгу, которую можно не торопясь и с пользой дома почитать. Вот, например эту — "Неоспоримые свидетельства". Для человека, недавно пришедшего к вере, в ней может быть много интересного.
Я повертел в руках книгу.
— Но это же Макдауэл! Он же протестант!..
— А Вы что, не уважаете протестантов?.. В их книгах тоже может быть много полезного... Я, собственно, дал Вам потому, что эта книга достаточно распространена в православной среде... Ну хорошо, давайте поищем что-нибудь более традиционное...
Он снова порылся на полке и достал еще какую-то книгу.
— Блаженный Августин... — неуверенно сказал я, — Но он же, насколько я понимаю, наполовину католик...
— Потрясающе!.. — воскликнул Виталий, — Я поражен Вашими познаниями!.. Вообще, меня покоряет эта черта некоторых излишне "преданных" православных людей — идти на что угодно, от чего угодно отказаться — лишь бы отстоять родное православие!.. Вы ничего не перепутали?.. Это не какой-то там их западный Фома Аквинский (вот он, стоит здесь на полке) — а наш, родной, горячо любимый всеми блаженный Августин!..
— Все равно не надо, — смущенно сказал я, — Я еще не готов читать такую литературу. Мне бы что-нибудь попроще, потрадиционнее...
— Ну хорошо, — сказал он, вынимая с полки книгу Феофана Затворника, — Вот это Вам подойдет. Только в этот раз не отказывайтесь, потому что я уже не буду четвертый раз искать. Честно говоря, Вы меня, Андрей, удивили — первый раз вижу такого привередливого гостя...
Я взял книгу.
После этого мы с ним вышли в коридор, снова оделись в прихожей и, наконец, покинули квартиру.
VII.
— Я не ожидал, Андрей, что Вы так щепетильны в выборе книг, — говорил он мне, когда мы спускались вниз по лестнице, — Честно говоря, я отношусь к этому гораздо более спокойно. В этом, как ни странно, большую роль сыграло Братство. Мы уже говорили, что там в качестве идеи присутствует некоторая "всемирность" — и поэтому там читают любые книги. Я, в свое время проведя с ними год, как-то бессознательно к этому приобщился. Как говорится, "с кем поведешься, от того и наберешься". Так что не удивляйтесь тем книгам, которые стоят у меня на полке. В некотором смысле, это "не мой выбор". К тому же, как Вы сами понимаете, меня интересует теперь больше всего "отшельничество", а вовсе не чтение книг. Но некоторые книги у меня по-прежнему хранятся, и я по-прежнему их читаю... Мне кажется, что ничего плохого нет в том, чтобы что-то знать, и расширять свой кругозор.
Меня, честно говоря, эта тема уже совсем не интересовала. Мы с ним уже шли по темной улице, среди падающего снега, по-прежнему совсем как добрые друзья.
— Скажите пожалуйста, Виталий, — спросил я, — Меня интересует то главное событие в жизни города, которое уже надвигается, и которое вот-вот должно произойти. Если не ошибаюсь, речь идет о какой-то конференции... Вам что-нибудь про это известно?
— "Декабрьские чтения"? — сразу понял он меня, — Конечно, я прекрасно про это знаю. Я даже сам хотел бы пойти.
— Как, Виталий, Вы?!.. — удивился я, — Но, по отзывам большинства людей, там будет скука смертная!..
— Ну и что, — непринужденно улыбнулся он, — Зато там будет весь "цвет города". В конце концов, это действительно главное событие в жизни нашего городка — я имею в виду, в его официальной жизни.
— Расскажите мне что-нибудь про нее, если Вы что-то знаете, — сказал я, — Я все еще думаю, пойти мне на нее или не пойти.
— Хорошо, я расскажу, — спокойно ответил он, — Конференция эта связана, конечно же, с Рождеством. Казалось бы, если так, то нужно проводить ее после Рождества — но вместо этого ее решили проводить еще в декабре, т.е. до начала рождественской недели. Связано это вот с чем. Дело в том, что в Москве тамошние ревнители тоже проводят подобную конференцию — разумеется, общецерковного масштаба — и, естественно, делают ее после Рождества, т.е. после Святок и даже после Крещения, в самом конце января. (Кстати сказать, эта Московская конференция — достаточно интересное зрелище, — как бы в скобках заметил он, — Мне как-то из любопытства пришлось там побывать. Наезжает множество народа со всей страны — и все они целую неделю бегают по городу, вытаращив глаза и высунув язык, в надежде успеть на какое-нибудь заседание. Разумеется, нигде не успевают. Зато потом шуму на целый год о "величественном всецерковном форуме", о "всецерковном единении верующих" и т.д. Зрелище, надо сказать, довольно странное. Ну, ничего — говорят, что в Москве теперь церковная власть сменилась, так что в скором времени, может быть, что-нибудь изменится, — закончил он.) Ну так вот — наши ревнители, разумеется, чувствуют с тамошними некоторую конкуренцию. По вопросу представительности они обогнать их, разумеется, не могут — хотя и пригласили людей со всей области, сделали ее, по существу, епархиальной. Что же делать? Обогнать их по времени. Потому и назначают ее на конец декабря. Именно таким образом им и удается "утереть нос" своим московским коллегам. При этом, разумеется, конференция остается рождественской — только получается, что она как бы предваряет Рождество, настраивает на него.
— Ой, значит, это уже совсем скоро! — воскликнул я, — сегодня уже 21-е число!
— 22-е, — поправил он, взглянув на часы, — Да, действительно, осталось уже не больше недели.
— А у меня по-прежнему нет билета! — воскликнул я.
— Что ж, я Вам очень сочувствую, — серьезно ответил он, — Дело в том, что желающих попасть туда довольно большое число — хотя, разумеется, и не весь город (это явное преувеличение). Народ изголодался по хлебу и зрелищам (я говорю в буквальном смысле — мне доподлинно известно, что в фойе там будут давать пирожки). Поэтому билеты не поступают в свободную продажу, а распределяются по предприятиям. Думаю, что многим искренне желающим туда не попасть, не стоит даже и стремиться.
— А Вы сами, Виталий? — спросил я, — Вы ведь говорите, что хотели бы туда попасть?
— У меня есть там "волосатая рука", или блат, — весело ответил он, — Я ведь говорил, что одна из жительниц этой квартиры работает одновременно в одной интересной конторе. Одновременно же она является и одной из активисток этого движения. Разумеется, она не хотела мне давать — но я сумел убедить ее, что я именно "тот человек", и мне обязательно нужно там быть. Так что очень напрасно Вы, Андрей, сидя у меня, с ней не познакомились.
Но я пропустил его замечание мимо ушей.
— Счастливый Вы, Виталий!.. А мне бы она все равно не дала, как постороннему человеку, поскольку мы с ней незнакомы... Придется мне самому где-то пробовать и искать... Или спросить у одной моей знакомой, которая иногда бывает в "желтом доме"...
— По крайней мере, Вы всегда сможете спросить через работу...
— Хорошо, я попробую... Скажите, Виталий, а Вы не слышали ничего о том, что в этот раз на конференции должно произойти что-то особенное?
— Слышал, — невозмутимо ответил он, — Поэтому я, собственно, туда и иду. Правда, до сих пор никто не мог мне ничего определенного сказать о том, что же именно произойдет. Я думаю, что это каким-то образом связано с "братьями". Последнее время, когда братья из своего подполья все больше "выходят на поверхность", многие общественные силы начинают проявлять к ним интерес. Я слышал, что ревнители в этот раз хотели их пригласить. Не знаю, чем этот вопрос кончился — но, кажется, он довольно горячо обсуждался. По-моему, в конце концов было приняли решение — официально не приглашать — но, с некоторой точки зрения, сама эта формулировка может означать, что неофициально они уже приглашены. Теперь дело остается за братьями — откликнутся ли они на это приглашение. Если откликнутся, то конференция становится вдвойне интересной, поскольку на ней может произойти нечто необычное. По крайней мере, я знаю, что многие из желающих именно ради этого и идут туда.
Я беспокойно запрыгал на улице.
— Ох, не видать мне этой конференции, как своих ушей!.. — воскликнул я, — Билеты наверняка уже распроданы!..
— Почему же? — удивился он, — Может быть, Вам и повезет. Почему-то, несмотря на все предосторожности и ограничения, к самому концу всегда остаются лишние. В конце концов, можно будет прийти в самый день конференции, и пройти просто так, присесть где-нибудь между рядами. А потом, если хотите — если Вы действительно так уж хотите туда попасть — то я Вам свой отдам!
— Может быть, я в крайнем случае этим и воспользуюсь, — ответил я, — А вообще, спасибо Вам за все эти варианты. Я еще эту неделю попробую поискать — а если нет, то приду в самый этот день, к началу…
— Ну что же, Бог Вам в помощь.
Мы к этому времени стояли уже на знакомой улице, под фонарем. В свете его кружился редкий снег.
— Ну вот, отсюда Вам уже недалеко, — сказал он, — Пойдете вот по этой улице, и она прямо приведет Вас в ваш район. Повторяю, я был очень рад, что сегодня встретился с Вами. Я будто старого друга нашел. Надеюсь, что теперь мы с Вами уже не потеряемся и будем встречаться. По крайней мере, на конференции мы через неделю могли бы побывать.
— Я тоже очень рад! — воскликнул я, — Я считаю, что сегодня был поистине чудесный вечер! А я уже почти и не ждал, что мы с Вами когда-нибудь еще встретимся — а на самом деле, в действительности, именно этого все время и ждал!
— Приходите, по крайней мере, в храм — и на задний двор, к Николаю! — воскликнул он.
— Знаете что? Я, ведь, пожалуй, запомнил и как от храма идти к тому дому, в котором Вы живете — так что, может быть, как-нибудь и сам зайду!
— Ну, добро! — воскликнул он, и, помахав мне рукой, повернулся и зашагал прочь по улице.
Я тоже повернулся и среди кружащегося снега заспешил к своему дому. Скоро, уже совсем поздней ночью я вернулся к себе. Так, этой неожиданной встречей закончился этот день.
VIII.
