Ратиновый эксклюзив, повесть, продолж. гл 12-13

-12-

*                *                *

Ирина вновь подняла взгляд на Димыча.
-Это же рассказ готовый, публиковал где?
-Часть рассказа, - корректно уточнил он. - Пробовал. Тут интересная история, - он посмотрел на часы, оставалось сто двадцать семь минут до отхода поезда. -Я его в ноябре 85-го начал, а закончил в марте 86-го, - Димыч рассмеялся. - У нас, как инвентаризация: цифры, даты, приход, расход... То, что читаешь сейчас, пробовали опубликовать в областной газете. Целая полоса. Утром включил радио, там обзор прессы: «... а на четвёртой полосе опубликован отрывок из повести  прозаика Иришина о нелёгком, драматическом эпизоде из жизни простых советских солдат, о нарушении устава одним из них, о последствиях...»

Ирина слушала профессионально, с редакторским вежливым пониманием, знакомым Димычу, особенно московским. Но сейчас он искал другого внимания, и Ирина, словно угадав желание, мягко спросила.
-И дальше что?
-Побежал в газетный киоск, не глядя накупил пачку. От киоска отошёл, открываю, а там объявления: собаку потеряли, металлолом принимают, умер кто-то... Ночью с полосы сняли за «низкий моральный облик советского солдата». А на радио сообщить забыли. Выпускающему редактору — выговор. Ты разве не сталкивалась с этим?
-Сталкивалась, рассмеялась Ирина. -Ну, хорошо, а в сборнике каком, в книге, наконец?
-В «Молодой гвардии» книга в плане уже стояла. Объяснили просто: «Опоздали с этой вещью». Поляков уже свои «Сто дней до приказа» публикует. А в стране лимит на критическую литературу о советской армии. Теперь — через год-два». А потом болезнь матери, опять возня цензурная, в общем... Сейчас уже поздно, время для рассказа ушло. Я сейчас и представить не могу, как эти воины теперь службу несут? С оружием, с патронами?  Тогда спокойно было. Груз сдашь, обратно в пассажирском поезде. Посадишь какую-нибудь старушку на карабины, а сами в ресторан обедать. И спокоен. Приходишь, она бедная спрашивает: «Ребятки, посикать-то можно сходить?» Вот так. Дочитывай уже, немного осталось. А финал не важен. Теперь не важен.

Ирине ничего не оставалось, как продолжить читать рукопись под негромкий вальс «Душевные раны». Музыка входила в неё постепенно, словно из другого времени, и баритон будто не играл, а пел...

-13-
(ЗАЕЗД — продолжение)

...Уже в Арыси, в парке формировки, они стояли друг против друга, как тогда, на балконе дома Длинного. Ещё вчера друзья и уже чужие.

Как и давно, обоим было больно. Но уступить не могли. Тогда Димыч сказал, прохрипел даже: «Я, конечно уйду, весь в друзьях и делах. Я, конечно, вернусь, не пройдёт и полгода». Это потом, когда пройдёт тридцать лет, он поймёт, что, наверное, и не Ирина была ему нужна, а чувства: вдруг холодеющая спина; внезапное  желание сорваться и мчаться к её дому, подъезду; бессловесная мука — стоять за шершавым стволом липы, до рези в глазах вглядываясь в оконные силуэты.   И хотелось промокнуть, заболеть, но... было жарко, душно и пахло липовым цветом. Школу посещали «на практике», факультативно, и виделись всё реже и реже... Лишь Длинный имел полное право на встречи с Ириной. Иногда Димыч тайком шёл за ними по парку, где из белой ротонды звучал вальс Агапкина. Ходил, наполненный музыкой, охранял их, готовый на любые подвиги.

-Теперь, может, жребий метнём? - спросил Димыч и усмехнулся. - Или дуэль?

У обоих в руках тяжело висело по карабину. Поверху эхом разносился голос женщины-диспетчера, хлопали крышки букс, стучали по колёсным парам молотки «чумазых». Где-то позади, в хвосте состава, легонько лязгнуло, и тотчас дробный перестук пошёл вперёд, в голову состава.
-На «горку» сейчас толкать будуть, тепловоз подцепили, - напомнил всем Гриша. - Шо вы сцепились як скаженные. Решайти уже.

