Промысел 1 4 1

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/05/27/132

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Обретение

Некогда, говорят люди, на дальнем, обрамлённом откосами мысу жил старик. Спал в глиняной норе, ел рыбу, грелся наплавом. Считалось, что человек этот – порождение реки, знак благополучия. Охотники окрестных племён не вмешивались в жизнь одиночки, видели, в силе сильный, справедливо полагали, сам придёт, если захочет. В ненастные ночи глядел издали нарочно разожжённый огонь, указывал направление заблудившимся путникам. И сверху, и с дальнего берега хорошо просматривался мыс. Изменение размера белой отмели позволяло оценить даже незначительный спад и подъём воды. Предсказывая погоду, взмывал или стелился дымок очага. Ни ветер, ни половодье, ни беспощадные оползни не причиняли вреда отшельнику. Лишь досаждала большая чёрная птица. Каждое утро являлась крылатая напасть к жилищу двуногого, садилась у входа так, что нельзя было обитателю норы выйти на промысел, кричала, требовала подачки. Заплатишь дань – свободен путь. Откажешь – не выпустит, и останешься голодным. Люди с противоположного берега наблюдали поединок, видели, обитатель мыса способен прокормить странного нахлебника. Но однажды пришла болезнь, или кончились силы. Перестал выходить добытчик. соседи подплыли с помощью, но так грозно затопотала птица, так крепок оказался перьевой панцирь, что стрела отскочила. Ушли охотники, только наблюдать не перестали. В течение долгих дней кричала странная птица, звала, дожидалась, не улетала, не предпринимала попыток влезть и проверить, жив ли кормилец. Видно, опасалась в норе поломать могучие крылья или ещё на что-то рассчитывала, только промахнулась. Пришёл миг, когда стало очевидно, не может летунья поднять тяжёлое тело. Тут и вышел человек. Раскрылатилась грозная птица, затрясла головой, а старик проскользнул под ослабшим клювом, наклонился, вынул туго набитую сеть. Видели наблюдающие, как трудно пожилому тащить улов, подогнали плот, помогли. Обитатель норы не выглядел ослабшим, только устал без дневного света, изголодался по вольному воздуху. Костерок разгорелся, заспорили языки пламени, кому облизать глиняный котёл, согреть воду. Охотники вымыли деда, убрали жильё, сменили ветхие полотна и спальник. Тут варево поспело. Сели люди в круг, роздали плошки. Птица глядела без сил, не умея дотянуться и поклевать отбросы на песке. Сжалился предводитель ватажки, хотел бросить голодной твари рыбью голову. Старик остановил.
«Не делай, - сказал мудрый человек неопытному. – Давно случилось, далеко отсюда было. Вот так же сидели мы у костра. Приковыляла к нам маленькая птичка, клянчить начала. И не додумались спросить, почему сама бессильна пищу отыскать? Дали кусок, дали другой. Так и пошло. Сначала просила, потом стала отнимать и расти в размерах. Плохо пришлось нашему стойбищу. Что бы ни добыли, всё приходилось скармливать птице, иначе грозила уносить детей. Ни стрела, ни камень из пращи не брал грабительницу. Сел совет и порешил мне, как зачинщику подачек, отвести напасть. Легли охотники в кругах, один я ходил на промысел и всё добытое скармливал птице. Стойбище притихло, глянуло вымершим. дымоходы остыли. Нахлебница поверила, стала следить за мной, чтобы не остаться без корма. а я уходил всё дальше и дальше от родного костра, останавливался, устраивал место кормёжки, пока ни очутился здесь. Река меня пожалела, улов поставляла исправно. Лес тоже не обижал, а люди, словно поняли, каким делом занят, вовсе перестали беспокоить. Привыкла птица к месту, разучилась на добывающих оглядываться, тогда и я улёгся в круге, но перед тем навялил мяса, собрал орехов и зерна, чтобы с голоду не сгинуть. Теперь видите попрошайка, перед самым носом имеет подкорм, а добраться навык не велит. Дожидается, пока добрый человек своей рукой подвинет».
