Иванов

У каждого из нас есть знакомый Иванов. Не спорьте. Поройтесь в памяти - наверняка, если даже сейчас нет, когда-то был хоть один, а быть может и парочка-другая Ивановых. Для кого-то, не исключаю такой вероятности, Иванов - однофамилец; а особенным везунчикам Ивановы приходятся даже родственниками. Ивановых-то всяких разных на свете пруд пруди.
Но, заявляю сразу, это всё не те Ивановы. Они ведь не мои, они - ваши Ивановы. И они конечно же не в счёт...
Мой Иванов сидел на моей кухне за моим маленьким, не первой свежести, столиком и с плохо скрываемым аппетитом лопал мой винегрет. Я сразу узнал пузатую банку с завинчивающейся ядовито-жёлтой крышкой, что Юлька притащила в субботу на наш романтический ужин. Свечи я зажечь не успел. Да и не было свечей, это я так. Я решил сэкономить и купил вместо них ещё пол-литра. Для верности. А что, от Юльки можно ждать всяких сюрпризов. То она в завязке, а то квасит до утра без передыха.
Но Юльке позвонил муж и пообещал вырвать ноги. Я не знаю за что, это их дела. Юлька по-быстрому натянула юбку и припустила бегом. Дурёха, даже лифта ждать не стала. Я стоял, зябко переминаясь босыми пятками на бетонном полу, и слушал как острые каблучки отбивают гулкую трель, угасая по спирали в вязком полумраке. Потом - бабах! - входная дверь отрезала тонкую ускользающую книзу пульсирующую ниточку, соединявшую меня с моей малышкой. Про „бабах“ я, наверное, скорей догадался, представив, каково достаётся несчастной двери, когда кто-то в раскуроченных чувствах выбегает из подъезда, совершенно позабыв придержать дверь рукой.
Юлька не Иванова, нет. Почему вы так решили? Она как-то упоминала фамилию, но я к утру обычно туго соображаю и потому забыл. Юлька это моя теперешняя. Как говорят вечно неспящие бабки у подъезда - приходящая. Сама она, конечно, рассчитывает вскорости перебраться ко мне на постоянное место жительства. Вот, мечтает, разведусь со своим доходягой-неудачником, и сразу, мой тигрёнок, к тебе в хищные лапки. Тигрёнок это я. А она - дура, я же говорил! Я бывшую жену еле выгнал! Неделю, помню, пустые бутылки на помойку таскал - так бурно „отвальную“ отмечал. С тех пор у меня только приходящие. Но - я заметил - в таком статусе я их почему-то больше люблю. Не поверите, забыл начисто, чтоб наподдать женщине хорошенько „для ума“ или придушить стерву в тёмном углу занавеской. Нет, я, разумеется, и в прежнее время ничего такого себе не позволял, но желания... Разве удержишь! Вы же знаете, мысли и желания, они словно юркие ящерицы на тёплых камнях. Они намного проворнее чопорной трёхсотлетней черепахи - морали, загнанной к нам в террариум подсознания первой учительницей и папиным ремнём.
Так вот. Юлька оставила винегрет в стеклянной баночке, - «чтоб её тигрёнок не оголодал» - и умчалась за трендюлями. Ага  - а что тигрёнку с того винегрета? Отрыжка? Просил ведь: сооруди хоть селёдку под шубой. Что вы, что вы - это не по-нашенски, не по-вегетариански! Короче, сам метнулся, купил селёдку, пива захватил, прихожу - а тут этот жлоб Иванов сидит и наворачивает мою будущую „шубейку“!
Я, честно, не сразу почувствовал неладное. Возмущение за поруганную трапезу затмило мою способность мыслить логически. Хоть и было всего лишь десять вечера и, следовательно, по всем прикидкам я должен был находиться в здравом уме.
- Ваня! - Только и нашёлся сказать я. - Ты обалдел?
Признаться, я употребил более крепкое словцо, но это абсолютно неважно. Смысл-то я передал верно. И, надо вам сказать, несмотря на сумбур в моей голове, замечание это казалось вполне логичным.
Иванов, конечно, никакой вам не Ваня. Он всегда был Валерой, потому что его и родители Валерой назвали да и в паспорт ему впоследствии того самого Валеру вписали. Хотя он, наверное, к Ване сам больше привык, чем к Валере, но решил, тем не менее, ничего не менять. Словом, я не знаю, какие-такие резоны от сам себе выдвигал, чем обосновывал, но по выходе из паспортного стола Ваней он остался лишь для нас, близко его знавших.
Вы ведь помните, как в детстве бывает, когда вычурные клички придумывать воображения не хватает, а без прозвища пацана оставлять ну никак нельзя. Вот и становятся в одночасье Серёги - Серыми, Беловы и Беляковы - Белыми, а наш Иванов, само собой, стал навеки Ваней. Незаметное в детстве, подобное положение вносит во взрослую жизнь некоторый дискомфорт. У Иванова этот дискомфорт ясно читался на лице. И - что окружающим нравилось ещё меньше - кроме слегка диковатой улыбки и чертовщинки в глазах, нередко проявлялся идиотскими выходками. Я, зная Иванова получше некоторых, входил в положение. Понятно, что любому будет не слишком удобно, выйдя из дома Валериком, на работу прийти Валерием Гаврилычем, а после смены разбить нос приятелю во дворе уже Ванькой. Полчаса не пройдёт, и вот - ты уже в отделении. И никакой ты уже не Ванька, а уже гражданин Иванов. Ясно ведь, у любого ум за разум зайдёт. Но - не нами этот порядок заведён, не нам его и отменять. И Иванов, надо отдать ему должное, если не принимать во внимание лёгкую придурковатость, держался молодцом. За это я его очень уважал.
Недолюбливал я его совсем за другое. Он постоянно лапал моих баб. Привычка у него такая, со школы ещё - девок лапать. Нет, я всё понимаю, привычки разные бывают, но при чём здесь мои женщины?! Хватай за задницу своих! Или ещё чьих-то. Вон, иди в клуб по соседству или - ну я не знаю - на пляж. За жену однажды я ему чуть физиономию не начистил. Но, рассудив здраво, поостыл. Подумал, с этой козой всё одно через месяц разводиться, а Иванов вам не какой-нибудь дохляк. Он, если что, и сдачи может дать. К тому же в тот день он пришёл с недешёвым вискарём - типа, для примирения конфликтующих сторон. Вроде белого флага - как если бы дело на войне происходило. А вискарик я уважаю даже больше самого Иванова, поэтому я, недолго думая, примирился.
Но сегодня - это уже наглость непростительная. Все границы переходящая. Вызывающая - да, вот как я бы её назвал. Я так поэтому и заявил. Обалдел ты, - говорю, - Ваня...
А он, знаете что? Он запрокинул голову... Он, прикиньте, даже на меня не взглянул! Он голову запрокидывает и - тыц, тыц, тыц - будто налипшие на стенки ягоды из выпитого компота, в пасть себе остатки винегрета стряхивает. Какая ложка?! О зубы банкой побренчал и - готово дело! Вкусно, - говорит. Больше, - говорит, - не осталось?
Вот! Вот тут в первый раз меня в сердце кольнуло. Неа, не ножом. Легонько так, будто вилкой. Знаете, были такие в булочных - огромные, двузубые и тупые. Аккурат в оба желудочка холодком подпустило...
Вы не обращайте внимания - я медик по своему неполному высшему - иногда умничаю по привычке. На самом деле, может, и предсердие, и митральный клапан задело, чёрт его знает. Главное, как говорят, под рёбрами ёкнуло…
Впрочем, даже не это главное. Главное - я не сразу понял, о чём мне сердечко подсказывает. Я подумал, от обиды оно, родненькое, трепещется. Ну, я и бросился в атаку, отстаивать дарованное мне конституцией неотъемлемое право на здоровое питание. Бросился, позабыв про ещё один немаловажный вопрос. Каким образом этот оккупант вообще оказался на моей кухне? Я, уходя, закрыл дверь на оба замка, я прекрасно это помню!
И что бы вы думали! Иванов и бровью не повёл. Словно я муха. Не отмахнулся даже - так, брезгливо поёжился.
- А что это у тебя в руке? - В шестёрку банок, туго перехваченную прозрачной лентой, пальцем тычет.