Несколько дней я провел в поисках. Я заходил даже в общество "ревнителей" — но узнал там лишь то, что уже сказал мне мой новый друг. Думал я спросить и Иру — но решил, что в свете складывавшихся отношений между "братьями" и "ревнителями", и в свете нашего последнего разговора с ней этого не стоит делать. Пробовал я спросить и на работе — но, честное слово, поначалу совершенно не знал, к кому обратиться. Наконец, эти поиски разрешились, причем совершенно неожиданным образом — но об этом я еще расскажу, а пока хочу вспомнить совсем другой эпизод.
В один из тех дней, на той неделе, предшествовавшей конференции, гуляя по площадке перед моим домом, я вдруг заметил молодого человека, быстро идущего в мою сторону. Он шел прямо от дома Иры, и был, судя по всему, очень раздражен и возбужден. Это был Игорек, тот самый знакомый Иры, которого я часто встречал у них дома, и который — теперь это уже было совершенно точно известно — за ней ухаживал. Он шел, резко размахивая руками, будто хотел поскорее уйти от этого дома, и вообще из этого места — но увидев меня, вдруг остановился.
— А, это Вы? — резко спросил он.
— Ну да, я... — только и смог ответить я.
— Вы, наверное, с ними заодно! — воскликнул он.
— В каком это смысле?..
— В том смысле, что вы одна команда, одна шайка! — воскликнул он, — Вы ведь с ней вместе туда ходите! Вы ведь такой же фанатик!
— Ну да, в каком-то смысле да... — осторожно сказал я, — Но что же в этом плохого?..
Он только презрительно фыркнул.
— Она мне сегодня сказала, что выходит замуж!.. Предложила мне быть "другом семьи"!.. Да и то лишь в том случае, если я буду ходить в это разнесчастное братство!..
— Значит, для нее это важно, — осторожно ответил я, — А ты, в конце концов, найдешь себе другую девушку...
Он только махнул рукой.
— Нет, ну Вы объясните, вот объясните мне, зачем Вы с ней туда ходите? — с какой-то особой пристрастностью, настойчиво спросил он, — Что в этом такого особенного?!..
— Для меня это важно, — так же осторожно отвечал я, — Наверное, есть такая особенная потребность в человеке...
— А я не понимаю этой потребности!.. — воскликнул он, — Зачем они там собираются, зачем молятся богу?..
— Человеческая душа стремится к общению с Богом, с вечностью... — пробовал объяснить я.
— Все это сказки!.. — в сердцах воскликнул он, — Это все для фанатиков! А мне — вот придется теперь других девушек искать!..
Я с огорчением развел руками.
.— Она, видимо, хотела, чтобы я сидел там в этом комитете благотворительности с этими старыми девами!.. Надеялась, что я всю библию наизусть выучу, или что у меня крылья вырастут!.. Нет уж, дудки! Не хочу я с ними в эти игры играть! Лучше — с глаз долой, и из сердца вон!..
Я с сочувствием глядел на молодого человека.
— Что делать, Игорь. Такова жизнь.
— Это не жизнь! — раздраженно воскликнул он, — Это все их лицемерие и фанатизм!.. Выучили пару цитат из Библии — и думают, что они лучше других людей!
Я, конечно, был с ним не согласен — но, мне кажется, в чем-то его понимал.
— И Вы тоже — один из них! — снова воскликнул он, — Вы все — одна компания, одна шайка! Ну, ничего-о! Я чувствую, что все это долго не может продолжаться! Я знаю, что все это скоро взлетит на воздух! Я, когда некоторое время туда ходил, очень хорошо это почувствовал!
И, выкрикнув мне эти слова, он вдруг повернулся и, полный злобных и мстительных чувств, быстро пошел прочь по улице. Я проводил его взглядом. Конечно, Ира была неправа. Конечно, не в том, что когда-то училась с ним в одном классе и поэтому с ним дружила — но в том, как вела себя с ним впоследствии, уже после своего прихода в Братство. Действительно, этот молодой человек мало подходил ей. В нем не было стремления к духовным занятиям — а этим в данном случае все решалось. И все же можно было еще раньше, уже давно вести себя с ним корректнее. Например, не приглашать его к посещениям Братства — тогда, когда о свадьбе с Сергеем было у них уже все решено. В данном случае Ирой владели, очевидно, в основном именно "миссионерские" побуждения. Но что-то другое, более личное, но видимо, тоже достаточно важное, здесь, очевидно, не было учтено. Было понятно, что Ира могла близко общаться только с верующими людьми — в данном случае, из Братства. Но и прежний ее поклонник тоже, очевидно, был человек — и это тоже, очевидно, надо было учитывать. Впрочем, я был ей не судья. Задумчиво погуляв еще перед домом, я, наконец, пошел к своей калитке.
__ __ __
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I.
Приближался долгожданный день конференции. Я пока еще ходил без билета. У "ревнителей" я его не смог достать, у Иры не решился просить. Удача пришла совершенно неожиданно. Дня за два до знаменательного события я снова был на работе. В этот раз меня удивило оживление, и даже некоторый "ажиотаж" в нашей большой комнате. Центром общего внимания, была, как всегда, наша незабываемая Ольга Сергеевна. Она стояла у чайного стола и победно оглядывала всех собравшихся.
— А вот тем, которые были против переименования конторы, я билетов не дам! — громко и уверенно говорила она, — И не умоляйте! И не просите! Я буду раздавать билеты только самым достойным!
Те сотрудники, к которым относились ее слова, жалобно взвыли.
— Не поможет! — безапелляционно заявила она, — Если у вас нет достаточных оснований присутствовать на конференции, то и не надейтесь!
— А у меня есть достаточные основания?.. — спросил один из сотрудников.
— У Вас-то?.. — она смерила его пренебрежительным взглядом, — Не думаю... Нашего последнего царя Вы не уважаете... Газету "Позавчера" не читаете... Какие же тут могут быть основания?..
— Я уважаю... — робко пытался оправдаться сотрудник, — Во всяком случае, буду уважать... Смотрите, я на глазах меняюсь, я уже совсем хороший!..
— Раньше надо было думать! — резко прервала его она, — Обещаниями меня здесь не надо кормить! Мы же здесь все видим, кто у нас чем живет и чем занимается! Кого Вы хотите в заблуждение ввести?
Многие сотрудники совсем приуныли.
Ольга Сергеевна взяла билеты в руку, и, держа их веером, помахала перед сотрудниками, как бы дразня их. Затем стала обходить всех по кругу.
— Вот тебе я дам, Сергей, — говорила она, — Ты мне в обществе "ревнителей" помогал. А тебе не дам — ты о нашем последнем царе плохо отзывался.
Я решил попытать счастья.
— Ольга Сергеевна! — протиснулся я к ней, — Помните, я Вам табличку помогал приколачивать?
Она смерила меня взглядом.
— И Вы думаете, на этом основании Вы достойны?..
— Думаю, что да, — довольно нагло ответил я, — Вы помните, что тогда никто не согласился, и получается, что это исключительно благодаря мне вам удалось переименовать наш институт.
Она чуть не подавилась.
— Вы напрасно притворяетесь таким уж приверженным делу церковного просвещения, — оправившись, сказала она, — Знаю я, куда Вы по вечерам ходите!..
— Ну и что? — невозмутимо ответил я, — Это, может быть, потому, что я еще не определился. А вот побываю на вашей конференции, проникнусь ее идеями — и буду так же активно ходить к "ревнителям".
Она на минуту задумалась.
— Ну, разве что только для этого... А Вы действительно уверены, что будете после этого ходить к "ревнителям"?..
— Ну, как же я могу это знать!.. — воскликнул я, — Будущее покрыто мраком!.. Но, чтобы это решить, мне хотя бы нужно с ними познакомиться!..
Она еще раз подозрительно взглянула на меня. Видимо, мой вид не вызывал у нее доверия. Но, в конце концов, желание "миссионерства" взяло верх. Осознав себя представительницей "ревнителей", которая может приобщить к этому делу своего "недруга", она, видимо, решила "обратить меня в свою веру".
— Ну хорошо, — сказала она, — Раз Вы проявляете к этому интерес... Раз Вы ищете и еще не определились... то хорошо, так уж и быть... просвещайтесь!..
Она взяла из пачки билет и передала его мне. Я был вне себя от счастья. Честно говоря, я не надеялся на успех, а завел с ней разговор, скорее, из некоторого озорства. Но она, по каким-то своим соображениям, отнеслась к этому делу более серьезно, и неожиданно одарила меня возможностью посещения этой долгожданной конференции.
Радостный и довольный, я вернулся в свою комнату. Мой друг Аркадий, как всегда, сидел, развалившись на своем стуле, закинув нога на ногу, и помахивал перед лицом таким же билетом.
— Как, у тебя тоже есть билет?!.. — потрясенно воскликнул я.
— А ты как думал?.. — равнодушно ответил он, — Я об этом еще заранее позаботился — подарил ей несколько номеров газеты "позавчера".
— Как, кстати, эта газета в действительности называется? Мне почему-то казалось, что "послезавтра"?..
— Ну, не суть важно, — ответил он, — Меня удивляет другое — почему ты не спрашиваешь, как они у меня оказались?
— Да, действительно, как? — удивленно спросил я.
— Просвещаюсь... — пожал плечами он, — Хочется все-таки знать, что в мире делается... Вот, на этот раз пригодилось, оказалось не зря. Сама-то газета, честно признаюсь, не многого стоит — скука смертная!..
— Зато мы теперь с тобой — полноправные участники конференции! — радостно заметил я.
— Ну и что? — так же скучая, ответил он, — Там, говорят, тоже не будет ничего интересного.
— Вот те раз! — удивленно воскликнул я, — А для чего же ты тогда идешь?..
— Честно говоря, я ни за что бы туда не отправился, — откровенно признался он, — Я вообще не слишком доверяю этой компании. Кроме того там, говорят, душно и зал довольно маленький. Но дело в том, что в этот раз там, говорят, будет что-то интересненькое. Ожидается какая-то "заварушка".
— Скажи мне пожалуйста, Аркадий — а откуда ты все так хорошо знаешь?.. — с интересом спросил я.
— Места надо знать, — уклончиво ответил он, — Ну так вот, короче, поэтому я туда и иду. В нашем городке случается там мало интересного, что, как только ожидается что-то необычное, половина населения слетается туда, как мухи на мед. Я, конечно, мог бы сказать иначе — но боюсь оскорбить твой слух.
