Часть 1. Глава 2

К вечеру все стянулись в гостиную. Мы с Наполеоном на пару переживали результаты пьянки, Есенин залипал в телевизор, Жуков раскладывал пасьянсы. Идиллически настроенные, мы не слышали нависающей над нами опасности. Скрипнули половицы, затем лестница, тень упала на нас. Подняв голову, мы удивились.
Перед нами стоял длинноволосый заспанный парень, с чуть заметной царапиной на щеке и смотрел на нас. Наполеон потянулся к кобуре, но благоразумно передумал и улыбнулся. Этого парня бояться было не за чем. К тому же, мы с ним раньше работали. Ну, как сказать, работали с ним Жуков и Есенин. Они жили во второй комнате справа по коридору.
Гамлет, - а это был именно он, - улыбнулся:
- Привет. Кстати, Наполеон, спасибо за чудесное спасение меня от неминуемой гибели...
-... Именуемой запоем, - перебил и не дал закончить мой напарник. Так, как я лежал под боком у него, мне пришлось извернуться так, чтобы видеть хоть немного лица моего жениха. Он явно не был доволен.
- Ну, для такого прекрасного ангела, как я, запой равен смерти.
- Ага. А ты, кстати, в курсе, что ангелы бесполы? – Вмешался в их разговор я.
Мой приемник недовольно скривился и упал на противоположный диван. Чересчур неуклюже, как мне показалось. Я приподнял бровь, из-под свисающих на мо лицо волос, рассматривая Наставника. Не сомневаюсь, что у него осталась отличная растяжка, которую я, к сожалению, потерял. Был бы он геем – цены бы ему не было. Но, его личная жизнь была скрыта от всех за семью замками. Актеры, они такие. Злые языки говорили, правда, что он подрабатывает в борделе, но, я сомневаюсь. Рыбак рыбака увидел бы издалека.
Я зевнул. По телевизору начался прогноз погоды. Если мы находились всё еще в нашем городе, или, хотя бы, территории мегалополиса, то у нас светило бы солнце. Все синхронно повернулись в сторону окна. Шел снег. А он шел только в нескольких частях страны. Логично было бы предположить, что нас вывезли куда-то далеко. «Объявлено штормовое предупреждение», говорите? Чудесно. Просто супер. Я отвернулся от противного прогноза погоды и зарылся носом в теплую рубашку Наполеона, не обращая ни на кого внимания. Я слишком устал. Я не знал, что происходит, я не знал...
Мои размышления прервало Гамлетовское:
- Где мы?
- Тебе ответить в рифму? – Милосердно спросил я.
- Не похоже, что мы на островах в тихом океане... – пробормотал парень.
Есенин фыркнул, переключая каналы. Жукову это мешало сосредоточиться, так что после очередного мерзкого «пи» на фоне разноцветных полос, он выдернул плазму из розетки. Юноша отчаянно вздохнул и забрался с ногами в кресло, в котором сидел.
Появление Гамлета оживило нашу компанию, а особенно Жукова и Есенина. Я же просто устроился поудобнее под боком у Наполеона, отчего стукнулся головой об кобуры и выпрямился, потирая ушиб. Мой дуал обнял меня и чмокнул в макушку.
Ненавижу все эти слюни.
Я дернулся, чтобы встать, но сильная рука вернула меня на место. Фыркнув, я всё же улегся рядом с ним на диване.
Есенин внимательно проследил за нами и обеспокоенно спросил:
- А где Макс?
- Да там, спит. Я проснулся, попросил, - «потребовал» - мысленно исправил Гамлета я, - кофе, а он, - он выдержал эффектную паузу, - а он спит. Он не проснулся и не стал делать мне кофе!
Я приоткрыл один глаз:
- Ты потыкай в него палочкой, может, он издох?
- Ничего подобного, он еще дышал, когда я выходил.
- Тогда он просто притворяется, ибо от твоих криков мертвец выйдет из могилы, некромант хренов.
Гамлет наигранно обиделся и отвернулся.
