Номады Великой Степи

В. В. Горобейко. Номады Великой Степи. Биробиджан, 2014

Оглавление
Вместо предисловия 3
Терминология 4
Происхождение номадов 6
Как одомашнивалась лошадь 6
В поисках первых коневодов 9
Данные генетики 12
Лингвистический аспект 18
На заре цивилизации 21
Древнеямная культурно-историческая общность 25
Андроновская и Срубная археологические культуры 31
Создание империи 39
Накануне 39
Смена доминант 41
Кочевая империя кунов 47
Скифский период 50
Рассвет 52
Аримаспы и грифоны 54
В зените славы 57
Восток 58
Передняя Азия 59
Европейские степи 63
Закат 67
Хуннский период 71
Необходимые уточнения 71
Борьба за власть 73
Династия Луань 76
Династия Куян 80
Раскол 84
Аланы 87
Сяньби 90
Темные века номадов 94
Империя гуннов 95
Эпоха сяньби 103
Авары 107
Телеуты 111
Кидани 114
Тюркский каганат 117
Тардуш 124
Великая Болгария 128
Хазарский каганат 129
Толос 131
Под властью Тан 133
Алтайские династии в Отюкене 141
Уйгурский каганат 141
Кыргызский каганат 145
Хазария 146
Эпоха межвластия 149
Кимакский каганат 149
Карлукский каганат 151
Эпоха киданей 153
Бохай 156
Шато 158
Империя Ляо 159
Каракитай 169
Сельджуки 174
Кыпчаки 177
Происхождение 178
Государственное устройство 179
Образ жизни 180
Хронология событий 182
Монгольский период 195
Предыстория 198
Хроника монгольского натиска 202
Государственное устройство 213
Раздел империи 217
Имперская конфедерация 225
Улус хакана 226
Улус Джучи 232
Эпоха феодальной раздробленности 254
События в Толосе 254
События в Тардуше 269
Русско-маньчжурский период 285
Изначальная расстановка сил 285
Русская экспансия 287
Присоединение Поволжья 288
За Урал 294
Смена династии 298
Присоединение Сибири 300
Конец Дикого Поля 307
Возвышение Маньчжу Гурунь 311
Джунгарское ханство 317
Дележ пирога 318
Знакомство 318
Борьба за Амур 320
Раздел Степи 325
Бунт 334
Последний оплот 336
Послесловие 341
Литература 343
 
Вместо предисловия

Вообще-то во всем виноват Андрей Забытов – мой студенческий товарищ – студент истфака, до фанатизма увлеченный Золотой империей чжурчжэней. Он так заразительно рассказывал об их князе Агуде , сумевшем свергнуть иго монгольских поработителей в начале 12 века и создавшем свою империю, протянувшуюся от берегов Тихого океана до Байкала! По его словам это был Золотой век Приамурья: отмена рабства, бумажные деньги, книгопечатанье, бронзово-литейное производство, секреты которого смогли разгадать только в конце 20 века.… И это во времена Юрия Долгорукого, за 300 лет до Йогана Гуттенберга ! Причем речь идет не о цивилизованных китайцах, а о прямых предках «приамурских индейцев» - современных нанайцев, удэгейцев, ульчей, орочей. Особенно подкупало то, что сам Тэмуджин, будущий Чингисхан, долгие годы был их пленником, а потом и данником, и, когда орды татаро-монгол двинулись на завоевание ойкумены, чжурчжэни почти 30 лет сковывали войска Чингисидов,  подарив целому поколению русичей свободу от ордынского ига. И мы – студенты биологи, увлеченные Андрюхиными рассказами, в свободное время читали Окладникова , Гумилева  и Вернадского . Как-то раз даже выезжали на раскопки чжурчжэньского городища, сожженного тумэнами Субэдэя ….
Но время шло, и любимая профессия, а потом и семейный быт, отодвинули далеко на задний план юношеское увлечение. Я по-прежнему при оказии почитывал популярную историческую литературу и считал себя достаточно эрудированным для дилетанта в вопросах истории Приамурья, но видимо время идет по спирали, и уже в зрелом возрасте мне пришлось вновь вернуться к этой теме. Не суть важна побудительная причина, важно то, что перечитывал конспекты и статейные вырезки не советский студент, слепо веривший печатному слову, а закаленный в горниле перестройки скептик, привыкший все подвергать сомнению. И сомнения возникли. Причем, чем глубже я погружался в проблему, тем больше росло мое недоумение – получалось, что есть как бы две Истории. Одна - это История средиземноморской цивилизации, разделившейся впоследствии на европейскую и арабскую, на задворках которой существовала сказочная Индия да, на границе с Дикой Степью, полуварварская Русь. Другая – История Поднебесной, на окраинах которой лежали загадочные Тибет и Индия, а еще ее рубежи постоянно терзали варвары Дикой Степи. И сшиты эти две Истории явно «на живую нитку» Шелковым путем, да нашествием потомков Чингисхана, причем сшиты, через ту самую Дикую Степь, которая как какая-то прореха на ткани пространства-времени. Там, как в Бермудском Треугольнике исчезали целые народы и оттуда, согласно обеим историям, периодически изливалось Зло в лице диких и безжалостных варваров – номадов (от греч. ;;;;;;; – кочевники).
Так кто они – эти номады? Почему, одетые в кожаные доспехи дикари, не знающие воинского строя, сметали хорошо обученные и прекрасно вооруженные армии Европы, Ближнего Востока и Китая? С легкостью брали непреступные крепости? Как кочевавшие родами и вечно враждующие между собой номады могли сплотиться в орду, и как степь вообще могла прокормить эти орды? Вопросов много, но вот внятных ответов на них в литературе по истории я не нашел. Нет, я не сторонник академика Фоменко  и не собираюсь обвинять историков в коварном заговоре. Просто никто, кроме разве что Льва Николаевича Гумилева, не пытался по серьезному разобраться с историей Степи, а предложенные им ответы меня как эколога, далеко не всегда устраивают.
В общем, как бы то ни было, я решил попробовать сам «влезть дилетантскими сапожищами в прилизанные сады историков». Благо, глубокоуважаемые мною, Акоп Погосович Назаретян  [Назаретян А. П.] и Виктор Рафаэльевич Дольник  [Дольник В. Р.] уже протоптали широкую дорогу «в сады гуманитариев», применяя для ответа на загадки истории инструментарий своих наук.
Перед вами не научная диссертация, и я не претендую на знание конечной истины и «полноту охвата предмета исследований». Я просто пригашаю Вас, уважаемый читатель, вместе со мной попробовать восстановить историю Степи и номадов, а заодно разобраться с той ролью, которую они сыграли в истории становления современной цивилизации. Ну а поскольку я биолог, то и смотреть на историю мы будем через призму естественнонаучных, а не гуманитарных установок. И главный принцип, который мы возьмем на вооружение – «Бритва Оккама»: самое простое объяснение является наиболее истинным. На практике это значит, что можно перечислить сотни экономических, политических, религиозных и прочих причин массового исхода кочевников с исконных мест обитания, но если мы знаем, что в этот период произошло резкое изменение климата, то это и есть первопричина. И только не найдя никаких объективных причин физической, биологической или социальной природы, мы вправе говорить о божественном промысле или «пассионарном толчке».

Терминология

Прежде всего, что бы избежать разночтений и недопонимания, нам нужно определимся с терминами. И начнем мы, естественно, с определения «номады». Этот термин хотя и означает в переводе с греческого – «кочевники», имеет более узкое толкование, чем русский перевод. Дело в том, что далеко не все кочевники обитают в степях и занимаются животноводством. Бывают «морские кочевники», типа индонезийских народов баджо, мокен, урак лавой. Бывают кочевые охотники, типа североамериканских охотников на бизонов или африканских бушменов. А есть еще цыгане, так же ведущие кочевой образ жизни…. Тогда как собственно «номадизм» – особый  вид хозяйственной деятельности и связанных с ним социокультурных характеристик, при которых большинство населения занимается экстенсивным кочевым животноводством. Причем не любым животноводством, так как разведение кроликов, гусей и пчел – это тоже животноводческие отрасли, а таким, в основе которого лежит коневодство и разведение крупного (скотоводство) и мелкого рогатого скота. Конечно я несколько сужаю рамки данного понятия, так как, строго говоря, оленеводы приполярья и разводящие верблюдов бедуины – то же номады, но и в этническом, и в историческом плане они сильно отличаются от насельников Великой Степи, а именно с их исторической ролью мы и взялись разбираться.
Важно с самого начала развеять стереотип, изображающий номада пастухом, незнающим другой работы кроме животноводства. На самом деле такой образ жизни – продукт современной дифференциации труда, когда все необходимое номад может купить на деньги, вырученные от продажи скота. В древности он такой возможности не имел и был вынужден самостоятельно мастерить телеги и юрты, выделывать шкуры и ковать оружие, лепить и обжигать посуду, катать войлок и шить одежду. Само по себе номадство не предполагает отказа от иных форм хозяйствования, отнюдь, среди кочевых народов было немало ремесленников и земледельцев, охотников и рыбаков, купцов и разбойников. В периоды своего процветания номады строили свои города-крепости [Худяков Ю. С.], а еще чаще захватывали и использовали чужие. Отличие номадов от оседлых земледельческо-животноводческих культур в доминировании у кочевников животноводческой составляющей. Кочевой образ жизни номада – приспособительная мера. По своей природе человек – существо ленивое. Если корма и воды для скота хватает, сдвинуть его с места может разве что нашествие слепней да оводов. И тут он предпочтет отогнать стадо чуть выше в горы, не снимая базового лагеря с женами, стариками и детьми. Так что в благополучные для степи периоды более влажного климата, пока еще пастбища не зарастали лесами, животноводство принимало форму отгонного, а стойбища номадов, в это время, мало отличались от  соседних земледельческо-животноводческих поселений. Но стоило климату «испортиться», и Степь приходила в движение. И земледельцы, и животноводы снимались с мест, но пути их были различны, тут срабатывала разная ментальность. Для земледельца главное богатство – семенной фонд, чтобы его сохранить, земледелец будет и оросительные каналы рыть, и лес корчевать, а скотину, если нечем кормить, пустит под нож. Тогда как для животновода нет ничего дороже племенного стада, а оно, в отличие от семян, не может целый год ждать пока появятся новые пастбища. Поэтому земледелец, согнанный с насиженного места природными катаклизмами, отправится на поиски новой Родины, где постарается воссоздать прежний быт, а животновод превратится в номада, следующего за своим стадом, смотря «по обилию воды и травы». Хотя эти перекочевки только на первый взгляд носят случайный характер, на самом деле и время и маршруты жестко закрепляются обычаем.
Во-вторых, разберемся с термином «скотоводство». Согласно Большой советской энциклопедии, это «отрасль животноводства по разведению крупного рогатого скота для получения молока, говядины и кожсырья». Трактовка довольно «узкая», и в литературе зачастую скотоводами называют всех, кто разводит копытных и мозоленогих одомашненных животных (коз, овец, лошадей, верблюдов, лам и т.д.). Не берусь судить какой из подходов более верен, но, дабы избежать противоречий, я буду, по возможности, придерживаться более общего термина – «животноводство», подразумевая в первую очередь разведение именно копытных животных (лошадей, коров и овец) – основу хозяйствования степных номадов.
Так вот, это самое животноводство бывает трех типов: стойловое, отгонное и кочевое, которые встречаются как в чистом виде, так и во всевозможных сочетаниях и переходных формах. Стойловое животноводство в чистом виде – современные европейские свинарники и коровники, где проходит весь цикл выращивания и эксплуатации животных от рождения до забоя на мясо. Отгонное или яйлажное животноводство, наиболее распространено в горных местностях. В классическом варианте зимой стада находятся на стойловом содержании, а летом выгоняются на альпийские луга  для самовыпаса. Промежуточным вариантом между отгонным и стойловым животноводством является выпасное или пастушечье животноводство, когда в теплый период года стадо на день выгоняется на близко расположенное пастбище, а к вечеру возвращается в стойло. Все эти способы содержания сельскохозяйственных животных предполагают наличие стационарных строений для содержания скота (конюшен, коровников, овчарен), а следовательно и стационарных поселений самих животноводов.
Другое дело кочевое животноводство, когда семейные группы животноводов, в классическом варианте, в течение всего года следуют вместе со стадом по веками устоявшимся маршрутам, перевозя с собой с места на место весь свой скарб и весь провиант. При этом формируется свой, весьма своеобычный образ жизни, мобильный и компактный хозяйственный инвентарь, разборная архитектура, своеобразная кухня и своя система мировоззрения. Все то, что скрывается за емким термином «номадизм». И пусть в классическом виде номадизм – явление не слишком распространенное, чаще встречаются различные переходные формы от кочевого животноводства к отгонному, но, раз возникнув, номадный стиль бытия и номадная философия, сохраняется в течение ряда поколений, даже если сами этносы на какое-то время «оседают на землю» в благоприятных природных условиях. Яркий пример тому – российское казачество XVI- XIX веков. Перейдя к станичному образу жизни, переселившись в рубленые избы и глинобитные хаты, казаки умудрились сохранить коневодческий уклад и мобильность. Более того, они сохранили своеобразный стиль социальной организации своего общества, так называемую «кочевую демократию», восходящую к доскифской эпохе.
Так что в рамках данной конкретной работы, говоря о номадах, я буду подразумевать вполне конкретные этносы, основу жизни которых составляет преимущественно кочевое животноводство (коневодство, скотоводство, овцеводство), чьи обычаи, культура, жизненный уклад и мировоззренческая система подчинены необходимости несколько раз в год переезжать с места на место. Этносы, которые в течение тысячелетий были основными насельниками степного пояса Евразии, создавшие свою кочевую цивилизацию, так не похожую на классические земледельческие цивилизации античного мира. Этносы, чья история замалчивается, а то и активно искажается и низводится до периодического нашествия диких, слабо организованных орд варваров – разрушителей цивилизаций, каждое из которых «отбрасывало человечество, в его развитии, на несколько веков назад».

Происхождение номадов

Номада делает номадом не только приспособление к мобильному образу жизни, ибо кочуют не только скотоводы. Номадам их делают стада принадлежащих им животных, требующих перекочевки с места на место в поисках «травы и воды». Набор этих животных может сильно варьировать в зависимости от этноса, местности и эпохи, но неизменным остается привязанность степных кочевников-животноводов к лошади. Это и основной вид животноводства, дающий пищу, одежду, кров и даже топливо для очага; и транспортное средство; и боевой товарищ, в разы увеличивающий мобильность, мощь и эффективность всадника. Именно благодаря своему симбиозу с лошадью номады евразийского голоцена смогли создать кочевую империю, уникальную по структуре, протяженности и продолжительности существования.
Так что, прежде чем перейти собственно к истории номадов я предлагаю вначале разобраться с происхождением домашней лошади: кто, где, когда и как ее приручил. Ибо ответив на эти вопросы, мы сможем заглянуть в самую глубь веков, найти предковый этнос, который послужил базой для всего того этнического, лингвистического, теологического и даже расового разнообразия номадов Великой Степи, которое мы имеем сегодня.

Как одомашнивалась лошадь
Генетическим предком лошади является тарпан (Equus ferus ferus) – небольшое, размером с не крупного осла (высота в холке около 130 см, вес порядка 270 кг), животное, ведущее стадный образ жизни. Дикие родичи наших «Саврасок» и «Воронков» обитали в степях и лесостепях Европы, Казахстана и Западной Сибири вплоть до конца XIX века. Тарпаны были крайне пугливы и очень редко выживали в условиях неволи, да и приручать их пытались только в качестве экзотики, или для обновления крови домашних лошадей, так как ни в качестве тягловой силы, ни в качестве верхового животного они не годились. Процесс их превращения во вьючное и тягловое, а тем более в верховое домашнее животное, потребовал от племен, взявшихся за их приручение, огромного терпения, умелой селекции и уйму времени.
Приручение животных возможно двумя основными путями. В первом случае намерено или случайно добытое живым в процессе охоты животное оставляется на развод. В племенах охотников-собирателей такой домашний питомец, как правило, попадал на стол в случае наступления голода, но при наличии полезных для хозяина качеств и удачном стечении обстоятельств он мог стать родоначальником новой одомашненной породы. И сегодня, во всех частях света, дети и взрослые тащат из природы домой всякую живность от таракана и паука до рыси и лося. Интересно, что в условиях неволи, при избытке пищи, некоторые хищники и крупные приматы тоже ухитряются обзавестись своим «домашним любимцем»: поросенок живет в клетке тигра, а шимпанзе проявляет нежную заботу о мармозетке. Так что, видимо, в основе процесса лежит древняя инстинктивная программа, поднятая человечеством на качественно новый уровень. По всей вероятности, именно этим путем шло одомашнивание большинства видов: свиней, коз, овец, гусей, уток, кур. Но вот приручение таким способом лошади крайне маловероятно.
Для крупных стадных животных более вероятен иной способ, когда процесс приручения идет на основе природного механизма создания симбиотических связей, когда два вида способствуют взаимному выживанию за счет эксплуатации полезных качеств друг друга, постепенно эволюционируя в угоду потребностям «напарника». Примеров симбиоза разной степени взаимоадаптации в природе бесконечное множество, от некоторых высокоспециализированных насекомых и насекомоопыляемых растений, не способных выжить друг без друга, до едва уловимой симбиотической связи между буйволом и, собирающим с его кожи паразитов, красноклювым ткачиком. Наиболее характерный пример возникновения такой симбиотической связи с участием человека – индейские племена североамериканских прерий. Весь их быт, вся культура были завязаны на использование бизона, ради процветания которого они практически уничтожили популяции всех крупных хищников, представляющих угрозу их «кормильцу», а заодно и всех пищевых конкурентов. До прихода европейцев тандем человек – бизон безраздельно господствовал на огромном пространстве Североамериканских прерий. Очевидно, именно этим путем человечеству удалось приручить верблюда, оленя, корову и лошадь.
Интересно, что само по себе коневодство вовсе не требует, от взявшихся его одомашнивать племен, перехода к кочевому образу жизни. На большинстве участков своего ареала тарпан – стадное территориальное животное, круглый год живущее на одном сравнительно небольшом участке. Процесс доместикации скорей всего шел по следующему сценарию. Вначале – специализация какого-то племени на тарпане как на объекте охоты; затем защита «своего табуна» от других любителей полакомиться кониной. На каком-то этапе охотники начинают уже не просто добывать себе на стол тарпана, а ведут осознанную выбраковку старых, ослабленных особей, а так же молодых жеребцов, которые непременно будут изгнаны из табуна. Начинается примитивная селекция. Потом, возможно, в племени вскармливается случайно осиротевшее потомство от особо ценных родителей, оказывается помощь охромевшей кобыле…. В итоге, табун, получающий от сотрудничества с человеком определенные эволюционные бонусы, растет в численности и перестает воспринимать «свое» племя как хищников. А через несколько поколений превращается в стадо вполне себе домашних животных, которых можно не только съесть, но и подоить, и впрячь в волокушу или, надев недоуздок, вести за собой. Еще через какое-то время, когда тарпан уже будет больше похож на пони и перестанет инстинктивно шарахаться от любого груза на спине (что должно вызывать у диких особей паническую реакцию, так как именно – наваливаясь на спину на них охотились крупные кошачьи), нагрузить поклажей, а где-то и маленького ребенка посадить на спину вьючной лошадки. Ну а там и до намеренной селекции недалеко, когда человек, разрушив устоявшиеся за миллионы лет естественные репродуктивные механизмы, начинает сам подбирать партнеров для спаривания. Глядишь, и появились аргамаки способные тянуть легкую колесницу, а потом и нести всадника в тяжелых бронзовых доспехах.
Вот только как быстро могла произойти метаморфоза, превратившая изящного и пугливого тарпана в покорную верховую лошадь?
Трудно сказать. И одна из причин тому – обитание в тех же местностях, где шел процесс приручения лошади, ее дикого подвида – тарпана, который был довольно многочисленным и служил одним из излюбленных видов охоты вплоть до XVIII века. Как понять, что вот это кости полудомашнего тарпана, а это – дикого добытого на охоте? В этой связи многие скептики вообще отрицают сам факт одомашнивания лошади ранее бронзового века, когда появляются колесницы, запряженные парой лошадей [Выборнов А. А.]. Хотя конечно, такая точка зрения довольно абсурдна, ибо в курганах бронзового века находят кости домашних лошадей, а не тарпана.
Здесь поясню. На популяцию дикого тарпана действует естественный отбор, который приводит к тому, что  выживают особи, лучшей адаптированные к условиям среды. Если условия стабильны, то и изменения идут крайне медленно, практически не заметно. Если же условия резко меняются, как было, например, на рубеже плейстоцена и голоцена, то изменения могут быть настолько быстрыми и существенными, что палеонтологи вполне обосновано выделяют популяции, пережившие климатическую катастрофу, в самостоятельные виды. Однако в самом голоцене климатические изменения были не слишком существенны. Чаще всего, что бы их компенсировать животным было достаточно лишь незначительного смещения ареала. А раз не менялась среда, то и тарпан за прошедшие 10-12 тысяч лет практически не изменился. Другое дело с популяциями, ставшими объектами повышенного хозяйственного внимания со стороны человека. Даже на ранних стадиях одомашнивания человек, своим вмешательством способен серьезно подправить вектор эволюции, создавая более «льготные» условия для особей, несущих полезные с его точки зрения признаки, и выбраковывая тех, кто эти признаки не унаследовал.  И это его вмешательство довольно быстро начинает отражаться на морфологии животных, следовательно, костные останки даже полувольного тарпана будут несколько отличаться от косных останков его дикого сородича. Конечно, чтобы влияние такого примитивного искусственного отбора, идущего в разрез с естественным эволюционным процессом, стало заметно на морфологическом уровне, должен был смениться не один десяток поколений полувольных животных.
Выведение новых домашних пород уже одомашненного животного, конечно же идет гораздо быстрее. Но прежде чем получить возможность скрещивать лошадей по своему усмотрению человек должен был настолько приручить лошадь, чтобы суметь сломать ее природные инстинкты, перевести ее от естественного табунного содержания к содержанию в условиях малой группы, полностью подконтрольной человеку. Напомню, что с момента начала одомашнивания северного оленя прошло более 2 тысяч лет, причем за дело брались современники царя Давида, знакомые с железом и животноводством, а не охотники-собиратели, едва пережившие «всемирный потоп» конца плейстоцена (рис. 1). Но воз, как говорится, и ныне там – домашний северный олень ни чем морфологически не отличается от дикого.
Так, что искать первых коневодов нужно как минимум среди неолитических степных охотников. И здесь нам не обойтись без данных археологии.

В поисках первых коневодов
Для начала давайте попробуем понять, чем, с точки зрения археологии, отличается простой охотник на тарпана от примитивного животновода этого же тарпана разводящего? Наверное, тем, что он не только употреблял в пищу и для других нужд убитое животное, но и каким-либо образом использовал живого тарпана для своих нужд. Лучший показатель – это, конечно же, костные останки лошадей, существенно отличающиеся от костных останков дикого тарпана, обитавшего на этой же территории и примерно в то же время, последнее позволит исключить влияние межпопуляционной изменчивости. К сожалению обзорных сравнительных работ по данной теме на сегодня нет, и вряд ли они появятся в ближайшее время, так как на всем постсоветском пространстве нет ни одного палеонтолога, специализирующегося на вопросах доместикации лошади. Так что придется нам довольствоваться данными, имеющимися в распоряжении археологов.
В археологических находках на наличие одомашненных лошадей может указывать найденный на древней стоянке или в могильнике элемент упряжи; специальный инструмент, связанный с использованием или лечением лошади; специфическая посуда; постройки…. Ну, или изображение животного в ситуации, связанной с его хозяйственным использованием. Значит, мы ищем археологические культуры, в которых найдены материальные подтверждения прижизненной эксплуатации полезных качеств тарпана.
Одна такая культура точно есть. В марте 2009 года в новостной ленте появилось сообщение, что «сотрудникам университета Эксетера, под руководством доктора Аутрема, удалось отследить признаки доместикации [лошади] в энеолитической ботайской культуре, представители которой обитали на территории современного Северного Казахстана». Аутрем установил сходство между строением скелета ботайских лошадей с животными, одомашненными в бронзовый век в Европе, в то же время ботайские лошади сильно отличались от своих диких собратьев того же региона. Найдены свидетельства использования ботайцами лошадей для верховой езды. Но самый веский аргумент – на керамике ботайской культуры обнаружены следы специфических молочных и мясных жирных кислот, что свидетельствует о том, что в них хранили кумыс и конину. Значит, уже в 5700-5100 лет назад в степях Северного Казахстана существовало развитая коневодческая культура.
Но были ли они первыми коневодами? Если да, то на начальной стадии культуры мы должны видеть типичных охотников, специализирующихся на добыче тарпана, которые постепенно стали полноценными коневодами. Давайте присмотримся к ним получше.
Поселения ботайской культуры располагались вблизи водоемов, жилища полуземляночного типа с глинобитной архитектурой выстраивались в улицы длиной до 240 м [Захаров С.В.]. Жили они оседло, так что животноводство ботайцев, скорей всего, носило отгонный или выпасной характер, а следовательно лошади были достаточно прирученными, что бы их пасти. Согласно радиоуглеродному датированию, с момента формирования этой археологической культуры, до появления на их посуде следов кумыса прошло никак не больше двухсот лет – крайне малый срок для приручения тарпана и превращения его в домашнюю верховую и дойную лошадь. Да и другие данные говорят, что в их распоряжении была уже полностью прирученная лошадь, которая в результате искусственного отбора приобрела заметные морфологические отличия от своего дикого предка.
Так что сами ботайцы тарпана не приручали. Это сделал кто-то из их предков. Но кто?
Ботайская археологическая культура синтетическая по своему происхождению. Археологи указывают на ее культурную и хозяйственную преемственность как от местных – приуральских: суртандинской и агидельской культур, так и от соседствующих с ними с запада хвалынской и волосовской культур. Давайте познакомимся с ними поближе.
Хотя для ботайских поселений «единственными памятниками со схожей планировкой жилищ являются волосовско-гаринские энеолитические поселения» [Захаров С. В.], но «основу экономики волосовцев составляло высокоэффективное присваивающее хозяйство - охота, рыболовство и собирательство» [Уткин А. В., Костылёва Е. Л.]. В этой культуре даже костей тарпана не обнаружено, так что это не те предки от которых ботайцы получили лошадь.
Зато все три другие археологические культуры вполне могут претендовать на роль ранних коневодов. «Суртандинская культура – ранний энеолит Ю. Зауралья и степного Казахстана… характерна обилием каменных орудий из яшмы и единичными изделиями из уральской самородной меди… Найдены кости домашних животных — овца, крупный рогатый скот, преобладают лошади» [Матюшин Г. Н.]. «Агидельская культура - поздний неолит и энеолит Ю. Предуралья, Волго-Уральского междуречья… Преобладают орудия из кремня, шлифованные топоры и тесла, ножи и наконечники суртандинского типа, зернотерки, кремневые серпы. Кости домашних животных: лошади, крупного и мелкого рогатого скота (до 35%)» [там же]. «Домашняя лошадь прочно и давно вошла в быт населения, оставившего Хвалынский энеолитический могильник и синхронную ему Виловатовскую стоянку (Среднее Поволжье). Морфологические исследования на основании промеров пястных костей лошади, привели её к выводу о том, что виловатовские лошади отличались как от тарпана, так и лошади Пржевальского и проявляют сходство с лошадьми из срубных курганов и поселений Среднего Поволжья» [Петренко А. Г.]. Да и обитавшие западнее хвалынцев племена среднестоговской культуры «на поселении Дереивка кости лошади составляют уже… 55% домашнего стада» [Наумов И. Н.].
Получается, что, еще до появления ботайской культуры, на обширных степных просторах от Днепра до Иртыша существовали разнообразные культуры степных животноводов, значительную часть стад которых составляли лошади. Шансы, на то, что все независимо друг от друга, одновременно взялись одомашнивать лошадей, равны нулю. Меня еще смущает тот факт, что помимо лошадей они разводили крупнорогатый скот и овец. Ну не с отарой же овец, верхом на волах они тарпанов приручали! Да и зачем тратить столько сил и времени на приручение тарпана – прямого пищевого конкурента овцы и коровы, когда вот они мясо, молоко, шкуры, шерсть и тягловая сила, только траву да сено подавай. В качестве дойного животного лошади уступают не только коровам, но даже козам, если учитывать размеры, рацион, время созревания и период лактации. В качестве мясной породы опять же выгоднее разводить овец, коз или коров. Шерсть – снова лидерство за овцами. Что бы тянуть тяжелую соху или не менее тяжелую древнюю четырехколесную повозку на цельнодеревянных колесах лучше впрячь вола. Да и навьюченный вол утащит больше лошади. Лошадь конечно быстрей в качестве верхового животного, но так-то домашняя крупная и покладистая сивка-бурка, а не мелкий и пугливый тарпан. Верховую лошадь еще путем селекции вывести надо было. Единственное очевидное преимущество лошади на этом этапе – возможность ее круглогодичного содержания на вольном выпасе. В этой связи не удивительно, что уже в неолите практически не встречается чисто коневодческих племен. Более того, многие племена постепенно сокращали долю коневодства в своем хозяйстве. Так, например, на «Варфоломеевской стоянке количество костей лошади от раннего к более поздним не увеличивается, а уменьшается от 36% в нижнем к 20% в слое 2Б и к 14% в самом верхнем, то есть достоверно раннеэнеолитическом» [Выборнов А. А.].
Так может эти самые племена орловской культуры, обитавшие в районе нынешней Саратовской области и оставившие свои следы на Варфоломеевской стоянке, и были первыми коневодами?
Варфоломеевскую стоянку детально исследовал доктор исторических наук, археолог Александр Иванович Юдин. Он отмечал, что «стоянка существовала длительный отрезок времени (кон. VI – нач. IV тыс. до н.э.)», то есть, она существенно старше ранее упомянутых археологических культур, из которых самой ранней является агидельская, нижние слои которой датируются концом V тысячелетия до нашей эры. Особенный интерес представляют найденные им жертвенники. «Анализ жертвенников показывает, что они содержали в большинстве случаев костные останки трех видов животных: лошади, тура и овцы…» [Юдин А. И.]. Причем овца в этих местах в диком виде не встречается, а найденные кости тура отличаются от современных им костей диких особей более миниатюрными размерами, что также указывает на начальный этап доместикации тура (малые размеры – результат вырождения из-за близкородственного скрещивания). И хотя обнаруженные здесь в большой массе зубы лошади не имеют явных отличий от таковых дикого тарпана, но сам характер их нахождения вместе с костями других, исключительно домашних животных, свидетельствует в пользу их доместикации. Причем вне жертвенников количество костей лошади не столь значительно, и «количество костей кулана и сайги превышает… лошадиные». Еще одним подтверждением коневодческого характера орловской культуры могут служить и «находками зооморфных подвесок-амулетов. Всего найдено три зооморфные подвески – это фигурки лошадей, выполненных на тонкопластинчатых костях… на второй фигурке лошади совершенно явственно изображена уздечка» [Юдин А. И.].
Но и они не могут быть первыми коневодами. Во-первых, в силу уже упомянутых причин, тарпан не слишком интересен для одомашнивания тем, кто пасет стада овец и коров. Во-вторых, в это же время, несколько восточнее, в Волго-Уральском междуречье и в Южном Приуралье существуют племена прибельской культуры, на стоянках которых находят «кости домашних животных: лошадь, корова, овца, коза» [Матюшин Г. Н.]. Причем по результатам радиоуглеродных анализов, найденные там кости того же возраста, что и в Среднем Поволжье: «возможным местом одомашнивания диких лошадей являлись Оренбургские степи, близкие к районам Южного Предуралья, где были зафиксированы самые ранние находки их остатков. Это наглядно подтверждается датами 6100±160 (ИГАН-383), 6070±90 (Ле-2343) и 5650±200 (ИГАН-218) лет до н.э., полученными по образцам кости для неолитических слоёв стоянок Муллино, Ивановской и Берёзки» [Наумов И. Н.]. Причем найденные в Муллино кости принадлежат преимущественно молодым особям (до 5 лет), тогда как, если бы это были дикие животные, то среди них должны были бы быть представлены все возрасты лошадей.
Похоже у племен прибельской культуры мы застаем ту самую стадию одомашнивания, когда тарпан достаточно приручен, чтобы человек мог свободно проводить выбраковку «лишних» особей в табуне. Но вот незадача, опять же «довесок» из крупного и мелкого рогатого скота, а так же явный культ лося, на который указывает и обилие его костей на стоянках, и тот факт, что «очаги выложены челюстями лося» [Матюшин Г. Н.], внушают сомнения, что именно прибельцам принадлежит пальма первенства в приручении тарпана.
Таким образом, начало приручения тарпана отодвигается как минимум в мезолит – эпоху, которая датируется IX - VI тысячелетиями до нашей эры. Это было время глобальных перемен, когда на смену ледниковым ландшафтам и плейстоценовой мегафауне постепенно приходили привычный для нас рельеф и современные виды животных. «Бутылочное горлышко» рубежа плейстоцена-голоцена смогли пережить только десять процентов видов крупных млекопитающих ледникового периода. Да и в людских популяциях наблюдался резкий демографический спад, приведший к многократному сокращению и без того не слишком многочисленного населения Северной Евразии.
Конечно, далеко не для всех видов происходящие изменения носили негативный характер. Постепенно расширяющаяся полоса аридных степей оказалась благоприятным биотопом для тарпана, пришедшего на смену широкопалой лошади плейстоценовой тундро-степи. Его численность росла, а вместе с ним росла и численность племен, научившихся на него охотиться. Причем совсем не обязательно это было новацией. Возможно на тарпана переключились выжившие потомки охотников на широкопалую лошадь, чьи стоянки находят на просторах Восточно-Европейской равнины и Южного Урала.
Сколько-нибудь систематические исследования степных культур каменного века были начаты только в 60-х годах XX века А. Н. Мелентьевым. И сегодня пока еще сложно сказать в какой конкретно период мезолита и в каком конкретно районе Волжско-Уральского региона был начат процесс приручения тарпана. Но то, что начальный этап превращения тарпана в домашнее животное имел место именно в этом регионе, и именно в это время, особых сомнений не вызывает. Именно отсюда в неолитическое время племена коневодов расселяются по степному поясу в западном и восточном направлении, местами вытесняя, а местами ассимилируя местное население: «инфильтрация доместицированной лошади из приуральско-средневолжского лесостепного региона, где она была одомашнена ещё в первой половине VI тысячелетия до н.э., в степное Поволжье и Подонье происходит на рубеже VI-V тыс. до н.э. (Варфоломеевская: 5030±200 лет до н.э. (ГИН-6546); Ракушечный Яр: 5090±100 (Ки-6480), 4980±100 (Ки-6478))… В V тысячелетии до н.э. навыки скотоводческо-коневодческого хозяйства распространяются и в степном Правобережье Нижнего Поволжья вплоть до Северо-Западного Прикаспия… Появление её домашнего вида в Надпорожье отмечено на стоянках Игрень VIII (16,7% стада), Собачки (20% стада) и Средний Стог 1 (12,5% стада)… имеющими нижние С14 датировки – 4125±125 (Ки-517) и 4250±400 (Ки-1170) лет до н.э… Развитие коневодства в Зауралье и Северном Казахстане также начинается не ранее позднего неолита – раннего энеолита. Своё развитие этот процесс получил уже у населения энеолитической ботайской культуры, став основой сложения в Северо-Казахстанских степях коневодческо-скотоводческого хозяйства» [Наумов И. Н.].
Но шло не просто расселение племен, получивших эволюционное преимущество благодаря приручению лошади, шло формирование своеобразной общности близкородственных культур степных животноводов, «активно взаимодействовавших в энеолитическое время, и через территорию Нижнего Поволжья осуществлялись культурные контакты от Балкано-Карпатского региона до Урала. Широким культурным связям несомненно способствовала доместикация лошади в восточноевропейских степях…» [Юдин А. И.].
Итак, мы определились с примерным временем и местом появления коневодческих культур – мезолит Волго-Уральского региона. То есть нашли ответы на вопросы: когда? и где? Осталось найти ответ на вопрос: кто? И здесь одной археологией не обойтись, так как артефакты, сохранившиеся с тех времен могут рассказать только о расовом типе этих людей, но никак не об их этнической принадлежности. Для получения более точного ответа придется обратиться к другим наукам – популяционной генетике и исторической лингвистике.

Данные генетики
В последние годы очень большую популярность приобрела новая отрасль популяционной генетики – ДНК-генеалогия, апологеты которой берутся реконструировать всю историю человечества в целом и отдельного рода в частности. Так что в поисках первых коневодов было бы нелогично проигнорировать данные, полученные в рамках этой науки. Вот только ДНК-генеалогия – наука совсем молодая, и как всякая молодая наука переживает период бурного роста, характеризуемый завышенными ожиданиями и не устоявшейся методологией. В данном конкретном случае процесс становления еще и осложнен коммерческими интересами вовлеченных сторон, что резко снижает критичность оценок полученных научных результатов. Поэтому, мы не будем слепо доверять выводам, полученным приверженцами модного научного направления, а попробуем, по возможности непредвзято, оценить их достоверность.
Я сразу же прошу прощения у тех читателей, кто, как и я, помнит генетику не только на уровне школьных уроков биологии. Во-первых, за то, что буду повторять прописные истины, во-вторых, за неизбежные неточности. Что бы в доступной для непрофессионала форме изложить основы ДНК-генеалогии, мне придется сильно упрощать, а значит неточности в определениях и формулировках просто неизбежны, но «нам же не шашечки нужны, нам что бы ехать».
Напомню, что любая клетка нашего организма содержит в своем ядре 23 пары хромосом. И только в половых клетках (мужских сперматозоидах и женских яйцеклетках) набор хромосом гаплоидный – одинарный. При оплодотворении гаплоидные наборы, полученные от отца и матери не просто суммируются, но еще и рекомбинируются, перемешиваются между собой, программируя свой собственный, неповторимый облик будущего ребенка.
В девяностых годах прошлого века генетики установили, что в человеческой Y-хромосоме, той самой, которая отвечает за мужской пол ребенка, есть два фрагмента, которые не участвуют в кроссинговере – обмене генетическим материалом между хромосомами родителей. То есть, они в неизменном виде передаются от отца к сыну, и лишь изредка в них происходят мутации, которые наследуются всеми последующими поколениями по мужской линии. Тут же родилась идея проследить эти изменения вглубь веков и определить происхождение и степень родства существующих сегодня народов. Естественно на этой основе можно проследить происхождение только по прямой мужской линии, но и это не мало! Ведь мы получаем свидетельство, которое не может быть подделано и не зависит от временной политической конъюнктуры или симпатий летописца. А, если учесть, что есть возможность (используя митохондриальную ДНК) проделать аналогичную работу и в отношении женской наследственной линии, то понятен энтузиазм ученных, взявшихся строить новую, «объективную» историю человечества.
Правда вскоре выяснилось, что искать и извлекать древнюю ДНК весьма хлопотно, да и сохраняется она не слишком хорошо, так что реальных работ по ДНК-генеалогии древних этносов практически нет, а уж в отношении мезолитических племен и подавно. Зато полно современных желающих найти «свое место» на генеалогическом древе человечества, тем более за вполне умеренную плату – по цене сотового телефона. И коммерсанты от науки тут же наладили конвейер по выдаче красивых дипломов о принадлежности тестируемого к той или иной гаплогруппе, под каждую из которых подведена солидная рекламная база, а на титульной странице дан перечень знаменитых предков.
Нам, что бы отделить коммерческую рекламу от науки, придется разобраться с методологией выделения этих самых гаплогрупп.
Дело в том, что те самые нерекомбинантные участки Y-хромосомы, а их длинна измеряется миллионами нуклеотидов, содержат странные повторы, когда несколько раз подряд повторяется одна и та же последовательность из нескольких нуклеотидов, например: ТАТ-ТАТ-ТАТ-ТАТ-ТАТ, где Т – тимин, а А – аденин. На сегодня известно уже несколько сотен таких повторов, каждый длиной в несколько десятков нуклеотидов, и каждый год находят десятки новых цепочек. Какую роль в геноме человека они играют, мы пока не знаем, но эти цепочки повторов оказались очень удобны для исследований. Ученные наловчились измерять длину этих цепочек: «генеалогический анализ хромосомы Y – это и есть определение числа повторов в каждом маркере» [Клесов А. А.]. А поскольку количество повторов – жестко наследуемый признак и мутации в них довольно редки, то в результате получился количественный показатель, характеризующий степень родства сравниваемых  людей. Чем больше разница в длине повторов, тем более дальняя родня перед нами.  И вот на этом чистая наука кончилась, ибо дальше инициативу перехватил бизнес.
Все началось в 2002 году, когда некое коммерческое объединение «Y Chromosome Consortium» предложило свою классификацию геномов людей по линиям Y-хромосомы. На тот момент анализы делались по шести маркерам (цепочкам повторов) в Y-хромосоме. Все полученные данные были сгруппированы в 18 кластеров, так называемые клады, обозначаемые латинскими буквами от A до R, а внутри них были выделены более дробные группировки – гаплогруппы. Причем по уверениям авторов «Порядок букв отражает последовательность возникновения мутаций». И это первая ложь, так как определить какой из двух современных гаплотипов, отличающихся по количеству повторов в маркере, несет исходную форму цепочки, а какой – результат мутации, не возможно. Так что «последовательность возникновения мутаций» – не более чем условность, принятая авторами проекта исходя из собственных мировоззренческих установок.
Вторая ложь – в способе объединения «близкородственных» гаплотипов в клады. Напомню, что на сегодня известно несколько сотен маркеров, но все вновь открытые последовательности нуклеотидных повторов, разносятся по уже существующим «кладам» и производным от них гаплогруппам. Проведем аналогию: возьмем большую выборку людей со всего Света и промерим у них 6 показателей, например длину и ширину стопы, рост, обхват талии, цвет волос и угол оттопыривания ушей. Все эти признаки наследуются, так что пример в целом адекватный. На основании полученных промеров распределим всех людей на 18 кластеров, ну типа: клад А - «большеногие, низкорослые, лопоухие, чернявые толстячки», а клад R -«длинностопые, высокие, худощавые блондины с прижатыми ушами». А теперь доведем количество используемых маркеров до 67, но все новые данные, типа: формы носа, цвета кожи, разреза глаз и тому подобное, будем привязывать к уже имеющейся классификации. В итоге по нашей классификации тощий бушмен и тощий эскимос окажутся гораздо более близкими «родственниками», чем их более ширококостные соплеменники. Представили? Конечно, приведенная аналогия сильно гипертрофирована, так как использованные в примере фенологические признаки кодируются множеством рекомбинируемых генов, но суть я думаю понятна.  Так что неудивительно, что «Есть в классификации и явные черные дыры - в них иногда попадают люди с редким набором мутаций. Редактор Newsweek Дмитрий Кузнец, например, единственный из всех наших испытуемых, вообще не смог определить происхождение своего отца… Генетика ситуацию не прояснила: ученые не смогли четко отнести Кузнеца ни к одной гаплогруппе по Y-ДНК» [Клесов А. А.].
Третья ложь – это то, что разница в количестве повторов в маркере четко взаимосвязана с удаленностью индивидуумов на генеалогическом древе. То есть, если у вас в маркере DYS#19 16 повторов, у вашего знакомого – 15, а у меня только 11 квадруплетов ТАГА, то по логике адептов ДНК-генеалогии мы с вами в пять раз более дальние родственники, чем вы с вашим знакомым. Логика авторов проста и понятна: в первом случае произошла одна мутация, а во втором – целых пять, на что потребовалось в пять раз больше смен поколений. Но проблема в том, что авторы лукаво рассматривают только один из видов мутаций, когда ДНК-полимераза – фермент «снимающий копию» с ДНК-цепочки, «сбивается со счета» и «забывает» один повтор, либо наоборот вставляет лишний. Причем бездоказательно считается, что вероятность сбоя, при котором ДНК-полимераза ошибается не на один, а допустим сразу на пять повторов, ровно в пять раз ниже. При этом сторонники ДНК-генеалогии совершенно игнорируют гораздо более распространенный тип мутаций, который как раз и лежит в основе эволюционного процесса – спонтанные однонуклеотидные мутации. Их частота колеблется от одной на сто тысяч нуклеотидов, до одной на миллион, что при известной длине Y-хромосомы в 50 миллионов нуклеотидов гарантирует нам как минимум 50 спонтанных мутаций на поколение. Уточняю, что приведенные цифры характеризуют мутации, сохранившиеся в геноме после репарации – специальной процедуры, исправляющей повреждения и сбои в копировании ДНК, то есть только те, которые будут унаследованы потомками. Так вот, спонтанная мутация с равной вероятностью может произойти на любом участке хромосомы. В том случае если она попадает на маркерный участок, цепочка повторов разрывается. В рассматриваемом нами примере: случай, когда мутация нарушает последовательность именно в одном из двух крайних квадруплетов, имеет ровно такую же вероятность, как и в пятом с краю. Но в первом случае 16 квадруплетная цепочка сократиться до 15 повторов, а во втором – разорвется на две цепочки длиной в 11 и в 4 повтора ТАГА. Хотя и в том, и другом случае имело место одна мутация на маркере DYS#19. А значит мои шансы оказаться вашим родственником лишь незначительно ниже, чем у вашего знакомого из приведенного примера.
Четвертая ложь, а точнее целый букет из наивных заблуждений и прямой дезинформации связан с измерением временных промежутков «до общего предка». Начнем с того, что сама частота мутаций, даже для одного и того же маркерного участка Y-хромосомы, величина далеко не постоянная. Существует множество факторов способных заметно увеличить частоту мутаций, причем сила их влияния в разных уголках планеты и в разные эпохи изменяется. Это и естественный радиационный фон местности, и  ультрафиолетовое излучение, и ретровирусы, и химический состав воды и пищи. Но самое главное – обычное повышение температуры в местах проживания на 10 °С вызывает пятикратное увеличение частоты точечных мутаций. То есть, у жителей субтропиков мутации возникают в десятки раз чаще, чем у жителей Приполярья.
Но ладно бы только это. У меня вызывает сомнения сам принцип расчета количества поколений до общего предка на определенной территории. Вот характерный пример таких расчетов: «Гаплогруппа R1a1. 104 шестимаркерных гаплотипа, базовый 16-12-25-10-11-13. В сумме 104х6 = 624 маркера имеют 165 мутаций. Считаем - 165/624/0.0016 = 165 поколений, или 4130 лет… пра-арии появились на Балканах как будущие хорваты 4100 лет назад» [Клесов А. А.]. Давайте на время отвлечемся и представим, что сами первичные данные: способ вычленения базового гаплотипа в выборке, количество мутаций и их частота – достоверные, и общий предок всех  представленных в выборке мужчин действительно жил 4130 лет назад. Но значит ли это, что он пришел на Балканы именно в это время? Нет. Он мог родиться и жить где угодно, а его потомки по прямой мужской линии могли переселиться на Балканы буквально пару сотен лет назад: 7-8 поколений более чем достаточно, что бы считаться коренным жителем. А могли ли предки этих мужчин появиться на Балканах ранее конца третьего тысячелетия до нашей эры? Запросто. Во-первых, выборка в 104 человека из всей популяции, как с точки зрения статистики, так и с точки зрения биометрии, никак не может считаться репрезентативной. То есть, в выборку могли просто не попасть более дальние родственники, и соответственно возраст общего предка сильно занижен. Во-вторых, даже сегодня далеко не все пожилые мужчины могут похвастать тем, что у них есть внуки, унаследовавшие их Y-хромосому, а уж на заре бронзового века, когда средняя продолжительность жизни мужчин была существенно короче – это и вовсе было уделом немногих счастливчиков. Интересно, что сами адепты ДНК-генеалогии знают об этом: «ученые выяснили, что прародитель всех мужчин на планете, «Адам» (были и другие, но его гены оказались самыми стойкими), жил в Африке 90 000–130 000 лет назад. «Ева» - та, чьи гены носит в себе все население планеты, - жила на Черном континенте 150 000 лет назад» [www.dpo-sv.ru], но в своих расчетах почему-то игнорируют. Вот и получается, что носители «гаплогруппы R1a1… появились на Балканах» достаточно давно, что бы считаться коренным населением, а все остальное – буйная фантазия автора.
Перечень ляпов, намеренно или по незнанию допускаемых «специалистами» по ДНК-генеалогии, можно было бы и продолжить. Особенно меня возмущают их нечистоплотные игры с теорией вероятности! Но я думаю и того, что уже написано, достаточно, чтобы с улыбкой относиться к их заявлениям типа: «Лингвисты имеют более правдивое представление о прошлом человечества, нежели богословы. Историки - более, чем лингвисты. Антропологи - более, чем историки. Популяционные генетики - более, чем антропологи. ДНК-генеалоги более, чем популяционные генетики. Лучше ДНК-генеалогов наше прошлое не знает никто» [Известный ДНК-генеалог С. Сидоров]. Кстати, замечательный рекламный лозунг, идеальный с точки зрения маркетинга, но совершенно недопустимый с точки зрения научной этики, что лучше всего характеризует его автора – он успешный коммерсант, а не ученый.
Получается ДНК-генеалогия – лженаука, не заслуживающая внимания? Нет. Наука не виновата, что недобросовестные дельцы в угоду своему бизнесу искажают и подтасовывают результаты. Сами ученые-генетики, изучающие вариабельность человеческого генома, как правило, честно публикуют полученные данные, сторонясь скоропалительных всеобъемлющих выводов. В рамках интересующего нас вопроса об этнической принадлежности первых коневодов особенный интерес вызывают генетические исследования древней Y-ДНК, выделенной из костных остатков представителей различных археологических культур. На сегодня наиболее ранние проанализированные останки степных животноводов принадлежат племенам бронзового века (3-2 тысячелетие до нашей эры), обитавшим на Южном Урале и в Таримской котловине [Li et al.]. И в том, и в другом случае в анализах преобладали гаплотипы, относящиеся по существующей классификации к гаплогруппе R1a1. Интересно, что аналогичные результаты получены и для современной им восточно-европейской культуры лесостепных животноводов, знакомых с коневодством, а именно для культуры шнуровой керамики (боевых топоров).
Адептами ДНК-генеалогии носители гаплогруппы R1a1 прочно ассоциируются с древними индоевропейцами – ариями [Клесов А. А.]. Логика их рассуждений проста: в индийских ведах ариями именуются пришедшие с севера, исповедовавшие ведическую религию. Эти племена в начале второго тысячелетия до нашей эры положили конец цивилизации Хараппы и дали начало современной кастовой системе индуизма. Сами арии – воины и брахманы, благодаря кастовым ограничениям мало смешивались с местным аборигенным населением. Данные археологии указывают на определенные связи пришлых ариев с андроновской культурой Южного Приуралья. Наиболее распространенные гаплотипы среди проанализированных андроновских останков, так же как и среди касты индуистских брахманов принадлежат к гаплогруппе R1a1. А недавние раскопки на Южном Урале древних поселений типа Синташты и Аркаима, напоминающих по своей архитектуре описанный в ведах «идеальный город» ариев, развеяли последние сомнения скептически настроенной части сторонников ДНК-генеалогии.
Вот только, как и в случае с гаплогруппами, есть несколько «неточностей», которые старательно замалчивают коммерсанты от генетики. Неточностей, которые сводят на нет всю логику их исторических «реконструкций». Начнем с того, что между южно-уральскими поселениями «Страны городов» и падением североиндийской цивилизации Хараппы лежит минимум 200 лет. То есть, на рубеже третьего-второго тысячелетий до нашей эры в Приуралье действительно появились некие пришлые племена, строившие города с радиальной архитектурой, принесшие с собой инновации развитого бронзового века. Но уже через столетие они канули в лету, а на их месте возник целый спектр автохтонных культур, как правило, объединяемых в срубную и андроновскую культурно-исторические общности. Обновленные местные культуры унаследовали от пришельцев только ряд технологических новаций, но никак не религию и не архитектуру, а тем более не их мужские гены. Исследованный древний геном принадлежал исконно южноуральским алакульским племенам, а геном насельников Синташты и Аркаима никто пока не исследовал.
Во-вторых, археологи свидетельствуют о том, что конец Харапской цивилизации положили даже не сами андроновцы-алакульцы, а народы  бактрийско-маргианской культуры, населявшие южные отроги Тянь-Шаня, которые, получив «толчок с севера», отправились покорять долину Инда. Судя по всему, именно они и были теми самыми ариями, перенявшими от андроновцев, а может и от самих синташтинцев, ряд технологических и культурных новаций. А гаплогруппа R1a1 могла быть привнесена в Северную Индию несколько позже, например в эпоху Кушанского царства, когда не только Северная Индия, но и Пакистан, Афганистан и другие территории Средней Азии оказались под властью выходцев из Таримской котловины, потомков тех самых племен, чью генетическую принадлежность к гаплогруппе R1a1 подтвердили совместные исследования китайских и немецких генетиков [Li et al.]. А может и еще позже – во времена Великих Моголов, в правящей элите которых хватало представителей тюркских племен, среди которых искомая гаплогруппа и сегодня довольно широко распространена. Несомненно и те и другие, оседая на новой родине, включались в состав только высших каст – брахманов и кшатриев, что естественно нашло отражение в геноме их прямых потомков.
Так что арии, конечно, жили на севере от Индии и говорили на санскрите, вот только к установленным древним носителям гаплогруппы R1a1 они никакого отношения не имели. А всякие досужие размышления о связях русского и индийского «арийского» генофонда, а так же о «совпадающем» времени для «общего предка» - не более чем фантазии людей, далеких как от истории, так и от популяционной генетики, разделом которой, по идее, и является ДНК-генеалогия, как наука. Людей, представляющий как коммерческий продукт «популярная ДНК-генеалогия». И это область знаний другого порядка, которую в пору выделять в самостоятельный раздел маркетинга.
Итак, на основании накопленного на сегодняшний день генетиками материала, можно с уверенностью утверждать только то, что среди мужского населения вероятных потомков мезолитических «коневодов» был распространен гаплотип, попадающие по существующей классификации в гаплогруппу R1a1. А подключив знание истории и логику, можно добавить, что современный ареал гаплогруппы R1a1 во многом определяется расселением мужских потомков этих племен, и, соответственно, носители соответствующего набора маркеров в Y-хромосоме с высокой долей уверенности могут считать себя их прямыми потомками по мужской линии. А вот кто они: арии, тюрки или просто  «длинностопые, высокие, худощавые блондины с прижатыми ушами»? На этот вопрос генетика пока ответить не может.
В любом случае полученные данные по древним геномам относятся к не столь уж отдаленному времени – второе, максимум третье тысячелетие до нашей эры – бронзовый век. К этому времени лошадь уже полностью одомашнена и пригодна не только для табунного, но и для стойлового содержания, что позволяет племенам, изначально никак не связанным с коневодством, легко заимствовать «технологию» ее разведения. Первые же коневоды в два – два с половиной раза старше культур шнуровой керамики и андроновской.
Сегодня единственная наука, способная заглянуть так далеко вглубь веков и хоть как-то пролить свет на нематериальный аспект жизни интересующих нас племен – историческая лингвистика. И хотя далеко не все современные ученные однозначно воспринимают данные палеолингвистических исследований, но за неимением лучшего мы попробуем воспользоваться их результатами для ответа на вопрос об этнической принадлежности первых коневодов, ибо не что так ярко и полно характеризует этнос как его язык.
 
Лингвистический аспект
Начнем, пожалуй, с того, что результаты исследований ископаемых останков убедительно доказывают: люди, обладавшие необходимыми анатомическими органами, позволяющими разговаривать и использовать язык, появились, по крайней мере, 250 тысяч лет назад, а возможно и гораздо раньше. Изучение ископаемых черепов людей того времени выявляет наличие мозговой асимметрии, так же как и у современных людей у наших далеких предков левое полушарие, отвечающее за речевую функцию, было больше правого, а гортань уже была расположена достаточно низко, позволяя издавать звуки современной речи. Эволюция этих органов – прямое свидетельство развития речи у людей палеолита. Более того, тот факт, что эти морфологические изменения были закреплены в геноме, говорит нам, что те, кто лучше умел говорить, имели определенное эволюционное преимущество перед теми, кто говорил хуже. Причем эволюция речевого аппарата, по сути, была завершена к тому времени. А значит уже первые кроманьонцы имели достаточно развитую речь, обеспечивающую адекватную коммуникацию и в полной мере отвечающую запросам социальной среды того времени. Тем более не были «угукающими дикарями» интересующие нас племена мезолитических «коневодов». А вот на каком языке они говорили – вопрос дискуссионный. Кто-то считает что на праиндоевропейском (Гимбутас М. Б., Абаев В. И.), кто-то думает что на пратюркском (Сулейменов О. О.), есть и более экзотические версии (Чудинов В. А.). Давайте попробуем разобраться.
Исходя из того, что все человечество, все разнообразие вида Homo sapiens sapiens имеет единое происхождение, а также учитывая совершенно развитый речевой аппарат у самых древних представителей вида, лингвисты делают вывод, что все языки произошли от общего предка – Прамирового языка. Этот язык не обязательно является первым языком вообще, он лишь является предком всех нынешних языков. В прошлом бок обок с ним могли существовать другие языки, которые затем вымерли: например неандертальцы и денисовцы, которые разошлись с предками современного человека раньше, чем сформировался полноценный речевой аппарат, могли говорить на каких-то своих языках, возможно совершенно иначе устроенных. Из этого следует важный вывод, что все известные, как живые, так и мертвые языки являются результатом развития  и дивергенции общей языковой основы. А раз так, то есть возможность классифицировать все языки, объединив их в группы, родственные по происхождению. В упрощенной форме это может быть представлено в виде филогенетического Древа (рис. 25). В упрощенной, потому что языки «умеют» не только делиться на более мелкие ветви, но и срастаться, например, путем креолизации, да и взаимопроникновение языков при долговременных близких контактах их носителей – то же вполне обычное явление.
Если рассмотреть этот тезис с противоположного конца, то мы получим, что когда-то предки современных славян (как пример) говорили на едином праславянском языке. До этого их общие предки с немцами, иранцами и индусами говорили на древнем наречии, близком к санскриту. А еще раньше существовал единый язык общий не только для индоевропейской, но и для уральской, и для алтайской семей языков. Этот древний язык, давший начало большинству современных диалектов Европы, Северной и Центральной Азии, лингвисты назвали «ностратическим» (от латинского nostr;tis – «нашего круга»). Логическую цепочку можно продолжить и дальше вглубь веков к «борейскому языку», на котором по мнению выдающегося российского лингвиста Сергея Анатольевича Старостина, говорили общие предки американских индейцев и большинства евразийских народов. И так вплоть до Прамирового языка первых кроманьонцев.
Само по себе существование какого-то праязыка, ставшего основой для всего существующего лингвистического разнообразия, мало кем оспаривается. Основные возражения появляются когда речь заходит о построении лингвистических классификаций, основанных на степени родства языков, а так же при определении времени разделения родственных языков.
Главная проблема построения иерархической классификации учитывающей реальную степень родства отдельных языков и их групп (семей) в том, что они развивались отнюдь не изолированно друг от друга. Любой известный язык содержит большое количество внешних заимствований, как современных, так и довольно старых, полученных как от ближайших соседей, так порой и от весьма отдаленных этносов. Отличить эти заимствования от действительно родственных слов крайне сложно, а порой и вообще не возможно, ибо у каждого слова своя судьба. А если учесть, что и сами языки не только расходятся при разделении ранее единого этноса, но еще и активно смешиваются между собой в результате креолизации, пейджинизации или формирования контактных языков, то становиться понятным насколько сложен процесс установления родственных лингвистических связей и насколько этот процесс противоречив. Причем чем выше ранг языковой семьи в лингвистической классификации, тем больше споров о ее происхождении и входящих в ее состав языках. Так, например, ряд лингвистов, таких как Кортланд, Горнунг, Уленбек, Трубецкой считали, что праиндоевропейский язык – это результат смешения северокавказского и урало-алтайского языков.
Еще больше спорных моментов связано с глоттохронологией. Этот метод сравнительно-исторического языкознания для предположительного определения времени разделения родственных языков имеет массу как сторонников так и противников. В его основе лежит гипотеза М. Сводеша, что скорость изменения базового словаря языка остается примерно одинаковой. В рамках этой гипотезы время расхождения языков определяется путем подсчёта количества заменённых слов «ядерной лексики» в каждом языке. При соотнесении этого метода с данными археологии, датированными по радиоуглероду и группам крови, было установлена 87 % точность для индоевропейских языков. Также установлено, что методика Сводеша неплохо работает для китайского, хамито-семитских и америндских языков. В остальных случаях, например, при исследовании сино-кавказской, уральской или алтайской языковых семей, метод Сводеша показывает недостоверные результаты. Попытка скорректировать формулу американского лингвиста  была сделана выдающимся русским ученым Сергеем Анатольевичем Старостиным. Введенные  им «индивидуальные коэффициенты стабильности», усовершенствовали метод расчета времени расхождения языков, и позволили применять его более широко. Однако и сегодня хватает оппонентов этой гипотезы, считающих, что расчет не возможен, ибо «каждое слово имеет свою собственную историю».
Но оставим в стороне агностиков, на них все равно не угодишь. Тем более что нас интересует не какая-то конкретная дата, а достаточно обширный временной отрезок: IX – VI тысячелетие до нашей эры (мезолит). Уж с такой-то точностью методы глоттохронологии дают практически стопроцентный результат. Так вот, согласно расчетам Старостина на этот период приходится распад единого ностратического языка на «индоевропейские, уральские, алтайские, дравидийские, картвельские, эскалеутские языки» [Старостин С.А., Милитарев А. Ю.].
Другими словами мезолитические охотники за тарпанами, взявшиеся за их приручение говорили на одном из ранних диалектов ностратического языка, который скорей всего и выделился в самостоятельный диалект благодаря их специализации. На это же указывает наличие единого ностратического корня «moru» в значении лошадь, сохранившееся в протоалтайском и с небольшими изменениями вошедшего в протодравидский (muri) и протоиндоевропейский (mark) языки. Постепенно, по мере смены климата и ландшафтных зон, зона степей и лесостепей росла, ареал тарпана расширялся и вслед за ними расходились по степи племена, связавшие свою судьбу с данным животным. Позже предки дравидов ушли на юг за Тянь-Шань и Гиндукуш, утратив связь с лошадьми (есть сведения, что они пытались одомашнить зебру). А предки носителей индоевропейской и алтайской языковых семей еще долго продолжали существовать бок обок, да, по сути дела, и сейчас продолжают сосуществовать в частично перекрывающихся ареалах. Только протоиндоевропейцы, возможно под влиянием сино-кавказских и хурито-семитских народов, а возможно просто в силу особенностей климата, постепенно все больше и больше оседали на земле. Занялись выращиванием пшеницы, ячменя, ржи и гороха; рыбной ловлей и охотой; а лошадь стала лишь одним из домашних животных наряду со свиньей, овцой, козой и гусем. Тогда как предки алтайской языковой семьи (точнее носители пратюркского языка, так как остальные, судя по всему, его производные), оказавшиеся в более суровых климатических условиях и кроме того не ощущавшие такого мощного иноязычного культурного воздействия со стороны, остались верны своему животному-симбионту. Хотя и они позаимствовали для разведения крупный и мелкий рогатый скот, верблюдов и северных оленей, да и охотой и рыбалкой не брезговали.
Согласно расчетам специалистов по глоттохронологии, вплоть до V-IV тысячелетия до нашей эры племена коневодов говорили на двух диалектах единого языка. И лишь в  энеолите протоиндоевропейское языковое единство начало распадаться. Из него выделились хетто-лувийский и прототохарский языки. Одни ушли в Закавказье, другие осели на юго-востоке Алтайских гор. И в том и другом случае горы стали барьером на пути свободного информационного обмена, дав возможность отколовшимся племенам развивать язык в отрыве от основного лексического ядра. Отколовшиеся племена хоть и были выходцами с праиндоевропейской общности, но в момент ухода их язык, по сути, мало отличался от того же прототюркского диалекта ностратического языка. Поэтому не удивительно, что при общем флективном строе языка, что характерно для индоевропейских языков, некоторые диалекты хетто-лувийских языков (в лувийском и ликийском) сохранили элементы словообразования по агглютинативному типу [Баюн Л. С.], свойственному скорей тюркским языкам.
Единство пратюркского языка сохранялось значительно дольше, как минимум до начала I тысячелетия до нашей эры. Что же касается японского, корейского и тунгусо-манчжурских языков, объединяемым вместе с тюркскими в алтайскую семью языков, то они, видимо, явились результатом языковой ассимиляции европеоидными коневодами прототюрками палеоазиатских монголоидных племен, с присваивающим типом хозяйствования, ну и конечно же дальнейшего самостоятельного развития этих языков во взаимодействии с соответствующим иноязычным окружением. Что касается родственных им монгольских языков, то их распад на отдельные изголосы датируется примерно V веком нашей эры, и несет явные следы повторного «отюрчивания» тунгусо-маньчжурского населения.