— Послушай, Аркадий, — сказал я, — Если бы я тебя так хорошо не знал, то я наверняка бы решил, что ты тоже каким-то образом связан с Братством. Иначе совершенно невозможно предположить, откуда ты получаешь такие известия.
Он снова уклончиво усмехнулся.
— По-моему, такие вещи тебе очень несложно предположить. Если внимательно посмотреть, то все, кто в нашем городке обладают хоть каким-то умом, все, кто хоть чем-то интересуются, оказываются имеющими некоторое отношение к Братству. Плохо оно или хорошо, это другой вопрос — но другого-то ничего нет, и поэтому все умные люди слетаются на этот огонек... как пчелы.
— И ты, конечно, тоже среди них! То есть ты себя, конечно, к этим людям причисляешь!..
— Не будем говорить обо мне, — скромно заметил он, — Лучше скажи — ты сделал ту работу, о которой я тебя просил?
Этот вопрос снова застал меня врасплох.
— Извини, Аркадий, тут такие дела... — начал оправдываться я, — Я совсем забегался, отключился... Но я сделаю, обязательно сделаю! Конец года — и я обязательно сделаю! Слушай, Аркадий, но кроме этого — хочешь, я действительно научу тебя работать на компьютере?
— Может быть, но не сейчас, — наконец, чуть-чуть пошел мне навстречу он, — Может быть, в будущем году. Сейчас я занят подготовкой к встрече Нового года и Рождества. К тому же это ведь ты у нас компьютерный мастер, поэтому я к тебе и обращаюсь. Должен же ты хоть немного свой хлеб зарабатывать.
Я виновато вздохнул. Ничего не оставалось, как включить наш новый компьютер, сесть за него, и, наконец, сделать ту работу, которую я обещал ему еще месяц назад.
II.
Оставшиеся два дня я провел в ожидании. Впрочем, нельзя сказать, что я в эти дни ничего не делал — я по-прежнему в одиночестве ходил по тихим улицам нашего городка, один раз заглянул в храм, пару раз заходил к моим знакомым. Но, по правде сказать, я не знал, чем мне заняться, настроение было какое-то неопределенное. Причина была в том, что в эти последние дни года вся жизнь в городке как-то затихает, все начинают готовиться к встрече новогодних праздников. Все предприятия уже не работают, люди расходятся по домам, как-то уходят в свои домашние заботы. У меня же особых забот никаких не было. К предстоящим новогодним праздникам я серьезно не относился. Потому я провел эти дни как-то неопределенно.
Надо сказать, что в последнее время у меня вообще изменилось отношение к обычным общественным праздникам. Все последние впечатления этого года (я имею в виду новые, христианские впечатления) привели меня к тому, что я совершенно перестал ценить мирские праздники, а начал ценить только духовные, христианские события. Ну что такое, в самом деле, собственный день рожденья или встреча Нового Года!.. То ли дело — Пасха, или Рождество! Впрочем, это совершенно естественно среди верующих людей — и это однажды уже с такой силой проявилось на дне рожденья Иры!
Как я уже сказал, я заходил к ней и к ее родителям. Мы с Игорем и его супругой посидели на кухне, поужинали, поговорили. Разговоры были самые обычные — ничто не напоминало о тех тревогах, которые стали предметом нашего обсуждения недавно. Они, разумеется, готовились встречать Новый Год — и я, разумеется, не стал их разубеждать. Интересно, что Ира в этот раз решила нарушить свое уединение наверху и спустилась к нам, чтобы посидеть с нами и поужинать. Правда, во все это время почти ничего не говорила. Ее будто занимало что-то свое, внутреннее. Я примерно догадывался, что — но тоже держал это про себя, и культурно поддерживал "светский" разговор с ее родителями.
Выйдя от моих друзей, я остановился на площадке перед домом. Куда мне было еще пойти? Мной владело какое-то оживление, хотелось еще кого-нибудь видеть, с кем-нибудь говорить. В действительности, во всем городе было не так уж и много мест, где меня ждали и где были бы мне рады. Даже проще сказать — кроме семьи моих знакомых, других друзей в городе у меня не было, а свободно посещать я мог только уже известные читателю общественные места. Потому у меня, естественно, возникла мысль именно о них. На работе не так давно я уже был, к тому же сейчас был уже вечер. Другим таким местом было, конечно же, Братство. Правда, теперь при мысли о нем меня что-то смущало. Но, с другой стороны, это было что-то неопределенное, просто какие-то мысли. В действительности же все было по-прежнему. Меня с этим местом по-прежнему многое связывало. Специального какого-то решения не ходить туда я не принимал. Меня лишь что-то тревожило, смущали и беспокоили разговоры, которые произошли у меня с Ирой, с моим новым знакомым... Короче, я все же решил идти туда. Была у меня и еще одна мысль — мне хотелось из первых рук, наверняка узнать, что же может ожидаться на завтрашней конференции. Я бы уверен, что застану там кого-нибудь из братьев, с кем можно будет об этом поговорить.
Поэтому скоро я стоял уже в знакомом дворе, среди громоздящихся сугробов снега. Весь наполовину пустующий дом был темен, но окна в среднем подъезде, в третьем этаже действительно горели. В этом была особенность штаб-квартиры братства — она никогда не пустовала. Если даже там в это время не было занятий, то обязательно в помещениях присутствовал кто-нибудь из братьев или дежурных. Я вошел в подъезд, поднялся по неухоженной лестнице и постучал в дверь. Изнутри раздался знакомый женский голос. Это была одна из дежурных — но не та, которая встретила меня здесь в первый раз, а другая, с которой я тоже за это время успел познакомиться. Войдя, я увидел, что прихожая братства совершенно пуста, и она сидит одна за столом.
— А, брат Андрей, — приветливо сказала она, — Что это Вы решили так поздно, под самый вечер зайти?
— Бог в помощь, сестра Вера, — откликнулся я, — Да, что-то одному дома не сидится. Решил вот зайти, с братьями пообщаться. Только я вижу, что уже никого нет?
— Нет, почему же, — ответила она, — в комнате сидит несколько братьев, только они заняты делом. А другие все, действительно, разошлись, занятия уже окончились.
— Ну, так я с Вами побеседую, — предложил ей я, — Скучно, небось, одной-то сидеть? Все-таки веселее с человеком, можно узнать что-нибудь интересненькое.
Она благожелательно кивнула. Надо сказать, что мы с ней уже два или три раза беседовали, и всегда находили интересные темы. Впрочем, и все три дежурных, которые сидели за этим столом по очереди, включая и ту, которая меня здесь встретила в первый раз, были милые и интересные женщины.
— А у вас здесь все по-прежнему... — сказал я, обводя взглядом коридор, — Братство живет удивительно стабильной жизнью, ничего ему не делается...
— А что ему сделается?.. — сказала она, считая петли на своем вязанье (в эти вечерние часы она, сидя на своем дежурстве, вязала).
— А вот я слышал, что появляются какие-то проблемы...
— Ну и бог с ними, с этими проблемами... — она отреагировала совершенно спокойно, — Все равно все будет, как Бог даст...
Я сел на стул рядом с ней и некоторое время смотрел, как она вяжет.
— Скажите, сестра Вера, — сказал я вдруг, — а как Вы к вере пришли?..
Она подняла глаза от вязанья.
— О, это долгая история... Я сейчас даже не смогу ее целиком рассказать... Одно знаю точно — я бы никогда не пришла к вере, если бы не братья. Это они меня привели... Потому-то я так и люблю это место, потому и работаю здесь... Если бы не Братство — я так бы до сих пор и ходила неверующей...
Я не стал обсуждать эти ее слова и не стал ни о чем у нее выспрашивать.
— А вот у меня такое чувство, — задумчиво сказал я, — что Бог меня Сам к Себе привел... Не через кого-то, не через каких-то конкретных людей — а полностью Сам.
Она некоторое время размышляла.
— По-моему, такого не бывает... — наконец, ответила она, — А, впрочем, как знать — может быть, и бывает... Но, впрочем, и в этом случае что-нибудь должно было быть — какие-то встречи, впечатления... Впрочем, не знаю — у каждого свой путь, своя судьба...
— Мне кажется, что Бог каждому человеку дает какое-то призвание... — продолжал размышлять я, — И ждет, чтобы человек это призвание выполнил... Я вот все время про себя пытаюсь это понять...
Она серьезно взглянула на меня.
— Да, конечно, и каждый из нас всю жизнь над этим размышляет... — сказала она.
— Да, это в течение жизни... — задумчиво продолжал я, — А жизнь так коротка...
Тут я почувствовал, что и мне, и ей стало неловко — поскольку разговор наш принял слишком абстрактный, и, я бы сказал, "псевдодуховный" характер. Поэтому я решил переключиться на что-нибудь более конкретное.
— Скажите пожалуйста, сестра Вера, — сказал я, — Вот Вы в Братстве почти с самого основания, и почти всех здесь знаете. Расскажите мне про ту сестру, у которой слабое здоровье и которая все время может умереть. Я видел ее как-то на занятиях группы, и так хотел с ней познакомиться — но потом она несколько раз не ходила, а потом я сам на какое-то время "отключился" — и так с ней с тех пор и не виделся. Как она поживает, Вы не знаете? Надеюсь, пока еще жива?
Моя собеседница так и прыснула со смеху.
— Ну, брат Андрей, Вы нашли, с кем познакомиться!.. Это наша Маргарита-то? Да она, я думаю, еще нас всех переживет!.. Она ходит на занятия уже несколько лет, и все время постоянно умирает, так что делает большие перерывы и каждый год попадает снова в начинающую группу, где ей снова все сочувствуют и все ее жалеют! С ней все братство на руках носится — ждут, когда же она, наконец, умрет! Мне кажется, что она просто этим пользуется, и что ее вполне устраивает эта ситуация. Думаю, что она еще бы с удовольствием двадцать лет так провела! Видимо, ей нравится, что все Братство испытывает к ней особое уважение, на основании как бы некоторой особой ее близости к Царству Небесному — но я должна сказать, что эта близость, скорее всего, довольно мнимая, и что если так будет продолжаться, то она, скорее всего, не попадет туда!..
— Что Вы имеете в виду, сестра?!.. — потрясенно воскликнул я.
— Ну, я имею в виду то, — невозмутимо отвечала она, не отрываясь от своего вязанья, — что если она и дальше так будет себя вести, если будет все время шантажировать Братство своей близкой возможностью попасть в рай, то она, скорее всего, попадет не в рай, а в...