Вообще, с Наставником мы в хороших отношениях. Он поддевает меня, я – его, всем хорошо, все счастливы. Честно говоря, я не знаю, что бы я делал, не зная его. Человека, который подшутит над тобой, да еще и поизощренней, чем ты сам, еще поискать надо. Я же нашел его случайно.
Я посмотрел на свои руки. Из-за мороза у меня началась аллергия, во время которой кожа краснеет пятнами, изредка трескается до крови, а так просто жжет и чешется. При этом не спасают ни перчатки, ни кремы – пришла зима. Зима для меня всегда значила насморк и аллергию. Была бы возможность, я бы носа из дому не показал бы. Когда на улице холод до минус двадцати пяти по Цельсию, а тебе нужно идти на метро, потом толкаться в вагоне, после этого бежать на работу...
Я устал. Я не хочу работать. Хочу сидеть дома, пить теплый чай под боком у любимого, слушать новости из-за рубежа о войнах, революциях и катаклизмах и быть довольным своей жизнью. Я не знаю, зачем нас собрали в этом странном месте, но, честно говоря, я благодарен тому, кто это сделал. Эти люди были первыми, кого я осознанно увидел в этой жизни. Они стали моей семьей, родственниками, друзьями, а некоторые и вовсе любимыми. И сейчас я реально почувствовал уют вновь. Мне было хорошо.
- Тсс, тихо, он, кажется, спит...
Голоса послышались откуда-то издали. Среди них выделялся один, самый дорогой мне. Низкий, глубокий голос с легким растягиванием слов и витиеватостью; вкрадчиво проникающий в глубины сознания; тихо и ласково шепчущий во тьме, словно луч того самого зимнего солнца, такого холодного, но греющего. Я не знал, что он думает обо мне, но я был уверен в том, что этот человек любит меня. Удивительно странно, я бы даже сказал «особенно», но любит. И именно эта его любовь вытащила меня из никотиновой зависимости несколько месяцев назад. Просто он и его голос стали для меня наихудшим, наисильнейшим наркотиком, от которого было нереально отвыкнуть.
Открыл глаза я уже в спальне. Наполеона рядом не было, но он точно был где-то рядом. Знаете про красную ниточку? Ментальная связь, по выражению Политика. Она действительно существует. Когда знаешь человека, как себя, тебе не сложно угадать его мысли, действия и эмоции.
Я достал сигарету и закурил. Во мне целое море вредных привычек. Я курю, пью и привязываюсь к людям. Самое последнее, наверняка самое сильное. Я закатил рукава, обнажая тонкие белые руки, истыканные родинками, как зернами на землянике. Два никотиновых пластыря. Скажу честно: не помогает. Что может быть лучше, чем затянуться хорошей сигаретой?
Только то, что я увидел чуть позже. Наполеон в расстегнутой рубашке, с закатанными вверх рукавами смотрелся как раз в тон всей обстановке. Он был королем. Моим королем.
Я знаю мало людей, которые выдержали бы его нрав. Всегда бодрый и энергичный, он умело скрывает усталость под маской вечно-юного.
Из моих рук выбили сигарету. Я посмотрел в глаза дуалу и вздохнул.
- Дебил, - выдохнул он, - я тебе сколько раз объяснял, что вред сигарет в несколько раз превышает вред, причиняемый алкоголем.
Я зевнул. Зная на память всё, что он мог сказать в данной ситуации, я мысленно проклинал любимого всеми известными мне словами.
- Не смотри на меня так, - сказал Наполеон.
- Как?
- Будто убить меня хочешь.
- А смысл? Убью тебя – пойду к Жукову. Велика проблема, - криво усмехнулся я.
Есть ли смысл в моей жизни? Да. Есть ли цель – нет. И это не странно. Честно говоря, я прекрасно живу и без цели в жизни. Мне хорошо и так. У меня есть любимый человек, с которым мы собираемся жить вместе и надолго.
- Тогда мне придется стать бессмертным, - мурлыкнул обожаемый дуал. Я улыбнулся и повернулся к нему. Линзы его очков отсвечивали зеленым.