- Ты идиот? - Настаивая на ранее предложенной мной интонации, гнул  я свою линию.
- Бал-тика... - словно первоклашка на уроке родной речи прочитал Иванов. Потом добавил увереннее: - Пиво...
- Пиво это... - и снова пауза. Я почувствовал, как в башке словно прошелестел ветерок. - Пиво это в кайф! - Засверкал он, наконец, зубами. - Наливай!
Я опешил. Я потерял способность соображать окончательно. Я должен был продолжать упорствовать в версии, что Иванов гад и подонок, мерзавец каких мало, но вместо этого я безропотно протянул ему одну из банок, угодливо щёлкнув крышечкой.
Он, не поблагодарив, двумя глотками переместил содержимое в рот, икнул, с удивлением  осмотрел опустевшую жестянку и протянул словно в сомнении: - Ну ты подумай, а?
И я подумал. Я подумал, что моё терпение лопнуло, и что сейчас я всё-таки дам ему в морду.
- У тебя не получится, - благодушно произнёс Иванов. И икнул вторично, ещё громче.
Я поднял глаза. Он ехидно улыбался. Всё ещё не понимая, не ослышался ли, я неуверенно переспросил:
- Чт-то не получится?
- Дать мне в морду. - Ухмылка Иванова уже не влезала в промежуток между ушами, расталкивая их в стороны, отчего уши забавно топорщились.
И я снова подумал. Я утверждаю - я именно подумал. Теперь я контролировал каждый свой шаг. На этот раз я подумал буквально следующее: «Надо бросать пить. Я наверное сам выживаю из ума, раз думаю вслух. Или просто желание было столь велико, что я не удержался?»
- Дурак! - Прозвучало из-за стола, - не о том заботишься. Подай-ка лучше ещё баночку.
Я освободил из пластикового плена вторую „невольницу“. Встал в позу метателя копья после команды судьи к очередной попытке. «Сейчас мы увидим, кто дурак...» - мысленно призвал я в свидетели воображаемые трибуны. Замахнулся посильнее...
Но... вместо того, чтобы запустить банкой Иванову в голову, вновь услужливо дёрнул алюминиевое колечко.
- Совсем дебил. - Сочувственно вздохнул Иванов. Теперь он тянул пиво не спеша, смакуя глотки.
- Да ты присядь, чудак. В ногах правды нет. - Иванов носком дырявого тапка вытолкнул из-под стола табуретку.
Да! Да-да-да! Именно в этот момент я врубился. Я понял, о чём сигнализировало сердце в самом начале. Колени, как бы предостерегая о большой беде, задрожали. Ослабли разом, будто кто полоснул серпом по сухожилиям. Иванов всё верно рассчитал: если бы он вовремя не подставил табурет, я бы плюхнулся на пол. Прямо там, где стоял, подпирая дверцу холодильника.
- На, выпей, - он в свою очередь поухаживал за мной, выпустив едва заметное шипящее облачко из-под клапана блестящей боками банки. - Гуляем, братан!..
Иванов не раскрывал рта!
Точнее не так. Не совсем. Рот он разевал, разевал иногда очень широко, только... Да! Только лишь затем, чтобы сделать очередной глоток или отправить в жернова челюстей кусок селёдки.
Говорил Иванов, не размыкая губ…
Первым делом я, конечно, подумал о чревовещании. Знаете, в былые времена маги и колдуны не слишком высокого пошиба развлекали подобной ерундой праздношатающуюся публику в балаганах передвижных ярмарок.
Ага...
Звука не было. Никакого. Вообще. Даже шёпота. Я осознал, что понимаю Иванова без слов...
Мне сразу вспомнилась Юлька. Та прям до колик в животике обожала таскать меня в киношку. В основном на ужастики, мистику и тому подобную фантастическую лабуду.
Я немигающим взглядом вперился в Иванова. Я как бы вновь ощутил себя на мягком диванчике последнего ряда, обнимающим завывающую от страха подружку. И ведь что характерно: она визжит несмазанной телегой, а мне смешно прям до неприличия. Пару раз меня чуть из зала не вывели. Так вот, я вспомнил, что чуть не в каждом третьем ужастике какие-нибудь кровожадные космические пришельцы-вурдалаки между собой таким манером общались. Телепатически. И, пока земляне, значит, варежку на этакую невидаль раззявят, эти телепатические злыдни их - ну то есть как бы нас с вами - принимаются пачками жрать почём зря. При этом они, значит, щупальца из себя страшные выпускают, зубами обрастают, собственными кишками поигрывают. Умора! Ну, понятно же, что я в хохот, в покатуху - а как тут стерпеть?!
А сейчас у меня самого, думал я, того гляди начнутся колики. Ведь сижу я не в просторном многолюдном кинозале. Сижу-то я в полумраке собственной кухни, один на один с подобным экземпляром. Я, если захочу, могу дотронуться до его лоснящейся рожи рукой. Но я почему-то не хочу, верите? А ну как сейчас хобот кровожадный мою руку обовьёт?!
- Да ладно тебе, старик. Хочешь - потрогай. Не укушу. - Попытался успокоить меня пришелец-Иванов.
Я разом взмок. Нет, не начал покрываться испариной, не потекла противно-щёкотная струйка меж лопаток. Раз - и будто из ведра окатили. Моментально - так, знаете, как иногда о человеке говорят: проснулся в холодном поту.
«Точно!» - осенило меня. - «Надо проснуться!»
Как же я не догадался! Надо всего лишь поскорее проснуться, - вспомнил я своё давнее правило.
Не без хвастовства замечу, навык этот пришёл ко мне ещё в детстве. После примерно тридцать третьего падения с крыши дома я научился просыпаться ещё стоя на её краю. Ну или, по крайней мере, пролетев не больше двух десятков этажей - не вкусив ужаса падения во всей его полноте. А если я убегал от маньяков - просыпался, едва завернув за ближайший угол. Бежать дальше смысла не было - ноги вязли будто в сладком сиропе, и я почти стоял на месте, в то время как маньяки охватывали меня полукругом, рыча и скаля жёлтые зубы.
 Я напрягся, силясь раскачать сознание. Я тряс свои мозги, будто работал отбойным молотком...
- Старичок, я тебя умоляю! - Прозвучало в голове. - Зачем ты хочешь сделать себе больно?
Я отдёрнул руку. Действительно, всей пятернёй я немилосердно щипал себя за ляжку, ибо первый план пробуждения - силой мысли - провалился.
- Только шрамы украшают мужчину, - продолжал разглагольствовать Иванов в мрачном безмолвии кухни, по-прежнему не открывая рта, - а синяки, поверь, делают мужчин малопривлекательными. Даже отталкивающими. Спроси, вон, хоть свою Юльку .
- Иванов, сволочь! - Новая догадка озарила мою черепушку изнутри. - Ты всё-таки клюнул на ту рекламу? Записался на курсы экстрасенсов? - Я выдохнул с облегчением. - Ну, зараза, как же ты меня напугал!..
К чему скрывать, я мигом простил ему всё. И самовольное вторжение, и наглость, и винегрет, и сельдь слабой соли - всё, включая даже пиво.
- Урод ты, Иванов! - На радостях я бросился к холодильнику и извлёк из ледяных недр заиндевевшие поллитра, не пригодившиеся в субботу. - Давай выпьем, экстрасенс хренов, а то у меня до сих пор ноги пляску святого Витта исполняют.
Иванов неопределённо хмыкнул…
- Вань, как ты это делаешь, скажи, - насел я на Иванова, едва мы запили первые пятьдесят беленькой пивом. - Скажи, Вань, а? Ты ведь мне сейчас чуть миокард не порвал, скотина! - Не удержался я в очередной раз от демонстрации своей образованности.
Иванов икнул дважды. Щеки его, до того непривычно бледные, слегка порозовели.
- Сложно объяснять, - важно пробасил Иванов, - ты не разберёшься.
- Ага, где уж нам уж, - с издёвкой подтвердил я, - уразуметь слесарево откровение. Аж четвёртого разряда!
- Ладно, постараюсь доходчиво. Чтобы даже такой эскулап-недоучка понял.
- Давай, кулибин! Штангенциркуль тебе в печень! - подбодрил я Иванова, наполняя разнокалиберные рюмки повторно.