— Ах, сестра Вера, сестра Вера!.. — быстро перебил ее я, — Давайте не будем об этом говорить!..
— Ну хорошо, давайте не будем, — так же невозмутимо согласилась вдруг она.
Мы некоторое время посидели молча.
— Скажите пожалуйста, сестра Вера, а что Вы знаете про то знаменательное событие, которое должно произойти завтра?.. — спросил вдруг я.
— Ты имеешь в виду конференцию "ревнителей"? — совершенно спокойно откликнулась она, — Ничего такого особенного о ней не знаю. Просто у них должна пройти своя конференция — вот и все.
— Но ведь братья, насколько я слышал, решили на нее прийти?!..
В ответ на эти мои слова она загадочно улыбнулась.
— То ли придут, то ли нет... Это одному Богу известно...
— Как, сестра Вера!.. — потрясенно воскликнул я, — Вы хотите сказать, что в таком важном вопросе, как то, идти туда или нет, братья еще ничего не решили?!..
— Подождем до завтрашнего дня, — вновь загадочно улыбнулась она, — тогда все само собой и станет ясно...
— Но вообще-то такая идея была?!..
— Ну да, — спокойно начала объяснять она, — Братство достаточно долго существовало неофициально, как бы "в подполье". Разумеется, это бесконечно не может продолжаться. Должно когда-то наступить время, когда братья должны будут выйти "на поверхность", принимать участие в общественных событиях...
— И от кого это зависит?..
Она сделала заговорщическое лицо и показала пальцем в коридор.
.— А, вот они сейчас как раз это там решают...
Я был потрясен.
— Как, Вы хотите сказать, что мы вот тут с Вами так мирно разговариваем — а тем временем в одной из этих комнат обсуждается вопрос, от которого, быть может, зависит вся дальнейшая судьба нашего городка!..
Она довольно скептически взглянула.
— Ну, я не думаю, что все так уж серьезно... Но, во всяком случае, это правда — они там сейчас как раз это обсуждают.
Я вскочил и забегал по коридору.
— Как это удивительно!.. Слушайте, а давайте сделаем ставки на то, что они там решат!..
— Как странно!.. Мы же не на ипподроме!..
— Ну хорошо, а что Вам бы хотелось — чтобы они пошли, или чтобы они не пошли?!
Она на минуту задумалась.
— По-моему, мне совершенно все равно, — наконец, сказала она.
— А я бы так хотел, чтобы они пошли!.. — воскликнул я, — И подружились бы с "ревнителями", или даже может быть, с ними бы объединились!.. И в нашем городке настал бы тогда полный, нерушимый мир!..
Она с сомнением взглянула на меня.
— Сомневаюсь, что это произойдет...
— Вы так считаете?.. — потрясенно воскликнул я, — Но тогда, тогда...
Мне будто что-то новое вдруг стало ясно.
— Тогда лучше бы, чтобы они не ходили! — выкрикнул вдруг я, — Пусть уж лучше все идет, как идет!
Она снова задумчиво покачала головой.
— Пусть все будет так, как Бог даст...
Я задумчиво походил около ее стола.
— Ах, как бы я хотел дождаться конца этого собрания! — воскликнул я, — Чтобы заранее знать, что они там решат!..
Она внимательно посмотрела на меня.
— Зачем?..
— Ах, ну да, Вы правы... — откликнулся я, — Братья так любят ночами заседать, что это собрание, может быть, продлится до завтрашнего утра! К тому же я сам буду завтра на этой конференции — и естественным путем все узнаю...
— Вы будете завтра на этой конференции? — удивленно спросила она.
— Да, а что? — с некоторым вызовом спросил я, — Или среди братьев это не поощряется?..
— Нет, почему же, — спокойно ответила она, — Каждый может ходить туда, куда ему нравится. К тому же там в зале достаточно мест, каждый может прийти. Речь идет лишь о посылке специальной делегации, со специальными целями...
— Еще пару вопросов, сестра Вера! — воскликнул я, — А Вы сами-то как к ним относитесь?
— К кому?
— К "ревнителям"!.. Как Вам кажется — это реальная, действенная сила в жизни нашего городка? Я так потому спрашиваю, что мне приходилось встречать самое разное отношение к этому вопросу.
Моя собеседница задумалась.
— Сложно сказать... Я могу только по себе судить. Про себя скажу, что меня все их речи и уверения не спасли. Я не чувствую, что меня все это приближает к Богу. А с другой стороны, среди них, без сомнения, есть добрые люди, которые, по великому милосердию Божьему, спасутся.
— Да, да! — горячо воскликнул я, — Это непременно должно так быть!.. Бог видит души этих людей, Он видит, что у многих из них стремления добрые!..
— Я вполне допускаю, что многие из них, в отличие от нашей сестры Маргариты, попадут в рай... — так же невозмутимо продолжала она.
— Ах, дорогая сестра, — снова воскликнул я, — не будем об этом говорить!.. Ну откуда нам знать, кого Бог пошлет в рай, а кого нет!..
Я еще немного подумал.
— Ох, волнует меня эта конференция!.. — вдруг воскликнул я, — Я теперь уже не так ратую за то, чтобы братья туда пришли! По-моему, в этом случае там может произойти что-то непредвиденное, от чего не будет радости ни ревнителям, ни им самим!.. Впрочем, мне кажется, что если они туда не придут, то все равно что-нибудь неприятное произойдет! — неожиданно закончил я.
Она спокойно смотрела на меня.
— Последний вопрос! — воскликнул я, — Как Вы встречаете Новый Год? Я это потому говорю, что в христианской среде существует мнение, что вообще не надо встречать мирские праздники — я имею в виду 1-е мая, 7-е ноября и т.д. Я, например, в этом году решил не встречать новый год. А интересно, как Вы?
— А я его уже который год не встречаю, — невозмутимо откликнулась она, — В Братстве вообще не принято обращать внимания на такие вещи. В этом же году все решается само собой — у меня на Новый Год снова здесь дежурство! Накануне, как обычно, будут занятия — а вечером я приду, и всю ночь проведу здесь. Если хотите, тоже приходите.
— Ой, как интересно!.. — воскликнул я, — Хорошо, сестра Вера, может быть, я приду!.. Но сейчас уже поздно, мне пора идти. Ой, я слышу, что в дальней комнате задвигали стулья! Видимо, собрание уже закончилось! Вот выходят братья — один, другой, третий — и у всех лица такие серьезные, хмурые... Знаете, сестра Вера — я пожалуй, действительно не буду пытаться сегодня ничего узнавать! Кто я, в конце концов, такой, чтобы они сразу докладывали мне результаты своего собрания!.. Пожалуй, Вы правы — лучше положиться во всем на волю Божию, ждать, что Бог даст... Ну, до свидания, сестра Вера — успешного Вам дежурства и скорой встречи Нового Года!
С этими словами я кивнул ей, и скорее выбежал из помещения, заметив приближение одного из братьев, который, как мне показалось, не очень доброжелательно на меня поглядывал. Спустившись по лестнице, я снова оказался на морозе.
III.
Домой мне по-прежнему не хотелось. Я находился в каком-то предпраздничном оживлении. Постояв еще немного в темном дворе и посмотрев на по-прежнему горящие в третьем этаже окна, я направился дальше по городу. Ноги, естественно, несли меня в одно, вполне определенное место. Скоро, пройдя несколько кварталов, я стоял уже на площади около храма. Храм, разумеется, был закрыт. Но я и не стремился туда попасть, а уверенно направился в боковой переулок за углом храма. Разумеется, они не спят даже и в этот поздний час! Разумеется, там и сейчас можно кого-нибудь найти! Именно с этими мыслями я решил посетить моих прежних знакомых, которые работали на заднем дворе храма, несмотря на то, что уже шел одиннадцатый час вечера.
Скоро я стоял уже на заднем дворе. Здесь все было по-прежнему. Кругом громоздились сугробы снега, в темноте чернели какие-то высокие деревья. С крыши ближайшего вагончика свешивался тяжелый пласт снега. В самом вагончике, судя по всему, кто-то был.
Я снова постоял некоторое время на крыльце, не решаясь так запросто входить к почти незнакомым людям — но потом все-таки набрался смелости и толкнул дверь.
Снова небольшая прихожая, заставленная каким-то инструментом, тонкая полоска света, пробивающаяся из-за фанерной двери. Я еще постоял в нерешительности — но потом все-таки собрался с духом и оказался во внутреннем помещении. На меня сразу устремились три пары глаз. В вагончике были, в основном, все те же — Николай, который сидел у стола, его друг, который располагался рядом (кажется, Алексей), и хозяйка, которая по-прежнему хлопотала у плиты (насколько мне удалось понять, его супруга). В кухне раздавались умопомрачительные запахи. Перед обоими рабочими стояли тарелки, они уже ели.
Когда я вошел, Николай внимательно оглядел меня.
— О, знакомое лицо!.. — наконец, сказал он, — Кажется, брат Андрей? Что это ты в этот раз на ночь глядя решил заглянуть?
— Да вот, шел мимо, — не очень ловко принялся объяснять я, — Решил зайти, узнать, как тут у вас... Уж больно мне здесь у вас в прошлый раз понравилось...
— Ну что же, если пришел, заходи, — неожиданно спокойно сказал он, — У нас тут, в конце концов, кто только не ходит!.. Форменный "проходной двор"!.. Но если при храме работаешь — то иначе-то как?..
Я, честно говоря, был несколько смущен его словами, но, видя его приветливое лицо, все-таки прошел. Хозяйка сразу поставила на стол и налила третью тарелку. Я сначала тоже был несколько смущен и пытался отказываться, но потом все-таки сел с ними около стола на лавку.
— Ну, какие новости? — не отрываясь от еды, спросил Николай.
— Да, какие у меня новости!.. — смущенно воскликнул я, — Главные новости — у вас здесь! Ведь здесь — центр городской культуры и жизни — храм!
— Наши новости тоже всем известны, — резонно заметил хозяин, — Идет служба, прихожане исповедуются и причащаются. Ты-то сам как — часто причащаешься? — неожиданно спросил он.
— Редко... — я понуро опустил голову.
У меня почему-то не хватило духу сказать, что я и храм-то посещаю совсем редко, а не причащался вообще никогда.