Итак мы установили, что история Степи непосредственно связана с охотничьими племенами Волго-Уральского региона, которые еще в мезолите (IX – VI тысячелетие до нашей эры) занялись одомашниванием тарпана. Говорили ранние коневоды на ностратическом языке, а многие мужчины были носителями гаплогруппы R1a1, которую они по прямой мужской линии передали своим потомкам. Союз с тарпаном дал этим племенам определенные преимущества по выживанию в условиях остепненных ландшафтов и способствовал их широкому расселению по умеренному поясу Евразии. В ходе этого расселения потомки мезолитических охотников за тарпаном оказались в разных природно-климатических условиях и вступили во взаимодействие с различными иными племенами, так же пережившими постледниковый кризис. Были среди этих племен и те, кто также освоил производящие формы хозяйствования. Благодаря им хозяйство коневодов пополнилось новыми породами домашних животных и культурными сортами растений. Часть ностратических племен (прадравиды, хетто-лувийцы, тохары), видимо в поисках новых земель, откочевала за горные хребты и далее развивалась в отрыве от основного лексического ядра. Оставшиеся в степном поясе со временем дали начало двум семьям языков: индоевропейской и алтайской.
Остается добавить, что расселение коневодческих племен с Волго-Уральского региона не было однонаправленным – центробежным. За многотысячелетнюю историю Степи в ней неоднократно, причем в разное время и в разных местах возникали свои очаги расселения, и шло это расселение по своим векторам, как с востока на запад или с севера на юг, так и в прямо противоположных направлениях. Возникновение таких очагов расселения, как правило, связано либо с существенными климатическими изменениями, когда народы вынуждены искать новую, более пригодную для жизни территорию; либо с техническими, и в первую очередь военными инновациями, давшими их обладателям несомненное преимущество в конкурентной борьбе с соседями за ресурсы. Хотя история знает примеры, когда в основе миграционных процессов стояли и религиозные мотивы, и народы Степи здесь не исключение.

На заре цивилизации

Практически через всю Евразию от Карпат до Сихотэ-Алиня тянется полоса степей. С севера она ограничена лесами, а на юге либо переходит в безводные пустыни, либо упирается в практически непроходимые горы. Примерно в середине степное приволье «перепоясано» северными отрогами Тян-Шаня и Алтайскими горами (рис. 2). На концах этой своеобразной восьмерки степи смыкаются с древними Переднеазиатским и Дальневосточным очагами земледелия, а районе Тянь-Шаня и Копетдага – с Центральноазиатским центром. «В течение весьма длительного времени степная зона служила специфичным базовым «доменом» скотоводческих культур. Однако «домен» этот включал в себя также расположенные севернее и экологически существенно более комфортные для обитания скотоводов лесостепные регионы. Помимо всего, эти популяции кочевали повсеместно не только в полупустынных, но даже в мало приветливых для обитателей пустынных регионах: от Закаспийских Каракумов и Кызылкумов вплоть до Гоби в центре Азии. Пастухов степных сообществ не столь уж редко можно было встретить и по южным окраинам горно-таежных регионов (к примеру, на Саяно-Алтае или в других областях). По этой причине понятие «степной пояс» следует понимать как достаточно условное: в реальности сам «пояс» включал в свою орбиту намного более обширные пространства» [Черных Е.Н.].
В исторический период границы степного пояса не были постоянны, смещаясь вслед за изменениями климата. Для древних земледельцев и животноводов такие изменения носили лимитирующий характер. Они либо раздвигали границы пригодных для освоения территорий, вызывая волны иммиграции; либо сужали их, вынуждая искать лучшей доли на чужбине или изобретать новые формы хозяйствования; либо просто смещали их в широтном направлении, что опять же сказывалось на миграционных процессах. И чем примитивней был хозяйственный уклад этносов, тем более значимую роль в их жизни играли климатические сдвиги. В древности именно климатические перипетии чаще всего и выполняли роль пресловутого «пассионарного толчка», менявшего границы империй и приводившего к смене хозяйственных доминант. Поэтому давайте поближе познакомимся с климатической динамикой Евразии в интересующий нас период: с середины IV до середины II тысячелетия до нашей эры.
Понять насколько значительны были эти колебания можно на примере хорошо изученной динамики уровня Каспия. С конца последнего оледенения и до нашей эры выделяют пять циклов смены регрессий и трансгрессий, в период которых колебания уровня моря достигали 60 метров. Предпоследняя – Махачкалинская регрессия как раз имела место в интересующий нас интервал: началась со второй половины VI тысячелетия и достигла максимума (минус 40,5 м) примерно к 2000 году до нашей эры, сменившись в XVIII веке до Рождества Христова Туралинской трансгрессией. Надо понимать, что колебания уровня Каспия, хотя и свидетельствуют об общеевразийской тенденции изменения климата на более холодный и влажный, или на более теплый и сухой, но имеют довольно сложную взаимосвязь с колебаниями увлажненности различных климатических зон [Гумилев Л. Н.]. Причем локальные изменения климатические изменения, даже в относительно близко расположенных районах, могут иметь показатели обратные общестепному тренду (рис. 3). Так, что пример Каспия я привожу с одной лишь целью – продемонстрировать размах происходивших колебаний влажности.
Однако, помимо локальных колебаний температуры и влажности, учесть влияние которых на общецивилизационные процессы – задача будущих исследований, есть и глобальные климатические тренды, не учитывать которые, при изучении динамики исторических событий, просто нельзя. Если уж нынешний климатический кризис настолько серьезно сказывается на экономике развитых стран, что заставляет разрабатывать и принимать весьма затратные меры международного масштаба, то что говорить о племенах, пользующихся преимущественно каменным инструментом, которые только начали осваивать ирригацию и отгонное скотоводство.
Интерпретация палеоботанических данных и данных радиоуглеродного анализа позволяет выделить в умеренном поясе Евразии три наиболее теплые  и сухие фазы голоцена: бореальную — 8900-8300 лет назад (VII тыс. до н. э.), позднеатлантическую (климатический оптимум) – 6000-4700 лет назад (III тыс. до н.э. ), среднесуббореальную – 4200-3200 лет назад (II тыс. до н.э.) [Хотинский Н. А., Савина С. С.]. Соответственно в промежутках климат был более холодным и влажным. Для Европейских степей начало таких похолоданий установлено более точно и приходится на 3600, 3100, 2600, 2000 годы до нашей эры [Борисенков Е. П., Кондратьев К. Я.].
Другими словами, племена Среднестоговской и Хвалынской археологических культур господствовали в европейских степях в период атлантического климатического оптимума, когда температуры июля превышали современные на 2, а января на 4 градуса. В середине IV тысячелетия до нашей эры, начался суббореальный период, связанный с общим похолоданием и увеличением влажности, в это время в Волжско-Днепровских степях складывается новая культурно-историческая общность, получившая, по характерному обряду захоронения умерших, название Ямной или Древнеямной. Расцвет этих культур пришелся на начало третьего тысячелетию до нашей эры, климат на какое-то время вновь стал, теплым и сухим [Иванов И. В., Васильев И. Б.; Иванов И. В. и др.]. Примерно с середины III тысячелетия в Степи вновь похолодало и, из-за повышенной влажности, ее границы сместились южнее.
На рубеже III–II тыс. до н. э. имел место палеоэкологический кризис [Демкин В. А. и др.], характеризующийся переходом к  среднему суббореальному периоду. В целом данный период характеризуется термическим максимумом и засушливостью [Иванов И. В., Васильев И. Б.]. Климат стал сухим, жарким и более континентальным, чем сейчас. Большинство озер осушается, ландшафты становятся сухостепными, а на крайнем юге – пустынно-степными. В это время исчезают многие археологические памятники в степи, где в природной жизни и в жизни населения отмечается «глубокая депрессия» [Иванов И. В., Васильев И. Б.]. Причем, по данным палеопочвоведов, палеоэкологов и археологов, ситуация с аридизацией климата в первой половине II тысячелетия до нашей эры продолжает усиливаться [Демкин В. А., Рыськов Я. Г.; Мельник В.И.]. Годовые суммы осадков в этом периоде на большей части Степи были на 50-100 мм меньше современных [Хотинский Н. А., Савина С. С.]. Происходит сдвиг почвенно-географических подзон, в том числе и в южноуральских степях к северу [Демкин В. А., Рыськов Я. Г.]. Не удивительно, что в этот период вновь приходится смена культурных доминант в евразийской степи. На смену культурам ямной культурной общности приходят культуры развитого бронзового века, такие как Андроновская и Срубная.
Однако какую бы важную роль в жизни племен медного и тем более бронзового века не играли климатические катаклизмы, уже в этот период не менее значимым фактором в определении вектора экспансии отдельных культур становятся технические инновации. Это охотники-собиратели неолита были вынуждены беспрекословно следовать за смещением ареалов своих основных кормовых видов, а энеолитические племена, освоившие комплексные производящие формы хозяйствования, способные создавать пищевые резервы, знакомые с начатками меднолитейного производства, могли, до определенной степени, сопротивляться давлению среды, изобретая приспособления, облегчающие выживание в меняющихся условиях. Примером таких идиоадаптационных инноваций могут служить и плуг, и орошаемое земледелие, и отгонное скотоводство, давшие соответствующим племенам серьезное эволюционное преимущество. Все эти новшества, наряду с климатическими факторами, несомненно нашли отражение в миграциях населения и в культурной экспансии передовых этносов. Учесть их все – крайне амбициозная задача, но оставим ее в стороне, ибо в нашем конкретном случае мы можем ограничиться учетом только двух технологических линий, сыгравших определяющую роль в становлении цивилизации номадов: развитие колесного транспорта и металлообработка.
Первое знакомство человека с медью произошло через самородки, которые при ударном воздействии деформировались и им можно было придать необходимую форму. Несмотря на свою мягкость медь имела важное преимущество – медное орудие можно было починить, а каменное приходилось делать заново, но медные самородки – не слишком распространенный продукт, так что долгое время медные орудия соседствовали с каменными. Эта эпоха получила название «энеолит», в буквальном переводе с греческого «меднокаменный». В европейские степи энеолит пришел в V тысячелетии до нашей эры вместе со становлением среднестоговской и хвалынской археологических культур. И хотя в соседнем Балкано-Карпатском регионе было освоено медеплавильное производство, но в степные животноводческие племена медь попадала в виде дорогих ювелирных украшений. Возможно земледельцы трипольской культуры, населявшие пространства между балканскими медеплавильщиками и среднестогновскими животноводами, специально ограничивали знакомство своих соседей с металлическим инструментом.
Ситуация резко изменилась в IV тысячелетии, когда на Северном Кавказе была изобретена мышьяковистая бронза – сплав меди с мышьяком [Черных Е.Н.]. Само изобретение, скорей всего, было связано с использованием в качестве медьсодержащей руды люционита (Cu3AsS4) из меднорудного месторождения Уруп на территории нынешней Карачаево-Черкесии. Получившийся металл существенно превосходил медь по пластичности, прочности и коррозийной стойкости. В районе месторождения быстро сформировалась синтетическая по происхождению Майкопская культура. Древние майкопцы, наряду с бронзоволитейным производством и террасным земледелием, практиковали отгонное овцеводство. Причем свои отары они отгоняли далеко в степь, чем способствовали формированию новой культуры бронзового века у степных животноводов – Древнеямной. Благодаря им бронзовый век быстро распространился за пределы исходной Циркумпонтийской металлургической провинции, чему, кроме всего прочего, существенно способствовало и открытие Южноуральских и Алтайских месторождений медных руд. Именно с освоением этих приисков связан следующий этап развития степной цивилизации – переход к позднему бронзовому веку, наиболее ярко выраженный в андроновской и срубной культурных общностях.
Колесный транспорт был неотъемлемой принадлежностью быта кочевников. Античные авторы называют скифов «живущими на повозках» [Бессонова С. С.]. Именно повозки обеспечили мобильность номадов, а их боевая модификация – легкая колесница, запряженная лошадьми, стала настолько мощной инновацией, что позволила потомкам древнеямников привести к власти свои династии в большинстве государственных образований середины II тысячелетия до нашей эры от нижнего течения Хуанхэ до устья Нила и от истоков Урала до устья Нормады. Однако, для того, чтобы достичь технологического уровня андроновской колесницы, цивилизации потребовалось полтора тысячелетия и более десятка крупных изобретений, каждое из которых вносило свой вклад в культурную, экономическую или военную экспансию передового этноса. Это целый набор новаций по преобразованию тяжелого, быстро изнашивающегося цельнодеревянного колеса в сложносоставное, окованное металлом колесо со спицами; по сути технологический прорыв в области сопряжения колеса с осью: от жесткого сцепления до биметаллической ступицы; большой блок рационализаций по облегчению и упрочнению корпуса повозки, а так же способа его соединения с осью, верхом развития которого стало появление амортизирующих приспособлений и поворотной передней оси; развитие системы соединения повозки с тягловым животным и способа управления этими животными. Перечень изобретений можно и продолжить, но мы остановимся только на двух из них, которые сыграли весьма существенную роль в становлении и расселении протономадов энеолита.
Древнейшая повозка, найденная археологами в городской культуре на юге Туркменистана, датируется второй половиной IV тысячелетия до нашей эры [Кирчо Л. Б.]. Это было громоздкое, неповоротливое сооружение на четырех цельнодеревянных колесах, приводимое в движение парой мощных быков. Но даже в таком виде телега имела явные преимущества по грузоподъемности и прочности по сравнению с волокушами и санями, выполнявшими роль транспорта до изобретения колеса. Не берусь судить каким путем (экономическая экспансия или просто техническое заимствование), но уже в начале третьего тысячелетия несколько усовершенствованный вариант этой повозки оказался в распоряжении культур древнеямной общности (рис. 4), не мало поспособствовав их широчайшему распространению по степным районам Евразии.
Получив повозку, животноводы ямной культуры продолжили ее совершенствование. Причем если в городских цивилизациях Передней и Центральной Азии совершенствование колесного транспорта шло по пути усиления его грузоподъемности и повышения защищенности возницы (в повозках военного назначения), то в условиях степных ландшафтов, с их обширными пространствами и дефицитом подходящей древесины, на первое место выходит облегчение веса конструкции. Да и зачем пастуху шумерская колесница, влекомая минимум четверкой ослов или быков, для разворота которой требовалась помощь нескольких взрослых мужчин? Вавилонских башен и египетских пирамид степняки не строили, в захватнических войнах замечены не были. Ему бы свой нехитрый скарб перевезти с зимних квартир на летние выпасы, ну может еще сено или урожай с поля доставить. Так что логичным итогом этого технического прогресса, помноженного на совершенствование брозоволитейного производства, стало появление в начале II века до нашей эры в районе Южного Приуралья одноосной повозки с композитными спицевыми колесами, оббитыми медью, которые крепились к оси при помощи медной же втулки. Такая повозка была в разы легче и маневренней, а самое главное, ее легко тащили не только медлительные волы но и быстроногие лошади.
Получившаяся конная колесница стала качественно новым видом транспорта. До этого все приспособления человечества для транспортировки пассажиров и грузов имели скорость пешехода. Они, хоть и облегчали переноску тяжестей, но при этом часто замедляли сам процесс их перемещения. Тогда как конная повозка на облегченных колесах, даже с серьезным грузом, обеспечивала скорость, едва доступную бегущему налегке человеку.
Новшество тут же было приспособлено в военных целях. Здесь весьма пригодилось и другое изобретение степных животноводов – длиноплечий, мощный, дальнобойный лук, который использовался ими для охоты в условиях больших открытых пространств. Лесным охотникам такой лук был ни к чему, только за ветки бы цеплялся, а землепашцам урбанистических царств, было не до охоты, да и в междоусобицах они предпочитали оружие, сильно напоминающее привычный сельхозинвентарь. В первой четверти II тысячелетия до нашей эры в приуральских степях одно из племен древнеямной культурно-исторической общности догадалось объединить эти два изобретения, получив в итоге грозное и всесокрушающее оружие, встряхнувшее всю Ойкумену.
Произошла смена культурных доминант и ямники эволюционировали до культур развитого бронзового века ядро которых составляли срубники и андроновцы. Новые хозяева Степи, пользуясь невиданным доселе военным преимуществом, быстро стали хозяевами и в урбанистических царствах, лежавших в более плодородных землях.
Теперь, когда мы познакомились и с главными действующими лицами и с условиями в которых формировалась цивилизация номадов, самое время перейти к собственно истории и постараться воссоздать события той далекой эпохи.

Древнеямная культурно-историческая общность
В середине IV тысячелетия до нашей эры в Европейских степях, в Поволжье и на Кубани, господствовали эниолитические племена хвалынской культуры, а несколько западнее,  между Днепром и Доном, близкие к ним племена среднестоговской культуры. И те и другие были в первую очередь животноводами: держали овец, коз, свиней и лошадей, но на западе, кроме того, выращивали пшеницу, ячмень, просо и горох, а на востоке свое меню разнообразили за счет охоты, рыболовства и собирательства. Пользовались они при этом каменными и костяными орудиями. Медные изделия, преимущественно в форме украшений, попадали в Степь из Балкано-Карпатского региона и были крайне редки.
К этому времени заканчивается довольно теплый и сухой период атлантического климатического оптимума. Ему на смену приходит суббореальный период, связанный с общим похолоданием и увеличением влажности. Однако, для среднестогновцев и хвалынцев, обитавших на юго-западе степной зоны, падение среднегодовой температуры на 5-6 градусов, практически до современного уровня, не могло быть критичным. А увеличение влажности – скорей благо для степных животноводов. Так что смена культурной доминанты была обусловлена не климатическим катаклизмом. Вторжения извне тоже не было, ибо культуры ямного круга, хоть и несут следы инородного влияния, но все же являются прямыми потомками автохтонных племен [Тесленко Д. Л.]. Так что же послужило причиной превращения мирных пастухов хвалынцев и среднестоговцев в хорошо вооруженных древнеямников?
На мой взгляд таких причин две.
Первая – внутренняя, связанная с возникновением, по всей видимости в Среднем Поволжье, нового культа, который существенно скорректировал представления степняков о загробной жизни. Дело в том что захоронения Хвалынской и Среднестоговской культур довольно значительно отличались. Хотя и те и другие хоронили усопших в вырытых могилах, но первые  укладывали покойника на спине с согнутыми коленями и сопровождали погребения жертвенными животными, тогда как вторые помещали умерших в скорченном положении на боку, посыпали охрой и сопровождали захоронение хозяйственным инвентарем, а в качестве «жертвоприношения» использовали статуэтки людей и животных.  Тот кто считает, что это не слишком большая разница, пусть попробует в наш атеистический век на похоронах поменять хотя бы просто положение рук покойного, думается, он тут же убедится в крайней консервативности погребальной церемонии. Видимо апологетам нового культа удалось как-то объединить и развить религиозные представления хвалынцев и среднестоговцев, так как новый погребальный обряд нес в себе черты обеих культур: покойник лежал на спине, с согнутыми коленями, в загробный мир его сопровождали жертвенные животные, но тело обильно посыпалось охрой. Кроме того возникла и новация – надмогильные курганы. Последнее свидетельствует еще об одном важном новшестве в жизни степных животноводов – появлении социального расслоения общества, ибо далеко не все удостаивались чести быть захороненными по новому обряду.
Вторая причина – внешняя, связана с развитие меднолитейных технологий. Уже в конце V тысячелетия монополия Балканских медеплавильщиков была нарушена, медь стали добывать на Анатолийском нагорье, Ближнем Востоке, в Месопотамии и вокруг Персидского залива. Где-то к середине IV тысячелетия древние рудознатцы нашли месторождение в горах Северного Кавказа. Новые копи, за счет примесей мышьяка, давали металл, обладавший гораздо лучшими потребительскими свойствами, чем тот что выплавлялся в ранее известных медеплавильнях. Мышьяковистая бронза, а именно так сейчас называется полученный древними металлургами сплав, был пластичней и прочней меди. Довольно быстро в этом районе сложилась новая, судя по всему полиэтническая, культурная общность, известная как Майкопская археологическая культура. По-видимому, на первом этапе пришлые переднеазиатские металлурги, объединились с жившими по долинам Кавказа земледельцами, на что указывает и антропологический тип древних майкопцев и террасный тип земледелия. Тогда как их отношения с местными степными животноводами были довольно напряженными, ибо селиться они предпочитали  в труднодоступных горных ущельях, огораживая поселения мощными каменными стенами. Но позже, возможно после принятия ими местной религии, отношения резко переменились. Теперь майкопские овцеводы на лето свободно отгоняли свои отары глубоко в степь, а степняки получили свободный доступ к изделиям бронзолитейщиков. В итоге древнеямники оказались вооружены лучше, чем их южные «цивилизованные» соседи: «топоры исходных степных форм на юге [в Закавказье] предстают оружием весьма высокого ранга: оно в руках лишь высших иерархов и даже божеств» [Черных Е. Н.]. В свою очередь и древние майкопцы получили свою выгоду от этого сотрудничества: «Погребенных под крупными курганами чаще всего сопровождал поразительно богатый инвентарь: бронзовое оружие и посуда, золотые и серебряные сосуды и украшения, а также изделия для отправления загадочных ритуалов» [там же]. Наверно пока преждевременно говорить о появлении в европейских степях в этот период какого-либо кросс-культурного государственного образования, зато возникновение культурно-теологического единства особых сомнений не вызывает. Причем, если технологическое лидерство принадлежало майкопцам [Рубин О. С.], а через них в Европу проникает не только бронза, но и колесный транспорт – телега, запряженная волами, то в религиозном плане решающую роль сыграли именно степняки.
Под влиянием этих двух причин к концу IV века в Европейских степях «энеолитическая эпоха завершается культурной интеграцией на этапе раннего бронзового века (ямная культурно-историческая область)» [Захаров С. В.]. Другими словами степные животноводческие племена от Урала до Балкан сформировали единую в культурном плане общность, характеризующуюся сходством хозяйственного уклада и ритуала погребения. При этом речь идет не о военной интервенции, а о культурно-экономическом влиянии, так как при всей общности культур, археологии выделяют не менее девяти локальных вариантов, отличающихся от «классических ямников» местными традициями [Тесленко Д. Л.].
Вооруженные самыми передовыми технологиями своего времени (бронзоволитейное производство, верховая лошадь и влекомая волами повозка) и, очевидно, прогрессивной идеологией (теологией) племена ямной культуры начали активную экспансию во всех направлениях. Однако миграции в широтных направлениях сдерживались ландшафтными барьерами: на севере – зоной лесов и болот, практически непроходимых для тяжелых телег и малопригодных для скотоводства, а на юге морями и горами. На западе ямников остановили Карпаты. За то их движение на восток практически ни чем не сдерживалось. Более того, оно стимулировалось открытием вначале Каргалинских медных рудников на Южном Урале, а затем и алтайских месторождений, выделяемых специалистами в особую Восточноазиатскую металлургическую провинцию.
Но если с европейским ареалом культур древнеямного круга, вопрос более ли менее ясен, он простирался «от Урала до Румынии, Болгарии и восточной Венгрии» [Рубин О. С.], то вопрос его продления в восточном направлении «выводится за скобки». Хотя специалисты по отдельным культурам часто эту связь отмечают, но очень осторожно, так как в исторической традиции не принято относить к древнеямной общности культуры восточнее р. Урал. Особенно явно этот казус проявляется при наложении на карту признанных миграций датировок, полученных в результате лингвистического анализа. Но поскольку мы не связаны нормами корпоративной этики, то рискнем восстановить реальные границы влияния древнеямной культурно-исторической области в восточном направлении.
В конце IV тысячелетия в азиатских степях обитали преимущественно монголоидные неолитические племена рыбаков-охотников-собирателей, тогда как пришельцы внешне мало отличались от коневодов среднестоговской культуры (рис. 5). Резко выступающий нос, сравнительно низкое лицо, низкие глазницы, широкий лоб. Дошедшие до нас из глубины тысячелетий скудные свидетельства очевидцев позволяют «расцветить» это описание светлыми или рыжими волосами и «красными» бородатыми лицами. В общем, скорей «рязанский хлопчик», чем житель Элисты или Улан-Батора.
Археологические находки свидетельствуют о достаточно мирном освоении восточных степей животноводами древнеямной общности. По крайней мере в их погребениях не обнаружено оружия, кроме охотничьего. Да и с кем было воевать? Сопоставимый процесс имел место в этих же краях, по историческим меркам, совсем недавно – в XVI – XIX веках. Тогда автохтонные племена с присваивающим хозяйством, большей частью, приветствовали появление русских факторий и поселков с их притягательными благами цивилизации, многие охотно перенимали быт и традиции новых соседей. Судя по всему аналогичные отношения складывались и за неполных шесть тысячелетий до этого. По крайней мере, именно с их приходом бронзовые изделия, пусть и в ограниченном количестве, распространились в умеренном поясе Азии вплоть до устья Хуанхэ (культура Яншао).
Продвижение технологий бронзового века могло идти двумя путями, как вместе с носителями ямной культуры, так и путем заимствования соседними племенами, достигшими соответствующего технического развития для перенятия новаций.
В пользу первого способа говорит раннее расселение европеоидных племен, говоривших на праалтайских языках вплоть до побережья Желтого моря, а возможно и дальше. Интересно, что корейцы, чей язык относится к Алтайской языковой семье (выделился примерно в IV тысячелетии до н. э.), а внешность свидетельствует об их метисном происхождении, сохранили легенду об основании в 2333 году до нашей эры первого корейского королевства Чосон (культура нижнего слоя сяцзядянь). Согласно этой легенде основателем был Тангун, сын небесного царя Хванина, который с тремя тысячами последователей спустился на гору Пэктусан, построил Божественный город (;;, ;;), придумал законы и начал обучение людей различным ремёслам, сельскому хозяйству и медицине.
В пользу второго варианта свидетельствует, по сути одновременное, появление бронзы в неолитических культурах Яншао (;;) и Мацзяяо (;;;). Эти типичные сино-тибетцы, населявшие берега Хуанхэ в ее среднем и верхнем течении, выращивали чумизу (сорт проса), разводили свиней и собак, лепили крайне своеобразную расписную посуду, при этом не знали ни колеса, ни гончарного круга, ни метала. Однако примерно в 2600 году до нашей эры, минуя энеолит, обе культуры сразу шагнули в ранний бронзовый век. Они совершили экспансию в более плодородные низовья Хуанхэ, где поглотили местные рисоводческие неолитические племена австронезийской группы – культура Цюйцзялин (;;;), и сформировали культуру Луншань (;;), в памятниках которой стали встречаться привнесенные извне бронзовые изделия, а посуда стала изготавливаться с применением гончарного станка. Кроме того, прозвище Хуанди (легендарного основателя династии Ся, с которой отождествляют луншаньские памятники) – Тележная оглобля (;;), так что луншаньцы переняли со стороны не только гончарный круг и бронзовый инструмент, но и телегу. В середине III тысячелетия этой «стороной» для оседлых земледельцев с берегов Хуанхэ могли быть только мигранты с территории древнеямных культур. Однако поскольку культура Луншань переняла только технические новинки, сохранив в остальном самобытность, можно с уверенностью говорить, что в данном случае имело место именно заимствование, а не захват или интеграция культур. Да и отсутствие в этот период собственного меднолитейного производства на побережье Желтого моря, при наличии там богатых залежей, свидетельствует, что сами мастера медного производства в эти места просто не добрались.
Так что в конце IV – начале II тысячелетия до нашей эры на обширных пространствах азиатского степного пояса и прилегающих к нему территорий складывается ряд культур раннего бронзового века, часть из которых имеет непосредственную генетическую и культурную связь с европейской Древнеямной культурно-исторической общностью, а часть формируется на местном этническом субстрате за счет технических заимствований из форпостов древнеямной культуры.
Одним из таких зауральских форпостов, на берегах Ишима, являлась Ботайская культура, уже упоминавшаяся мной в связи с происхождением коневодства. «Аналогии в домостроении и веревочной орнаментации… позволяют нам выдвинуть в качестве рабочей гипотезы положение о миграционном происхождении ботайской культуры на основе памятников культуры ямочно-гребенчатой керамики позднего этапа ее существования» [Захаров С. В.].
Другим, еще более восточным очагом ямной культуры были племена Афанасьевской культуры, населявшие предгорья Алтая. «Формирование алтайского варианта афанасьевской культуры было связано с переселением на Алтай во 2-й половине или в конце IV тыс. до н.э. раннескотоводческих европеоидных племён из восточно-европейских степей» [Цыб С. В.]. Еще более определенно в этом отношении высказался антрополог К. Н. Солодовников: «Анализ краниологических материалов афанасьевской культуры Горного Алтая подтверждает устоявшуюся точку зрения о происхождении ее с территории Восточной Европы и ставит под сомнение гипотезу об ее автохтонности для территории Южной Сибири и Центральной Азии. Население афанасьевской культуры в целом характеризуется чертами протоевропейского антропологического типа, широко распространенного в эпоху бронзы по степному поясу Евразии. Предполагается, что миграция населения с территории Восточной Европы, следствием которой явилось формирование афанасьевской культуры, началась на ранних этапах сложения древнеямной культурно-исторической общности» [Солодовников К. Н.]
Еще дальше на северо-восток продвинулись племена тазминской культуры: «По данным антропологов, в позднем неолите на Среднем Енисее по соседству с древним монголоидным населением впервые появляются люди европеоидного типа, пришедшие с юга или запада… возникла яркая тазминская культура (начало III тысячелетия до н.э.) – культура древнейших каменных изваяний Азии, менгиров и личин… На отдельных стелах и на скалах изображены древнейшие четырехколесные повозки, иногда – влекомые быками» [История Хакасии…].
Примерно в это же время возник очаг скотоводческой культуры раннего бронзового века в излучине р. Хуанхэ на плато Ордос. Отсюда, значительно позже, во второй половине II тысячелетия до нашей эры, на Алтай пришли европеоидные прото-хуннские племена Карасукской культуры [Всемирная история т. 1]. Карасукцы и их потомки сохранили и развили традицию курганных захоронений, что несомненно указывает на их связь с древнеямниками.
На этом фоне уже не такой уж неправдоподобной выглядит связь первого корейского государства с древнеямной общностью. Хотя в случае с Чосоном, доля пришельцев была явно не слишком значительной, тем не менее о ее наличии говорят и данные лингвистики, и данные антропологии, и, в части появления бронзовых изделий, данные археологии. Гораздо более фантастическим является факт появления в середине III тысячелетия традиции курганного захоронения у некоторых североамериканских племен: например курганы в Уотсон-Брейк и Поверти-Пойнт. Крайне странное совпадение, не упомянуть которое нельзя, хотя говорить о какой-либо их связи с древнеямниками было бы просто абсурдно, даже, несмотря на найденную Оуэном Мэйсоном  на Аляске бронзовую пряжку, изготовленную не позднее середины II тысячелетия до нашей эры, предположительно на юге Сибири.
Не менее абсурдным было бы утверждать, что уже тогда миграция управлялась из некого центра и «носила колонизаторский характер». Племена древнеямных культур были степными животноводами, но номадами не были, по своему хозяйственному укладу они напоминали скорей русских казаков, а не монгольских аратов. Их миграция носила характер постепенного освоения пригодных территорий, по сути целинных, и была растянута по времени на столетия. Даже неспешный процесс присоединения к Российской империи земель Сибири и Дальнего Востока, растянувшийся на три столетия, проходил гораздо быстрее благодаря более современной технике и ресурсной поддержке из центральных регионов. Тогда как афанасьевцы, переселившиеся на Алтай в конце IV тысячелетия, на протяжении тысячелетия практически не имели связей с Циркумпонтийским металлургическим центром, что уж говорить о более удаленных форпостах цивилизации.
Еще один абсурдный момент связан с попыткой приписать племенам Древнеямной культурно-исторической общности как минимум языковое, а то и этническое единство.  Далеко «не всегда сходство элементов материальной культуры отражает этническую общность или близость происхождения» [Рубин О. С.]. Уже само наличие в числе предков древнеямников как минимум двух самостоятельных культур – Хвалынской и Среднестоговской, говорит о неоднородности этнического субстрата. В период рассвета внутри древнеямной общности выделяют не менее девяти самобытных археологических культур, но даже если предположить, что все они говорили на одном языке, то более чем тысячелетняя изоляция переселившихся в азиатские степи племен, не могла не сказаться на их языке. Мне видится, что решение спора об их принадлежности к носителям праиндоевропейского или пратюркского языка, в том что среди них были те и другие. Среднестоговцы, ядро европейских культур древнеямной общности и их потомки Срубной культуры говорили на древнем индоевропейском наречии, а хвалынцы, азиатские древнеямники и номады культур андроновского круга, совместно с развившимися в зоне их влияния этносами, дали начало Алтайской семье языков [Аскаров А.].
 «Культурно-историческое единство ямных и афанасьевских племен проявляется в их материальной и духовной общности (погребальный обряд), экономике (скотоводческое производящее хозяйство), в близких формах керамики, в принадлежности к одному антропологическому типу» [Вадецкая Э. Б.]. Но при всей их общности, между ними не мало различий, обусловленных как контактами с соседствующими культурами, так и ландшафтно-климатическими условиями регионов проживания.
Развитие европейских древнеямников в значительной степени было обусловлено соседством с Майкопской культурой: «невозможно полностью ответить, насколько серьезно было влияние соседних культур (в частности майкопской) на древнеиндоевропейскую общность, но, скорее всего, именно такое соседство предопределило ускоренные темпы ее экономического развития» [Рубин О. С.]. Майкопская культура представляла собой периферийный вариант Переднеазиатских культур городов-государств с выраженной иерархией, развитыми бронзоволитейными, гончарными и ткацкими ремеслами, со знанием основ фортификации и военного дела. Курганы майкопских вождей поражают роскошью и массовыми человеческими жертвоприношениями. Под их влиянием бронзовое оружие в большом количестве проникает к племенам древнеямных культур. И хотя инвентарь, сопровождающий курганные могилы ямников, довольно беден – остродонные и круглодонные сосуды, топоры, медные ножи, изделия из камня, иногда повозки; но даже на этом материале можно делать вывод о доступе древнеямников к передовым технологиям того времени. Более того, они «энергично развивают собственное металлообрабатывающее производство» [Черных Е. Н.].
К середине III тысячелетия племена древнеямной общности эволюционировали, дав начало Катакомбной и Полтавкинской культурам. Причем катакомбники занимали территорию от низовьев Волги до Днепра, а полтавкинцы – Волго-Уральское междуречье, то есть их ареалы во многом повторяли зоны распространения Среднестоговской и Хвалынской культур. Основное отличие между древнеямниками и их потомками – обряд захоронения. Майкопцы, чье влияние продолжало сказываться на степняках, переняли от культуры Воронковидных кубков, и существенно развили обряд дольменного погребения. Видимо под их влиянием несколько трансформировался погребальный обряд и у степных культур Европы. Обитатели Приазовских и Северокавказских степей стали хоронить покойников в подкурганных катакомбах – некий компромиссный вариант между дольменными и ямными погребениями. Тогда как племена Полтавкинской культуры остались верны обрядам предков. Их отличия от древнеямников ограничиваются изменениями в гончарных изделиях и увеличением количества металлических вещей.
Афанасьевцы, согласно археологическим данным, откололись от общего европейского ядра в самом начале формирования культур древнеямного круга: «Типологические сопоставления афанасьевских и древнеямных культурных признаков говорят о том, что такое переселение могло произойти во 2-й половине или в конце IV тыс. до н.э.» [Цыб С. В.]. Они уже успели перенять курганный способ захоронения, освоили «приёмы добычи и обработки медной руды» [Цыб С. В.], сохранили и развили керамическое производство (сосуды яйцевидной или сферической формы с круглым дном), прядение и ткачество, но вот повозка пришла в Европейские степи позже их ухода. Так что вплоть до начала II тысячелетия они не знали колесного транспорта. Да и уровень бронзолитейных технологий, у первых сибирских животноводов, изолированных от других центров производящих культур, вскоре сильно отставал от уровня достигнутого европейскими и переднеазиатскими металлургами.

Андроновская и Срубная археологические культуры
В течение III тысячелетия до нашей эры племена Афанасьевской культуры вели довольно пасторальный образ жизни. В их погребениях найдено только охотничье оружие, да и признаков социального расслоения у них не обнаруживается. Селились они в землянках и срубных наземных жилищах. Занимались различными ремеслами. Лили и ковали бронзу, изготовляли украшения из золота и серебра. Разводили лошадей, коров и овец. Знали афанасьевцы и земледелие, но в условиях Алтайских гор, особенно в суббореальный период, который для Прибайкалья выдался достаточно засушливым, растениеводство быстро сошло на нет. По этой же причине, в первую очередь в условиях Приалтайских степей, их животноводство все больше принимало форму кочевого, а их образ жизни приближался к классическому номадству.
На протяжении тысячелетия афанасьевцы развивались изолированно, не имея связей с иными очагами цивилизации. Для окрестных палеосибирских племен охотников-рыбаков-собирателей, они были светочем технического прогресса: «первые скотоводы и металлурги Сибири оказали значительное культурное, этническое и экономическое влияние на развитие сибирских аборигенных племён» [Цыб С. В.]. Но, в условиях отсутствия стимулов и притока идей извне, хозяйственное развитие афанасьевской культуры носило скорей регрессивный характер, выражавшийся, например в утрате навыков земледелия и переходе от отгонного к кочевому животноводству. Справедливости ради отмечу, что отсутствие явного технического прогресса у племен афанасьевской культуры не помешало им расширить свой ареал, и к концу III тысячелетия памятники афанасьевского типа встречаются на запад почти до Урала, лишь немного не доходя до поселений животноводов Полтавкинской культуры.
На рубеже III – II тысячелетий до нашей эры в Южноуральский регион, который служил своеобразным природным буфером между европейскими и азиатскими наследниками древнеямной культуры, откуда-то из района Циркумпонтийской металлургической провинции, возможно с территории Анатолийского полуострова или из Закавказья, пришли группы населения, специализирующиеся на бронзоволитейном производстве. Скорей всего их приход был спровоцирован повторным «открытием» Уральских месторождений меди, что в условиях истощения переднеазиатских медных залежей и все увеличивающегося спроса на изделия из бронзы могло спровоцировать «медную лихорадку». В этой связи интересно, что и «многочисленные рудники Центрального Казахстана (Джезказган, Сарыбулак, Кенказган, Саяк, Коунрад) были открыты по следам древних, так называемых "чудских" разработок» [Жауымбаев С. У.].
Это были именно пришельцы со стороны: «Энеолитический этап в истории Южного Зауралья заканчивается на рубеже III и II тыс. до н.э. Об этом можно говорить с полной уверенностью, так как к XVIII веку до н.э. на этой территории распространяются укрепленные поселения синташтинской культуры эпохи бронзы. Автохтонная линия развития культур Южного Зауралья, которая существовала с эпохи мезолита, прерывается. Памятники ранней бронзы в Южном Зауралье до сих пор не выявлены. Все имеющиеся на сегодняшний день данные говорят о том, что местное энеолитическое население не участвовало в формировании культуры эпохи бронзы» [Мосин В. С.].
Так вот, пришельцы построили на территории нынешней Челябинской области целую сеть хорошо укрепленных поселков, получивших в литературе название «Страна городов», наиболее известные из них Аркаим и Синташта имеют округлую форму с радиальным устройством улиц, причем внешний ряд построек создает прочную глинобитную стену, защищающую поселение от вторжения. Характерная планировка, соответствующая описанной в индоарийских ведах схеме «Идеального города», дала некоторым исследователям повод заявлять, что найдена прародина ариев [Григорьев С.А.; Массон В.М.]. Однако ряд факторов, таких как разнотипность архитектуры в других поселках «Страны городов»; различные погребальные традиции, включая кремацию; явная (судя по захоронениям) диспропорция в половозрастном составе популяции; отсутствие сколько-нибудь значимых следов земледелия при явно оседлом способе жизни; кратковременность (не более 140 лет [Виноградов Н. Б.]) их пребывания в данном регионе, все это свидетельствует о полиэтническом, преимущественно мужском населении с сезонным пребыванием. Другими словами «Страна городов» ни что иное как сеть вахтовых горняцких поселков. Это подтверждается и тем, что в каждом таком жилище найдены «небольшие печи с полусферическим сводом, сделанные из отлично обожженных кирпичиков» [Сальников К. В.]. До этого медь плавили в керамических сосудах, а для обогрева жилищ использовали простой очаг.
Сами поселения были хорошо укреплены от происков лихого люда, охочего до чужого добра, но строились они наспех, что с учетом специфики металлургического производства нередко приводило к пожарам. Поселок выгорал полностью, но уже в следующем сезоне отстраивался вновь на том же месте. Именно этим, а не мнимыми нападениями со стороны местных пастушеских  племен, объясняется загадочная многослойность этих поселений.
Пришлые металлурги были выходцами из районов вечно враждующих между собой государств полисного типа, с четко выраженной социальной и имущественной дифференциацией, с практически неограниченной царской властью, с развитым производством оружия и доспехов, с навыками ведения военных действий против себе подобных и с прочими «благами» цивилизации. Для того периода старатели были оснащены по последнему слову техники, но находясь в отдалении от привычных источников поставок, да еще в условиях сухой степи и лесостепи, с вечным дефицитом деловой древесины, они неизбежно должны были исследовать новые материалы и изобретать подходящие способы замены дефицитных ресурсов на местные аналоги. Да и сама по себе концентрация в одном месте стольких мастеров-ремесленников, выходцев из разных мест, неизбежно способствовала развитию технической мысли и появлению инноваций.
Одной из таких инноваций, в условиях нехватки древесины для изготовления привычного, проверенного веками эксплуатации цельнодеревянного колеса, стало изобретение композитного колеса на спицах, прочность которого обеспечивалась металлическим ободом и втулкой, причем втулка, для облегчения хода и повышенной износоустойчивости была биметаллической (бронза и серебро). Такое расточительство в отношении дефицитного металла могли себе позволить только металлурги, и то лишь в условиях острой нехватки подходящей древесины. Вторым изобретением, крайне важным для развития дальнейших событий, стало изготовление на основе этого колеса одноосной каркасной повозки. Дело в том, что окрестные степные животноводы не держали ни ослов, ни волов, которые могли бы тянуть обычную для того времени тяжелую двуосную телегу на цельнодеревянных колесах. Так что, в случае гибели приведенных с собой тягловых животных, заменить их было не кем, что в свою очередь грозило остановкой производственного процесса. А облегченную одноосную арбу легко тянула пара местных лошадей, причем, в отличие от медлительных волов, тянула довольно быстро.
Теперь представьте появления носителей такой культуры в среде, мягко говоря не богатых, пасторальных племен, переживающих период бурного роста популяции в условиях климатического оптимума. Все новации как социального, так и технологического плана попали на благоприятную почву. Ни что так не способствует расслоению общества, как резкое улучшение благосостояния в условиях повышенной плотности. Все могут быть одинаково бедными, но одинаково богатых народов история не знает. Самые беспринципные нувориши, самые жестокие диктаторы и самые «ненасытные» завоеватели во все времена получались именно из тех, кто смог вознестись к вершинам власти с самых низов, тех кто помнил «голодное детство».
А источник для накопления шального богатства был – вахтовики Страны городов. Достаточно богатые даже для процветавших в то время Месопотамских государств-полисов, в условиях крайней оторванности от своих цивилизационных центров и неподходящего для выращивания привычных им культур климата, металлурги оказались в продовольственной зависимости от окрестных племен. Хотя, вне всякого сомнения, окрестные племена в обмен на высокотехнологичные изделия пришельцев снабжали их не только мясом. Керамика, скобяные изделия, дрова для печей, древесина для строительства, лошади для повозок… Но самое главное пришельцы нуждались в рабочих руках, благодаря чему окрестные племена, и без того знакомые с меднолитейным производством, переняв инновации довольно быстро шагнули в эпоху развитой бронзы. «Историческая судьба населения, оставившего памятники синташтинского типа, по нашему мнению, связана не с трансформацией собственно его в обособленную культуру и не с массовым его исходом в западном направлении, а с энергичным формированием на основе синташтинских культурных стереотипов ранних (петровских) комплексов алакульских культур Южного Урала и Казахстана…» [Виноградов Н. Б. ].
Как всегда, в первую очередь новые технологии были использованы в военных целях. Бронзоволитейное производство было приспособлено для серийной отливки наконечников стрел и копий, а легкая одноосная арба эволюционировала в боевую колесницу. «Конные двуколесные повозки (колесницы) впервые засвидетельствованы в Синташтинском могильнике в Южном Приуралье» [Бессонова С. С.]. Такая колесница, в сочетании с мощным композитным луком степняков: «на вооружении колесничих имелись сложносоставные рефлектирующие луки с круто загнутыми концами, выгнутыми плечами и вогнутой серединой» [Худяков Ю. С.], имела феноменальное преимущество в скорости, маневренности и дальнобойности, по сравнению с существовавшими до этого воинскими подразделениями. Поскольку конницы тогда еще не было, то пешие войска оказывались полностью беззащитны перед лучниками на колесницах, которые неожиданно налетев, с безопасного для них самих расстояния осыпали противника градом стрел (запасные колчаны легко помещались по бортам повозки), а потом так же стремительно исчезали до того как противник успевал подойти на расстояние ответного удара.
Благодаря привнесенному импульсу, окрестные племена быстро эволюционируют. Причем импульс этот практически одновременно распространяется в двух направлениях от южноуральского металлургического центра. Ведущие полуномадный образ жизни азиатские племена Афанасьевской и близкой к ней культур дали начало ряду близкородственных культур: Андроновской, Петровской, Алакульской, Тазабагъябской, Анау II, Бактрийско-Маргианскую, и ряду других. А животноводы-земледельцы Полтавкинской культуры положили начало культурам Срубной культурно-исторической общности [Кривцова-Гракова О. А.]. Причем волна социально-технических инноваций довольно быстро распространились среди остальных, достаточно отдаленных потомков древнеямников от Дуная до Амура. А на севере, среди неолитических охотников-рыболовов, и вовсе привела к революционным преобразованиям, получившим наименование «Сейминско-турбинский феномен». И везде, докуда докатывалась эта волна инноваций, «усиливается социальная дифференциация общества, появляются грандиозные курганы знати» [Бураев А.И.], содержащие большое количество бронзового оружия, костяные пластинчатые доспехи, нефритовые украшения, останки жертвенных животных.
Можно представить себе этот кровавый процесс передела Степи, когда вчерашние чабаны были вынуждены браться за оружие, что бы отстоять свои пастбища от амбиций разбогатевшего соседа. Повсеместно складываются ранеегосударственные образования типа вождеств, а поскольку в ностратических языках титул вождя звучит как «;a;» [Bomhard A.], то, я думаю, будет только справедливо так и именовать лидеров возникших племенных объединений, а возникшие под их властью протогосударственные образования называть ханствами. В Степи появляется каста профессиональных воинов, которые не только отражают агрессию извне, но и обеспечивают внутренний порядок на территории ханства. Чтобы содержать хана и воинов, нужно обложить поборами мирное население, причем чем больше подданных, тем мощнее армия, а чем сильнее армия, тем больше возможностей к приращению территорий и подданных – замкнутый круг, ведущий к централизации власти. Обычный сценарий сложения всех древних государств хорошо изученный на примере Месопотамских полисов. Но здесь, в условиях аридного климата евразийских и особенно азиатских степей, с их дефицитом воды и корма, с разреженностью и мобильностью населения, объединенного общим происхождением и общими религиозными взглядами, дальнейшее развитие социума пошло по оригинальному сценарию. Ни каких городов не возникло, ибо для животноводов большое скопление народа в одном месте – непозволительная роскошь, как в отношении обеспечения кормов, так и отношении развития различных эпидемий и эпизоотий. Да и скот – главное богатство и основу благополучия животновода, ни как не спрячешь за городскими стенами. Напротив, многие племена окончательно переходят к кочевому животноводству. Не имея шансов противостоять агрессивным устремлениям хорошо вооруженной группы профессиональных воинов, они предпочитали уклоняться от встречи с агрессорами, откочевывая на новое место. Именно в это время у алакульцев появляется прототип юрты – оптимального жилища для степного номада. Да и бесконечное наращивание территории ханства, в условиях отсутствия налаженных систем коммуникации и внутренних иерархических структур, дело довольно абсурдное, так как чем больше ханство, тем слабее защищены его периферийные территории от набегов соседей. Кроме того, животноводы, в случае если их не устраивает данный хан и проводимая им политика, легко могут переселиться под защиту соседа в месте со своим стадом, и ханствуй себе на здоровье на пустой земле. Так что классических государств полисного типа в Степи не получилось.
 Еще одним немаловажным фактором, сказавшимся на судьбе цивилизации, стало резкое увеличение аридности климата Евразии: «благоприятные условия были резко нарушены засухой в период от 4170±100 до 3970±110 лет назад, когда лесостепные ландшафты сменились ландшафтами сухих степей и даже полупустынь» [Косинцев П. А.]. На это время приходится «сдвиг почвенно-географических подзон, в том числе и в южноуральских степях к северу» [Демкин В. А., Рыськов Я. Г.]. «На территории современных степей могли появиться полупустыни, а в зоне современных лесостепей – степи. Палеопочва Аркаима также характеризуется чертами большей климатической аридности и меньшей увлажненностью режимов, чем сейчас» [Иванов И. В. и др.]. И если в конце III – начале II тысячелетия до нашей эры аридизация климата благоприятно сказалась на степных животноводах, то четвертый подэтап суббореала стал для них критическим. В поисках воды и пищи многие устремились в лесостепную и лесную зоны, породив тот самый Сейминско-турбинский феномен.
Шагнувшие «из грязи в князи» вчерашние чабаны, возглавившие ватаги профессиональных воинов, нуждались в новых завоеваниях. Первой их жертвой судя по всему стали вахтовые поселки металлургов: на смену разнородным поселениям синташтинцев приходят достаточно стандартизированные, хорошо укрепленные и базирующиеся на местном этническом субстрате поселения Петровской культуры [Зданович Г. Б.]. Видимо, рудники прибрали к рукам местные ханы и пришлым старателям места не стало. Но с их уходом возникла другая проблема. Очевидно, что, несмотря на огромный ареал, ни едва способные прокормиться в условиях продолжающейся засухи племена степных животноводов, ни, тем более, северные охотники-рыболовы, только-только шагнувшие в бронзовый век из неолита, не обеспечивали достаточного сбыта полученной бронзоволитейной продукции. Профессор Черных , описывая процесс распространения уральско-алтайской бронзы по территории Азии в первой половине II тысячелетия до нашей эры отмечал: «Поразительно широк ареал распространения этих необычных древностей: от Западного и даже Центрального Китая вплоть до Восточной Балтики, т. е. более 6 тыс. км! Но на этой неохватной территории поражало также удивительно малое число самих металлических предметов: их не более шести сотен!» [Черных Е.Н.].
Подобные объемы потребления явно не могли удовлетворить амбиции новоявленных «металлургических магнатов». Потребители, способные купить бронзовые изделия, жили южнее, в районах, откуда на Урал приходили вахтовики-старатели. Так что первоначальный интерес к своим южным соседям-земледельцам у степных животноводов-бронзоволитейщиков был, скорей всего, коммерческим. Недаром захватившая Китайскую равнину династия Шан (Инь) – обозначалась иероглифом ; – торговец. Но где раньше, где чуть позже северяне понимают насколько беззащитны перед их войсками армии повелителей крохотных и «неприлично богатых» южных городов-государств. Обилие лучшего для того времени бронзового оружия и огромные людские ресурсы, причем легких на подъем охотников, с детства привыкших обращаться с дальнобойным степным луком, уже делали любого хана грозным противником. А, если учесть, что ядро его армии составляли лучники на легких колесницах, то только крепкие стены городов и то лишь на время могли остановить их экспансию. Еще вчера такие недоступные из-за удаленности от поселений животноводов древнеямных культур, а так же из-за несопоставимо более мощного военного потенциала, земледельческие цивилизации субтропической Азии вдруг стали близкими и беззащитными перед мобильными колесницами степняков. Одна за другой они становились жертвами нашествия с севера. Часть из них была навсегда разрушена, а часть просто сменила правящую верхушку.
Интересно, что эта экспансия, скорей всего, не носила организованного характера, и за ней не стоял какой-нибудь предтеча Модэ  и Тэмуджина . Более того, в состав захватчиков часто оказывались включены племена, весьма далекие от культур Древнеямной общности. Однако именно потомки древнеямников, выходцы из родственных животноводческих племен Андроновской и Срубной культурно-исторических общностей, владеющие передовыми военными технологиями своего времени, имеющие в тылу Уральские и Алтайские бронзоволитейные производства, стояли во главе устремившихся на юг лихих ватаг. В  XVIII – XVI веках до нашей эры состоялось первое нашествие степных «варваров» на «форпосты Цивилизации». И хотя экспансия с севера носила во многом стихийный характер, но за неполных три столетия она охватила практически все древние цивилизационные центры от моря Средиземного до Желтого моря.
Уже в первой половине XVIII века до нашей эры некий Анитта  из племени несили – европейских кочевников, вторгшихся в Переднюю Азию, основал обширную державу, названную позже Хеттским царством. Он объединил под своей властью кучу местных городов-государств: Пурусханда, Амкува, Куссар, Хатти, Каниш, Вахшушана, Ма’ма, Самуха и др. Сохранилось свидетельство и о численности войска Анитты: 40 колесниц и 1400 пехотинцев. Учитывая, что колесницы в это время только-только были изобретены в предгорьях Урала, можно не сомневаться в том, откуда пришли несили (от «не сели» - кочевники?) и родственные им лувийские племена. В это же время выходцам с Урала покорились города центральноазиатской бактрийско-маргианской культуры.
Около 1795 года у границ Месопотамии происходит объединение касситов в племенной союз, скорей всего под влиянием культур Андроновского круга. По крайней мере дошедшие до нас немногочисленные слова касситского языка «относятся к особым семантическим полям: масти лошадей, детали колесниц, термины ирригации, названия растений и титулы» [БСЭ], однозначно указывают на их родство с коневодами – древнеямниками. Через полвека касситы на боевых колесницах предприняли первый поход против Вавилонского государства. В этот раз они покорили весь север страны, но сам Вавилон устоял.
Гораздо меньше повезло расположенному в долине Инда царству Мелухха. Просуществовавшая четыре столетия, процветающая цивилизация с населением, оцениваемым в пять миллионов человек, пала в конце XVIII столетия под натиском северных кочевников. Крупнейшие города: Хараппа, Лотхал, Мохенджо-Даро и еще более тысячи поселений были разрушены.
Примерно в это же время на Великую китайскую равнину происходит вторжение кочевых племен, вооруженных колесницами, владеющих развитой бронзоволитейной технологией, и хоронящие своих вождей в богатых курганных гробницах. Пришельцы основали государство Шан (Инь) – археологическая культура Эрлитоу, которая сменила луншаньские памятники эпохи Ся. Помимо сходства сценария и одновременности столь пространственно удаленных событий есть еще один очень интересный момент: многие исследователи отмечают несомненное сходство между дошедшими до нас знаками шанской и минойской письменности (рис. 6), при резком их отличии и от шумерской клинописи, и от египетских иероглифов. Возможно минойская письменность проникла в Степь еще в период расцвета Майкопской культуры, а возможно  вместе с металлургами «Страны городов».
В середине  XVII века номадные племена, известные под именем гиксосов, так же при помощи колесниц завоевывают вначале Палестину и Северную Сирию, а затем и Египет, которым гиксосские цари правили более ста лет (XV династия). В это же время царство Митанни, где правила степная по происхождению хурритская династия, ядро войск которых также состояло из лучников на конных колесницах, довольно быстро объединила мелкие хурритские племенные группы Месопотамии и подчинила семитские (аморейско-аккадские) города-государства на всем пространстве между Загросскими и Аманосскими горными линиями, став серьезным соперником и Хеттскому царству и Египту.
В XVII – XVI веках до нашей эры волна завоеваний докатилась до Пелопоннеса. Ахейские колесницы достигли берегов Эгейского моря, где на месте поселений пеласгов возникли раннеэлладские полисы-государства: Кносс, Фест, Микены, Тиринф, Пилос, Афины. После дошла очередь и до островов Средиземного моря, одной из последних пала древняя Минойская цивилизация, и на острове Крит так же воцарились ставленники ахейцев. И, наконец, около 1518 г. до Рождества касситам покорились Вавилон и Элам.
Все эти гиксосы, касситы, ахейцы, хетты и хурриты, ни что иное как, племенные объединения степных животноводов, перенявших технологии развитой бронзы. Ядро этих племен составляли андроновцы (алакульцы), да срубники, усиленные местными кочевыми племенами и армиями покоренных царств.
Таким образом, за три столетия степные лучники на конных колесницах покорили практически все государства Старого Света, сделав своих вождей родоначальниками новых династий. Но, хотя колесничие и стали новой аристократией в захваченных царствах, серьезного влияния на язык и культуру покоренных народов они оказать не могли. Пожалуй только в регионе Эгейского моря и на берегах Инда, ставших местами массового переселения северных «варваров», произошла явная смена культурной доминанты. В остальных регионах несколько сотен номадов, захвативших власть, рано или поздно полностью ассимилировались местным населением, а то и свергались, едва успев передать прогрессивные военные технологии покоренным народам.
Набеги степных номадов конечно продолжались и после 1500 года до нашей эры, но они уже не были столь успешны. Теперь лихие ватаги степных ханов встречало не менее хорошо вооруженное войско на таких же колесницах, да и луки у местных были не хуже. Так закончилась эпоха великих завоеваний и началась эпоха междоусобиц и передела власти. Здесь в атмосфере интриг и заговоров у местных было явное преимущество, и со временем большинство степных династий было свергнуто: 1532 году до нашей эры Египет освободился от власти гиксосов; около 1380 года Суппилулиума  свергает царя хеттов и освобождает страну от иностранных захватчиков; примерно в то же время Шуттарна  узурпирует трон Митанни…
В этот период в самой Степи и прилегающих районах складывается целый «букет» археологических культур развитого бронзового века: абашевская, алакульская, балановская, бережновско-маёвская, курганных погребений, окуневская, петровская, поздняковская, сабатиновская, сейминско-турбинская, тазабагьябская, тшинецкая, унетицкая, фатьяновская, федоровская. Такое поразительное разнообразие в антропологическом плане, в материальной и духовной культуре, в способах хозяйственного устройства и погребальных обрядах, совершенно однозначно свидетельствует об отсутствии в этот период в Степи какого-либо единого государственного или протогосударственного образования. 
Тем не менее все эти культуры имеют не мало общего и, с определенной натяжкой, могут быть объединены в две культурно-исторические общности: срубную (Европа) и андроновскую (Азию). И пусть такое деление достаточно условно и не совсем корректно, тем не менее оно позволяет нам четко разграничить две разные по генезису группы культур. Я уже упоминал о том что синташтинская культура, привнесшая технологии развитого бронзового века в евразийские степи, возникла на границе изначально родственных (древнеямных), но в течение нескольких столетий развивавшихся довольно изолированно друг от друга, культур степных скотоводов: полтавкинской и афанасьевской. Возникшая на основе пришлой синташтинской, местная петровская культура развитого бронзового века носила черты всех трех культур (синташтинской, полтавкинской и афанасьевской). Отсюда с Южного Урала новые технологии, в первую очередь бронзоволитейное производство, изготовление конных повозок и боевых колесниц с дальнобойными луками, стремительно распространилось как в западном так и в восточном направлении, охватив не только степных животноводов – потомков древнеямников, но и успевшие породниться с ними окрестные племена с присваивающим типом хозяйствования.
Андроновцы и срубники имели много общего: курганные захоронения воинской знати, развитое бронзоволитейное производство, использование конных повозок, значительная доля животноводства (лошади, коровы, овцы, реже козы или свиньи). Но при этом, видимо в силу физико-климатических особенностей и под влиянием соседних этносов, срубники дополняли свой рацион преимущественно за счет земледелия, строя стационарные поселения. Тогда как у племен андроновской культурно-исторической общности земледелие чаще всего становиться факультативным видом хозяйствования, при явном доминировании кочевого и отгонного животноводства, дополняемого охотой, собирательством и рыбной ловлей. Именно на основе восточной ветви наследников петровской культуры и сложился тип современного нам степного животновода – номада.
Доминирование животноводства над другими видами хозяйственной деятельности, на первый взгляд незначительное отличие, но оно приводит к серьезнейшей перестройке всего жизненного уклада, социальной организации и ментальности. Другие пища и одежда, мобильное жилище, при выборе хозяйственной утвари на первое место ставится удобство транспортировки. Кардинально иная шкала жизненных ценностей и приоритетов, другое осознание пространственно временных характеристик. Отличия затрагивают даже некоторые психофизиологические особенности личности. Номад живет и кочует небольшой родственной общиной с патриархальным устройством, основное имущество принадлежит общине. Кроме того, главное богатство кочевника – скот, а его мало получить по наследству, его нужно не потерять, например, в результате эпизоотии, нападения хищников или набега соседей. Удачливый бедняк завтра может оказаться богаче своего богатого, но неудачливого соседа. Родственные кочующие группы обычно сходятся вместе 1 – 2 раза в год для торговли, обмена невестами, племенными животными и новостями. Принудить их к более тесному сотрудничеству может только внешняя угроза. Во втором веке до нашей эры знаменитый ханьский историограф так характеризовал общественный уклад номадов: «Кто храбр, силен и способен разбирать спорные дела, тех поставляют старейшинами. Наследственного преемствия у них нет. Каждое стойбище имеет своего начальника. От ста до тысячи юрт составляют общину... От старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение...» [Сыма Цянь].
Есть и еще одно отличие появившееся между степными животноводами срубной и андроновской общности. Если в европейской степи антропологический тип кочевников не менялся со времен среднестоговской культуры, то в Азии в кипение страстей, вольно или невольно, оказались вовлечены и соседние монголоидные племена тайги и лесостепи (например глазковцы), жившие преимущественно охотой и рыболовством. Они и раньше нередко роднились с соседями животноводами, а в этот период в азиатской степи и вовсе складываются как метисные (карасукская и плиточных могил), так и практически чисто монголоидные (окуневская) кочевые культуры. Похоже, окуневцы первыми из монголоидов не просто влились в многонациональную вольницу степи, но и сформировали свою специфичную номадную культуру. В итоге, примерно к середине второго тысячелетия до нашей эры складывается новый антропологический тип степняка-номада с выраженным градиентом увеличения монголоидности с запада на восток.
 Андроносвско-срубненский период окончился где-то к середине XIII века до нашей эры, сменившись эпохой, получившей в литературе наименование «катастрофа бронзового века», когда в течение нескольких столетий распадаются или видоизменяются археологические культуры практически на всём пространстве от Атлантического до Тихого океана. Но прежде чем перейти к описанию событий вызвавших эту катастрофу хочу обратить ваше внимание на одну приметную особенность культуры степных номадов того времени. В андроновский период мужчины и женщины носили косы, причем мужчины, как правило, оставляли косу на макушке, а остальные волосы на голове сбривали. Женщины укладывали косы на затылке [Кызласов Л. Р.]. Эта традиция с небольшими вариациями будет характерным маркером собственно тюркских и родственных им воинов на протяжении без малого четырех тысячелетий вплоть до маньчжурских воинов и запорожских казаков.

Создание империи

Срубная и Андроновская культурно-исторические общности доминировали в Степи около шести веков. На начальном этапе среди погребальных курганов встречаются довольно богатые захоронения, включающие боевые колесницы, запряженные лошадьми, что указывает на социальное расслоение общества, выделение военной аристократии и формирование протогосударственных образований на уровне как минимум вождеств. Но довольно скоро им на смену приходят курганные захоронения алакульского периода, которые гораздо беднее и проще петровских и синташтинских. В могилах уже не встречается колесниц, да и кости лошадей – редкость. Очевидно породив волну завоевательных походов и выплеснув на южные царства избыток молодого, агрессивного населения степные животноводы вернулись к пасторальному образу жизни. Если и кипели в тот период в Степи какие-то войны, то они не оставили о себе никаких свидетельств.
Все меняется в XIII веке до нашей эры. В этот период, названный кризисом бронзового века, практически по всей Евразии происходит смена археологических культур, а в Степи формируется первая империя номадов. По крайней мере первая из тех чье существование подтверждено археологическими данными. Но обо всем по порядку.

