Промысел 1 3 2

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/05/27/101


Бубны и мелкие барабанчики устали стучать, когда первый охотник приречья вошёл в круг главного хранителя. Плотно стоявшие люди расступились, и Кин увидел застланную полотном постель. На пропитанном противоожоговым снадобьем холсте конвульсивно двигался начисто лишённый кожи человек. Слезящаяся поверхность тела внушала ужас. Лица не было, только зубы, да горячечные белки глаз с невероятно расширенными зрачками обозначали место полога души. Главный колдун был в сознании, а потому, молчал. Блуждающий в пространстве взгляд сразу вычленил Кина, хозяин круга поднял для защиты руку без ногтей.
«Как ты посмел прийти?»
Голос показался шорохом каменной осыпи.
«Мне велено просить у тебя прощения, хранитель».
«Кем велено?»
«Создателем мира».
Колдун упёрся ладонями в подстилку, поднял голову, взгляд стал живым, внимательным.
«Всё-таки, ты, Нокк, Призванный духами, откликался?»
«Нет, Владеющий тайным, я смеялся над твоими выдумками. Насмешки ведут к несчастью».
Первый охотник не мог бы отчётливо вспомнить, как сформулировал сказанное. Слова, видимо, были даны, ведь за мгновение до того не осознавал, чем виноват. Теперь, точно отмотанная нить, перед мысленным взором скользило прошлое. Кин-Нокк видел, понимал, чувствовал связь поступков и последствий. Открылось, что ни хранение в своём круге яйца, ни использованье при лечении Эйста, а именно насмешки над колдуном, о которых ни кто не знал, были виной.
«Зачем ты говоришь, охотник?»
«Мы, хранитель, оба уходим из стойбища, людям здесь жить».
Колдун был озадачен до того, что перестал чувствовать боль. Казалось, силы возвращаются. Стоящий у грани человек видел, Кин не рисуется, не добивается скрытых целей. Здесь жить, на самом деле, осталось мало, и хотелось отгадать последнюю загадку.
Кто ты?»
«Первый охотник приречья.»
«Кем станешь на новом месте?»
«Охотником».
«Почему уходишь?»
«Чтобы исполнить закон».
Перед лицом смерти лож казалась неслыханной глупостью. Колдуну стало очевидно, Кин не лжёт, но для чего пришёл первый охотник, понятно не было.
«Закон плох и ты его нарушил».
«Закон, хранитель, должен выполняться. Если чернобрюхие перестанут докучать людям, а эти перестанут, я видел, как такое бывает, закон будет хорош».
«Зачем же нарушил?»
«Было больно вот здесь. Тело велело отнять жену. Знаешь, когда забирает смерть, законно право смерти. Женщина сама возвращается к отцу или уходит к тому, кого любила прежде, законно право женщины. Тут двойная боль. Мойи не хотела уходить в реку».
«Люди, охотник, тоже не хотят умирать в камнях, или попадаться хищникам».
«Да, хранитель. Человека берёт болезнь, мы лечим, берёт смерть, отдаём но тело хороним, а не оставляем зверям на съедение».
Зрачки колдуна подёрнулись мутноватой поволокой. Казалось, непрошенные слезинки хотят и не смеют выкатиться.
«Чернобрюхих можно вовсе выжить с реки, охотник».
«Создатель мира поселил этих там, и незачем мешать жизни, если нам не мешают. Мы же не бьём хищников, пока не нападут».
«Итак, ты, охотник, уходишь, потому что нарушил закон? Вождь велел тебе уйти, а я советовал ему. Ты затаил обиду?»
«Обиды нет, хранитель. Я знаю закон, услышал слово».
«Теперь ты можешь остаться. Всё племя будет просить. Ты сюда пришёл, чтобы люди позволили остаться».
Кин вспомнил, зачем и как пришёл.
«Мне нет дела до того, что скажут люди, я ухожу».
Колдун, кажется, согласился, и задал контрольный вопрос.
«Зачем ты, потомок Нокка, пришёл?»
«Просить прощения. Там, на лыжне, я видел, ты, хранитель, болен душой. Я видел и смеялся, считал тебя глупцом, а себя умником. Моя гордыня раскормила твою болезнь».
«Какую болезнь, охотник?»
«Ты был превосходным колдуном, берёг племя, пока ни заболел душой. Случилось той ночью. Я не целитель, не знаю, может быть, ты принял болезнь мальчика, этот выжил, а ты заразился? Знаю только, тебе было больно, мне же смешно».
Главный колдун племени Излучины сел на необожжённые пятки. Глаза высохли, жидкость из пузырящейся кожи перестала выделяться, шершавый до хруста язык связывал рвущиеся наружу слова.
«Да, Мне было больней, чем теперь. Я с детства жил один. Родители погибли под оползнем, колдун Митто вырастил меня и отдал за меня жизнь, заслонив собой от напавшего хищника. После меня ни кто не любил. Во мне нуждались, завидовали, уважали, благодарили, но любил меня только Эйст. Этот сын мне не по плоти, а по любви.