— Ну, это личное дело каждого, — неожиданно мягко сказал он, — Здесь — я не судья...
— Меня, честно говоря, больше интересует о вере что-то узнать... Найти людей, с которыми можно общаться... — робко сказал я.
— Ну вот, построим воскресную школу, будешь в нее ходить, — сказал хозяин, — Там, заодно, всему и научат...
Мы некоторое время помолчали.
— Кажется, мы в прошлый раз вели разговор об одном событии... — задумчиво заметил он.
— Да, — подхватил я, — как раз о той конференции, которая на завтра намечается!
— Ну и как, тебе удалось что-нибудь узнать?
— Не только удалось, — оживленно воскликнул я, — но я сумел достать даже билеты! Так что я — счастливый участник этого завтрашнего замечательного собрания!
— Везет же некоторым! — подхватил его сосед, — А вот я так и не смог нигде достать! Так что не видать мне этой конференции, как своих ушей!
— Ну, я не стал бы из-за этого так переживать, — неожиданно подхватил Николай, — Мне кажется, туда можно будет прийти просто к самому началу — и спокойно оказаться в зале.
— Да, ты так думаешь? Ты думаешь, что зал будет полупустой?
— Ну за это я не ручаюсь. Но свободные места определенно будут.
— Правда, говорят, что там будет страшная тоска!.. — вдруг зевнул и даже прикрыл рот рукой второй, — Но зато доподлинно известно, что там произойдет некоторое событие, посмотреть на которое было бы очень даже интересно!..
— Ты имеешь в виду визит этих... ну, как бы их получше назвать... "избранных"?
— Ну да, и то, что этот визит не может пройти просто так, что непременно что-то произойдет!..
— Да, намечается явно некоторый "инцидент". И такое зрелище, конечно, жалко было бы пропустить!..
— Да что ты!.. — оживленно подхватил второй, — Я, например, только из-за этого пойду!
— Ну что ж, тогда решено? — подхватил Николай, — Значит, встречаемся завтра на конференции, за полчаса до начала?
— Пожалуй, решено, — ответил второй, — Там намечается такое зрелище, что если я его пропущу, то никогда себе не прощу!
Я с некоторым удивлением слушал этот разговор. С одной стороны, он был вполне обычный — и в то же время в нем было что-то несерьезное, насмешливое, чего я до конца не мог понять. Меня удивляло, что эти два серьезных человека, работник храма могут иметь такое необычное отношение к этим вопросам.
Тем не менее, факт оставался фактом — эти два почти незнакомых мне человека тоже приняли решение идти на завтрашнюю конференцию, и причем имели надежду оказаться там без билетов.
Я задумчиво сидел, уставившись в какую-то точку на потолке и пытаясь осмыслить все эти новые сведения. В это время ко мне вдруг подскочила хозяйка.
— Смотрите-ка, а он еще свой суп не доел! — воскликнула она, — Сидит и мечтает! А времени уже — почти двенадцать часов, всем пора спать! А ну-ка сейчас же доедай!
— Действительно, друг, что-то мы засиделись сегодня, — подхватил Николай, — А мы ведь люди рабочие, у нас тут дела. К тому же, как и ты, завтра идем знакомиться с культурной жизнью нашего города. Так что давай, доедай свою тарелку — и, как говорится, "по домам"!
Я изо всех сил заработал ложкой.
— Извините, что вас задержал, — наконец, сказал я, вставая из-за стола, — Действительно, уже поздно. Спасибо за теплый прием и интересную беседу — а теперь мне тоже пора домой, отдыхать перед завтрашним событием.
Я попрощался с ними и прежним путем покинул гостеприимный вагончик. Скоро я уже шел через заснеженный город к моему дому.
IV.
На следующий день я проснулся как-то особенно рано. Мной владело какое-то особенное оживление. За окном сияло зимнее солнце. Весь двор был засыпан снегом. Мысли мои сразу перенеслись к предстоящему собранию. Однако, оно было еще нескоро, только в середине дня. До этого еще надо было чем-то заняться. Все утро, оставшееся до знаменательного события, я готовился к предстоящему собранию. Сначала я долго гладил галстук. Своего галстука у меня не было, поэтому его пришлось позаимствовать у Игоря. Утюга у меня тоже не было — его, сознавая всю ответственность ситуации, одолжила мне Ира. Погладив галстук, я решил также привести в порядок рубашку и брюки. Долго я выбирал из моих скромных запасов что-нибудь подходящее — пока, наконец, мне не удалось составить более-менее сносный костюм. Облачившись в него, я, наконец, с трудом завязал галстук и принялся прихорашиваться перед зеркалом. Наконец, мой собственный вид вполне удовлетворил меня. Однако, до начала собрания оставалось еще два часа. Не зная, чем заняться, я принялся бродить из угла в угол своей комнаты, в надежде скоротать время. Мной овладевало все большее возбуждение. Правда, по некоторым признакам я не мог ожидать слишком многого от этого собрания с его, так сказать, содержательной стороны — но во всех таких мероприятиях всегда содержится что-то бессознательно привлекающее, независимо от их действительного качества и содержания. К тому же у меня было чувство, что что-то удивительное и захватывающее там непременно должно произойти.
Наконец, когда до начала собрания остался час, я вышел из дома. За Ирой заходить я не стал, поскольку мы с ней прежде договорились идти туда отдельно — к тому же я был уверен, что она вышла заранее и была уже там. По свежему снегу, вдыхая морозный воздух, я через весь город заспешил к "желтому дому". Идти мне было около получаса. Когда я подошел к дому "ревнителей", вокруг уже собирался народ. Люди шли по дорожкам знакомого сквера, скрывались в главном подъезде. Вопреки некоторым предварительным ожиданиям, народу было довольно много. Я остановился у знакомого стенда с фотографиями царской семьи, и принялся, с одной стороны, рассматривать эти фотографии, а с другой — окружающие меня лица. Все лица были вполне обыкновенные — обычные жители нашего городка. Впрочем, кого же я еще предполагал здесь встретить? Однако, было и нечто необыкновенное, соответствующее, видимо, именно этому дню и именно этому собранию. Так, я осознал, что среди собирающихся у дома людей было довольно много представителей нашей городской власти. Это все были полные и уверенные люди с серьезными лицами, которые не смешивались с толпой, а держались как-то особняком. Впрочем, — тут же подумал я, — где же им еще и быть, учитывая важность и ответственность собрания? Было и еще кое-что интересное. Видимо, в прямой связи с наличием представителей власти здесь же стояла и охрана. Они стояли отдельно, облаченные в зеленые мундиры с блестящими пуговицами, и слегка высокомерно-покровительственно поглядывали на толпу. Все это были бравые и крепкие мужчины, в руках у каждого была плетка, на плечах — погоны, или эполеты (не знаю точно, как это называется, но, в общем, все, как полагается), на ногах — черные блестящие сапоги. (Такую охрану используют у нас в мэрии, но я в той части города редко бывал, и потому почти с ними не встречался.) Меня особенно поразило, что все лица у этих бравых крепких молодых людей были точь-в-точь как у нашего последнего императора Николая II, фотографию которого я только что рассматривал.
Ну и, наконец, были типы совсем редкие, которых я и вовсе, кажется, в нашем городе не встречал. Эти-то уж точно будто сошли с какой-то дореволюционной фотографии! Это были, видимо, идейные вожди и вдохновители общества "ревнителей", которых в наше время остались уже считанные единицы, и с которыми я, несмотря на то, что уже успел пару раз побывать в этом здании, так и не сумел столкнуться — не считая, разве что, того необычного и даже в какой-то степени привлекательного старичка.
Постояв некоторое время на улице у стенда, я вошел внутрь здания. Здесь тоже уже было порядочно народу. Люди стояли в гардероб, а потом проходили дальше — в коридор и в зал. Я тоже сдал свое пальто, и принялся расхаживать по коридору и фойе, стремясь запомнить и оценить обстановку. Надо сказать, люди, как и я, довольно ответственно отнеслись к посещению этой конференции. На всех мужчинах были внушительные пиджаки, блестели начищенные ботинки. Женщины тоже использовали это большое общественное собрание для того, чтобы продемонстрировать свои наряды. И все же это все были в большинстве своем обычные люди, наши современники, и их внешний вид резко контрастировал с лепниной на стенах, большими зеркалами и старинными люстрами, призванными подчеркнуть былую мощь нашей державы, а также с нарядами отдельных необычных людей, будто сошедших со страниц модных журналов начала прошлого века.
Взяв на столике у гардероба программку, я прошел в зал. Здесь я прежде вообще никогда не бывал. Зал производил внушительное впечатление — так что трудно было предположить наличие такого большого зала в таком небольшом здании. Видимо, позади здания была большая пристройка, в которой он и помещался. Всего, как мне показалось, зал был человек на 500. Кресла располагались полукругом. Все пространство, кроме того, еще разделялось на две части — главную, или "партер", и располагающийся повыше на заднем плане "балкон". Внешняя отделка тоже производила впечатление. Всюду был белый мрамор, под потолком висела большая люстра. Я вновь подивился тому, что ревнители на обустройство своей главной "резиденции", видимо, не поскупились.
Народ понемногу собирался в зале. Оглядываясь вокруг, я видел довольно много знакомых лиц. Вот мой знакомый по работе — уж не знаю, как ему удалось решить вопрос с билетом, но он сидел на одном из центральных мест. Было несколько прихожан храма. Было, как ни странно, несколько людей из Братства — но не знаю, то ли это и был тот самый долгожданный намечавшийся "визит", то ли они пришли сюда просто по собственному почину, как "частные лица". Увидел я и нашу Ольгу Сергеевну — она хлопотала и распоряжалась, видимо, выступая здесь в роли организатора. Было и еще несколько лиц, которых я знал по городу — быть может, видел где-то в гостях. В другом конце зала увидел я и тех двух рабочих по храму, из вагончика — они тоже пришли на это грандиозное собрание в надежде найти свободные места.
Пока я так стоял и размышлял, ко мне неожиданно подошел Аркадий, мой товарищ по научной конторе.
— Ха, привет! — сказал он, сзади ударяя меня по плечу, — Ты тоже здесь? Слушай, — переходя на доверительный шепот, продолжал он, когда я немного оправился и пришел в себя, — Я тут навел справки — тех, кого мы ожидаем, еще нет.