Накануне
К концу II го тысячелетия в степях Евразии складывается букет животноводческих культур, демонстрирующих разную степень перехода к номадному образу жизни и родства с потомками древнеямной культуры. Не вдаваясь в подробности их классификации, бегло ознакомимся с раскладом сил (рис. 7).
На западе, в европейских степях по-прежнему доминируют культуры срубной культурно-исторической общности. Поселения срубников обычно располагались на невысоких берегах рек и ручьев, часто группами на небольшом расстоянии друг от друга. Поселок состоял из одного или нескольких жилищ, окруженных хозяйственными ямами, постройками, очагами и колодцами. Двускатные крыши жилищ опирались на 2 ряда столбов, идущих параллельно длинным стенам. Площадь такого жилища достигала 120-150 квадратных метров. Основу хозяйства срубников составляло скотоводство пастушеского типа. Разводили свиней, лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, который летом пасли на заливных лугах, а зимой содержали в стойлах. Выращивали различные злаковые культуры. Урожай убирали серпами, для размола зерен использовали каменные зернотерки, ступы. Вспомогательное значение для хозяйства имели охота, рыболовство и собирательство.
Племена срубной культуры поддерживали тесные контакты со своими восточными соседями - племенами андроновского круга, владевшими медными и оловянными месторождениями Южного Урала и Казахстана, от которых получали сырье и готовые бронзовые изделия. На срубных поселениях часто встречается керамика алакульских племен Южного Урала.
Алакульская (андроновская) культура к этому времени была распространена на просторах западноазиатских степей от Урала и Каспия до Саяно-Алтая и от Сырдарьи до таежных лесов Западной Сибири. Как и их западные соседи, свои небольшие поселки, из плотно расположенных друг к другу просторных жилищ полуземляночного типа, они строили вдоль реки, на каком-нибудь высоком мысу. В лесостепной зоне для сооружения жилищ использовалось дерево, в степной зоне - камень. Ведущую роль в их хозяйстве играло скотоводство: разводили крупный и мелкий рогатый скот, лошадей; вспомогательную роль – мотыжное земледелие, охота на промысловых животных (лось, косуля, сайгаки и др.), рыболовство, собирательство.
Севернее, в Волго-Уральском регионе развивалась абашевская культура, имеющая тесные культурные и родственные связи с двумя предыдущими, в связи с чем ее часто рассматривают как локальный вариант срубной или андроновской культуры. Отличительной чертой абашевцев был несколько иной состав стада, своеобразная керамика и одна интересная для дальнейшего повествования деталь погребального обряда: их курганы окружались кольцом из выложенных камней. А так, в целом, все три культуры были довольно схожи. Разве, что «имеющиеся данные по составу костных остатков… позволяют с большой долей уверенности говорить о кочевом типе животноводства у населения степной зоны и о придомном типе в составе комплексного хозяйства у отдельных групп населения лесостепной зоны» [Косинцев П. А.].
На периферии этого культурного ядра сложились производные от них культуры, базирующиеся на автохтонном этническом субстрате.
На севере, в лесной зоне Восточной Европы сложилась сейминско-турбинская (протофино-угорская) культура, а на востоке, на основе «лесной» пахомовской культуры, ее азиатский аналог – сузугунская (протосамодийская или протокетская) культура. «Специфика сузгунской культуры заключалась в оригинальном смешении традиционно «лесных» черт с южными, восходящими к андроновским стереотипам» [Полеводов А. В.].
На юге, в Средней Азии находят памятники характерные как для производных культур, имеющих древние местные корни, типа  Тазабагьябской, так и памятники ничем не отличимые от срубных (Патма-Сай, Каралемата-Сай, Парау I и II) и андроновских (Дашти-Кози, Бурманчап, Кетмень-Тюбе).
На востоке, в Монгольских степях сложилась весьма своеобразная метисная Окуневская культура. «В ранних окуневских памятниках встречаются отдельные европеоидные и монголоидные черепа, не несущие следов метисации. К позднему этапу существования культуры наблюдается определенная гомогенизация населения… Контакты местного населения с пришлыми европеоидными группами западного происхождения, собственно и приведшие, по всей видимости, к образованию окуневской культуры, сформировали антропологический облик окуневцев» [Громов А. В.]. Как и их европеоидные предки окуневцы разводили овец, крупный рогатый скот, лошадей, но при этом сохраняли многие черты аборигенной глазковской культуры. По-прежнему значительное место в их хозяйстве занимала охота на диких животных и рыболовство. Довольно своеобразным был погребальный обряд окуневцев. Своих покойников они хоронили в  каменных ящиках, покрытых сверху каменными плитами, вокруг которых устанавливалась каменная же ограда. Еще одной яркой отличительной особенностью племен данной культуры, было особое устройство детских колыбелей, что приводило к деформации черепа: «Наиболее примечательной особенностью окуневских черепов является искусственная деформация. Она выражается в значительной скошенности и уплощенности затылочно-теменного отдела…» [Громов А. В.].
Южнее окуневской культуры, в полупустынных районах, примыкающих к северным отрогам Тибета, от Турфанской впадины до Желтого моря, обитали животноводы, выделенные А. А. Ковалевым в самостоятельную культуру Чаодаогоу. Судя по всему ядром этой культуры были племена, обитавшие в районе плато Ордос. Характерной особенностью данной культуры было поразительное сходство производимых здесь бронзовых изделий, в частности «ордосских втульчатых топоров» с луристанскими бронзами, происходящими из Передней Азии, причем западноиранская металлургическая традиция имела явный приоритет по времени. Миграция носителей этой традиции из Загроса на далекие берега Хуанхэ «произошла не позднее II тысячелетия до н.э.» [Ковалев А. А.]. Датировка поселения Синтала, расположенного на северо-востоке Таримской котловины и имеющего явно выраженные центральноазиатские корни, позволяет уточнить время этого переселения: «время обживания поселения Синтала относится к периоду около 1690–1425±150 гг. до н.э.» [Сверчков Л.]. Другими словами перед нами типичные представители андроновско-срубной волны расселения, пик которого как раз и пришелся на XVIII – XVII века до нашей эры. В продвижении на восток их несколько опередили родственные им шанские племена, проникшие в междуречье Янцзы и Хуанхэ северным путем, что, кстати, наложило на шанскую культуру явный отпечаток сеймо-турбинского оружейного комплекса. Путь самих чаодаогоусцев на новую родину был более долгим и пролегал, через города Междуречья, Центральную Азию и пустыню Такла-Макан. Плодородные земли Великой китайской равнины оказались уже «заняты» шанскими племенами и новоприбывшие потомки андроновцев, на основе местных племен и во взаимодействии с империей Шан (Инь), сформировали ту самую Чаодаогоускую культуру. «Чаодоугоу являлась «мощным центром металлообработки с устойчивыми традициями, производившим определенный набор предметов вооружения и украшений на протяжении нескольких веков» [Ковалев А. А.].

Смена доминант
Ситуация остается довольно стабильной на протяжении нескольких столетий, пока климат вновь не меняется. «В конце II тысячелетия до н. э. в степях Восточной Европы происходит резкая аридизация климата». Изменение было настолько существенным, что «к рубежу II и I тысячелетий до н.э. фиксируется резкое понижение уровня Черного моря до отметки 13-15 м ниже современной» [Потапов В. В.]. Очевидно, что за долгие годы благоденствия плотность населения в степной и лесостепной зоне существенно возросла: так только на территории современной Саратовской области: «численность населения эпохи поздней бронзы… могла достигать 30000–200000 человек» [Сергеева О. В.]. И теперь, в условиях сильного иссушения климата, степь была не способна прокормить всю эту массу народа. Она становится малопригодной как для выращивания зерновых, так и для придомного животноводства, вынуждая людей сниматься с насиженных мест.
В этих условиях сообщество степных животноводов распадается в соответствии со своей ментальностью. Та часть племен, которая изначально ориентировалась в основном на земледельческую составляющую своего комплексного хозяйства, а это в первую очередь европейские культуры срубной культурно-исторической общности, массово устремляются на юг, в плодородные и по-прежнему изобилующие водой районы субтропического пояса. В результате такого исхода в XII-X веках до нашей эры количество поселений и погребений, по сравнению с предшествующим периодом, в степной зоне между Доном и Дунаем уменьшается в десять раз. Это далеко не мирное переселение, затронувшее все государства Передней Азии, вошло в летописи как «вторжение народов моря» и «нашествие дорийских племен».
Другая часть степных животноводов, преимущественно племена абашевской и алакульской культур, окончательно переходят к кочевому скотоводству. Аридизация климата «стала толчком к переходу к кочевому (номадному) способу ведения скотоводства, подготовленного, помимо всего прочего, изменением хозяйства, выразившимся в трансформации видового состава стада в сторону увеличения его мобильности... Не вызывает сомнений, что такие трансформации, подстегиваемые нарастающей аридизацией, продолжались и активно нарастали на финальном этапе эпохи поздней бронзы. На его протяжении большая часть населения переходит уже к номадизму, к концу его практически исчезает оседлый быт» [Потапов В. В.].
Переход от отгонного к кочевому скотоводству предусматривает не только существенное изменение хозяйственного уклада (мобильные жилища, легко переносимый скарб), но и серьезное увеличение территории используемой для выпаса скота каждой семейной группой. Такая близкородственная община совместно кочующая со своим скотом традиционно называется «кош» или «кочевье». Сложившаяся за столетия схема распределения пастбищ неизбежно разрушается, когда один кош в поисках корма для своего скота вынуждено вторгается во владения другого коша. По идее такие вторжения должны неизбежно привести к хаосу и всплеску кровопролитных сражений за ставший дефицитным кормовой ресурс. Но вот что удивительно: «Обращает внимание тот факт, что отсутствуют подтверждения военизированного характера предскифской культуры — категории вооружения здесь присутствуют лишь в единичных случаях» [Востриков С. С.]. Да и ожидаемых массовых переселений в зоне степей тоже не отмечается: «серьёзной смены населения в этот период не происходило. Все изменения были результатом либо культурных влияний, либо "инфильтрации незначительных групп населения"» [Поляков А. В.].
Получается, что перераспределение пастбищных земель протекало достаточно организованно и без значительных миграций населения, что возможно только в одном случае – если процесс управлялся из какого-то центра. Другими словами в Степи должна была появиться некая структура способная мирно перераспределить пастбища между кочевьями и принудить всех соблюдать свои решения – то есть единое государство. Именно единое, так как одновременное возникновение нескольких государственных образований наоборот бы способствовало эскалации вооружений и войнам за дефицитные ресурсы.
На первый взгляд кажется невероятным, что в те далекие времена, когда крупнейшие, технологически передовые царства ограничивались рамками приречной поймы какой-нибудь реки, могло возникнуть территориально столь обширное государственное образование. Тем более в условиях аридной степи, способной прокормить только 0,3 - 9,6 человек на квадратный километр, что в 20 – 100 раз меньше, чем в зоне развитого земледелия [Сергеева О. В.]. В этом случае, помимо мирного перераспределения ресурсов, должны были сохраниться и другие признаки наличия единого политического пространства, и в первую очередь следует ожидать некой стандартизации вооружений и культовых объектов.
И действительно, примерно в середине XIII века до нашей эры в азиатских степях, при сохранении местной специфики, широчайшее распространение получают три культурологических признака: херексуры, оленные камни и комплекс бронзового вооружения, четко привязываемые к карасукской археологической культуре. «Инвентарь карасукской культуры невероятно обилен и ярок, и "типично карасукские" изделия (элементы, черты) можно найти на территории практически всей Евразии от Ближнего Востока и Центральной Европы до Приамурья и Кореи в памятниках культур второй половины II — первой половины I тыс. до н.э.» [Хаврин С. В.]. Особенно это характерно для изделий из бронзы: «Сходные с карасукскими ножи, кинжалы, украшения встречаются от Поволжья до Аньяна» [Грязнов М. П.].
Херексуры - погребальные сооружения, представляющие собой небольшие курганы высотой от одного до двух-трех метров, окруженные прямоугольной или квадратной каменной оградой из поставленных на ребро плит песчаника, в центральной части которой расположен могильный каменный ящик, перекрытый плитами. Они распространены от Алтая до Приамурья. Интересно, что продолжая древнюю традицию курганных захоронений воинской элиты, берущую начало в древнеямной культуре, строители херексуров часть погребальных элементов позаимствовали у носителей окуневской культуры, довольно сильно отстоящей от древнеямников в генетическом плане. При этом, если поздние окуневцы имеют преимущественно монголоидные черты, то похороненные в херексурах «в антропологическом отношении были европеоидами» [Цибиктаров А. Д.]. Причем в этом же регионе, а также дальше на восток степной зоны одновременно с херексурами продолжает существовать другой погребальный обряд, так же зародившийся в недрах окуневской культуры – так называемая культура плиточных могил. Да и сами херексуры, при сохранении общих дифференцирующих признаков, имеют выраженные локальные варианты, что позволило археологам сделать вывод о том, что «понятие «культура херексуров», вероятно, включает множество родственных культурных образований» [Чугунов К. В.]. Другими словами, в этот период традиция захоронения в херексурах проникает в разные родственные культуры, не вытесняя, а только дополняя местные погребальные традиции.
С херексурами тесно связан еще один тип каменных сооружений – оленные камни (рис. 8). Эти мемориально-культовые сооружения, детально передающие характер вооружения и татуировки воинов карасукской эпохи [Худяков Ю. С.] имеют еще более обширный ареал. «Оленные камни распространены достаточно широко. Кроме уже упомянутых территорий Алтая, Тывы, Забайкалья, Монголии, они встречаются также в Киргизии, Казахстане, Приуралье, на Северном Кавказе. Отдельные сведения позволяют судить о том, что они обнаружены на Балканах, в Иране и Центральной Европе» [Соловьёв А. И.]. Найдены они и в Болгарии и Украине [Ковалев А. А.]. Так же как херексуры, оленные камни, при сохранении единых определяющих признаков, имеют региональные отличительные черты.
Все это легко объяснимо только при условии существования в этом ареале единого государственного образования, где один, или несколько близких родов сформировали правящую военную аристократию, разослав своих наместников во все уделы «империи». Тогда херексуры – это погребения этих аристократов, а оленные камни – культовые объекты с изображением героического предка, обычного объекта поклонения для большинства древних культур.  В этом случае некоторые отличия в погребальном обряде, могут быть обусловлены либо адаптацией к местным традициям, либо родовой принадлежностью покойного. А еще более значимые различия в исполнении и орнаментации оленных камней, помимо перечисленных причин, могут быть вызваны вкусами и навыками скульпторов, которые явно подбирались из местных мастеров.
К аналогичным выводам нас приводит и анализ вооружения карасукского типа, получивший в этот период широчайшее распространение в азиатских степях. «Археологическая культура (называемая пока культурой херексуров и оленных камней) сложилась где-то в районах Западной Монголии, а затем распространила свое влияние на территории Алтая, Тывы, Забайкалья, Восточного Туркестана, Восточной Монголии. Именно с её военной активностью связывается появление здесь сходных форм оружия, причём того самого оружия, что относится исследователями к карасукскому типу» [Соловьёв А. И.].
Так кто они – первые правители номадов? Откуда пришли? Какое преимущество позволило им утвердить свою власть над Степью?
Давайте вначале поищем ответ на второй из поставленных вопросов. Так как события имели место в эпоху, когда письменность получила уже достаточно широкое распространение, и некоторые письменные памятники сохранили для нас имена древних народов, то установив регион происхождения этноса, мы имеем шанс найти и его наименование. А пока продолжим называть их карасукцами – не очень удачное название, данное данной культуре по раскопкам эталонных памятников на реке Карасук (Хакасия).
Происхождение карасукской культуры до сих пор вызывает горячие споры в среде археологов, которые находят в ней отдельные черты берущие свое начало в южно-уральских, центрально-азиатских, западносибирских и даже восточно-китайских культурах. Ковалев, на основе анализа всех известных на сегодняшний день оленных камней, делает вывод, что именно «бассейн рек Цингильхэ и Булган гол [Монгольский Алтай] может считаться прародиной носителей традиции изготовления оленных камней западного региона» [Ковалев А.А.]. Но анализ карасукских бронз отодвигает их прародину еще дальше на восток, в район распространения чаодаогоуского бронзоволитейного производства. Караскские бронзы по сути правильнее было бы называть «чаодаогоускими», так как весь комплекс так называемого карасукского вооружения имеет более ранние аналоги в северокитайском регионе [Грязнов М. П.]. Изображенные на оленных камнях «бронзовые втульчатые топоры – оружие характерное для памятников культуры Каюэ (Цяюэ), распространенной в северо-восточной части провинции Цинхай и датируемой позднеинским – раннечжоуским временем» [Ковалев А.А.], а карасукские коленчатые ножи по форме удивительно похожи на монеты-ножи, имевшие хождение в Китае в эпоху Чжоу [Хаврин С. В.]. А если вспомнить, что именно через культуру чаодаогоу карасукцы могли получить черты, сближающие их с переднеазиатскими культурами: «характерные для раннебронзового века скотоводов передней Азии орнаментальные мотивы… используются также и для украшения «чаодаогоусских» бронз» [Ковалев А.А.], то связь ранних карасукцев с бронзоволитейщиками Северо-восточного Китая становится очевидной. Так что я предлагаю согласиться с мнением Сергея Владимировича Киселева , о том что «карасукская культура сформировалась на основе местных афанасьевско-андороновских компонентов, со значительной инфильтрацией переселенцев из Китая». С тем уточнением, что под «переселенцами из Китая» мы подразумеваем чаодаогоуские племена, пришедшие к отрогам Куньлуня за 400-500 лет до этого сложным маршрутом с Южного Урала, через Западный Иран и Среднюю Азию.
А теперь, определившись с прародиной карасукской аристократической прослойки, мы легко ответим на первый вопрос, так как в конце II тысячелетия до нашей эры на Северных границах Шанского царства обитал только один этнос, подходящий под наши условия – хуну (;;) китайских летописей. Надо сразу же оговориться, что данное прозвище, в переводе «бородатый раб», естественно, не было самоназванием кочевого этноса. Известный иранист В. Б. Хеннинг еще в 1948 году пришел к выводу, что в основе этого термина лежит некое тюркское слово «хун», означающее «степень родства» [Henning W. B.]. Но вероятнее всего это просто «человек, народ» – k;n на пратюркском, ki;;ne – на древнеалтайском, kunu – в ностратичесом языке [Алтайская этимология]. Так что наиболее корректным будет называть их «куны», понимая что это те самые хуну китайских древних летописей.
В унисон нашей гипотезе французский историк «Дегинь, опираясь на Сыма Цяня, считает, что «около 1200 г. до н.э. мы должны помещать создание хуннского царства». В это время хунны населяли степи от Хэбэя до озера Баркуль [Восточная оконечность Тянь-Шаня] и уже делали набеги на Китай» [Гумилев Л. Н.]. На самом деле, по данным современной археологии, куны-карасукцы продвинулись на запад почти до Арала (рис. 7), а с учетом ареала оленных камней, однозначно ассоциируемых с этой культурой, и значительно дальше. При этом центром карасукской культуры оставались отроги Алтая, где найдено более двух тысяч могильных памятников той эпохи (рис. 9). Видимо именно здесь располагался коренной юрт кунов, именно здесь хоронили павших героев. Отсюда в разные концы Степи отправлялись наместники верховного вождя, дабы навести порядок, а заодно установить памятник Великому Предку – воину-колесничему. Именно предку, так как вооружение, изображенное на оленных камнях имеет явные архаичные признаки и отличается от того которым были вооружены современники их установки. А вместе с наместниками следовала и небольшая дружина, разнося по степи вооружение карасукского типа.
Но вернемся к нашим вопросам. Осталось понять, что же такого нового, передового привнесли в культуру номадов куны-карасукцы? Что позволило им стать доминантами степного мира?
Первое что приходит в голову – военная инновация. И действительно в этот период получает распространение новый вид войск – конный воин. «Освоение верховой езды привело к радикальным переменам на полях сражений. Теперь здесь безраздельно господствовал конный стрелок, вооруженный луком и стрелами. Колесницы ушли в прошлое. Новое время рождало новых героев, образ всадника вскоре вытеснил из народной памяти нарядных возниц…» [Соловьёв А. И.]. Хотя сама верховая езда, судя по находкам элементов узды, была известна минимум за 3 тысячи лет до описываемых событий, но для ведения войны лошади впервые стали использоваться андроновцами и то в качестве упряжных, а не верховых животных. Видимо разводимая древними животноводами лошадь была просто не способна нести воина в тяжелой бронзовой броне и с бронзовым оружием, а к карасукскому этапу уже удалось вывести породу лошадей, способную нести такого всадника. Но сам по себе факт появления вооруженного всадника явно не мог быть решающим, поскольку никаких крупных военных интервенций, где могла бы участвовать конница, в Степи в этот период не отмечено. Да и развитие конницы как самостоятельной воинского подразделения приходится на саму карасукскую эпоху, а не предваряет ее. Так что широкое распространение техники конного боя скорей следствие, а не причина образования единого государственного образования.
Никаких других значимых военных инноваций в тот период не зафиксировано. Да и в бытовом плане карасукцы мало отличались от предшествовавших культур. А это значит, что причину возвышения кунов следует искать в социальной и религиозной сфере. Здесь, к сожалению, нет достаточных материальных свидетельств, так что нам неизбежно придется от фактов перейти к предположениям, основанным на косвенных данных.
На мой взгляд наиболее вероятным мог быть следующий сценарий. Ранние карасукцы – европеоиды с небольшой монголоидной примесью, причем эта монголоидная кровь попала к ним не от окуневских племен: «По данным краниометрии и одонтологии карасукцы имеют монголоидную примесь… окуневская примесь в населении карасукской культуры, если и существовала, то не оставила существенного следа в генофонде карасукцев» [Громов А. В.]. Учитывая диспозицию этносов того времени, такую примесь они могли получить только в результате контактов с южными протокитайскими племенами, находящимися под властью родственной карасукцам Шанской династии. Шанские правители, в отличие от многополярной цивилизации Передней Азии, были единоличными владыками восточного цивилизационного центра. Не имея достойных соперников они подчинили своей власти все окрестные племена, создав по сути первую в истории первую империю. Причем, судя по грандиозным захоронениям правителей, сопровождаемым огромным количеством человеческих жертв, власть Шанского ванна была безгранична, а он сам обожествлялся.
От шанцев идея единовластия, вместе с товарообменом и экзотическими наложницами: «можно предполагать сильное влияние в процессе взаимной ассимиляции экзогамных браков» [Поляков А. В.], могла проникнуть в контактную среду родственных им племен чаодаогоуской культуры. Что, в свою очередь, привело к созданию мощного межплеменного союза кунов. Не имя возможности оспорить власть шанских ванов, кунские племена подчинили своей власти, соседствующие с ними с севера племена окуневской культуры, причем подчинение могло идти и без явного применения военной силы.
Добровольному подчинению окуневцев могло способствовать четыре важных обстоятельства. Во-первых, техническое и военное превосходство южан, базирующиеся, с одной стороны, на накопленном в ходе скитаний и взаимообмена с шанской цивилизацией опыте, а с другой стороны на ресурсах чаодаогоуского металлургического центра. Во-вторых, несомненным преимуществом было единство кунов, которому окуневские вождества не могли ничего противопоставить. Возможно третьим фактором стало само происхождение окуневцев, чья культура развилась из небольшого европеоидного ядра животноводов андроновского круга, которое провело культурную ассимиляцию местных монголоидных прото-тунгусских племен, живших до этого в условиях неолитического присваивающего хозяйства. Обычно в таких случаях метисные потомки очень дорожат своей «европеоидностью», доказывающей их родство с «первопредками». О том что окуневцы не были исключением из этого правила свидетельствует в частности их обряд деформации детских черепов, для придания им более вытянутой – «европеоидной» формы. В этой связи претензии на власть со стороны «чистых» европеодиов, родственных «первопредкам» первопредкам, должны были выглядеть вполне обосновано. И, наконец, четвертая причина кроется в родовом тотеме правящего кунского рода – летящем олене. Дело в том, что по древним верованиям палеоазиатских племен олень (лось) являл собой и олицетворение вселенной, и образ солнца, занимая одну из самых верхних ступеней анималистической божественной иерархии: «По этнографическим данным в верованиях многих сибирских народов образ лося олицетворял собой вселенную… в эпоху ранней бронзы… образ «космического» лося в петроглифах занимает символическое обозначение Солнца» [Заика А. Л., Журавков С. П.].  А кто будет противиться воли сынов верховного бога, тем более если за ними техническое и военное превосходство?
Вслед за окуневцами куны прибрали к рукам и Алтай, который даже в самые засушливые годы изобильно поил влагой Иртыш, Катунь, Енисей и Селенгу. Но помимо сочных пастбищ, горы Алтая изобиловали золотом, серебром, медью и оловом – товар который пользовался неизменным спросом на всех рынках, который с большой выгодой можно было обменять на дефицитное для условий сухой степи зерно. В этой связи совсем не удивительно, что «в период поздней бронзы фиксируются находки андроновских (или андроноидных) вещей и керамики на территории Северного Китая» [Чугунов К. В.]. А опираясь на ресурсы всей восточноазиатской степи куны могли легко навязать свое господство и алакульцам, которые в тот период переживали далеко не лучшие свои годы.
 Судя по всему успеху кунов способствовал и тот факт, что за пределами коренного юрта они не пытались прибрать к рукам чужие пастбища, да и на власть племенных вождей – беков, не слишком покушались. По крайней мере, корни той своеобычной «степной демократии», хорошо известной по более поздним номадным империям, явно заложены не позже, чем в карасукский период.
Карасукцы не вытеснили и не уничтожили предшествовавшие им культуры азиатских животноводов. Они просто объединили и возглавили эти племена, привнеся в их пасторальный быт элементы государственности. Под их влиянием происходит ускоренная эволюция местных культур. На Алтае, в Западной Сибири и Казахстанской степи на базе алакульской и других европеоидных культур андроновского круга, формируется собственно карасукская культура. Восточнее окуневская культура, сформировавшаяся на основе прото-тунгусских племен, эволюционирует в прото-маньчжурскую культуру плиточных могил.
Периферийные культуры андроновского круга, хотя несомненно испытывают определенное влияние со стороны кунов, но не попадают под прямую зависимость и эволюционируют в самостоятельные культуры, со своим уникальным набором характеристик. А в европейских степях, которые на первом этапе карасукского периода не вошли в сферу интересов новоявленных владык Степи, на базе срубной культурно-исторической общности, из тех племен, которые не участвовали в «нашествии народов моря», а предпочли остаться выживать в иссыхающей степи, складывается ряд локальных археологических культур. «Большая вариабельность погребального обряда среди постсрубных памятников Поволжья объясняется, по всей видимости, особым географическим положением региона, "пропускавшим" через себя и частично аккумулировавшим различные культурные традиции» [Вальчак С. Б.]. Оставившие эти погребения племена, благодаря дошедшим до нас свидетельствам древнегреческих авторов, известны под именем киммерийцев. Эти же авторы свидетельствуют о том, что киммерийцы представляли собой отдельные рода и племена, чей социальный уклад оставался на уровне вождеств.
Пройдет  двести – триста лет и киммерийцы тоже будут интегрированы в состав степной империи. Но прежде давайте разберемся с самими кунами и построенной ими государственной структурой.

Кочевая империя кунов
До нас не дошло никаких документальных свидетельств о культуре, обычаях хозяйственном укладе и вооружении кунов позднего бронзового века. Тем не менее, современная археология позволяет восстановить многие черты их бытия, а благодаря реконструкции выполненной А. И. Соловьёвым даже увидеть кунского воина карасукской эпохи (рис. 10).
Экономика племен под властью кунской аристократии практически не изменилась. Сами куны занимались главным образом яйлажным скотоводством и примитивным земледелием. Основу стада составлял крупнорогатый скот, овцы и лошади. Каждой весной, засеяв поля, они переезжали на летние пастбища, а осенью возвращались обратно для сбора урожая и на зимовку. Летом основная часть населения кочевала, живя в юртах, известных в этих краях с середины второго тысячелетия до нашей эры. Зимовали в больших домах полуземляночного типа, площадью 150-160 квадратных метров. Отапливались они цепочкой очагов, в которые для большей теплоемкости помещали крупные камни. Вдоль стен располагались нары. От четырех до восьми таких домов, часто соединенных друг с другом переходами, образовывали поселок. «Обитатели землянок занимались изготовлением орудий, литых из бронзы и костяных, обработкой шерсти и растительного волокна, пряжей и ткачеством, на что указывают находки обломков литейных форм, костяных трепал, пряслиц, ткацких гребней и т. д. Зимой в землянках, видимо, содержали и скот» [Карасукская культура]. Они были умелыми ремесленниками, металлургами и художниками. Изготавливали оригинальную керамику, украшения, оружие и латы. Карасукские кузнецы знали такие методы металлообработки, как литье, ковка и пайка. А Алтайские художники, скульпторы и ювелиры заложили основы знаменитого «звериного стиля». Одежду шили из хорошо выделанной кожи, шерстяной или сотканной из растительных волокон ткани. Они сильно усовершенствовали верховую езду, сделав ее повседневным атрибутом жизни и начали разрабатывать технику конного боя.
По своим верованиям куны были анималистами. Особо почиталось животное – тотем рода. Оно традиционно изображалось на одежде, оружии и даже на теле в виде татуировок. Правящий род, согласно ранним китайским текстам, имел тотемом оленя и звался либо ; (скрюченный, судорога), либо ; (мыльное дерево). Читаются эти иероглифы как «лань» или «луань». Судя по наличию двух, столь отличных и по смыслу и по написанию иероглифов, китайцы лишь воспроизвели звучание этнонима. А наличие в тюркских языках слов «кулан» - дикий осел, «б;лан» - лось и русского (в котором немало древних тюркских заимствований) «лань», говорит о том, что перед нами древнее сакрализированное название оленя, ближе всех которому именно русское название самки оленя. Свой тотем «дети Лани» изображали на пряжках ремней, на одежде, на своей коже, и конечно же на культовых стелах – оленных камнях, изображающих татуированного и вооруженного, но безликого предка-колесничего. Недаром ираноязычные народы Притяньшанья, которые и сами имели генетическую и лингвистическую связь с андроновцами и срубниками, прозвали северных кочевников «саками» - оленями [Абаев В.И.]. Возможно именно отсюда в индоевропейских языках появился корень «sak» - сакральный (рус.), sacred (англ.), s;kre (тохар.), sacer (латин.), saxti-z (прото-герман.) в значении «священный», и иногда в значении «удача на охоте» [Алтайская этимология].
Из рода Лани состояла правящая элита кунов, но помимо них были и другие рода допущенные к управлению Степью. На это указывают оленные камни на которых наряду с оленями или даже вместо них встречаются изображения других животных-тотемов: «кабанов, лошадей, козлов, верблюдов, собак, куланов и птиц» [Савинов Д. Г.], Худяков добавляет к этому перечню еще и «пантер» [Худяков Ю. С.], хотя, судя по узору на теле, корректней было бы именовать их барсами. Однако верховный вождь мог принадлежать только к роду Лани. История не сохранила как куны величали своего вождя, поэтому я предпочту использовать один из наиболее древних титулов степных владык – «хакан». Уходящий корнями в эпоху ностратического праязыка титул «;ak’;a;» можно перевести как «стоящий над командующими» [Bomhard A.]. На его древность указывает и тот факт, что он имеет свой вариант в норманнских языках: «гааконг» - великий государь.
Методом исторической экстраполяции, основанной на анализе поздних кочевых империй, мы можем достаточно уверено воссоздать государственное устройство во владениях кунов. Оно довольно существенно отличалось от такового классических государств Средиземноморья. Наиболее подходящим термином для определения этого государственного образования будет «кочевая империя» или «имперская конфедерация номадов» [Барфилд Т.; Крадин Н. Н.].
Титул хакана был выборным. Выбирали его на курултае из числа старших мужчин рода Лани, считавшегося сакральным, старейшины всех включенных в империю племен. Титул был пожизненным, новые выборы могли быть проведены только после смерти действующего хакана, поэтому мало кто из них доживал до глубокой старости. Власть верховного вождя была сильно ограничена, по сравнению с классическими владыками земледельческих государств, и сводилась к трем основным функциям. Во-первых, он являлся верховным жрецом – посредником в отношениях между божествами и людьми, лично осуществляющим все важнейшие ритуалы и обряды. От его удачливости и благочестия зависели расположение или гнев богов. Поэтому пока «подданные» благоденствовали, хакана обожествляли, но стоило наступить тяжелым временам, как несколько лет бескормицы и массового падежа скота могли стоить «прогневавшему богов» жизни. Во-вторых, как это и следует из этимологии слова, хакан был верховным главнокомандующим, решающим вопросы мира и войны. По его призыву племенные вожди были обязаны незамедлительно выставить свое ополчение, а непокорные рисковали стать следующим объектом для нападения. И опять же удачливость и полководческий талант хакана существенно влияли на продолжительность его жизни, ибо любая неудача рассматривалась как немилость богов. В-третьих, хакан выполнял функции верховного судьи, уполномоченного решать все межплеменные споры, включая установление и изменение границ кочевий.
Для реализации этих функций существовал институт наместников, которые отслеживали неукоснительное соблюдение хаканской воли и,  по-видимому, осуществляли его функции на местном уровне. Такие наместники назначались лично хаканом из числа его ближайших родственников, реже из особо отличившихся представителей других кунских родов. Наместника сопровождала его семья и небольшой отряд хорошо вооруженных воинов, что способствовало широчайшему распространению оружия карасукского типа. В местах расположения наместничества для отправления культовых обрядов устанавливался оленный камень – обезличенный образ предка-покровителя рода, через которого и осуществлялась связь с потусторонним миром.
Во внутренние дела подчиненных племен ни хакан, ни его наместники не вмешивались, действуя по принципу, позже принятому на вооружение в средневековой Европе: «вассал моего вассала – не мой вассал». Налогами и поборами подданных не облагали за исключением жертвенных животных и других обязательных подношений богам, которые большей частью шли на прокорм хаканского «двора». В остальном же и хакану, и наместникам, и племенным вождям приходилось за свой счет содержать и вооружать свои дружины и неизбежных прихлебателей. Поэтому в такой империи «от старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение...» [Сыма Цянь]. Дополнительный доход они  могли получать только за счет удачных военных походов, что во все времена добавляло агрессивности кочевым империям.
Замечательное по своей образности описание процессов становления государственности номадов дал Роман Храпачевский : «Мир евразийских степей был устроен так, что в кочевой империи, объединявшей большое число различных этнических единиц, постоянно происходили как процессы ассимиляции в состав господствующего этноса, так и обратные процессы. Разнообразные по своему этническому, языковому и культурному, происхождению рода и племена были чем-то вроде кирпичиков, из которых строились кочевые империи народами, занимавшими в них господствующее положение. Крайняя подвижность этих «кирпичиков», из которых складывались имперские конфедерации, приводили к регулярным перестановкам в раскладе сил, а значит и в определении текущего гегемона в евразийских степях» [Храпачевский Р. П.].
Кочевая империя – по сути конфедерация номадных и полуномадных племен, максимально мягкая форма объединения разнородных и разнокультурных этносов Степи, не препятствующая сохранению их самобытных черт, но, в то же время обеспечивающая политическое и экономическое единство народов на поистине огромных пространствах. В таких условиях любая техническая инновация или просто удачная художественная находка мастера довольно быстро распространяется по всей империи: «Так, например, в Дындыбае (Центральный Казахстан) и в Тагискене (Приаралье) некоторые сосуды невозможно отличить от карасукских на Енисее» [Толстов С. П.; Чугунов К. В.], а серия бронзовых шлемов “кубанского типа”, датируемых XII - X веками до нашей эры, обнаружена в Северном Китае, Маньчжурии и Монголии [Варенов А. В.]. От такого товарооборота выигрывали все, даже явно не входившие в состав империи северные палеоазиатские племена охотников-рыболовов: «Отдельные вещи карасукских форм (мечи и кельты) проникают на север вплоть до Якутска» [Карасукская культура], да и у племен Янковской культуры, населявших юг российского Приморья в начале первого тысячелетия до нашей эры, находят бронзовые предметы, изготовленные в Забайкалье и Средней Азии.
Естественно, что товарооборот шел в обоих направлениях и лучшие товары оседали в руках хакана и его наместников: «В могильнике Камышенка [Западный Алтай] встречен целый ряд импортных вещей: нож и сосуд карасукской культуры Минусинской котловины, подвеска из нефрита, происходящая, видимо, из Забайкалья, серьги с горнобадахшанским лазуритом из Передней Азии (Афганистан), бронзовое зеркало из Средней Азии… сосуд корчажкинской культуры» [Цивцина О. А.].
Но не торговля с окрестными племенами способствовала расширению ареала находок доспехов и оружия карасукского типа. Я уже упоминал, что в силу своей организации кочевая империя обречена вести агрессивную внешнюю политику. Ибо успешный военный поход – это и укрепление авторитета хакана; и демонстрация благоволения к нему богов; и возможность ослабить социальную напряженность, позволяющий наиболее энергичной молодежи «спустить пар»; и, что особенно актуально именно для кочевой империи, способ добыть средства для содержания личной дружины.
Довольно продолжительное время в сферу захватнических интересов кунских хаканов не попадали европейские степные животноводы. Но в IX  веке до нашей эры очередь дошла и до киммерийских племен: «появление традиции изготовления оленных камней на западе континента необходимо… соотносить с памятниками черногоровской группы и датировать 2-й пол. IX – VIII  до н.э.» [Ковалев А. А.]. Одновременно с появлением в европейских степях культуры оленных камней происходит «смена… разрозненных культурных образований единой черногоровской культурой» [Потапов В. В.]. Очевидно киммерийские племена, а черногоровскую культуру прочно ассоциируют именно с ними, были объединены под властью кунских нойонов.
Однако в этот раз банальное расширение границ кочевой империи оказалось фатальным для власти старших кунских родов. В Степи формируется новая, скифская элита.

Скифский период

Собственно скифский этап в истории Степи датируется VIII – III веками до нашей эры. Наиболее заметной его чертой является постепенный переход номадов из Бронзового в Железный век. Но начнем по порядку.
Итак, судя по современным археологическим данным, в IX веке до нашей эры из центральных районов кунской «империи», в Европейские степи – район обитания киммерийцев (земледельческо-животноводческая кобяковская культура) вторглись племена, основную ударную силу которых составляли всадники в чешуйчатых латах, вооруженные бронзовым оружием (преимущественно мечами и копьями) карасукского типа, с появлением которых в Европу проникает традиция установки оленных камней.
Собственно само вторжение не было победоносным маршем кунской орды от Тувы до Босфора. Просто, процесс постепенной культурно-политической интеграции кочевых племен в «имперскую конфедерацию» достиг на западе берегов Волги. За Волгой были такие же степи, а обитавшие там киммерийские племена, по сути - те же номады [Ильинская В. А.], дальние родственники, пусть и говорящие на несколько отличном диалекте. По хозяйственному укладу киммерийцы начала I тысячелетия до нашей эры практически не отличались от своих азиатских соседей. Разве что бронзу они сами не добывали, ограничиваясь переплавкой для собственных нужд бронзового и медного лома, имеющего уральское или причерноморское происхождение, в связи с чем найдено значительное число киммерийских кладов, из предназначенного для переплавки лома и оригинальных литейных форм.
Киммерийцы имели определенные хозяйственные и политические связи с оседлыми государствами Причерноморья, что существенно сказалось на их социальном устройстве. Правящая элита, как это обычно и бывает, попала под «тлетворное» влияние богатых южан, в первую очередь эллинов. По сведениям Геродота, к приходу кунов в киммерийском обществе уже назрел конфликт между эллинизированной аристократией и консервативным большинством. Так что «вторжение» не было слишком кровавым и не сопровождалось массовым переселением народов. Несколько захваченных и уничтоженных поселений и киммерийцы признали власть «империи».
В соответствии с «имперскими» традициями, для отправления общеимперских культов и присмотра за местными вождями, были присланы назначенные хаканом наместники, каждый со своей с небольшой дружиной. Опять же по традиции наместники принадлежали к одному из правящих в «империи» родов [Мартынов А.И.; Пиотровский Б.Б.].
С точки зрения и археологии и, очевидно приближенных хакана, кочующего в самом центре Хартленда, киммерийские степи были бедным захолустьем. «Погребения эпохи поздней бронзы и предскифского периода крайне небогаты (за редкими исключениями позднейшего этапа предскифского периода) сопровождающим инвентарём» [Вальчак С. Б.]. Так что назначение наместником в «такую глушь» должно было восприниматься как почетная ссылка – очень удобный способ убрать подальше неугодного, но излишне влиятельного племенного вождя. Поскольку у самих киммерийцев анималистический культ не был развит, их «тамгой» был вписанный в круг ромб с вогнутыми сторонами, в центре которого изображался еще один маленький кружок, то есть основания предполагать, что честь представлять интересы империи на столь дальних рубежах выпала представителям родов Барса («пантеры» либо мифического «хэланьшаньского зверя» [Ковалев А. А.]) и Беркута. Анализ происхождения европейских оленных камней, проведенный Алексеем Анатольевичем Ковалевым  в своем диссертационном исследовании, позволил даже локализовать прародину азиатских пришельцев – Южный Алтай, а именно долину реки Булган-гол (;;;; – Улунгу хэ). На юге Алтая и в Джунгарской впадине традиция арнаментирования оленных камней существенно отличалась от принятой в коренном юрте кунов. Так на них практически нет зооморфных изображений выполненных в характерном кунском - «аржано-майэмирском» стиле [Ковалев А. А.]. Это и не удивительно, если учесть в этом районе кочевали потомки другой ветви древнеямников – тохары (самоназвание sgwied-di), сохранившие многие элементы «доандроновской» афанасьевской культуры. Они много раньше киммерийцев вошли в состав кочевой империи кунов, но, как видим, сохранили свою самобытность. Судя по всему говорили они на прото-тохарском диалекте, имевшем многие архаичные черты и, в силу этого, занимавшего промежуточное положение между пратюркским языком кунов и киммерийским вариантом индоевропейского праязыка. Это могло послужить дополнительным доводом в пользу назначения хаканского наместника в Причерноморскую «Тмутаракань» именно из их среды.
Тем не менее, прибывшие в Европу наместники честно исполняли свой вассальный долг. Благодаря привнесенным инновациям на местном этническом субстрате быстро сформировалась уже упоминавшаяся черногоровская культура, несущая как типично киммерийские, так и смешанные куно-тохарские черты. Характерной чертой этой культуры является стремительное расширение своего ареала за счет присоединения к империи соседних племен. «Распространение черногоровской культуры шло из Доно-предкавказского региона… Распространение основных черт черногоровской культуры в западном и северном направлениях, очевидно, было связано с военной активностью предчерногоровских племен Подонья – Предкавказья в самом конце финальной бронзы» [Потапов В. В.].
Распространение влияния «империи» на еще одну группу номадов, обитающих на периферии Степи – событие по сути рядовое, имело, однако, далеко идущие последствия. Дело  в том, что в VIII веке до нашей эры расширяющиеся круги имперского влияния достигли северных предгорий Кавказа – исходной точки, давшей в свое время эволюционный толчок всем культурам древнеямного круга. Цикл замкнулся: потомки древнеямников, одними из первых отправившиеся покорять Ойкумену, после примерно двух тысячелетий азиатских скитаний победителями вернулись к далеким наследникам Майкопской культуры. И в этот раз северокавказские металлурги не обманули ожиданий, запустив новый цикл в развитии Степи: «Уже в это время началось распространение черногоровской культуры (населения Степи Северного Причерноморья) на юг (северокавказские памятники), на запад (бляшки лесостепных поселений и центрально-европейские находки)… На Северном Кавказе эти влияния наложились на местные традиции и базы бронзолитейного  производства. Результатом явился феномен бурного развития воинско-всаднического археологического комплекса на Кавказе и его обратного доминирующего влияния на культуру населения расположенных севернее территорий. Вполне вероятно, что катализатором процесса формирования сословия воинов-всадников явились представители степного населения Северного Причерноморья. Своего апогея это влияние достигло к концу VIII - началу VII в. до н.э. По всей вероятности, в результате переселения части северокавказских этносов в Степь и Лесостепь» [Вальчак С. Б.].
Рассвет
Так сложилось, что, не задолго до вторжения кунов, в Предкавказье проникла технология обуглероживания и закаливания железа (т. е. получение стали). Само железо было известно человечеству довольно давно, его фрагменты найдены на памятниках Сирии и Ирака, датируемых не позже 2700 до нашей эры. Железо несравненно более распространено в природе, чем медь и олово. Мелкие месторождения железной руды имеются почти повсюду и гораздо более доступны с точки зрения технологии добычи, но сыродутное железо значительно уступает бронзе в твердости и антикоррозийных качествах. Все изменилось когда  примерно в XI веке до нашей эры, вероятно в регионе Восточной Анатолии, кузнецы освоили изготовление стали. Стальное оружие существенно прочней, легче и дешевле бронзового.
Хаканский наместник с сотоварищами, оттесненные более счастливыми собратьями от центральной ставки и от привычных центров меновой торговли – источников поступления товаров земледельческого мира, бронзовых доспехов, оружия и украшений, в одночасье оказались счастливыми обладателями целого ряда новых, революционных технологий, делавших их практически независимыми от Алтайского центра: «Появляется целый ряд новаций: изготовление и употребление металлических деталей тягловой упряжи и деталей конского доспеха, заимствование деталей защитного вооружения воина (чешуйчатых панцирей и кованых бронзовых шлемов), находящих близкие прототипы в упряжи и вооружении воинов в государствах Закавказья и Передней Азии)… появляются уздечные комплекты, наконечники стрел и мечи, украшения в зверином стиле» [Вальчак С. Б.]. Новое, гораздо более качественное оружие, сырье, для изготовления которого, практически лежит под ногами – это ли не дар богов! Не удивительно, что скифы обожествляли свой железный меч-акинак.
Докатившись до Кавказа черногоровская культура ускоренными темпами эволюционирует в новочеркасскую, по сути раннескифскую культуру. «В жизни предскифских обществ, по всей видимости, в конце этого [VIII] столетия, произошли существенные и достаточно стремительные изменения, которые вызвали появление унифицированного конского снаряжения классического новочеркасского типа, соответствующих форм мечей, кинжалов и наконечников стрел. В это же время наблюдается заметное увеличение использования железа для изготовления оружия и деталей конского снаряжения. Этот материальный комплекс стал доминирующим на всей территории Восточной Европы и практически полностью вытеснил из употребления старые формы конского снаряжения и вооружения. Количественно предметы классических новочеркасских форм значительно превышают предыдущие, что позволяет предполагать увеличение воинско-всаднического сословия на этом этапе» [Вальчак С. Б.].
Важно отметить, что сами северокавказские металлурги, сидящие на богатейших месторождениях меди, железо использовали мало и неохотно, и меньше всего в военных целях. А с конным воином и вовсе познакомились только с приходом черногоровских племен. Так что большинство новаций являются не заимствованиями, а собственными разработками новочеркасской культуры. И наверно самым значимым новшеством, рожденным в условиях становления скифской культуры стало появление конного лучника. Всадники карасукской эпохи были вооружены бронзовыми мечами и копьями, реже – молотами и булавами, что хотя и давало определенные преимущества в бою, но не слишком значительные. Зато конный лучник был практически неуязвим: легко избегая рукопашного боя, сам он с высоты конского крупа осыпал противников стрелами, опять же используя усовершенствованный вариант степного дальнобойного лука.
С таким потенциальным военным преимуществом можно было коренным образом поменять расклад сил в Степи, превратившись из наместника захолустной провинции в нового лидера номадов. Но оружие, пусть и самое прогрессивное – еще не все. Нужны воины, которые возьмут его в руки, а воинов надо одеть, вооружить и потом еще содержать… В общем нужны успешные грабительские походы, желательно в богатые края. В данном случае в Закавказье, туда, где нашли лучшую долю родственные киммерийцам «народы моря».
В 714 году до нашей эры племена новочеркасской культуры вторгаются на территорию царства Урарту и наносят крупное поражение войскам Русы I. В это же время номады напали на соседнюю с Манной область Уаси, в районе озера Урмия. Характерная особенность: «войско, состоявшее сплошь из конницы, обладавшее большой подвижностью, владело незнакомой дотоле народам древнего Востока массовой коннострелковой тактикой» [Киммерийцы и скифы], однозначно свидетельствует, что в Закавказье пришли не «киммерийцы, теснимые скифами», а именно племена новочеркаской культуры, развившейся на основе черногоровской. Это именно хаканский наместник привел своих «нукеров» в набег для пополнения своей казны. А это был именно набег. Пограбив все что можно и захватив, очевидно ради выкупа, «множество знатных лиц», номады ушли назад в свои степи. И «после этих событий киммерийцы не упоминаются в ассирийских текстах в течение 35 лет».
Все это время, получив в результате набега ресурсы, боевой опыт и славу удачливого (читай угодного богам) полководца, хаканский ставленник вел борьбу за Алтайский престол. Своим тотемом претендент на «престол» выбрал грифона – мифическую помесь орла и хищника семейства кошачьих, что, судя по всему, олицетворяло собой нерушимый союз родов Барса и Беркута.
История не сохранила сведений насколько мирно проходила борьба за власть над Степью, но определенные сдвиги в правящей элите явно произошли. Ярчайшей иллюстрацией тому служит навершие головного убора алтайского вождя, изображающий голову грифона, держащего в клюве голову оленя (рис. 11). Напомню, что прежде лидирующий род в «империи» - род Лани. Археологи говорят, что уже в эпоху раннего железа Оленные камни – мемориально-культовые объекты карасукской эпохи, использовали в качестве простого строительного материала!  Очевидно, что власть кунов была свергнута. Грифон принес в степь железный век и перехватил бразды правления кочевой «империей». Это была не просто замена одной династийной линии другой. Произошла смена эпох: «эпоха поздней бронзы и сменившая ее эпоха железа кардинально отличаются друг от друга. Археологические материалы демонстрируют не только отличия в погребальном обряде, типах вещей, но и заметное изменение набора артефактов. Меняются и условия жизни, быт, хозяйство населения степи» [Потапов В. В.].
Новые хозяева степи известны нам под прозвищем скифов. Сейчас уже не возможно установить было ли это их греческое прозвание, вошедшее затем в южнославянские языки для обозначения беженца – «скитальца», а так же удаленного, тайного убежища – «скита», или же корень «скит» имеет более древнее происхождение, и, будучи ранее широко распространенным, в наше время волей случая сохранился только в славянских языках. Соответственно их элита, а именно представители старших тохарских родов, и в первую очередь объединенного рода Грифона, вошли в историю под именем царских скифов.
Важно понимать, что, несмотря на смещение баланса сил, центром степного мира, пусть и сильно ослабленным, по-прежнему оставался Алтай, а имперская конфедерация номадов сохраняла, как минимум формальное единство. Вот что писал римский современник поздних скифов: "Племя скифов, находясь недалеко от Фракии [Балканы], распространяется на восток и север, но не граничит с сарматами, как некоторые полагали, а составляет их часть. Они занимают еще и другую область, прямо лежащую за Истром [Дунаем], и в то же время граничат с Бактрией [Центральная Азия], с крайними пределами Азии. Они населяют земли, находящиеся на севере; далее начинаются дремучие леса и обширные безлюдные края; те же, что располагаются вдоль Танаиса [Дон] и Бактра, носят на себе следы одинаковой культуры" [Квинт Курций Руф]. Следы одинаковой культуры продолжаются и дальше на восток «включая степную часть Маньчжурии, всю Внутреннюю, Восточную и Центральную Монголию, Синьцзянь» [Мартынов А. И.], просто для эллинов того времени Бактрия была «крайним пределом Азии». Археологические раскопки последних лет прямо подтверждают сохранение культурного, экономического и, отчасти, политического единства «империи».
Да и бронзовые изделия европейские номады продолжали получать из традиционных степных центров металлообработки Урала и Алтая: «анализ металла из краснознаменских курганов (Северный Кавказ) середины — конца VII в. до н. э. показал, что, во-первых, он происходит, вероятнее всего, из рудных месторождений на се вере Мугоджар (еленовско-ушкаттинская группа, металл которой, напомним, трудно отличим от металла группы зауральской меди) и неясного источника, расположенного к востоку от Урала (группа ВУ); во-вторых, он близок металлу синхронных памятников Северного Кавказа и Украины (хутор Алексеевский, Келермес, Нартан, Жаботин, Емчиха, Медвина). Отметим, что в инвентаре краснознаменских курганов имеются каменный жертвенник, стремевидные удила, предметы с солярным знаком близкие южно- уральским» [Таиров А. Д.]. Что лишний раз подтверждает, что с переходом власти от рода Лани к роду Грифона кочевая империя не распалась, сохраняя не только политическое но и экономическое единство.

Аримаспы и грифоны
Новые хозяева Степи – царские скифы, они же тохары, они же юэчжи, вошли в археологические справочники под именем Пазырыкской культуры. «Пазырыкцы — смешанное кочевое население, в их внешнем европеоидном облике порой проступали черты монголоидной расы. Со своими многочисленными стадами пазырыкцы кочевали... Знали они и земледелие. Перемалывая зерно на тяжелых каменных жерновах, хранили его зимой в глубоких, выстланных берестой, ямах и пекли из него пресные лепешки. Жили в домах, срубленных из массивных лиственничных бревен. Из таких же брёвен устраивали подкурганные склепы для своих умерших. Непременными атрибутами их жизни были конь, оружие и вера в помощь предков и небесных покровителей» [Соловьёв А.И.].
Ареал распространения пазырыкских царских курганов довольно точно накладывается на ареал происхождения своеобычных оленных камней, ставших прототипами для оленных камней черногоровской культуры. Но если в отношении антропологического единства населения Южного Алтая в карасукский и в скифский период сомнений не возникает, то в отношении культуры и богатства захоронений между ними лежит огромная пропасть. В Европу уходили бедные животноводы бронзового века, а вернулись – «олигархи» степного мира принесшие в Азию технологии железного века. В пазырыкских курганах найдены остатки сокровищ, доставленные из далеких стран (иранские ткани ахеменидского времени с изображением жриц в высоких тиарах; изделия из шкуры леопарда, семена восточно-средиземноморского кориандра и раковины каури, привезенные с берегов Индийского океана; крытая парадная повозка, сделанная чжоускими мастерами с берегов Хуанхэ) [Руденко С.И.]. «Сложение скифо-сибирского мира было связано с ускоренными процессами дифференциации внутри общества» [Мартынов А.И.], и «царские скифы» в урочищах Горного Алтая - своем родовом гнезде, могли позволить себе все самое лучшее и экзотическое, а после смерти хозяева эти сокровища сопровождали его в «иной мир».
Захоронения прежних хозяев степи не были столь богатыми. Несмотря на обширнейшую территорию, входившую в сферу влияния племен, устанавливавших оленные камни, своих покойников они не «баловали». «В дорогу» покойнику клали все «необходимое»: наконечники стрел, ножи, топоры-кельты, предметы конской сбруи, украшения, но без излишеств. Да и где их было взять? Подданные - преимущественно номадное население, не приучены к обременительной при перекочевках роскоши. Да и «подданными» их можно назвать лишь с большой натяжкой, ибо «от старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение...» [Сыма Цянь].
Скифы же не только стали совершать регулярные набеги на оседлых соседей, они освоили еще одну «технологию», обеспечивающую им постоянный приток материальных ценностей – «рэкет». В эпоху владычества кунов резкоаридный климат превратил южные степи в бесплодные пустыни, которые вместе с горными массивами Куньлуня, Тянь-Шаня и Гиндукуша по сути отрезали азиатских животноводов от богатейших цивилизаций субтропиков. Определенные связи конечно сохранялись, но в основном посредством торговых караванов. Другое дело, когда перейдя Кавказ скифы оказались в густонаселенных районах передней Азии. Не имея шансов выстоять против скифских конных лучников усиленных мидийской и ассирийской пехотой, местные царьки сами предлагали «откуп за ненападение». Позже и  эллинские колонии в Причерноморье, которые строились на скифских землях: Тира, Оливия, Херсонес, Пантикапей, Фанагория, Танаис и прочие городки и торговые форпосты эллинов, предпочитали откупаться от скифов и сарматов богатыми дарами. И эта новая для степняков форма взаимодействия с земледельческими государствами, а до этого они либо становились их царями, либо просто грабили, оказалась крайне привлекательной и была принята на вооружение всеми последующими кочевыми империями.
С Приходом к власти «грифонов», прежний старший род, не был истреблен. По-прежнему обитая на родовых землях, он просто отошел на второй план. Более консервативная часть степной «империи» того времени, хорошо известна археологам под именем тагарской культуры. «Тагарцы расселялись на степной и лесостепной территории на юге современного Красноярского края — в Минусинской котловине — и в северо-восточной части нынешней Кемеровской области. Здесь они занимались пастушеским скотоводством и земледелием: разводили коров, породистых верховых коней, а также низкорослых лошадок, наподобие современных «монголок», рыли каналы для орошения полей. Среди важнейших занятий было и горное дело. В добыче и обработке цветных металлов тагарцы достигли такого совершенства, что продолжали делать оружие из бронзы даже тогда, когда соседи стали переходить на более распространенное и доступное железо» [Соловьёв А.И.]. Их приверженность старым традициям подтверждает и хранящаяся в Эрмитаже бронзовая бляшка, изображающая свергнутый тотем (рис. 12).
Мирфатых Закиев  в поисках корней Татарского народа, похоже, подошел вплотную к разгадке «одноглазых людей» Геродота . Напомню, согласно «отцу истории», Аримаспы (;;;;;;;;;) - легендарные одноглазые люди, скифский народ, живший в постоянной войне с оберегающими золото в Рифейских горах грифами (грифонами). Так вот, Закиев переводит с тюркского название загадочного народа как «полуслепой, полуоткрытый, полузрячий» [Закиев М.]. При всей тщательно сберегаемой европеоидности старших родов, окружающее их население, как кочевое, так и таежное, живущее присваивающим хозяйством, имело ту или иную долю монголоидной крови. О том, что их сосуществование не всегда было мирным, свидетельствует, например, хранящаяся в Эрмитаже узда боевого коня из оледенелой гробницы пазырыкского вождя. Она украшена деревянными подвесками в виде уплощенных «моделей» отрубленных человеческих голов. Причем, «подвески из Пазырыка мастерски изображают лица людей с ярко выраженными монголоидными чертами», в то время как сам захороненный вождь явный европеоид [Гуннская держава на востоке]. Для полноты картины уточним, что «в эту именно эпоху золото с Алтая шло непрерывным потоком на запад и на юг» [Руденко С. И.]. Похоже, Аристей из Проконнеса , в своей не дошедшей до нас поэме «Аримаспея», описывал вполне реальные события: Пазырыкские племена, чьим тотемом был грифон, действительно охраняли «царские» рудники и захоронения от окрестных монголоидных племен. Обидное прозвище «узкоглазых», в то не политкорректное время, вполне естественно для разбойников, а тем более грабителей родовых могил. А таковые были: «…грабители II Пазырыкского кургана отрубили им головы, чтобы снять гривны… голени женского тела были отрублены, чтобы снять браслеты…» [Руденко С.И.]. Очевидно, что грабители проникли в курган еще при жизни потомков покойника, задолго до того, как произошла скелетизация трупов, иначе им не пришлось бы отрубать части тела, чтобы снять золотые украшения. Вот так неточность перевода и свойственная поэтам иносказательность превратили банальных «узкоглазых гробокопателей» в циклопов воюющих  с грифами за золото.
Кто же были эти Аримаспы – гробокопатели? Шайки разбойников или одинокие авантюристы, готовые рискнуть головой, ради несметных сокровищ?
Обратимся к археологам. «В целой серии случаев удалось установить, что нарушение древних погребений скифского времени было совершено вскоре после их сооружения, а мотивы проникновения в усыпальницы не были связаны только с поисками бронзовых, золотых и других ценностей. Так, некоторые курганы скифского времени в Центральной Туве (могильники Куйлуг-Хем I, Улуг-Оймак I, II) были нарушены явно не с целью простого грабежа, а по несколько иным мотивам; костяки погребённых были порублены и затем вновь завалены камнями, из погребений исчезли боевые кинжалы и многие другие предметы вооружения, но там были оставлены ценные золотые и бронзовые предметы… Проникновение в камеры Пазырыкских, Башадарских, Туэктинских курганов Алтая и курганов скифского времени Тувы велось большими коллективами людей, причём совершенно открыто» [Грач А. Д.]. Значит, не столько грабители, сколько мстители. Похоже, не все племена смирились с насильственной сменой правящего клана. Может быть, это куны-тагарцы послужили прообразом для «циклопов»? У археологов пока нет точного ответа.

В зените славы
Археологических культур скифского круга известно довольно много. На пространстве от Карпат до Ордоса, а возможно и до Сихотэ-Алиня, скифы вовлекли в сферу влияния и без того полиэтнической «империи» немало изначально не номадных племен, живших на окраинах степей (рис. 13). Отличаясь в деталях, «культуры скифского круга» имеют и много общего – это предметы вооружения, конская упряжь и, наконец, «звериный стиль» в искусстве, что свидетельствует об «общности этих культур, основанной на близости хозяйственного уклада и родстве идеологий» [Соловьёв А.И.].
Огромная, «от моря до моря» полиэтническая империя номадов, просуществовавшая пять столетий. В период своего расцвета скифы, по словам Геродота, "все опустошали своим буйством и излишествами. Они взимали с каждого народа наложенную ими дань, но кроме дани совершали набеги и грабили, что было у каждого народа". Да, бесспорно, внешняя экспансия – необходимое условие устойчивого существования кочевой империи. В мирное время  власть хакана – верховного жреца и главнокомандующего, неизбежно падает, и империя быстро распадается на отдельные улусы, более монолитные в этническом плане.
Но только лишь буйствами и грабежом мирных соседей занимались номады скифского времени? Давайте попробуем хотя бы в общих чертах восстановить ход истории и роль в ней скифской империи. К сожалению, опираться придется на свидетельства «пострадавшей стороны», следовательно особой объективности ждать не приходится, так что подойдем к древним свидетельствам критически и заранее смиримся с тем, что местами нам придется подключать логику и додумывать недосказанные моменты. А начнем мы с Востока, где скифский период выражен не менее четко чем в Европе и довольно точно совпадает по времени.
Алтайские скифы вошли в китайские летописи под именем «Лунная династия» - юэчжи (;; или ;;), они описываются как - «белые люди с длинными волосами». Первое упоминание об этом народе датируется 645 годом до нашей эры. Гуань Чжун  в трактате Гуаньцзы (;;) размещает их на северо-западе, добавляя, что они поставляют Китаю нефрит из ближайших гор Юэчжи в Ганьсу (немного юго-восточнее Алтая). Его сведения подтверждается и данными археологии. «Первоначально это была страна Сэ (или Сай). Большие юечжи на западе разбили и прогнали царя сэ, царь сэ на юге перешел Висячий переход - перевал. Большие юечжи поселились на его землях» [Кюнер И.]. Европейцам они больше известные под их тибетским прозвищем «тохары» (tha-gar – белая голова). Хотя археологические данные свидетельствуют о том что тохары появились в этом регионе гораздо раньше скифской эпохи, никак не позже второго тысячелетия до нашей эры [Ковалев А. А.], но только к этому времени они стали самостоятельной силой и вступили во взаимодействие с Чжоуской цивилизацией. Как мы с вами уже установили тохары идентичны царским скифам, так что я буду употреблять как равнозначные все три их прозвища: юэчжи, царские скифы и тохары.
Позволю себе небольшое отступление. Интересно, что по китайским сведениям, позже, уже во II веке до нашей эры, часть этого народа под именем больших юэчжей (;;;) переселилась на запад, за Тянь-Шань, где они создали Кушанскую империю. Так вот, китайцы не делают различия между этими переселенцами и современными таджиками, народом говорящим на языке западно-иранской подгруппы, что отличает их от соседей: узбеков, киргизов и уйгуров, говорящих на различных тюркских языках. Интересно также, что таджикский язык отличается и от языков большинства соседних ираноязычных племен. Он относится к юго-западной группе, в то время как большинство соседей говорят на языках юго-восточной группы, то есть, переносясь ко времени распада протоиранского языка (VIII – VII век до нашей эры), он ближе к языку Мидии, а не Бактрии. Мы еще вернемся к этому моменту когда будем знакомиться с событиями, происходившими в западной части скифского мира.