Признаться, меня очень задели его грязные намёки. Из института меня, между прочим, не выперли. Я сам ушёл. Я, между прочим, романтик, созерцатель, а не мясник. Я хотел врачевать души, а они меня - в анатомичку! В формалиновую синеву и несмываемую вонь.
Но, во-первых, пьянка началась, и не в моих правилах выталкивать гостя взашей, когда от пищевода к отдалённым уголкам организма пошло упругими волнами первое тепло. Во-вторых, я очень хотел узнать ответ на мучивший меня вопрос. И чуть, кстати, не замучивший до седых волос и заикания, надо заметить.
- Элементарно, ватсон, - заскрипел голос киногероя где-то в среднем ухе, - я всего лишь устраняю промежуточные звенья.
- Иди ты! - издёвка в моем голосе достигла высшего градуса. - А я и не заметил!
- Умник, - отвечал Иванов серьёзно, - сиди уж, не выпендривайся. Кроме слуха и голоса, которые и сами по себе сложны по структуре, путь от „источника“ до „центра понимания“ насыщен добрым десятком „посредников“. Нейроны, аксоны, синапсы, цепочки химических реакций…
Я поперхнулся пивом. Хорошо ещё, водку я успел допить минутой раньше, иначе ожог гортани был бы неминуем. Иванов никогда не знал подобных слов. Тёлки, пивасик, клёво - вот его обычный лексикон.
Иванов, ничтоже сумняшеся, продолжал. Я с удивлением заметил, что натужный кашель нисколько не мешает мне вникать в его монолог.
- Вижу, тебе сложно. Ладно, так и быть, покажу на пальцах, как в детском саду.
В мозгу есть „кнопочки“, каждая отвечает за своё понятие. Словами, как рычажками, мы нажимаем на кнопочки, и в мозгу возникает образ. Понятно?
Я ошарашенно кивнул. Ошарашен я, впрочем, был не его объяснениями прописных истин, а лишь тем, что не я ему, а он - мне растолковывал само собой разумеющуюся схему. А Иванов, будто глухарь на токовище, уже, казалось, не обращал на моё присутствие внимания. Остапа, как говорится, понесло…
- Мозг не стоит на месте. Как прилежный семинарист, он постоянно развивается. Вместе с новыми понятиями появляются новые кнопочки. Можешь представлять их клавишами, как на рояле, если тебе так легче.  Иногда мы не можем охватить понятие или предмет сразу, одним махом - как, например, увидев его воочию. Поначалу такое понятие мы описываем, нажимая другие клавиши. Потом, постепенно, по мере привыкания, для него появляется своя собственная. Вспомни, как ты осваиваешь незнакомое слово из словаря. Поначалу постоянно вспоминаешь его определение другими словами. Нажимаешь, таким образом, сложный аккорд из клавиш. Последовательно, ноту за нотой. Тебе, как нашему дворовому менестрелю, должно быть знакомо понятие арпеджио. Неважно, что медведи тебе уши оттоптали, - не преминул Иванов припомнить моё фиаско в музыкальной школе, откуда меня с позором выперли после первого же класса. Что, впрочем, не помешало мне позже исполнять ночные серенады всем симпатичным девчонкам в округе под аккомпанемент расстроенной отцовской гитары.
- И только спустя время „аккорд“ оформляется неделимым единым образом в памяти. - Торжественно подытожил Иванов вводную часть лекции по нейропсихологии.
- Иванов! Что с тобой? - Я уже смотрел на него почти с благоговением. Такой прогресс в эволюции человеческого индивидуума за неполный месяц не укладывался в башке. - Тебя там не укусили? Экстрасенсы? Иванов, может, это секта? Иванов, ты им ключи от квартиры ещё не отдал?!
 «Гипноз, не иначе гипноз» - бешеной крысой металась единственная мысль в лабиринте извилин, - «они - его, а через него, как медиума, каким-то образом на меня...»
Я выпил, не чокнувшись с Ивановым. Иванов терпеливо и, казалось, испытующе смотрел мне в глаза. Я на всякий случай отвёл взгляд. «Но я ведь не какой-то там... Я разумный человек», - думал я в смятении, - «я ведь не поддамся, правда?» - В сложные минуты я всегда мысленно советуюсь со своим вторым я.
- При чём здесь гипноз, башка ты садовая? - Иванов не стал дожидаться ответа моего внутреннего голоса. Не испытывая к мнению альтер эго ни малейшего  почтения и наплевав на светский этикет, он поспешил прервать наш диалог в зародыше. - Гипнотизёр давит на те же кнопки, через те же самые - лишние - цепочки. Разница лишь в том, что твой „главный процессор“ выключен, и этот крендель работает непосредственно с „базой данных“. А я, дурень ты сельский, говорю об устранении всех промежуточных звеньев между твоей „базой“ и моей собственной.
 - А-а-а... - протянул я, - понятно... Теоретически... То есть... хмм... схема-то, говорю, ясная - ты подумал, я принял... Как эсэмэска в мозг... Только... а как же это... ну... ну, в общем, ты понял…
- Как устранить лишние звенья?
Я кивнул.
- Тренировкой, друг мой, тренировкой. В человеческом мозге есть все „аппаратные“ возможности. Надо лишь знать как научить его их использовать. Дальше дело за малым - работать. Любому эволюционному скачку предшествует кропотливый труд.
- Ага... Из человека - в обезьяну... тьфу, наоборот! Проходили... Но не забывай, Дарвина сейчас разве только ленивый не критикует.
- Дарвина? А... - Иванов осёкся. C секунду помолчал. - Ах, Дарвина! Нет, я не об этом. Ну вот, например. Вспомни, как ты учил английский…
- Да ну, нафиг! - С жаром перебил я Иванова. - Кучу бабок извёл на репетитора, а выучил только когда с американкой замутил. Ох, Ванька, скажу тебе, та ещё штучка была! Вот с такой... - я развёл руки, чтоб показать размер, но взгляд Иванова заставил меня умолкнуть.
- Вот и вспомни, - с нажимом произнёс он. - Поначалу ты производил кучу ненужных операций. Слышал „чужое“ слово, посылал запрос в „базу“, получал перевод. И затем уже это - „своё“ - слово нажимало соответствующую клавишу. Слово „эппл“ для мозга было лишь сигналом покопаться в „словаре“. Лишь когда он в ответ на запрос выдавал родное „яблоко“, ты мысленно ощущал прохладную сочную мякоть во рту. А потом, вспомни, у чужих слов словно выросли руки, они сами смогли дотягиваться до твоих клавиш, и промежуточный перевод уже не требовался. Ты начал думать на чужом языке. Сперва не так хорошо как на родном, но с каждым днём всё лучше и лучше. Стал даже думать на причудливой смеси своего и чужого - ты заметил, что чужие слова иногда точнее передают какой-то образ.
- Слушай, Иванов, - взорвался я, - в кого ты такой душный? Всю эту нуднотень про английский я и сам лучше тебя представляю. Ты мне растолкуй, как вообще без слов можно?! Вообще, понимаешь? Само собой, если прямиком от твоих образов к моим, то язык не требуется. Но что-то ведь вместо звуков должно из твоей башки вылететь и в мою влететь. Как радиоволна, да? Чем ты мои кнопочки нажимаешь? Приёмник там, передатчик… да?
- Ну, примерно...
- И ещё... - в запале я пропустил начатые было объяснения Иванова. Чуть не сказал - мимо ушей - но, сами понимаете, в данных обстоятельствах такая метафора была бы совершенно излишней. - И ещё, - не унимался я, - как тебе удаётся передавать эмоции? Я ведь „слышу“, когда ты иронизируешь, когда сердишься, когда удивляешься…
- Мальчик мой, ты меня шокируешь! - Иванов впервые, широко раскрыв рот, заливисто, с подобающим звуком, рассмеялся. - В эпоху интернета задавать такие детские вопросы. А смайлики - забыл?! В арсеналах мозга среди миллионов клавиш - тысячи смайликов. „Горячо-холодно“, с точностью до градуса; „больно-приятно“ с указанием верных координат. А уж настроений-то всяких да нюансов - как звёзд на небе.
- Ха! Вот я дурень! - неожиданно для себя самого согласился я с пропущенным голом - без сомнений, случайным - в свои ворота.
- Ещё какой. - подтвердил Иванов.