Я удивленно взглянул на него и оглядел зал.
— Это не те!.. — оживленно воскликнул он, поняв меня, — Те братья, о которых ты думаешь, пришли сюда сами по себе, и от них нам никакого толку нет! Так что, судя по всему, ожидается большая скука. И не будет никакого "спектакля"!..
— Постой, да как ты сюда попал?!.. — воскликнул я, — Как ты достал билет?!..
Он загадочно усмехнулся.
— А не нужно никаких билетов! Ты же прекрасно видел, что тебя сюда пропустили без билета! И, хотя в зале, конечно, порядочно народу, но свободные места, наверняка, будут! Я это и заранее предполагал — и, как видишь, не прогадал.
Я вновь подивился его проницательности, и особенно тому, что он все знает — и то, что на конференции не будет братьев, и то, что от ревнителей ожидается большая скука, и даже знает в лицо тех братьев, которые все-таки пришли. Для меня всегда составляло загадку, откуда он получает всю эту информацию.
— Боюсь, что нам придется здесь понапрасну потратить время, — огорченно вздохнул он, — Слушай, ты где сидишь? Давай, приходи ко мне туда (он показал в середину зала, поближе к сцене) — будем вместе все это наблюдать!
— Я еще не знаю... — ответил я, напряженно разглядывая сидящих в рядах, — Я бы хотел здесь найти... В любом случае потом на работе все обсудим.
Он отошел. Я действительно хотел найти среди сидящих в зале Иру. Но ее почему-то нигде не было видно. Я зашел и на балкон, и потолкался среди стоящих в проходе и у дверей, и потом снова вышел в фойе — но ее так и не встретил. Зато ко мне вдруг подошел мой новый необычный друг Виталий.
— Здравствуйте, Андрей, — улыбаясь, сказал он, — Как я рад, что Вас здесь вижу! Значит, Вы все-таки достали билет.
— Оказывается, здесь можно и без билета, — задумчиво сказал я, — Меня волнует другое... (Я уже осознал, кто ко мне подошел — но никак на это не отреагировал, как будто все время только и ждал его появления.) Боюсь, что в сегодняшней конференции не будет "гвоздя программы". Главные действующие лица так и не подошли.
— Что ж, это будет прискорбно, — совершенно серьезно ответил он, — Но мы ведь не будем из-за этого слишком серьезно переживать? Постараемся извлечь из этого действия то доброе, что оно действительно может дать.
— Да, Вам легко говорить!.. — с некоторым азартом заметил я, — А вот у меня здесь есть одна знакомая, очень близкий мне человек, для которой это действительно очень много значит!
— Что ж, не будем делать преждевременных выводов. Подождем — может быть, все еще и устроится самым лучшим образом... или, наоборот, не самым лучшим...
Он вроде бы говорил серьезно, и в то же время будто бы и смеялся. Но я знал, что у него просто такая манера, и относился к этому совершенно спокойно.
— Ой, уже пять минут до начала! — воскликнул вдруг он, взглянув на часы, — Пора идти в зал, занимать места. Ну, мы с Вами как-нибудь потом встретимся и поговорим.
Я тоже вместе со всеми пошел в зал. Тут, уже в самых дверях ко мне подошла Ира.
— Как хорошо, что я Вас встретила, Андрей Петрович! — воскликнула она, — Я Вас искала. Ну как Вы, не устали? Я, честное слово, первый раз нахожусь в такой суете. Признаться, я немного волнуюсь. Меня, кроме всего прочего, достаточно волнует ситуация с братьями (добавила она, понизив голос).
— А что, они все еще не пришли? — так же негромко спросил я.
— Нет, что-то их пока не видно... Но самое главное, что нет и никаких определенных известий с их стороны, — добавила она, — Так, до сих пор никто от них не сообщил и того, что они не придут.
— То есть либо да, либо нет... — сочувственно заметил я.
— Да! — оживленно воскликнула Ира, — И это-то больше всего и пугает!.. Ах, если бы только была в этом определенность!.. (вновь воскликнула она) Если бы, например, было точно известно, что они не пришли!.. Тогда, конечно, прощай все надежды, тогда не состоится это величественное примирение!.. Но зато хоть какая-то определенность!.. Ох, как бы я хотела, чтобы они сейчас здесь появились!.. Или, наоборот — нет, лучше бы они не приходили!..
Я с сочувствием глядел на Иру. Мне было грустно видеть ее в таких сомнениях и метаниях.
— Видимо, нам ничего другого не остается, как просто ждать, — задумчиво ответил я.
— Да! — решительно воскликнула она, — Пусть будет, что будет! Но нам с Вами, Андрей Петрович, пора в зал. А то хотя и говорят, что мест достаточно, но может вполне получиться так, что нам с Вами не достанется.
Мы с ней скорее вошли в зал. Здесь она отправилась на балкон, где, видимо, у нее уже было приготовлено местечко — я же присмотрел себе место в партере, в середине зала, недалеко от сцены. Скоро вся публика собралась. На сцене, за столом, завешенном зеленым бархатом, уже сидело несколько человек президиума. Какой-то молодой человек — видимо, технический работник — уже дул в микрофон. Люди в рядах сидели и листали программки. Сбоку, на балконе были выделены отдельные места для гостей из других епархий и из нашего епархиального центра.
Очевидно, что все было готово и пора было начинать. Но на сцене, очевидно, вышла какая-то заминка, там у организаторов собрания явно что-то не ладилось. Они смущенно переговаривались между собой, консультировались с техническим работником... Прошло две, три, пять минут, а собрание все не начиналось. Люди в зале начали оборачиваться друг к другу и переговариваться. Удивление и напряжение в зале нарастали. Я тоже встревожился и решил поинтересоваться у соседа:
— Как Вы думаете, что там происходит?
Он ответил довольно небрежно.
— Вероятно, какая-то неувязка с портретом. Видите ли, они хотели повесить на сцене у себя за спиной огромный портрет Николая — но он почему-то не разворачивается, видимо, какое-то колесико заело. Потому они смущены и не начинают собрания. Ну да ничего, что-нибудь придумают, может быть, обойдется и без портрета. Вон, видите, он наверху, свернутый в трубочку, висит.
В его голосе я не уловил особого сочувствия. Вообще, как я это осознал позже, в зале было довольно много людей, которые вовсе не сочувствовали "ревнителями", и пришли сюда вовсе не из восхищения их идеями, а, скорее, чтобы наблюдать грандиозный крах их мероприятия. Правда, все это выяснилось ближе к концу, и особенно во втором отделении. Пока же здесь было достаточно людей, которые все еще надеялись услышать что-нибудь интересное.
Наконец, в президиуме приняли какое-то решение. Хлопоты вокруг портрета прекратились. Организаторы и все сочувствующие им встали и пропели гимн "ревнителей". Собрание было объявлено открытым.
V.
Я здесь не буду подробно описывать весь ход собрания. Признаюсь, что мои самые печальные предчувствия оправдались. С самого начала, с самой этой первой заминки с портретом у бедных ревнителей что-то не заладилось. Все выступления были одно скучнее другого. Публика в зале непрерывно зевала. Время от времени раздавались свистки и откровенные насмешки над ораторами. Состав президиума и выступавших был крайне невыразительным. Председатель не произвел на меня совершенно никакого впечатления — удивляюсь, где они такого нашли. Некоторое разнообразие внесло выступление того старичка, с которым я уже как-то встречался — но он вообще был неординарная личность, и, как оказалось, был в нашем городке общим любимцем. Общий смысл выступлений сводился к тому, что все наши надежды и все средства нашего духовного возрождения находятся в далеком прошлом. Было достаточно времени уделено обсуждению придворных порядков при дворе Екатерины II. Не обошли вниманием и весьма обнадеживающую духовную ситуацию в последней царской семье. Отсюда плавно перешли к личности Григория Распутина, а с нее — к теме канонизации Ивана Грозного. Некоторый интерес вызвало выступление одной женщины, связанное с переименованием наших городских улиц. По ее мнению, это должно было произвести чрезвычайное действие на нравственность нашего общества, и особенно подрастающего поколения. К сожалению, названия, которые она предлагала взамен старых, звучали столь необычно и странно, что очень скоро вся затея мне начала казаться нереальной. О выступлении уже знакомого мне старичка следует сказать особо. Тема его выступления тоже была мне уже знакомая — повсеместное введение в нашей стране церковнославянского языка. Он увлеченно доказывал идею о том, что если ввести его преподавание еще с пеленок, то это тоже окажет какое-то чрезвычайное влияние на нравственность нашего общества. Идеи его потрясали своей глобальностью. Слушатели было сначала притихли — но потом все же почувствовали что-то неладное.
— Это что же, мы теперь все на церковнославянском будем разговаривать?!.. — выкрикнул из зала какой-то мужчина.
— Ну да, а что такого? — увлеченно ответил старичок, — Это ведь боговдохновенный язык! Будем разговаривать — и непосредственно при этом общаться с Богом!
— Позвольте, а на каком же языке мы будем "Буря мглою" изучать?! — смущенно задал вопрос какой-то школьник.
— А на каком языке я буду своему ребенку колыбельную петь? — возмущенно выкрикнула молодая мамаша, качая своего ребенка.
Оратор смешался и не нашелся что ответить.
— Это недавно хотели в храмах русский язык вводить, — сказал кто-то уверенно, — Так они теперь хотят наоборот! Одни других не лучше!
Выступающий совсем сник.
— Как же, знаем мы их! — вступил в обсуждение еще один голос, — Будут наших детей разным древним языкам учить — так они совсем разучатся разговаривать!..
Председатель призвал собравшихся к порядку. Но поправить дело было уже невозможно, страсти в зале уже разгорались, и высказавшему чересчур глобальные идеи старичку пришлось спешно ретироваться за кулисы.