«Давай, отец, - сказал предводитель ватажки, - переходи к нам в стойбище. Птица пусть тут остаётся. Посмотрим, чем дело кончится».
Так и поступили. Долго ли, коротко ли тянулось время, но с отгороженного глиняными откосами мыса так никто и не взлетел. Погибла чёрная птица или уменьшилась до размеров комара и, отнесённая ветром, перебралась на сушу, добытчиков морочить, про то не ведомо, только запомнили люди, что отдавая плоды своего труда, смотреть надобно, кого подкармливаешь. Так рассказывают, а как оно было, один ветер знает. Носится ветер по свету, кружит брошенные деревьями ветки, метёт опавший лист, волнует воду, раздирает облака. Кажется ветру – он властелин. Иной раз разгонится так, что лишь мелькают внизу горные отроги. А то – угнёт голову, ластится к каждой былинке, перебирает оторочку меловых холмов. Бывает, он вздумает одолеть дерзкого человека, бросается в огнище большого костра, рвёт войлоки кругов. Крепкие стоят, хилые качаются. Худо ленивому и бездарному под лихим ветром, уныло одиночество, зол поток обид. Рад ветер, только внезапно отнимается звонкая сила, падает летун и, бездыханный, лежит среди зеленеющих под лучами трав, опасаясь шевельнуть крылом. Тем и пользуются трясинные туманы, затопляют низкие места, глушат звук, листом сворачивают запах. Воздух становится клейким, держит сам себя. Наваливается на него тяжкий сон, будто гнётовый камень, давит грудь, норовит вовсе обездвижить. Не понятно, чья власть, откуда берётся, но не век ей существовать. Ветер – своевольная стихия, собственной прихоти слушается. А прихоть сегодня одна, завтра другая. Ни жены ей, ни друга, ни пристанища, ни круга! Совсем не так, как подвластный закону человек. Двуногому зазорно болтаться без пути. Кругом опасность, скользкая тропа, вьюга и угар дымный. Если бы знать, за какой сук ухватиться, чтобы с ветки не упасть, было бы прочно под ногами. А так лежишь и чувствуешь, как затекла придавленная собственным телом рука, стонешь, боишься пальцем пошевелить. Но почему-то цепляет и цепляет сон, удерживает в нежеланной реальности, напоминая о том, что он и есть отдых, и некуда деться от напоминаний. Очнись, охотник! Разорви злые тенёта, вывернись из липкой навязчивости! Стань сам собой.

\
Проснувшись от царапающих прикосновений маленького существа, Кин-Нокк обнаружил, всходит полдень, а за руку, точно детёныш зверька, цепляется Атт. Возле стоит охотник, которого выбрала сестра. Кин подивился, почему желающий взять женщину Эйи пришёл так поздно. В стане племени Излучины никого. Круг почти стёрся. Люди ушли, не простились. Сонная колода, которой был Кин, в почестях не нуждалась. Атт плакала.
«Откуда в маленькой головке столько воды?»
Спросил Кин и вспомнил последнюю ночь в излучине.
«Я боялась, охотник, никогда не проснёшься, пора уходить».
Девочка держалась за брата, точно уходить не собиралась. Кин сгрёб в охапку гибкое тельце, скатился в овраг.
«Умой лицо, глаза с щеками сровняются».
Сказал Охотник и стал настороже, памятуя вчерашнего ползуна.
«Вот место, я обещал показать».
 Сестра ничего не видела за слезами.
 «Я слышал, Данн просила спуститься и поклониться светлой воде».
Кин-Нокк говорил, придуманное бескостным языком. Молчать было невыносимо.
«Просила, да. Скажи, что мы сделали».
Атт поперхнулась, вспомнила, брат тоже уходит, и, возможно, никогда не увидит матери. Муж Приносящей Радость спускался вниз и недоумевал, надо ли спускаться.
«Как твоё имя, охотник?»
Спросил Кин. Потомку Нокка после давешнего поединка не было нужды представляться.
«Мейс.»
«Стой там, Мейс, гляди вверх по течению».
«Что глядеть?»
«Ни что, а кого. Был тут один вечером, Ползал с перепончатыми лапами».
«Ты всю ночь караулил!»