- Ой-ой, надо же! - Показал я ему язык. - Просто я давно мозг не промывал! - Я потянулся за бутылкой. - Сохнет. Теряет эластичность. Ты, вообще, слышал, что мозг на восемьдесят  процентов - жидкость!
- У тебя - да, - вновь в голос хохотнул Иванов.
 Я смолчал. Я был занят важным делом - отвинчивал пробку на беленькой. В этот момент, если замечали, мы всегда становимся добрее кота Леопольда и святее Папы.
Расставил рюмашки по ранжиру. Они у меня хоть и разные - уцелели из разных комплектов - но одинаково дороги мне. Как память. Женщины, подарки, командировки - множество приятных мелочей, согревающих душу, связано с ними…
- У нас каждый ребёнок с рождения привыкает общаться, минуя акустическую связь. - брякнул Иванов, что называется, под руку.
Я чуть не перелил благородный напиток через край. Казалось бы, что такого? Нет, я не нервный. И я легко разливаю напитки поровну даже на телеге, трясущейся по просёлочной дороге. Глаз - алмаз, или, если хотите - опыт не пропьёшь! Но Иванов так произнёс это своё „у нас“, что я вновь с подозрением уставился в его расширенные глаза. Ещё, помню, автоматически отметил несколько странную реакцию зрачков на хоть и неяркий, но всё же - свет на кухне…
- У кого у нас? - переспросил я.
- У нас? - Зрачки мгновенно сузились в две едва заметные точки. - Ну, у нас... на курсах... экстрасенсов…
Иванов слишком, пожалуй, поспешно потянулся к рюмке и осушил её, икнув три раза подряд.
Новая шальная догадка пришла мне на ум. Я быстро наполнил водкой его „питейную принадлежность“.
- Запей! - почти приказал я Иванову.
- Да, мне самому уже интересно, - как обычно, без слов понял меня Иванов и опрокинул в рот новую порцию.
Икота повторилась четырежды.
- Хм-м... - протянули мы одновременно. Я - обращаясь, скорее, к холодильнику, а он, не изменяя себе - прямиком в центр моего понимания где-то в закоулках полушарий.
Я выпил сам. Главное правило любой попойки - не давать собутыльникам слишком от тебя отрываться. Иначе сидишь дурак дураком и теряешь нить разговора.
После „промывки мозга“, и впрямь, дурацкие мысли полезли на бастионы моего сознания плотной тучей, будто суворовские орлы - на стены Измаила. Перво-наперво в атаку бросились химические батальоны, подстёгиваемые в спину дружным ура лейб-гвардии от физики. Я живо припомнил институтские лекции. Обуреваемый боевым азартом, я пошарил глазами по кухонным полкам. Нашарил самую большую кастрюлю и с воплями - врёшь, не возьмёшь - вскочил и напялил её себе на голову. Стены пали. Обрывочные знания, поначалу в полном беспорядке и сумятице, принялись выстраиваться на плацу поверженного бастиона ровными шеренгами.
«Так, - судорожно соображал я под сенью крутобокой кастрюли, - если принять за аксиому, что мышление - всего лишь цепочка биохимических реакций, то что мы имеем? А имеем мы следующее. Любая химическая реакция, строго говоря - круговорот ионов и электронов, то есть попросту - заряженных частиц. А движение заряженных частиц - что? Не что иное, как электроток, так? Та-а-ак... А электротоки, даже такие слабые, обязательно вызывают  электромагнитные импульсы. Эврика! Этот гад где-то раздобыл какой-то навороченный детектор, который расшифровывает мои импульсы на расстоянии. Спецслужбы, не иначе. А то я бы знал о нём из интернета. Такой чудо-прибор разве остался бы незамеченным публикой? Никогда! Америкосы, вон, за банальным Айпадом ночь напролёт в очереди давились. А тут такое! Да-а... Давай-давай, кумекай дальше!.. Так почему же я сижу в кастрюле? Правильно - металлическая оболочка экранирует электромагнитное излучение, и этот козёл...»
- А за козла, между прочим, ответишь! - разнеслось эхом всё там же - в центре моего понимания, будь он неладен. Этот гад, Иванов, сумел каким-то образом изобразить даже эффект пустой металлической бочки. Я как бы стоял внутри неё и гулкие отзвуки смеха долбили меня прямо в мозжечок, отражаясь от лобных долей. 
- Ну и видок у тебя!.. Нет-нет, не снимай, - давился всхлипами Иванов. - Ты напоминаешь мне тевтонского рыцаря, вернувшегося из крестового похода. Доспехи сброшены, осталось сорвать рогатый шлем и - можно бежать в спальню в замковой башне, отмыкать запоры на поясе верности изголодавшейся по любви дамы сердца!..
- Как?! Как, сволочь? - В отчаянии вскричал я. - Я же загородил свои мысли!
- Мальчик мой, не отчаивайся...  - ласково, будто с ребёнком заговорил Иванов. - По физике я тебе ставлю твёрдую пятёрку, но всё же смирись. Электромагнетизм здесь ни при чём.
- А что тогда?
- Дружище, я говорил, тебе будет сложно. - Иванов слегка задумался. - В общем, это как бы сродни цифровым технологиям. И, так же, как передавать и читать информацию, наших детей с рождения учат её защищать. Тут кастрюля, старичок, не поможет. Тут, скорее, шифрование. Примерно так, как у вас шифруют компьютерные данные и электронную почту. Мы, поверь, тоже не хотим выставлять свои сокровенные мысли на всеобщее обозрение.
- Ты о ком опять, Иванов? Вы, мы - о ком это?
- Как же? Экстрасенсы, старичок. О ком же ещё?!
Я признался сам себе, что пропустил ещё один гол. Два - ноль, не слишком ли большая фора? Я был близок я отчаянию. И в отчаянии я упустил из виду одну явную нестыковку. Если он говорит, что технике телепатического общения учат с малолетства, то как он сам освоил её за месяц? Вместо того, чтобы задуматься, я не нашёл ничего лучше, чем разлить остатки водки по рюмкам. Отчаяние резко осадило назад. Я сказал тпру отчаянью!..
Мы выпили за телепатию. И вот тут пошло-поехало…
Нет, сначала Иванов икнул пять раз. Это важно. А потом уж всё произошло. Произошло так стремительно, что у меня захватило дух.
Это была гениальная случайность. Само провидение вело меня под руку. Не знаю почему, я возьми да и ляпни без всякой подготовки:
- Вань, а ведь ты никакой не Иванов! Иванова я знаю как облупленного. Он свой в доску. А ты - упырь! Признавайся, тварь, пошто погубил моего лучшего друга!
Ну, пошутил я так. Мне, знаете, несмотря на все невзгоды, после стакана водки, заполированной полторашкой пива, становится исключительно весело. Я, может, и пью только ради глумления над всеми мировыми катаклизмами. Мне они сразу до лампочки, катаклизмы. Нет, даже больше - по барабану!
Видели бы вы, как он подскочил!
- Я не убивал, - верещит. - Жив, жив! Спит он, твой Иванов. И, возможно, всё происходящее ему сейчас снится. Я всего лишь слесарь, - голосит, - я всех тонкостей не знаю. Меня внедрили в тело, я только покататься! Покатаюсь и - домой. Турист я, простой турист.
«Опаньки!» Теперь уж я заржал. Как в кино. Мне бы забиться в угол и молить о пощаде, а я от смеха надрываюсь. Говорю же, со стаканом во лбу мне сам чёрт не брат. Пришельцы, оборотни, каракатицы с Марса - пофиг. И, что удивительно, я сам не знаю, верю ли я ему, нет ли. Точнее сказать, мне абсолютно всё равно, правду он говорит или корки мочит. Мне весело, а на остальное чихать. Меня просто ситуация заводит.
Я уж после догадался, что произошло. Но, если сразу секрет не открою, боюсь, разорвёт меня от нетерпения как ту бутыль с недобродившей брагой, из которой пробку вынуть забыли да в тёплое место определили. Хоть и неправильно это - с пятого на десятое перескакивать.
Икал-то он не просто так. Это, оказалось, сигнализация такая, степень опасности показывает. Турист и сам ни ухом, ни рылом. Ему, видать, инструкции неполные дали. Или, знаете, как у нас в стране - когда инструктаж по технике безопасности - простая формальность, для галочки. Там, откуда он прибыл, у них алкоголя ведь нет. Организм его видит какую-то странность непонятную и, значит, Ивановским телом икает. Пять раз, как я позже вычислил, это значит юмор отключился, самоконтроль ослаб и некоторые телепатические функции заглючили. Вот как у них бывает, у пришельцев.