После этого было еще несколько выступлений. Мне особенно запомнился доклад представителя епархиального центра, который рассказывал о бунте каких-то монахов почти сто лет назад на далеком полуострове Средиземного моря. В самом названии доклада и во всем его содержании было что-то патетическое и трагическое. Докладчик сокрушался о происшедшей трагедии, грозно оглядывал зал, призывал собравшихся вникнуть и разобраться, проводил ту мысль, что все это имеет самое прямое отношение к нашему времени. Его грозное и эмоциональное выступление, признаюсь, на некоторое время пробудило меня от сна. Но дальше я вникать уже не мог — какие монахи, какой полуостров на Средиземном море, какое все это имеет отношение к нам!.. Меня, честное слово, уже волновал только один вопрос — как дождаться конца этого отделения. Я уже искренне сожалел о том, что вообще пришел сюда. Сидел бы спокойно себе дома, послушав совета умных людей! Причина, конечно, была одна — скучная и провинциальная жизнь нашего городка, которая побуждала искать любых новых впечатлений, не задумываясь об их пользе и качестве! Да вот, пожалуй, еще — ожидаемый визит братьев. Но первое отделение уже заканчивалось, а их все не было. Видимо, вывод был ясен — нужно было идти домой. Да, разве, обсудить еще сложившуюся ситуацию с Ирой, быть может — с Виталием. Поэтому я сидел, уже не вникая в выступления, только ожидая перерыва. Никого из выступавших уже не помню после этого, говорившего об Афонской трагедии. Наконец, прозвенел колокольчик и наступил перерыв.
VI.
В перерыве я вышел в фойе и подошел к Ире.
— Как, Вы в порядке, Андрей Петрович?.. — сразу "набросилась" она на меня, — Я, признаюсь, Вами восхищена, потрясена!.. Высидеть такое — это какое же нужно терпение! И как только они смогли нагнать такую тоску!.. Я, признаюсь, этого от них не ожидала — вроде, судя по подготовке, программа должна была быть более интересной!
— Да, я тоже считаю, что программа конференции "подкачала", — задумчиво ответил я, — Я только и ждал перерыва, чтобы с тобой это обсудить. Как — "центрального номера" программы так и не ожидается?..
Ира огорченно кивнула.
— Я не знаю, что и думать!.. — смущенно сказала она, — Я была уверена, что братья придут. Мне вчера вечером сообщили, что они к этому готовятся. Но вот прошло уже все первое отделение — а их все нет. Я, признаюсь, в полном недоумении...
Я внимательно посмотрел на нее.
— Ира, а признайся честно, чего ты ожидала от этого визита?
Она на минуту смутилась, но тут же совладала с собой.
— Ну, Андрей Петрович, как же Вы не понимаете! Я хотела, чтобы они здесь встретились, увидели друг друга — и... помирились... То есть чтобы все эти недоразумения и противоречия ушли, и наступила полная идиллия... Так сказать, тишь да гладь, да божья благодать... Мы из-за этого с Леной специально все это готовили...
— Ах, так это все вы с Леной придумали?!..
— Да, а что тут такого?..
— Я, честно говоря, потрясен вашей самоуверенностью и самонадеянностью!.. — воскликнул я, — Вечно вы хотите кого-то соединить и помирить! А если они сами этого не хотят?.. Я бы, признаюсь, на вашем с Леной месте был немного скромнее!
Ира чуть не плакала.
— Ну как Вы не понимаете, Андрей Петрович?!.. Ведь нам их всех жалко — и братьев, и ревнителей!..
—Жалко?!.. — потрясенно воскликнул я.
— Ну да, жалко! — Ира даже немного всхлипывала, — Ведь они сами не понимают, что с ними происходит! Эти вечные противоречия, раздоры!.. Да, конечно, и у тех, и у других есть свои недостатки. Но ведь все равно они — люди. И за тех и за других умер Христос. Он нам всем заповедовал жить в мире. И любить друг друга, и носить немощи друг друга. Вот поэтому мы о них и заботимся, и изыскиваем все возможные средства, чтобы их помирить.
Я взглянул несколько удивленно.
— Ну разве что если так... Но все равно, Ира, мне кажется, что если бы и те и другие узнали, из каких соображений вы об этом так хлопочете, то и те и другие отказались бы от вашей помощи.
— Возможно! — чуть не со слезами на глазах ответила Ира, — А мы все равно продолжали бы хлопотать, потому что это нам велит Бог!
— Ну ладно, — сказал я, — Этот вопрос мы сможем обсудить позже — а пока нужно решать, что теперь делать. Второе отделение, видимо, будет еще скучнее первого, братья, судя по всему, так и не пришли... Мне очень интересно было бы узнать, что ты предлагаешь.
— Я н-не знаю... — чуть не плача, сказала Ира, — Мне, честно говоря, очень неловко, что так получилось... Конечно, мне тоже неприятно здесь оставаться — но в то же время неловко и уйти, потому что получается, что я тоже в каком-то смысле все это готовила... Знаете, Андрей Петрович — если Вам уж очень все это надоело, то Вы, пожалуй, идите — а я уж останусь, чтобы досмотреть все это до конца.
— А что планируется во втором отделении?
— Кажется, чтение какого-то романа...
— Романа?!.. — потрясенно воскликнул я.
— Ну да, — принялась смущенно объяснять Ира, — Это новое сочинение нашего епархиального епископа. Называется как-то очень необычно — кажется, "Тайна сто девяносто восьмого дня". Он как раз его только что сочинил — и нам в качестве своего благословения прислал. Так что все второе отделение конференции будет посвящено чтению этого романа.
— Как, но ведь в программке нет ничего подобного! — удивленно воскликнул я.
— К сожалению, все остальные ораторы, планировавшиеся на это отделение, неожиданно заболели, — огорченно сказала Ира, — Так что решили его целиком посвятить чтению этого романа. Кстати, говорят, что в нем есть кое-что интересное. Некоторые сцены, по отзывам читавших, достаточно живые, даже игривые...
— И что, он сам приехал и будет читать! — воскликнул вдруг я.
— К счастью, нет, — серьезно ответила Ира, — Если бы он сам принялся читать, никто бы и десяти минут не выдержал. К счастью, наняли профессионального артиста. И еще, говорят, выписали из его монастыря театральную труппу, будет что-то вроде инсценировки. Он же сам, говорят, по-прежнему сидит в своем монастыре и занят теперь сочинением нового романа. Нам же только прислал свое архипастырское благословение.
— Какой кошмар!.. — воскликнул я, — И этим они хотят занимать людей оставшиеся полтора часа?!.. Нет, ты как хочешь, Ира, а я сейчас же отсюда ухожу! Ноги моей больше не будет в этом доме! Какой кошмар! Развесить по всему городу объявлений за полгода — и не суметь организовать хоть мало-мальски грамотное собрание!..
— Вы не понимаете, Андрей Петрович!.. — огорченно сказала Ира, — Они же все хотели сделать, как в Москве...
Но я только махнул рукой и пошел к гардеробу. Здесь, надо сказать, собралась уже порядочная очередь. Люди стояли, переговариваясь и обсуждая неудачу первого отделения собрания. Где-то впереди я заметил Виталия, рядом с ним стоял Аркадий, мой товарищ по работе. Ира подошла и стала рядом, чтобы меня проводить. Она все еще о чем-то размышляла, была чем-то озабочена.
— Не переживайте, Андрей Петрович, — вновь сказала она, чтобы меня успокоить, — Возвращайтесь домой и не жалейте о потерянном времени. Ничего, что сегодня не получилось — когда-нибудь это обязательно произойдет. А мы с Вами потом обязательно все происшедшее сегодня обсудим.
Все это время она внимательно смотрела в окно между дверью и гардеробом, в которое была целиком видна вся площадка перед входом в дом. Вдруг лицо ее изменилось, она даже вскрикнула. Я тоже поднял голову и увидел, что на площадке перед домом, на белом снегу показались какие-то люди. Буквально через секунду внутренняя дверь открылась, и они начали входить в помещение. При первом же их появлении все взгляды обратились на них. Я тоже всмотрелся — и с первого взгляду понял, что это были братья. Действительно, некоторые из этих лиц я видел в штаб-квартире Братства, на занятиях некоторых групп... Их было довольно много — я думаю, человек сорок. Вели они себя достаточно свободно и непринужденно. Войдя, они тоже встали в очередь в гардероб. Впрочем, нужно сказать, что с их появлением очередь эта заметно поредела. Увидев их, многие из стоявших поняли, в чем дело, и скорее направились в зал, ожидая "продолжения спектакля". Некоторые уже взявшие пальто и собирающиеся уйти, снова направились сдавать свои пальто, собираясь остаться. Со всех сторон были слышны удивленные, а отчасти испуганные голоса: "Это братья, братья!.."
— Это братья, — потрясенно сказала Ира, — Они все-таки пришли!..
Мы с ней стояли и вглядывались в их лица. Вроде бы, это были все те же лица, которые я прежде уже не раз видел. Сколько раз за эти последние два или три месяца я встречал их в офисе Братства, полные внимания, заботы и любви друг к другу! Но в этот раз вроде бы было что-то новое. Лица эти были гораздо более замкнуты и сосредоточены. Они будто пришли сюда с какой-то новой, иной целью!
— Ох, Андрей Петрович, мне что-то не по себе!.. — воскликнула вдруг Ира, — Братья сегодня какие-то новые, другие!..
Голос ее выражал недоумение, тревогу. Она еще некоторое время вглядывалась в них — и вдруг будто что-то поняла.
— Ох, Андрей Петрович, я не знаю, что будет!.. Зачем они пришли?.. Лучше бы они не приходили!..
Между тем прозвенел уже звонок, и пора было идти в зал. И я, и Ира, конечно, решили остаться. Что бы там впереди не ожидалось, а нужно было досмотреть все до конца. Наконец, мы вернулись в зал и заняли там свои места. Второе отделение собрания началось.
VII.
Я уже сказал, что в зале присутствовало два рода зрителей — те, которые симпатизировали "ревнителям", и те, которые с нетерпением ожидали их провала. Вот именно вторые-то теперь, с приходом братьев, с особой охотой и потянулись обратно в зал. Скоро все было готово к началу нового, второго отделения собрания. Появившиеся свободные места были заняты братьями. Они, впрочем, не "рассредоточились" по залу, а старались держаться вместе, компактной кучкой в правой стороне зала. Сбоку от сцены уже толпилась группа артистов, которые готовились представить "в лицах" новый роман нашего епископа. Наконец, в зале водворилась тишина. Председатель ударил в колокольчик и снова начал говорить.