Ужаснулась Атт. Да, Кин караулил пытавшийся изменить собственный рассудок. В голову не смело уложится сделанное на склоне открытие. Первый охотник видел вчерашний простывший след босой ноги и сомневался, принадлежала ли та нога человеку. Если допустить, что есть племена, где люди откладывают яйца, а из яиц вылупляются взрослые, наделённые опытом, особи, даже если такое допустить, не всё связывается. Женщина вылупилась сразу после ухода Кина и пришла к костру Котти на рассвете того же дня. От Излучины до Глиняных Пещер восемь дней пути. Если слышала разговор Кина с Яйцом, почему женщину никто не видел? Уйти с отрезанного распутицей клочка суши было уже нельзя, уплыть ещё нельзя. И что за странное имя! Ид, означает пропасть. Какая мать могла назвать так дитя? Дальше размышлять не следовало, по крайней мере, здоровье первого охотника домыслов не допускало. Но любой, уважающий себя, колдун сказал бы, перед ним Идин, женщина-смерть, появляющаяся среди людей накануне эпидемий и голода. Поглощающая живое, взяла жизнь яйца и пришла на Серое Плато прицелиться, с кого начать пиршество.
Атт выпрямилась, Кин стал на место у воды.
«Зачем вы так делаете, если можно умыться наверху?»
Спросил Мейс.
«Чернобрюхих дразним».
«Я про пещерных жителей только слышал, охотник, вот бы поглядеть!»
«Не надо, лучше на жену смотри, я поглядел, век не забуду».
«Что ты видел?»
«Голову и лицо».
«какое оно?»
«Походит на мою смерть в зимнюю ночь. Знаешь, вывернуто наизнанку, только нос торчит».
«Интересно, женщины у них такие же?»
Внешность Чернобрюшиц первого охотника приречья тоже интересовала. Атт, же, глядела вниз по ручью, сколько было можно. Ясная, звонкая на свету, вода уходила в образованную сплетшимися ветвями заполонившего овраг кустарника узкую чёрную нору. Там таился ужас.
Сверху прозвучал удар в большой бубен, означавший завершение игр.
«Идём скорей, - заторопилась Атт, - а то Котти возьмёт себе твою женщину».
Кин подхватил девочку на ладонь, протянул Мейсу.
«Поднимайся».
 Сказал первый охотник племён приречья мужу сестры и зашагал следом. Атт почувствовала, руки взяли без усилия, взгляд не смутился, дыхание не участилось на подъёме. Кин стал, как будто, меньше, глядел странно, потерянно. Тропа, желтоватая на зелёном, была знаковой в жизни Атт. Здесь глухой ночью мать скатилась в руки Повелителя Воды, бежала от подневольного выбора, чтобы обрести счастье. Атт не своими ногами поднималась среди бела дня и тоже хотела быть счастливой. Отцы колдуна и Данн по молодости оказались замурованными в ледяной пещере, но выжили. Связанные смертью охотники решили породниться жизнью, соединить детей. Никогда не ходившие на Серое Плато, люди дальнего племени привели двадцать невест, взяли восьмерых. Прямой путь из-за южных отрогов лежал западнее, однако завернули в стойбище Излучины, дед нашёл, осиротевшего, к тому времени, сына смертного брата, уговорился и не выполнил уговор. Пятнадцать лет спустя соплеменники матери снова пришли к подножью главного хребта. Тому причиной была Атт. Молва о дочери Вейта с Излучины докатилась и до передвижных стойбищ. Несмотря на возраст, дед явился лично. Атт глядела, вздрагивая жутью, прикидывала, смогла бы ослушаться такого охотника, и понимала, не смогла бы. Мейс пришёл взять жену, едва согрелась тропа, видел, сестра не хочет уходить без позволения брата, дождался, пока Кин проснётся. Охотник заметил, Приносящей Радость понравилось, что муж уважает желания жены. Мейсу поступок Атт показался достойным. Женщина привыкла уважать хозяина круга. Наверху Кин-Нокк отдал мешок девочки, уложил свой. Еды соплеменники не оставили, да и некогда было есть. Игры кончились, пора покидать Серое Плато.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/05/27/494