 А тот, лже-Иванов который, „турист“, прям изнылся весь, бедолага. Не губи, говорит, мужик - мне в этом теле ещё три месяца кантоваться. Ей-богу, говорит, не попорчу и верну, говорит, в целости и сохранности. Он, говорит, твой Иванов, ещё благодарить будет за знания и откровения свыше, что, значит, во сне ему чудом из чудес явятся. Мы ж не просто так, говорит, дикари какие-то, мы ж, говорит, цивилизация культурная и, соответственно, несём культуру в массы.
В общем, соловьём заливается, а я сижу и не втыкаю: то ли вправду пришелец, то ли Иванов, гад, изловчился-таки меня на пушку взять. Ну, я вида не подаю, решаю подыгрывать. В любом случае полезно: если не брешет пришелец - лучше сразу показать, кто в доме хозяин. Пусть поёрзает, помучается неизвестностью. Если Иванов прикалывается - тоже ничего. Давай,  родной, наживку поглубже заглоти - ужо я тебя потом прищучу. А ещё я для себя решил - кто б ты, тварь, ни был, буду тебя по-прежнему Ивановым звать. Не хватало мне ещё самому шизофрению или другую какую хворь с раздвоением личностей подцепить.
- Ну... - отвечаю. Это „ну“ я произнёс так важно и многозначительно, как редко удавалось даже нашему профессору на утреннем обходе. Отчего Иванов тут же прекратил ёрзать и перевёл молящий взгляд из загадочных далей мне в рот. В глазах читались преданность и надежда. Одновременно он приостановил  бомбардировку моего центра понимания жалобными излияниями. Лишь время от времени, видимо по инерции, в ходе дальнейшей беседы в мозгу продолжал вспыхивать зелёным огоньком грустный смайлик.
- Ну, - говорю, - так и быть. Если меня на своей тарелке прямо сию минуту прокатишь, обещаю тебя фээсбэшникам не сдавать. Извини, - говорю, - дружище, но на нашей планете такой порядок: не сдашь пришельца - самому кирдык. Сухари, в смысле, суши, понял? Видишь как я, - говорю, - сильно из-за тебя рискую?
Смотрю - головой кивает. Верит, родимый. Тут, кстати, и первые подозрения меня одолели, что икал он неспроста. Сломался, думаю, вражина. Мысли уже не читает. Подстрелил, думаю, я твой „сканер“ из сорокаградусного орудия. И - к холодильнику, за новым боеприпасом. Я ж говорил, что с запасом купил. Как прям знал, что в баталию с инопланетным разумом ввяжусь.
А он, сволочь, на попятную. Нет, выпить он выпил исправно, без вопросов. Икнул, как вы догадываетесь, шесть раз. И вот потом уже…
- Покатать, - прям по живому режет, - покатать тебя, мужик, никак не могу. Ты уж не серчай, - просит. - Потому как прибыл я сюда не на тарелке вовсе, а, можно сказать, своим ходом.
- Эй-эй! - кричу я ему, - ты края-то видь! Хорош заливать. Как можно из космоса пешком дойти? Я, - говорю, - может, и дебил, но не настолько же!
 - Я, старичок, тебе больше скажу…
«Ага, я уже снова старичок. Быстро же ты в чувство пришёл…»
 - Я больше скажу, - говорит. - Я вообще с места не вставал. Нет, врать не буду, до туристического агентства пешком дошёл. Офис в соседнем подъезде - чего, думаю, робокар вызывать. А там уже как сел в кресло, так и сейчас сижу. Только тур по каталогу выбрал - вот и все мои трудозатраты.
- А-а-а, - смекаю, - так это у тебя виртуальное путешествие? Ты как бы телик смотришь? Или ты из параллельного мира у нас возник?
- Это как взглянуть, - говорит.
Нет, пожалуй, настоящий Иванов так не сыграет - кишка тонка. Больно уж вдохновенно „турист“ исполняет. Ни дать, ни взять - артист. На „Оскара“ прям.
- Можно, - говорит, - и так сказать, и так. А на самом деле и не так, и не эдак. Ты пытаешься свести всё к известным тебе понятиям, а в действительности все гораздо сложнее. Как мне прикажешь тебе объяснить?
- Слушай, Ваня, - остудил я философский пыл этого пришлого „ботана“, - хорош уже огород городить, давай всё как есть. Жми мои кнопки - тебе ведь даже слов подбирать не требуется.
В голове раздался треск. Нет - канонада. Даже не канонада - какофония разных шумов и звуков. В чудовищную канву из скрежета, мартовского мяуканья и тропической грозы вплеталась последняя истерика моей бывшей.
Я инстинктивно пригнулся, как от внезапного близкого разрыва гранаты, а потом заорал:
- Совсем сдурел?! Кончай баловаться!
Когда звуки смолкли, Иванов Диогеном из бочки „назидал“:
- Понял теперь? Нет у тебя таких кнопок. Придётся опять на пальцах, не обижайся… Начну по порядку, пожалуй. В общем, чувак, хочешь ты или нет - сидим мы сейчас с тобой в заднице.
- Открыл Америку! - саркастически скривился я. - Знаешь, за свои тридцать я уже успел свыкнуться с полной задницей в родной стране. Бесполезно давить мне на больное.
- Ты опять не понял. Мы - в моей заднице.
- ... ?!
- Так получилось. По правилам путешествия возможны только в самого себя, чтобы не потеряться случайно, а подходящее место у меня нашлось только в прямой кишке. Такие дела, брат…
- ... !!!
- Гм, как бы тебе... Ага! Как ты себе представляешь бесконечность?
- Ха! Ты, сволочь, знаешь, что спросить! Примерно так же, как устройство женских мозгов - никак! Пару раз свернул себе разум набекрень, пытаясь вообразить бесконечность вселенной. Потом плюнул - бесполезно.
- И всё же…
- Ну как... Лечу я, значит, на ракете. Ракета быстрая. Галактики так и мелькают. Я лечу, лечу, а вселенная не кончается. Я думаю: нет, невозможно это. Должен в конце концов упереться. Глядь - действительно, стена. Глухой такой забор. Я - по тормозам. Все - конец вселенной. Нашёл. Пот утираю. А сам между тем думаю: а что за забором? Вариантов два. Или забор продолжается, опять же бесконечный, ибо если он кончится, то за ним снова что-то должно начаться. Либо за забором новая вселенная, которая в свою очередь, тоже должна где-то содержаться. И так вот эти пространства-заборы у меняв башке мелькают-мелькают, мелькают, пока голова не закружится...
- И?
- Что и? В запой ухожу. А как ещё извилины на место вправить? - И, горестно засопев, я предложил: -давай, что-ли, по маленькой?
Налили по маленькой... Выпили... Отпустило...
Икал ли Иванов? Иванов икал. Я, затаив дыхание, загибал пальцы. Знаете, может, мне оттого и полегчало, что счёт сошёлся с прогнозом. Значит, уровень безопасности пришельца понизился ещё на ступеньку, а мой, таким образом, подрос. Кроме того, Иванов станет ещё откровеннее, и, кто знает, может, полученных сведений хватит мне хоть на небольшую Нобелевскую премию? Я с детства мечтаю об уютном бунгало на собственном островке где-нибудь в Полинезии…
- Знаешь, ты очень примитивно представляешь себе бесконечность, - раздумчиво произнёс Иванов, проикавшись ожидаемые семь раз, - ты пытаешься её представлять линейно, поэтому тебе трудно. Ты ведь знаком с химией?
- Полагаешь, химия объяснит мне бесконечность? Ты уверен? - вопросом на вопрос ответил я.
- Можно вспомнить и физику, хотя это всё равно. Просто с химией как медик ты знаком ближе. Вспомни, из чего состоит любое вещество.
- Из молекул...
- А молекулы?
- Из атомов…
- А атомы как устроены?
- Ну, вокруг ядра крутятся электроны... - я пожевал губами и, вспомнив, добавил - попарно, с разными спинами...
- О, даже это помнишь! Впрочем, никто у вас этого своими глазами не видел, поэтому оставим теории, не будем усложнять. Просто, вращаются по своим орбитам вокруг ядра. Ничего не напоминает?