Восток
Период, когда на Алтае и в Таримской котловине господствовали юэчжи, вошел в историю Китая как период «Весны и Осени» (;; - Чунь-цю). На территории среднего и нижнего течения Хуанхэ и на Великой Китайской равнине в то время существовало около 200 удельных княжеств. Формально лидерство на севере принадлежало царству Восточное Чжоу (;;) – «Восточный округ». На северо-западе «цивилизованного» мира обитали племена жунов – своего рода «азиатские киммерийцы». Жуны, так же как их европейские «коллеги» по своему хозяйственному укладу занимали промежуточное положение между степными номадами и пойменными земледельцами юга. Часть жунских племен еще со времен полулегендарной эпохи Ся  (;) породнилась с местными земледельцами и к тому времени уже имели свои удельные княжества, входившие в сферу влияния «царства» Чжоу. К середине VII века до нашей эры князья одного из «цивилизованных» жунских княжеств смогли объединить вокруг себя довольно большие земли, заслужив признание в качестве «первого среди равных» чжоуских удельных князей. В Китайских летописях они известны как династия Цинь (;). Именно они, скорей всего через соседние жунские племена, вступили в контакт с новыми властителями кочевого мира. К счастью, до нас дошло изображение этого контакта (рис. 14). Благодаря найденному в пазырыкском кургане № 5 войлочному ковру, мы можем рассмотреть все детали одежды как царского скифа, так и циньского князя, своеобразный головной убор которого, с прямоугольной задней частью, можно увидеть и на некоторых терракотовых воинах из гробницы Цинь Шихуана . Если предположить, что перед нами не рядовое событие, а именно первый контакт между правителями двух держав, о чем говорит и сам многократно повторенный узор и место находки ковра, то вполне вероятно, что в этом кургане  похоронен скифский хакан Мадий  (Мадай), при котором, согласно Геродоту, «в течение двадцати восьми лет, скифы властвовали над Азией, и за это время они, преисполненные наглости и презрения, все опустошили». Тогда сидящий на троне сановник – прямой предок Цинь Шихуанди, Циньский князь Жэнь-хао , вошедший в летописи под прозвищем Мугун (;;) – Величественный князь, который в середине  VII века до нашей эры расширил свои владения далеко на запад.
Китайцы, всегда с презрением относились к «варварам», а варварами они считают всех, кто не живет по законам Поднебесной империи. Согласиться, что северные варвары имели более высокий уровень культуры – оскорбить память предков. Поэтому, признавая, что юэчжи поставляли в Китай нефрит, они не чего не говорят ни о железе, ни о военной технике. А ведь Китай того времени продолжал жить в бронзовом веке. Новое, необычно прочное оружие скифов не могло не заинтересовать перманентно воюющих Циньцев. А уж технику боя с использованием конных лучников циньцы, из которых «чжоусцы набирали конюших, колесничих и дрессировщиков» [Кюнер И.], могли получить только от скифов. Лев Николаевич Гумилев, упоминая об их торговых и культурных взаимодействиях, писал: «От циньских князей юэчжи получали великолепные ткани и зеркала, сохранившиеся до нашего времени в горноалтайских курганах, а циньцы заимствовали у юэчжей конный строй, упразднив громоздкие неповоротливые колесницы». Известно, что в Китае железо получило распространение только в V веке до нашей эры. Думается, и тут ни как не обошлось без тохар. Об этом же косвенно свидетельствует «тохарское происхождение… ряда древнекитайских слов, относящихся к домостроению, колесничему делу, хозяйству» [Ковалев А. А.].
Возможно, именно союз с пазырыкскими племенами, полученные от них навыки коннолучного боя и железное оружие позволили Циньцам усмирить окрестных кочевников и сосредоточиться на внутренних чжоуских войнах. В 623 году Жэнь-хао на 37 году своего правления «присоединил к себе двенадцать царств, устроил земли на расстоянии в тысячу ли и стал главенствовать над западными жунами». То есть дошел до Ордоса, а западнее, согласно археологическим данным, лежали земли племени «лоуфань», подчиненных юэчжам. Интересно, что, несмотря на всю свою мощь, циньцы, даже во времена наивысшего рассвета при императоре Шихуане, не пытались вторгаться на земли западнее Ордоса, то есть свято блюли границы Скифии.
Совсем иные отношения у Циньского княжества сложились с их древними соседями - «оленным народом» или кунами. К этому времени куны, судя по останкам найденным в «плиточных» могилах, имели преимущественно монголоидный (палеосибирской) облик. При этом они явно не были дружны с племенами юэчжей. Сыма Цянь  пишет: «В прежние времена (то есть ранее II века до н. э.) юэчжи были могущественны и с презрением относились к сюнну». Постепенно кунские рода усилились за счет палеосибирских монголоидных народов и вновь включились в борьбу за «трон» степной империи, не брезгуя при этом разграблением курганов царских скифов. Союзниками скифов в борьбе с «аримаспами» стало княжество Цинь, которое объединяло горных животноводов – жунов. В дальнейшем судьбы союзников и их врагов кунов оказались тесно взаимосвязанными.
Но это уже другая история – история заката скифского владычества и возрождения кунской империи. И прежде чем переходить к ней перенесемся на запад в Европу и Переднюю Азию, где разворачивались основные события скифской истории.

Передняя Азия
Рассматривая историю причерноморских скифов, и особенно их «царей» всегда сталкиваешься с сомнением: о ком говорят хронисты? О самом хакане, или о его наместнике? Вспомним, что для средневековых русских хронистов вторжение татаро-монгольских войск было «батыевым нашествием». Ни о каком Чингисхане, а тем более Угэдэе на Руси слыхом не слыхивали. Правда в случае со скифами, сообщения эллинских авторов зачастую перекликаются с записями их Переднеазиатских соседей. Кроме того, хронисты часто указывают на сыновью преемственность скифского престола, что не слишком вероятно в случае, если они имели дело с наместником. Так что, скорей всего, мы имеем имена реальных правителей Степи, а точнее их искаженные кальки. Тогда как киммерийские вожди, так же иногда упоминаемые в ассирийских текстах, скорей всего лишь наместники хакана. И пусть вас не удивляет, что в этих текстах киммерийцы и скифы порой поддерживают разные воюющие стороны, а то и вовсе вступают в военный конфликт между собой. Факты сепаратизма наместников очень хорошо известны и в более поздних кочевых империях, когда титулы предводителей воюющих сторон никаких сомнений не вызывают.
Имя первого исторического предводителя скифов, известного по ассирийским клинописным текстам, посвященным событиям 679-673 годов до нашей эры, Ишпакай. Под его предводительством скифы вторглись в центральную часть Малой Азии. Наиболее тяжело пострадала от их действий Фригия. Нападали они и на  греческие города побережья Эгейского моря, и на город Сарды - столицу Лидии. Только после того, как в войну вмешалась Ассирия, и в одном из сражений Ишпакай погиб, скифы на время отступили.
Новым скифским царем стал Партатуа (греч. Прототий) сын Ишпакая. Он поддержал восстание мидян под предводительством Каштарити  против ассирийской власти (671—669 годы), в результате которого Мидийское царство откололось от Ассирии. После чего потребовал у Асархаддона , царя Ассирии, его дочь себе в жены в обмен на мирный договор. Судя по тому, что после этого скифская интервенция приостановилась, брак состоялся. Многие воины Партатуа осели в северо-восточной части Малой Азии, где постепенно слились с местным населением. Интересно, что и по ныне в этих районах значительную долю составляет население говорящее на языках, образующих вместе с таджикским подгруппу персо-таджикских диалектов. Напомню, что именно таджиков китайцы считают потомками «больших юэчжи».
В 654 году до нашей эры, новым скифским владыкой стал Мадий сын Протия. Он покорил мидян, ввязавшихся в войну с Ассирией. В 641 году Тугдамме – скифский наместник в Анатолии, часто именуемый царем киммерийцев, видимо возгордившись от собственных побед в войне с Лидийским царством, дважды выступал против Ассирии, нарушая клятвенные договора. Начавшуюся было войну остановила гибель киммерийского царя, которую все соседи приписывали божественному гневу. Но сын и наследник Тугдамме, Сандакшатру, вновь стал совершать набеги на ассирийские границы. Ашшурбанапал  обратился за помощью к своему племяннику. Не совсем понятно применял ли Мадий военную силу, или просто сместил зарвавшегося наместника, но больше никаких сведений о «киммерийских царях» в истории нет.
Скифы Мадия в союзе с ассирийцами, царем которых в то время был брат его матери Ашшурбанапал, хозяйничали в Передней Азии на протяжении 28 лет. Они совершили  поход в Восточное Средиземноморье, Сирию, Палестину и Египет. Иерусалим и Египет чтобы предотвратить разграбление страны, откупились от союзников богатыми дарами. Те же, кто оказывал сопротивление, сталкивались с «опустошающим буйством» скифских воинов.
В 612 году до нашей эры скифы вновь вмешиваются в междоусобные войны переднеазиатских владык. Вавилоняне и мидийцы, привлёкшие к походу также аравийских кочевников, осадили ассирийский город Ниневии, где в тот момент находился царь Синшарриишкун . На сей раз скифы, имя предводителя которых не сохранилось, приняли сторону осаждавших. Ниневия была взята. Синшарриишкун сжёг себя в собственном дворце. Город отдали на поток и разграбление, после чего разрушили. Такой резкий переход скифов на сторону противников Ассирии, возможно связан с переходом власти к боковой ветви рода Грифона. Новым хаканом скифов стал упоминаемый Геродотом Спаргапиф  – первый из известных эллинам скифских царей.
В 609—607 годах вавилоняне и мидийцы при поддержке скифов обрушились на Урарту, царь которого был верным вассалом Ассирии. Страна была опустошена и признала зависимость то от скифов. Большинство крепостей, служивших оплотами для остатков былой урартрийской мощи, погибло. Столица царства была перенесена из древней Тушпы у озера Ван на северную окраину, в мощную крепость Тейшебаини близ современного Еревана. В 605 году до нашей эры трон Вавилона унаследовал Навуходоносор , который опираясь на поддержку скифов начал свои завоевательные походы. В 604 году царь Иудеи Иоаким , принес ему вассальную присягу, а еще через три года союзники предприняли не слишком удачный поход на Египет.
В 90-х годах VI века до нашей эры мидийский царь Киаксар , решил избавиться от скифской опеки. Согласно эллинским источникам он пригласил однажды множество скифов в гости, напоил их допьяна, а потом велел перебить. По всей видимости во время резни погибла вся скифская элита закавказских наместничеств. После этого Киаксар совершил поход на запад, выдавливая из Передней Азии оставшиеся без руководства отряды скифов. В этом походе мидийский царь окончательно уничтожил скифских данников – царства Урарту и Манна, а также присвоил разорённые земли Ассирии.
На этом заканчивается эпоха скифского господства в Передней Азии. Потеряв все свои плацдармы в этом регионе, вытесненные за труднопроходимые Кавказские горы, скифы нашли для себя новый регион применения сил. Ушли конечно не все. Какая-то часть кочевников осела среди местного населения, их потомки на протяжении нескольких последующих столетий упоминаются под именами скифинов и сакасенов. Но если сами скифы и оставили мысли о покорении Ближнего Востока, то сами ближневосточные монархи не собирались забывать о скифах.
После изгнания скифов из Закавказья борьба за гегемонию в регионе продолжалась не менее ожесточенно. Победу в этой войне одержали персы – полукочевые племена иранского нагорья, которые судя по языку и хозяйственному укладу были родственны киммерийцам, и возможно именно в их состав и влились киммерийские и скифские рода, осевшие в Мидии после ее освобождения от власти Ассирии. В 559 году до нашей эры персов, которые в то время находились под властью Мидии, возглавил Куруш  (Кир II). Объединив вокруг себя окрестные племена он сверг царя Мидии Астиага (сына изгнавшего скифов Киаксара) и основал свою династию Ахеменидов. Названа она была в честь далекого предка Куруша Хахаманиша, жившего еще во времена скифского хакана Ишпакая . В течение последующих двух десятилетий своего правления Куруш завоевал большинство государств и народов Передней Азии и Ближнего Востока, созданная им империя простиралась от Малой Азии на западе до Средней Азии на востоке и от Финикии на юге до Кавказа на севере.
Первые столкновения между персами и скифами начались еще в 530 году до нашей эры, когда границы быстро растущей державы Куруша вплотную подошли к центрально-азиатским кочевьям Скифии. Пытаясь расширить границы своей империи за пределы Амударьи персы  воспользовались смертью здешнего скифского наместника (имя не сохранилось), происходящего из племени массагетов. В то время, видимо в силу малолетства его сына Спаргаписа, здешними скифами-саками временно правила вдова Томирис . По легенде Курушу удалось обманом захватить в плен Спаргаписа, который, боясь позора, покончил с собой. Получив весть о гибели сына, Томирис с большим войском двинулась навстречу персам. В 529 году до нашей эры на Сырдарье разыгралась кровопролитная битва, в которой персы потерпели страшное поражение. По легенде, Томирис приказала наполнить кровью кожаный мешок и опустить в него голову Куруша, сказав при этом «Ты жаждал крови, пей же ее!».
В 522 году до нашей эры персидским царем стал Дарий (Дараявауш), который продолжил политику тестя в отношении скифов. В 519 году до нашей эры ему удалось нанести поражение скифам в Центральной Азии и подчинить себе земли некоторых массагетских племен. Позже покорившиеся массагеты участвовали в составе его армий в греко-персидских войнах. Согласно Помпею Трогу , Дарий, очевидно считая себя победителем, потребовал от «царя» скифов Иданфирса  дочь себе в жены. Получив отказ в оскорбительной форме  Дарий начал собирать войско, готовясь к вторжению в Европейские владения Скифии. Весной 512 года до нашей эры огромная персидская армия сосредоточилась в Сузах, одной из столиц Персидского государства. Дарий не решился штурмовать Кавказские перевалы, где наверняка хватало скифских застав, да и горские племена могли сильно проредить его армию, еще до столкновения с номадами. Вместо этого он двинулся к малоазийскому побережью. Здесь бывшие в персидском флоте греческие инженеры под руководством Мандрокла приступили к наведению плавучего моста в самом узком месте пролива Босфор. Он состоял из плотно подогнанных друг к другу кораблей, которые для прочности скреплялись толстыми канатами.
Перейдя по наведенному мосту персидская армия во главе с Дарием двинулась вдоль фракийского побережья на север, одновременно флоту было приказано перейти из пролива в Черное море и плыть на север к устью Дуная для строительства там нового моста. Преодолев тем же способом Дунай, персы вторглись в собственные скифские владения на наименее защищенном участке. Был незамедлительно созван малый курултай из близлежащих скифских провинций, но большинство наместников оказались выставлять свои войска против персов. И тогда Иданфирс, бывший в то время хаканом скифов, разделил свои войска на два отряда. Первый, под командованием Скопасиса  должен был засыпать колодцы и уничтожать фураж на пути следования персидских войск, а второй, ведомый Таксакисом , должен был, отступая и находясь на расстоянии дневного перехода от персов, попытаться заманить их в земли тех племен, которые на курултае отказались выделять войска.
Партизанская война быстро истощила силы персидской армии. Не имея достаточных запасов продовольствия и возможности вступить в открытый бой со скифами, Дарий вынужден был отступить. Утомлённое и значительно поредевшее персидское войско благополучно переправились через Дунай во Фракию. Причем, тех сил, что остались после бесславного похода на скифов вполне хватило для присоединения к державе Ахеменидов части Фракийских владений (рис. 15).
Причем судя по всему, до этого похода Фракийские земли входили в состав скифской империи, так как новая персидская сатрапия получила название Скудра (то есть «Скифская»), а в сохранившихся персидских надписях Дарий претенциозно отчитывался «о покорении заморских саков».
Но надолго закрепиться в Европе персам не удалось. В 496 году до нашей эры скифы вторглись в их «Скифскую» сатрапию и  уничтожили 80-тысячную персидскую армию, вернув фракийские племена под свою власть. Интересно, что, отбросив персов за Босфор, дальше скифы не пошли. В V веке до нашей эры главный вектор скифской активности окончательно смещается в Европейские степи.

Европейские степи
За те без малого сто лет, когда лучшие воины Степи, ведомые самим хаканом, гибли в Передней Азии, защищая интересы то Ассирии, то Вавилона, в самой империи крепли сепаратистские настроения. Особенно недовольство скифской политикой крепло в бывших киммерийских владениях. Они были относительно недавно включены в состав империи, и именно на них легло основное бремя подпитывать закавказские войны людскими ресурсами. В начале VI века до нашей эры в бассейне Днепра строятся многочисленные укрепления. В данном контексте не суть важно против кого это строительство было направлено: против скифского господства или просто против не в меру агрессивного соседа, в любом случае это говорит о слабости центральной власти.
Именно на устранение этой проблемы и были переориентированы основные усилия царских скифов после поражения в Закавказье. Судя по тому, что уже к середине VI века до нашей эры в Приднепровье исчезают укрепленные городки и появляются захоронения явно скифской знати, усиление хаканской власти прошло успешно. Интересно, что в регионе в этот период нет следов значительных разрушений, видимо наведение порядка проходило достаточно мирным путем.
О государственном устройстве Скифии того времени подробно рассказывает Геродот. Он правда пытается втиснуть эти сведения в рамки известной ему карты мира, что не очень-то и получается. Но если отбросить европоцентризм «отца истории», то вырисовывается хорошо известная в последующих кочевых империях схема: центральный улус, управляемый лично хаканом, и два крыла: толос и тардуш, которыми управляют его ближайшие родичи – они же первые претенденты на хаканский престол после смерти правителя. А вокруг собственно скифского ядра располагаются вассальные племена, управляемые собственными царьками, для пригляда за которыми могут назначаться хаканские наместники. Все важные вопросы, и в первую очередь вопросы войны и мира, решаются на курултае с привлечением не только триумвирата скифских «царей», но и племенных вождей – беков, наместников и даже вассальных царей. Последние, правда, как правило, права голоса на курултае не имели.
Причем похоже, что титул властителя западного крыла и, соответственно «правой руки» хакана, звучащий на языке межнационального общения народов Степи, как «йабгу» или «джабгу» исказился до «георгои», соответственно породив легенду о скифах-пахарях (греч. ;;;;;; ;;;;;;;). По крайней мере, на «отведенной» им Геродотом территории, в приднепровской степи нет и следа земледельческой культуры того времени. Скифия действительно являлась крупнейшим поставщиком хлеба в эллинские колонии, но выращивали зерно гораздо северней или западней, где жили вассальные земледельческие племена лесной полосы.
Из сопоставления дошедших до нас датировок следует, что властителем Степи во второй четверти VI века до нашей эры был Савлий , правнук Спаргапифа. Хотя сам процесс восстановления единства кочевой империи мог быть начат его отцом Гнуром. Савлий прославился тем, что лично убил родного брата Анахарсиса, застав его за оргией в честь греческой богини Кибелы. Очевидно именно консерватизм в вопросах религии и степных традиций помог ему укрепить свои позиции среди народов Степи.
Как показывает описание похода Дария в скифские земли, во времена правления Иданфирса, сына Савлия скифы вновь утратили свое единство. Похоже Иданфирс, названный Геродотом «мудрым старцем», обеспечив своим подданным несколько десятилетий мирной жизни, сам подточил авторитет хаканской власти. Иначе трудно объяснить отказ большинства племен выделять войска для защиты хаканских кочевий от персов.
Но неудача на курултае не помешала хакану дать отпор захватчику. Не имея сил противостоять персидской армии в прямом столкновении, он, используя свое главное преимущество – мобильность, истощил силы персов политикой выжженной земли и неожиданными вылазками. А заодно, благодаря грамотному маневрированию, разорил кочевья своих политических противников: меланхленов (черноплащников), андрофагов (людоедов) и невров (оборотней). Разоренные племена бежали в леса на север и северо-запад. Туда же направил свой удар и Индарфис (или его приемник), как только персы были изгнаны со скифских земель.
Главной целью скифских вторжений на рубеже VI – V веков до нашей эры становятся лесные и лесостепные племена лужицкой культуры. «Лужицкая культура была, очевидно, разноэтническим комплексом, охватившим половину праславян, часть прагерманцев и какую-то часть итало-иллирийских племен на юге… лужицкое единство ученые нередко называют венетским (венедским), по имени древней группы племен, некогда широко расселявшихся по Центральной Европе» [Рыбаков Б. А.]. Скифы брали штурмом и сжигали сопротивлявшиеся им лужицкие грады, истребляли венетов подчас без разбора пола и возраста. Волны нашествия достигли на севере среднего течения Вислы, а на западе – Одры. Лужицкой культуре был нанесён удар, от которого она так и не сумела оправиться. Начался закат венетской эпохи в Центральной Европе. В результате этого похода скифское войско существенно обогатилось за счёт военной добычи и дани, а власть хакана вновь стала  незыблемой.
Помимо расправы над непокорными подданными и давшими им приют венетами, была у этого похода и еще одна цель – экономическая. На юго-западе Скифских земель строились многочисленные эллинские полисы и торговые фактории, которые были готовы щедро платить за зерно, меха, мед и прочие товары лесной и лесостепной зоны. То есть за то, что в избытке производили венеды. Покорив лужицкие племена, скифы превратились в основного поставщика хлеба в греческие колонии, а за одно, подавляя всяческое сопротивление своему господству, обеспечивали «живым товаром» рабовладельческие рынки эллинских городов. Интересно что при этом, судя по всему, сами скифы рабский труд практически не использовали, если не считать человеческих жертвоприношений при похоронах царских скифов. Еще одной статьей скифского экспорта были бронза, серебро и золото, добываемые в горах Урала и Алтая: «Известно, что в эту именно эпоху золото с Алтая шло непрерывным потоком на запад и на юг» [Руденко С. И.].
Изначально связь скифов с Элладой была продиктована, видимо политическими соображениями – их объединил общий враг – Ахеменидская Персия. Во время скифо-персидского конфликта послы Иданфирса искали поддержку у Спарты, правда не особо удачно. Зато когда угроза персидского вторжения нависла над Пелопоннесом, скифы приняли участие в битвах на стороне эллинов. Так что военное, а затем торговое и культурное сотрудничество было продолжено. В частности эллины получили возможность строить свои колонии и торговые фактории в причерноморских скифских владениях.
Примерно во второй четверти V века до нашей эры хаканом скифов становится Ариапиф  – внук Иданфирса. Его правление было временем расширения связей скифов с Элладой. Заинтересованный в торговле с эллинами, Ариапиф установил тесные связи не только с Пелопоннесом, но и с греками Добруджи (Балканы). Он даже женился на гречанке из Истрии - крупной эллинской колонии в Добрудже. А заодно он породнился и с фракийцами, взяв в жены дочь Тереса – вождя фракийского племени одрисов. В свою очередь Афиняне, занявшие в Элладе лидирующие позиции после победы в 479—478 годах до нашей эры над персидским войском Ксеркса , стали нанимать для постоянной службы в городскую стражу скифских стрелков.
Политика активного сотрудничества с Элладой и Фракией вела к обогащению скифской аристократии и в первую очередь самих царских скифов. Однако, далеко не всем такая политика была по нраву. Согласно Геродоту Ариапиф был предательски убит царем агафирсов Спаргапифом. Но, какие бы цели не преследовал Спаргапиф, он их явно не достиг. Новым хаканом скифов стал старший из сыновей Ариапифа Скил – сын гречанки, обученный матерью греческому языку и грамоте, который правил примерно в 465-447 годах до нашей эры. Он был еще большим эллинофилом, чем его отец. И хотя в отношении Степи он проводил достаточно жесткую позицию централизации власти, подчинив своей воле все непокорные племена номадов, включая погубивших его предшественника агафирсов, но сам он больше тяготел к народу своей матери. Он создал в Скифии условия наибольшего благоприятствования для эллинских купцов, зачастую, в ущерб скифским интересам, принимал сторону эллинов в межнациональных спорах. Всякий раз возвращаясь из походов Скил спешил в Оливию или Борисфен, где одевался, питался и жил по обычаям эллинов. Он даже начал чеканку собственной монеты эллинского образца с надписью на древнегреческом и изображением  совы – символа Афины (рис. 16). Интересно, что археологами судя по всему найден даже сам дворец Скила в Оливии, а Б. В. Фармаковским в Ольвии был найден грифон из белого мрамора, который ныне хранится в Одесском археологическом музее НАН Украины.
В конце концов, проэллинская политика Скила привела к перевороту. Последней каплей, согласно Геродоту, стало участие Скила в вакханалиях, чему стали свидетелями его воины. Мятеж возглавил сводный брат Скила, сын Ариапифа от фракийки, Октамасад. Скил попытался найти убежище у одрисов, но Ситалк , приходящийся Октамасаду родным дядей, выдал беглеца на расправу племяннику. После чего на десятилетия скифы исчезают из эллинских хроник. Видимо новый хакан решил ограничить контакты с «развращающим» эллинским миром. В этот период скифская активность в Европе переносится на Боспорское царство, где с их помощью к власти, на смену эллинской династии Археанактидов, приходит Спарток  – фракийский родственник скифского хакана.
Вновь на страницы эллинских хроник скифы возвращаются только в начале IV века до нашей эры, когда хаканом становится Атей , вероятно внук Ариапифа. С его именем связаны глубокие преобразования в скифском обществе, которое новый хакан взялся перестраивать, заимствуя прогрессивные элементы эллинского государства. В степи появляются скифские города, устроенные по образцу греческих колоний – центры ремесел и торговли. Не факт, что в городах жили сами скифы, скорей в них селили мастеровых из вассальных владений, так как сам Атей всячески демонстрировал свою приверженность кочевым традициям. Боспорское царство и греческие колонии в скифских землях были для него в первую очередь источником дохода. В середине IV века до нашей эры греческие полисы западного Причерноморья, один за другим признают власть Атея (например в 358 году – Истрия, в 343 году – Каллатис), и даже начинают чеканку монет с его именем (рис 17). Видимо именно для увеличения доходов и строились в глубине степи собственно скифские городища.
При Атее значительно укрепилась власть царского рода и существенно выросло богатство скифской аристократии, о чем наглядно свидетельствуют многочисленные курганы скифской знати того периода, сосредоточенные вблизи выросших в степи укрепленных городков. В этот период скифы претендуют на контроль торговых путей во всем Причерноморье. Известно, что городу Византию, препятствовавшему скифской торговле, Атей отправил угрожающее письмо: «Не вредите моим доходам, чтобы мои кобылицы не пили вашей воды».
Дальнейшему росту скифского влияния на Причерноморские племена и царства стал активно мешать македонский царь Филипп , который подчинил своей власти не только Балканы, но и Пелопоннес. В 342  году до нашей эры македонцы вторглись во Фракию, фракийский царь Керсоблепт , скифский вассал, низвергнут и фракийцы вынуждены платить дань Филиппу. В ответ Атей собирает войска и ведет их на юг, против вероломного соседа. Битва состоялась в 339 году до нашей эры у берегов Дуная. Несмотря на численное превосходство скифы были побеждены хитростью Филиппа. Атей, которому было тогда 90 лет,  пал в этой битве. Победителю достался весь обоз скифского войска включая женщин и детей, но на обратном пути македонское войско попало в засаду, устроенную фракийцами-трибаллами и пленники обрели свободу. Кто наследовал Атею – источники не сообщают.
Конечно, со смертью Атея скифский мир не погиб. Более того, в 331 году до нашей эры в скифских степях бесславно канула в Лету тридцатитысячная македонская армия под предводительством фракиского наместника Зопириона. Дальнейшее противостояние скифов и Александра III , ставшего македенским царем после смерти Филиппа, было продолжено в среднеазиатских степях, где непобедимый полководец потратил три года (с 331 по 327 год до нашей эры) для покорения тех сако-масагетских племен, которые в VI веке до нашей эры вошли в состав державы Ахеменидов. Известно имя вождя саков – Спитамена, который три года вел партизанскую войну с македонянами. С большим трудом, во многом благодаря крайней жестокости которую македонцы проявили при занятии сырдарьинских городов «всех мужчин перебили, женщин, детей и прочую добычу забрали» [Арриан Флавий], им удалось дойти до границы Скифии, проходившей по Сырдарье. Но попытка вторжения в казахстанские степи чуть не стоила Александру жизни. Скифы применили опробованную еще на Дарии тактику выжженной земли и партизанских вылазок, в итоге македонцы вынуждены были вернуться под защиту своих крепостей, а сам Александр в этом походе был то ли ранен, то ли подхватил какую-то инфекцию.
И хотя в скифо-македонском противостоянии победитель так и не определился, но македоняне остановили скифскую экспансию на запад, и с момента гибели Атея в битве на Дунае принято отсчитывать начало конца скифской империи.
Заканчивая главу о расцвете скифского владычества в Степи, хочется заметить, что культура и искусство номадов скифской эпохи вобрав в себя элементы эллинской, персидской и чжоуской культурных традиций, сохранили свою самобытность, а по изяществу оружия и ювелирных украшений порой превосходили земледельческие цивилизации того времени (рис. 18). В скифском инвентаре нет почти ни одного предмета, независимо от его утилитарного назначения, чтобы он не был в той или иной мере украшен. Знакомы они были и с музыкой. «При раскопках II Пазырыкского кургана найдены музыкальные инструменты двух типов — ударный и струнный. Первый из них односторонний барабан небольших размеров, бокаловидной формы, удобной для держания в руке. Резонансный корпус струнного инструмента выдолблен из цельного куска дерева с мембраной-декой, выделанной из тонкой кожи. Его многострунность, равно как тщательность и изящество в отделке, указывает на высокую степень музыкальной культуры создавшего его народа» [Руденко С. И.].

Закат
«Вплоть до III в. до н.э. скифский мир простирался от Дуная до Китая, на западе которого существовала мощная держава Атея, на востоке юэчжи господствовали над хуннами» [Скрипкин А. С.]. Для их оседлых соседей это была эпоха, метко и образно названная китайскими историографами периодом «Борющихся царств» (;; – Чжань-гуо). На Великой китайской равнине между удельными князьями с переменным успехом шла борьба за наследие Чжоуской империи. От двухсот государственных образований осталось менее тридцати, среди которых выделяются семь сильнейших - Цинь, Янь, Чу, Вэй, Чжао, Хань и Ци. На Ближнем Востоке и в Центральной Азии аналогичная борьба развернулось за достояние Персидской империи, основанной Ахеминидом Курушем (558—530 гг. до н.э.) и распавшейся из-за междоусобиц наследников Александра III Македонского. В Европе, на Балканах и Апеннинах, тоже шла война за гегемонию среди местных племен, с той лишь разницей, что вместо наследных царей и князей, здесь часто выступали избранные архонты и консулы. Во многих европейских и ближневосточных междоусобицах скифы принимали деятельное участие. Но что интересно, при этом границы  Степной империи на протяжении всего этого периода оставались практически неизменными. Даже неоправданно воспетому эллинами «покорителю ойкумены» Александру Великому, не удалось расширить на север границы земледельческой цивилизации.
Хоть и принято считать, что закат Скифского царства начался после «ряда сокрушительных поражений от фракийцев и галатов» IV веке до Рождества, но археологические данные и дошедшие до нас документальные свидетельства говорят о том, что и через сто лет после гибели Атея многие причерноморские города оставались данниками скифов. Так что, не внешние враги положили конец скифскому владычеству. Предел власти Грифона положили такие же номады, сохранившие верность древним кочевым обычаям.
В начале 8 века до нашей эры скифы пришли в киммерийские земли как ревнители обычаев кочевых предков, но скоро и сами впали в «грех эллинизма», превратив имперскую конфедерацию кочевников в классическую наследственную монархию с правящей аристократией, с центрами городского типа. Да и сама скифская аристократия попала под «растлевающее» влияние эллинской культуры. Вспомнить хотя бы о Анахарсисе или о Скиле, которые «не только придерживались эллинских обычаев, но даже совершали жертвоприношения по обрядам эллинов». И хотя Скилу его любовь к Вакху стоила не только трона, но и головы, у него сыскалось множество последователей. В последующем «случаи измены представителей скифской элиты своему народу становились все более частыми... "Загнивать"-то приятно!» [Васильева Н.И.].
Вызывающая роскошь царских родов на фоне полунищенского существования остальных номадов, естественно порождала оппозицию. На востоке во главе оппозиционных племен стояли аримаспы - куны – наследники карасукской культуры. На западе в качестве лидеров оппозиции постепенно выделись близкородственные скифам племена, обитавшие на Кубани и в Поволжье. Эти кочевники вошли в европейские исторические хроники под именем савроматов – сарматов. По-тюркски «сарма» - вьючный мешок из телячьей шкуры, "-т" – аффикс обладания [Закиев М.]. Очевидно, что свое прозвище «мешочники» они получили от эллинизированных соседей за своеобразный способ перевозки домашнего скарба, явно не подразумевающий больших богатств.
Что касается более раннего их прозвания – «савроматы» (оставленного Закиевым без перевода), то, как и в случае со скифами, есть смысл поискать в современном русском языке, который вобрал в себя немало тюркизмов и, похоже, сохранил некоторые отголоски той эпохи. Согласно словарю Даля «Савры м. мн. сиб. тебеньки седельные, кожаные подколенники у седла» - похоже отголосок «сармы», только скифы переиначили название народа, а славяне – приседельных мешков. А «саврасый», согласно Ушакову, значит «светлогнедой с желтизной, с черными гривой и хвостом (о масти лошадей)». Слово явно заимствованное, очень уж приметной окраски были савроматские лошади. Похоже, первоначальное прозвание «савромат» означало «владелец саврасых лошадей». Об этом же говорят нам и китайские хроники. Вплоть до времен Танской династии (VI век) в Поднебесной знали о живущем далеко на северо-западе племени конезаводчиков, разводивших пегих – саврасых лошадей. В "Описание мира годов правления Тайпин" (Тайпинхуаньюйцзи) говорится: «Бома (;; – пестрая лошадь) находятся на север от цзйегу (хягасов). Их страна близка к Северному морю, отстоит от [китайской столицы] Чанъань на 14 000 ли (7 000 км)…Отборного войска 30 000 человек, лошадей 300 000 голов…Лошади масти одинаковой — пестрые (И. Б.: — саврасые). Поэтому так и называют [этот народ] » [Кюнер И. В.].
Там же находим и описание быта савроматов. «Страна обычно жестоко холодная, каждую зиму скопляется снег… С помощью лошадей и людей пашут плугом, сеют пять хлебов, любят ловить рыбу и охотиться, ловят рыбу, оленей, выдр, соболей и пр. Мясо употребляют в пищу, из шкур делают одежду… Кочуют. Чтобы сделать дом, связывают деревья, делают колодезный сруб, кроют берестою. Земляные кровати, травяные тюфяки, [к этому] добавляют войлок и так спят. Когда трава кончается, то передвигаются, не имея определенного места» [Кюнер И. В.]. Это описание отстоит на добрую тысячу лет от эпохи, когда в эллинских хрониках, с легкой руки «развращенной» скифской элиты, видимо по созвучию, самоназвание верного традициям предков народа «савро-ма-т» превратилось в презрительную кличку «сарма-т».
Не относящийся к делу, но не безынтересный факт: Кюнер упоминает еще одно название этих племен – «Э-ло-чжи». Мне, к сожалению, не удалось найти иероглифическое написание этого слова, поэтому не могу уверено утверждать о синонимичности наименований, но факт остается фактом – слово «Россия» на хань (государственный язык КНР) звучит как  «Э-ло-сы» (;;;), смысловому переводу данный набор иероглифов не поддается.
Но оставим пока лингвистические изыскания и вернемся к истории.
В археологии сарматы известны под именем Прохоровской культуры. Исследования показывают, что «материальная культура сарматских племен имела довольно низкий уровень своего развития. По сравнению со скифскими племенами, кочевники-сарматы на основной территории своего распространения (в частности, в Поволжье) имели культуру, которую можно охарактеризовать как достаточно безликую: невыразительна ее керамика, сделанная от руки и довольно однообразная по форме, сравнительно беден и весь другой инвентарь» [Абрамова М.П.].
Вплоть до IV века до нашей эры савроматы были мирными подданными царских скифов,  савроматские отряды часто состояли на службе в войске и при дворе скифского царя. Но к концу III века до Рождества многовековая дружба родственных народов сменилась откровенной враждой. Другими словами оппозиция «вышла из тени» и бросила вызов безраздельному владычеству царских скифов в европейских степях (в те времена границей между Европой и Азией считался Танаис-Дон). Но мы знаем, что причерноморская Скифия лишь часть империи, центр которой по-прежнему лежит в Алтайских горах. Так, что усиление влияния савроматов – прямое свидетельство ослабления центральной власти.
Обратим свои взоры на восток и попробуем разобраться, что же привело к ослаблению, а затем и падению скифского владычества в Степи.
Я уже упоминал, о том, что совместными усилиями скифов-юэчжей и циньцев племена кунов, сохранившее верность дому Лань и обычаям предков, были изгнаны с плато Ордос. Это пустынное плато было для них коренным юртом - сакральным местом, отсюда их предки столетия назад предприняли успешный поход на Алтай. Это сильно озлобило «потомков Оленя». Наблюдательные китайцы, очевидно не без сарказма, отметили данный факт, изменив их наименование на «Злой невольник» (;; – сюн-ну). Напомню, что раньше они их именовали просто бородатыми невольниками (;;– ху-ну), что синонимично понятию «варвар».
Долгие годы куны (пока продолжу называть их прежним термином, чтобы не вносить путаницы), могли вымещать свою ненависть только разоряя скифские курганы. Плохо организованные и слабо вооруженные они не могли тягаться с военной мощью соседних империй. Более того, их притесняли даже их бывшие подданные, известные по китайским летописям как восточные варвары (;; – дун-ху) – протоманьчжурские племена. Примерный расклад сил в Азии четвертого века до христианской эры отражено на карте (рис. 19).
Зная непримиримую вражду кунов с княжеством Цинь, и опасаясь все возрастающего влияния «циньского варвара», чжаоские княжества привлекли их на свою сторону. «На седьмом году (318 г до н.э.) войска княжеств Хань, Чжао, Вэй, Янь и Ци, ведя за собой отряды сюнну, совместно напали на Цинь» [Сыма Цянь]. Поход был крайне неудачным для коалиции, «Цинь выслало против них военачальника — шучжана Цзи, который дал бой у Сююя. [Цзи] взял в плен военачальника Шэнь Чая, нанес Поражение чжаоскому княжичу Кэ и ханьскому наследнику Хуаню и убил восемьдесят две тысячи человек» [там же]. Скупые строки летописи свидетельствуют, как минимум о двух, значимых для нашего исследования событиях. Во-первых, кунские племена в тот период были достаточно серьезным «игроком» на политической карте, чтобы быть упомянуты в качестве союзников чжоуских княжеств, причем замечу, это хорошо организованные союзники, образующие самостоятельные воинские подразделения. Во-вторых, учитывая добрососедские отношения между царскими скифами – юэчжами и княжеством Цинь, выступление кунов на стороне их противников – практически равно объявлению своей независимости от скифской империи. И здесь оппозиция перешла в фазу вооруженного противостояния.
Возможно, не отвернись удача от полководца Шэнь Чая и история скифского владычества  была бы на сотню с лишним лет короче. Но случилось то, что случилось. На 111 лет на востоке Евразии установилась власть дружественных царским скифам циньских князей, а обманутые в своих ожиданиях куны стали тревожить границы как Циньского княжества, так и своих вчерашних союзников, вынудив их к строительству мощных оборонительных сооружений – прообраза Великой китайской стены. Борьба видимо шла с переменным успехом вплоть до 214 года, когда войска Ин Чжэна  – первого реально правившего императора Поднебесной, достойного потомка жунских варваров, вошедшего в историю как «Основатель династии Цинь» (;;; – Цинь Шихуан), нанесли кунам сокрушительное поражение и прогнали их еще дальше на север в монгольские степи.
Интересный факт. Прейдя к власти Ин Чжэн унифицировал письменность, систему мер, административное устройство Срединного царства…., а заодно «изменил наименование простого народа, назвав его цяньшоу — "черноголовые"» [Кюнер И. В.]. До этого в княжестве Цинь граждан именовали «бай3син», что принято переводить как «сто семей» ;;. В начале правления династии Сун был записан рифмованный список китайских фамилий «Байцзясин» ;;; – «Фамилии ста семей», который служил учебным текстом для заучивания иероглифов наизусть. Но вот что интересно - вначале список состоял из 411 фамилий, затем был дополнен до 504, среди них состоящих из одного иероглифа (традиционных) – 444, из двух, что характерно для «варварских» фамилий – 60. Странно, не так ли? Но эту странность легко объяснить, если в первом иероглифе убрать одну «лишнюю» черту, видимо добавленную поздними переписчиками, записав его как ;  - «белый, чистый, безупречный», произношение при этом, практически не меняется – «бай2син», зато меняется смысл: ;; – «благородные фамилии». Учитывая, что Чжоусцы, в подавляющем большинстве, мало отличались от современных нам жителей поднебесной, а горные животноводы жуны, создавшие Циньское княжество, изначально были  светловолосыми европеоидами, изменение названия простого народа на «черноголовые» было символическим свидетельством признания гражданских прав чжоуских народов, вошедших в состав империи Цинь.
Но вернемся к противостоянию между циньцами и кунами. Ситуация резко изменилась в 210 году в связи со смертью Ин Чжэна. Его терракотовая армия пережила тысячелетия, а вот созданная им империя не продержалась и трех лет. Но куны не стали ждать и этого времени. В год смерти императора, они не встретив сопротивления возвращают себе горы Иньшань и начинают объединение под своей властью восточного крыла древней кочевой «империи». В 205 году куны вступают в ожесточенную войну со скифами за господство над Восточным крылом «империи». А к 177 году им удается вернуть себе Ордос и окончательно изгнать с Алтая династию Грифона.
Похоже, что воспользовавшись ослаблением центральной власти сарматы устроили переворот, так как по эллинским хроникам «сарматский царь Гатал  завоевал Скифию». Причем произошло это ранее 179 года до нашей эры. Так как, согласно «Истории» Полибия, сарматский царь Гатал упомянут в числе европейских правителей, участвовавших в заключении мирного договора 179 года до нашей эры понтийского царя Фарнака I с рядом азиатских и европейских государств и автономных общин. Но уже через два года после этого Гатал был свергнут, сарматы покорились хунам. Вся власть вновь оказалась в руках рода Лань и их ближайших сподвижников.
Согласно ханьским хроникам, свергнутый род Грифона большей частью покорился победителям, лишь 150 семей бежали через Тибет в Бактрию и Парфию (;; - Дася и ;; - Аньси ханьских летописей). Последние два царства были основаны «осевшими на землю» сако-массагетскими племенами, то есть по сути дела скифами. Другая часть скифов (точнее, скифской военно-политической элиты), была вытеснена сарматами на территорию южного Крыма и  северного Придунавья, где сохраняла свою самостоятельность до 3 века христианской эры. При этом территории оставшиеся под контролем скифов не были самостоятельными, а входили в общеномадную политическую систему. [Колтухов С.Г.].
  С момента своего прихода к власти царские скифы все больше и больше переносили «центр тяжести» кочевой империи на запад, куда их манило богатство ближневосточных, персидских и эллинских владений. При этом они уделяли все меньше и меньше внимания кочевым этносам и особенно своему восточному крылу – толосу, за что в конечном итоге и поплатились. На смену скифской (тохарской, юэчжийской) вновь пришла прототюркская династия Лань. 

Хуннский период
Необходимые уточнения
Прежде всего, надо разобраться с терминологией, которая, из-за того, что дошла до нас преимущественно в искаженной китайской иероглификой форме, а затем была не всегда корректно переложена на русский язык, нуждается как минимум в уточнении.
Начнем с того, что куны Карасукского периода и сюнну китайских летописей ханьского времени, несмотря на генетическое родство – это все-таки два разных народа, между которыми лежит, как минимум, пять столетий. В течение этого времени свергнутые властители первой кочевой империи эволюционировали в окружении прототунгусо-маньчжурских племен при значительном влиянии чжоуской цивилизации. В этих условиях неизбежно происходила их массовая метисация – превращение европеоидов кунов с незначительной примесью монголоидных генов в «полуглазых» аримаспов. Подавляющее большинство погребенных в плиточных могилах, принадлежащих потомкам кунов – монголоиды северной (палеосибирской) ветви этой расы. И только три старших рода, благодаря жесткой регламентации в выборе брачных партнеров, более ли менее сохранили исходные европеоидные черты. И пусть Вас не смущает кажущееся противоречие в том, что, пришли эти «европейцы» с района Ордоса. Это в наше время европеоиды в тех краях большая редкость. Древнекитайский историк Сыма Цянь так описывает основателя династии Хань (202 год до н. э.): «Гао-цзу был человеком с большим носом и драконообразным лицом, с длинными усами и бородой», то есть типичный европеоид.
Я, вовсе не считаю европейскую расу лучше или просвещенней других, просто в истории Степи с древнейших времен, вплоть до недавнего времени правили отдаленные потомки этих белых (красных) родов. Чингисхан – скорее монголоид, чем европеоид, очень гордился рыжим цветом волос и голубыми глазами, так как это свидетельствовало о его «благородном происхождении». В тюркских языках (а у меня нет ни малейших сомнений, что именно древнетюркский был языком межнационального общения в степной империи): ак - белый, благородный, богатый; аксой (актай) - благородный, святой род, родоначальник [Закиев М.]. Под различными именами: белых киданий, белых татар, белых и красных ди, встречаются они в китайских хрониках, а в монгольских улусах и сегодня можно услышать легенды о высоких белокурых предках. Может быть, поэтому у корейцев и японцев, говорящих на языках Алтайской группы и имеющим признаки древней метисации, женщины и по сей день стремятся отбелить лицо. Кстати, зонт был изобретен по той же причине - ханьские модницы использовали его для защиты лица от солнечных лучей. Это уже потом, многие столетия спустя, практичные европейцы «переизобрели» его для защиты от дождя.
Но вернемся к терминологии. Учитывая вышеизложенное,  не совсем корректным было бы продолжать использовать древний этноним «куны» по отношению к сложившемуся за годы изгнания этносу. Правда наименование старшего рода «Лань» осталось прежним, но смена китайскими хронистами наименования северных кочевых соседей с «хуну» на «сюнну», скорей всего, напрямую связано с произошедшими изменениями в самоидентификации этого этноса. Также не верно было бы использовать и наименование «сюнну», так как иероглифы ;; только после синхайской революции 1911 года приобрели данное звучание, а до этого правильным считалось чтение «хюн-ну» или «хун-ну». Видимо именно от последнего варианта чтения и происходит термин «хунны», закрепившийся в литературе за потомками кунов-карасукцев. А так как я не в восторге от его значения в китайском языке (злой, буйный невольник) то предпочту использовать нейтральный русифицированный вариант «хунны».
Как уже было сказано, роль племенной аристократии, тщательно следящей за чистотой крови выполняли три древних рода: «***нь, Лань и впоследствии Сюйбу суть три знаменитые Дома» [Бичурин Н. Я.]. В китайской транскрипции: Луань (; или ;), Хуянь (;; варианты ;; и  ;;) и Сюйбу (;;). С родом Лани, правившим еще во времена господства кунов, мы уже разбирались, бывшие их места кочевок и поныне зовутся Ланьчжоу (округ племени Лань). А вот их «брачные партнеры» впервые попали в поле нашего зрения. Попробуем разобраться с их происхождением. Для начала замечу, что нет сомнений, что как и главенствующий род, они имели прототюркское происхождение, восходящее как минимум к Карасукской эпохе, а возможно и к гораздо более древним временам.
Кочевье рода ***нь располагались километрах в шестистах к северо-востоку от кочевий Лани, в Черных горах (Ша-ху-шань - горы убитых хунну). «Другое их название  -  Долина Ху-янь» [Зуев Ю. А.]. Лев Николаевич Гумилев считал, что «Хуянь – тюркское слово, означает "заяц" (;оян – заяц, косой)». Некоторые тюркологи идут дальше, выводят отсюда широко распространенный (от Монголии до Крыма) род Кият. В древнем эпосе "Огуз – Наме" название рода Кият трактуется как «стреляющий наискось», то есть «косой». Возможно, они и правы, но позволю себе все же усомниться в существовании у хуннов элитного рода, имеющего тотемом зайца, да и цепочка «хуянь – ;оян – кият», выглядит несколько надуманной. Китайский вариант осмысленного перевода не имеет, поэтому я предлагаю заглянуть чуть дальше вглубь веков и вспомнить прото-алтайский корень «k;ja» - гусь, лебедь. По мне так это куда как более подходящий тотем для рода императрицы, так как только из этого рода правящий род Лань мог брать законных жен для своих претендентов на престол. Так что самоназвание рода, скорей всего было, «куян» - «лебедь». Так это или нет, но я предпочту использовать именно этот термин взамен неблагозвучного китайского.
Что до рода Сюйбу или Сёбук – вариант чтения иероглифов ;; в танскую эпоху, то об их кочевьях ничего не известно. Китайские летописи дают повод предполагать, что они вообще могли выполнять роль, аналогичную роду Коэнов среди колен израилевых, ибо «Сюйбу занимал должность государственного судьи» [Бичурин Н. Я.]. Более того, у этих иероглифов есть вполне осмысленный перевод – «бородатый предсказатель». Учитывая положение рода в хуннской иерархии, мы, возможно, имеем дело не со звукоподражательной транскрипцией, а с прямым переводом некого прото-тюркского термина. Возможно в основе его лежит протоалтайский корень «s;m[u]», от которого берет слово «шаман», возможно не менее древний корень «si;;je» - «считать», а может быть и вовсе «si;ubu» - «вода», например как указание на первоначальное место жительства? Не знаю, и поскольку сегодня установить истинное звучание этого термина не представляется возможным, а китайский вариант не несет оскорбительного смысла, я буду пользоваться китайским вариантом.
И последний термин – «шаньюй». Именно под этим титулом в русскоязычной литературе известны правители Хуннской империи. Странное слово, не имеющее созвучного аналога ни в одном из ностратических языков. Для начала давайте разберемся с точностью транскрипции. «Шаньюй» пишется двумя иероглифами «;;», в современном прочтении на китайском – «чань-юй», но первый иероглиф может так же читаться как «дань» или «шань», а второй - как «сюй». Во времена правления маньчжуров, правила чтения иероглифов в китайском были немного другие (тогда господствовал южный диалект) и считалось верным произношение «дзе-ну». Варианты чтения в эпоху династии Тан: «чжиень-хё» или «дань-хё». Как и в случае с родом Сюйбу используемые иероглифы имеют вполне осмысленный перевод «Единственно-великий». Так, что я предлагаю не гадать какой из вариантов транскрипции ближе всего к оригиналу, а просто воспользоваться вместо этого тюркским термином, наиболее близким по смыслу – «хакан».

Борьба за власть
С 209 года до нашей эры начинается новый этап в истории степной империи – этап, задокументированный в хрониках соседних оседлых народов или в записях самих номадов, высеченных в камне. С этого времени наш исторический экскурс будет гораздо более наполнен конкретными датами и именами. Конечно, далеко не все события происходившие в Степи нашли отклик в хрониках соседей, да и те, которые попали в летописи, нужно «делить на шесть». Для летописцев Степь была закрытым и враждебным миром, а имена хаканов непонятными и трудно произносимыми. Те из нас, кто успел пожить при Советской власти, помнят с каким недоумением и возмущением смотрели мы американские фильмы, снятые в период «Холодной войны», где русские Иваны да Борисы больше всего походили на лубочных партизан Дениса Давыдова – этакие злобные, грязные, сиволапые мужики в косоворотках и медвежьих малахаях. Очевидно это был их ассиметричный ответ на нашего «Мистера Твистера». Так же и большинство исторических хроник писались, а затем еще и корректировались при переписывании под конкретный политический заказ. Кроме того, сами сведения к составителям хроник зачастую попадали через третьи руки, успев по дороге обрасти байками и небылицами. Меньше всего при этом страдали факты, даты и имена участников событий: кто с кем сразился, кто кого взял в жены или родил. А больше всего субъективизма в оценках причинно-следственных связей и количестве войск противника, которых не зависимо от исхода сражения всегда почему-то «тьма тьмущая». Так что я постараюсь сосредоточиться именно на фактах, датах и именах, опустив увлекательные рассказы про то, как аморальное поведение очередного властителя прогневало богов и привело к гибели его царства. Желающим более полно познакомиться с этим периодом я рекомендую замечательную как в познавательном, так и в художественном плане книгу Льва Николаевича Гумилева «История народа Хунну». А если вас не устраивает адаптированный вариант, можете почитать переводы китайских хроник в «Собрании сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» Бичурина Н. Я. , а также дополняющий и уточняющий его труд Николая Васильевича Кюнера  «Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока». Мы же с Вами совершим только беглый экскурс по довольно богатой на войны и перевороты истории Степи периода повторного возвышения Оленьего народа (рис. 20).
Согласно китайской традиции, основателем второй хуннской династии считается Модэ (Модо, Маодунь) из рода Луаньди. Видный ханьский историк Бань Гу  в своей «Истории Ранней Династии Хань» так рассказывает легенду о «вступлении на престол» Модэ: «У хуннов Шаньюй назывался Тумань. Тумань не мог устоять против Дома Цинь и переселился на север…[когда] удельные князья восстали против Дома Цинь… хунны почувствовали льготу; мало по малу опять перешли на южную сторону Желтой реки, и вступили в прежние межи со Срединным царством. Шаньюй имел наследника, по имени Модэ; после от любимой Яньчжы родился ему меньшой сын; Шаньюй хотел устранить старшего, а на престол возвести младшего: почему отправил Модэ в Юечжы заложником. Как скоро Модэ прибыл в Юечжы, Тумань тотчас произвел нападение на Юечжы. Юечжы хотел убить Модэ, но Модэ украл аргамака у него, и ускакал домой. Тумань счел его удальцом, и отделил ему в управление 10.000 конницы…Модэ сделал [стрелу-]свистунку и начал упражнять своих людей в конном стрелянии из лука с таким приказом: всем, кто пустит стрелу не туда, куда свистунка полетит, отрубят голову… Следуя за отцом своим Шаньюем Туманем на охоту, он пустил свистунку в Туманя; приближенные также пустили стрелы в Шаньюя Туманя. Таким образом Модэ, убив Туманя, предал смерти мачеху с младшим братом и старейшин, не хотевших повиноваться ему, и объявил себя Шаньюем» [Бичурин Н. Я.]. 
Захватив в 209 году до нашей эры власть в коренном юрте Модэ умело использует ослабление, а затем и падение жунского (династия Цинь) владычества в Китае. Пока главный внешний враг хуннов – Срединное царство переживает гражданскую войну за наследие Ин Чжэна, хакан Модэ стремительно объединяет вокруг себя соседние кочевые племена. К 205 году он покорил «восточных варваров», доведя численность своих войск до 30 тумэнов. С этими войсками он легко вернул себе сакральные для рода земли на севере плата Ордос. Немногие не покорившиеся племена нашли убежище в горах Сяньби и Ухуань на юге хребта Большой Хинган, у северо-восточных границ Срединного царства.
К тому моменту, когда в Поднебесной наконец установилась власть императора  (202 год до нашей эры), хакан Модэ сумел объединить практически все восточное крыло древней кочевой империи. Он покорил земли от Енисея на севере, где обитало племя Белого Беркута – телеуты (динлины, хагасы, кыргызы), до Тибета на Юге – коренного юрта племени Ворона (;; - У-сунь); и от Хинганских гор на востоке, где нашли убежище непокоренные восточные варвары – предки маньчжуров, до Саян и Алтая на западе – владений Грифона. «Дом Хуннов чрезвычайно усилился и возвысился; покорив все кочевые племена на севере, на юге он сделался равным Срединному Двору» [Бичурин Н. Я.]. Усилился настолько, что смог разбить войска ново провозглашенного Ханьского императора Лю Бана, а его самого захватить в плен. После чего Моде обложил данью Срединное государство и женился на ханьской «царевне».
Несмотря на то, что западное крыло и большая часть Алтая были по прежнему верны скифской династии, в 201 году до нашей эры Модэ возродил административную систему, существовавшую до воцарения Грифона. Из трех правящих родов Куян, Лань и Сюйбу были назначены по 5 высших чиновников в Восточное и Западное крыло,  плюс 24 темника. Ставка самого хакана располагалась в предгорьях Монгольского Алтая. Темников хакан назначал сам. Он же выделял подвластную каждому темнику территорию вместе с населением, проживающим на этой территории. Какое-либо перемещение племен без приказа приравнивалось к измене и каралось смертью старейшин. В пределах своих владений темник, подобно хакану, назначал тысячников, сотников и десятников, наделял их землей с кочующим населением. Каждый взрослый муж считался воином, и малейшее уклонение от исполнения воинских обязанностей каралось смертью. Все мужчины с детства и до смерти были приписаны к строго определенному воинскому подразделению, и каждый сражался под командованием своего темника. Трижды в год все начальники съезжались в ставку: весной и летом для жертвоприношений и обсуждения государственных дел и осенью «как лошади разжиреют,… производят поверку людей и скота». Хунны не платили налоги. Зато хакан собирал дань с покорённых народов: дунху платили лошадьми и шкурами, центрально-азиатские оазисы – продуктами земледелия, тангуты – железом, северные племена – мехами, ханьцы – шёлком и предметами роскоши.
Модэ, как и все его последователи видел свою цель в господстве над «всеми народами, натягивающими лук», а для этого ему необходимо было покорить скифов–юэчжэй. Борьба длилась четверть века,  и только в 177 году до нашей эры его наследнику Цзичжу  удалось сломить их сопротивление. Скифский император Кидолу (возможно, он же сарматский Гатал эллинских хроник) пал в бою, и Гиюй сделал из его черепа чашу для питья. Покорившиеся юэчжи были выселены на юг в Таримский бассейн, а не пожелавшие признать власть хакана нашли убежище у родственных центрально-азиатских Царских Домов.
Нам ничего не известно о покорении хуннами кочевников, обитавших западнее Алтая, где политическая доминанта  перешла к савроматской группе племен. Однако, ряд археологических находок и зафиксированные в летописях совместные действия в Центральной Азии хуннских и савроматских войск, дают основания полагать, что объединение империи в прежних границах под властью хакана все-таки состоялось. По крайней мере, «сходство погребальных памятников сарматов и кочевников Средней Азии, судя по всему, объясняется проникновением части последних [во II в. до н.э.] в восточноевропейские степи, где на них, по свойственному античной историографии консерватизму, переносится этноним "сарматы"» [Мордвинцева В.И.]. Кроме того, «со II-I вв. до н.э. и по I-III вв. н.э. в памятниках саргатской культуры увеличивается доля восточного импорта. Появляются такие предметы, как "монета у-шу; китайские зеркала; встреченные во всех районах культуры ложечковидные застежки..., характерные для культуры хунну периода II-I вв. до н.э…; бронзовые котлы и другие предметы, восточное происхождение которых, помимо морфологии, доказывается химическим составом бронз, аналогичным бронзам Забайкалья» [Матвеева Н. П.; Кардаева В. Б.; Берлизов H. E.; Скрипкин А. С.]. «В «сарматских» могилах присутствуют бесспорные центрально-азиатские реликвии: бирюзово-золотая пластина со сценой борьбы дракона с двумя кошачьими; «ордосская» поясная пластина; наконечники стрел хуннсхих типов и китайскиx арбалетов и др.» [Яценко С. А.].
Синхронно меняется и вооружение: на смену короткому скифскому акинаку приходят длинолезвийные обоюдоострые мечи с прямым перекрестьем (рис. 21). «Время господства такого оружия начинается со II века, когда оно распространяется на огромной территории от степей Поволжья и Приуралья до районов Кореи и Китая. Рукояти клинков… нередко украшались с особой роскошью» [Соловьёв А. И.]. Находили их и значительно западнее Поволжья: «Фигурки человечков, вооруженных такими мечами, и оленей с подогнутыми ногами изображены на кубке из Хеминглоу в Дании» [Щукин М.Б.].
Еще одним фактором экономического объединения кочевников под властью хуннов, как ни странно это звучит, стало широкое распространение в степи стационарных укрепленных поселений: «одним из основных археологическим маркером этой и последующей эпох становится появление стационарных поселений и укрепленных городищ, ранее не наблюдавшихся на территории центральноазиатских степей» [Бураев А. И.]. И именно в сарматский период Северное Причерноморье и Приазовье покрылось сетью городов и крепостей.
Хунны, отрезанные скифами от продукции оседлых земледельческих цивилизаций, действительно широко практиковали постройку «земледельческих анклавов» на своих землях. В настоящее время только «на территории Монголии зарегистрировано девять городищ хуннуского времени» [Кляшторный С. Г.]. В таких городках находились жилые и хозяйственные постройки, мастерские, административные здания» [Худяков Ю. С.]. Основу населения городков составляли захваченные в плен или беглые мастеровые и землепашцы. «В хуннских степях жило немало китайцев либо уведенных во время набегов, либо бежавших из Китая в поисках легкой и свободной жизни… таких эмигрантов в хуннских кочевьях жило много, но они не смешивались с хуннами. Чтобы стать хунном, надо было быть членом рода, т.е. родиться от хуннских родителей» [Руденко С.И., Гумилев Л.Н.]. Такое разделение на «патрициев» и «плебеев», точнее на «строевых» и «приписных», нашло подтверждение и в археологии. Помимо укрепленных городков, у хуннов широко известны и деревянные крепости-убежища. «Отсутствие жилых построек и культурного слоя позволило предполагать их назначение в качестве военных лагерей и ставок военачальников» [Пэрлээ X.]. Нередко оба типа городков располагались в непосредственной близости друг от друга, ибо верные заветам предков номады, не пренебрегая защитой крепостных стен, жить предпочитали в войлочных юртах.
Ну и наконец, «сармато-аланы оказались в культурном отношении ориентированы не на античный мир и даже не на иранские государства – Парфию, Хорезм, Согд, Хотан, – а на однотипные кочевнические государственные образования Средней и Центральной Азии (юэджийские княжества Бактрии, Усунь, Канзюй, держава хунну)» [Яценко С. А.]