Он слишком много работает за компьютером. Работал. Потому что я не видел его компьютер ни разу с момента моего первого пробуждения в этой комнате. Этот факт был весьма странным. Однако, это же Наполеон. Он слишком непредсказуем. Это мне нравилось. Потому что уже надоели предсказуемые люди.
В дверь тихо постучали. Я сорвался с места, но первым у двери оказался Политик. Я кисло усмехнулся. Дверь открылась. На пороге стоял бледный, как поганка, Гамлет.
- У вас есть аптечка?
Я кивнул и удалился к ящичкам. Когда вернулся, Наставник нервно барабанил пальцами по дверному косяку. Я протянул коробочку, но, когда парень собрался уходить, Наполеон заявил, что идет с ним. Мне не оставалось ничего, кроме того, чтобы идти за ними.
Комната Горького и Гамлета оказалась на третьем этаже странного здания, ставшего нам почти что домом. Комната была такой же по планировке, как и наша, однако отличалась дизайном интерьера, а точнее двумя кроватями, цветом обоев и наличием истекающего кровью на одной из кроватей Максима. Наполеон рванул к нему, одновременно распаковывая бинт и антисептик. Он, как-никак, был врачом высшей категории. Так, по крайней мере, гласили золотые буквы на его дипломе.
Я, словно завороженный, следил за ним. Ни одного лишнего, все точно отточенные движения.
- Огнестрел, сквозной, - произнес он, - как ты мог не заметить этого, дебил? – Обратился к Гамлету Политик, - Он явно потерял много крови.
Парень сорвал с раненного рубашку; звякнул металлический жетон на его груди. Одной рукой Наполеон повернул его к себе, а второй продолжал обрабатывать рану.
- Он в сознании.
Я подошел к бывшему сотруднику и похлопал его по щекам:
- Эй, не отключайся. Макс, не отключайся. Слушай меня. Открой глаза. Смотри сюда.
Я твердил это очень долго. Наполеон закончил обработку раны и, достав специальные нити, начал её сшивать. Я смотрел на Максима. Он – на меня. Тяжелый вздох вырвался из его легких, прерывая нас.
- Живой.
Голос Наполеона прозвучал издали, но так громко, что я подпрыгнул.
- Надо сменить белье на кровати и, пожалуйста, проследи за ним.
Гамлет кивнул. Политик повернулся ко мне. В его взгляде читалась усталость.
- Пойдем, мне нужно отдохнуть.
Я подошел и взял Наполеона за руку. Мы медленно вернулись в нашу комнату. Он снял окровавленные одноразовые перчатки с рук, стащил рубашку и направился в душ. Я же остался в комнате.
Только что мой возлюбленный спас человеку жизнь. В чем вообще её ценность? Мы живем, рождаемся, теряем близких и друзей; мы учимся жизни, блуждая по помойкам чужих мнений. Мы выбираем себе такую жизнь сами.
Нас было шестнадцать.
Шестнадцать подростков, каждому по шестнадцать лет. Шестнадцать разных заданий. Четыре отряда по четыре человека в каждом: Альфа, Бета, Гамма и Дельта.
Мы были подопытными крысами. Специальным подразделением Интернациональной Армии. Мы были её авангардом, мы были теми, благодаря кому были подавлены многие революции.
Год серьезных испытаний и четыре года службы. Я дослужился до лейтенанта, а вот Наполеон и Жуков до майора и капитана соответственно. Я, честно говоря, и выехал-то в офицеры только благодаря этим двоим. Впрочем, я и не гнался за чинами, за деньгами и уважением. Мне этого добра не надо. Цивилам легче жить.
Привычным жестом я потянулся в карман за пачкой сигарет и благоговейно достал из неё последнюю тонкую палочку хорошего настроения. Надо будет как-то раздобыть себе сигарет. Спросить у Жукова, он тоже курит.
Щелкнула зажигалка, и язык пламени охватил начавший тлеть кончик сигареты. Я втянул обволакивающий горло дым и задержал в легких. Выдохнул через нос, теплым дымом разогревая все внутренности. И еще раз.
Я успокаивался медленно, с каждой тягой смягчаясь и расслабляясь. Что бы ни говорили о вреде курения, но релаксирует оно не хуже, чем сон.