Длинный смотрел перед собой немигающим взглядом. Вечерело, но ещё далеко вперёд хорошо просматривалось. Впереди и чуть вправо — небольшой деревянный вокзальчик, рядом с составом жёлтым ожидающим светом горел светофор. Сколько раз он уже видел всё это... Рядом что-то бормотал Сыргак, который от волнения опять перешёл на ломаный русский.
-Груз сдавать будет, скажут: «Где один человек? Куда прятал? Что говорить?»
-Заболел, в медпункт на вокзале сдали, - Димыч нервничал. - На обратном пути заберём. Мне телеграмму в Ташкент  «до востребования». Напишите № поезда и когда через Арысь проезжать будете. Я встречу.
-Всё решил, - отчётливо прошептал Длинный. - Меня только не спросил. Дуэль хочешь, давай!
-Хлопцы, вы шо, сказились, чи шо? - занервничал Гриша.
-Вай! - только ойкнул Сыргак, и забормотал что-то на своём языке.

Длинный зло запрыгнул в вагон, подошёл к примастряченной трубе, заменявшей турник, пружинисто подпрыгнул, раскачался и неуловимым движением подтянул к трубе носки сапог. Миг, и он уже наверху, «склёпка» сделана. Смотрел свысока: весёлый, загорелый, с неуставной уже, франтоватой, с пробором пробритым, причёской. Его натренированное тело обтягивала белая, без рукавов майка, подчёркивавшая и загар, и мышцы.
У Димыча тоже всё было, кроме гражданской майки, которую сейчас заменяла длинная несуразная рубаха (комплект к кальсонам), выданная старшиной в части. Длинный спрыгнул с перекладины, навис в дверном проёме.
-Стреляться, так стреляться! Вон пустырь, пошли! Просто так я тебе не уступлю.
-Вот и ладушки, - рассмеялся Димыч.  - А патроны как оформим?
-Не сикай в компот, сержант. У каждого нормального караула резерв есть припрятанный. На всякий случай, Вдруг нештатная ситуация. Мне теперь без надобности.
-Вы с ума сошли!!? - на чистом русском завопил Сыргак. - Совсем башка поехал?!
-Секундантами будете, - приказал Длинный и, выпрыгнув из вагона, обменялся долгим, упрямым взглядом с Димычем.
Для себя они всё решили.

Стреляли с пятидесяти шагов.

Мишени, в которые раньше было завёрнуто сало — своя у каждого — висели, притороченные к какому-то забору, и терпеливо ждали исхода.
Секунданты сидели на песке и хохотали, поняв, что не так всё и плохо. Чёрт с ними, пусть кто-то уедет. Вернётся же. А они выкрутятся, не подведут.

Решили сделать по три выстрела. Один — другой. Снова — первый, следующий...
Первым стрелял Длинный. «Десятка».
За ним Димыч. «Восьмёрка».
-Плоховато вас, товарищ сержант, в учебке поднатаскали. Что на экзаменах сдавали?
-Ночные стрельбы с движущегося БТР по возникающим мишеням. Люблю трассирующих пуль свеченье. А Вы, товарищ старший сержант?
-Дневную стрельбу из ручного пулемёта. Люблю конкретность.

Опять стрелял Длинный. «Девятка» - итого «девятнадцать».
Димыч: «десятка», итого «восемнадцать».

Секунданты стояли уже, как вкопанные, забыв про груз и ПТУРСы в четырёх вагонах. Служба в новой части начиналась интересно. Что думали земляки-одноклассники, им было неведомо.  Секунданты понимали: оба достойны.

Третий выстрел уравнял обоих: минус «1», плюс «1».
-Обе остаются, - вздохнул Сыргак.
-Или оба уедут, а мы с тобой, как Зорге с радисткой — вдвоём в тыл врага, - предположил Гриша.
-И что теперь? - спросил Димыч.
-Перестрелка. По одному патрону.
-Последние два остались, - пожалел Гриша.
-По наследству не передаются. Сами наживайте.

Длинный всё-таки чем-то мучился. Димыч видел это. Сам он шёл на последний выстрел, как на амбразуру. Знал, что не уступит.
Так и произошло. Длинный попал в «шестёрку» и теперь стоял, ожидая выстрел друга.
-Ты чего, Длинный? Я ведь не промахнусь, - поддел его Димыч.
-Твоё дело. Подумай.

И Димыч залепил в «десятку». Длинный не оставил ему шансов достойно промахнуться.

(продолжение следует)


Рецензии