Династия Луань
За тридцать пять лет своего правления «Модэ покорил восточных монголов; после сего подчинил себе Китай и Тангут, и потом покорил весь Тюркистан от Хами до Каспийского моря» [Бичурин Н. Я.]. Захватив власть над степью, он стал  основателем собственной династии. В новой империи темники, наделенные правом избрания нового хакана, вынуждены были выбирать только из числа прямых наследников прежнего. Восточный великий князь как правило – наследник престола. Благо после смерти Моде (в 174 году до н. э.) выбор был не сложен, его сын Цзичжу – победитель скифского царя, был явным фаворитом. Он и взошел на отцовский «трон», попав в китайские хроники под титулом «;;» - Лаошан, что по смыслу переводится как «наимудрейший» или «почтеннейший».
Вступив на престол, Лаошан по договору мира и родства получил в жёны ханьскую принцессу, а заодно и мудрого советника в лице сопровождавшего ее евнуха Юэ, который помог упорядочить делопроизводство и налогообложение в империи номадов по ханьскому образцу. Правление Лаошаня, согласно ханьских хроник, было довольно мирным, если он и вел войны, то где-то на западе. Только в 166 – 162 годах, по не совсем понятной причине, которую император поднебесной Лю Хэн  (;;) по прозвищу Культурный (;; - Вэнь-ди) охарактеризовал как «мелочные дела и ошибки в соображениях министров», Цзичжу предпринял несколько грабительских набегов на бывшие циньские владения, уклоняясь при этом от прямого столкновения  с войсками Хань. Однако в 162 году, когда и Степь, и Поднебесная пострадали от засухи и саранчи, мелочные обиды были забыты и восстановлен договор мира и родства.
В 161 году Цзичжу умер и хаканом был избран его сын , получивший у китайцев прозвище «Воевода» (;; – Цзюньчень). При нем империя хуннов достигла своего наивысшего влияния. В первую очередь он стал добиваться от Ханьского Дома отмены императорской монополии на внешнюю торговлю и открытия приграничных рынков. В 154 году он даже поддержал «Мятеж семи ванов» во главе с Лю Пи . Мятеж был подавлен с великим трудом и Почтенно-благостный император Поднебесной  (;;; –  Сяоцзин-ди) вынуждено пошел на уступки. В 152 году Цзюньчень получил в жены ханьскую «царевну» и право вести приграничную торговлю.
Здесь уместно сделать одно отступление и поведать о племени Ворона (;; - У-сунь), которое сыграло значительную роль в дальнейшей истории Степи, и которое Хэ Цютао  считал предками русского народа [Кюнер И. В.]. Пока оставим в стороне гипотезу китайского ученого и вернемся к событиям второго века до нашей эры.
Во времена Скифского владычества Вороны жили в предгорьях Наньшаня у границ царства Цинь и служили торговыми посредниками между Срединным государством и Западным краем. В начале второго века до нашей эры они были покорены хуннами, а их вождь Наньдуми  (;;;), носивший согласно ханьским летописям титул хуньми или куньмо (;;) – очевидно калька с тюркского «кульбек» - великий правитель, был убит. Наследник хуньми был тогда совсем младенцем, и Модэ взял его на воспитание. Он вырос вместе с Цзичжу и вместе с ним участвовал в воинских походах, где не раз отличился и приобрел прозвище Гордый охотник (;;;– Лецзяоми). В 177 году Модэ вопреки традиции «возвратил ему владения отца его и препоручил надзор за караулами при Западной стене» [Бичурин Н. Я.]. Во время правления Цзичжу и его сына именно племя Воронов составляло основу хуннского войска нападавшего на северо-западные рубежи империи Хань. Гордый охотник  оказался не только храбрым и умелым воином, но и мудрым правителем и «приложил попечение о поправлении состояния своего народа, и подчинил себе окрестные небольшие города. Он имел несколько десятков тысяч войска, опытного в сражениях» [там же]. В итоге, он усилился на столько, что в 157 году добился от хакана, который по сути приходился ему сводным племянником, прав автономии. Вероятно, это его золотое головное украшение хранится в коллекции Эрмитажа (рис. 22).
Мощное, ведущее самостоятельную политику племенное объединение в ключевом для империй месте не могло не беспокоить и хакана хуннов, и императора Поднебесной. Примерно в  150 году до нашей эры, пользуясь древним правом, Цзюньчень переместил кочевья Ворона в бассейн реки Или в предгорьях Тянь-Шаня, на земли где кочевали саки и царские скифы - юэчжи. Этим он «убил сразу трех зайцев»: удалил подальше от ставки хакана слишком влиятельного «дядюшку», нанес удар по начавшим вновь усиливаться Грифонам, а заодно продемонстрировал ханьцам, с которыми возобновил Договор мира и родства, свои мирные намеренья. Сразу скажу, что это гениальное в тактическом плане решение, позже обернулось для хуннов большими проблемами. Гордый охотник, правивший Воронами вплоть до 104 года до нашей эры, смог повернуть ситуацию в свою пользу, подчинив большую часть обитавших там сакских и скифских родов, а по некоторым данным Бактрию. Ханьский посол позже напишет, что «между усуньцами находятся отрасли племен сэского и юечжыского… Населения в нем 120 000 [дворов]. Жителей 630 000 [едоков], строевого войска 188 800 человек» [Кюнер И. В.]. В сороковых – двадцатых годах II века до нашей эры он совместно с юэчжами и сарматами вел успешную борьбу по освобождению Центральной Азии от эллинского владычества [Заднепровский Ю.А.; Горбунова Н.Г.; Берлизов Н.Е.].
Отселение на запад Воронов не принесло спокойствия Поднебесной, теперь уже другие подданные хакана грабили приграничные селения, но в отличие от усуней они не поставляли в Хань товаров западного края и в первую очередь, разводимых в Приаралье крайне дорогих аргамаков. Хуннские низкорослые, неприхотливые лошадки не подходили для императорских конюшен. Более того, раньше через Воронов осуществлялись поставки на запад ханьских товаров, теперь же Великий шелковый путь оказался закрыт. Так что, когда в 140 году к власти в Хань пришел Лю Чэ  (;;), вошедший  историю как император-воин (;;- У-ди), он, формально подтвердив Договор мира и родства, начал искать способы ослабить власть хакана и восстановить торговые связи с Западным краем. В поисках союзников У-ди в 128 году отправил в Западный край посольство во главе с Чжан Цянем , которое посетило Фергану (Давань), Хорезм (Кангюй) и Дася (Бактрию). Чжан Цянь собрал обширнейшую разведывательную информацию о пройденных им землях и народах, но главной его задачей было склонить хуньми Воронов к союзу с Поднебесной и возвращению их на прежние земли. В своем докладе императору он писал «Хотя ныне народ усунь силен и велик, возможно щедрой наградой призвать [его] и приказать ему жить на старых землях, женить [усуньского государя] на царевне, сделаться братьями, чтобы обуздать Сюнну» [Кюнер И. В.].
В 126 году Цзюньчень умер, и власть захватил его младший брат Ичжисе  (;;;). Его племянник Юйби , так же претендовавший на отцовский престол, вынужден был искать убежища в Поднебесной, вместе с ним на службу императору Хань перешли и верные Юйби хунны. Это стало поводом для полновесных военных действий, в движение пришли многотысячные армии. Война шла с переменным успехом, пока в 119 году на границе пустыни Гоби имперские войска не нанесли кочевникам сокрушительное поражение, от которого Ичжисе так и не смог оправится. Еще одним последствием этого поражение стало окончательное отделение усуней от хуннов в 117 году до нашей эры – единство «народов натягивающих лук» было нарушено. 
Ханьский император У-ди не только вернул Поднебесную в границы 210 года до нашей эры, но и, пытаясь восстановить торговый путь в Западный край, захватил древние родовые земли племени Воронов. На новых землях была проведена мелиорация, переселено 700 тысяч человек с южных районов Поднебесной [Ковалев А.А.]. Откочевавшие севернее Гоби хунны на какое-то время перестали быть угрозой, но это не решало проблемы торговых связей с западом. В 122 году У-ди снарядил экспедицию по поиску южных путей в Западный край, но она не увенчалась успехом. Поэтому, хотя речь о переселении уже не шла, переговоры о Договоре мира и родства с Гордым охотником были продолжены. Умело лавируя между хуннами и ханьцами, усуньский кульбек добился того, что примерно в 107 году он получил в жены сразу двух «принцесс», от императора и от хакана, что было равносильно признанию его равноправным правителем. Это была последняя великая победа старого хуньми.
На рубеже I –II веков до н. э. номады переживали не лучшие времена. Наследники узурпатора Ичжисе не долго засиживались на хаканском престоле. В 101 году до нашей эры, после череды бесславных правлений и скоропостижных смертей хаканов, потомки Моде окончательно утратили власть. Хаканом был избран Цзюйди-князь  (;;;), который принадлежал к боковой ветви «царского» рода Лань. В 104 году умер Гордый охотник, кульбеком Воронов стал его внук по прозвищу Бородатый воин  (;;; – Цзюньсюйми), но власть внука была скорей номинальной, на деле государство распалось на три удела.
Ослаблением власти в степных государствах поспешил воспользоваться У-ди, но не очень удачно. Он стал подстрекать против молодого хакана его темников, но все заговоры были своевременно раскрыты, а посланные для поддержки заговорщиков имперские войска уничтожены. Как уничтожены были и все возведенные северней Китайской стены крепости. Тем не менее, У-ди «постепенно поедал, как шелковичный червь, земли, приближаясь к северу [страны] сюнну» [Кюнер И. В.] (рис. 23).
Гораздо более успешной была ханьская военная экспедиция под предводительством Ли Гуанли  в Западный край. Со второй попытки он не только добыл для императора несколько десятков аргамаков, но и, осадив Коканд, добился установления дипломатических отношений и заключения торгового договора с властителем Ферганской долины. Надо пояснить, что с точки зрения эгоцентричных жителей Поднебесной любой договор, кроме Договора мира и родства, приравнивался к признанию вассальной зависимости заключившего этот договор от императора Срединной империи. Поэтому бесполезно искать в европейских или центрально азиатских хрониках сведенья об этом походе, в лучшем случае мы обнаружим запись о возобновлении торговли по Шелковому пути. Что, однако, не помешало современнику событий Сыма Цяню записать: «ханьский Двор покорил Давань[Фергану… слава его оружия потрясла иностранные государства» [Сыма Цянь].
Цзюйди-князь принял титул хакана в тяжёлое время, кочевое государство, созданное Модэ разваливалась на части, а империя Хань была на пике своей мощи. Что бы оттянуть неизбежное столкновение с южным соседом хакан приказал отпустить на родину всех ранее задержанных китайских послов. У-ди оценил жест доброй воли и даже отправил хакану богатые дары, но уже через два года вслед за дарами в Степь отправился «покоритель Ферганы» Ли Гуанли с 30 000 конницы. Назад вернулось не более трети войска. Во время этого похода особо отличился командовавший пехотным корпусом имперцев Ли Лин , от 5 тысяч у него осталось только 400 воинов, но он продолжал сковывать огромные силы хуннов, и сдался только когда закончились и стрелы и провиант. У-ди счел его предателем, а Цзюйди по достоинству оценил его подвиг, женил на собственной дочери и сделал темником телеутов, «где потомки его царствовали почти до времен Чингис-Хана… Люди все высокие, красноволосые, у них понятливые лица, зеленые глаза. Черные волосы считают несчастливыми, а имеющих черные глаза называют потомками [Ли] Лина» [Бичурин Н. Я.], а в языке енисейских остяков – кетов и до сего дня сохранились следы ханьского влияния. Этот благородный поступок хакана имел далеко идущие последствия. Через два года Ли Гуанли вновь возглавил поход на хуннов имея под своим командованием до 80 тысяч конницы и 130 тысяч пехоты. Несмотря на двукратный перевес над хуннами, он, после десяти дней боев на берегах Селенги, вместе с армией сдался на милость хакана. В Поднебесную «возвратились один или два человека из тысячи». Среди возвратившихся на родину был и «герой Ферганы».
В 96 году до нашей эры Цзюйди-князь умер. Хаканом стал его старший сын Хулугу  (;;;). На шесть лет установилось спокойствие, соседи приходили в себя после Селенгинской битвы. Первыми оправились хунны. Они попытались перекрыть Шелковый путь, пограбили и увели в плен китайских поселенцев, осваивавших бывшие усуньские земли. И вновь на усмирение кочевников направлен Ли Гуанли с 140-тысячным корпусом. Цель была вполне конкретной – обезопасить Шелковый путь, поэтому в гиблые для ханьцев степи никто особо не углублялся, а основной удар пришелся на Турфанский оазис (Чеши), одно из уйгурских княжеств – вассалов хакана. На обратном пути ханьское войско угодило в засаду и Ли Гуанли сдался на милость победителя. «Герой Ферганы» получил в жены дочь хакана и место при дворе, а после смерти храм в свою честь. На юго-восточных границах Хуннской империи на время установился мир. Ханьцам нужно было время для подготовки нового войска, тем более, что в 87 году до нашей эры умер Император-воин (У-ди). А Степь, хоть и вышла победителем из последней схватки, понесла серьезные потери, которые усугубила крайне многоснежная зима, вызвавшая падеж скота и сильный голод.
В 85 году до нашей эры со смертью Хулугу, благодаря заговору его приближенных, прервалась династийная линия рода Оленя. Хаканом стал храбрый, но безвольный темник из рода Куян.

Династия Куян
Новый хакан не удостоился у ханьских историков собственного прозвища и вошел в летописи просто под родовым именем ***ньди  (;;;), где «ди» - фамильное окончание аналогичное русским «-ов», «-ин» или «-ич». Оно и понятно. Во-первых, он не «царского» рода, это с потомками Модэ ханьские императоры заключали Договор мира и родства, а не с каким-то Куянским князьком. Во-вторых, он не имел реальной власти, за него правили вдова Хулугу и ханьский перебежчик Вэй Люй .  Естественно, что далеко не все темники хуннов признали нового хакана. «Каждый остался жить в своем владении, и более не являлся в Лун-чен для жертвоприношения» [Бичурин Н. Я.]. Хуяньди попытался завоевать популярность у номадов доступным ему способом – стал грабить приграничные ханьские городки, одновременно направляя ханьскому Чжао-ди  предложения о заключении Договора мира и родства. Но если Модэ и его потомки вели за собой сотни тысяч закаленных в боях воинов, вынуждая считаться с собой, то новый хакан с трудом набирал двадцать тысяч, которые терпели поражение за поражением от ханьских пограничных гарнизонов. 
В 77 году до нашей эры престиж власти хакана упал на столько, что потомкам Аримаспов воздалось их же оружием – наследники Восточных варваров (Дунху) Ухуани разграбили могилы прежних хаканов. Пытаясь хоть как-то поддержать свой авторитет ***ньди попытался забрать у усуней ханьскую принцессу – жену кульбека Воронов по прозвищу Старец  (;;;). Кульбек, обладавший почти двухсоттысячным войском, был занят решением каких-то насущных проблем в среднеазиатском регионе. Для обуздания зарвавшегося Хуяньди он направил  всего 50 тысяч отборных конников «с половины своего государства». Зато новый ханьский император Сюань-ди  выделил ему в помощь более 160 тысяч легких всадников, от которых, впрочем, было мало проку. На следующий (71 г. до н.э.) год к Воронам, совершившим успешный рейд в исконные земли хуннов, присоединились и другие данники хакана – телеуты с севера и ухуани с востока. Проблем хуннам добавили небывалые морозы и голод. К 68 году – году смерти Хуяньди, хунны от войн и голода потеряли до двух третей населения.
После смерти ***ньди хаканом стал его младший брат, прозванный образно мыслящими ханьцами «Оросительный канал от сухого колодца»  (;;;; - Сюйлюй-Цюаньцюй). «В сем году в земле хуннов был голод, в продолжение которого погибло до 6/10 и народа и скота». На следующий год хакан потерял последнего своего союзника на Великом шелковом пути. Турфанский оазис вначале был разграблен Ферганцами, возмущенными бесчинством местного уйгурского князька, а потом и вовсе заселен ханьскими крестьянами. Попытки отбить его у ханьцев не принесли результата. Центральная ставка хуннов оказалась полностью отрезанной от поставок продукции оседлых народов. К этому добавилось похолодание климата, подорвавшее собственное и без того не богатое земледелие. Хакан «отправил восточного и западного Великих предводителей, каждого с 10.000 конницы, для заведения земледелия в Западной стороне» [Бичурин Н. Я.]. История умалчивает, как далеко на запад от Алтайских гор ушли переселенцы, и насколько удачным было их предприятие, но по пути на запад они, очевидно, прошлись по землям енисейских телеутов – племени Белого беркута, и, видимо сильно «насолили» бывшим данникам. Как бы то ни было, но на следующий год после этого похода телеуты (;; - тележники или ;;– динлины в ханьских летописях) стали ожесточенно нападать на владения хакана и успокоились только после его смерти в 60 году до нашей эры.
Аристократия хуннов попыталась переломить ситуацию, возведя на хаканский престол прямого потомка Модэ, правнука Ушилу , но вскоре они пожалели об этом. Туцитан  (;;;) оказался жестким политиком и в первую очередь казнил всех родственников и приближенных своего предшественника. Потом пришла очередь и других родов, выбившихся в элиту в период ослабления клана Лань. В конце концов, темники и старейшины восстали. В 58 году до Рождества Туцитан, брошенный всеми, покончил с собой. 
После его смерти сразу пять князей объявляют себя хаканами. В Лучене – столице империи хуннов, хаканом провозглашен Хухунье  – сын Сюйлюй-Цюаньцюя. В западном крыле хаканом объявлен Туци (;;) младший брат Туцитана. От него отложились князья Хуцзе (;;) и Чели (;;). Телеуты объявили хаканом Уцзы (;;). В степи начинается гражданская война, новоявленные хаканы то объединяются, то разделяются, на смену убитым становятся их родственники…. В конечном итоге остатки некогда великой империи оказались поделенными между двумя братьями рода Куян. Старший брат Хутуус  под именем Чжичжи Гуду-князь правил западным крылом, а младший брат Хухунье остатками восточного крыла.
В довершение бед, свалившихся на номадов, в землях Воронов в шестидесятом году к власти пришел прокитайски настроенный кульбек, получивший даже у своих союзников ханьцев кличку Слизняк  (;; – Ними) или царь-сумасброд (Куан-ван), бездарно правивший до 53 года. После его смерти и усуньское княжество было разделено надвое. Большим и малым кульбеками Воронов стали сыновья Вэньгуйми. Юаньгуй (;;;) остался в Чигу на реке Или, а Уцзюту (;;;) ушел на запад на реку Талас. Юаньгуй – китаец по матери, удерживается у власти только благодаря поддержке императора Хань – в Чигу был размещен китайский гарнизон. Уцзюту какое-то время еще лавировал между хуннами и хань, оставаясь формально суверенным кульбеком Воронов, но, после его смерти (в 33 г до н.э.), суверенитет усуней постепенно сошел на нет – не пожелавшие подчиниться империи Хань ушли к массагетам.
 В эти годы (57 – 54 гг. до н.э.) ханьский император меняет девиз правления на «Пять радостей» (;; – у-фэн), образно демонстрируя реализацию принципа «Инь-ян»: горе одних – радость для других. Раздробленные и ослабленные междоусобицами номады уже не представляли угрозы для Срединного государства. Мелкие князьки, хоть и продолжали именоваться гордыми титулами, равными в свое время титулу китайского императора, наперебой заискивали перед могучим соседом, а Хухунье и Юаньгуй и вовсе признали свой вассалитет.
Исключением стал правитель западных хуннов Чжичжи Гуду-князь, который в короткий срок покорил все степи западнее Алтая, включая таласских усуней, массагетов и телеутов. Свою ставку он перенес далеко на запад «от Шаньюевой орды на запад … на 7.000 ли [3 500 км], от Чешы на север 5.000 ли [2 500 км]» [Кюнер И. В.]. Оттуда с Южного Урала он с успехом правил номадами вплоть до 36 года до нашей эры, когда, отправившись усмирять Таласских усуней, попал в устроенную ханьцами засаду и был убит. Кстати, в его походе приняли участие и европейские номады – сарматы. Те немногие из них, кому повезло вернуться в родные степи (на Кубань, на Дон, в Поволжье), привезли с собой китайские и бактрийские зеркала, мраморные и алебастровые сосудики, богато украшенные кинжалы и…  памирский опий-сырец. Судя по подающимся вместе с привозными «сувенирами» монетам, все эти приобретения сделаны «в проме¬жутке между 38 г. до н. э. и 21 г. н. э.» [Берлизов H. E.].
После смерти брата Хухунье формально стал единовластным хаканом Степи, хотя реальная его власть не выходила за пределы коренного юрта хуннов. Желая поднять престиж марионеточного хакана, Лю Ши  (;;), правивший в то время Поднебесной империей, пригласил его ко двору, щедро одарил и даже женил его на девице знатного рода, которая по этому случаю была возведена в ранг приемной дочери императора. Но даже видимость возведения его в ранг «почти равного императору Хань» правителя, не помогла ему вернуть уважение «натягивающих лук». Покоренные Модэ народы отложились и вели самостоятельную политику, о которой, к сожалению, практически ни чего не известно. Похоже, вплоть до 13 года уже нашей эры, пока хуннами правили Хухуньсе и его сыновья, Степь зализывала раны после кровопролитных междоусобиц и не вмешивалась в политику азиатских земледельческих цивилизаций.
На западе сарматские племена, не имевшие в то время «за плечами» мощи кочевой империи, то же не блистали победами. Это скифо-сарматский царь Гатал мог выступать арбитром в спорах европейских и ближневосточных монархов, а имена мелких племенных вождей рубежа новой эры не сохранили даже педантичные римляне, чьи провинции периодически разоряли савроматы вместе с даками.
По данным беспристрастной археологии именно в это время в придонских и приднестровских степях из латинизированных кельтских (балто-германских) племен и тюркизированных индоиранских (кимеро-скифо-савроматских) племен начал складываться новый этнос, который позже назовут славянским – это, так называемая, Зарубинецкая археологическая культура. «Курганы «Садовый» и «Высочино» в Нижнем Подонье, комплексы могильника Звенигород в Верхнем Поднестровье дают смешение пшеворских и сарматских элементов, подтверждая свидетельство Тацита о браках бастарнов с сарматками» [Щукин М. Б.].
Именно в этот период – период развала полиэтнической империи номадов, произошло, согласно лингвистическим исследованиям, разделение тюркских языков, в первую очередь обособились якутская и булгарская подгруппы языков. Рискну предположить, что это отпали палеосибирские и фино-угорские народы, не до конца ассимилированные тюрко-говорящими хуннами. Распад самих тюрко-говорящих  номадов на восточное и западное крыло, так же нашел отражение в их языке, хоть и не столь явное, поскольку языковая изоляция этих групп не была полной. К языкам восточной подгруппы лингвисты относят карлукские языки (уйгурский, узбекский) и языки народов Алтая и Южной Сибири (телеутский, хакасский, шорский, тувинский и другие). К западной группе – огузские (туркменский, турецкий, гагаузский…) и кыпчакские (татарский, киргизский, казахский, каракалпакский, карачаевский, половецкий…). Принято считать, что язык, на котором говорили в коренном юрте хуннов, не сохранился до наших дней, как и говоривший на нем народ он растворился среди более «пассионарных» родственных и не очень этносов.
Прежде чем оставить в стороне лингвистические «изыскания», отмечу замечательную находку ханьских хронистов. Они, чтобы не слишком унизительно подчеркнуть вассальный статус хаканов хуннов того времени, стали перед их титулом добавлять «почтительный» (;; – жоди). Так и правили хуннами 43 года, без славы и без потрясений один за другим четыре брата - четыре «почтительных хакана», отправляя своих сыновей в услужение к Ханьскому Двору, и добиваясь подарков и аудиенции от очередного императора.
Но ни что не вечно под луной. В год, с которого принято исчислять христианскую эру, династийные беспорядки начались в самой Поднебесной империи. Престол унаследовал малолетний Лю Кань  (;;), а реальная власть оказалась в руках у младшего брата вдовствующей императрицы амбициозного канцлера Ван Мана  (;;). Будучи ярым приверженцем Кун Цзы  (;;), Ван Манн принялся обустраивать империю по конфуцианскому образцу. Введенные им «военный коммунизм» и «коллективизация» вызвали массу недовольств и огромные потоки беженцев в хуннские земли как из самой Поднебесной империи, так из ее вассальных владений. Но, пока за канцлером, пусть формально, стоял законный наследник престола Хань, массовых беспорядков не возникало. 
Переломным стал 9 год новой эры. Ван Ман провозгласил себя императором Новой династии (; – Синь) и объявил о «начале построения государства» нового типа. В этом государстве не было места политическим автономиям, тем более таким, где у власти стоял хакан, являвшийся номинальным родственником свергнутого императора. Началась планомерная работа по ослаблению его власти. Последней каплей стала попытка Ван Мана разделить коренной юрт хуннов на 15 самостоятельных владений. Терпение «почтительного» хакана лопнуло, и  Нанчжиясы  (;;;) объявил Ван Мана узурпатором. Степь поднялась на войну со Срединной империей под девизом борьбы с самозванцем. Были разорены приграничные поселения, прервано торговое сообщение по Шелковому пути. Общий враг сплотил номадов. К хакану стали присоединяться бывшие подданные (сянбийцы, ухуани, турфанские уйгуры), но смерть помешала сыну Хуханье возродить кочевую империю.
Поднебесная, ослабленная стихийными бедствиями, народными волнениями и авантюрными прожектами Ван Мана, могла противостоять номадам только дипломатическими методами. Их было явно недостаточно, что бы прекратить набеги, но оказалось довольно, чтобы провозгласить хаканом наиболее лояльного, или точнее «почтительного», из темников, не являвшегося прямым потомком Хухунье. Им стал некий Сянь , пять лет восседавший на хаканском престоле под именем Улэй (;;), что можно перевести как «Следующий после Учжулю». После его смерти в 18 году хаканом стал младший брат Юй , вошедший в летописи под поэтическим прозвищем «Зовущий всех на смертный путь вины» (;;;;;; – Худоу`рши Даогу). Братья, сократившие по введенной Ван Маном моде, свои имена до односложных, почтительно принимали послов самопровозглашенного императора, благодарили за богатые дары, обещали приструнить пограничных разбойников, но ничего не предпринимали для этого.
В 23 году Ван Мана свергли и обезглавили повстанцы. В борьбу за престол вступило сразу несколько претендентов из ханьского императорского дома. Хунны приняли посильное участие в гражданской войне, поддерживая своих кандидатов. Им даже удалось создать марионеточное государство на северо-западе ханьских земель, просуществовавшее до 40 года, но «император» Лу Фан  не оправдал их ожиданий и был выдан укрепившемуся на Ханьском престоле Лю Сю  (;;) – Блистательному императору-воину (;;; – Гуан У-ди). Правда он как-то ухитрился оправдаться, и даже был назначен наместником в Дай , где вскоре вновь поднял восстание, бежал с семьей к хуннам и был поселен среди телеутов – в вотчине потомков Ли Лина, где и закончил жизнь в качестве императора в изгнании. Руины его императорского дворца обнаружили в 1940 году российские ученые в бассейне Среднего Енисея на реке Ташеба [Ковалев А. А.].
Пользуясь династийными беспорядками, хуннам удалось вернуть себе почти все земли, принадлежавшие им во времена хакана Модэ, включая Ордос и Таримскую котловину. Кочевья появились даже на исконно китайских землях южнее Великой стены. Лю Сюю пришлось подыскать для возрожденной Ханьской династии новую столицу на востоке, подальше от границ с беспокойными хуннами, отчего его династия вошла в историю как Восточная Хань (;;). Гуан У-ди пытался заключить с хаканом Договор мира и родства, но Юй требовал мира на условиях времен Модэ, когда империя Хань по сути являлась данником хуннов. На это император согласиться не мог, но не имел сил проучить зарвавшегося вассала. 

Раскол
Как не любил Юй сравнивать себя с прославленным предком, стать вторым Модэ ему было не суждено. Тем не менее, он сумел вписать свое имя в историю Степи, но не как созидатель, а как разрушитель. Он прекрасно понимал, что его род, получил хаканский престол только благодаря интригам свергнутого узурпатора Ван Мана, а значит, несмотря на все его заслуги по объединению Степи и освобождению хуннов от китайской зависимости, ему не светит стать основателем новой династии. В соответствие с древней традицией после смерти Нанчжиясы хаканский престол должен был унаследовать старший из потомков Хухунье. Еще был жив Итучжясы – младший сын Хухунье и китайской царевны Ван Цинь, имевший все права на хаканский титул. Пожалуй, только его метисное происхождение удерживало верных роду Куян старейшин от провозглашения его законным хаканом. Но «Юй не для того отвоевывал у Китая царство, чтобы оставить его полукитайцу. Отступать он не мог и не хотел. Иту-Чжясы был убит, а наследником объявлен сын Юя – Удадихэу» [Гумилев Л. Н.]. В 46 году они умерли оба и Юй и его наследник. Сторонники покойного провозгласили хаканом Пуну  (;;) – второго из сыновей Юя.
Старшим в роду Куян в то время был внук Хуханье Би  (;). Убивать его не имело смысла, поскольку старшинство автоматически переходило следующему по возрасту внуку, а их у Хуханье хватало. Поэтому Юй в свое время просто удалил Би подальше от центральной ставки, отправив управлять  «поколениями по южной границе и ухуаньцами» [Бичурин Н. Я.].  На какое-то время древние рода с этим смирились, но лишь только Пуну попытался укрепиться на троне, вспыхнул мятеж, который был поддержан ханьским императором.
В 48 году Би был провозглашен хаканом Хайлошичжуди (;;;;;), трудно переводимое определение, по смыслу примерно соответствующее «Порубивший на куски откочевавшие рода».  Ему, при поддержке ханьской империи, действительно удалось в 49 году оттеснить  сохранивших верность Пуну номадов за пределы плато Ордос и пустыни Алашань. Платой за помощь стала вассальная присяга. Вместе с Би ханьское подданство приняли старейшины восьми родов хуннов и ухуаньский князь Хэцзюй, приведший с собой 922 человека. Они и образовали марионеточное царство южных хуннов. Чтобы подчеркнуть свое прямое родство с Модэ, Би и его потомки взяли фамилию Луаньди, но дотошные ханьские историки не купились на созвучие и  записывали эту фамилию другими иероглифами (;; вместо ;;).
Перед номадами встал нелегкий выбор: идти вслед за законным хаканом на службу к извечному врагу, или, наплевав на традиции, присягнуть Пуну, ставшему, несмотря на нелегитимность, олицетворением независимости. Выбор осложнялся тем, что проиграв сражение, наследник Юя, вынужден был уйти в усыхающие холодные степи, а сторонникам Би остались самые сочные пастбища и подарки из Ханьской казны. Однако сытость не синоним счастья. Часть князей, поддержавших было сына Учжулю, вскоре переменили мнение и откочевали со своими родами на север. Оставшиеся, очевидно, тоже не очень чтили унижающегося перед ханьскими послами хакана. В связи с чем «правителю области Си-хэ предписано ежегодно посылать 2.000 конницы и 500 освобожденных от наказания преступников для содействия приставу охранять Шаньюя». Даже дары и жертвоприношения приходилось везти «под военным прикрытием» [Бичурин Н. Я.]. Очевидно, немало было тех, кто желал насильственными методами ускорить передачу власти следующему по старшинству потомку Хухунье.
Признавшие власть Пуну рода сохранили независимость, но из-за предательства Би, и, в большей степени, из-за продолжившегося иссушения климата, вынуждено откочевали на север. В то время «в земле хуннов сряду несколько лет были засухи и саранча; земля на несколько тысяч ли лежала голая. Деревья и травы посохли. Голод произвел заразу, которая похитила большую половину народа [и] скота». Голод принудил хакана искать мира с империей Хань, которая быстро восстанавливала былую мощь. Кроме того, в руках хуннов оставались Западный край (Центральная Азия) и почти весь Шелковый путь, но без торговли с Китаем эти приобретения теряли большую часть своей привлекательности, поэтому в Хань ежегодно отправлялись послы с предложением мира. Однако, Гуан У-ди, занятый наведением порядка в империи, гораздо больше нуждался в спокойствии на границах, чем в экономических выгодах торговли с Западом, а мир ему гарантировал марионеточный «почтительный» хакан. Признать еще одного хакана – ослабить и без того шаткое влияние на хуннов своего ставленника. Так что мирные инициативы Пуну, подкрепленные образчиками товаров Западного края, хоть и вызывали бурные дискуссии при императорском Дворе, но оставались без действенного ответа.
Кстати, археологические раскопки последних лет в местечке Ноин-Ула, где находятся усыпальниц знати северных хуннов, показали, что экономические связи номадов начала новой эры не ограничивались только Поднебесной империей. В хуннских гробницах, имеющих форму кургана насыпанного над перевернутой ступенчатой пирамидой, найдены «серебряная пластина с античным изображением Геракла, древнеримские серебряные предметы и фрагменты бактрийского ковра с изображениями знатных сакских, или тохарских воинов…» [Амелин С.].
Вторая половина первого века стала для номадов периодом потерь и поражений. Междоусобицы, засухи и саранча сильно подорвали силы кочевников. Все больше число родов искало защиты и стабильности, переходя на службу к владыкам земледельческих государств. На западе Рим отвоевывает у номадов Херсонес, Оливию и Тиру. На востоке блистательный ханьский полководец Бань Чао  (;;) устанавливает контроль над Шелковым путем вплоть до Тянь-Шаня, успешно отбивая как вылазки тохаров и хуннов, так и восстания местных протоуйгурских племен.
В восьмидесятых – девяностых годах новой эры, под ударами южных хуннов, сяньби, телеутов и массагетов, от потомков Пуну отложились и перешли на службу южному почтительному хакану 131 род, почти четверть миллиона человек. Еще порядка ста тысяч, покорились сянбийцам. Справедливости ради надо заметить, что далеко не всех покорившихся устраивал их новый статус, периодически вспыхивали бунты. Так в 94 году около 200 тысяч южных хуннов под предводительством князя Фэн  с боями пробились на северо-запад монгольских степей. В 96 году их примеру не столь удачно попытался последовать князь Уцзюйчжань ….
Ослабление централизованной власти в кочевой империи с неизбежностью привело к усилению независимости окраин. Как самостоятельное этническое образование вышли на политическую арену родственные ухуаням племена Восточных варваров (Дунху), кочевавшие в маньчжурских степях северо-восточнее гор Сяньби (южные отроги Большого Хингана), от которых и получили свое название в китайских летописях. В свое время Модэ нанес их предкам сокрушительное поражение, изгнав за Хинганские отроги. Теперь же один из сяньбийских старейшин Бяньхэ предложил Китаю свои услуги по борьбе с ненавистными хуннами, «впоследствии Бяньхэ ежегодно выступал в поход и нападал на северных хуннов, а по возвращении из похода являлся в Ляо-дун с головами убитых для получения награды за них». Со временем они усилились на столько, что вытеснили племена вольных хуннов в предгорья Алтая, захватив даже земли коренного юрта Оленных людей. Многие хуннские рода, предпочли остаться в своих кочевьях и признать зависимость от бывших данников.
В Центральной Азии вновь активизировались прежние владыки степей – тохары (юэчжи). Эти «аристократы» кочевого мира всегда отличались повышенной любовью к благам оседлых цивилизаций. Один из потомков царских скифов, Куджула Кадфиз  объединил под своей властью часть тохарских племен, а затем захватил ряд земледельческих государств, включая Бактрию, объявив себя Царем царей и Великим освободителем. Созданная им Кушанская империя (в ханьских летописях: ;;;; – Почтенного Беловолосого царская династия) в I – III веках занимала значительную часть Средней Азии, территорию современного Афганистана, большую часть Пакистана и север Индии. Новая империя вместе с соседним Пахлаванским (Парфянским) царством, где правила родственная тохарам, сакская династия, сохранили определенные связи с миром номадов, но, как и фуюйцы на Дальнем Востоке, проводили свою собственную политику, далекую от интересов хакана Пуну и всего кочевого мира.
Другая часть тохар, при поддержке усуней и массагетов, принялась устанавливать свою власть над Западным крылом степного мира. Судя по всему, их поддержала и часть хуннской аристократии. Образовалась новая смешанная по происхождению элита номадов, которая попала в европейские летописи под именем аланов. На триста лет аланы стали для европейцев олицетворением всего кочевого мира. Справедливости ради надо отметить, что их реальная власть над Степью была существенно короче и далеко не такой всеобъемлющей, как виделось римским хронистам. Просто и здесь сказалась повышенная любовь потомков царских скифов, а именно они заняли лидирующие позиции в формирующемся аланском этносе, к комфорту и богатству. Их историческое амплуа – гордые и свирепые воины Степи в окружении садов и дворцов, а посему они очень быстро перенесли свою активность на европейские и африканские просторы, оттеснив с этого поприща все остальные племена номадов. Причем куда не получалось прийти в качестве завоевателей, там они появлялись как наемники.
В итоге, на рубеже первого и второго веков нашей эры в Степи образовалось два новых мощных государственных объединения: аланы на западе и сяньби на востоке. Все остальные кочевые народы оказались в той или иной степени втянуты в сферы их влияния. При этом ошибочно полагать, что произошли массовые переселения народов. Дошедшие до нас хроники и археологические материалы говорят, что подавляющее большинство номадов лишь незначительно изменило привычные маршруты кочевий. Новоявленные хаканы (я продолжу использовать этот нейтральный древний титул для обозначения «вождя вождей» номадов, поскольку история не сохранила более достоверного наименования) не особо вмешивались в установившийся порядок вещей, они лишь, в рамках освященного веками обычая, направляли в кочевья своих наместников из числа ближайших родственников и сподвижников. Наместники отправлялись в свои улусы со своим двором и дружиной, которые, естественно, несли с собой в кочевья какие-то новые элементы хозяйствования, культуры и новую кровь. Недаром археологи и палеогенетики отмечают поразительно большое антропологическое разнообразие в кочевой среде.
Так, что свидетельства исторических хроник о появлении в Степи нового народа, чаще всего говорят не о переселении сотен тысяч кочевников на новые земли и уничтожении их предшественников, а о смене правящей элиты. Новая правящая элита – это достаточно значимый повод, как для ответственного летописца, меняющего наименования этноса; так и для начала формирования новых смешанных культур и, в конечном итоге, рождения новых, зачастую метисных, этносов. Так, захват сяньбийцами коренного юрта хуннов, привел через несколько поколений к формированию нового рода Тоба, чья воинская традиция заплетать косу, дожила до наших дней в некоторых чань-буддийских монастырях. А относительно небольшая часть тохар, ушедшая вместе с Пуну на запад, как снежный ком наросла за счет поддержавших хакана усуньских, кангюйских и прочих верных традициям предков удальцов и, уже под именем аланов, потрясла европейские устои в первые века христианской эры.
Давайте чуть ближе познакомимся с этими двумя новыми игроками на поле Истории. Для этого нам придется на некоторое время прервать хронологическую последовательность нашего экскурса. В своем повествовании я старался не акцентировать особого внимания на «побочных сюжетных линиях», оставив «за кадром» множество народов Степи, имеющих свою особую богатейшую историю, но в данном случае для такого отступления есть как минимум три уважительные причины. Во-первых, аланам и сяньби, пусть и на время, удалось оттеснить хуннов «на вторые роли». Во-вторых, они оставили неизгладимый, дошедший до нашего времени, след на карте Евразии. В-третьих, они стали прародителями целой плеяды народов, часть из которых здравствует и по сей день.

Аланы
В середине первого века, в те годы, когда в сердце кочевой империи происходила кровопролитная борьба между сторонниками древней аристократии и, пытающимся удержать власть, потомками Хайлошичжуди-хакана, в европейских степях появилось новое имя – «аланы». Античные авторы описывают их как дикое, суровое и вечно воинственное скифское племя, отличая как от живущих в Крыму мирных скифов, так и от ставших уже привычными сармат. Все данные указывают на то, что аланы – пришлые племена, вторгшиеся в размеренную жизнь европейских номадов с востока.
На центрально-азиатское происхождение алан указывают не только специалисты по истории современных алан – осетин [Габуев Т. А.; Малолеткo А. М.], но и многие археологические находки [Демиденко С. В.; Ждановский А. М.; Кропотов В. В.; Туаллагов А. А.]. Их анализ свидетельствует, что в этот период в степях от Карпат до Алтая происходит формирование  позднесарматской археологической культуры, отличающейся от предыдущей значительным влиянием восточных элементов как в керамике, так и в погребальных обрядах. Несмотря на все локальные отличия явно полиэтническй позднесарматской культуры, особенности «характера и форм погребального инвентаря, особенно заметное в могилах элитарной «военно-дружинной» части населения», свидетельствуют о «возможности вхождения... территорий в единое политическое объединение» [Мошкова М.Г.].
В целом исследователи сходятся в определении ранних алан как смешанной в этническом отношении группы, при явном лидерстве тохар-юэчжей. Аммиан Марцеллин  описывая обычаи алан отмечает у них поклонение акинаку, столь характерное для царских скифов: «они втыкают в землю по варварскому обычаю обнажённый меч и благоговейно поклоняются ему». Так что особых сомнений в происхождении элиты нового народа практически не возникает, как и в том, что основная масса алан – вчерашние савроматские племена, оставшиеся в своих кочевьях, но признавшие власть пришлой аристократии и позаимствовавшие у пришельцев некоторые технические и культурные новшества. Но это не просто возвращение власти скифского царского Дома над западной степью, пришельцы изначально являли собой полиэтническую смесь. По определению доктора исторических наук Туаллагова ранние аланы – это «многокомпонентная волна "восточных мигрантов", в которой выделяются тохары-юэчжи» [Туаллагов А. А.]. Кто же помимо «белоголовых», принял участие в формировании «многокомпонентной волны»? Тут мнения историков несколько расходятся, но в принципе, если отбросить разночтения в названиях одного и того же народа в азиатских и европейских хрониках, а так же не зацикливаться на внутреннем делении крупных племенных объединений номадов, то речь идет об усунях, сако-массагетах и хуннах. «Сармато-аланы оказались в культурном отношении ориентированы не на античный мир и даже не на иранские государства – Парфию, Хорезм, Согд, Хотан, – а на однотипные кочевнические государственные образования Средней и Центральной Азии (юэджийские княжества Бактрии, Усунь, Канзюй, держава хунну)» [Яценко С. А.].
Историк Ждановский  в 1987 году писал: «в настоящее время мы располагаем целым комплексом фактов, свидетельствующих о тесных связях населения, прежде всего кочевого, на обширных пространствах евразийских степей от Прикубанья до Средней Азии» [Ждановский А. М.]. Но, экономические и культурные связи новой элиты европейских степей прослеживаются значительно восточнее центрально-азиатского региона. Вот несколько цитат из научных статей, опубликованных в археологических сборниках: «Котлы типа обнаруженных на р. Кальмиус [около Одессы], в Астраханской и Омской областях, могли появиться в приграничных с Китаем районах, в среде кочевого населения, которое было знакомо с традициями китайской культуры» [Скрипкин А. С.]. «В погребении кон. I в. н. э. члена семьи «аорского» царя Инисмея из Порогов найден золотой пояс с пластинами хуннского типа с изображением бога-монголоида. Однако сам персонаж с характерной прической и костюмом, представленный в виде всадника на барсе, вероятно, был аланским, т. к. не известен вне Сарматии» [Яценко С. А.]. «В Прикубанье были найдены две известняковые статуэтки – женская и сидящего в кресле со сложенными на груди руками мужчины в шапке с ушами животного по бокам околыша. Этот же персонаж представлен на синхронных изделиях – на керамическом оссуарии из пункта 13/70 у Кой-Крылганкалы в Хорезме и на золотой сяньбийской фигурке из Монголии» [там же]. Более того, «Птолемей (III, 5,10) помещал между бастарнами и роксаланами уннов, сопоставимых с азиатскими хуннами», а Лукиан и Плиний свидетельствуют «об аримаспах на Северном Кавказе» [Туаллагов А. А.]. Подводя итог многолетним исследованиям, С. Г. Боталов  делает вывод что «исходной точкой аланского движения являются все-таки территории, отстоящие значительно далее на восток от среднеазиатского региона… движение, начавшееся в районе Лобнора и Баркуля, прокатилось по всему степному поясу вплоть до Дуная», уточняя, что в аланском вооружении, домашней утвари, украшениях, преобладают черты «происхождение которых также связано с районами Северного Китая, Монголии и Синьцзяна» [Боталов С. Г.].
Это я к тому, что Тянь-Шань и Алтай, делящие Степь на два крыла, не являлись преградой на пути торгового, культурного и политического единства номадов. Тохары, оставшиеся в Таримской котловине под именем Малых юэчжей; тохары, покорившие Центральную Азию под именем кушан, и тохары, принявшие непосредственное участие в формировании аланских племен, – это единый народ. И самостоятельность тохар, как и других народов Степи напрямую зависела от силы или слабости центральной (хаканской) власти. Я постарался познакомить Вас с немногочисленными европейскими археологическими находками, свидетельствующими о сохранении некоторого влияния хуннов на аланскую аристократию середины первого – первой половины второго веков христианской эры. К сожалению, западные современники алан не сообщают сколь-нибудь значимых сведений ни о политическом устройстве ранне-аланского общества, ни об их вождях. Это легко объяснимо, если признать периферийное по отношению к ставке хакана расположение аланских племен. Другими словами ранние аланы не имели своих царей, поскольку, пусть формально, признавали свою зависимость от хакана хуннов. Примерно, также владыки Руси вплоть до Ивана Васильевича продолжали именоваться великими князьями, формально признавая свою зависимость от Орды, а Канада и Австралия по сей день имеют британских Генерал-губернаторов.
Пусть не прямые, но от того не менее важные свидетельства сохранения политического единства Степи дают нам ханьские хроники. Начнем с того, что в 93 году остатки разгромленных северных хуннов бежали на запад от Алтайских гор (за хребет Тарбагатай), и уже от туда неоднократно направляли посольства в Ханьскую империю. Во-вторых, как не хотелось ханьским историкам представить хакана хуннов нищим изгоем, непреложным остается факт, что стоило только чуть-чуть пошатнуться Ханьскому  престолу после смерти  Благостного императора , как хунны тут же выбили ханьские гарнизоны не только из районов западнее Тянь-Шаня, но и захватили солидный кусок Шелкового пути вплоть до Турфана, который удерживали до 127 года, отбивая все попытки императора Ань-ди  вернуть контроль над Западным краем. Очевидно, что, даже утратив власть над коренным юртом хуннов, хакан смог найти поддержку в районах западнее Алтая. И наконец, забегая немного вперед, отмечу любопытный факт: к середине второго века, согласно ханьским летописям, власть в Степи окончательно завоевывают сяньбийские племена, чей старейшина Таньшихуай  провозглашается новым хаканом, одновременно с этим «этнополитическая ситуация в сарматских степях резко меняется» [Кропотов В. В.] – здесь начинает складываться позднесарматская археологическая культура, существенно отличающаяся от аланской – среднесарматской культуры. 
Нет, я не предлагаю ставить знак равенства между терминами «северные хунны» и «аланы», все данные указывают на смешанное тохаро-хунно-кангло-усуньское происхождение последних. Я говорю лишь об определенной вассальной зависимости аланской аристократии от хакана хуннов. И, как только власть хакана вновь усиливается, аланы переносят свою активность на просторы Европы. Где в роли наемников Римской империи, а где в союзе с балто-германскими племенами аланы прошли всю Европу, забравшись даже на Британские острова [Трейстер М.Ю.]. Только во Франции и Северной Италии сегодня известно около 300 городов и селений с аланскими названиями. На Пиренейском полуострове ими основана Готалания (Каталония), а в Северной Африке – Королевство вандалов и аланов (439—534 гг.). В 235 году римским императором становится Максимин – сын гота и аланки (рис. 25). А на Кавказе и по сей день проживают отдаленные потомки древних алан – осетины, сохранившие если не этническую чистоту (хотя какая там этническая чистота у гремучей смеси древних номадов), то хотя бы само имя «аланы» и, самое главное, языковую преемственность.
История алан со второй половины второго века вплоть до нашего времени – одна из интереснейших страниц мировой истории, но в своей основе она имеет крайне мало общего с объектом нашего исследования – с историей Степи и номадов. Следуя за перипетиями смены кочевых династий, мы еще не раз вернемся к истории этого замечательного этноса, продолжившего цепочку полукочевых народов европейских степей: киммерийцы – скифы – савроматы – аланы…. Менялись имена, менялась аристократическая верхушка, приносившая вместе с новым именем и новые элементы культуры. Порой менялся и «государственный» язык. Но относительно не низменным оставался уклад их жизни на границе двух цивилизационных концепций (номадной и оседлой). И, вопреки теории глобальных переселений народов, за тысячелетия крайне незначительно изменился генетический состав основной массы обитателей Донских и Кубанских степей.
Но об этом позже. А сейчас перенесемся на восток, где с середины второго века нашей эры по сути дела начинается эпоха владычества сяньбийского племенного союза, на два столетия оттеснившего хуннов на задворки Истории.

Сяньби
Историки привычно считают сяньби монгольскими племенами, но лингвистика не подтверждает эту гипотезу. По данным лингвистов до 5 века нашей эры монгольский язык либо представлял собой один из редких диалектов алтайской языковой семьи, либо, что мне видится более вероятным, только начал к этому времени формироваться за счет тюркизации части протоманьчжурских племен (рис. 26). Сяньби же к моменту их дебюта на политическом поприще насчитывали «более 50 отдельных кочевий», среди которых только род Шивэй имеет прослеживаемую летописную и археологическую связь с протомонголами [Нестеров С. П.]. Да и нынешние потомки сяньби – сиботяне - 172 тысячи человек, проживающие преимущественно в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, в провинциях Ляонин, Цзилинь и Хэйлунцзян говорят на родном языке сибо (кто не забыл родного языка), который относится к маньчжурской языковой ветви.
Подъем сяньбийских племен тесно связан с усилением на востоке от них, государственного образования Фуюй  (;;), основателем которого считается выходец с Севера Дунмин (;;- восточный просветитель). Дунмин или Тонмён в корейском произношении, похоже, был самым восточным из наместников последнего императора скифской империи. После падения царского дома Грифонов (юэчжи, тохар), он сумел сохранить независимость от Модэ, основав собственное по большей части земледельческое государство, занимавшее территорию Маньчжурии и север Корейского полуострова.  Впрочем, судя по поставкам: «красный мрамор, соболей, крупный жемчуг, величиною в кислый жужуб» [Бичурин Н. Я.], как минимум торговые связи их простирались на север до Среднего Приамурья – мест распространения Польцевской археологической культуры, где до сего дня в наличии все три основные составляющие Фуюйского экспорта. Центром государства был район хребта Чанбайшань недалеко от современной Китайско-Корейской границы, ныне это провинции Цзилин и Ляонин КНР, где расположено священное для маньчжур и корейцев вулканическое озеро. Так что мы можем смело отнести основное население Фуюй к протоманьчжурскому этносу, как впрочем и протокорейскому. Об этом же свидетельствуют и немногие дошедшие до нас слова вымершего фуюйского языка Алтайской языковой семьи. Но вот что интересно, в то же время на этой же территории встречаются многочисленные памятники сяньбийской культуры [Комиссаров А.С.; Сухуа Юй], причем Ханьские летописцы не упоминают о каких либо конфликтах между двумя народами. Так что, похоже, мы имеем дело если не с двумя ветвями одного этноса, то как минимум с двумя близкородственными этносами, чьи торговые представительства одновременно впервые явились в Китай в 49 году н.э. Примерно в это же время подобные отношения сложились в Причерноморье между осевшими на землю скифами и сохранившими верность культуре номадов сарматами, а также в Центральной Азии между Парфянским царством и сако-массагетами. Во всех случаях речь идет о парах близкородственных, практически единокровных народов.
Для начала небольшой экскурс вглубь веков, просто чтобы напомнить происхождение этого народа.
Китайцы, со свойственным им снобизмом, почти все народы, живущие не под властью императора Поднебесной, всегда считали и продолжают считать варварами. Те, кто создают им серьезные проблемы, получают нарицательные имена. Иногда для этого переиначиваются самоназвания народов, так чтобы придать им смысловую нагрузку на языке коренной народности хань (;; – сюнну – смятенный невольник). Иногда, они попадают в китайские летописи под именем правящей династии, чье название так же искажается в рамках норм языка летописцев (;; – Си Ся – Тангутское государство). Но чаще всего это прозвище, или целый букет прозвищ, имеющих ассоциативный (;; – Великая цинь – Римская империя) или прикладной характер (;; – бома – пестрая лошадь). Всех остальных без разбору именуют просто варварами с указанием стороны света, по отношению к империи. Так, вплоть до середины первого века новой эры, всех кочевников обитавших восточнее хуннов они без разбору именовали восточными варварами (;;- дунху), и лишь, найдя в них союзников для борьбы с непокорными хуннами, соизволили дать им прозвища, при этом, не мудрствуя, нарекли племена по ближайшей известной горе в их владениях. Так одни восточные варвары стали ухуанями (;; – черная ива), другие – сяньби (;; – новый слуга). В последнем случае иероглифы специально подбирались так, чтобы при сохранении звучания, придать названию соответствующий уничижительный смысл. Но поскольку самоназвания народа до нас не дошло, придется и нам пользоваться этой обидной кличкой.
Сяньбийцы не долго и не бесплатно исполняли роль «новых слуг» ханьского Двора. Летописцы называют астрономическую цифру в 270 миллионов монет (около 12 тонн бронзы), которые империя обязана была ежегодно выплачивать за их помощь в войне с хуннами [Бичурин Н. Я]. Хоть летописи об этом и умалчивают, но, по всей видимости, после разгрома северных хуннов в 93 году, и подавления восстаний хуннских князей Фэна и Уцзюйчжаня в 96, в Поднебесной решили, что дальше сяньбийцам можно не платить. Однако сами кочевники так не считали. Они тут же в 97 году разорили Ляодунскую область, прилегавшую к их родовым землям. В дальнейшем набеги стали довольно регулярными. В общем, подавив руками сяньбийцев хунов, китайцы получили нового, не менее беспокойного соседа, прямо как в известном анекдоте про каннибалов: «Что вы, какие людоеды? Последнего мы еще год назад съели!». Ханьцам пришлось прибегнуть к помощи южных «прирученных» хуннов, чтобы защитить границы от вчерашних союзников.
В 109 году к набегам сяньбийцев присоединились ухуани и южные хунны, и, хотя набег был отбит приграничной стражей, это позволило сяньбийскому старейшине Яньчжияну добиться того, чего не удавалось хаканам хуннов на протяжении более чем двух веков. Мирный император  (;; – Ань-ди), в обмен на 120 сяньбийских юношей, направленных для службы при Дворе, вновь открыла свободную торговлю с кочевниками. Это предотвратило масштабную войну, но не помешала ватагам лихих молодцев практически ежегодно искать разбойничьей удачи в Поднебесной. Так же медведь, раз отведав меда, будет пытаться залезть на пасеку, несмотря на разложенную приваду, выстрелы и злых собак.
Благодаря политическим интригам Китая, власть в Восточном крыле от прото-тюрков хуннов, перешла к прото-маньчжурам сяньби (рис. 27), но на взаимоотношениях между Поднебесной и кочевым миром это практически никак не отразилось.
Необходимое пояснение: говоря о каком-то народе «прото-», я подразумеваю, что с течением времени на данном этно-субстрате вырос хорошо известный в наше время этнос со своими культурными и языковыми особенностями. Вот только для этого прото-этносу пришлось пройти долгий путь развития, что-то приобрести, отчего-то избавиться…. Тут как с булкой хлеба: хлеб может быть пшеничный или ржаной, и тот путь, который проделывает зерно от пшеничного или ржаного поля до буханки, сродни пути от прото-этноса до современного народа. Не смотря на явно прослеживаемую преемственность от дунху и сяньби до чжурчжэней и маньчжуров, их нельзя назвать просто «древними маньчжурами». Из их среды выделились непримиримые враги  чжурчжэней – кидани, позже принявшие участие в формировании целого ряда современных народов Средней Азии. Часть сяньби шивэй – прото-монголы, а, уже не раз упоминавшийся род Тоба, считается прародителем всех тюрок….
Итак, место хуннов заняли сяньби, но в их рядах не было единства, налоги не собирались, каждый старейшина сам правил своим родом. В то время как один клялся в верности императору Поднебесной, дугой – разорял приграничные области. Особо отличился князь Цичжицзянь, с 120 по 133 год разорявший пограничные провинции. Перманентные грабежи продолжались до 155 года, когда старейшиной сяньби был избран юный, но весьма одаренный Таньшихуай (;;;). По легенде на момент избрания ему было всего 19 лет (по другим данным – 14), что не помешало незаконнорожденному сыну хуннского наемника жесткой рукой навести порядок в кочевьях. В течение года «все старейшины на востоке и западе поддались ему. Почему он на юге грабил пограничные места, на севере остановил динлинов, на востоке отразил фуюй, на западе поразил усунь и овладел всеми землями, бывшими под державою хуннов, от востока к западу на 14.000 ли (примерно 8 000 км), со всеми горами, реками и соляными озерами» [Бичурин Н. Я.]. То есть его владения простирались от Цицихара до Дона, что скорей всего является некоторым преувеличением. Но что интересно, некий римский легат Арриан , столкнувшийся в еще в 135 году с конницей номадов, так описывает их штандарты: «Скифские военные значки представляют собой драконов, развевающихся на шестах соразмерной длины. Они сшиваются из цветных лоскутьев, причем головы и все тело вплоть до хвостов делаются наподобие змеиных, как только можно представить страшнее (смотри рис. 27). Выдумка состоит в следующем. Когда кони стоят смирно, видишь только разноцветные лоскутья, свешивающиеся вниз, но при движении они от ветра надуваются так, что делаются очень похожими на надувных животных и при быстром движении даже издают свист от сильного дуновения, проходящего через них. Эти значки не только своим видом причиняют удовольствие или ужас, но полезны для различения атаки и для того, чтобы разные отряды не нападали один на другой» [Гутнов Ф. Х.]. Судя по описанию, это было явное нововведение, причем перенять его встретившиеся Арриану «скифы» могли только у сяньби. На родине сяньби, на севере современного Китая, изготовление воздушных змеев в форме драконов – непременный атрибут большинства массовых шествий и народных праздников, причем часто выполнены они в строгом соответствии с описанием римского легата.
Хроники молчат, к какому роду принадлежал Таньшихуай, но судя по расположению его центральной ставки в коренном юрте хуннов, тому, что его приемный отец служил у враждебных сяньби южных хуннов, а также по нападениям на него фуюйцев, до этого всегда мирно живших с кочевниками, можно с высокой долей вероятности предполагать его принадлежность к покорившимся сяньби хуннам, которые позже взяли себе имя Тоба.
Новоявленный хакан, еще не успев толком объединить номадов, уже спешит попробовать прочность  ханьских границ. Десять лет его удальцы небольшими отрядами грабят приграничье от Ляодуна до Дуньхуана, легко уходя от имперских войск. В 166 году южные хунны и ухуани восстают против Поднебесной империи и уходят к Таньшихуаю. Граница открыта и «несколько десятков тысяч конницы, разделившейся на отряды, произвели набег на девять пограничных областей; учинили убийства, ограбили чиновников и народ». Незадолго перед смертью напуганный Ивовый император  (;; – Хуань-ди), предложил хакану заключить Договор мира и родства, но Таньшихуай отверг это предложение. Он строил свою собственную, независимую империю и не собирался принимать титул царя ни от двенадцатилетнего императора Лин-ди  (;;), ни от вдовствующей императрицы-регентши, ни, тем более, от императорских евнухов, захвативших реальную власть в Поднебесной. Набеги продолжились, более того они приобрели массовый и систематический характер. Летом 177 года ухуаньский пристав Ся Юй писал императору, что «Сяньбийцы с начала весны до сего времени произвели более тридцати набегов на границы». Лин-ди отправил тридцатитысячное войско для наказания «гадких дикарей». Назад из степей вернулась едва ли треть разгромленного войска….
Лихой и удачливый «атаман» Таньшихуай сумел сплотить сяньбийские рода, превратив их в самостоятельную силу, с которой вынуждены были считаться все соседи, но основать собственную империю он либо не смог, либо не успел. В 181 году он умер в возрасте сорока пяти (по другим источникам 40) лет. Хаканский престол унаследовал один из сыновей, но «Хэлянь (;;) способностями и силою не равнялся отцу и был жаден и развратен; решая в суде, не был беспристрастен. Половина народа восстала» [Кюнер И. В.]. Через несколько лет он был убит во время очередного набега на ханьские земли. Его сын Цянь унаследовал хаканский престол, но по малолетству не мог самостоятельно править, регентом при нем стал его кузен, поименованный в летописях как «главный лидер» (;; – куйтоу), по сути это перевод титула «хакан». Повзрослевший Цянь захотел править самостоятельно и это привело к окончательному расколу среди сяньбийских племен.
Согласно китайским хроникам, к концу второго века азиатские номады окончательно утратили единство. Как всегда, дотошные летописцы Поднебесной нашли способ отразить это в своих документах: вождя «прирученных» южных хуннов они именуют почтительным хаканом (жоди шаньюй), а вождей сяньбийских племен, правивших после Цяня, называют либо цзюньчжу (;;), что по смыслу близко к титулу «великий князь», либо шоулин (;;) – «главный вождь».
 