Комната была заполнена дымом. Можно было окунуть в него руку, провести по воздуху рукой, отодвигая завесу из сигаретного призрака. Пускай меня убьет моя пагубная привычка, но я не откажусь от последней сигареты даже под угрозой расстрела.
Щелкнул предохранитель автомата. Я напрягся и принял наиболее удобное положение для защиты.
- Надымил тут как паровоз, - хмыкнул кто-то из тумана до боли знакомым голосом. Я выдохнул с облегчением – это был всего-то Жуков.
- Откуда у тебя оружие? – Осведомился я.
- Да так, сейф вскрыл, а там калаш. Грех не воспользоваться, - по его голосу было слышно, что он ухмылялся.
- Ты бы поосторожней с игрушкой себя вел, она травмоопасная, - второй голос из-за плотной завесы дыма.
Я хмыкнул и постарался вырулить на голоса. И поступил верно – майор и капитан стояли, направив друг на друга стволы. Вот это ситуация вышла из-под контроля. Наполеон – специалист в оружии, простреливающий пятикопеечную монету на расстоянии пятнадцати шагов ровно в центр, и не менее способный Жуков. Наблюдал бы за этими двумя вечно. Вот только эта вечность могла закончиться очень скоро.
Наполеон, продолжая удерживать на прицеле Жукова, отвел один из пистолетов и направил, по моим расчетам, прямо в середину моего лба. Я крякнул от неожиданности. Он снял пистолет с предохранителя и выразительно грянул на Жукова.
Тот опустил автомат и нехорошо ухмыльнулся. Слишком нехорошо. Сдав спиной назад, он покинул комнату. Мой жених перевел взгляд на меня и медленно нажал на курок.
В глазах помутнело.
Грянул выстрел.
Я упал.
Вместо потолка надо мной было небо.
Огненный закат.
И тишина.

***


- Эй?
- Шоковое состояние.
- Ты действительно стрелял в него? Прямо как Отелло и Дездемона: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»
- Пустой магазин.
Я нехотя открыл глаза. Надо мной маячило лицо длинноволосого, чуть в стороне стоял... Кто он мне теперь? Почему он так сделал? Зачем?
- Очнулся. Ну, Бальзаче, что расскажешь?
Кто-то приподнял меня и вручил чашку с горячим чаем. Еле шевеля губами, я тихо произнес:
- Зачем?
Мне не ответили. Наполеон стоял мрачнее тучи. Что же всё таки произошло и почему он так печален?
Я тихо подозвал его к себе. Он подошел и сел рядом со мной. Затем обнял. Я не понимал, зачем он это делал. Но и не сопротивлялся. Тогда он зарылся носом в мои волосы в районе затылка и тихо шепнул, скорее, себе, чем мне:
- Ничего, главное, что вместе. Теперь ничто не разлучит нас. Никогда.
Я закрыл глаза и усмехнулся:
- Сколько раз ты мне это говорил. Да и не только ты.
- Слушай, а это правда, что ты элитный... – начал было Гамлет, но заткнулся под взглядом Наполеона. Я прекрасно понимал, о чем он. Да, тогда всплыли все трупы, и скелеты повываливались из шкафов.
- Это правда, - сухо прошептал я, - но с этим покончено. Теперь у меня есть чудесный кошелек на ножках.
Я хохотнул. Наполеон наигранно обиделся. Гамлет восхищенно хлопнул в ладоши, видимо, придумав, как с этого момента будет называть Горького.
Восстановилась теплая дружественная атмосфера. Наполеон достал из кармана пачку сигарет и бросил мне. Я поймал их на лету и приятно удивился, узнав свои любимые. Они стоили весьма дешево, но были совершенно без табачного запаха.
Я эффектно сорвал пленочку, отвернул фольгу и достал сигарету. Поджег. Закурил. Абсолютно на автомате. Выпустил струю дыма. Повторил. Закашлялся. Докурил. Потушил окурок.
Наполеон внимательно следил за мной. Я улыбнулся. Затем повернулся к зеркалу и потрогал пластырь на лбу. Хмыкнул, подмигнул отражению и повернулся к Политику. Он натянул улыбку на лицо. Не умеет он играть. И пусть. Нам и так хорошо.