\
Да, мне было больно, охотник, что мой ребёнок получил помощь из твоих рук, хотя мог бы не получить вовсе. Я понимаю, имеется болезнь, и началась не в ту ночь, а когда женщина Вейта выбрала Повелителя Воды. Тогда уже я был призван духами, не мог взять жены и полюбил. Атт должна была стать моей дочерью. Я бросил в ребёнка горящие уголья. У девочки нет приносящих несчастье знаков. На лице следы моей болезни».
Кин заплакал. Такой режущей жалости прежде охотник не испытывал. Про ожоги Атт давно забыли. Куда бы ни попал, людей какого бы племени ни встретил на лыжне, везде спрашивали, кем доводится Нокку Атт, Приносящая Радость. Можно было догадаться, именно дочь Властелина Великой Реки станет первой девушкой на весенних брачных играх. Но бездонное одиночество живущего внутри скопления людей колдуна потрясало, точно взгляд в Змеиную расщелину. Трещина шириной меньше пяти шагов и глубиной такая, что стоящий на краю не видел дна, возникала внезапно. Никому из ходивших в горы не случалось загодя заметить пропасти. Лишь оказавшись у грани, самый храбрый человек понимал, что под ногами и долго не мог прийти в себя от страха.
«Теперь очевидно, - продолжал колдун, - болезнь началась гораздо раньше. Я не любил ни родителей, ни Митто, которых взяла смерть, я просто хотел иметь людей, не мог простить смерти. Данн я тоже хотел иметь. Женщина живёт со мной в одном стойбище, а если бы переселилась на Рождающуюся Звезду, никто не запретил бы любить. Я считал, у меня отняли любовь. На самом деле, любви нельзя отнять. Ты, охотник, счастливее меня, потому что любишь, иначе не пришёл бы сюда. Именно любовь не позволяет человеку отгораживаться высокомерным презрением, строить готовое в любую минуту сомкнуть каменную пасть ущелье. Пусть люди знают, целебная палка у тебя была, и ты сжёг её ради моего мальчика».
«Какая палка, хранитель?»
«Та, под спиной Эйста».
«Я не знал, что полено целебное».
«Конечно, не знал, иначе не сжёг и вылечил бы меня, я знаю».
Кин повторил слова яйца:
«Лишь совместимые с жизнью болезни можно вылечить, хранитель».
«Ты не виноват, охотник. Моя болезнь, над которой ты смеялся, с жизнью не совместима. Я видел и завидовал умению встречать открытым сердцем тех, кто гонит. Я не смог подняться над Змеиной расщелиной. Знаешь такое место? Пропасть проглотила меня. Ты смог, охотник, и победил».
«Всё равно, смеяться не следовало. Ты, хранитель, сам преодолел бы недуг?»
«Пусть так делают остающиеся жить. Я служил этим, для этих сказал».
Обгоревший предводитель смуты встал, люди прижались к стенам, образовали круг. На становом камне лежал большой бубен, орудие и символ духовного вождя.
«Я уйду, - сказал главный колдун племени Излучины первому охотнику приречья, - возьми кожаный круг на новое место. Здесь найдётся и бубен, и колдун. Когда души предков призовут к служению мальчика нового племени, передай мой завет:
 Любви нельзя отнять».
Кин поклонился в пояс и вспомнил, что не знает имени хранителя. В стойбище его давно забыли, ведь главный один.
«Как твоё имя, отец?» Спросил охотник и услышал:
«Тонд.»
«Возьми бубен, пройди круг, - сказал Кин, - Старая болезнь излечена, возможно, Создатель Мира захочет вылечить ожоги!»
Тонд поднял бубен, начал обожжённой рукой отбивать ритм. Удары не попадали в лад сердца, только многолетняя привычка взяла своё. Хранители ветвей и родов вступили вовремя, круг двинулся, пошёл, замкнулся. Первым шагом второго витка Тонд выступил вперёд, упал на корточки. Оказавшийся рядом Эйст протянул руку, подхватил бубен, удержал звук. Главный колдун племени Излучины сидел в позе усопшего, обняв руками колени. Глаза остановились, поникла голова. Старейший рода Монк натянул веки. Эйст стучал, виток продолжался. Было ясно - получен завет. Мальчик хотел стать хранителем, и ждал, когда произойдёт призвание. Выбор всегда является чудом. Но такого несомненного и удивительного призвания ни кто из присутствующих не видел. Рассказывали, во сне приходили праотцы, с неба падали блёстки, вода звучала песней… А чтобы вот так!
Кин глядел на Эйста, понимал, новому племени дан духовный водитель. Сам Котти вряд ли станет оспаривать. Завет, с которым совершилось призвание, нравился Кину, Эйст тоже.
Хоронили вместе, главного колдуна и старшую мать. Третьей умерла болезнь. Переданный Эйсту завет знал теперь даже ребёнок. Пройдёт река, разбредутся люди по лесу и горам, понесут слова в другие стойбища. Каждый, заметивший у себя болезнь отсутствия любви, сможет её вылечить.
Прекрасен юный мир в лучах рассвета, насыщен силой полновесный день.
Закатом верховой простор обласкан, покой и сон живущим дарит ночь.
Но если вычеркнуть любовь из, мира, проявятся лишь хищники, да смерть,
А к ним бессмысленность рожденья жертвы отсутствием надежды прикорнёт.
Опасен край пространства без защиты, опасна область вяжущих теней.
Из-под любого камня страх крадётся, погибелью чреваты небеса,
Насилье торжествует и природа покорно в обречённости лежит. .
Всё съедено. Жив исполин властитель, которому здесь нечего пожрать.
Он гибнет, истлевает, и пустыня распластана, но в недрах глубоко
Вода струится, корень гонит влагу, чтобы цветок раскрылся на заре.
Живое живо вечною надеждой, сойдя за грань, в потомках процвести
Могучим сыном, мыслью или словом, открытием уменьем сильных рук.
«Любви нельзя отнять», сказали люди. Исчезнет обитаемый мирок,
Останутся блестящие созвездья, их та же воля движет в небесах.


Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/05/27/116