Темные века номадов

Таньшихуай на долгие столетия стал последним хаканом Степи, которому достоверно удалось, пусть и на короткое время, объединить оба Крыла «империи» номадов. В следующий раз это случится только в середине VI века, когда к власти придет род Ашина. Но я не только поэтому назвал эти века Темными. После тщательно задокументированной истории хуннов с четко прослеживаемой сменой хаканов, в III –VI веках новой эры наступает период, когда в летописи попадают крайне разрозненные и зачастую противоречивые данные о событиях, происходящих за пределами «цивилизованного» мира, типа: «Когда Куйтоу умер, младший брат Будугэнь (;;;) поставлен взамен него» [Кюнер И. В.], ни тебе, ни точных дат, ни сведений о родственных связях приемника…. Не лучше и европейские анналы, как они только не именуют кочевников этого периода: скифы, сарматы, аланы, роксаланы, уны, гунны, сабиры, меоты, сираки, аорсы… Можно подумать, что Степь на века погрузилась в сплошной хаос и безвластие. Однако, археологические находки и последующие события, когда на столетия Поднебесная попала под власть северных варваров, а войска Аттилы стояли у стен Милана и Орлеана,  свидетельствуют об обратном.
Но если номады и не думали вымирать в своей «голодной и холодной степи», то почему так мало цельной информации о них в китайских летописях? Секрет прост и кроется в истории самого Срединного царства. В 184 году в стране начинается восстание Желтых повязок, приведшее в конечном итоге к падению династии Хань и наступлению эпохи Троецарствия, сменившийся затем эпохой Шести династий. Только к 581 году Ян Цзяню  (;;) удалось вновь объединить страну. Летописцам хватало событий внутри Поднебесной, а перипетии жизни кочевников их интересовали постольку, поскольку они периодически вмешивались в династическую борьбу за престол Сына Неба (официальный титул императора Поднебесной).
На другом конце ойкумены Римская империя тоже переживала не лучшие свои годы. Неудачная война с Парфией, волнения в северном Египте, опустошительные набеги германских и аланских племен на Дунайские провинции, чума и голод по всей империи…. И это все в период правления Марка Аврелия, считающийся в античной исторической традиции Золотым веком. Сменивший его на императорском престоле сын Марк Аврелий Комод прославился как похотливый безумец. Ставленник его убийц Пертинакс – сын торговца дровами, вскоре был и сам убит во время военного переворота…. Развал империи на некоторое время удалось отсрочить наследнику пунийцев Септимию Северу, но вскоре началась чехарда варварских императоров на престоле Рима, возводимых и свергаемых легионерами, а гражданские войны стали перманентными. Так что окончательный крах империи стал вопросом времени, что и произошло в 395 году.
В общем, отсутствие сколько-нибудь внятных сведений о событиях внутри Степи в исторических документах того времени объясняется не отсутствием самих событий, а отсутствием интереса к ним со стороны оседлых современников, погрязших в своих проблемах.
Но если молчат летописи, то может «заговорят» археологические находки?
Империя гуннов 
Позднесарматская археологическая культура – именно под таким названием в истории известна полиэтническая общность кочевых народов, населявшая евразийские степи во втором – четвертом веках нашей эры. «На огромном пространстве от Зауралья до Северного Причерноморья позднесарматская культура появилась практически единовременно, около сер. II в. н.э.» [Кривошеев М. В.]. В этот период ханьские хроники упоминают два знаковых события: избрание Таньшихуая хаканом и создание в казахских степях государства хуннов – Юебань  (;;). Так чья же это культура сяньби или хуннов? Тут историки практически единодушны – хуннов, или точнее – гуннов, именно под этим именем мы знаем союз кочевых народов, сохранившая верность хуннскому правящему Дому. «Основные системообразующие черты... (северная ориентировка, деформация черепа, тип конской узды, мечи и кинжалы с каменными и металлическими дисковыми навершиями, зеркала-медальоны и пр.) несут на себе гуннское влияние» [Боталов С. Г.]. Более того, «описанные типы раннегуннских мечей и кинжалов имеют северокитайское происхождение» [там же]. Правда, надо понимать, что среди гуннов прямые родственные связи с потомками Модэ имел только сравнительно узкий круг наследной аристократии. Основная же масса подвластных племен все также принадлежала к сарматским, саргатским, сако-массагетским и прочим скифоидным культурам. Сменились наименование, правящая элита, отчасти культура и обрядовость, но не сами этносы. Кого-то потеснили, кому-то наоборот прирезали пастбищ. Молодежь рекрутировали в войска, отправив на завоевание непокорных, и геномы победителей «обогатили» генофонд побежденных. Но в целом маршруты кочевий мало изменились за столетия. Они в гораздо большей степени зависят от капризов климата, чем от смены властной верхушки.
Итак, начало позднесарматской культуры совпадает по времени с формированием западно-хуннского государства Юебань. Конечная дата этой культуры также не вызывает у исследователей споров: с продвижением племен гуннского союза на запад через южнорусские степи в 70-х годах IV века на смену сарматской приходит гуннская археологическая культура [Кривошеев М. В.].
Получается, что в Степи, в период, о котором практически молчат дошедшие до нас хроники, «складывается кочевое государство гуннов, разгромившее [скорей покорившее] волжских и донских сарматов и аланов» [Боталов С. Г., Гуцалов С. Ю.]. Именно покорившие, поскольку разгромленные аланы не могли бы опустошить в 166 году Дунайские провинции Римской империи, а после заключения мира в 175 году, выделить Марку Аврелию восемь тысяч всадников для участия в Римских завоеваниях [Трейстер М. Ю.]. О каком разгроме может идти речь, если согласно археологическим данным никто не уничтожал носителей среднесарматской культуры: «на Западе инновации (в том числе и в погребальном ритуале), приносимые с востока, очевидно, немногочисленными группами населения, ложились на мощный местный культурный пласт» [Мошкова М. Г.]. Ну и наконец, откуда они объявились вновь через два столетия, если «последующее хунно-гуннское вторжение несло в своем составе значительную часть сармато-аланских племен» [Боталов С. Г.].
Другими словами, в строгом соответствии с традициями кочевой «империи», новый хакан направляет своих темников с подобающей свитой в подвластные улусы. «Новое пришлое население, продвинувшееся в этот регион из Средней Азии во II в. н.э. и местное население предшествующей эпохи были включены в состав единого политического объединения, в которое входил как Волго-Донской, так и Южно-Уральский регион» [Мошкова М. Г.]. Только, если во времена малоавторитетного хакана Пуну это была преимущественно центрально-азиатская – аланская (тохарская, усуньская, массагетская) аристократия, установившая свой контроль над европейскими степями, то через столетие, к середине второго века, из центральной ставки им на смену пошла новая волна наместников – родственников самого хакана. К сожалению, история не сохранила его имени, но данные раскопок свидетельствуют о непререкаемом авторитете хакана на пространстве степей от Карпат до Алтая. А, если принять версию китайских хронистов о размерах империи Таньшихуая, то и до Сихотэ-Алиня.
Сегодня невозможно достоверно установить признавали ли западные номады середины второго века вассальную зависимость от хакана сяньби, или кто-то из гунно-сарматских князей самостоятельно «навел порядок» в степи западнее Алтая. Забегая немного вперед, скажу, что определенная синхронность усиления и ослабления централизованной власти в Восточном и Западном крыле, а также ряд параллелизмов событийного характера, говорят в пользу китайской версии. Но, независимо от политического устройства степного мира, аланы, вслед за своими тохарскими предками, вполне предсказуемо реагировали на усиление хаканской власти – переносили свою активность на оседлые народы. Во II – III веках они, оставив степи консервативным номадам, приняли самое деятельное участие в Римских и германских войнах.
Однако, как сяньбийские завоевания в Северном Китае, так и успехи аланской конницы в европейских междоусобицах далеко выходят за рамки нашего исторического экскурса. Поэтому я не буду на них заострять внимание, упомяну только о ключевых для понимания ситуации фактах.
В середине III века резко активизируется готский союз племен. Эти протогерманские варвары, не имеющие ничего общего со степными номадами, кроме желания пограбить богатые римские провинции, вторглись в приднепровские степи – подконтрольную аланам территорию, а самих аланов оттеснили к предгорьям Кавказа и Карпат. В частности, под власть готов попали протославянские племена – наследники «скифов-пахарей», с древних времен входившие в состав кочевой «империи». Археологические раскопки показывают резкое исчезновение в этом районе признаков номадной культуры и появление типично готских элементов. На смену балто-сарматской Зарубинецкой культуре приходит Черняховская, являющаяся продолжением протогерманской Вельбарской культуры. Однако, несмотря на ее происхождение, по мнению большинства исследователей, именно в рамках Черняховской культуры завершается формирование первичного ядра славянского этноса. Похоже, именно борьба против готских захватчиков окончательно сплотила протославян, позволила осознать себя самостоятельным этносом.
Второй удар по западным номадам нанес римский император Тацит, вытеснивший в 276 году аланов с Ближнего Востока, куда они пришли по приглашению его предшественника, но уходить не спешили. Утратив политическую гегемонию в Причерноморских степях, кочевники почти на столетия исчезают из европейских хроник. Так что мы не знаем, что происходило в гуннских владениях до шестидесятых годов IV века, когда хан Баламир  (Баламбер) жесткой рукой стал объединять под своей властью западные кочевья. Хроники скупо сообщают только о непрекращающихся конфликтах между готами и аланами (сарматами, скифами), да еще о восстаниях славянских племен.
Интересно, что в это же время восточнее Алтайский гор вождь хунно-сяньбийцев Тоба Шиицзянь  объединил под своей властью большую часть восточных кочевий: «с востока от Сумо (Сунгари) на запад до Полона (?), с юга от Инь-шань на север до Песчаной степи, все покорилось ему» [Бичурин Н. Я.]. Еще более поразительным совпадением явился новый способ преодоления водных преград, впервые примененный номадами в конце IV века. В начале зимы 367 года, преследуя Лю Вэйченя , Шиицзянь «приказал на плывущее сало бросать фашины из тростника. Лед вскоре сперся, но еще не окрепнул. Сверху набросали тростнику, и лед, смерзшись с травою, сделался мостом. Войска перешли чрез реку» [Бичурин Н. Я.] – это было новым словом в военной науке. А в 378 году аналогичным способом воспользовались гунны для переправы в Крым через Керченский пролив, сильно озадачив и европейских современников и историков. Хотя возможно, никаких личных взаимодействий между ханом косоплетов (хунно-сяньбийцев) Шиицзянем и Баламиром, считающимся прямым потомком основателя хуннской империи Модэ в 15 поколении, не было. В эту эпоху роль масс-медиа выполняло «степное радио», надо сказать достаточно эффективно: «кочевники создали системы коммуникации по скорости и расстоянию передачи культурной информации недосягаемые для оседлых земледельцев» [Арешян Г.Е.], так что Баламир вполне мог просто знать о переправе через Хуанхэ под командованием своего дальнего родственника.
Усиление власти Баламира встретило определенное сопротивление со стороны части аланской аристократии, вошедшее в историю как гуно-аланские войны, но данные археологии свидетельствуют о практически бескровном возвращении исконных скифских владений под власть нового хана. Да и бывшие союзники отдавались на милость Баламира без особого сопротивления. «Насколько можно судить по археологическим данным, Боспор существенно не пострадал. Похоже, что гунны подчинили своей власти Боспорское царство, даже не вступая в сражение» [Готы. Гунны…]. В IV веке многими народами гунны воспринимались как освободители от готской тирании. В «имперской конфедерации» номадов только царские рода имели определенные привилегии, все остальные подданные хакана были равноправны (по крайней мере, формально), не зависимо от хозяйственного уклада и этнической принадлежности. Далеко не так обстояли дела в готских владениях, пораженных вирусом национализма. Кроме того, империя, пусть и кочевая, способствовала бурному развитию торговли, а значит и подъему экономики Причерноморских полисов. «После более чем столетнего запустения возродился Танаис». Избалованные когда-то благами земледельческих цивилизаций Европы, Ближнего Востока, Китая и Индии, гунны почти на столетие оказались отрезаны от них: интервенция сяньби и готов, падение кушанского царства и прекращение функционирования Шелково пути из-за междоусобиц в Северном Китае, обеспечили почти полную изоляцию западных номадов от привычных рынков оседлых народов. Готы, будучи сами оседлым народом, который к тому же живет по принципу натурального хозяйства, самостоятельно обеспечивая все свои основные потребности, интересовались довольно узким ассортиментом товаров предлагаемых античными полисами. На раскопках черняховских поселений найдены только «амфоры, в которых привозили вино и оливковое масло, стеклянные кубки, реже — краснолаковые сосуды… и более тысячи монетных кладов» [Черняховская культура].
Подход гуннов всколыхнул славянские народы, подвигнув к вооруженному сопротивлению готам. В 368 году вождь готов Винитарий  жестоко расправился с восставшим племенем антов: «Он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа (Буса) с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных» [Иордан]. Однако уже в 375 (или 376) году анты были отомщены. Готы потерпели сокрушительное поражение от гуннов. Винитарий был убит лично Баламиром. Готские полководцы Алатей и Сафрак с малолетним наследником престола Вандаларием бежали на Дунай. Европейские степи вернулись под власть хакана, а заодно гуннам отошли и восточные готские владения. Так кончилось для восточных славян «время Бусово» [Слово о полку Игореве]. Западные славяне по-прежнему оставались под властью вестготов, видимо это и стало точкой отсчета для разделения славянских языков на восточную и западную подгруппы. Интересно, что под властью готских конунгов осталась существенная часть аланских племен, которые вместе с вестготами активно участвовали во всех римских междоусобицах. С другой стороны часть остготов влилась в состав гуннских племен, а внуки Германариха  и Винитария входили в свиту приближенных «царя» гуннов.
Отношения между готами и гуннами довольно запутанные. Согласно историческим хроникам уже через год после «сокрушительного поражения от гуннов» войска «готов, сарматов и славян перешли Дунай, овладели Фракией и Дакией». А затем вестготы Алариха  совместно с конницей номадов, которых европейские историографы именуют то скифами, то гуннами, то сарматами, то аланами [Нечаева Е. Н.], приняли самое активное и непосредственное участие в перекраивании политической карты Европы. В 406 году они совместно вторглись в Галлию, через три года поделили между собой Пиренейский полуостров, а на следующий год разграбили Рим.
Но еще более странно ведет себя Баламир. Вернув стремительным натиском захваченные готами земли в лоно степной империи, а заодно обложив римлян умеренной данью в 300 либр  [Приск Панийский], он и не думал развивать свой успех. Читаешь исторические очерки – такое впечатление, что это готы разгромили гуннов, а не наоборот. Но нет к 400 году, когда предположительно умер Баламир и к власти пришел вначале его сын Юлдуз (Ульдин), а затем и внук Каратон (Харатон, сын Юлдуза), западная граница гуннских владений по-прежнему проходила по Дунаю. По крайней мере, Иордан , описывая «злодеяния» некого арианца Гайна, указывает, что тот бежал за Дунай, «там он был схвачен гуннами и обезглавлен их вождем Ульдином, который в конце 400 г. послал его голову – в засоленном виде – как подарок Аркадию» [Иордан]. Кроме того, в «Гетике» неоднократно упоминаются «гуннские вспомогательные войска» в составе римских армий. Получается, что гунны более полусотни лет – вплоть до тридцатых годов пятого века, удерживали свою границу и охотно принимали участие в европейских конфликтах, но только как наемники (чье участие зачастую обеспечивало победу их нанимателям), даже не пытаясь поучаствовать в дележе «пирога». Что или кто помешал Баламиру сделать то, благодаря чему прославился Аттила – его праправнук?
Самое простое и от того наиболее вероятное объяснение – внутренние распри в кочевой империи. Вот только никто не свергал Баламира, а его прямые потомки правили гуннами, как минимум, вплоть до 470 года. Зато подходящее событие имело место на Востоке, где в 376 году был убит заговорщиками Тоба Шиицзянь, а следом, под натиском жунских племен, пала и созданная им империя, возродить которую удалось только его праправнуку Тоба Тао (;;;) к 430-му году. Напомню, что Тоба или табгачи (косоплеты) – это хунны, признавшие власть сяньбийцев и сами «принявшие народное название сяньби», причем их родовые кочевья располагались в коренном юрте хуннов. Но Баламир и его потомки тоже вели свою родословную от хакана Модэ, так что предположение о взаимосвязи между двумя правящими династиями, происходящими из одного рода, возможно не лишено определенных оснований.
Как бы то ни было, в двадцатых годах V века началось постепенное расширение степной империи за счет покорения оседлых народов. Гунны под предводительством Ругила  заняли земли к востоку от Рейна, а в начале тридцатых обложили данью Византию. А Тоба Тао приступил к объединению и Степи, и севера Поднебесной. Подробней о хане табгачей я расскажу ниже, когда будем знакомиться с историей Восточного крыла, ибо его непосредственное влияние на европейские события выглядит уж больно фантастичным, несмотря на все параллели и совпадения. Однако замечу, что наличие у гуннов института соправителей, а они были и у Баламира, и у Ругила, и у Аттилы, и у Денгизиха, да и у «царей» Кавказской гуннии [Алиев К.] – прямое указание на их подчиненное положение. Император (хакан) всегда один, а вот великих князей (ханов) может быть и несколько. Как ни «славили» на Руси Батыя , он был всего лишь ханом, подданным хакана (кагана, каана) будь то Угэдэй или Гуюк . Вот только кто был хаканом во времена правления Баламира и Аттилы я не знаю. Собственных хроник номады того времени нам не оставили, а их «пишущим» современникам, было недосуг разбираться в кочевой иерархии. В одном я уверен: хакан, а точнее хаканы, в Степи были и в «темные века», но их имена, места дислокации, а также взаимоотношения с родом Тоба – предмет будущих исследований. 
В 433 (434) году вождями гуннов стали Аттила и Бледа, племянники Ругилы. Они продолжили начатые дядей завоевания, обложив для начала данью Византию в размере 600 фунтов золота  [Вернадский Г. В.]. Через два года они завоевали и уничтожили рейнское королевство бургундов. Около 440 года установили полный контроль над Северным Кавказом. А в 441 году, разгромив римские легионы, перешли через Дунай, захватив и уничтожив несколько городов. Покорив Балканы, гунны дошли до Константинополя. Мир был заключен на условиях увеличения ежегодной дани до 2 тысячи золотых либров  [Прокопий Кесарийский]. В 445 (447) году Аттила убил своего брата Бледу и с тех пор правил западными гуннами единолично. Через два года он вновь вторгся в пределы Восточной Римской империи, и, после ряда поражений и длительных переговоров, римляне согласились на новые еще более жесткие условия: помимо увеличения дани, гуннам отходила часть Балканского полуострова. В 451 году пришел черед Западной Римской империи, поводом послужил разрыв помолвки между Аттилой и сестрой императора Гонорией . Войска Аттилы вторглись в Галлию и захватили Аурелианиум (Орлеан), но потерпев поражение в битве при Каталаунских полях, вынуждены были отступить восвояси. Что не помешало им уже на следующий год, перейдя Альпы, разграбить север Апенинского полуострова. И только чума, свирепствовавшая в тот год в Италии, да огромный выкуп спасли Рим от разорения гуннами. В 453 году Аттила неожиданно умирает в ночь собственной свадьбы. С его смертью заканчивается краткий период единовластия у западных гуннов. Очередное удивительное совпадение: за год до этого скончался другой прославленный полководец – хан табгачей и император северокитайского государства Тоба Тао .
Сыновья Аттилы становятся соправителями, а сам союз к 470 году, после череды поражений, окончательно распадается по этническому принципу. Хотя потомкам Модэ удалось удержать власть над частью степных племен в Поволжье и на Кавказе вплоть до объединения Степи под властью рода Ашина в середине IV века [Алиев К.], но они уже никем не воспринимались как независимые правители – так племенные князьки, погрязшие в междоусобицах.
Как и аланы, гунны не мало «наследили» на карте нынешней Европы. Потомками гуннов считают себя венгры, с ними согласны и наследники готов, для них мадьяры по-прежнему  Hungarian (Hongrois, Ungar, h;ngaro, ungherese). Сыновьям Аттилы приписывают разделение протоболгарских племен на кутригуров и утигуров, первых возглавил Денгизик (Денгизих), вторых – Ернак (Эрнах) [Вернадский Г. В.]. Кроме того, ряд кавказских этносов, например кумыки и черкесы, заявляют об участии гуннских племен в их формировании. Не берусь спорить. Но даже если и так, то это преимущественно оседлые народы, где гуннская (точнее хуннская, ибо гунны не этнос, а наименование многонационального объединения племен) кровь текла только в жилах древней родовой аристократии, тогда как подвластное население эпохи великих завоеваний чаще всего имело совсем другие этнические корни. Именно поэтому так мало общего между балканскими болгарами и волжскими татарами, ведущими родословную своих древних ханов от правителей Великой Булгарии. Родственниками были представители их правящих элит, а не местное покоренное население. Романовы вон тоже приходились родней доброй половине европейских монархов, включая ныне здравствующую королеву Великобритании, но это отнюдь не делает англичан славянами. 
Однако, утратив свои позиции в Европе, гунны и не думали уходить с подмостков истории, они просто перенесли свою военную и политическую активность на другой источник благ, производимых оседлыми народами – на центрально-азиатский  регион. Здесь они прославились под именем эфталитов или белых (читай благородных) гуннов. Античный историк Феофан Византийский  считал, что это название они получили по имени основателя их государства Эфталана. А наш современник, специалист по истории Хорезма, академик Сергей Павлович Толстов  считал «тюркизированной формой имени массагетов».
Впервые под этим прозванием они попали в европейские летописи еще во время правления Баламира, когда в 384 году приняли участие в осаде Эдессы  на стороне персидских войск [Гумилев Л. Н.]. Затем на долгое время персидское наименование было забыто в Римской империи, поскольку европейцы уже сами, не понаслышке, познакомились с новыми хозяевами причерноморских степей. И пусть вас не смущает, что Прокопий Кесарийский  указывает, на резкое отличие эфталитов от других гуннов. Они, несомненно, имели отличное от европейских гуннов происхождение (скорей всего тохарское), но, по его же словам, «эфталиты являются гуннским племенем и называются гуннами», то есть были подданными гуннского хакана. Того самого безымянного хакана (понятно, что не одного а нескольких), чьи подданные были юебань для китайцев, гунны для готов и римлян, эфталиты для персов. Хакана, чьи владения простирались от Алтая до Карпат (а было время и до Альп) и от Урала до Индийского плоскогорья. Тот же академик Толстов, исследовав раннеэфталитские поселения, писал: «Анализ материала «болотных городищ» восточного Приаралья заставляет придти к выводу, что эти памятники созданы народом, по происхождению тесно связанным с сармато-аланскими и массагетскими племенами, однако около IV-V вв. н. э. подвергшимся сильному влиянию восточных племен тюрко-монгольского круга, вероятнее всего — гуннов».
В то время когда Ругила начал проводить экспансионистскую политику по отношению к своим северо-западным соседям (германцам, балтам, славянам), а Тоба Тао – в отношении сяньбийских племен и северокитайских княжеств, «Персия подверглась нападению восточных кочевников» [Гумилев Л. Н.]. Случилось это в 426-427 годах. Чуть позже эфталиты присоединили к себе владения кушан, простиравшиеся до Индии, и персидским шахам приходилось вести бесконечные войны «против гуннов, живших в стране кушанов» [там же]. Потерпев в самом начале сокрушительное поражение от неожиданно ставшего врагом вчерашнего союзника, персы быстро оправились и стали теснить эфталитов по всем фронтам. В годы, когда Бледа и Аттила «ставили на колени» Европу, их центрально-азиатские соотечественники терпели постоянные поражения в стычках с персидскими шахами. В 451-452 годах хан эфталитов вынужден был «бежать в пустыню» [Гумилев Л. Н.]. Ситуация резко меняется в 454 году, когда при очередном наступлении персы были наголову разбиты. Создается впечатление, что после смерти Аттилы у гуннской империи появился новый объект приложения сил, куда эти «силы» и перебрасываются из пораженной голодом, разрухой и чумой Европы. Уже «в 457 г. эфталиты, во главе со своим царем Акшунваром , оккупировали Чаганиан, Бадахшан, Балх, Тохаристан и Гарджистан» [Толстов С. П.]. В 470 году они нанесли поражение аварам и изгнали их на восток, за Джунгарские ворота. Решительное сражение между белыми гуннами и персами состоялось в 479 году, шахиншах Пероз  вынужден был спасаться бегством. Еще через пять лет Сасанидская Персия стала данником эфталитов, а на престол воссел сын Пероза Кавад, который долгие годы провел в заложниках у эфталитов. Между империями на долгое время установился мир, платой за которое послужил переход под власть гуннов территории нынешнего Афганистана.
Высвободившиеся ресурсы были брошены для завоевания Индии. В конце пятидесятых годов пятого века Скандагупте  удалось на время приостановить продвижение эфталитов в Индию, так как все их силы были брошены на борьбу с войсками шахиншаха. Но как только на Сасанидский престол сел угодный гуннам Кавад, пришла очередь империи Гуптов. «В 490 г. вождём эфталитов стал Торомана . Воспользовавшись ослаблением империи, Торомана овладел Гандхарой — областью на северо-западе Индии, а затем двинулся в пределы самой империи. Местные правители вместо того, чтобы объединиться против общего врага, вступили в союз с ним, что позволило эфталитам уже в 500 г. овладеть Джамна-Гангской долиной, всей долиной реки Инд, нынешним Раджастханом, частью Центральной Индии (включая Мальву) и, по-видимому, нынешним Гуджаратом и Катхиаваром» [Всемирная история т. 3]. После смерти Торомана в 510 году его наследник Михиракула делает своей столицей город Сакала в Пенджабе. При этом «Индийская ветвь эфталитов образовала полусамостоятельное государство, находившееся в известной зависимости от верховных правителей эфталитов, резиденция которых, по мнению Маркварта , находилась в городе Пейкенде, близ Бухары» [Толстов С. П.]. Гупты сохранили за собой некоторые территории, но вслед за Сасанидами стали данниками эфталитов.
Увлеченный завоеваниями на южных рубежах, Тороман прозевал угрозу на севере. Старейшина телеутов Афучжило  сплотил вокруг себя алтайские народы, отложился от аварского каганата и решил поживиться за счет юго-западного соседа. В 493 году в результате неожиданного набега телеутам удалось захватить центральную ставку гуннов. Афуджило тут же провозгласил себя хаканом, а своего брата Цюнки поставил управлять империей гуннов. Войска эфталитов были срочно переброшены на север и уже через год они полностью вернули себе контроль над всеми своими владеньями. Цюнки был убит, а его семья попала в плен. В 496 году месть эфталитов настигла и Афуджило. Алтайское ханство было присоединено к империи, ханом телеутов стал назначенный Тороманом «князь Мивота». Обезопасив свою империю с севера, Тороман, наученный горьким опытом, двинул войска на восток, где в Таримской котловине хозяйничали авары. Здесь эфталиты взяли под свой контроль западный участок шелкового пути, включая Хотан и Кашгар. От дальнейших завоеваний на востоке их отвлек переворот в Персии, вынудивший шахиншаха Кавада, бежать к эфталитам. Мятеж был подавлен, Кавад вернул себе персидский престол, а войска эфталитов направлены на завоевание Индии.
Покончив с индийской империей Гуптов, Тороман, похоже, вновь решил потревожить западные рубежи, его новой целью стало Закавказье. По крайней мере, Феофан  под 508 годом отмечает: «В сем году Гунны, называемые Савирами, проникли за Каспийские врата, вторглись в Армению, опустошили Каппадокию, Галатию и Понт и остановились почти у самой Евхаиты» [Феофан Исповедник]. Историки сходятся во мнении, что савиры – «прикаспийские кочевые племена гуннского или тюркского происхождения» [Большая советская энциклопедия], вторгшиеся в Закавказье в начале VI века. Их родиной считается Западная Сибирь между Алтаем и Уралом, то есть центральная ставка гуннской империи. Брошенные хаканом на усиление кавказских рубежей, сибиряки (считается, что именно по их имени назван Зауральский регион) так и остались здесь даже после гибели гуннской империи, приняв участие в формировании ряда современных народов, в частности кумыков.
Таким образом, к моменту смерти Торомана и «воцарению» Михиракулы , примерно в 510 году, под контролем гуннов оказалась огромная территория (рис. 28). Новый хакан отличался исключительной жестокостью, а вот полководческими талантами не обладал, да и политик из него получился не очень. В 515 году года вассальное Телеутское ханство было разгромлено аварами, а хан Мивота жестоко казнен. Но Михиракула не только не двинул свои войска на кагана аваров, но и заключил с ним союз, который был скреплен браками аварских принцесс и эфталитских вельмож. Потеряв данника, он приобрел крайне сомнительного союзника. В 521 году хан Ифу – младший брат замученного Мивоту, восстановил государство Телеутов и наголову разбил авар, вынудив претендентов на каганский престол искать спасения в империи Тоба Вэй.
В 527 году от хакана, видимо, отделяются европейские владения. Иначе трудно объяснить заключение союза между гуннами и Византией, подписанного от лица гуннов «царицей» савиров Боарикс. Следом поднялось освободительное движение в Северной Индии. «Уже около 528 г. Михиракула, в результате объединенного наступления индийских князей, теряет Пенджаб и сохраняет на некоторое время господство только над Кашмиром» [Толстов С. П.]. В 532 году персидским шахиншахом стал Хосров Ануширван, взявший курс на независимость и укрепление государства. В итоге в 533 году Михиракула умер, утратив все завоевания своего предшественника. Держава гуннов, на протяжении двух столетий потрясавшая устои оседлых цивилизаций от Ганга до Луары, катилась к своему закату. Окончательную точку в их судьбе поставили персы в союзе с тюрками к 565 году.

Эпоха сяньби
Благодаря археологическим исследованиям последних десятилетий политическая ситуация в степях западнее Алтайских гор в первые века христианской эры довольно очевидна. Гораздо запутанней в этот период выглядит история Восточного крыла. Вероятней всего власть гуннского хакана  туда не достигала. Об этом свидетельствует и сравнительный анализ вооружения хуннов и сяньби [Худяков Ю. С., Юй Су-Хуа], и тот факт, что в хуннской среде к концу позднесарматского этапа, и, тем более, в гуннскую эпоху, все более редкими становятся высокотехнологичные ханьские узкоклинковые мечи и кинжалы из многослойных пакетных сталей (прекращен доступ к центрам производства). Им на смену приходит широколезвийные клинки, в которых низкое качество ковки компенсировалось увеличением металлической массы [Боталов С. Г.].
Еще одним косвенным свидетельством в пользу политической самостоятельности Восточного крыла служит тот факт, что в третьем веке в монгольских степях сложился народ табгачей (косоплетов, Тоба), признававший себя «отраслью Дома Сяньби» [Бичурин Н. Я.]. Дело в том, что его основу составили хуннские рода, кочевавшие на землях своего коренного юрта, точнее та их часть, что изгнанию предпочла признать над собой власть сяньбийских племен. Если бы власть хакана хуннов по-прежнему распространялась на эти земли, то крайне сомнительно, что они бы не отреклись от прозвания «сяньби». Тем не мене, нельзя не отметить определенный параллелизм в событиях происходивших в этот период в империи гуннов и на землях, подвластных роду Тоба.
Хотя китайские летописи этого времени, по сути, посвящены династийным перипетиям в господствующих сяньбийских и хуннских Домах, о событиях происходившие в эти годы в самой Степи известно даже меньше чем о позднесарматской культуре. В летописи попала в основном активность номадов по созданию собственных оседлых государств в захваченных китайских провинциях, что далеко не всегда отражает реальную расстановку сил в кочевой «империи». Так что мы не будем глубоко вдаваться в перипетии их борьбы за власть над Поднебесной, но чтобы хоть приблизительно восстановить события, происходившие в восточных степях в этот период, нам, все же, придется «пробежаться» по реперным точкам истории.
Как я уже упоминал, Поднебесную империю раздирали междоусобицы: в 184 году началась гражданская война, а в двадцатых годах третьего века она распалась на три самостоятельных государства, а позже на столетия весь север Поднебесной оказался под властью «варваров». Так что придворным летописцам (если таковые оставались) было не до кочевых соседей. Своих проблем хватало. Не особо проливают свет на этот период и археологические раскопки, большинство которых проводится на территории Китайской народной республики, а современная политическая парадигма китайского правительства не располагает к детализации руководящей роли кочевых народов в истории Срединного государства. Все, что выпадает из схемы непрерывности и преемственности пятитысячилетней истории Великого китайского народа, практически не имеет шансов быть опубликованным. Так что с достаточной степенью уверенности мы можем утверждать только два факта. Во-первых, сяньбийская общность кочевых племен переживала во II – IV веках период подъема: растет количество населения, совершенствуется вооружение, оттачивается воинское мастерство. Во-вторых, именно в этот период начинается распад, объединенного гением Таньшихуая, полиэтнического сяньбийского общества на племенные группы, при этом наибольший политический вес набирают рода Тоба (;;), Мужун (;;), Юйвэнь (;;), и  «сборная солянка» под именем Дуань (;).
В то время как в степи внуки Таньшихуая дрались за дедово наследство, в Ханьской империи, после смерти не оставившего наследника  Лин-ди, придворные евнухи, аристократия и армия раздирали страну на части. Южные хунны, ухуани и сяньби в меру сил принимали участие в этом ералаше, где поддерживая угодного им владетельного князька, а где просто грабя местное население. Положение стабилизировалось только к 220 году. Империя потеряла большинство вассальных владений и сама оказалась разделена на три части (рис. 29).
На севере страны блестящий полководец Цао Цао (;;), разгромивший в 207 году ухуаней, положил начало собственной династии, назвав свое  царство Вэй  (;), по имени одного из центрально-китайских княжеств, захваченных 225 году до нашей эры войсками Цинь Шихуанди. На юго-западе Лю Бэй (;;), один из отпрысков Ханьского Дома, провозгласил себя наследным императором и принял тронное имя Блестящий герой-император (;;; – Чжао Ле-ди), подвластные земли он продолжал именовать империей Хань, но в историю его царство вошло как царство Шу  (;), по имени наиболее крупной из захваченных им территориальных единиц. На юге, рыжебородый и голубоглазый Сунь Цюань (;;), объявил о создании царства У  (;), по имени древнего княжества в устье Янцзы, а себя без ложной скромности провозгласил Большим императором (;; – Да-ди). Между царствами шла практически не затухающая война, но еще более кровавые распри кипели внутри государств между группировками.
В 250 году на берегах Ляодунского залива из беглых крестьян, рабов и «окитаившихся» кочевников возникло новое государственное образование, власть в котором захватил сяньбийский род Дуань . Население княжества оценивалось современниками в 30 000 семейств, военные силы – в 40 000 тысяч воинов.
В 261 году легендарный хан Тоба Ливэй  (;;;;), возглавлявший племенной союз табгачей (косоплетов), основу которого составляли хунны, признавшие власть сяньби, очевидно пытаясь упрочить свое влияние в кочевом мире привычным для хуннов способом, отправил в царство Вэй своего сына, носящего титул Гоби-хана (;;; – Шамохань). В то время под властью рода Тоба уже находилось 99 кочевых родов и 36 вассальных владений. Кстати, именно он впервые поименован в китайских летописях «;» – хан, то есть просто «вождь, командующий»,  в отличие от «;ak’;a;» – «стоящий над командующими». 
В 263 году Сыма Чжао (;;;) – полководец и фактический правитель царства Вэй разгромил и присоединил к своим владениям последний оплот Ханьского императорского Дома – царство Шу. Через два года, его сын Сыма Янь (;;;) низложил внука Цао Цао и провозгласил себя Императором-воином (;; – У-ди), а название царства изменил на Цзинь (;). Пятнадцать лет ему понадобилось, чтобы объединить под своей властью всю Поднебесную. В 280 году был взят в плен Сунь Хао (;;) – последний правитель царства У. Еще не успев толком навести порядок в объединенной империи, Цзиньский Двор стал проявлять повышенный интерес к своим северным соседям – в летописях, наконец, появляются сведения о кочевых соседях.
Так под 281 годом записано, что в районе современного Пекина кочует со своим народом «владетельный сяньбийский князь Мохоба». Судя по всему, его орда приняла участие в объединении империи под властью Цзинь, поскольку летопись сообщает, что «внук его Шегуй за оказанные услуги на войне получил наименование Великого Шаньюя» [Бичурин Н. Я.]. Видимо не всех в орде устроило назначение «шаньюя» извне, и в 285 году Шегуй был убит, а ханом стал его сын Мужун Вэй (;;;). Последний иероглиф его имени сколь традиционно, столь же и ошибочно читают как «hui», однако по языковым нормам в именах собственных он читается как «wei», так что я буду употреблять верную транскрипцию, но в иных работах его имя встречается в написании «Хой» или «Хуэй». Как и Тоба Ливэй он мечтал возвыситься среди номадов, но выбрал для этого другую тактику – стал нападать на приграничные районы вчерашнего союзника. Заодно он грабил царство Фуюй, продавая захваченных в набегах пленников Цзиньцам. В своей борьбе за хаканский престол он нашел себе союзника в лице княжества Дуань. Главным же соперником его в тот момент был другой сяньбийский род – Юйвэнь, обитавший на исконных сяньбийских землях в междуречье Ляохэ и Сунгари.
В 290 году умер основатель империи Цзинь, оставив после себя 25 сыновей, и страна вновь на 16 лет погрузилась в хаос междоусобиц. А в 295 распался на три части племенной союз табгачей – традиционных союзников рода Юйвэнь. Этим вскоре воспользовался Мужун Вэй, разгромивший в 302 году своего главного соперника Юйвэнь Могуя (;;;;).
В начале IV века в затянувшуюся гражданскую войну в Поднебесной решили вмешаться номады. В принципе они имели официальные просьбы о помощи от претендентов на императорский дворец, но, как показали дальнейшие события, преследовали при этом свои собственные цели. Предводитель южных хуннов Лю Юань (;;), видимо имевший среди своих далеких предков одну из ханьских принцесс, захватил весь северо-восток Китая, объявив себя не только новым хаканом хуннов, но и императором, продолжателем династии Хань (так называемая ;; – Хань Джао), в связи с чем, он объявил войну «цзиньским узурпаторам». Видимо в свете последних событий, даже его притязания на престол Поднебесной не выглядели слишком уж дико. По крайней мере, созданное им царство со столицей в Пиньяне просуществовало четверть века. Более того, в 311 году он при поддержке народа захватил обе столицы Цзинь и пленил императора.
 Пример, поданный Лю Юанем, оказался заразительным. Вскоре и сяньби подключились к дележу «шкуры павшего дракона». На какое-то время даже забыты внутренние распри. Тоба Илу (;;;;) объединяет всех косоплетов и поддерживает избрание Мужун Вэя хаканом сяньби. Сам же он «скромно» провозглашает себя императором царства Дай  (;), и вступает в борьбу за ханьское наследство. В 312 году он наносит сокрушительное поражение войскам окитаившихся хуннов, захватив у них весь северо-восток страны, включая столичный Пиньян. Не отстает и Мужун Вэй, в 313 году воспользовавшись поражением своих союзников Дуаньцев от хуннов, он захватывает кусок дуаньских земель. В этом же году его брат, ушедший с 700 семьями в район озера Кукунор – древние земли Воронов, основал здесь царство Тогон (;;;), просуществовавшее удивительно долго – до 663 года.
316 год стал началом новой эпохи, известной как Эпоха северных и южных династий, которая продолжалась вплоть до 589 года. Весь север Поднебесной империи вплоть до Янцзы оказался во власти непрерывно враждующих между собой кочевых князьков, многие из которых, пытаясь удержать власть над земледельцами, активно перенимали китайские формы и методы управления, а заодно и их быт, обычаи и привычки. В 321 году Мужун Вэй даже открыл в своем столичном городе (в районе нынешнего Пекина) конфуцианское училище, куда направил учиться наследника, да и сам нередко захаживал поднабраться премудрости. Но чаще всего увлечение ханьскими традициями заканчивалось для кочевых князей весьма плачевно, они теряли поддержку среди своего кочевого окружения, а вслед за этим и жизнь, а у власти оказывался какой-нибудь китайский (или окитаившийся) вельможа. Именно такая судьба и постигла наиболее крупное завоевание номадов – царство Джао . В 329 году власть окончательно перешла к бывшему рабу и иноплеменнику Ши Лэ (;;). Потомки Лю Юаня вместе с тремя тысячами хуннских вельмож были казнены, а остатки южно-хуннской орды нашли прибежище у Мужун Вэя, которого признали своим хаканом.
В 333 году Мужун Вэй умер, завещав хаканский престол образованному и начитанному сыну Хуану (;;;). Но то, что было хорошо для управления оседлым народом, стало красной тряпкой для номадов. Оппозицию возглавили его же младшие братья. И хотя Хуану удалось после длительной борьбы не только разгромить недовольных, но и покорить царство Дуань, в историю он вошел не как хакан номадов, а как основатель вполне оседлого царства Янь  (;;).
Лидерство в Восточном крыле перешло к косоплетам, которыми в то время правил Тоба Шиицзянь (;; ;;; – десятикрылый воин), женатый на дочери прежнего хакана Мужун Вэя. Шиицзянь, будучи заложником в Чжао, долгое время прожил среди китайцев, но в отличие от своего шурина Мужун Хуана, он использовал свои знания не для покорения оседлого населения, а для наведения порядка в кочевой среде. «Его постановления были ясны, судопроизводство беспристрастно и кратко… и народ успокоился» [Бичурин Н. Я.]. Даже не получив титула хакана он смог объединить под своей властью всех кочевников от маньчжурских степей до Алтая. Он же первый из ханов основал свой столичный город, выбрав для него место на северо-востоке плато Ордос – сакрального для всех хуннов места. 
В 350 году произошел новый переворот в царстве Чжао, к власти пришел китаец Жань Минь (;;), по всей стране началась массовая резня всех «отличавшихся более высоким носом или густой бородой» и хотя бы отдаленно напоминавших ненавистных завоевателей. Только в столице было убито около 200 000 человек, имевших европеоидные черты. В ответ Мужун Цзюнь – властитель царства Янь, среди подданных которого было немало хуннов, да и сам его род принадлежал к «белым поколениям сяньби», двинул войска в бассейн реки Хуанхэ. В 352 году Жань Минь был казнен, а царство Чжао вошло в состав империи Мужунов.
К этому времени на карте Поднебесной появляется новый сильный игрок. Потомок забытых историками горных животноводов – жунов Фу Цзянь (;;) решил возродить изначально жунскую империю Цинь (;). Ему удивительно быстро удается подчинить себе практически все земли, входившие в состав древнего Циньского государства до завоеваний Цинь Шихуан-ди. Нашлись у него сторонники и среди кочевых народов, в 360 году его власть признали ухуани и Сяньбийцы, а чуть позже и хунны под предводительством Лю Вэйчэня. В 370 году Фу Цзянь II (;;) – племянник основателя царства, быстрым маршем захватил царство Янь, оттеснив Мужунов в маньчжурские степи. Через 6 лет он присоединил к своим владениям царство Лян (;;) – последний оплот китайской независимости севернее Янцзы, а затем, воспользовавшись беспорядками у табгачей, расширил свою империи и на северные степи. Череда побед закончилась в 383 году, когда, собранное преимущественно из кочевников, войско Цзяня потерпело сокрушительное поражение от империи Цзинь. Второго объединения Поднебесной под властью жунов не случилось.
В 384 году на месте рухнувшего колосса, на время объединившего извечных врагов: хуннов, ухуаней, сяньби, жунов, тибетцев и хань, возникает целая россыпь «варварских» царств. Но самый большой кусок Циньской империи, естественно, достался победоносному Цзиньскому Дому, оттеснившему северных захватчиков из бассейнов Янцзы и Хуайхэ (рис. 30). Большинство вновь образовавшихся сяньбийских, тибетских, хуннских и прочих не китайских по происхождению династий очень быстро сошли на нет. Исключением стал внук Шиицзяня – талантливый полководец и управитель Тоба Гуй (;;;), сделавший ставку на сращивание двух культур: сохранив внешние проявления господства номадов (например, в соответствие с обычаями своего народа, обязательное ношение косы всеми мужчинами), государственное управление он в целом построил по ханьскому образцу и с привлечением ханьских чиновников. Как я уже упоминал, возвышение табгачей удивительно совпало с активизацией европейских гуннов.
Победив Мужунов в затяжной борьбе за власть над северо-восточным Китаем, в 399 году Тоба Гуй провозгласил себя «Императором идущим Путем воина» (;;; – Дао У-ди), а свою быстро растущую империю, вслед за Цао Цао, назвал Вэй  (;). Его усилия по формированию из хань и сяньби единого народа, в том числе путем массовых переселений в обоих направлениях, хотя со временем и переросли в простое окитаивание номадов, тем не менее, принесли свои плоды. Через 40 лет после своего провозглашения империя Вэй покорила весь север Поднебесной, включая значительную часть Таримского бассейна. 
Но за все в этой жизни приходится платить. Правящие сяньбийские рода, увлекшись дележкой Ханьского наследия, постепенно теряли связь со своими кочевыми корнями, а заодно и свое влияние на номадов. Ну, а поскольку свято место пусто не бывает, в Восточной Степи появилась новая сила, объединившая всех недовольных политикой «царских» Домов. Летописцы Поднебесной надсмехаясь над их «плебейским» происхождением надавали им кучу обидных кличек: покорно поддакивающие (;; – жоу-жань), пресмыкающиеся (;; – жуань-жуань), пожиратели падали (;; – жу-жу), удвоение в китайском используется для усиления, как в русском «грязный-грязный». В Европе они больше известны как авары или обры [Кюнер И. В.]. Именно так, во избежание путаницы, я и буду именовать их в дальнейшем. Естественно, что между ними и сегодняшним кавказским народом аваров лежит огромная пропасть, и дело не только в полутора десятках отнюдь не самых спокойных веков, прошедших с момента выхода авар на политическую сцену. И, даже, не в произошедших за эти века изменениях в их религии, культуре, языке и быте. Дело, прежде всего в том, что древние авары изначально не были единым народом.

Авары
В четвертом веке севернее Ордоса возникла своеобразная «казачья вольница», куда стекались беглецы всех сортов и мастей: приговоренные к смерти преступники и разорившиеся торговцы; невольники, сбежавшие от хозяина, и чиновники исчезнувших царств; дезертиры, испугавшиеся войны, и ветераны разгромленных армий. Номады, не пожелавшие по воле окитаившегося хана-вана становиться земледельцами, и согнанные войной с насиженных мест крестьяне, горожане и ремесленники. Ханьцы, тибетцы, телеуты, уйгуры, тохары, хунны, сяньби, табгачи, ухуани… Представители разных народов и культур, говорящие на  десятках различных языков и наречий, в поисках свободы, мира и спокойствия стекались в этот древний прообраз Запорожской Сечи. Археологам не удалось и, скорей всего, не удастся выделить восточных авар как самостоятельную археологическую культуру. Поток беженцев оседал на сяньбийских землях. Языком межнационального общения тоже был сяньбийский, он же прото-маньчжурский [Хелимский Е. А.], правда, за десятилетия господства в степи табгачей, значительно обогащенный тюркизмами [Мудрак О. А.]. Кроме того, не только в среде авар, но и по всему северу Поднебесной империи в этот период шел процесс интенсивного перемешивания кочевых и оседлых культур. Именно поэтому культура ранних авар неотличима от окружающих ее вариантов сяньбийских культур.
Почти сто лет аварам удавалось откупаться от быстро чередующихся владык, избегая участия в серьезных конфликтах. Их численность и богатство постепенно росли. Появились и свои князьки, или скорей – атаманы, восемь из которых удостоились упоминания в летописях. Попытка китайских хронистов выстроить из них цепочку наследных правителей, где сын наследует отцу, выглядит достаточно наивно,  ибо еще объединитель авар Чэлухуй «ежегодно в дань представлял лошадей, соболей и куниц Дому Вэй» [Бичурин Н. Я.]. Дом Вэй основан только в 386 году, однако до 402 года, когда Шэлунь провозгласил себя каганом (;; – кэхань), успели поправить сын, внук, правнук и даже праправнуки Чэлухуя. Так, что все эти Тунугуй, Бати, Пихоуба и прочие были видимо вполне самостоятельными старейшинами, которых и объединил в начале пятого века под своей властью каган Шэлунь  (;;).
За столетие из беглого отребья выросла новая сила, достаточная, чтобы объединить кочевья Восточного крыла, покорить телеутов на Алтае и, даже, захватить власть над городами-оазисами Шелкового пути. «Владения их на запад простирались до Харашара, на востоке до Чаосяни (Корея), на север от песчаной степи до Байкала, на юг до великой песчаной степи (пустыня Алашань). Постоянное место их орды лежало против Дунь-хуан и Чжан-йе на севере (в горах Монгольского Алтая)». Новый владыка стал именоваться титулом каган, что, несомненно, представляет собой слегка искаженную форму древнего титула «;ak’;a;» – стоящий над командующими. Объединив авар, Шэлунь возродил, введенную еще хаканом Модэ и порядком подзабытую, десятичную систему организации войска: «Тысяча человек составляли полк; в полку был один предводитель. Сто человек составляли знамя; в знамени один начальник», а заодно и жесткие законы военного времени: «прежде напавший получал в награду пленников и добычу; по трусости отступившего побивали каменьями в голову, или в то же время убивали палками» [Бичурин Н. Я.].
Надо понимать, что собственно аварами, была только правящая элита – новая кочевая аристократия, выросшая в среде изгоев и беженцев. Все остальные многочисленные и самобытные народы, признавшие власть кагана, автоматически переходили в категорию авар для всех иностранцев, точно также как сегодня за границей все граждане многонациональной России – русские. Внутри каганата, естественно, кочевья сохраняли самоназвания, до определенной степени, самобытность своей культуры, использовали для межличностного общения родной язык, лишь обогащая его заимствованиями из языка завоевателей. Причем доля языковых заимствований всегда напрямую связана с долей привносимых захватчиками культурных, религиозных, технических и бытовых новшеств. Это верно и в обратную сторону: завоеватели, как правило, заимствуют терминологию, а то и язык, покоренного народа, если он более «продвинут». Так же естественно, что всякий желающий «сделать карьеру» в многонациональном государстве, должен в совершенстве овладеть языком межнационального общения, так что двуязычность в таких государственных образованиях – норма, а не исключение. Это отступление необходимо, чтобы избежать неизбежных споров со знатоками современного аварского языка, сохранившего крайне мало восточных элементов. За столетия своего развития аварский язык прошел не только тысячи километров от Ордоса до Кавказа, не только напитался заимствованиями из всех, входивших на разных этапах в состав каганата, народов, не только пережил не одну смену правящих элит (далеко не всегда собственно аварских), но и превратился из языка межнационального общения в диалект не большого (по европейским меркам) и совсем не изолированного этноса. Так что нет ни каких оснований ожидать от современного аварского языка большего сходства с древним аварским, чем сходство между древним ивритом и современным идишем.
Но вернемся собственно к истории авар. Едва «встав на ноги», они возобновили любимое «развлечение» всех восточных кочевников – стали грабить приграничные земледельческие поселения. То, что правили в этих землях выходцы из прежней кочевой аристократии, ни чего не меняло. В 410 году во время одной из таких вылазок умер основатель каганата Шэлунь. В соответствие с древней традицией номадов, каганом аваров стал не его сын, а старший в правящем роду мужчина – младший брат покойного Хулюй  (;;).
Новый каган стал искать поддержки среди северокитайских княжеств, а потому прекратил набеги на юг и направил свои усилия на завоевание Степи. Ему удалось покорить несколько кочевий, в том числе одно из древних телеутских племен – енисейских киргизов (племя Белого беркута). Резкая смена внешнеполитического курса вызвала протесты, которые завершились успешным переворотом в 414 году. Хулюй нашел убежище на востоке, в княжестве Северной Янь, бунтовщиков чуть позже удавили, а каганом стал его кузен Датань  (;;), прославившийся  при завоеваниях телеутских кочевий.
Датань развернул настоящую войну с царством Тоба Вэй, которая с переменным успехом продолжалась 15 лет, а заодно продолжил покорение западных кочевий. Хронисты Поднебесной утверждают, что в эти годы авары, перейдя хребет Тарбагатай, вторглись в центрально-азиатские степи, где нанесли ряд поражений потомкам тохар, усуней и хуннов. Замечу, что ни персидские, ни  византийские летописи практически не содержат сведений о том, что происходило в эти годы в гуннской империи. Однако, похоже, аваром удалось на время потеснить гуннов в Притяньшанье.
Двадцатые годы стали пиком аварского господства. В 424 году Датань с 60 тысячами конницы вторгся в сильнейшее из северокитайских царств Тоба Вэй, дошел до столицы и разграбил императорский загородный дворец. Эта демонстрация силы сплотила против него даже заклятых врагов: хуннское царство Северная Лян заключило союз с сяньбийским царством Тоба Вэй. Против кагана были брошены шесть закаленных в боях и хорошо вооруженных армий, против которых Датаню было не устоять. В погоне за сторонниками дерзкого кагана, табгачские  армии дошли до Байкала и Алтая. Разгром аваров довершили алтайские племена, сполна отыгравшись за прежние поражения. Побочным итогом этого похода стало возобновление торговли с Западным краем по Великому шелковому пути.
Остатки аварской орды под началом сына Датаня Чилянь-кагана  (;;;;) стали искать мира и покровительства у вчерашнего врага – вэйского императора Тоба Тао  (;;;). Император, сразу после разгрома аваров увязший в войнах с соседними царствами, заключил с каганом Договор мира и родства, женившись на его сестре и отдав ему царевну в жены. Но, чуть только оправившись от поражения, аварские удальцы вновь начали тревожить приграничные районы. Ответные карательные походы, совершенные в 439 – 445 годах, не принесли сколь-нибудь значимых результатов – авары всячески избегали встреч с войсками Вэй.
В 445 году каган умер, аварами стал править его сын Тухэчжэнь  (;;;). Но ему не хватало отцовского опыта, и в 449 году он не сумел уйти от столкновения с армией табгачей. Потеряв весь обоз и множество народа, он бежал далеко на северо-запад, где бесславно умер в 464 году. Его сын Юйчэн  (;;), став каганом, решил вновь «пощупать» оборону Тоба Вэй, но потерпел сокрушительное поражение, после чего стал добиваться от императора заключения Договора мира и родства. Однако, поскольку ему не удавалось обуздать удальцов, нападающих на приграничные районы, принцессу в жены он так и не получил. Нашлась на аваров управа и на западе. Усилившиеся эфталиты в 470 году разбили аваров и вытеснили их в восточные степи за Тянь-Шань.
В 485 году произошла очередная смена кагана. Престол унаследовал Доулунь  (;;), сын Юйчэна. Он попытался восстановить статус-кво аварских каганов, для чего жестоко расправился с оппозицией и стал готовить нападение на Тоба Вэй (к тому моменту переименованную в Юань Вэй). Однако эффект от его действий получился обратным: на западе от него отложились алтайские племена, а с юго-востока начался очередной карательный поход имперских войск. Неудачника убили собственные вельможи, пригласив на каганский престол его дядю Нагая  (;;).  Выбор оказался относительно удачным, и авары обрели спокойствие на 16 лет, пока в 508 году империя Вэй не возжелала укрепить свое влияние в Центральной Азии. Для этого имперский полководец Мын Вэй спровоцировал стычку между телеутами и аварами, в ходе которой был убит Тохань-каган  (;;;;), сменивший к тому времени на престоле своего отца Нагая.
Каганом стал Чоуну  (;;), он был «росл, крепок, искусен в войне». Жестоко отомстив телеутам за смерть отца, он умелыми военными и дипломатическими действиями значительно укрепил положение каганата. В частности, были заключены военно-политические союзы с эфталитами на западе и корейцами на востоке. Однако, возродить былое величество авар он не успел, пав жертвою придворных интриг в 520 году. В каганате начались междоусобицы: «государство пришло в большое волнение, каждый род отдельно живет, и попеременно грабят друг друга», закончившиеся только через 4 года победой Анагуя  (;;;), который в обмен на вассальную присягу получил поддержку от империи Вэй.
Не успели в империи Вэй порадоваться обращению могучего врага в послушного вассала (в 525 году Анагуй выделил для подавления бунта приграничного Вэйского князя стотысячное войско), как повторилась ситуация трехсот пятидесятилетней давности: волнения охватили Дом Вэй. Если в 524 году Анагуй униженно умолял Сяо Мин-ди  (;;;), о выделении «войск для возвращения в собственное государство, чтоб истребить мятежников», то уже через десять лет правители разваливающейся по частям империи вынуждены были наперебой искать благосклонности у кагана. Анагуй, в обмен на военную помощь или просто не нападение, увлеченно выторговывал себе новых жен, заодно пристраивая своих многочисленных дочерей замуж за наиболее влиятельных Вэйских вельмож. Но чрезмерное увлечение проблемами юго-восточного соседа плохо кончилось – он прозевал появление на западе каганата новой мощной силы. В 552 году авары потерпели сокрушительное поражение от тюрков. Анагуй покончил собой, его наследники частью искали спасения в Поднебесной, частью (видимо те, кто оказался отрезан тюркским восстанием от Восточного крыла) бежали на запад, в Европу, где обрели второе дыхание за счет подчинения части местных «варварских» племен, оставив степи тюркам. Но это уже другой, тюркский этап развития степной империи.
Прежде чем перейти к знакомству с бурной историей Тюркского каганата, сделаю небольшое отступление и очень кратко расскажу о двух новых народах, вышедших на подмостки истории в период Темных веков. Возникшие на окраинах Восточного Аварского каганата, они в свое время и сами становились владыками Степи.

Телеуты
Издревле – как минимум с середины третьего тысячелетия до нашей эры (афанасьевская культура), Алтайские горы населял европеоидный кочевой народ. «Люди все высокие, красноволосые, у них понятливые лица, зеленые глаза» [Бичурин Н. Я.]. В китайских летописях их как только не называли: угасший, рассеянный по земле род (;;/;; – динлин); тележники (;; – гаоче, гаоцзюй, гаогюй), за то что ездили на телегах с высокими колесами; держатели железа или железная хватка (;; – теле). За прошедшие три тысячи лет (до описываемых событий) народ этот расселился, распался на многочисленные племена и частично перемешался с окружающими его сино-тибетскими, индоиранскими и палеоазиатскими этносами. Судя по всему, они, будучи сами носителями прото-тюркского языка, приняли самое непосредственное участие в формировании древнетюркских народов (по крайней мере, старших – «белых» родов), в том числе хуннов, сарматов, тюрков-огузов, уйгуров, хагасов (енисейских остяков и кыргызов), телеутов. Кроме того, значительная доля их крови в смеси с  индоиранской текла в жилах тохар и производных от них народов (царских скифов, юэчжэй, усуней, кушан, алан, эфталитов). Совместно с тибетскими народами динлины породили тангутов. «Их расовые признаки зафиксированы у киданей, корейцев, айнов, маньчжур, кумандинцев» [Грумм-Гржимайло Г. Е.]. Многие повелители Поднебесной, как минимум в III – XIV веках нашей эры, вели свое происхождение от этого без преувеличения Великого народа.
Судя по распространению именно динлины, а не пресловутые арии, являются исходным «материалом» для расселения по просторам Евразии (а последние столетия и по всей планете) носителей гаплогруппы R1a, устанавливаемой по результатам анализа Y-хромосомы, не подверженной влиянию материнского генома. Хотя нужно понимать, что соответствующая мутация в мужской хромосоме, приведшая к появлению данной гаплогруппы, произошла примерно в конце ледникового периода. Так что за 7-10 тысяч лет, истекшие до возникновения афанасьевской археологической культуры, у носителей этой генетической «опечатки» было немало возможностей для «народотворчества». Да и сами афанасьевцы не являлись образцом генетической чистоты. Тем не менее, сегодня именно телеуты и шорцы (алтайские кузнецы) демонстрируют наибольшую «расовую чистоту»: соответственно 55.3 и 58.8 % обследованных мужчин были носителями «арийской» гаплогруппы. Более того, типично динлинской является пазырыкская археологическая культура, а данные антропологов свидетельствуют, что: «В наиболее <чистом> виде краниологический комплекс, характерный для пазырыкцев, сохраняется у телеутов и барабинских татар позднего времени» [Тур С. С.].
Но оставим в покое крайне дискуссионный вопрос о месте и роли динлинов в формировании современных нам этносов. Лучше попробуем разобраться с их потомками, населявшими отроги Алтая в первых веках нашей эры.
В китайских хрониках того времени они наиболее часто обозначаются иероглифами «;;» - высокая повозка. Гумилев, в след за Бичуриным, транскрибировал их название как «гаогюй», правда, в отличие от последнего считал их не уйгурами (хойху), а телеутами (Тйелэ). Кюнер уточнил транскрипцию иероглифов на «гаоцзюй», но ушел от проблемы идентификации данного этноса. Согласно современным языковым нормам, русская транскрипция данных иероглифов звучит как «гаоче», но это так – мелочи. Гораздо важней попробовать «привязать» эту кличку к конкретному народу, захватившему центральную ставку гуннов эфталитов, оказавшему упорное сопротивление продвижению аваров на запад, а позже перехватившему у тюрок власть над Степью. И здесь не все так просто.
Бичурин, а вслед за ним многие другие исследователи ставили знак равенства между тележниками и уйгурами: «Хойху есть народное название поколения, известного прежде под названием Дили, а потом Гаогюй». Однако уйгуры как народ зародились в Таримской котловине от смешения этносов, селившихся по оазисам Шелкового пути: тохар, усуней, хуннов, тибетцев, тангутов, согдийцев, сяньби, хань…. Сколько-нибудь значимую роль в истории степи этот народ стал играть только в VIII веке после распада Тюркского каганата. Да и сами летописцы, признавая динлинское происхождение обоих народов, четко отличали «хойху» и «гаоче». Лишь в X веке, когда писались «Таншу» и «Тайпинхуаньюйцзи», служившие для Бичурина первоисточниками, возникла некая путаница, поскольку их авторы попытались привязать древние архивные документы к современным им народам, а телеуты к тому времени успели отойти на второй план. Лидирующие позиции в Алтайском регионе занимали уйгуры на юге и хагасы (кыргызы) на севере. Так что уйгуры (в большей степени Сары-уйгуры ), несомненно, потомки и продолжатели свободолюбивых идей «тележников», но ставить между ними знак равенства я бы не стал.
Название «телеут» тоже не совсем адекватно, поскольку современные телеуты, проживающие на севере Алтайских гор, имеют с одноименным древним народом примерно такой же уровень родства, как осетины с основателями Барселоны (Барс-Аланы). Да и сами себя они именуют не телеутами, а «тадар» или «байат-пачат». Тем не менее, более подходящего термина для обозначения алтайских динлинов начала нашей эры, по-видимому, нет. Так что, вслед за Гумилевым, будем именовать их телеутами.
Вэйские хронисты отмечали у телеутов две интересные особенности: их тотемным животным был волк, «посему-то люди здесь любят продолжительное пение, или воют подобно волкам» [Бичурин Н. Я.], а также наличие у них сложного комплекса ритуалов, связанный с почитанием грозы и места удара молнии. Подобные культурные «маркеры» сохраняются веками, позволяя проследить эволюцию этноса не взирая ни на какие смены правящих династий, самоназваний, общественного уклада, а порой языка и религии. Так, например, белый беркут на флаге Кыргызстана, лучше всяких лингвистических, археологических, этнографических и прочих изысканий, свидетельствует о преемственности поколений от гэгуней, енисейских хагасов и байегу до современных кыргызов. Мы еще не раз вернемся к телеутским этническим маркерам, чтобы не потерять в хаосе перекочевок этот интереснейший народ ведущий «чистую линию» от афанасьевцев – первых коневодов Западной Сибири. Пока отметим только, что и по сей день есть народы «меченые» телеутскими маркерами, например, прикарпатские турки – гагаузы. Название центрального гагаузского села Копча;к (гагаузское K;p;ak — Кыпча;к) – одного из крупнейших в Европе, происходит от глаголов k;p;r и ;ak;r, которые используются в гагаузском языке при описании молнии. А центральным праздником года у этого православного народа и по сей день является «Жанавар йортулары» – Праздник волка (рис. 31). 
В IV – VI веках телеуты представляли собой многоплеменной союз, ядро которого состояло из 12 племен. Кроме того, в зону их политического, культурного и отчасти языкового влияния входили практически все племена Алтая. На севере, в долине Енисея обитало племя Белого беркута – енисейские кыргызы или хагасы (в ханьских летописях). Те самые подданные «героя Ферганы» Ли Лина , в чьих землях окончил свои дни «император» Лу Фан . Те самые, чья любовь к свободе и независимости стала серьезной проблемой для тюрков и уйгуров, владычествовавших в Степи в VI – IX веках. Значительно южнее кыргызов – в сердце Алтайских гор жило еще одно телеутское племя – шорцы (самоназвание: шор-кижи или  тадар-кижи), сложившиеся как народ в результате смешения телеутского (динлины), кетского (фино-угры) и пришлого тюркского (хунны) этносов. Изначально общим у этих племен был не язык и не расовая принадлежность, а «профессия» – со скифских времен вплоть до ХХ столетия шорцы занимались добычей и плавкой железной руды, а так же кузнечным делом [Алексеев В. П.; Кимеев В. М.; Миллер Г. Ф.].
В начале V века телеуты попали под власть Аварского каганата. Правда, подданные из них получились беспокойные, вечно бунтующие. Аварам приходилось постоянно держать на западе значительное количество войск, которые могли бы пригодиться в их противостоянии с империей Тоба Вэй, но еще нужней была продукция металлургического производства, производимая шорцами. Каган Тухэчжэнь даже пересели на Алтай порядка пятисот семейств ремесленников, из числа беженцев с Северного Китая.
В конце пятого века телеутский князь Афучжило , воспользовавшись внутренними дрязгами в центральной ставке кагана, развернул активную компанию за независимость. Ему удалось не только разгромить в ряде стычек посланную для усмирения армию кагана Доулуня, но и захватить железорудные прииски и мастерские (для удобства буду называть их Шорией). Более того, его брат Цюнки сумел покорить оплот гуннского владычества в Центральной Азии – княжество Юебань. В 490 году Афучжило направил посольство к императору Тоба Вэй. Преподнеся символическую «дань» в виде двух стрел, посол проинформировал Юань Хуна (;;), о принятии телеутским князем титула «Великий сын Неба» и его готовности выступить союзником империи в войне с аварами. Правда, самостоятельным телеутское княжество было не долго. В 494 белые гунны, больше известные как эфталиты выбили телеутов с Юебани, а еще через два года посадили на престол телеутов своего ставленника Мивоту, обложив телеутское ханство данью. Заодно и аварский каган Нагай вернул себе контроль над Шорией.
В 508 году Мивоту наголову разбил аваров и убил Тохань-кагана. Скальп кагана, был направлен императору Вэй, как доказательство одержанной победы. Через восемь лет аварский каган Чоуну отомстил Мивоте за смерть своего отца – кагана. Пленив во время боя хана телеутов, он сделал из его черепа лакированную чашу для питья. Правителем «тележников» стал Ифу  – младший брат покойного, который продолжил традицию «кровной мести». В 520 году он разбил войско Чоуну, кагану удалось бежать, но в ставке его казнили свои же родственники. На следующий год телеуты нанесли сокрушительное поражение и новому кагану Поломэню , вынудив его искать защиту в Вэйской империи.
Но, после развала империи Тоба Вэй, авары резко усилились. Вначале, в 534 году, воинская удача изменила Ифу, неудачник был свергнут и убит, новым правителем стал его младший брат Юэцзюй . Но и он не смог совладать с аварами и через три года разделил участь старшего брата, а правителем телеутов стал сын Ифу Биди . Еще через три года в 540 году телеуты потерпели окончательное поражение от Аварского каганата, утратив самостоятельность.  Родственный союз телеутских племен распался, но сами племена ни куда не исчезли, принимая и дальше самое активное участие в истории Степи, только уже в составе других племенных объединений и под другими именами.