Я потянулся и услышал, как хрустят мои позвонки. Оставшись довольным, я повернул голову к Гамлету:
- Как Макс?
- Ничего так, вполне живой. Он выясняет сейчас что-то с Жуковым.
Наполеон поморщился.
- Это хорошо, что он идет на поправку, - улыбчивым тоном сказал я.
Щелкнул зажигалкой и вздохнул. Мне показалось немного странным, что газ в ней до сих пор не закончился. Однако я никогда ни в чем не был уверен. Может, я её заправил. Кто знает.
С лицевой стороны огнеопасной цацки на меня уставился череп, сверкающий пустыми глазницами. Честно говоря, я никогда не любил черепа. Кинул вещицу в карман джинс и растянулся на мягком кожаном диване. Снова хрустнули кости. Я закрыл глаза и погрузился в сон.
... Высокий блондин стоял на возвышении и что-то вещал. Блестели звезды на его погонах, медали и ордена, что было странным, крепились прямо на мундир. Арийский профиль с идеально прямым носом. Голос, который был создан для того, чтобы вещать, призывать. Вести за собой. Небесно-голубые глаза, такого редкого цвета, что хотелось проверить, не линзы ли это. Он взывал к товарищам, почему-то умолял очнуться. Открыть глаза. Странно...
Я подскочил. Сон длился всего-то пятнадцать минут, и начал медленно стираться из моей головы. Когда рядом со мной приземлился Политик, я уже ничего не помнил.
Он спросил меня о том, что меня напугало. Я не смог ответить. И ладно. Возлюбленный провел рукой по моей спине, и я инстинктивно выгнулся ему навстречу. Он умело подхватил меня за талию и, чисто по-дружески, обнял. Я склонил голову ему на плечо и улыбнулся собственным мыслям, которые уносили меня далеко за грань чего-то большего, чем засыпанный снегом дом, в котором оживала вся моя семья. Нам было хорошо всем вместе. Семейный уют, наверное, стал главным для меня. Хотя по мне и не скажешь.
Да, я был парнем «по вызову». Это он довел меня до такого состояния. Я был готов заразиться СПИДом, сифилисом или еще какой-то хворью, лишь бы не чувствовать пустоту вместо любимого. Меня ломало без него. Честно говоря, за полтора года нашего сожительства, мы ссорились не часто, но каждый раз не меньше, чем на три дня. Я возобновился на работе, он старался меня не замечать. Перебрасывались парой фраз, он подкалывал меня по поводу моего заработка, и мы ложились спать. Кровать у нас была одна на двоих, так как дивана у нас в помине не было. Вот и спали спинами друг к другу. Молчали. Он храпел, я говорил во сне. Причем оба знали, что второй не спит. Утром оба убегали на работу с синяками под глазами. Мирились только тогда, когда осознавали, что не спать больше нельзя. Тогда оба блаженно засыпали, обнявшись. Для меня объятия несут больше смысла, чем физическая связь. Люди, которые меня обнимают, сначала спрашивают у меня разрешение. Ненавижу, когда меня внезапно обнимают. Сначала у меня с обнимающим должен состояться зрительный контакт, тогда я решусь, дам свое согласие и буду терпеть касания ко мне. Я не люблю, когда ко мне прикасаются. До жути не люблю. Люди. У каждого свой запах. Он не всегда приятный. Ненавижу дурнопахнущих людей. При этом от них может нести французскими духами. Для меня человек всё равно будет вонять, словно мусорник. Свой запах я перебиваю сигаретами и алкоголем. Я зависим от никотина ровно настолько же, насколько зависим от Наполеона.
Окна дрогнули от сильного порыва ветра за окном. Потянуло сквозняком. Я всё же заглянул в глаза любимому. Такие же небесно-голубые, как и раньше. Любимый. Как же странно это звучит. Интересно, как он называет меня в своих мыслях?
- Ты затих. Что-то случилось? – Наконец спросил он.
- Слушаю процесс твоей жизнедеятельности, - мурлыкнул я в ответ.