— Мы тут на второе отделение планировали еще несколько выступлений, — с фальшивой улыбкой начал он, — Но, к сожалению, все наши выступающие заболели, и мы в спешном порядке подготовили небольшую "культурную программу". Но тут произошло еще одно неожиданное событие. (Он еще раз фальшиво улыбнулся в зал.) Как многие из вас, наверное, уже знают, нас посетила делегация из чрезвычайно известного в городе "братства церковного обновления", развившего в последнее время в самых разных сферах чрезвычайно бурную деятельность. Вот они сидят (указал он на скромно сидящую группу братьев). Поприветствуем их!
Публика в зале разразилась аплодисментами и ревом. Видно было, что здесь присутствуют некоторые люди, которые достаточно сильно симпатизируют братьям. Председателя такая реакция зала несколько покоробила.
— Ну что же, предоставим слово дорогим гостям, — изо всех сил улыбаясь, продолжал он, — Вы как — будете выступать со сцены, или из зала? Нам бы хотелось узнать, как вы участвуете в общегородской программе возрождения культуры и духовности?
Братья пока хранили молчание.
— Ну хорошо, — еще более фальшиво улыбаясь, продолжал председатель, — Тогда придется мне самому обрисовать ситуацию. Безусловно, некоторая деятельность есть, определенные результаты налицо. Никто не будет отрицать ваши успехи в проповеди Евангелия, и в социальном служении. Но почему вы все делаете независимо от всех других городских организаций? Почему такая тяга к обособленности, отдельности? Это у вас получается не православная церковная организация, а какая-то секта!
Он, наконец-то, сорвал с себя маску фальшивой учтивости, и злобно взглянул на братьев. В зале загудели и затопали. Стали раздаваться различные выкрики с мест — как доброжелательные, так и враждебные.
— А почему вы сами ничего не делаете ни для распространения Евангелия, ни для развития социального служения? — выкрикнул кто-то из зала.
— Зато мы сделали все возможное для канонизации царской семьи! — выкрикнул кто-то другой, вскочив с места.
На председателя теперь никто уже не обращал внимания.
— И что же, много ли от этого было пользы?! Много ли людей из-за этого пришли к вере?! — вмешался еще кто-то
— Зато мы готовимся к повсеместному введению везде изучения церковнославянского языка!
Знакомая тема по-прежнему вызвала общее оживление.
— Это что же, мы все будем теперь по-церковнославянски говорить?
— А на каком языке мамаши будут детям колыбельную петь? — раздались выкрики.
Обсуждение темы окончательно перешло в зал.
— У братьев можно хоть вечерком посидеть, чаю попить! — вновь выкрикнул кто-то, — А от вас в этом отношении — совершенно никакой пользы! (выступавший, очевидно, имел в виду всех "ревнителей" в целом)
— Благодаря братьям наши дети избавились от тлетворного влияния улицы! — подхватил еще кто-то — Теперь они ходят на эти вечерние беседы! А от вас в этом отношении никакого толку!
— Зато они не почитают последнего царя!
— Зато они делают то, что ему было бы угодно — а вы только рисуете его портреты и его восхваляете!
Страсти в зале накалялись. Теперь уже никому вообще дела не было ни до президиума, ни до его председателя.
— Интересно, чем дело кончится? — спросил меня сосед справа, — Я очень боюсь, как бы не начали резать друг друга.
Я только пожал плечами.
— Обратите внимание на "братьев", — продолжал он, — Вам не кажется, что они сохраняют полную невозмутимость, ведут себя так, как будто их это совершенно не касается?
Я вынужден был согласиться, что он во многом прав.
— Интересно, что они задумали? Зачем они вообще, собственно, сегодня пришли?
Я снова вынужден был только пожать плечами.
Между тем, как я уже сказал, далеко не все в зале были настроены благожелательно и к братьям. Были слышны выкрики:
— Это секта!
— Они пришли, чтобы устроить скандал!
— Резать их надо!
Честное слово, от подобных предложений мне стало не по себе. Я с некоторой тревогой смотрел на сидящих в зале братьев. Однако, они сохраняли полную невозмутимость. Судя по их лицам, все шло так, как и надо, как они и предполагали. Между тем, обстановка в зале все накалялась. Выкрики в зале становились все решительнее, люди были готовы уже чуть ли не к тому, чтобы кидаться друг на друга. Артисты, ютящиеся в углу сцены и готовящиеся к началу представления, выглядели совсем одинокими и забытыми.
— А почему, несмотря на то, что конференция посвящена духовным вопросам, здесь за все это время ни разу не было произнесено имя Христа? — с пристрастием спрашивал кто-то.
— Православная церковь Америки нам поможет! — выкрикивал кто-то в другом конце зала.
Слышались снова недоброжелательные реплики в адрес братьев:
— Это протестанты, католики!
— Никакой от них пользы, только развращают народ!
В это время вдруг братья встали и... запели. Я уже знал, что это была за мелодия — это был один из их собственных гимнов, которые они сочинили своими свежими, молодыми силами. Эти гимны чем-то напоминали обычное богослужение — и в то же время в них было что-то неуловимо свежее и новое. Когда раздалось это необычное пение, обстановка в зале мгновенно изменилась. Дискуссия мгновенно прекратилась. Люди некоторое время стояли и прислушивались к этим новым звукам, буквально открыв рот. Потом присутствующие в зале удивительным образом разделились. Некоторые стали тесниться поближе к братьям — а другие, наоборот, тесниться к выходу. В проходах и у двери произошло некоторое столпотворение. Наконец, в зале осталась только половина собравшихся. Те, которые сейчас теснились в фойе, стояли в очереди к гардеробу, брали свои пальто и покидали здание, не выдержали духовного содержания этого пения и продемонстрировали свою духовную чуждость братьям. С теми же, кто остался в зале, братья, окончив свое пение, стали серьезно и методично проводить свою катехизацию. На сидевших в президиуме и на председателя никто уже совершенно не обращал внимания. Увидев, к чему идет дело, они, не в силах ничему воспрепятствовать и ничего предпринять, в панике покинули зал. Вслед за ними покинула сцену и труппа артистов, готовившихся показать инсценировку романа "Тайна сто девяносто восьмого дня". В довершение всего висевший вверху сцены портрет императора, которого "ревнители" чтили, но не делали того, что бы ему действительно понравилось, упал сверху прямо в свернутом виде на стол президиума. Очевидно, что это было полным крахом. Всем было ясно, что конференция окончательно сорвана. Наконец, из ее организаторов в зале не осталось ни души. Только на столе президиума лежал свернутый в трубочку портрет императора — в зале же братья уже вовсю разворачивали свою просветительскую деятельность.
Я оглядел зал и встретился глазами с Ирой. Она стояла на балконе и с удивлением рассматривала разворачивающуюся перед ней картину. Увидев меня, она поманила меня рукой.
— Честное слово, Андрей Петрович, я этого не ожидала, — сказала она.
Вид у нее был расстроенный, в глазах виднелось некоторое недоумение.
— Я ожидала, что они помирятся, найдут общий язык, — продолжала она, — А вместо этого — вон что!.. Ревнители теперь будут смертельно обижены. Теперь между ними разгорится война. И все это из-за меня, только из-за меня!..
— Ты ничего не преувеличиваешь, Ира?.. — осторожно спросил я.
— Нет! — воскликнула она, — "Ревнители" ведь не знали, что так получится! И братья тоже не знали. Просто им нельзя было встречаться, нельзя было сюда приходить!
— Может быть, все еще как-то наладится, может быть, время все как-то рассудит, — сделал предположение я.
— Не знаю, — с сомнением сказала Ира, — По-моему, все это мне нужно будет исправлять. Ах, что я наделала, что я наделала! Ведь это я во всем виновата!
Она чуть не плакала. Вдруг она внимательно взглянула на меня.
— И Вы меня простите, Андрей Петрович!.. — воскликнула она, — Ведь это из-за меня все началось! Ведь это я привела Вас в Братство!.. А они оказались вовсе не такими хорошими, как я ожидала! Да, я теперь это прекрасно понимаю!.. Они на самом деле ничуть не лучше "ревнителей" — только разве что немножко моложе и энергичнее!..
— Да что ты, Ира!..— испуганно воскликнул я, — Я вовсе тебя ни в чем не обвиняю!.. Это воля Божия, что я к вере пришел — а что касается Братства... то ведь какие-то ступени человеку на этом пути надо пройти, и, быть может, это тоже воля Божия, что именно оно оказалось на пути...
— Спасибо Вам, Андрей Петрович, — прочувствовано сказала она, — Вы так всегда меня стараетесь поддержать...
— Да, может быть, ничего страшного и не произошло? — подбодренный ее словами, продолжал я, — Ну, не удалась конференция, ну, артисты разбежались — что ж тут такого?.. Может быть, это вовсе и не повод для каких-то дальнейших неудобств и противостояний...
— Как Вы не понимаете, Андрей Петрович!.. "Ревнители" теперь смертельно оскорблены. Во-первых, их собственная конференция не удалась — и, во-вторых, "братья" в их же собственном помещении развернули свою катехизацию! Теперь их ничто не остановит. Они не дадут братьям никакой жизни, они будут мстить, мстить!..
Она вдруг закрыла голову руками.
— Господи, что же теперь будет!.. Вот к чему ведут все наши добрые намерения!.. Я надеялась, что они здесь помирятся — а они теперь враги, окончательные враги!..
Она вдруг остановилась и будто вгляделась во что-то, одной ей ведомое. Там, перед своим внутренним взором она будто различила что-то — все дальнейшее развитие событий, все будущее.
— Господи, какой кошмар!.. — воскликнула она, — Это война, война!..
Я ничем не мог ее успокоить.
Мы, уже не обращая внимания на братьев, вышли из зала, оделись в фойе, и, выйдя на улицу, направились через вечерний погружающийся в сумерки город в сторону наших домов.
__ __ __
На этом кончается описание событий, которые имели место в нашем городке прошлой осенью и зимой. Продолжение их, или, вернее, полное развитие произошло только через несколько месяцев, и пришлось уже на конец весны и начало лета. К описанию этих, главных событий я через некоторое время, отдохнув, и перейду — с тем, чтобы моя летопись, посвященная всей этой истории, оказалась, по возможности, полной.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА
Под Небесами. Том 1-ый. Главы 5-6
© Copyright: Алексей Козис, 2014
Свидетельство о публикации №214052600688
Свидетельство о публикации №214052600688
Рецензии