Кидани
Эпоха крушения империй, прокатившаяся от Желтого моря до Средиземного, не обошла и Маньчжурские степи. Развязанная Мужун Вэем  в конце III века кровавая борьба за хаканский престол, разгром первых протоманьчжурских государств Дуань и Фуюй, бесконечные войны с соседями, породили массовый отток оседлых протоманьчжур на север в Приамурье. А приверженность Мужунов к благам ханьской цивилизации, и разгром ими в 344 году сохраняющих верность традициям сяньбийских племен во главе с родом Юйвэнь, привели к возникновению на северных, не подконтрольных Мужунам, степных угодьях целого ряда независимых объединений номадных племен, из которых наиболее крупными были вечно враждующие между собой кумоси и кидани (;;). Нас, в принципе, интересуют только последние, ибо кумоси, хотя их кочевья и занимали значительно большие площади, сами ни когда не играли определяющей роли.
«Владение киданей находится к востоку от кумоси, с которыми они одного корня, но разной ветви. Как те, так и другие были разбиты Мужун Хуаном (Мужун Вэем) и бежали в местности между Сун и Мо» [Е Лунли]. Их, казалось бы, очевидная принадлежность к кочевым протоманьчжурам – сяньбийцам, вызывает неутихающие споры. Главный аргумент сторонников монголоязычности киданей – их родство с племенами шивэй, считающимися предками монголов: «Шивэй одного племени с киданью. Поколения, обитающие на юге, называются кидань, обитающие на севере называются шивэй» [Бичурин Н. Я.]. Главный аргумент сторонников маньчжуроязычности киданей то, что написанная в период киданьского господства над Поднебесной «история династии Тхан включила помянутые три поколения [Кумоси, Кидань и Шивэй] в число тунгузских племен» [Бичурин Н. Я.].
Попробуем и мы разобраться в этнической принадлежности народа, чье самоназвание, в произношении «китай», стало в русском языке использоваться для обозначения Срединного государства [Пиков Г. Г.], в самоназвание Китая – ;; (чжун-го) – Срединное государство, а коренная национальность ; – хань. Но для начала нам придется уточнить происхождение соседних с киданями народов – шивэй и мохэ, поскольку и хронисты Поднебесной империи, и многие современные археологи говорят об их культурной и этнической близости.
Начнем с племен мохэ. В IV веке по берегам Сунгари, Уссури и Амура, на исконных тунгусских территориях, селятся беженцы из Фуюя и Дуани, принеся на эти земли технологии железного века, земледелие и животноводство. Пришельцы – дальние родственники аборигенов, те же тунгусы, только прошедшие через горнило цивилизации, которая существенно обогатила их генофонд, культуру, быт и язык, а напоследок превратила в нищих беженцев. Так что никакого захвата новых территорий. Пришельцы ассимилируются местным населением, а на месте культур польцевского круга возникает синтетическая по своей сути культура мохэ (;;), сочетающая в себе как исконно тунгусские, так и протоманьчжурские черты. Хозяйство мохэсцев было комплексным. Они занимались земледелием, используя для вспахивания земли лошадей, разводили свиней, но при этом таежная охота и рыболовство также оставались важными отраслями их хозяйства. Синтетический характер культуры нашел свое отражение и в архитектуре: «Жилищные комплексы… представлены тремя типами жилищ. Первый являет собой каркасно-столбовую конструкцию, четырехугольную в плане, заглубленную в котлован. Второй тип постройки - однокамерная, прямоугольная в плане наземная конструкция с каном. Третий тип жилища - наземная каркасная постройка пирамидальной формы со съемным перекрытием (берестой, кожей) скатов кровли…. на сезонных стоянках, в местах охотничьих угодий» [Народы Приамурья...]. Если первый (стационарный) и третий (временный) типы построек хорошо известны с палеолита и характерны для всех таежной зоны вплоть до XIX века, то фанза с обогревом через кан и по сей день широко используется у оседлых народов Северо-восточной Азии. Поскольку на сегодня прослежена эволюция племен мохэ в современные тунгусо-маньчжурские этносы (маньчжу, нанай, удэге, хэджэни и другие), то их этническая и языковая принадлежность к протоманьчжурскому субстрату не подлежит сомнению.
Теперь о языке шивэй. Так ли все здесь однозначно? Старая танская история, повторяя в принципе сведения Вэйшу: «Шивэй — особый род  киданей, особое племя киданей, на северной границе дунху», но с одним странным добавлением «это потомки динлинов» [Кюнер И. В.]. Но динлины – тюрки! Можно бы отмахнуться, мол, писалась история династии Тан в Х веке, когда и те и другие уже перестали существовать как самостоятельные народы. Так что, мало ли чего там нафантазировал составитель «Цзю Таншу». Но проблема в том, что фантазер-составитель писал в то время, когда в Северном Китае, Маньчжурии и Монголии правила киданьская династия Ляо (;). Более того, писалось все это по заказу киданьского императора, под властью которого находились и шивэйские земли, а сами шивэйцы были поглощены киданями. Так что никаких фантазий, разве что социальный заказ, для обоснования древности правящей династии. В любом случае этническая принадлежность шивэй – не аксиома. Тем более, я уже упоминал, что распад монгольских языков начался не ранее пятого века, а кумоси, кидани и шивэй существовали как самостоятельные, независимые, а то и враждебные друг другу этносы, с середины III века. Более того все три народа не были моноэтносами, представляя собой конгломерат племен: кидани – восьми, шивэй и кумоси – по пяти в каждом.
Что мы еще знаем о шивэй? Согласно летописям шивэйцы «Много сеют проса, пшеницы и полбы. Летом живут в городах, а зимою переходят с места на место, смотря по достатку в траве и воде… Умолот хлеба очень скуден. Овец нет; лошадей мало. Более водят свиней и коров. Обыкновения одинаковы с мохэскими…Содержатся звериным промыслом. Питаются мясом зверей, одеваются их кожами. Пробивая лед, опускаются в воду, и ловят сетями рыбу… Занимаются ловлею соболей. Шапки носят из лисиц и соболей; одеяние из рыбьих кож» [Бичурин Н. Я.]. Это монголы? Ладно, землепашество и отсутствие овец, мало ли что могло измениться за триста лет (последний раз шивэй упомянуты под 874 годом, а Тэмуджин родился в 1162 году), но рыболовство и, тем более «одеяние из рыбьих кож» - это явный перебор. Истинный монгол никогда не будет ни ловить, ни есть рыбу – это табу! Вы как хотите, но в этом описании я вижу тунгусов – предков эвенов, эвенков, орочонов и нигидальцев, а никак не монголов.
Но если шивэй – тунгусы, то откуда взялись монголы? Возможно, ответ скрыт все в тех же летописях: «Еще чрез несколько тысяч ли на северо-запад живет Большой Шивэй. Дорога туда трудная. Язык непонятен» [Бичурин Н. Я.]. Они переселились на Верхний Амур (в район севернее Большого Хингана) из бассейна Лены, «что вызвало внутрирайонные миграции аборигенного населения» [Нестеров С. П.]. Особо отмечу, что для летописцев, явно знакомых с протоманьчжурскими и тюркскими наречиями, только язык Больших шивэй был непонятен. Информация о них крайне скупа, но думается именно они дали начало и монгольскому этносу и монгольскому языку. Совпадает и место расселения, и время, да и некому больше. Если только монголы в качестве небольшого, самобытного племени не пребывали на задворках племенного объединения кумоси, западнее озера Далайнор. Из числа таких племен на роль протомонгол могло бы претендовать, например племя Дидоуюй (Дидэугань): «Владение Дидэугань лежит за 1.000 ли от Шивэй на западе (район Улан-Батора). Много и крупного и мелкого рогатого скота. Производит превосходных лошадей. Из кож делают одежду. Хлеба не сеют, а питаются только мясом и молоком [кумысом]» [Бичурин Н. Я.]. И никаких сведений о родственных связях с типичными тунгусо-маньчжурами.
Наконец есть свидетельство персидского визиря Рашида ад-Дин Фазлуллаха – современника монголов и автора обширнейшего исторического эпоса посвященного их происхождению. Он, с некоторой оговоркой, относит к монголам даже найманов, онгутов, тангутов и киргизов, но не киданей (хитаи) и чжурчженей (джурджэ) [Рашид ад-Дин].
Надеюсь, мне удалось убедить Вас в том, что ближайшие родственники и соседи киданей – мохэ, шивэй и кумоси имели тунгусо-маньчжурское происхождение и, соответственно, говорили на языках тунгусо-маньчжурской языковой группы. Естественно, и сами  кидани никак не могли быть монгольским племенем. На всякий случай добавлю, что «кидани и чжурчжени (маньчжуры) имели практически один вид письма - т.н. кидань-чжурчжэньскую письменность, которая имела две разновидности - малую и большую», а «техника изготовления киданьской посуды полностью аналогична бохайской и чжурчжэньской и в том, что касается развития технологии, является ее продолжением» [Дьякова О. В.].
В отличие от практически оседлых племен мохэ и шивэй, кидани (и кумоси) были типичными номадами. Напомню, что это вовсе не означает отсутствие элементов оседлости. Вот и перекочевки киданей слабо подходят под определение: «переходят с места на место, смотря по обилию травы и воды». В начале февраля они откочевывали далеко на север в верховья Сунгари, где проходил их главный праздник года: «Ловля осетров гарпуном на реке Далухэ является у варваров (киданей) пышной церемонией» [Е Лунли]. А когда лед сходил, на соседнем небольшом  мелководном озере Яцзыхэпо устраивалась соколиная охота на гусей и лебедей. Далухэ – это какой-то участок основного русла Сунгари в его нижнем течении, ибо дальневосточные осетры (калуга и амурский осетр) обитали и обитают только в Амуре (ниже Буреи) и в нижнем течении Сунгари и Уссури. Но, ни по Амуру, где обитали племена мохэ и шивэй, ни в пойме Уссури нет песчаных холмов и «рощ из вяза, ивы и абрикосов», которых, согласно летописи, было множество в районе весенней ставки киданей (рис. 32).
Порыбачив и отохотившись, гонимые гнусом самые восточные из номадов откочевывали далеко на юго-запад, в предгорья Малого Хингана, где в более прохладном и сухом климате пережидали богатое на кровососов дальневосточное лето.
В качестве самостоятельного племени кидани известны не позднее 237 года, когда в приграничной стычке вэйцами был убит их старейшина Бинэн. Потерпев поражение, племя влилось в племенной союз, созданный родом Юйвэнь. А после разгрома юйвэньских сяньби Мужунами, вступило в борьбу с кумоси за наследие рода Юйвэнь. К середине V века киданьский племенной союз входило восемь племен, которые «охотятся отдельными кочевьями, на войну выступают сообща» [Таскин В. С.]. К этому времени они окрепли настолько, что установили дипломатические отношения с империей Тоба Вэй. Это открыло им доступ на приграничные рынки. В обмен на зерно и изделия мастеров Поднебесной кочевники привозили «превосходных лошадей, красивые меха».
Все время существования Восточного Аварского каганата кидани занимали нейтральную позицию. На севере Срединного государства правили родственные им сяньбийские династии, а с аварской вольницей их роднили кочевые обычаи. До 552 года вся их военная активность сводилась к территориальным стычкам со своими бывшими союзниками кумоси, но все резко изменилось, как только в горах Алтая появился новый «легитимный хакан». Его власть они признали безоговорочно, разгромив остатки Аварского каганата и убив самозванца Тэфа  (;;). А на следующий год они вторглись в границы существовавшего в то время на северо-востоке Поднебесной царства Северная Ци  (;;). Неожиданный разрыв дипломатических и торговых отношений после ста лет взаимовыгодного партнерства объяснялся просто – царство предоставило убежище аварским беглецам. Но это уже другой – тюркский период в истории степных народов. 

Тюркский каганат

В середине V века регион Алтайских гор оказался в руках у авар. Видимо стремясь укрепить там свое влияние, а заодно привнести новые технологии каган пересилил в Шорию около пятисот семей кузнецов и ремесленников, искавших в степи мира и спокойствия. Большинство переселенцев принадлежали к роду Волка (Ашина) из окитаившихся южных хуннов [Бичурин Н. Я.]. Хотя, судя по тотемному животному (рис. 31), к хуннам этот род попал все с того же Алтая, спасаясь от «соседнего владетеля». Похоже, это были потомственные плавильщики и кузнецы, волей судеб занесенные в Поднебесную, где они имели возможность обогатить свой профессиональный опыт, а заодно поближе познакомиться и с благами китайской цивилизации, и с «большой политикой». Как бы то ни было, но вернувшись в Шорию, род Ашина смог сплотить вокруг себя разномастную толпу алтайских «гномов», влачивших полурабское существование.
В первую очередь пришельцы постарались убедить всех в своем высоком, почти божественном проихождении. До нас дошли две мало схожие легенд о происхождении рода Ашина от волчицы [Гумилев Л. Н.], что скорей всего указывает на заимствование обеих этих легенд. На это же указывает и нарочитая демонстрация своего «родства с волком»: «В числе их был Ашина, человек с великими способностями, и он признан был государем: почему он над воротами своего местопребывания выставил знамя с волчьею головою — в воспоминание своего происхождения» [Бичурин Н. Я.]. Другими словами и легенды, и наглядная агитация, и даже попытка само имя рода перевести как «волк» – не что иное, как грамотная PR-компания, направленная на обоснование своей принадлежности к старейшим телеутским (динлинским) родам, чьим древним тотемом был волк. Правда «перевод» тюркского родового имени со смеси монгольского и ханьского диалектов: «По-тюркски волк - бури или каскыр, а по-монгольски шоночино. "А" - префикс уважения в китайском языке», выглядит, мягко говоря, натянуто. Тем более, что иероглиф ; действительно может выступать как префикс имён существительных, вот только обозначает он при этом: «1) префикс имён существительных, обозначающих различные категории родственных отношений; придаёт этим существительным как бы ласкательную форму (;; папаша; ;; батюшка); 2) префикс личных имён, прозвищ, фамилий и титулов; в сочетании с числительным указывает на порядок старшинства по рождению детей в одной семье (;; Третий; ;; Восьмой); 3) префикс звукоподражательных глаголов и междометий, выражающих вздох, стон, крик» [www.chinese-russian.com/dictionary/hieroglyph/963F]. Что уважительного в прозвище «волчишка»?
Конечно, одна только пропагандистская компания никак не смогла бы сплотить вокруг пришельцев местные племена. Сказался и приобретенный за время скитаний жизненный опыт и знания новых технологий, но главное возвышению пришельцев способствовал несомненный политический талант их старейшины Бумына (;;).
Однако вернемся к событиям VI века и познакомимся с внешним фактором, позволившим тюркам в рекордно короткие годы воссоединить под своей властью всю Степь.
В 534 году империя Вэй, претендовавшая на гегемонию, как в Поднебесной, так и в Степи, распалась на две враждующие между собой части. На востоке власть узурпировал этнический китаец (хань) полководец Гао Хуань (;;), на западе – наследник знатного сяньбийского рода Юйвэнь Тай (;;;). Последовавшая междоусобная война способствовала резкому усилению среди кочевников позиций аварского кагана Анагуя. В 540 году он окончательно разгромил Телеутское ханство и, по сути, стал полновластным хозяином всего Восточного крыла, а заодно во взаимоотношениях с южными соседями из униженного просителя превратился в нахрапистого вымогателя, принявшего в итоге сторону прокитайской Восточной Вэй. Теснимый союзниками Юйвэнь Тай остро нуждался в помощи номадов, в связи с чем отправил на Алтай, вновь поднявшийся на борьбу с аварами, своего эмиссара Ань Нопаньто. Однако к телеутам Нопаньто не попал, будучи перехваченный старейшиной шорцев Бумыном, оказавшимся к тому же земляком эмиссара. Бумын не мог упустить подвернувшийся шанс. Народу было объявлено: «ныне к нам прибыл посланник от великой державы, скоро и наше государство возвысится» [Бичурин Н. Я.]. В Западную Вэй было отправлено ответное посольство, а сам предводитель рода Ашина поспешил возглавить восставших телеутов. Ставку он сделал на то, что умел делать лучше всего – оружие и доспехи. Когда перед восставшими алтайцами появился небольшой (его народ включал «нескольких сот семейств»), но хорошо вооруженный отряд «в пластинчатых панцирях с длинными копьями» (рис. 33), да еще под знаменем с изображением волчьей головы, восставшие «немедленно изъявили полную покорность Бумыну» [Гумилев Л. Н.].
Так в одночасье Ашина Бумын (;;;;;) из старейшины небольшого рода аварских «плавильщиков» стал ханом народа, насчитывающего «более 50.000 юрт», имеющего поддержку в лице императора Западной Вэй. Кроме того, в его руках оказалась Шория – основной источник производства оружия и доспехов для номадов. Все это позволило ему бросить вызов аварскому кагану. Но прирожденный политик предпочитал воевать с Каганатом по своим правилам, и на своей территории, для чего было необходимо спровоцировать Анагуя на карательный поход в горы Алтая. Здесь в горных распадках небольшая тяжелая конница тюрков при поддержке легких алтайских лучников имела хоть какое-то преимущество перед многочисленной и закаленной в боях легкой аварской конницей (рис. 33). И Бумын нашел замечательный ход. Поскольку Юйвэнь Тай обещал ему в жены «китайскую принцессу», то и от кагана он попросил «дать ему в жены царевну». Аварского посла, привезшего крайне оскорбительный ответ, он казнил, за что летом 551 года получил  из царства Вэй царевну Чанлэ и еще больше укрепил свой авторитет среди номадов.
Авары не могли не отреагировать на провокацию и отправили в Шорию войска. В феврале 552 года Бумын, возглавив войска восставших, наголову разбил авар. Каган Анагуй покончил жизнь самоубийством. Часть аварской знать убежала в Северную Ци, к своему союзнику Гао Хуаню. Еще часть, видимо, преимущественно из юго-западных районов Аварского каганата (Джунгария и Таримская котловина) бежала на запад в Причерноморские степи. Оставшиеся князья провозгласили каганом Тефу.
После победы Бумын неожиданно умер, поставив этим красивую точку в своей блестящей политической карьере. Безродный старейшина аварских «металлургов», влачивших полурабское существование, своей смертью на пике успеха обеспечил себе место в истории как былинный герой, основатель новой династии. Собранный на следующий год курултай провозгласил каганом Сыцзиня (Кушу) – второго сына Бумына, который под именем Мухан-кагана (;;;; – Мугань-каган) вновь после четырехвекового перерыва объединил под своей властью всю Степь от Сихотэ-Алиня до Карпат. «Новый хан был тверд, жесток, храбр, умен и ничем не интересовался, кроме войн» [Гумилев Л. Н.]. На избрание кагана по древним обычаям ненамеренно указывает китайский хронист: «При возведении государя на престол, ближайшие важные сановники сажают его на войлок, и по солнцу кругом обносят девять раз» [Бичурин Н. Я.]. Именно поэтому отсутствуют сведения о смерти или свержении Кэло, после смерти отца исполнявшего обязанности кагана, вплоть до избрания нового. Более того, в дальнейшем не избранный каганом Кэло под именем Истеми багатур-джабгу (кит. ;;; – Исицзи), то есть помощника кагана возглавил объединение Западного крыла. По всей видимости, на курултай собрали старейшин со всей Степи. На это указывает и срок, понадобившийся для его подготовки (около года), а также то, что большинство народов степи безоговорочно признало власть нового «стоящего над командующими». Даже кидании, которые с момента разгрома юйвыньского союза племен (в 344 году) не вмешивались в «большую политику», сразу по избрании Кушу, разрывают вековые торговые связи с южными соседями и начинают войну против Северной Ци, предоставившей убежище аварам – смертельным врагам Мухан-кагана. Да и на западе степи гонимые авары обрели поддержку только у аланов, которые к тому времени стали полноценным европейским этносом, практически утратившим номадные обычаи.
Подданных нового правящего рода Ашина известны под самоназванием «тюрк» (кит. ;; – тюцзюе). Существует несколько гипотез происхождения этого имени. Наиболее вероятной мне кажется «тотемная гипотеза», трактующая название «тур-кут» как народ тура (Bos primigenius) – дикого быка олицетворявшего для номадов мощь и благородство. Отсюда, кстати, эпитеты: «буй-тур», «бага-тур», «батыр», «богатырь». Такой нейтральный термин, близкий по смыслу понятию «скотоводы», но с героическим оттенком, был остро необходим для самоопределения той многонациональной и разноязыкой общности номадов, которая кочевала в степях к концу Темных веков. Необходим, прежде всего, для отделения племен, верных традициям кочевых предков, от близких, а порой и вовсе родственных народов, ассимилированных, возникшими по периферии Степи «оседлыми» государствами: Когурё, Ци, Чжоу, Тогон, Царство эфталитов, Кавказская Алания… Правящая аристократия этих государств, происходила из кочевых племен, более того, часто принадлежала к древней элите номадов, но сами народы прочно «осели на землю». Нейтральный термин «тюрк» проводил границу, порой между членами одного племени, отделяя «пастухов скота» от «пастухов оседлого люда», и, в то же время, объединяя разные, часто враждующие между собой народы, не по этническому, а по культурологическому принципу. В этом смысле термин «тюрк» равнозначен по содержанию таким понятиям в индоевропейских языках как «номад», «скиф» и «кочевник».
После окончательного разгрома авар в 555 году, закончившегося казнью всего неподчинившегося взрослого мужского населения, тюрки присоединили к своей империи полукочевое царство Тогон, основанное в 312 году Мужун Туюйхунем.
Единственным серьезным противником объединения всех номадов под властью тюрок стали эфталиты. Потомки царских скифов, наследники кушанской и гуннской империй, «увлекшись» завоеванием Персии и Индии, в очередной раз утратили связи с миром Степи. Ранее подчинявшиеся эфталитам, северные племена, сохранившие традиции некогда могучей гуннской империи, судя по всему, без особого сопротивления признали власть тюркского кагана, и в 557году граница между тюрками и эфталитами проходила по Амударье. То есть, от вхождения в Тюркский каганат отказались только оседлые владения, входившие в состав империи гуннов. Эфталиты, как и их дальние европейские родственники аланы, слишком «глубоко вросли» в быт и культуру завоеванных оседлых народов (рис. 34), чтобы вновь возвращаться к полной лишений жизни номадов.
Приграничная война между тюрками и эфталитами продолжалась целое десятилетие. По сути это была борьба за доминирование, за раздел сфер влияния между наследниками древних скифских и гуннских империй и новой степной элитой. Ни та, ни другая сторона, в целом, не пытались существенно менять сложившиеся границы. Так что, как только разгромленные эфталиты низложили Гатфара  и признали себя вассалами персидского шахиншаха Хосрова , что было равнозначно отказу от претензий на хаканский престол, война закончилась. При этом Хорезм  и Мавераннахр  вошли в состав тюркских владений, а земли к югу от Амударьи вошли в состав Персии.
Куда сложней пришлось аварам, которые были выбраны в качестве «козла отпущения». Именно на них была возложена вина за все беды постигшие номадов в Темные века. Истеми-джабгу приписывают следующее изречение: «Авары не птицы, чтоб, летая по воздуху, избегнуть мечей тюркских, они не рыбы, чтоб нырнуть в воду и исчезнуть в глубине морской пучины, они блуждают по поверхности земли. Когда покончу с эфталитами, нападу на аваров, и они не избегнут моих сил» [Гумилев Л. Н.]. Аварам действительно суждено было кануть в Лету, но только через 200 лет. Слава истребителя авар (они же обры-великаны русских былин) досталась фриульскому герцогу Эриху , а не тюркскому багатуру. От истребления тюрками авар спас политический гений Баяна , ставшего аварским каганом в 562 году, да еще благая воля аланского вождя Саросия , поддержавшего их на начальном этапе. Видимо понимая бесперспективность противостояния всем объединенным народам Степи, Баян, оставив степи тюркам, ушел в Закарпатье, где бросил оставшиеся в его распоряжение силы на завоевание раздробленных славянских и германских племен. «Си же обри воеваху на словенех, и примучиша дулебы, сущая словены, и насилье творяху женам дулебьским…» [Храпачевский Р. П.]. В период своего наивысшего могущества границы Аварского каганата простирались от Эльбы до Альп, и от Причерноморья до Адриатики, но в Степь, ни Баян, ни его приемники благоразумно не лезли, даже в период междоусобиц в империи тюрков. В таком «виде» авары больше не представляли угрозы власти Ашина над тюрками, и их, как и эфталитов, оставили в покое.
На востоке империи Мухан-каган вел сходную политику, подавляя в зародыше любое противление верховной власти среди кочевников, но неохотно вмешивался в политику оседлых соседей. Он несколько раз совместно с сяньбийскими императорами Северной Чжоу ходил грабить царство Ци, и даже выдал за Юйвэня Юна  свою дочь. Но, несмотря на все возмущения зятя, ограничивался только грабежами, не желая удерживать за собой захваченные земледельческие районы. Его устраивала завуалированная дань – согласно союзному договору империя Чжоу выплачивала тюркам ежегодно по 100 тысяч кусков шелковых тканей, да еще полученные в набегах трофеи. Избыток шелка каган пытался продавать персам и византийцам, но следовать по пути тохарских, хуннских и сяньбийских окитаившихся родов он явно не желал. И китайские, и византийские послы, побывавшие в ставке тюркского кагана, расположенной где-то на юге Алтая (разница в текстах легко объяснима – кочевая ставка кагана – не город, она переносится на новое место при перекочевках), единодушны как в описаниях быта, так и обычаев тюрков. Они практически не изменились со времен Модэ. В этом отношении дошедшие до нас свидетельства ханьского историка Сыма Цяня, жившего за столетие до Рождества Христова, и его византийского коллеги Меандра Протектора – современника Бумына и Мухан-кагана, удивительно точно совпадают, даже в деталях с бытописанием «татаро-монгол» во времена правления Чингисидов.
Мухан-каган умер в 572 году, создав огромную империю, объединившую всех кочевников от Желтого моря до моря Черного. Византия, Персия, Ци и Чжоу наперебой искали его благосклонности, а северокитайские царства, по сути, платили ему дань. В этом отношении он превзошел всех предшественников, «переплюнув» и скифские, и хуннские, и сяньбийские завоевания. Столь поразительный успех обеспечивался как благоприятным стечением внешних обстоятельств, так и целым рядом внутренних факторов, из которых хочется выделить три момента. Во-первых, это ряд нововведений в военной сфере: появление стремян и изогнутых клинков, что делало конницу значительно маневренней, позволяя в дополнение к таранному удару успешно сражаться в окружении как пеших, так и конных противников. Во-вторых, предельная политкорректность в отношении вошедших в каганат племен: независимо от способа вхождения все они становились равноправными участниками «кочевой конфедерации», особый статус имел только правящий род Ашина. И, наконец, в-третьих, это возрождение даже в мелочах древних, «выкованных» веками нелегкой кочевой жизни, и от того интуитивно понятных, законов и обычаев. После столетий междоусобиц и потрясений, все вновь было «как в старые добрые времена».
Новым верховным правителем тюрок был избран младший брат покойного, вошедший в историю как Таспар-каган (;;;; – Тобо-кэхань). Он продолжил политику брата по возрождению древних традиций. Земли тюрок были поделены на три части. Центральной ставкой, располагавшейся в Алтайских горах, он управлял сам, а степи были поделены между его племянниками. Восточным крылом империи (толос) стал править Шэту, а Западные степи (тардуш) достались Бури-хану Дату (сын Истеми-кагана). Их статус соответствовал «вице-императору» и звучал как джабгу-каган или «малый каган» [Кляшторный C. Г., Лившиц В. А.]. Сыновья и другие племянники Таспар-кагана тоже управляли собственными улусами, но не автономными как почему-то считал Лев Николаевич Гумилев, а включенными в один из двух основных наделов (толос или тардуш). Такой владетельный «принц крови» носил титул «шад» и имел шанс быть в свою очередь избранным курултаем на «высшую должность», для чего ему и предоставлялось место и время продемонстрировать свои управленческие и военные таланты, что вовсе не освобождало его от подчинения старшим из рода Ашина – кагану и джабгу.
Таспар получил каганат в готовом виде: кочевники были объединены, с оседлыми соседями конфликты носили локальный характер и диктовались в основном либо стремлением тюрок прихватить «то, что плохо лежит», либо попытками Персии и Византии воспрепятствовать тюркскому тотальному господству над главной торговой артерией древней Евразии – Шелковым путем. И ту, и другую задачу с успехом решали джабгу-каганы: Дату – в Крыму и на Кавказе; Шэту – на севере Поднебесной. Единственной заботой почивавшего на лаврах предшественников Таспара была забота о том, чтобы «на юге два мальчика (Северная Чжоу и Северная Ци) были покорны нам, тогда не нужно бояться бедности» [Бичурин Н. Я.]. Видимо от скуки он увлекся ханьской культурой и буддизмом. На тюркский язык были переведены и записаны для Таспара некоторые сутры, построены буддийские храмы и монастыри, где сам каган принимал участие в обрядах. В конце 581 года Таспар-каган заболел и умер. Над местом его поминовения, в Оленьем урочище на берегу реки Баин-Цаган, в центре Хангайской горной страны, была воздвигнута стела с надписью, прославляющей деяния усопшего и его предшественников. Надписи на стеле были сделаны согдийском языке, а на задней плоскости стелы сохранились следы санскритской надписи письмом брахма — на языке центрально-азиатского буддизма. Так что собственной письменности у тюрков в то время еще не было. Как и во времена правления Тэмуджина в качестве писцов привлекались обученные грамоте и владеющие тюркским наречием жители Таримских оазисов, нанизанных на Шелковый путь, чаще всего – уйгурские купцы.
После смерти Таспара в крупнейшей по тому времени империи возникли споры о престолонаследии. Предложенная самим Таспаром кандидатура его племянника Тормэна (кит. Далобянь) не устроила старейшин, очевидно, он был последователем кагана в его увлечениях культурой и религией Поднебесной. Обвиненный в низкородном (по матери) происхождении, сын Мухан-кагана с титулом Або-хан был отправлен в земли беспокойных кыргызов, наверное, для «исправления». Новым каганом стал толос-джабгу Шэту (;;;;;), имевший более практичные представления о культуре и главное ресурсах северокитайских царств. Под именем Бага-Ышбара каган (;;;;; – Шаболюе-кэхань) он правил до 587 года. Титул джабгу в Западном крыле он сохранил за тардуш-Бури-ханом Дату (;;), который стал больше он известен под другим прозвищем – Кара-Чурин-Тюрк.
Пока Кара-Чурин, приходившийся двоюродным дядей правящему кагану, воевал с Византией за контроль над Боспором, на востоке сбылись худшие опасения покойного Таспар-кагана. В результате переворота была свергнута последняя сяньбийская династия, все Срединное царство оказалось объединено под властью боевого генерала Ян Цзяня  (;;), злейшего врага тюрок. Новая династия Суй (;), пришедшая на смену «двум послушным мальчикам», не собиралась платить дань каганату. Вместо этого Ян Цзянь, правивший под титулом Вэнь-ди (;; – Культурный император), стал ремонтировать и укреплять Великую Стену.
Собрав 400 тысяч воинов, каган Шэту вторгся в Китай по всей границе, семь областей были полностью разграблены, но дальше вглубь территории тюрки проникнуть не смогли, причем не столько из-за сопротивления китайцев, сколько из-за внутренних распрей. Отправляясь на войну, Ышбара-каган решил «обезопасить тылы»: он разорил аймак Або-хана Тормэна и убил его мать – вдову Мухан-кагана. Сам Тормэн смог убежать и стал искать защиты у Кара-Чурин-Тюрка.
Действия кагана вызвали бурю возмущений в орде, многие спешили поддержать опального хана, даже родной брат кагана Чоллыг оказался на стороне повстанцев. Помимо бесчестного поступка по отношению к кузену, Шэту обвинили и в прекращении выплат дани от южных соседей и в военных неудачах, поскольку империя Суй оказалась неожиданно сильным противником. Первый по старшинству в роду и второй по должности в империи – тардуш-джабгу-каган снял войска с византийского фронта и передал их в распоряжение Тормэна. В том же 584 году Або-хан во главе стотысячного войска двинулся на восток, как снежный ком, обрастая по дороге недовольными политикой Ышбара кагана, а из Маньчжурской степи к нему на помощь выступили кидани.
Оказавшись в окружении врагов: повстанцев на севере и суйских войск на юге, Шэту запросил у Вэнь-ди мира, признавая суйского императора отцом, а себя сыном, что было равносильно вассальной присяге. Просьба была немедленно удовлетворена. Отрезанные повстанцами от снабжения войска кагана получили одежду и пищу, а заодно и военную помощь против Тормэна. Но самое главное Вэнь-ди понял, что расходы на войну с кочевниками в разы превышают те выплаты, которые делали предшественники, и согласился возобновить в прежнем объеме «подарки» номадам. Для «подсевшей» на китайские товары тюркской аристократии это стало решающим доводом в пользу действующего кагана.
Заключенный с империей Суй договор в Степи был воспринят как блестящая победа Бага-Ышбара-кагана, «поскольку дары императора были вполне реальны, а вассальная зависимость неощутима» [Гумилев Л. Н.]. Теперь уже от Тормэна стали отворачиваться вчерашние союзники – меркантильные интересы как всегда оказались сильней угрызений совести. Продвижение повстанцев на запад застопорилось. Верные Шэту войска при поддержке суйской армии нанесли повстанцам поражение и даже захватили Або-хана в плен, но повстанцы, названные Бичуриным «аймак Абов», в ответной вылазке «взяли в плен семейство» самого Ышбара-хана. Видимо при посредничестве китайцев произошел обмен пленными, потому что повторно Тормэн был взят в плен уже наследником Шэту. Бага-Ышбара хан умер в 587 году, возвращаясь с охоты на оленей в суйских владениях.
Новым владыкой тюрков стал младший брат Шэту, тот самый Чоллыг , который в 584 году одним из первых поддержал Тормэна. Своей главной целью Чоллыг-Джагбу-Бага-хан видел восстановление целостности империи. При поддержке суйской вспомогательной армии ему удалось разбить повстанцев и пленить мятежного Або-хана, но при попытке вернуть под власть кагана практически отколовшееся Западное крыло – тардуш, он был убит стрелой.
В 588 году престол унаследовал сын Шэту Юн-Улуг . Надо отметить, что сроки, в которые проходил курултай (два в течении чуть более чем года), говорят о том, что в избрании кагана принимали участие далеко не все старейшины тюрок, а только центральная ставка, получившая название гёктюрк . В этой связи только китайцы признавали легитимность последних каганов. С точки зрения самих тюрок, уже Бага-Ышбара после 584 года был просто ханом, а уж его наследники тем более не имели прав на каганский = императорский титул.
Правление Юн-Улуга началось довольно удачно: ему удалось договориться с империей Суй об открытии приграничных рынков, что в разы увеличивало товарооборот между странами. Кара-Чурин в это время был занят на западе и в дела гёктюрков не лез. Он возобновил войну с Персией, но крайне не удачно. Его сын Янг-Суох во главе трехсоттысячной армии вторгся на территорию древней Бактрии, но под Гератом попал в ловушку устроенную Бахрамом Чубином  и был убит, а его сын Иль-тегин Буюрук – внук Тардуш-хана, попал в плен. И хотя, по заключении мира на прежних условиях, внук вернулся к деду, но военная мощь Кара-Чурина оказалось сильно подорвана: назад из персидского похода вернулся только каждый десятый тюркский воин. В 590-591 годах подданных тардуш-хана стали теснить и Византийцы.
Собственные экономические успехи и неудачи Кара-чурина привели к тому, что власть Юн-Улуга над Степью постепенно крепла, а отношения с Суйской империей все менее походили на вассальные. Однако Вэнь-ди предпочитал иметь в соседях, грызущихся между собой кочевников, заискивающих перед ним в поисках поддержки и подарков, а не мощную кочевую империю, перед которой его предшественникам самим приходилось «ломать шляпу». Благодаря подкупу, провокациям и интригам суйским агентам удалось поссорить Юн-Улуга с родным братом Жангаром. Вэнь-ди всячески поощрял последнего и даже выдал за него «царевну» Иань. В 595 году между братьями вспыхнула война. На стороне Жангара выступили отборные суйские войска, и Юн-Улугу пришлось просить помощи у Кара-Чурина. В 599 году объединенной армии тюрков не только удалось разгромить ставку мятежного братца и уничтожить его родню, но и, перейдя Хуанхэ, вторгнуться в исконно китайские земли. Жангар всего с пятью сторонниками ночью бежал в Суй, где был обласкан Вэнь-ди, пожалован множеством даров и кучей титулов и поселен на искусственном острове в низовьях Хуанхэ.
Но Юн-Улугу не удалось насладиться победой, в том же году он был убит своими  подданными.
Стареющий Кара-Чурин, пользуясь силой и случаем объявил себя каганом, не собирая курултай. Но пока он с переменным успехом вел позиционную войну с суйскими генералами, его собственная империя развалилась на части. В 603 году на Алтае восстали телеуты. Остававшийся вместо деда тардуш-ханом Буюрук попытался подавить восстание, но основные его силы были задействованы в возобновившейся войне с Персией, так что отправленных на Алтай войск не хватило, и его ставленник Шэху был разбит. Восточные тюрки, видя очередное поражение Кара-Чурина, стали уходить от него к Жангару. Самопровозглашенный каган, покинутый большинством подданных, бежал в Тогон , где и умер, а Великий тюркский каганат окончательно распался на две части. В том же году погиб в одной из стычек его сын и приемник Иль-тегин Буюрук Нили-хан. В Тардуше каганом был избран малолетний Таман , сын Буюрука и правнук Кара-Чурина. Каганом Восточных тюрок при поддержке Суйской империи был провозглашен Жангар , но его власть над степью была скорей номинальной, и он вынужден был прятаться от своих подданных за Китайской стеной под защитой имперских войск.
Степь вновь на целое столетие оказалась разделена на два крыла (рис. 35).

Тардуш
По сути дела Западно-тюркский каганат занимал ту же территорию, что и Империя гуннов до присоединения кушанских владений. Столицей каганата и зимней резиденцией тардуш-кагана становится Суяб, его развалины найдены около города Токмак в Киргизии. На лето, по кочевой традиции, каган удалялся в свою ставку в Навакете в Таласской долине севернее современного Ташкента. Этнополитическим ядром каганата стали «десять племен» (он ок будун), занимавшие древние усуньские земли от гор Каратау до Джунгарии. К северу и востоку от реки Чу выделились пять племен дулу (от персидского duli «ворон»), а к юго-западу от нее — пять племен нушиби. Дулу объединяли собственно тюркские племена типичных кочевников, ядром которых кыпчаки, потомки юебаньских гуннов. Нушиби – преимущественно оседлые народы, постепенно ассимилированные земледельцами потомки древних сако-массагетских и тохарских племен, ядро которых составляли эфталиты, признавшие власть тюркского кагана.
После бесславной гибели во время восточной компании легендарного джабгу-кагана Кара-Чурина и его внука Буюрука, в соответствии с традицией тардуш-каганом должен был стать Шегуй – второй по старшинству внук Кара-чурина (сын погибшего Янг Суоха). Однако он еще в юном возрасте был поставлен ханом города Шаш (ныне Ташкент), а значит, рос и воспитывался в окружении эфталитской знати, что не могло устраивать дулуских племенных вождей – беков. Они провозгласили каганом Тамана – малолетнего сына Буюрука. Его мать, китаянка, была отстранена от власти, выдана замуж за Басыл-тегина  и отправлена с ним в Китай. Реальная власть в Тардуше оказалась в руках дулуской племенной знати.
Легитимность избрания нового кагана вызывала неустранимые сомнения у большинства кочевников. В 605 году дулуские беки, видимо под предлогом проведения курултая, собрали несколько сот старейшин алтайских племен, но, так и не сумев навязать им свой выбор, убили их всех. Телеуты восстали, к ним присоединились многие племена, кочевавшие в Таримской котловине и нынешней Монголии. Созданная Бумыном империя начала разваливаться на части. Южные земледельческие города, находившиеся под контролем нушибийского племенного объединения, объявили каганом Шегуя. От его имени суйскому императору было направлено посольство с предложением заключения Договора мира и родства. В 608 году о своей независимости объявил хан Турфана и тоже стал искать поддержки у суйского Ян Хуаня . Следом от каганата отпали другие среднеазиатские владения: Ань (Бухара), Бокань (Фергана), Ши, Ми (Маймург), Цао, Хэ, Унагэ, My, Кан (Самарканд). В 610 году от каганата отделились последние очаги дулуского влияния на Шелковом пути: Куча и Гибинь отправили в Суй самостоятельные посольства с дарами.
 Однако Суйский император не спешил признавать новых союзников, поскольку номинально они оставались вассалами Жангар Киминь-кагана, который мирно доживал свой век под защитой имперских войск.
Все изменилось в 609 году со смертью Жангара. Ян-ди посчитал себя правомочным самостоятельно назначить нового кагана тюрок. Теперь даже у суйской династии, придававшей огромное значение формальностям, оказались развязаны руки: это Жангар был «сыном императора», а Тюрк-шад – просто высокопоставленный чиновник, у которого не может быть своих подданных. Были отправлены ответные посольства, в том числе и Шегую, которого император «пожаловал великим ханом». К тардуш-хану Таману, которому к тому времени исполнилось около 10 лет, тоже был отправлен посол, который требовал от малолетнего хана признания себя суйским вассалом и двинуть войска на царство Тогон, угрожая в противном случае казнить его мать.
В конце года, заручившись поддержкой восточного соседа, Шегуй выступил в поход на тардуш-хана и наголову разбил его. Таман бежал на восток к Пламенному императору, где «был встречен необычной церемонией и особенно торжественно» [Бичурин Н. Я.]. Для Ян-ди он стал своего рода страховкой, на случай если Шегуй вдруг выйдет из-под контроля. И как только надобность в нем отпала, он тут же был убит.
С приходом к власти Шегуя все княжества расположенные на Шелковом пути: и Согдианы, и бассейна Тарима, вернулись под скипетр западнотюркютского хана. Исключение составлял только Гаочан, тесно связанный с мятежными телеутами. Для номадов это был явный плюс. Однако вместе с Шегуем к власти пришли и нушибийские аристократы, потеснив беков собственно кочевых дулуских племен. А сами племена дулу были реорганизованы в три орды. Что не добавило новому тардуш-кагану симпатий соплеменников. Самые западные из тюрков, объединившиеся к тому времени в племенной союз под именем болгаров, по сути откололись от каганата, стали проводить независимую от Шегуя политику и, теснимые аварами, пошли на сближение с Византией. Кубрат – малолетний сын болгарского хана Органа  был отдан на воспитание императору Ираклию , который окрестил его в 617 году и возвёл в патрицианское достоинство.
В 618 году, когда к власти в Поднебесной империи вновь пришли табгачи (Тоба - косоплеты), основав новую династию Тан (;).
Шегуй умер. Ему наследовал младший брат Тун-джабгу . Новый тардуш-каган отличался умом, храбростью и удачей в военных делах, что привлекло под его знамена многие тюркские племена и даже часть телеутов. На 12 лет западные степи вновь были объединены под властью одного правителя. В угоду номадам он перенес свою ставку на север в урочище Тысячи источников. А заодно, провел небольшую управленческую реформу: «Владетелям дал титул Сылифа (халиф), и отправил Тутуней иметь надзор за ними и собирать подати» [Бичурин Н. Я]. Средства ему были остро необходимы как для войны с Персией, так и для обеспечения безопасности многочисленных торговых путей. Ему удалось вернуть под свою власть практически все эфталитские владения, сильно потеснив на востоке владения шахиншаха Хосрова II . В 625 басилевс Ираклий направил посольство «в страну хазар» с просьбой о военной помощи против шахиншаха. На следующий год сорок тысяч хазар, которых возглавлял «Зиевил, второй человек по  достоинству после хагана» вторглись в персидское Закавказье. Они захватили считавшийся неприступным Дербент и разграбили Агванию и Атрпатакан. При осаде Тифлиса Зиевил встретился с византийцами, которых возглавлял сам басилевс Ираклий. Басилевс щедро одарил Зиавила и его военачальников, назвал властителя тюрок своим сыном и «обещал ему в  жены  свою дочь Евдокию» [Кестлер А.]. Скорей всего под византийским прозвищем «Зиевил» скрывается сам Тун-джабгу, либо его младший брат Бага-шад, чей сын Бури-шад остался командовать хазарами в Закавказье после ухода отца. Интересно, что в том же 625 году в невесты Тун-джабгу была обещана еще одна невеста – «царевна из Дома Тхан». Обрадованный тардуш-каган успел даже отправить танскому императору поистине царский калым: «венец, осыпанный дорогими камнями, золотой пояс и 5.000 лошадей» [Бичурин Н. Я.].
Но свадьбы так и не состоялись. В 630 году против Тун-джабгу восстали карлуки и другие племена союза дулу. Их возглавил близкий родич кагана, Мохэду  (;;;), принявший титул Кюлюг Сибир-хана. Тун-джабгу был захвачен и убит. Возможно, причиной восстания послужило принятие, незадолго до этого, каганом буддизма. Сказалось влияние индийского философа Прабхакарамитра, посетившего его ставку по пути в Китай. Отход от тегринианства – основной религии кочевников как минимум со времени правления хакана Модэ, на мой взгляд, более веский довод для столь массового восстания кочевых племен и низложения победоносного правителя процветающей империи, чем приводимое в танских летописях объяснение: он де «не очень был милостив к подчиненным».
Против власти узурпатора выступили племена нушиби, которые объявили новым тардуш-каганом Шили  – сына свергнутого Тун-джабгу. Выбор оказался неудачным. Крайне жестокий и подозрительный каган сразу после победы над Сибир-ханом казнил или отправил в опалу всех ближайших сторонников, обеспечивших ему эту победу. Даже его кузен Нишу Дулу хан (;;;;; – Ашина Нишу) – главный герой подавления мятежа, вынужден был искать спасения в Карашаре. В итоге Шили был свергнут нушибиской аристократией, которая до этого возвела его на трон. Все эти «избрания» – «свержения» очень сильно подорвали авторитет тардуш-каганов, толкнув многие племена на путь сепаратизма. Бек кутургуров, вынужденный противостоять аварам, предпочел слабой власти кагана сильную власть басилевса и объявил себя ханом независимой Великой Болгарии.
Новым «каганом» стал сын Бага-шада – героя персидской компании и побратима основателя Танской династии. Ашина Нишу мог гордиться не только достижениями отца, но, как было сказано,  и сам блестяще проявил себя во время восстания Сибир-хана. Он занял престол тардуш-кагана под именем Тонг алып Силигбир Дулу-хана (Великий герой светлый Дулу-хан). Его правление обещало быть крайне удачным для Тардуша, благодаря его популярности среди кочевников и поддержке императора Тан, но в следующем (634) году он умер оставив титул своему младшему брату Тун`э . Последний принял титул Ышбара-Толос-шад (;;;;;;;; – Шаболосилиши кэхань). Однако, несмотря на пышные титулы, реальная власть сыновей Бага-шада не выходила за рамки нушибиских племен, ни западные кочевники дулу, ни, тем более, народы Восточного крыла – Толоса им не подчинялись.
В 638 году противостояние между нушиби и дулу переросло в полномасштабную гражданскую войну и обе стороны понесли большие потери. В итоге граница была проведена по реке Или. Нушиби, сохранив у власти династию Ашина, по сути, отпали от Тюркского каганата.
Племена дулу признали каганом  Юкука   – сына последнего Толос-кагана Кат Иль-хана. К тому времени большая часть Толоса перешла под прямую власть Танской империи, и Восточно-тюркский каганат перестал существовать. Кочевники были разделены на два наместничества с назначаемыми чиновниками-правителями. Прямой наследник Бумына Юкук Ирбис-Дулу-хан правил небольшой группой племен сохранивших относительную независимость от императора Тан. После признания его ханом западных дулу, под его началом оказались сосредоточены все собственно тюркские кочевые племена. Он вновь объединил каганат под своей властью, но в сильно усеченном варианте: сяньбийские (протоманьчжурские) племена отошли империи Тан, а Таримская котловина и Средняя Азия оказались под властью потомков белых гуннов, пусть формально там и правили наследники Кара-Чурина.
Главной целью Ирбис-Дулу-хана стало восстановление каганата. К 641 году Юкук расширил свои владения на север, подчинил кыпчаков, бома, басмалов, кыргызов и некоторые другие племена. Но все его попытки вернуть контроль над нушбискими владениями терпели неудачу.
В 650 году в нушбиских владениях произошел переворот, в результате которого к власти пришел умелый полководец Халлыг , сын Бури-шада, внук Бага-шада Эльтебера – героя кавказского похода. На тот момент он был старшим из потомков Истеми и имел не меньше прав на каганский титул, чем правивший в то время племенами нушиби сын его кузена Ирбис-Шегуй хан. Это обеспечило ему поддержку среди дулуских беков, которых перестал устраивать Юкук. Как бы то ни было, уже на следующий год Халлыг Ышбара-Джагбу-каган стал единоличным правителем Тардуша и Шелкового пути. Правда, не обошлось без потерь. На Северном Кавказе наместником был наследник свергнутого Шэгуя, который вместе с храбрейшими из воинов отца (хазарами) противостоял мусульманскому натиску. Связанный необходимостью защищать Дербентские ворота, он не мог двинуть войска против «самозванца», но и присягать ему на верность не собирался. Вместе с ним от каганата отпали волго-донские степи.
Однако новому тардуш-кагану было не до мятежных кавказских владений. Сын основателя Танской династии Ли Чжи (;;), ставший в 649 году новым императором Тан, решил покончить с независимостью Тардуша и присоединить его к своим владениям. Тем более что формально тюркские каганы признавали свой вассалитет от империи, и практически все Восточное крыло уже приняло императорских наместников в своих кочевьях. Началась кровопролитная война, полная измен и предательств. Халлыг, несмотря на ожесточенное сопротивление, проигрывал битву за битвой. К 656 году имперские войска стояли на реке Или, а на следующий год была захвачена ставка кагана, а сам Ышбара-Джагбу хан в оковах был приведен в Чанъань. Захваченные владения были поделены по китайскому образцу на 6 губернаторств, править которыми стали наместники танского императора. И хотя наместники эти назначались исключительно из рода Ашина, сути дела это не меняло, большая часть тюркского каганата оказалась под властью окитаившейся табгачской династии Тан. В 657 году Западно-тюркский каганат перестал существовать. На его обломках в Тардуше возникло два новых объединения племен: Великая Болгария и Хазарский каганат.
Великая Болгария
В 632 году, по смерти Органы, беком кутригуров стал его племянник, провизантийски настроенный Кубрат. Отданный в детском возрасте на воспитание византийскому басилевсу Ираклию, но имел титул патриция и был крещен по византийскому обряду . Более того, он был женат на дочери богатого грека Евдокии, и в удел ему были пожалованы славянские земли на верхнем Дунае.
В то время власть тардуш-джабгу-кагана сильно ослабла из-за междоусобиц между нушибиской и дулуской аристократией. Вынужденный противостоять аварскому натиску, Кубрат, не имея должной поддержки от кагана, стал искать помощи у своего крестного – басилевса Ираклия. А получив эту помощь, он смог не только сохранить свою независимость от Аварского каганата, но и подчинить себе окрестные племена утигур и оногур, которым смог обеспечить защиту от беспокойных соседей и безопасное убежище в своем Византийском феоде. Так в 634 году, потерпев поражение под Сремом, он укрылся со своей ордой в жалованных ему землях. Произведя под прикрытием римских гарнизонов перегруппировку своих войск, он уже на следующий год сполна отплатил аварам за поражение.
Не будучи выходцем из рода Ашина, даже объединив под своей властью ряд племен, он не мог претендовать на каганский титул. Однако это не мешало ему провозгласить себя независимым ханом, что он не преминул сделать, назвав свое ханство Великой Белой Болгарией (Ак-Болгар Йорты). Звучное название не спасло ханство от развала сразу после смерти создателя в промежутке между 642 и 668 годом. Более того, имеются косвенные свидетельства, что Болгария утратила независимость еще при жизни Кубрата. Потеряв после смерти своего крестного (в 641 году)  поддержку Византийской империи, Кубрат и его ханство исчезают с политической арены, предполагается что он «откочевал в неизвестном византийцам направлении». Однако правитель уходит с политической арены либо умирая, либо теряя власть. Тем более что он ни куда и не кочевал: его могила хорошо известна археологам и находится вблизи села Малое Перещепино Полтавской области, то есть в его исконных кочевьях. Второй аргумент в пользу потери ханством независимости – отсутствие единого наследника. Его сыновья уже не были ханами, а просто беками – племенными вождями. Причем только старший Батбаян остался править в отцовских владениях, да еще Аспарух утвердился в жалованных Ираклием славянских землях по Дунаю. Другие два брата Кубер и Алцек, получив титулы и земли, поступили на службу «царям христианским» [Феофан Исповедник], а Котраг поселился в Поволжье – в землях тардуш-кагана. Так что, скорей всего, Кубрат был в числе дулуских вождей признавших власть Юкук Ирбис-Дулу кагана.
Но, независимо от того когда Ак-Болгар Йорты вернулась под власть рода Ашина: в 641 году или только через два-три десятилетия, существование первого Болгарского государства было лишь кратким эпизодом в истории Степи. Оно могло бы и вовсе затеряться в последовавшем вскоре «параде суверенитетов», если бы не удачная политика Аспаруха, создавшего первое тюрко-славянское государство южнее Дуная. Конечно, расположенная в Балканских горах Болгария Аспаруха мало общего имела с кочевым ханством его отца. Собственно болгарами была только правящая военная элита, а основу населения составляли различные славянские, фракийские и валахские племена. Эта новая, земледельческо-животноводческая, оседлая Болгария, то теряя, то возвращая себе независимость, дожила до наших дней. Болгарский язык, сформировавшийся в результате смешения тюркской и славянской лексики, как ни какой другой близок к южнорусскому говору, что и понятно, так как в основе обоих этносов лежит единый тюрко-славянский субстрат.
Но прежде чем распростится с болгарами, утратившими кочевые традиции, нельзя не вспомнить о Волжской Болгарии, обретшей самостоятельность в Х веке, после распада Хазарского каганата. Нам еще предстоит познакомиться с ее историей, и, чтобы сильно не забегать вперед, заметим только, что основана она бала потомками Котрага – второго сына Кубрата. Того самого, которого тардуш-каган поставил управлять поволжскими племенами. Версия о том, что он, теснимый хазарами, переселился туда «вместе со своим народом», не выдерживает ни какой критики. Во-первых, этого нет в первоисточниках. Феофан говорит буквально следующее: «второй сын, брат его по имени Котраг, перешедший за Танаис, поселился насупротив старшего брата». И не слова о «сопровождавших его лицах». Во-вторых, переселиться можно на пустующие земли, либо завоевать местное население, ну или в качестве беженцев быть ассимилированным местным населением. Пустующими те земли назвать сложно, ибо там уже обитали барсилы, эсегелы, сувазы, баранджары…. Ну а то, что его потомки правили этими народами и во времена Хазарского господства, и после падения каганата, не позволяют видеть в Котраге ни беженца, ни завоевателя.

Хазарский каганат
Хазары не были отдельным племенем или родом. Новая алтайская элита из рода Ашина, прошедшая через горнило ханьско-сяньбийских войн, обогатила язык кочевников рядом неологизмов, позволяющих выделить из кочевых племен ту часть, которая сохранила верность обычаям предков, несмотря на все больший переход к оседлости старой номадной аристократии. Об одном таком неологизме (тюрк) я уже упоминал, другим стал термин «хазар», имеющий ту же смысловую нагрузку, но с оттенком «воин», хотя историографы VII века не делали различия между терминами «хазар» и «тюрк». Само слово «хазар» произошло от тюркского корня «газ» – в значении «скитаться, кочевать». Таким образом, хазары, казахи, казаки и гусары – однокоренные слова [Кестлер А.], близкие по смыслу более древнему понятию «скиф». Самоназванием северокавказских кочевников термин «хазар» стал после их отделения от попавшего под власть Поднебесной империи Западно-тюркского каганата. В 657 году, когда большая часть Тардуша оказалась покорена табгачской династией Тан, вновь возникла необходимость в лексическом разграничении тюрок на «покорившихся» и «непокорных». Непокорные создавали новые племенные союзы, которые, естественно, требовали новых терминов для самоидентификации.
К моменту распада Западно-тюркского каганата на Северном Кавказе базировалась довольно мощная группировка войск, противостоящая мусульманской интервенции в европейские степи. Во главе группировки стоял некто с титулом «шад» = принц, что однозначно указывает на его принадлежность к ближайшим родственникам Тардуш-кагана. К сожалению, история не сохранила его имени, но принадлежность шада к «царскому» роду, а так же опора на подчиненные ему войска, привела под его знамена многие окрестные племена, что позволило ему принять титул кагана. Кстати, среди покорившихся было немало племен, ранее подвластных болгарскому хану. Осколок некогда могучей империи, созданной политическим гением Бумына и военным талантом его брата Истеми, уже не мог называться тюркским, так как большинство тюрок оказались под властью табгачей. Новым объединяющим понятием для остатков независимых кочевников стал термин «хазар», а само государство вошло во все летописи как Хазарский каганат. Сам по себе термин не был нововведением, он и ранее использовался для обозначения тюрских войск на Кавказе, но только с 657 года «хазар» стало самоназванием нового племенного объединения.
Новое государственное образование, как и его предшественники, оказалось полиэтническим. Помимо уже упомянутых болгар в состав Хазарского каганата вошли савиры, аланы, буртасы, венгры, гузы, печенеги, ряд славянских, готских и угорских племен…. На пике могущества под властью хазарского кагана находилось более тридцати народностей и племен (рис. 36). Кроме того, в хазарском войске, собранном со всей степи еще во времена расцвета Западно-тюркского каганата, немало было представителей экзотических для Европы племен, включая типичных монголоидов. Мовсес Каланкатуаци  ужасается вторгшейся в Армению «безобразной, гнусной, широколицей, безресничной толпой, в образе женщин с распущенными волосами» [Каланкатуаци М.]. Однако арабский автор, посетивший древнюю столицу хазар, увидел совсем другой народ: «лицом они белы, глазами сини, волосы у них больше рыжие и вьются, телом они крупны, а нравом холодны» [Кестлер А.]. И в этом нет ничего удивительного, если принять во внимание, что хазары – подданные хазарского кагана, а не самостоятельный этнос. В войске кагана преобладали кочевники, среди которых были и монголоиды, а в городах проживало гражданское население, основу которого составляли болгары, греки и славяне.
Хазарский каганат просуществовал свыше четырехсот лет, оказав огромное влияние на развитие подвластных народов, в том числе на формирование языка и культуры юго-восточных славян – основы будущей Киевской Руси. Но, в то же время, благодаря поразительной этнической, религиозной и культурной терпимости, характерной для большинства степных владык, господство хазар над восточно-европейскими народами не слишком сказалось на обычаях и быте их подданных. Недаром археологи так и не смогли выделить собственно «хазарскую культуру», при этом хорошо различая аланские, гузские, славянские и прочие предметы «периода хазарского господства».
Важно отметить, что уровень суверенитета хазарского государства сильно варьировал в зависимости от силы и легитимности власти общестепного хакана. Так, например, высеченная в камне в 732 пространная эпитафия на смерть Куль-тегина, найденная на берегах Орхона (Монголия), содержит четкие указания на то, что в период правления Капаган-кагана (693-716) тюркское войско доходило до Дербента: «мы продолжали сражения… на западе до Железных ворот». Второй раз Кюль-тегин дошел до Дербента, освобождая от арабов согдийские владения (нушиби) в 712-714 годах: «Чтобы покорить Согдийский народ, мы прошли до Железных ворот» [Древнетюркские письменные памятники]. Та же информация продублирована и на мемориале в честь Бильге-кагана. Поскольку эпитафии, подробно описывая все битвы покойных героев, не содержат сведений о каких либо конфликтах с хазарами, охранявшими эти самые Железные ворота, логично предположить, что их подчинение тюркскому кагану было добровольным. Этакий формальный и необременительный для сторон вассалитет: хазарские каганы, не претендуя на верховную власть в степи, охотно принимали от сородичей военную помощь против арабов. Соответственно и тюркских каганов вполне устраивал сам факт наследного правления в этом отдаленном улусе дальних родственников из рода Ашина, которые не оспаривали их верховенство и по большей части самостоятельно справлялись с арабским нашествием.
При этом в самой Хазарии роль наследного кагана из рода Ашина уже к середине IX века оказалась низведена до некого сакрального символа, почитаемого, но лишенного реальной власти. Реальная же власть оказалась в руках у потомков удачливого полководца Булана  (тюркское «лось»), прославившегося в период хазаро-арабских войн. Судя по титулованию «бек», Буланиды вели свое происхождение от одного из местных дулуских племенных вождей. Именно поэтому им и нужен был марионеточный каган из «царского» рода, придававший их правлению видимость легитимности и обеспечивающий некую автономность от центра «кочевой империи».
Мы еще неоднократно в ходе нашего экскурса в историю Степи будем вспоминать Хазарский каганат и его иудейских правителей. Ибо Хазария, хотя и находилась на периферии кочевого мира, интересна нам, как первое независимое государственное образование на территории России – предшественница Киевской Руси. Пришедшие с севера варяги, покорившие большинство хазарских владений, постарались вымарать из памяти потомков все положительные моменты господства каганата. Не берусь переубеждать сторонников «нормандской теории», отмечу только, что господство каганата для юго-восточных славян – эпоха спокойствия и процветания. Многие древнерусские города были основаны или доросли до уровня крупных торговых центров именно в этот период: Киев, Чернигов, Курск, Рязань, Белая Вежа, Тмутаракань…. Фиксированные умеренные налоги, свобода торговли и веротерпимость привели к тому, что многие славянские племена не спешили «восставать против хазарского ига», оказывая вооруженное сопротивление варяжским «освободителям», которые вместо хазарской «белки с дыму» требовали уже «по черной кунице» [Слово о полку Игореве].

Толос
Напомню, что первым «независимым» правителем Восточного крыла тюркской империи, вошедшего в историю как Восточно-тюркский каганат, был Ашина Жангар. Его кузен Юн-Улуг, став в 587 году каганом тюрок, даровал ему титул Толос-хана и отдал под его управление исконно сяньбийские племена: киданей, татабов (кумоси) и татар (шивэй). Подстрекаемый агентами императора Поднебесной, Жангар развязал гражданскую войну, которая и привела в конечном итоге к распаду Тюркского каганата на две части. Сам он до самой своей смерти в 609 году жил под защитой китайских войск на искусно обустроенном острове, обласканный Суйскими императорами и проклятый своими соплеменниками. Своих не слишком многочисленных последователей он приучал к китайским обычаям: заставлял носить китайскую одежду, строить дома и сеять хлеб.
По смерти Жангара каганом тюрок Суйский император Ян-ди назначил его сына Доцзи , пожаловав ему титул кагана Сибири (;;;; – Шибир-кэхань). Поначалу его правление мало отличалось от отцовского, но постепенно вокруг него начали сплачиваться окрестные племена. По крайней мере, когда в 615 году безумные авантюры Ян-ди довели Поднебесную до крестьянской войны, и Додзи поспешил воспользоваться ситуацией для возрождения былого могущество номадов, он смог привести под стены крепости Яньмэнь, где укрылся император, достаточно войск чтобы блокировать 150 000 верных Ян-ди воинов. И хотя операция по захвату императора и не увенчалась успехом, сам факт неподчинения привлек на его сторону почти все племена Толоса. К 617 году о признании Доцзи каганом заявили кидань, шивэй-татары, Тогон, Гаочан. Более того, свой вассалитет от тюркского кагана признал ряд суйских губернаторов, управлявших землями севернее Китайской стены. «Он имел до миллиона войска. Никогда и в древние времена северные кочевые не были столь сильны» [Бичурин Н. Я.]. Во время гражданской войны он поддерживал то одного, то другого мятежного генерала, пока не остановил свой выбор на Ли Юане – выходце из окитаившегося тобаского рода, который стал основателем новой «китайской» династии Тан. Очевидно Шибир-хану импонировала проводимая Ли Юанем политика создания синтетической культуры, объединяющей китайскую цивилизацию со степными кочевниками.
В 618 году каган, возродивший былое величие тюркского Дома, неожиданно заболел и умер. Новым каганом стал его младший брат с титулом Чуло-каган (;;;;), резко изменивший политику. Он предпочел верность свергнутой Суйской династии союзу с быстро набирающими мощь табгачами Ли Юаня. Каган предоставил убежище императрице Суй Сяо, и в городе Динсян , под охраной тюркского тумэна был организован суйский Двор в изгнании. Это вызвало крайнее недовольство у новых хозяев Поднебесной, а заодно оттолкнуло от Чуло многие кочевые народы. Еще в 605 году, после расправы учиненной дулускими беками над телеутскими старейшинами , алтайские племена восстали против власти гёктюрков. Теперь же к восставшим примкнули многие тюркские племена Толоса. Новое объединение номадов, получившее название «токуз-огузы» или «девять белых племен», возглавил телеутский род Яглакар (Йологэ). Возможно имя рода связано с названием местности: Иолго – горный хребет в северном Алтае, на правом берегу Катуни. Интересно, что тотемом Яглакарцев, как и у рода Ашина, был волк. Но если потомки Бумына считали прародителем волчицу, то новая степная элита выводила свой род от волка, что делало их происхождение как бы «более благородным», чем у тюркского кагана.
Чуло-каган правил всего два года, после чего, по семейной традиции, неожиданно заболел и скоропостижно скончался. Толос-каганом стал Доби  – следующий из сыновей Жангара, вошедший в историю под звучным именем Кат Иль-хан (;;;; – Сели-кэхань). Он продолжил начатую братом политику противостояния Танской империи. С 621 тюрки пять лет непрерывно тревожили границы Поднебесной, неоднократно переходя Хуанхэ и разоряя северные провинции. И хотя они всякий раз бывали отброшены, потери тюрок были минимальны, а добыча сказочно велика. Это вернуло под руку кагана племена токуз-огузов, и он даже перенес свою центральную ставку в Хангайские горы – владения огузских племен. Но в 626 году в результате переворота в Танской империи к власти пришел Ли Шиминь, который неоднократно личным мужеством останавливал тюркские войска. Между империей и каганатом был заключен мир и возобновлены торговые отношения. Однако далеко не все номады восприняли мир с Поднебесной, как перемены к лучшему. На беду Кат Иль-хану еще и зима 627 года выдалась крайне суровой, случился большой падеж скота и торговать стало нечем. На западе вновь отложились от каганата токуз-огузы, а на востоке поднял мятеж старший из племянников кагана Шибоби (;;;), с титулом Толос-хана управлявший племенами киданей и мохэ. По примеру своего деда он уже давно вел сепаратные переговоры с Ли Шиминем в надежде с его помощью занять каганский престол.
Растерявший большинство подданных Кат Иль-хан оказался легкой добычей для имперских войск. В 630 г. сразу шесть танских армий перешли в наступление на фронте от реки Луаньхэ до Биньчжоу. После серии поражений последний Толос-каган был захвачен в плен и отправлен в почетную ссылку. Большинство поданных кагана изъявили свою покорность императору Тан. Восточно-тюркский каганат перестал существовать. Около 190 тысяч тюрков были переселены в северные и центральные районы Поднебесной, а для управления остальными были назначены губернаторы. Долгие пять десятилетий, несмотря на периодические восстания, восточные номады оставались под властью табгачей.