- Опять пытаешься дышать со мной в унисон?
- Да. Знаешь, намного легче дышать вместе с человеком, который рядом, чем живущим за тридевять земель.
- А я тебе что говорил? Видишь, я опять оказался прав.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Я улыбнулся и попытался поймать его губы своими. Мне это не удалось. Ну и пусть. Главное, что мы рядом и мы живы.
Я думал, что меня пугает смерть. Это не совсем так. Я боюсь, что я однажды проснусь, уйду на работу, вернусь, пройдет месяц, два, год, прежде чем я узнаю, что давно умер. Многие думают, что ад там, где пылает огонь, и грешники жарятся в котлах. Это не так. Ад – это когда ты даже не догадываешься, что мертв. Я раньше интересовался таким и узнал, что мертвый человек на солнце не отбрасывает тени. Только на солнце. Тень от всего остального у мертвеца есть. Зимой по улицам ходят много неупокоившихся мертвых. Они совсем не отличаются от живых, только мыслят чуть иначе. Девяносто девять процентов из них думают, что живы.
Конечно же, это всё сказки. Я склоняюсь к тому, что раз у человека нет души, то и продолжать существовать нечему. Он просто отключается навсегда. Перестает существовать.
Я прижался покрепче к политику. Он обнял меня своими теплыми руками, и я закрыл глаза.
Мне было тепло и уютно рядом с ним. Говорите, встречают по одежке? Что же, если вы встретите интеллигентного мужчину в очках, то явно не скажете, что он отставной военный. Скорее, бизнесмен. У него есть жена, дети, машина. Но точно не парень, у которого затянулся переходной период.
Я частенько задумывался над тем, зачем я ему вообще нужен. Я был младше его всего-то на год, но при этом не блистал ни умом, ни силой, ни выдержкой. Я не был хладнокровным убийцей, как он, не умел анализировать и просчитывать ходы наперед. Во время службы я был чем-то наподобие символа. Я, почему-то, был правой рукой командующего и я решал что нам делать в той или иной ситуации. Почему? Не знаю. Толку от меня было меньше, чем от стола или стула. Интересен я был только Наполеону.
Он всегда пытался создать вокруг меня атмосферу тепла и уюта, нежности. Он старался, чтобы мне всегда было удобно. Мне это ничуть не мешало. Покажите мне человека, который отказался бы от звания фаворита при императоре. То-то же.
Нам обоим было хорошо.
Он жертвовал своей репутацией ради меня. А я жертвовал собой ради него. Ему досталось больше, чем мне. Но, я не жалуюсь. Лишь бы он был рядом...
Не знаю, видит ли он меня так, как себя вижу я. То бишь, меня внутреннего. Думаю, что он видит апатичное существо, свернувшееся калачиком под его боком. Ищущее себе приют и защиту. Это уже давно не так. Однако, я навсегда останусь для него шестнадцатилетним мальчишкой в растянутом свитере и пустыми глазами. Мой взгляд никогда ничего не выражает. Я смотрю сквозь человека. Никогда ни на кого я не смотрю в упор, а, тем более, в глаза. Боюсь увидеть в них то, что вижу в глазах Наполеона. Только на него я смотрю, не отводя глаз. Это, в своем роде, благодарность. За что? За все те разы, когда моя жизнь висела на волоске, а он меня спасал. Он появлялся всегда. На любой станции. Всегда рядом. Только он знал, сколько ложек сахара кидать в мой чай или кофе, только у него кофе получался самым вкусным на свете.
Как же я его люблю!
Я посильнее обхватил его руками. Наплевать на окружающих, наплевать на всех тех, кто не понимает ценности любви.
Он, словно услышав мои мысли, улыбнулся и чмокнул меня в затылок. Ей богу, я готов быть для него тем подростком, которого он впервые встретил в той комнате.
- Ну, что, по чашечке кофе? – Тихо спросил он.
Я лукаво прикрыл глаз и протянул:
- Только того. Особенного.
Меня закружили по комнате. А затем поставили на пол – ненадолго, всего на минут тридцать. Он сварит кофе для меня, его мелкого гадкого утенка.