- Ха! Я, кажись, понял. Намекаешь на „Матрёшечную систему“ мироздания? Я читал. Атомное ядро - это звезда, вокруг - планеты-электроны…
 - Именно, старина! Ты делаешь успехи! Да, планеты. Да - а на них жизнь. И эта жизнь состоит из своих атомов - солнечных систем, а те тоже живут своей жизнью и тоже состоят из атомов... И так до бесконечности, старик. Согласись, так гораздо легче её представить. Ты просто знаешь, что рядом есть соседний уровень. И не надо долбить мозг о бесконечные стены на краях вселенных.
- Но постой. Эту гипотезу наши физики давно раскритиковали. От неё, ровным счётом, не оставили камня на камне…
- Пусть ваши физики писают в их детские памперсы, дружок, - приобнял меня за плечи Иванов и заговорщически подмигнул: - Сам посуди, откуда ж я так уверен, что мы сидим с тобой в моём собственном анусе? А если быть совсем точным, то в одной из белковых молекул эпителия прямой кишки, аккурат за сфинктером…
- Значит, если мы сейчас в ... ммм... в тебе, то... то бесконечность и в обратную сторону действует?
- А как же, старина! На то она и бесконечность. Все! Все мы обязательно в чьей-то заднице!
- Ага, Иванов, вот ты наконец и прокололся! - торжествующе заорал я и залепил ему от избытка чувств увесистый подзатыльник. - Анус, анус, ха! А почему мы здесь на Земле запаха не чувствуем? А? Съел?! Или у вас фекалии утренней свежестью пахнут?
- О-хо-хо... - застонал Иванов, потирая ушибленную макушку, - опять ты меня расстраиваешь, мальчик мой...
«Видали! Снова мальчик. Только что был стариком…» Я, кажется, понял закономерность. Чем младше я представал в его обращениях, тем сильнее он сомневался в моих умственных способностях.
 - Погляди туда. - Иванов погасил свет и подвёл меня к окну. - Видишь вон тот крохотный треугольник  по другую сторону Млечного Пути? С точки зрения землян созвездие как созвездие. Так вот, мальчик, именно эти три звёздочки - ближайшая к Земле молекула нашего запаха. Но если она когда-либо и столкнётся с Солнечной системой, то вряд ли ты успеешь почувствовать даже собственный „аромат страха“, мой мальчик, настольно быстро она вас сомнёт и сожжёт.
Я чуть не плакал. «Три ноль. С таким позорным счётом я Иванову в жизни не проигрывал. Тем более в интеллектуальные игры. Значит всё-таки пришелец? Налить! Срочно налить!..»
Я зажёг свет. Мне, конечно, случалось разливать и при свете звёзд, я бы справился, но зачем?
- Чёрт! Прожить всю жизнь в реальной жопе и даже не подозревать об этом! Какая горькая ирония! - Выпалил я вместо тоста.
- Старичок, не грусти! - Иванов икнул восьмой раз. - Не сомневаюсь, что где-то на более высоком уровне нас давно послали „на“ или „в“. Где-то мы кувыркаемся в клоаке. А у кого-то - ублажаем благоуханием роз любимую. Бесконечность, дружок, бесконечность. Это сила. Неисчерпаемое число вариантов.
- Хорошо, - не сдавался я, - допустим. А как тебя запихнули в Иванова? Ты - огромный. Насколько я понимаю, ты не то что Иванова, ты нашу Землю не сумел бы рассмотреть даже в мощный микроскоп.
Я вновь торжествовал. Вообще-то я давно уже обращал внимание, что перепады настроения характерны для пьяниц не менее, чем для беременных женщин. Но в этот вечер я определённо побил все прежние рекорды.
- Ну, допустим, микроскопы у нас посильнее ваших будут, - заступился за своих пришелец. - Но в целом ты прав. Понимаешь, я всех тонкостей не знаю, честно. Я такой же слесарь как твой Иванов. Впрочем, даже то, что я знаю, для тебя тёмный лес. Всё равно что втолковывать неандертальцу про строение холодной плазмы. Я упрощу как могу, но не обещаю объяснить все детали.
Я согласился. А что ещё оставалось? Мне и без деталей на Нобелевскую хватит …
- Слушай. Каждый человек это, по сути, та же компьютерная программа. Она, как ты знаешь, записана на молекулах ДНК. Это как бы „стратегия“ организма. А за тактику отвечает мозг. Он просчитывает оперативные задачи. Ты ведь с компьютером на „ты“ , ты должен знать, что любые программы и данные можно скопировать. Представь, „человеческая программа“ и оперативная память копируются так же легко, как ты переносишь на флэшку данные с жёсткого диска компьютера. Любую личность можно скопировать и перенести на чужой „компьютер“. Задача лишь в том, чтобы найти подходящий носитель информации. У нас этому недавно научились, дружок. Не так дорого, кстати, берут. Ну, не как тебе в Турцию, может... Скорее Сейшелы... Тем не менее, если живёшь один, вполне можешь разок, так ведь? Вот и я однажды сподобился.
Меня на время отключили там, у нас; скопировали, и уже в виде некой „флэшки“ отправили к Иванову в голову. С одной стороны, я по-прежнему сижу там, в уютном кресле. Но в то же время с тобой беседую тот же я - настоящий, полноценный. Не брат-близнец, а стопроцентный я.
Для того, чтобы найти планету, похожую по условиям на нашу, пришлось, конечно, пройти полное сканирование организма. Никто не хотел, честно, специально отправлять меня в... сюда. Это просто стечение обстоятельств. Я тоже сначала сомневался, а не послать бы их самих по соответствующему адресу, но, старичок, они сделали мне солидную скидку, и я подписал контракт. В конце концов не место красит человека, ты согласен?
Я был согласен. Кому как не мне, человеку, служившему единственным украшением занимаемого им в жизни места, это знать!
- В толк не возьму, как Иванов согласился на роль тупого болванчика, манекена? Он, конечно, умом не блещет, но чтобы так, не покорным носильщиком даже, а просто куском мяса на косточке!
- В том-то и дело, что его согласия никто не спрашивал. Старичок, да, это конечно нарушение всех конвенций. Поэтому турфирма и не может получить лицензию, работает на свой страх и риск. Случись что, моей семье даже не выплатят страховку. Тело, каюсь, используется втёмную, лишь в качестве транспорта. Я очень надеюсь, дружище, что ты не выдашь меня властям. В конце концов твоему другу в порядке компенсации достанутся немалые знания. И, чем чёрт не шутит, может я успею за три месяца сколотить для него небольшой капиталец.
- Хху-у-ухх!.. Вот с этого надо было начинать! Братан! Сказать тебе по чести, друг, Иванову твои знания - как хоккеисту лыжные палки. А с капиталом - идея клёвая. Я, кстати, в доле, ты не забыл?
- Постараюсь. Но, старичок, вряд ли удастся обтяпать стоящее дельце за три месяца.
- Три месяца! Нехилый у ваших слесарей отпуск. Иванов две недели с трудом выбивает. Наши капиталистические акулы совсем оборзели. Законы им не указ, изголяются над тружениками как хотят!
- Какой отпуск, старик? Это я так, перед работой решил прогуляться, для поднятия тонуса. Ну, вместо зарядки, понимаешь? Вот вернусь туда, с кресла встану, и в цех - своих роботов-оболтусов подгонять да в чувство приводить.
- Издеваешься, да?
- Ничуть. Помнишь, ты спрашивал про параллельные миры?
- Ну...
- Так вот, наши с тобой миры вполне можно назвать параллельными. Мы хоть и живём близко, один в другом, впритык, можно сказать, но разделены не только пропастью размеров, но и временной шкалой. За ваши три месяца я там в кресле даже мигнуть не успею. Меня, конечно, усыпили ненадолго, но только лишь чтобы слепок моей личности сделать. А сам вояж продлится меньше наносекунды. Уверяю тебя, старик, ваши земные приборы такие крохи пока дозировать не научились.
- Балабол! Признайся, Иванов, в этот раз ты точно загибаешь. Допустим, в твоём мире время течёт намного медленнее. Допустим. Но в таком случае передо мной должен сидеть соляной столб, застывшее изваяние, каменный истукан. Сидеть и глазом не моргнуть. А ты нет, живчик ещё тот. Эк вон тебя колбасит!
- Опять ты поспешен в выводах, парень. Подумай хорошенько. Даже в вашем школьном курсе физики есть объяснение этого феномена. Вспомни, например, про радиоволны. Думаю, подобный аналог здесь как нельзя более уместен. Ну-ка, вспоминай…
- А чего там особо вспомнишь? Попов, Маркони, колебательный контур, антенна, „Европа плюс“... - Я наморщил лоб. - Э-э-э... вот ещё: длина волны обратно пропорциональна частоте колебаний, - хвастливо выложил я более весомый козырь. И тут же „сдулся“: - Ффуфф, пожалуй, больше ничего в памяти не осело…
- Расслабься, больше ничего и не нужно. Главное ты упомянул…
- Ну так! - сразу нашёлся я,  - ты с кем вообще имеешь дело!
 Я горделиво приосанился.
- Секрет, конечно, в частоте, - проигнорировав мою напускную браваду, продолжал Иванов. - Чем больше частота вращения, тем быстрее бежит время. Относительно, конечно. Ваш Эйнштейн очень близко подошёл к этому выводу. Если бы не каверзы Второй Мировой, точно бы „дожал“…
- Хочешь сказать, чем быстрее крутятся карусели в Луна-парке, тем раньше я состарюсь?
- Что-то типа того. Но мы с тобой посмотрим на другие „карусели“. Вернёмся к атомам. Электроны столь быстро вращаются вокруг своих солнц-ядер, что ваши учёные не могут их заметить в отдельный момент времени. Вспомни, каким мутным пятном предстаёт на фотоснимке быстро движущийся предмет. Электроны, при вращении их вокруг ядра, земными физиками тоже пока описываются как некие размытые сферы. Электрон по своей орбите как бы размазан. Равномерно, будто масло по бутерброду. В то же время всем известно, что электрон никакая не сфера. Он - частица, точка, маленькое тело.
- Хи-хи... А ты говорил - планета…
- Не спеши. Я к этому и веду. Мы с тобой теперь знаем, что электрон - планета. И, как бы быстро он на наш взгляд ни вращался, с точки зрения её жителей за один оборот их планеты вокруг их солнца там проходит все тот же год. Их год, понимаешь?! Нормальный, долгий, как у нас с тобой.
- То есть, другими словами, пока мы здесь опрокидываем рюмашку за их процветание и благополучие, они успевают от каменного века до инквизиции дожить?
- Больше, старичок, неизмеримо больше. Думаю, на их планете успеет родиться и погибнуть не одна цивилизация. Именно поэтому ты не увидишь обитателей той планеты даже когда учёные изобретут настолько мощный микроскоп, что позволит рассматривать поверхность электрона, будто Кутузов в подзорную трубу - позиции французов. А если бы я смотрел на вашу Землю в свой микроскоп - там, у нас, то едва ли разглядел бы ваши города и даже пирамиду Хеопса. Нет, не потому, что она слишком мала - мы ведь договорились, что микроскоп достаточно силён. Просто пески вашего времени поглотят её слишком стремительно для моего глаза.
- Сильно... - с полминуты я переваривал услышанное. - Но ты! Ты не только меня видишь, ты разговариваешь со мной. А ведь я для твоего мира - обитатель именно этого стремительного электрона.
- Мальчик! Мальчи-и-ик! - Иванов пощёлкал пальцами перед моим носом, - мы теряем тебя!
Я понял, что сморозил очередную глупость. Осталось выяснить, какую. Я сказал с вызовом:
- Ты поменьше выделывайся, Ваня. Обещал объяснять - объясняй. Как тебе удалось ускорить собственное время?
- Не тупи, парень! Мы ведь только что говорили о частоте вращения. Я попал в ваш мир и, поэтому, ускорился, стал жить по вашему времени.
- Но как?! Помимо „внешнего“ времени есть ещё и „внутреннее“. Твой организм живёт по своим биологическим „часам“, в соответствии с прописанными в твоей „программе“ биоритмами. При чём здесь наше время? - Я едва не сорвал голос, так сильно я сделал ударение на слове „наше“.
 - В том-то и дело, старик! В том-то и дело. Ты сам ответил на свой вопрос. Время подчиняется частоте или, другими словами, ритму. И био-ритм строго следует ритму годовому. В этом плане лично для меня ничего не изменилось. Я живу по тем же „часам“, по точь в точь такому же годовому графику. Но - в вашем мире. Понял? Я, лично я, никакого ускорения не замечаю. Его заметил бы только внешний наблюдатель. Всё относительно, мой друг. Хотя, если брать не столь глобально, то даже вы, земляне, скоро сможете заметить эту разницу. Когда вы наконец обустроите Марс, вы заметите, что „марсиане“ живут гораздо дольше оставшихся на Земле соплеменников. Нет, разумеется, продолжительность их жизни не превысит положенного числа оборотов вокруг Солнца. Всё дело в том, что марсианский год почти в два раза длиннее земного.
- То есть ты точно так же проживёшь положенные тебе семьдесят... - я немного помялся, - или сколько у вас там живут?
- Триста. Медицина, старик...
- Хорошо. Проживёшь ты свои триста. Но наших, земных. Жизнь целую. Вернёшься к себе. И окажется, что ты в своём кресле даже пукнуть не успел? Но ведь это путь к вечной жизни!
- Ну да, можно и так сказать. Проникай в собственный микромир и, считай, бессмертие у тебя в кармане. Главное, не забыть вернуться в нужный момент. Но это если на нижний уровень нырять. А у нас, представь, есть экстремалы, которые прыгают на верхний.
- На верхний тоже можно? - изумился я. В голове сразу сверкнула идея, а не смотаться ли в гости к туристу на пару недель. Посмотреть хоть глазком, как высокоразвитые живут, понабраться ума. Тут, всем понятно, уже не просто нобелевкой пахнет.
Однако дальнейшие слова туриста заставили меня прикусить язык.
- Можно, можно. Только это уже не вечная жизнь получается, а больше машина времени. Ведь неизвестно, в какую эру ты назад вернёшься. И вообще, будет ли твоя планета в этот момент людьми обитаема. Представь, ты вернулся, а вокруг одни динозавры. Или льды растаяли и вокруг только бурный океан. Или, наоборот, бесстрастные пески как на Марсе. Опять же - тело. Твоё собственное, откуда „улетал“, давно сгнило. Куда возвращаться?
- Погоди ты с телом! Плевать: своё, чужое - без разницы. Но динозавры? Время вспять, что ли, пойдёт? Были ведь у нас уже динозавры.
- Глупенький. Вот разбомбите вы свою планету ядерным боезапасом в третьей мировой войне и - будь уверен - история начнётся с самого начала. С одноклеточных…
Да. Неувязочка. Пьяному мне, конечно, и море по колено, но я почему-то сразу передумал ехать набираться высшего разума.
- Слушай, - перевёл я разговор в более безопасное русло, - а как тебя обратно-то вернут, в твой мир? Здесь ведь нет твоих специалистов, нет оборудования. Или ты должен заклинание произнести, крэкс- пэкс-фэкс?
- Опять тормозишь? Ведь я уже там, в кресле сижу пред их ясными очами. Забыл? Поэтому  и отправляют меня в меня самого. Представь, меня в пробирку лабораторную запихнут? Входит дура лаборантка и пробирку эту - бац - вдребезги. Ищи потом ветра в поле. А так - и я сам никуда не уйду под наркозом, и зад мой всегда при мне. Единственное, что я не до конца понял - как приобретённый мной в вашем мире опыт на мой тамошний повлияет. Я поэтому и выбрал самый короткий тур. На пробу. А то, прикинь, проживу я здесь всю жизнь, вернусь - и встану из кресла молодым стариком? Тело юноши, а сознание аксакала? Или... хмм…
Я тоже, признаюсь, проникся его сомнениями. Мозги дали лёгкий крен. Боюсь, совсем недалеко была та точка, после которой они сорвутся в крутое пике.
- Я... - начал было Иванов после небольшой паузы.
- Нет, нет, молчи! Эту информацию надо запить. Иначе я сейчас сам себе вызову „дурку“. И тебе, кстати, заодно. Пусть они разбираются, кто из нас больший псих.
Пока Иванов икал, предупреждая собственную „программу“ о последовательном отказе целого ряда „бортовых систем“, я размышлял.
 «Ладно, каким-то образом они скопировали его „я“. В принципе, понятно, что информация зашифрована в ДНК, и это только вопрос технологии. Каким-то образом прицепили к „программе“ „туриста“ программу-троян, которая заблокировала личность настоящего Иванова, предоставив управление его мозгом личности „туриста“. Это, в конце концов, тоже дело недалёкого будущего, судя по всему. Непонятно не это. Первое: непонятно, как они вообще находят, где у человека его „я“. В мозге миллионы клеток. Все они принимают какое-то участие в сознательной деятельности. Почему из целого „коллектива“ возникает одно „я“? Почему не „мы“? Где оно, это „я“? Куда впендюривать управляющую программу? Существует одна главная клетка, которая и есть „я“? Но тогда логично будет копнуть глубже. Любая клетка тоже структура составная. Есть главная молекула? Главный атом? Или дальше? А-а-а, чёрт! Тут случай , похоже, похлеще пространств и заборов вселенной».
Иванов продолжал икать. Я машинально налил и выпил. Нельзя потерять нить рассуждений…
«Второе непонятное. Очень-очень непонятное. Как они попали в цель? Допустим, программу можно записать не на „твёрдый“ носитель, а передать каким-то модулированным импульсом, тем же радиосигналом или вроде того. Наверняка, чем-то гораздо более скоростным, чего мы пока не открыли. Сигнал перепрограммирует одну из клеток „объекта“, сделав „жёстким“ носителем - той самой флэшкой - уже её саму. Допустим, можно прицелиться в отдельную клетку своего мира, ладно, даже в атом. Но попасть в мозг размазанного вместе с электроном по орбите индивида нижнего уровня! И именно в подходящий момент, не раньше, не позже. Это не укладывается в голове. Или они палят в белый свет как в копеечку? На кого бог пошлёт? И, в принципе, турист мог стать рабом на римской галере, или матерью Терезой, а может, наоборот, президентом Мира тридцатого века? В этой лотерее есть некий экстрим, бесспорно. Этакий фатализм, перст судьбы… А кстати!..»
 Я хлопнул себя по лбу.
- Иванов, ты ж оттуда. - Я ткнул указательным пальцем в потолок. - Как же я сразу не сообразил! Тогда ответь, Иванов, а есть ли бог?
Секунд пять я смотрел, как непонимание его глазах сменяется удивлением, затем раздражением, возмущением и, наконец, крайним негодованием. Я едва выдержал этот страшный взгляд. Взгляд Иванова пылал гневом…

                ***

Полковник выключил диктофон.
Он не был набожным человеком и, таким образом, не боялся услышать о боге какую-нибудь гнусность. Богохульство его не страшило. Впрочем, атеистом полковник тоже не был, поэтому и вероятная лекция во славу божию вряд ли вызвала бы его раздражение. Ему было всё равно. Полковник считал себя человеком дела. В глубине души он иногда взывал к божьей милости, но, скорее, делал это неосознанно, без всякого сакрального смысла. Было в упоминании имени господа нечто эмоциональное и поэтическое, не больше. Умом же он понимал, что вряд-ли бог снизойдёт до занятия его, полковника, персональным карьерным ростом и начисления квартальных премий. Не его уровень, а потому и думать о боге бесполезно. На это, прагматически рассуждал полковник, вполне достаточно непосредственного начальства. Если что, над ними стоит главк, а над теми нависает министерство. И все они, будто сговорившись, требуют одного: раскрываемость, раскрываемость, раскрываемость…
Полковник пошарил в ящике стола, достал сигареты, закурил...
- Надеюсь, ты не вносил весь этот бред в протокол? - спросил жёстко, по-хозяйски, молоденького опера в лейтенантских погонах, сидящего на стуле напротив.
- Никак нет, товарищ полковник. Всё как обычно. Заурядная бытовуха. Убийство на почве неприязненных отношений после совместного распития, - отрапортовал лейтенант по-военному, расправив плечи. И, оставив официоз, улыбнулся: - Обижаете, Пётр Сергеевич. Не первый год замужем.
- Так он что, сам сознался?
- Сам, сам, Пётр Сергеевич. Его так и распирало. Вот такенные глазищи! Не поверите, я даже вопросов не успел задать.
- Ну и славненько. Передавай голубчика следователю, у нас и без него дел выше крыши.
 Полковник с удовольствием затянулся. Он любил раскрытия по горячим следам.
- Мда, - зевнул полковник во весь рот, удобно откидываясь на спинку кресла, - наслушался я здесь за тридцать лет всяких чудес, но такой сказочник впервые. Талант. Он не писатель, часом?
- Да нет, похоже, просто псих. Вы, кстати, зря не дослушали. Он там чуть ли не спасителем человечества себя выставил. Брюс Уиллис нервно курит в сторонке! Думаю, может, его всё же в психушку, на экспертизу?
- Оно тебе надо? Ты опер или где? Следователь пускай разбирается, а мы умываем руки. Наше дело маленькое. Поймал, доставил, посадил в обезьянник... Кстати, - полковник пробежал глазами заключение судмедэксперта, - а что это за история с осиновым колом?
- Так я же говорю, Пётр Сергеевич, вы самого интересного не дослушали. Там такое! Этот, убиенный который, таки напился до чёртиков. Это, кстати - правда, экспертиза установила. А вот остальное уже со слов подозреваемого. Едва, говорит, икнул Иванов двенадцать раз, как сразу голос откуда ни возьмись громогласный раздался. Полночь, мол, наступила, - объявляет... А Иванов, тот - ха-ха-ха, мол, басом - тем же, громовым, с эхом троекратным. Я, говорит, послан захватить вашу Землю; вы, мол, низшая раса. Подозреваемый тоже не лыком шит - как же так, дескать, я за землю-матушку, мол, любого упыря на лоскуты порву. И - за Ивановым в погоню. Самое-то интересное, что от удара бутылкой Иванов всего лишь сознание потерял. Позвони нам соседи чуть пораньше, глядишь, отвоевали бы парня. Да какое там. Пока ехали, тот шизанутый жертве уже ножку от табуретки молотком в сердце заколотил. Не восстало чтоб, значит, вселенское зло. Такая вот вампирская сага, прикиньте!
- А сожительница что?
- Вот тут пока не понятно. Говорит, проспала весь вечер, пока мы не разбудили. Действительно, пьяная в зюзю. Пришла, говорит, часов в одиннадцать, а эти уже тёпленькие. Она, говорит, обиделась и спать пошла…
- Ну вот тебе и ответ. Зло, зло... Уж поверь моему опыту, лейтенант: восемь из десяти пьяных драк - из-за женщин. Вот оно где, лейтенант, настоящее вселенское зло...

                Эпилог

- Ага, это ты называешь весёленьким приключением? - Во Нави отключил гравитацию в комнате отдыха и прикрыл глаза, давая своему телу возможность максимально расслабиться перед продолжением рабочей смены. - Пролежать бревном в морге чуть не месяц, а затем до самого возвращения слушать идеи могильных червей о раздельном питании?! В абсолютной темноте, в неподвижности, под двухметровым слоем земли! Это ты находишь забавным? Я прямо вне себя от радости, особенно если учесть, что мне не вернули ни копейки неустойки. Заявили, что они своё дело сделали, а за форс-мажор они не отвечают. Это по-твоему нормально?!
- Ты должен радоваться хотя бы тому, что вернулся невредимым, - лениво отвечал напарник, нежась в вибрациях ионного массажа. - На твоё счастье они тебя не дезинтегрировали.
- Не кремировали, дружище. У них это называется кремация. Да ну, не думаю, что огонь хоть сколько повредил бы мемо-регистратор. Его всё-таки загнали поглубже, на субатомарный уровень. Впрочем, может это как раз и плохо. Я бы предпочёл, чтобы воспоминаний не осталось вовсе. Тогда бы они не посмели не вернуть мне деньги за путёвку. Хотя…
- Что?
- Знаешь, иногда мне кажется, что никогда в жизни я не испытывал такого блаженства. Ты, к сожалению, не поймёшь, дружище, какой это кайф - бухать с русскими…


Что рассказал Иванов о боге и какие поведал тайны мироздания читайте в продолжении:
Иванов. Второе пришествие.
http://www.proza.ru/2014/10/22/131