Под властью Тан
В 630 году Ли Шиминю удалось доселе небывалое: он смог объединить под своей властью не только всю Поднебесную империю, но и все степи восточнее Алтайских гор. Он происходил из знатного тобаского рода, более двухсот лет верой и правдой служившего различным императорам Поднебесной.
Напомню, что Тоба или косоплетами называли племена коренного юрта хуннов, признавшие в 89 году власть сяньбийских племен. Под этим именем они известны с 219 года когда Тоба-ханом стал Ливэй . В 305 году Тоба Лугуань был провозглашен правителем (ваном) царства Дай, которое просуществовало вплоть до 376 года, когда было завоевано потомками жунов. Однако уже через 10 лет наследник последнего Дай-вана Тоба Гуй вновь объявил себя царем, переименовав царство в Вэй. Именно он впервые, с целью создания единого народа, стал массово перемешивать кочевников и крестьян, переселив за время своего правления около 460 000 семейств. Его старания увенчались успехом, и к 399 году под его властью оказался весь Северный Китай, включая Таримскую котловину, а заодно и южные степные кочевья. Империя Тоба Вэй просуществовала до 534 года, пока не распалась из-за гражданской войны. Именно на развалинах тобаской империи и сумели взрасти и Тюркский каганат и империя Суй.
Предки основателя династии Тан не принадлежали к прямым потомкам вэйского императорского Дома, однако занимали довольно высокое положение в тобаской иерархии, поскольку им в наследуемый удел была отдана часть земель коренного юрта. За прошедшие века старания Тоба Гуя принесли свои плоды: вольный кочевой народ, породивший Модэ и Таньшихуая, окончательно осел на землю, превратившись табгачей – смешанный народ, носителей хуннских, сяньбийских и ханьских традиций.
Придя к власти в 626 году, Ли Шиминь возобновил политику сращивания двух цивилизаций. Велась пропаганда интернационализма. Императорским оркестром исполнялась тюркская и китайская музыка. Пошла мода на тюркские обычаи и одежду. Был составлен китайско-тюркский словарь. Правительство сознательно поощряло смешанные браки. Заодно был проведен ряд реформ, направленных на облегчение жизни населения. Наступила эпоха «Великого спокойствия»: «Человек, уходя из дома на несколько месяцев, мог оставлять дверь незапертой…. Населения и продуктов было много. Варвары, которые обитали у окраин, покорились и присоединились [к империи]…. Вдоль дорог сплошь и рядом были открыты лавки, в которых для путников были приготовлены еда и вино. На постоялых дворах держали мулов. Отправляясь в путешествие за тысячи ли, не нужно было брать с собой даже малого оружия» [Оуян Сю и Сун Ци].
Для беглых подданных Суйской династии и кочевников, переходящих в подданство новой империи, предусматривалось выделение земель и налоговые льготы, а многочисленным ханам и бекам – место при Дворе и почетные должности с пожизненным содержанием. Это погасило последние очаги сопротивления в Степи, даже сын Кат Иль-хана Юкук-шад перешел на службу империи. В год смерти пророка Мухаммеда танские гарнизоны стояли уже у Гаочана, причем присоединение восточного участка Шелкового пути произошло практически бескровно.
Но дальше начались проблемы с царством Тогон (;;; - Туюйхунь). Это царство на древних усуньских землях было образовано еще в 312 году братом «великого сяньбийского шаньюя» Мужун Вэя. Мужуны были извечными соперниками Тобасцев в борьбе за власть над Степью. Установление власти императора Тан в оазисах Таримской котловины отрезало тогонцев (тангутов) от доступа к Шелковому пути. В 634 году стареющий хан тогонцев Мужун Фуюнь (;;;;) решил помешать танской экспансии, но потерпел сокрушительное поражение. Интересно, что в компании по «усмирению» Тогона принимал участие сын последнего Толос-кагана, будущий Тардуш-каган Юкук-шад.
Покорение Тогона стало очередной победой Ли Шиминя, расширив империю до границ с бурно развивавшимся в эти годы тибетским государством. После небольшой военной стычки между соседями был заключен Договор мира и родства. За тибетского правителя Сонгцена Гампо была отдана танская «принцесса» Вэнь-чэн, принесшая на Тибет буддизм, а привезенная ей статуя Будды, хранящаяся в монастыре Джокханг в Лхасе, и ныне считается одной из главных святынь Тибета.  Интересно, что в это же время в столице самой империи Тан был возведен первый христианский храм (ассирийской несторианской церковью). Он сохранился и по сей день под именем Римской пагоды (;;; – Дациньта).
Согласно китайской традиции, основанной на строгой семейной иерархии, Сонгцен, женившись на «дочери» императора Тан, становился его «зятем», обязанным почитать и слушаться «тестя», а подвластные ему владения рассматривались как вассальное государство. На этом основании некоторые китаисты включают Тибет в состав Танской империи, но, думается, сам тридцать третий царь Ярлунгской династии Тибета, имевший помимо Вэнь-чэн еще четырех жен «царского» происхождения (из Непала, Центрального Тибета, Тогона и Шанг-Шунга), так не считал. Так что не будем преувеличивать и без того не малые успехи Ли Шимина по расширению Империи (рис. 37)
В 639 году танские войска захватили и сровняли с землей последний оплот династии Суй – город-оазис Гаочан. Войска западных тюрков, спешившие на помощь союзникам, вместо этого перешли на сторону имперцев. Однако это не остановило честолюбивых устремлений Юкук Ирбис-Дулу хана по возрождению Тюркского каганата. К 641 году Юкук подчинил кыпчаков, бома, басмалов, кыргызов и несколько городов Таримского бассейна. Возгордившись он направил войска кыпчаков для захвата Хами и тюркских кочевий к северу от Ордоса, сам же с основной группировкой войск вторгся в земли нушиби. Однако он явно переоценил свои силы: кыпчаки Инань-хана потерпели сокрушительное поражение от танской конницы, а сам Юкук перессорился с дулускими беками при дележе добычи и был низложен.
Факт нападения Западно-тюркского каганата на подвластные империи владения стал роковым для Тардуша, поскольку развязывал Ли Шаминю руки в его стремлении к подчинению и «перевоспитанию» всех непокорных варваров. Только не слишком успешная компания по покорению Кореи отвлекла Императора от немедленного вторжения в Западный край, однако свои территориальные претензии он ясно выразил нушибискому послу, потребовав за возобновление мирного договора пять городов: Кучу, Хотан, Кашгар, Чжукюбо и Цунлин. Правивший нушиби Ирбис-Шегуй хан отказался от такой «чести», более того он казнил танских послов, заподозрив их (не безосновательно) в подготовке дворцового переворота. Это стало последней каплей. В 649 году танские войска вторглись в нушибиские владения. Шегуй попал в плен и был отправлен в почетную ссылку вместе со всеми домочадцами. Хотя формально он остался Тардуш-каганом, но уже как вассал императора Тан. От полного завоевания и разделения на губернаторства Тардуш спасла только смерть императора Ли Шиминя.
Новым императором Тан стал Ли Чжи  (;;). Сын Ли Шиминя продолжил дело отца, но он не обладал отцовским напором и талантом. Занятый устройством личной жизни, Ли Чжи несколько ослабил давление имперских войск и шпионов на номадов, чем не замедлил воспользоваться сын Бури-шада Халлыг. Он лично убил попавшего в зависимость от империи Шегуя и объявил себя Ышбара-джабгу ханом. Его поддержали и нушиби и дулу, только Хазария, где воцарился наследник Юкука, отказалась признать нового кагана. Однако и тех войск, которые удалось собрать Халлыгу, оказалось достаточно, чтобы начать контрнаступление на Персию, захватившую в период упадка каганата часть нушибиских территорий, а заодно потревожить западные границы империи Тан. В 651 году тюрки отбили Бишбалык, но война на два фронта оказалась непосильной обузой для каганата. В 653 году имперцы вернули себе большинство владений в Восточном Туркестане, а наследующий год, перейдя Тянь-Шань, вторглись в Семиречье и захватили Суяб. В отчаянной попытке остановить продвижение танских войск каган перебросил с персидского фронта лучшие войска, что позволило ему на время остановить победное шествие Тан, но к имперцам вскоре подоспело подкрепление. В 656 году на реке Или состоялась решительная битва. Халлыг, несмотря на солидный численный перевес, проиграл битву и позорно бежал с малой свитой, но вскоре был захвачен. Последние очаги сопротивления были подавлены к 658 году. Покорённый каганат разделён на 6 губернаторств и два наместничества. Должности наместников были пожалованы родным братьям Халлыга. Наместником Хаочи и дулу-ханом был поставлен Ашина Мише-шад (;;;;;;; – Силибидолу-кэхань), а его брат Ашина Бучжень-шад возглавил нушибиское наместничество Гуньлин. Танские владения продвинулись на запад до Каспия, охватив огромную территорию (рис. 37).
Однако потомки телеутов, гуно-сарматов и кушано-эфталитов оказались крайне беспокойными подданными. Еще в 656 году восстали токуз-огузы, недовольные резким изменением внутренней политики империи в отношении кочевников. К тому времени реальная власть в императорском дворце оказалась в руках бывшей наложницы У Хоу (;;) и ее сторонников – ярых ханьских националистов, не брезговавших ничем для ослабления табгачской аристократии. Кочевники из привилегированной элиты, щедро одариваемые за одно только изъявление готовности приобщиться к культуре Поднебесной империи, превратились в людей второго сорта – варваров, чье единственное предназначение охранять границы империи. Это естественно вызвало возмущение среди номадов. Сыскались недовольные и среди оазисов Шелкового пути, Кашгар и еще три княжества отложились от Тан. Так, что войскам приходилось подавлять одно восстание за другим.
В 662 году между нушибиским и дулуским наместниками вспыхнула вражда. Императорский чиновник заподозрил Мише-шада в измене и приговорил к казни дулу-хана и его ближайшее окружение. В ответ вспыхнуло восстание западно-тюркских родов. На следующий год восставшие захватили Бишбалык, разгромив китайский гарнизон и спешившие ему на помощь имперские войска. Успех вдохновил кочевников и к мятежникам присоединились многое дулуские племена, а с 666 года и токуз-огузы. Еще через три года восстали кыпчаки. И хотя большинство восстаний, где силой, где хитростью были подавлены, но на месте одного казненного повстанца появлялось несколько новых.
Восставших поддержали тибетцы, которые в 662 году «под шумок» захватили Тогон, вынудив танского ставленника Нохэбо искать спасения в танской крепости Лянчжоу. Следом тибетская армия ворвалась в бассейн Тарима и к 670 году весь Западный край, кроме Сичжоу (Турфана), оказался во власти тибетцев. В решающей битве при Бухайн-голе танские войска потерпели сокрушительное поражение.
Пытаясь удержать хотя бы видимость имперской власти над западными тюрками императрица У Хоу «назначила» одного из лидеров повстанцев Дучжи-хана  своим наместником и главнокомандующим в Западном крае. Это на время притушило накал антитанских выступлений, но уже к 676 году Дучжи объединил под своим началом все 10 основных племен Тардуша и, заключив военный союз с тибетским правителем Мангсонгом  (Манроманцаном), напал на город Кучу, являвшуюся с 657 года столицей всего Западного края. Куча пала. Но в 679 году имперцам удалось заманить в ловушку и пленить Дучжи и около пятисот его ближайших сподвижников. Повстанцы оказались обезглавлены, однако полностью сломить их сопротивление не удалось. Новым лидером стал выходец из восточных тюрок Ашина Нишу-бек, которого «старшины 24 округов» [Бичурин Н. Я.] избрали каганом. Через год в горах Хэйшань был пленен имперскими войсками и Нишу-бег. Эстафету противостояния империи перехватили родовые беки Фунянь и Вэньчуань, но и они были пойманы и казнены. Имперскими генералами было сделано все возможное, чтобы покончить с мятежниками, обезглавленное, зажатое между токуз-огузами и танскими войсками тюркское ополчение было практически полностью истреблено. Спастись удалось единицам. Но уже на следующий год свободолюбивые дети степи покорили токуз-огузов и совершили набег на Бинчжоу.
В этот раз восставших тюрок возглавил Кутлуг  – сын Итмиш-бека, которому удалось объединить под своим командованием разрозненные отряды повстанцев. Будучи профессиональным офицером (тутунем), имевшим неплохую военную подготовку, Кутлуг сумел из неорганизованной и плохо вооруженной повстанческой толпы сформировать, пусть не столь многочисленное, но зато хорошо экипированное и обученное войско. Он возродил тюркскую систему чинов и установил жесткую дисциплину. С этого момента удача все чаще стала изменять имперским войскам, и все больше тюрок переходили на сторону восставших. За 11 лет своего правления Кутлуг совершил 47 походов против Танской империи, и, хотя только 20 из них были победоносными, он по праву заслужил титул Эльтериш бильге каган (Мудрый собиратель народа).
Отчасти успехам тюрок способствовали внутренние смуты, начавшиеся в империи в 684 году. Вдовствующая императрица У Хоу, которая и без того четверть века фактически управляла Поднебесной за спиной своего мужа, отказалась передавать власть своему сыну Ли Сяню (;;). Он был сослан в центральные районы с княжеским титулом. Несколько принцев династии Тан были обвинены в заговоре и казнены, а заодно были казнены и сторонники императрицы, осуществившие государственный переворот. Бывшая наложница Ли Шиминя стала первой и единственной в истории Серединного царства женщиной-императором. Уж не знаю, вызвало ли это восторг у древнекитайских суфражисток, зато точно известно, что ряды противников У Хоу существенно выросли, в первую очередь за счет консервативно настроенной китайской знати, возмущенной таким возвышением простолюдинки. В 688 году был раскрыт очередной заговор принцев крови, табгачская и старая китайская аристократия были окончательно удалены от трона. Новой элитой стали ее кровные родственники и преданные сторонники из низших сословий. В 690 году У Хоу даже провозгласила создание новой династии Чжоу, которая продержалась у власти в Срединном государстве до 705 года, когда восьмидесятилетняя императрица была свергнута и отправлена умирать в загородное поместье, а ее сторонники казнены.
Другим фактором, сыгравшим на руку сепаратистски настроенным тюркам, было стремление Тибетского царства установить контроль над Шелковым путем. Преследуя свои цели, тибетцы оказались ценным союзником для возрождающегося Тюркского каганата. В 689 году войска Тибета разгромили танский гарнизон и овладели всей Таримской котловиной. И хотя через 4 года полководец Ван Сяоцзе разбил тибетцев и вернул империи «четыре инспекции Западного края», но наместнику, для защиты столицы края, пришлось разместить в Куче на постоянной основе тридцатитысячный имперский гарнизон.
В 693 году умер Кутлуг. Каганом восточных тюрков и токуз-огузов стал его младший брат Мочур . Он продолжил возрождение каганата, не брезгуя при этом ни какими методами. Так в 697 году он предложил императрице подавить восстание киданей, с которыми в течение двух лет не могли справиться имперские генералы. У Хоу естественно согласилась. При помощи кумоси – извечных врагов киданей, тюрки легко разгромили повстанцев. На радостях императрица переменила девиз своего правления на «Чудесная победа» (;; – Шэньгун) и признала Мочура тюркским Капаган-каганом (;;;; – Цяньшань-кэхань). Однако радость оказалась преждевременной. Присоединив киданей к своим подданным, Капаган-каган тут же развернул войска и разграбил две имперские провинции разрушив 23 города. После такой демонстрации силы он предложил У Хоу заключить Договор мира и родства на его условиях, среди которых была выплата солидной контрибуции, а так же требование передать под его управление всех восточных тюрок еще остававшихся под властью империи. Императрице пришлось согласиться и выполнить все требования. Но когда к Мочуру прибыла пышная процессия, возглавляемая родственниками У Хоу, чтобы обговорить детали брачного союза, он арестовал прибывшую делегацию и заявил, что «Мою, кагана, дочь следует выдать за сына императора. У — низкая фамилия… Желаю через дочь породниться с домом Ли [потомками Ли Шиминя]» [Кюнер И. В.].  После чего, под предлогом возвращения законного императора начал войну с Поднебесной. Удачный пропагандистский ход привел к тому, что, несмотря на многократный численный перевес, императорские войска терпели поражение за поражением, а многие и вовсе переходили на сторону тюрок.  Стремительным маршем тюрки захватили все северные провинции, вплотную приблизившись к столичному округу, и только возвращение Ли Сяня – наследника Танского престола из ссылки и назначение его командующим имперскими войсками помешало кагану посадить на престол поднебесной своего ставленника. Разочарованный срывом своих планов Мочур крайне жестоко расправился с пленными и захваченными провинциями, однако он не стал воевать с «домом Ли» и спешно отвел войска за границы империи. В отношениях между каганатом и империей наступил период шаткого мира. И пока дряхлеющая императрица Поднебесной искала утешения в объятиях любовников, Капаган-каган наводил порядок в своей вотчине.
Пример Мочура, сумевшего воссоздать независимый Восточно-тюркский каганат, оказался заразительным. В 699 году судебный чиновник Бага-тархана Ушлик (;;; – Учжилэ), собрав вокруг себя около 20 нушибиских и дулуских племен, сверг китайского губернатора в Суябе и объявил себя ханом тюргешей. Под его властью оказалась значительная часть Притяньшанья от Шаша (Ташкента) до Турфана и Бишбалыка, Семиречье, бассейны рек Или, Чу и Талас. Императрица Поднебесной, предпочла признать независимость Ушлика, только чтобы не допустить его объединения с Мочуром.
Однако далеко не все тюрки приветствовали происходившие перемены. Как минимум одно из дулуских племен – шато, наследники белых гуннов, перешедшие на сторону Танской династии еще в 633 году, до конца сохранили верность Срединному государству. Я вспомнил о них потому, что этому племени было суждено, чуть позже, сыграть в истории Китая роль, сравнимую с ролью табгачей и маньчжуров. В 2006 году при раскопках в Киргизии была найдена уникальная «пайцза» в форме черепахи (рис. 38), выданная императрицей У Хоу некому Ши из племени шато, как удостоверение его зачисления в дворцовую гвардию [Беляев В. А., Сидорович С. В.]. Этот «внештатный гвардии офицер пятого ранга», очевидно погибший в 699 году защищая танского губернатора в Суябе, как нельзя лучше характеризует тот сложный для номадов период, когда восстания одних кочевников подавлялись силами других кочевников, порой прямых родственников восставших.
В феврале 705 в результате дворцового переворота была восстановлена династия Тан. Императором был вновь провозглашен злополучный Ли Сянь. Его мать была отправлена умирать в загородное поместье, а ее фавориты казнены на площади перед дворцом. Казалось бы, самое время заключить долгожданный Договор мира и родства между императором и каганом, но Мочуру нужна была война и добыча. В 706 году тюрки, разгромив многотысячный танский гарнизон, вновь пограбили северные провинции, главной добычей тюрок стали лошади. Через год поход повторился, но к тому времени граница империи была основательно укреплена и вылазка тюрок была отбита.
Для удержания власти в созданной им самим военной кочевой империи Мочуру как воздух нужны были успешные походы и богатая добыча, однако теперь на юге ему «не светило» ни то, ни другое. Выход нашелся на западе каганата. В 708 году в Тюргешском ханстве, сильно ослабленном войной с арабскими исламистами, возникла междоусобица между сыновьями покойного Ушилика, один из которых стал искать покровительства у кагана восточных тюрок. Мочур воспользовался этим, чтобы подчинить их своему влиянию. Три года продолжалась война по покорению западных племен, завершившаяся присоединением Тардуша к каганату. Заодно, зимой 710-711 года, неожиданно перейдя Саяны, войска восточных тюрок покорили енисейских кыргызов – самое северное из телеутских племен. Честолюбивые мечты Капаган-кагана наконец были воплощены в жизнь: Тюркская держава была восстановлена практически в границах 581 года. Эпитафия на смерть его племянника так описывает границы возрожденного каганата: «Я прошел войском на востоке до Шаньдунской равнины. Почти достиг моря... на юге… почти достиг Тибета. На запад переправившись через реку Йенчу я прошел с войском до Железных ворот [Дербента]. На север прошел с войском до земли Байырку…покорил народы на всех четырех сторонах» [Древнетюркские письменные памятники].
Однако мир в Степи так и не наступил. На западе тюрки столкнуться с новым врагом – Арабским халифатом. В 711 году после кровопролитной битвы, в которой полегла вся воинская элита каганата, тюрки уступили арабам Самарканд. Это поражение слегка отрезвило Мочура, и он запросил Мира и родства у императора Поднебесной.
К этому времени в Танской империи после серии переворотов у власти утвердился Ли Лунцзи  (;;;), вначале как регент при престарелом отце, затем как император Сюань-цзун (;;). Ученый муж, полководец и успешный правитель он больше известен благодаря своей трагической любви к жене собственного сына. Ли Лунцзи решил удовлетворить просьбу кагана и выдал за него дочь одного из князей с титулом Алтайской царевны (Цзинь-шань), а чуть позже и старший из сыновей Мочура получил в жены танскую принцессу. Все бы хорошо, но для заключения мира «герою-освободителю тюрок от китайского ига» пришлось публично принести вассальную присягу императору Тан: «Мочжо согласился и на следующий день в шапке путоу и фиолетовом халате дважды совершил поклонение, называя себя вассалом» [Кюнер И. В.]. Это оттолкнуло от него самых ярых его сторонников – тюркских националистов. Да и многие вассальные племена вспомнили, что совсем недавно они без тюркского посредничества были подданными Поднебесной империи, а, следовательно, сами получали титулы и подарки от императора. Мятежи потрясали каганат все последние пять лет жизни Капаган-кагана. Он не успевал подавлять восстания, казалось, все номады от тюргешей до киданей отвернулись от Мочура. Против него выступили даже токуз-огузы – «его собственный народ, а три тюркских наместника - в Гоби, Иньшане и на Алтае - перешли на сторону врага» [Гумилев Л. Н.].
В 716 году Мочур был убит во время одного из его карательных походов. Воссозданный им Тюркский каганат распался, а большинство кочевых племен вновь стали вассалами империи Тан. Да и среди сохранивших верность кагану тюрок начались междоусобицы. К тому времени среди номадов прославился Кюль-тегин (;;; – Цюетеле) – сын Кутлуга и племянник Мочура. Герой серии центрально-азиатских походов и покоритель кыргызов Кюль-тегин жестоко расправился с родней и ближайшими сторонниками покойного дяди, после чего возвел на каганский престол своего старшего брата Богю  под именем Бильге-хана (;;;; – Пицзя-кэхань). Совместными усилиями братья стали собирать степные народы под свои знамена. В течение года они покорили токуз-огузов, разгромили и пограбили кочевья карлуков на западе и татабов (потомки кумоси) на востоке. Однако номады не больно-то спешили признавать власть нового кагана. Большинство предпочли необременительную службу Танской империи, которая гарантировала спокойствие и благополучие их кочевьям и, в то же время, представляла достаточно поводов проявить свою воинскую удаль и обзавестись добычей в не прекращавшихся стычках с арабами и тибетцами.
Недовольный новым усилением тюрок, Сюань-цзун к 720 году собрал внушительную армию в 300 тысяч воинов, которая одновременно с войсками киданей, татабов и басмалов должна была обрушиться на ставку Бильге-хана. Но тюркам удалось разгромить противников поодиночке. После чего с империей было установлено перемирие, в Шофане был открыт меновой рынок: тюркских лошадей меняли на щёлк. Несколько сот тысяч рулонов щёлка Сюань-цзун дарил  тюркам каждый год. В ответ тюрки прекратили набеги на границы и оставили в покое подчиненные империи племена номадов.
Мир на восточных границах Степи продлился вплоть до 741 года. К тому времени успели скончаться и Кюль-тегин и Богю, остатками тюркского каганата правил Кутлуг  – второй из сыновей Бильге-хана. Он оказался крайне слабым правителем, ханы и беки перестали подчиняться ему. В каганате вспыхнула гражданская война, в ходе которой Кутлуг был убит, уйгуры (отделившаяся часть токуз-огузов), карлуки и басмылы («метисы», кочевавшие в Джунгарии), отделившись от каганата, создали собственные независимые ханства. Каганат перестал существовать. Гёктюрки, уже не претендуя на власть над Степью, еще несколько лет отстаивали свою независимость, но под ударами уйгуров, басмылов и Танских войск потеряли и ее. В 745 году от рук уйгуров пал Баймэй-хан Кулун-бек – последний из правителей Восточно-тюркского каганата, а его подданные растворились среди табгачей и уйгуров.
Важно отметить, что все события в азиатских степях происходившие с 630 года, будь то борьба за независимость, отражение внешней (тибетской или арабской) агрессии, или внутренние междоусобицы, проходили либо с оглядкой на Танского владыку, либо при его непосредственном участии. Вот и в 743 году басмылы, убив тюркского Озамыш-хана , преподнесли его голову «в подарок» императору Тан. Их примеру последовали и свободолюбивые уйгуры, преподнесшие в дар Сюань-цзуну вначале голову Кулун-бека , а затем и голову Ашины Седе Иши – вождя басмылов, посмевшего провозгласить себя каганом. Причем это не было попыткой бросить вызов империи, так как ни один из обезглавленных потомков Бумына не был вассалом Тан. Более того, получив голову Баймэй-хана, император даже устроил праздничный пир и «сочинил похвальные стихи на сие событие». Напротив, китайские хронисты толкуют «дары», как проявление верноподданнических чувств и признание вассалитета: «хойхуский Гули Пэйло… убил Баймэй-хана, и препроводил голову его к Бигя-хану...  и со своим народом поддался Китаю» [Бичурин Н. Я.]. Но не будем забывать, что эти же хронисты спешили записать в вассалы Поднебесной империи любое государство, чей посол или даже купец, удостаивался аудиенции у Сына неба, а уж если отпрыск иностранного аристократического рода прибывал для учебы в Срединное государство, то, в их трактовке, только в качестве аманата.
Реальная картина была несколько иной. Большинство так называемых подданных Империи себя таковыми не считали, вели самостоятельную политику, и их правители сами наследовали или захватывали свой престол. Если даже император постфактум и подтверждал полномочия нового хана, то в современной интерпретации – это признание легитимности соседнего правителя, а не его назначение. Там где власть танского императора была реальной, там управлял назначенный им губернатор, и стояли его войска. В 742 году Сюань-цзун учредил десять пограничных округов, которые четко очерчивают реальные границы империи: «1. Аньси цзе-ду; учреждено для охраны Западного края; штаб в Куче. 2. Бэйтин цзе-ду; учреждено против тюргешей и хакасов; штаб в Бишбалыке на среднем течении Или (Джунгария). 3. Хэси цзе-ду; учреждено для прекращения сношений между Тибетом и тюрками; штаб в Линчжоуфу (провинция Нинся). 4. Шофан цзе-ду; против тюрок; штаб в Линчжоу (провинция Ганьсу) на северном берегу Хуанхэ. 5. Хэдун цзе-ду - для подкрепления цзеду в Шофане; штаб в Тайюаньфу (Ордос). 6. Фаньян цзе-ду - для обуздания хи и киданей; штаб в Ючжоу, в центре Ордоса. 7. Пинлу цзе-ду - для удержания шивэй и мохэ; штаб в Иньчжоу, в Южной Маньчжурии. 8. Лунью цзе-ду; против Тибета; штаб в Шаньчжоу. 9. Гиньнань цзе-ду; на западе - против Тибета, на юге - для успокоения маней и лао; штаб в Инчжоу, в провинции Юньнань. 10. Отдельный корпус пяти фу в Линнани для замирения Лаоса» [Гумилев Л. Н.]. Другими словами, к этому времени Поднебесная империя вернулась в свои исторические границы, которые лишь на непродолжительное время изменялись в ту, или другую сторону с эпохи Хань – со второго века до нашей эры (рис. 39, сравните с рис. 23).
Повторюсь. Какую бы политику не проводили владыки азиатских кочевий в этот период, все их действия неизбежно соотносились с позицией императора Поднебесной, которого сами номады, судя по сохранившимся тюркским руническим письменам, предпочитали именовать «ханом табгачей» [Кляшторный С. Г., Савинов Д. Г.; Древнетюркские письменные памятники].
В принципе мощное влияние Танского владыки на степные народы ощущалось и после падения Тюркского каганата, вплоть до начала X века, когда на смену табгачам пришли тюрки-шато и кидании, но тюркский период закончился в 745 году со смертью Кулун-бека. Потомки Бумына и Истеми вплоть до конца X века продолжали носить каганский титул в Хазарском каганате, да и другие кочевники Толоса периодически провозглашали их каганами в своих племенных союзах. Однако история почти не сохранила их имен. Наследники рода Ашина, двести лет потрясавшие мировые устои, возводившие на престол своих ставленников в Поднебесной империи, в Персии и Византии, превратились в марионеточных царьков послушных воле племенных старейшин – беков.
Алтайские династии в Отюкене

Сразу после разгрома Кутлуга союзники поделили между собой тюркское наследие. Басмылам досталась центральная ставка в Отюкенской черни и каганский престол, на который они в 742 году возвели некого Седе Иши из боковой ветви рода Ашина. Карлуки, согласно договору, получали власть над Тардушем и право избрать себе йабгу-кагана, коим так же стал выходец из рода Ашина с титулом Иль Идимиш Кутлуг Бильге. И только токуз-огузы, получившие в результате раздела каганата Толос, предпочли избрать своим йабгу-каганом Гули Пэйло  – выходца из «царского» телеутского рода Яглакар.
Седе Иши не пожелал мириться с ролью номинального правителя и при поддержке басмылов попытался прибрать к рукам реальную власть над Крыльями каганата. В 744 году токуз-огузы и карлуки разгромили басмылов, а голова зарвавшегося Седе Иши была отправлена к Танскому двору. Вслед за этим между союзниками началась борьба за власть над Алтаем. Карлуки войну проиграли, хоть и смогли удержать за собой Восточно-тюркские владения.

Уйгурский каганат
В 744 году в сердце кочевой империи воцарился род Яглакар, перенесший центральную ставку в город Хара-Балгас и провозгласивший создание нового каганата. В принципе исторически достоверней называть данный каганат, образовавшийся в результате династийного переворота в тюркской среде, Огузским, а не Уйгурским. Современные уйгуры имеют к нему весьма отдаленное отношение. Но, поскольку в исторической литературе за кочевым государством, возникшем на месте Восточно-тюркского каганата в 70-х годах VIII века, прочно закрепилось наименование «Уйгурский каганат», то я не стану ломать эту традицию. Единственно, вслед за китайцами, предлагаю не смешивать древних «уйгуров» (;; - ***ху) и современный народ Уй;урлар (;;; - Вэйуэр). Первые были типичными номадами, говорившими на древнетюркском (орхоно-енисейском) языке. Вторые – земледельцы, ремесленники и торговцы, говорят на современном диалекте уйгурско-караханидского языка, который вместе с узбекским и или-тюркским образует карлукскую группу.
Современные уйгуры как самостоятельный этнос сформировались в городах-оазисах Великого шелкового пути на тохаро-усуньско-согдийском субстрате с добавлением ханьской, хуннской, сяньбийской, тюркской, персидской, тибетской, арабской и многих других «кровей», привнесенных купцами, рабами и воинами, осевшими на этой важнейшей торговой артерии. В то время как древние ***ху китайских летописей – все те же кочевники Алтая и Толоса, которые свергнув власть династии Ашина, просто создали новое племенное объединение, что естественно потребовало нового термина для отличия присоединившихся к их союзу номадов от всех остальных. Этим термином и стал «уй;ур» = «союзник».
Основу уйгурского племенного союза составили токуз-огузы (девять белых племен). К ним присоединилось 5 телеутских племен: Филины (;; – пугу), Беркуты (;;; – байегу), метисы (; – хунь), Барсы-тонгра (;; - тунло) и загадочные сыге (;; - сыцзе), а также енисейско-кетское племя Медведя (Киби) [Бичурин Н. Я.; Кюнер И. В.; Косточаков Г. В.; Зуев Ю. А.]. Кроме того в союз вошли остатки басмылов и восточные карлуки. Естественно, что в течение почти столетия существования каганата, состав «союзников» несколько видоизменялся. Разные авторы выделяют в составе Уйгурского каганата от 10 до 18 различных племен. Важен сам принцип: уйгуры VIII-IX веков не самостоятельный этнос, а политическое объединение телеутских и восточно-огузских племен.
Первым уйгурским каганом стал Гули Пэйло, получивший от танского императора титул «Счастливый мудрый каган» (Кутлуг-Бильге-каган). Разгромив своих бывших союзников – басмылов, попытавшихся возродить Тюркский каганат под своим контролем, Пэйло смиренно преподнес Сюань-цзуну голову басмылского ставленника Ашина Седе Иши, а заодно заверил его в вассальной верности. На следующий год (745) уйгуры разбили последнего кагана гёктюрок Баймэй-хан Кулун-бека, и его голова также была отправлена в Чанань «хану табгачей». Заручившись поддержкой державного соседа, Гули Пэйло двинул войска на восток, где покорил племена шивэй (девять татар), и только его неожиданная смерть в 747 году спасла киданей от присоединения к каганату.
Каганский престол унаследовал сын покойного Моян-чур  (;;;;). Однако далеко не всех устраивала новая династия. Сторонники реставрации Ашина, под предводительством Тай-Бильге тутука (мелкий военный чин), подняли восстание огузских племен. К повстанцам присоединились татары, кидани, кыргызы, бысмылы, карлуки и тюргеши. Моян-чуру пришлось силой доказывать свое право на каганский престол. И хотя основное сопротивление было подавлено уже к концу 747 года, но только через семь лет ему удалось покончить с амбициями вчерашних союзников басмыл и карлуков. Как гласит надпись на его мемориале: «не стало Басмыл, Карлуков в год Овцы (754)» [Древнетюркские письменные памятники]. Определенную помощь в укреплении Уйгурского каганата под властью Яглакар оказал танский император. Во время Таласской битвы (751 год) между Арабским халифатом и Танской империей за господство в Туркестане, карлуки выступили на стороне арабов, так, что у Сюань-цзуна был существенный стимул покарать «изменников» руками Моян-чура. Однако после покорения басмыл и карлуков мир в каганате так и не наступил.
К этому времени танского императора  «настигло проклятие предков» – пылкая  любовь к очаровательной китаянке Ян Гуйфэй, которая поспешила на все важные должности пристроить своих родственников, фактически отстранив от реальной власти престарелого ловеласа и его боевых генералов. Следующий шаг юной фаворитки был легко предсказуем – казни табгачских вельмож и тюркских военачальников. Расправы, учиненные ее предшественницами – императрицами У Хоу  и Вэй Шэ , были еще свежи в памяти, и даже верные империи номады взбунтовались. Во главе повстанцев встал Ань Лушань – выходец из нушибиских (согдийских) тюрок, занимавший одну из высших военных должностей в имперской армии. Подняв подчиненные ему войска трех северо-восточных пограничных округов (около 150 тысяч закаленных в сражениях воинов), он двинул их на Чанань. Направленные на подавление мятежа армии частью были разбиты, частью переметнулись на сторону восставших. Взбунтовалась даже императорская гвардия, вынудившая Сюань-цзуна отречься от престола в пользу его сына Ли Хэна (;;). Фаворитка и ее родственники были убиты, но это не остановило Ань Лушаня. В руках повстанцев оказался весь северо-восток империи. Ли Хэну пришлось искать поддержки у вчерашних противников – западных тюрок (шато), бирманцев, тибетцев и даже арабов, но войск все равно не хватало.
Вновь судьба империи оказалась в руках вождя (хакана/кагана) номадов. Моян-чур, в обмен на заключение Договора мира и родства, встал на сторону табгачского императора. В 757 году основные силы мятежников были разгромлены, и уйгуры «три дня производили большое грабительство в восточной столице» [Бичурин Н. Я.]. Моян-чур получил статус «двоюродного брата императора», что ставило его на один уровень с владыкой Поднебесной империи. В честь этого он «приказал согдийцам и китайцам у Селенги построить город Байбалык» [Древнетюркские письменные памятники], заодно каган повелел возвести памятную стелу с описанием его подвигов, которая, в отличие от города, неплохо сохранилась до наших дней.
В 759 году Моян-Чур умер, на престол сел его сын Идигань  со «скромным» титулом Тенгри каган (Небесный владыка) он же Кутлуг-Бильге-таркан-сенгун. Если принять во внимание, что официальный титул императора Поднебесной звучал как «Сын неба», то становится понятно, насколько далеко простирались амбиции уйгурского кагана. Удивляться особо нечему, Серединное царство лежало в развалинах. Весь северо-восток страны вплоть до Хуанхэ находился в руках повстанцев. После поражения в Таласской битве  империя потеряла контроль и над Западным краем. Признание независимости уйгурского кагана стоило Су-цзуну  (;;) Таримского бассейна и всех территорий на северо-запад от Великой стены. Наиболее густонаселенные южные провинции объявили о своем суверенитете, образовав государство Южное Чжао (;;) и разгромив в 751 и 754 годах присланные для их усмирения танские войска. А еще гибель воинов и мирного населения во время всех этих стычек, увод народа в плен и бегство в труднодоступные районы…. В итоге за 10 лет число подданных Танского императора сократилось более чем в три раза с 53 до 17 миллионов «налогоплательщиков» [Бичурин Н. Я.]. Немалая доля «потерянных» 36 миллионов оказалась в подданстве у Идиганя, превратив Уйгурский каганат в мощнейшую державу восточнее Тянь-Шаня.
Вчерашние вассалы, вели себя в Поднебесной как оккупанты, навязывая Су-цзуну условия торговли, грабя местное население и сжигая буддийские монастыри, которые со времен императрицы У Хоу ассоциировались со стремлением ханьцев к независимости от табгачей, а с принятием Идиганем манихейства в качестве официальной религии в каганате – еще и местом «сатанинского культа», ибо по мнению манихейцев: «Неверующие по незнанию называли черта Буддой». Империя была вынуждена мириться с этим, так как ее потрясали то внутренние распри, то вторжения извне: не успели подавить мятеж Ань Лушаня, как восстал командующий карательной армией Пугу Хуай-энь, приведший к столице империи своих тибетских союзников. Мятеж удалось подавить довольно легко, но начавшаяся война с Тибетом продлилась до 781 года. И только поддержка уйгурского войска помогла династии Тан удержать власть. В этом смысле уйгуры были «меньшим злом», которое приходилось терпеть во имя независимости.
Но всякому терпению приходит конец. В 780 году императором стал Ли Ко (;;), больше известный под храмовым именем Дэ-цзун (;;). Он решил, что Тибетцы, потерпевшие перед этим ряд поражений от танских войск, не такое уж большое зло. В качестве жеста доброй воли он отпустил тибетских пленных и запросил мира, согласившись со всеми их территориальными и политическими требованиями. Но даже после этого сил для военного столкновения с каганатом истощенная империя не имела, зато имела тысячелетний опыт дворцовых интриг, который и был умело использован. В 780 году в Ордубалыке Дуньмага-тархан – один из приближенных кагана, подкупленный танским послом, убил Идиганя и его сыновей, казнил ближайших советников и множество согдийцев, в том числе и манихейских вероучителей из окружения кагана. Переворот поддержало тенгрианское большинство, и Дуньмага был провозглашен Алп-Кутлуг-Бильге каганом. Воспользовавшись волнениями, охватившими Уйгурский каганат, Дэ-цзун массово казнил осевших в Чанане уйгурских вельмож и купцов. Обиду номадов, жаждавших мести, благодаря прокитайски настроенному кагану, удалось «залечить» солидной денежной компенсацией и «наказанием виновных чиновников». Обе стороны нуждались в мире: кагану предстояло подавить мятеж Таримских ханств, поддержанный карлуками и Тибетом, а императору и вовсе пришлось сражаться на три фронта. К восстанию губернаторов и возобновлению тибетской интервенции добавилась моровая язва. В 783 году мир между империей и каганатом был восстановлен на «традиционных», более выгодных для Дэ-цзуна условиях – своеобразная плата за помощь в организации антиманихейского переворота. Дуньмага получал «принцессу» в жены и признавал старшинство тестя – Танского императора. Ограничивалось до 200 человек количество живущих за счет имперской казны уйгурских «послов», и существенно уменьшался размер ежегодной дани, выплачиваемой уйгурам под видом меновой торговли. Заодно был заключен военный союз против Тибета, ставшего для обоих слишком опасным соседом.
 В 789 году Дуньмага умер, оставив каганский престол своему сыну Долосы . Но его правление было не долгим. На следующий год тибетцы в союзе с карлуками захватили Бишбалык, окончательно вытеснив уйгуров с Таримского бассейна и Джунгарии. Долосы был отравлен собственной женой, и в ставке кагана началась смута, в конечном итоге новым предводителем уйгуров стал его малолетний сын Ачжо , который поскольку не мог сам править, то всех устраивал. Реальная власть оказалась в руках племенных беков. Все четыре года его правления проходили под знаком войны с Тибетом. В 795 году Ачжо умер не оставив (в силу малолетства) наследника. С его смертью пресекся древний правящий телеутский род Яглакар.
Новым каганом стал Цзяде Кутлуг , выходец из рода Эдиз. Цзяде «был рассудителен и одарен военными способностями… старейшины уважали его и боялись» [Бичурин Н. Я.]. Он возродил манихейскую общину в своей ставке, чем вернул к себе расположение согдийских купцов. И «после пятнадцатилетнего перерыва были возобновлены союзные и договорные отношения с манихейскими общинами Притяньшанья, а Шёлковый путь по «уйгурской дороге», через Ордубалык, вновь открыт для караванов» [Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г.]. Одержав ряд побед над карлуками и тибетцами, каган вернул под контроль уйгуров Джунгарию и ряд Таримских оазисов. «В 803 году уйгурское войско заняло Кочо (Турфан) и, нанеся поражение карлукам, через Фергану вышло на Сырдарью» [там же]. В ходе этой компании уйгурам удалось на время покорить потомков нушибиских племен – карлуков и кимеков, и, соединившись с ними, нанести поражение наследникам дулуских племен (кангарам и печенегам). Хуайсинь-кэхань к 805 году лишь немного не дошел до границ Хазарского каганата, таким образом, почти восстановив былую мощь Тюркского каганата, но смерть положила предел его планам.
В 805 году дело умершего Цзяде Кутлуга продолжил его сын Кюлюг . При нем Уйгурский каганат стал центром манихейского мира, а манихейский пресвитер стал вмешиваться во все светские дела каганата. В столице Поднебесной даже вынуждены были построить специальный монастырь для приходящих с уйгурским посольством манихейских священников. Сам же Кюлюг не совершил ничего достойного упоминания в летописях. В 808 году он скончался, оставив уйгурский престол Баои кагану  (;;;;).
Баои, не добившись от танского императора «китайской принцессы в жены», сделал ставку на союз с тибетцами. Ему даже удалось поначалу заключить с ними мир и поучаствовать в тибето-танском конфликте на стороне горцев. Но в 816 году на севере Алтая вспыхнуло восстание кыргызских племен, которые решили заявить свои права на тюркское наследие. Предводитель восставших хан Ажо находился в родственных отношениях и с тюргешским, и с тибетским правящими Домами, которые не преминули выступить ему на помощь. Причем нападение тибетцев было столь неожиданным, что их войска подошли к самой столице каганата, и лишь смерть правителя Тидэсонцэна  и начавшиеся после этого дворцовые интриги помешали горцам осадить Ордубалык.
В 821 году Баои умер, и Чондэ   получил каганат со всех сторон терзаемый врагами. Он не стал повторять ошибок предшественника и поспешил восстановить дружеские отношения с Поднебесной империей.  Ли Хэн , в это же время занявший престол Сына неба и столкнувшийся со сходными проблемами, был настолько рад возобновлению союза, что выдал за него родную сестру, дочь покойного Сянь-цзуна. В этом же году танско-уйгурским войскам удалось остановить наступление Тибета и даже вернуть под власть империи Кашгар. Наступила очередь горцев просить мира. Союзники, занятые подавлением внутренних мятежей, поспешили согласиться.
В 824 году Му-цзун смертельно отравился эликсиром бессмертия. В этом же году скончался и его деверь – Чондэ-каган. Новым предводителем кочевников стал младший брат покойного Цзеса Дэлэ . Его правление было относительно благополучным, но в 832 году он был «убит от своих подчиненных» [Бичурин Н. Я.]. Ему наследовал двоюродный племянник Ху Дэлэ, получивший от танского императора титул «Просвещенный в вере» (;;;; – Чжансинь-кэхань). По мнению танских летописцев за семь лет его правления единственным выдающимся деянием, достойным занесения в анналы, стала его смерть: «В тот год был голод, а вслед за ним открылась моровая язва и выпали глубокие снега, от чего много пало овец и лошадей. Вельможа Кюлюг-бег (кит. Гюйлофу), опираясь на пришедших к нему на помощь шато, напал на Каракорум. Хан кончил самоубийством, и вельможи, сочувствующие восстанию, поставили ханом малолетнего Кэси-тегина (Кэси Дэлэ)» [Гумилев Л. Н.]. Этот выбор устроил далеко не всех, и в каганате началась гражданская война.

Кыргызский каганат
Ситуацией воспользовались кыргызы, захватившие Ордубалык и провозгласившие создание нового, Кыргызского каганата. Хан и Кюлюг-бег были казнены, юрты их сторонников сожжены. Уйгурской аристократии пришлось искать спасения у соседей. Часть их бежала в Поднебесную империю, Тибет и Персию. Другие подались к карлукам, татарам и киданям. Были и те, кто предпочел осесть в оазисах Восточного Туркестана, где потомки Яглакаров создали две собственные династии в Ганьсу (Дунхуан) и Кочо (Турфане), продержавшиеся у власти  вплоть до XI века.
Зато новопровозглашенный Кыргызский каганат, по сути, почил вместе с его основателем в 847 году [Азбелев П. П.], несмотря на признание ажо , чье имя не сохранилось, и без того состоявшего в родстве с тибетским и тюргешскими династиями, близким родственником танского императора: «указано, чтоб Ажо, как происходящего из одного рода с царствующим в Китае Домом, внести в царскую родословную» [Бичурин Н. Я.]. Енисейские кыргызы (хагасы) скорей землепашцы, которые сеяли «просо, ячмень, пшеницу и гималайский ячмень», и хотя они держали лошадей, верблюдов, коров и овец, причем «богатые землепашцы водят их по нескольку тысяч голов» [Бичурин Н. Я.], но номадами не были. Их правитель даже не пытался принять титул кагана или перенести свое местопребывания в Ордубалык. Кыргызы преследовали конкретную цель: ослабить своих извечных врагов кочевников и уничтожить у них централизованную власть. Гоняться по степи за децентрализованными племенами номадов – «ловить ветер в поле». Так что, достигнув поставленной цели еще при жизни первого ажо, они успокоились властью над алтайскими оседлыми народами. И хотя отдельные кочевья от случая к случаю искали их покровительства, было бы не верно относить созданное енисейскими кыргызами государство к кочевым империям. В общем-то и понятие каганата к нему малоприменимо, и используется мной только в силу сложившейся исторической традиции.   
Децентрализация власти номадов вовсе не означала утрату ими основ государственности. Далеко не все племена стали искать спокойствия в роли вассалов оседлых народов. Часть кочевий признала власть кимакского и карлукского каганов, а на востоке степи возник новый центр консолидации номадов – киданьский племенной союз. Но, прежде чем перейти к их истории, давайте вернемся немного назад и бегло познакомимся событиями, происходившими на самом  западе Степи, где власть рода Ашина не прерывалась ни табгачским, ни уйгурским владычеством.
Хазария
Хазарское государство образовалось в пятидесятые годы VII века, как сохранивший независимость от табгачей осколок Тюркского каганата. И хотя его правитель был выходцем из «царского» рода Ашина и носил титул кагана, его «самостийность» во многом была условной. Пусть основная масса подданных хазарского кагана занималась торговлей и земледелием, все же, в отличие от дунайских болгар, хазары сохранили самые тесные связи с миром номадов.
Я уже упоминал о прямой корреляции между крепостью центральной каганской власти в Отюкенской черни и военно-политической активностью кагана хазар. Так период успешных хазарских походов в Закавказье (716 - 731), с точностью совпадает со временем, когда войсками Тюркского каганата командовал блестящий полководец Кюль-тегин, чье войско, согласно надписи на памятной стеле, доходило «до Железных ворот» Дербента. А год его смерти «удивительным образом совпал» с началом успешного арабского контрнаступления на Кавказе. Уже в следующем – 732 году Дербент сменил хозяев, и в нем разместился крупный сирийский гарнизон. А к 737 году арабские войска под предводительством Мервана ибн Мухаммеда и вовсе разгромили хазар, принудив кагана к капитуляции и принятию ислама. Очевидно, правивший в то время в Отюкене племянник Кюль-тегина Йоллыг – автор текста двух орхонских надписей, писатель и историк, но ни как не воин, не смог или не захотел помочь своему дальнему родственнику в его противостоянии арабскому вторжению.
Хазары не смогли в одиночку противостоять всей моще Арабского халифата и четверть века о них почти ничего не было слышно. В это время в Отюкене произошла смена правящей династии, а потом долгие годы новые хозяева Степи «огнем и мечем» доказывали свое право на каганский престол, заодно активно участвуя в гражданских беспорядках, охвативших их южного соседа. И только в 762 году, когда Идигянь Тенгри-каган покончил с междоусобицами в степи, а ханом табгачей и по совместительству Танским императором стал его боевой товарищ Ли Ю (;;), так же победоносно завершивший гражданскую войну в своих владениях, хазары вновь активизировались. В этом же году они вторглись в Закавказье, захватили город Тифлис и разорили Армению. К 764 году в руки хазар перешли области Хамзин, Лакз и Алан. Но стоило уйгурам увязнуть в танско-тибетском конфликте, причем арабы тоже воевали с тибетом, как между хазарами и арабами тут же был возобновлен мирный договор. Видимо по принципу: «враг моего врага – мой друг».
В 780 году в Уйгурском каганате происходит антиманихейский переворот, и буквально следом хазарский бек Обадия  собирает у себя мусульманских, иудейских и христианских проповедников, дабы решить какому богу молиться его народу. Что толкнуло его на столь серьезный шаг? Чем его не устраивала вера предков? Хазария не проигрывала воин, нет данных и о каких-либо стихийных бедствиях или природных катаклизмах, которые могли бы подтолкнуть его к смене религиозных убеждений. Наоборот каганат процветал. В начале 80-х годов VIII в. Хазары помогли абхазскому князю Леону , который «был сыном дочери хазарского царя», освободиться от вассальной зависимости от Византии и принять титул царя независимой Абхазии. Примерно в это же время другой внук кагана, под именем Льва IV Хазара, и вовсе стал императором Византийской империи. Можно было бы предположить, что смена религии была затеяна в угоду политическим интересам, ради выгодного союза с более прогрессивным соседом, но и тут нет. Обадия принял всеми гонимый и презираемый иудаизм, став единственным средневековым монархом – иудеем. Историки говорят, что это было сделано для того, чтоб не попасть под влияние Константинополя или Мекки. Согласен. Но это не объясняет зачем он вообще решился на смену господствующей религии. Если только в этом вопросе не возник вакуум, как на постсоветском пространстве после низвержения коммунистической идеологии. Такой идеологический вакуум и должен был возникнуть в среде тюркской аристократии, когда процесс замены «отжившего» тенгрианства на манихейство, активно насаждаемое в течение двух десятилетий Отюкенской Чернью, был прерван в результате смены власти в центральной ставке. В этой связи становятся понятными богоискательские устремления Обадия, отрекшегося от веры предков и не обретшего опоры в манихействе, которое после уничтожения Ордубалыкского центра, быстро пришло в упадок. Кроме моральной стороны, возврат к тенгрианству, означал бы признание и поддержку самозванца Дуньмага-тархана . Так что хазарский иудаизм – это еще и символ разрыва отношений с Алтайским центром.
Испокон веков хакан (каган) номадов был полномочен решать военно-политические вопросы: сколько войск собрать, когда и с кем воевать, кого поставить наместником. Заодно он являлся Сыном Неба, то есть наместником бога на земле. Все остальные вопросы, включая экономический и социальный уклад подвластных кагану племен, находились в компетенции племенных старейшин – беков. И именно в военной и религиозной сферах прослеживается зависимость Хазарии от владыки Отюкена. В этой связи установление относительного мира на границах тюркского аванпоста в Европе, а также идеологический разрыв с Ордубалыком, привели к вполне предсказуемым последствиям – отрешение кагана от реальной власти. Он стал затворником в собственном дворце в столице каганата Итиле. Вся власть оказалась сосредоточена в руках племенной аристократии, а титул «бек» стал наследуемым и по сути властных полномочий близким к титулу «басилевс» или «царь». Заодно изменилось и государственное устройство каганата. Хазары того времени стали все больше напоминать табгачей танской империи: сохраняя отдельные номадные традиции, они все больше и больше проникались культурой покоренных оседлых народов, получая основной доход не от разведения лошадей или овец, а от продажи винограда, риса и рыбы; не от грабительских набегов на оседлых соседей, а от стабильного налогообложения подвластных племен и транзитных товаров. Хазария, создававшаяся как аванпост номадов на Кавказе, к середине IX века стала передовым заслоном на пути передвижения кочевников в Европу [Новосельцев А. П.; Сведения арабских писателей…].
Обновленный Хазарский каганат благополучно просуществовал полтора столетия, владея землями от Дербента до Булгара и от Северного Крыма до Урала. А его торговые колонии и вовсе были раскиданы от Китая до Испании. Хазарский «царь» успешно подавлял многочисленные восстания подвластных племен и противостоял экспансии варяжской руси. Каганат оказал огромное влияние на становление казачества, многих северокавказских, татарского, венгерского и русского народов. Следы хазарского господства прослеживаются в топонимике, лингвистике, фольклоре, одежде и обычаях этих этносов. История Хазарии IX-X веков, ее роль в становлении Российского государства, зачастую превратно и однобоко истолковываемая – задача отдельного большого и интереснейшего исследования, лежащего вне целей нашего исторического экскурса, поскольку Хазарский каганат девятого века перестал быть государством номадов. Это не преминул отметить и гений русской поэзии. С детства знакомые строчки:
«Как ныне сбирается вещий Олег
      Отмстить неразумным хозарам,
Их селы и нивы за буйный набег
      Обрек он мечам и пожарам…».
Резонно возникает вопрос, а что все кочевники хазары, после принятия их элитой иудаизма, осели на землю и превратились в купцов и виноградарей? Нет, земледельцев на землях каганата и так хватало, а основные торговые потоки в Хазарии и вовсе оказались в руках пришлых потомков Аврамовых. Простые номады никуда не делись, изменилось лишь их наименование, да еще отношение к хазарской аристократии. Мы хорошо их знаем из родной истории: вначале под именем печенегов, которые возникают как самостоятельная сила вскоре после принятия Обадией иудаизма. Позже, тех кто принял власть киевских князей, мы стали называть «торки», «берендеи», или по их приметным черным папахам – «Черные клобуки» (калька с тюркского «каракалпаки») [Татищев В. Н.]. Именно они составляли конную гвардию варяжских князей, чьи предки гораздо лучше управляли дракаром, чем конем. Именно их старшины «бойлы» дали начало нашим «болярам», в современном произношении «боярам» [Вернадский Г. В.] – столпам самодержавия российского. Недаром традиционная формула призвания князя на киевский престол: "Хочет тебя вся русская земля и все черные клобуки" [Егоров В.Л.]. Изначально именно союз варяжских князей с номадами Хазарского каганата, недовольными политикой своих беков, стал основой объединения разношерстных этносов Восточной Европы в государство под названием Русь. В шестидесятые годы Х века, когда борьба между Хазарией и Русью за раздел сфер влияния переросла в вооруженный конфликт, печенеги выступили на стороне князя Святослава. Но это уже другая история.

Эпоха межвластия

Куль-тегин, умерший в 732, оказался не только великим полководцем и талантливым политиком, но еще и провидцем: «Место, откуда можно править страной - гора Отюкен…О Тюркский народ…Если вы останетесь в горах Отюкен, то вы будете жить, навсегда управляя другими странами!» [Памятники Кошо Цайдам]. Потеря Отюкена действительно привела к эпохе раздробленности в Степи. Кыргызский Ажо не стремился, да и не мог объединить припомнившие друг другу старые обиды племена Тардуша и Толоса.
Однако не стоит представлять номадов второй половины IX – первой четверти X века в виде неорганизованной и неуправляемой толпы. Как в абсолютно аморфном перенасыщенном солевом растворе – стоит только появиться точкам кристаллизации, как вокруг них происходит стремительный рост четко организованных кристаллических структур, так и народы Степи, хорошо знакомые с благами централизованной власти, тут же на обломках уйгурского каганата образовали ряд новых племенных союзов. В Тардуше «центрами кристаллизации» вновь стали потомки Бумына, сохранившие свое влияние среди хазар, кимаков и карлуков. А в Толосе вновь развернулась борьба за лидерство между кумоси и киданями. Именно последним было суждено в 924 году вернуть под власть номадов долины Селенги и Орхона, где в горах Хангая расположен сакральный центр – гора Отюкен, и вновь объединить «народы, натягивающие лук», теперь уже под властью рода Елюй.
Но прежде чем перейти к бурной истории Толоса, я бы хотел вкратце остановиться на судьбах карлукского и кимакского объединений,  на период межвластия ставшими хозяевами большей части степей Тардуша: от занятого кыргызами Алтая, до хазарского Причерноморья.

 Кимакский каганат
Согласно легенде основателем Кимакского союза племен стал некий тюркский принц (шад), бежавший на запад после неудачного покушения на собственного брата, воссевшего на каганском престоле [Абу Са'ид Гардизи]. Сейчас уже не установить его имя, но титул шад однозначно говорит о принадлежности беглеца к роду Ашина. Случилось это в середине VIII века когда в Алтайских горах гёктюрки сошлись в схватке за Отюкен с токуз-огузами, басмылами и карлуками. Беглый шад, претендуя на власть над Тардушем, провозгласил себя "байгу" (искаженное "йабгу"). И в период междоусобиц в Ордубалыке ему действительно удалось сплотить вокруг себя многие дулуские племена: кимак, кыпчак, эймур, татар, байандур, ланиказы, аджлау… Но с усилением Яглакаров союз бескровно вошел в состав Уйгурского каганата. Аль-Бируни отмечал в своих произведениях, что огузы (=уйгуры) с кимаками пасут скот совместно в стране кимаков, а в труде Ибн-Хаукаля (Х век) даже представлена карта, показывающая кыпчак-кимакские и огузские совместные пастбища к северу от Аральского моря.
Ситуация изменилась только после 840 года, когда Отюкенская чернь оказалась в руках кыргызского ажо. Потомки беглого шада, не признали законность власти кыргызов, да и с иудейской Хазарией им оказалось не по пути. Было провозглашено создание нового каганата, базирующегося на исконных тюркских верованиях и обычаях, что, наряду с «царским» происхождением кимакского байгу, привлекло на его сторону многих дулуских беков, уставших от уйгурских и хазарских экспериментов с вероисповеданием. Вошли в состав каганата и огузские племена Алтая, переселившиеся во времена уйгурского владычества в Прикаспийские степи. Им некуда стало возвращаться. В итоге, в середине IX века большая часть Тардуша признала власть новопровозглашенного кагана, который, в строгом соответствии с древними традициями, оставался только военно-политическим и религиозным лидером. Реальная власть на местах оставалась у племенных вождей – беков и ханов. Несмотря на слабость центральной власти, такая «степная конфедерация» оказалась довольно живучей, просуществовав с небольшими изменениями вплоть до «воцарения» Чингисхана.
В Степи вновь возродился культ Тенгри, а с ним и курганные захоронения [Алёхин Ю. П.], хотя практически все исследователи отмечают присутствие в среде кимаков приверженцев манихейства, ислама, христианства несторианского толка и даже буддизма. Тут все дело в пестром разнообразии вошедших в состав каганата  этносов. Нужно понимать, что в своей основе кимаки (команы, куманы), а позже, с усилением западных племен – кыпчаки (половцы) – это не новые пришлые народы, потеснившие степных аборигенов, а все те же исконные племена Тардуша, каждый со своей непростой историей. Изменился не народ, а наименование его политического объединения. Хотя, несомненно, бывали случаи захватов соседями чужих кочевий, некоторые рода или даже племена по разным причинам исчезали с исторической сцены, появлялись новые за счет слияния или наоборот разделения старых родов. Но чаще всего речь шла не о вытеснении одних кочевников другими, например печенегов половцами, а о поглощении одним союзом племен другого. Недаром до сих пор не удается выделять с достоверностью из массы разновременных тюркских погребений, расположенных на одной территории: древнебулгарских, печенежских, торческих, ясских (аланских), половецких, конкретные этносы. Слишком все они похожи друг на друга в своем погребальном ритуале, украшениях, вооружении, одежде. Гораздо существенней отличия, обусловленные не временным, а пространственным фактором. Нововведения, привнесенные сросткинской культурой (возникла на основе местных памятников катандинского типа), которую связывают с кимакским союзом племен, ограничиваются бытовыми мелочами: палаши с прямым перекрестием; удила с «8»-образным окончанием звеньев; срединные накладки луков и костяные обкладки колчанов с циркульным орнаментом; бронзовые и костяные пряжки с острым носиком; серьги с круглой подвеской-шариком и прочие подобные «веянья моды». Зато локальных вариантов данной археологической культуры только в Казахстанских степях выделяют не менее четырех [Савинов Д. Г.].
Границы Кимакского каганата, состав входивших в него этносов, их взаимоотношения и уровень зависимости от центральной ставки, также как и отношения с оседлыми и кочевыми соседями, со временем существенно изменялись. Сохранившиеся сведенья об этих событиях крайне фрагментарны и противоречивы.  Можно лишь с достаточной уверенностью говорить, что в период своего рассвета власть кагана постирались от Горного Алтая до Хазарии и от северных склонов Тянь-Шаня до сибирской тайги. В его подданстве были типичные кочевники, и полуоседлые животноводы, охотники на соболя и земледельцы Семиречья. И хотя основным видом хозяйства оставалось кочевое животноводство, в юго-западных районах возделывали пшеницу, ячмень и даже рис. Было развито ремесло: металлургия, кожевенное дело, ювелирное искусство. Немало в каганате было и городских поселений, и просто укрепленных городищ [Могильников В. А.]. Ставка самого кагана располагалась в верховьях Иртыша в городе Имакия.
В конце X – начале XI века сросткинская культура заканчивает своё существование. В лесостепях Сибири ей на смену приходит басандайская культура, «такие же (или близкие) процессы происходили и в других областях восточной части Азии, где выделяются соответствующие археологические культуры начала II тыс. н.э.» [Савинов Д. Г. и др.]. Историки не пришли к единому мнению по поводу причин изменения этнокультурных традиций населения Тардуша. Да и сама датировка этого события довольно сильно разниться у разных исследователей. Но факт остается фактом: на рубеже тысячелетий Кимакский каганат распался под влиянием какого-то внешнего фактора, привнесшего в культуру и быт населения Степи новые традиции.
Опять же, входившие в него племена никуда не исчезли, просто произошла очередная перегруппировка племен со сменой лидера. Основная масса номадов влилась в новое политическое образование – Кыпчакское ханство, получившее в арабских и персидских источниках название Дешт-и-Кыпчак, а в русских летописях – Степь половецкая.
Но о них мы поговорим чуть позже, когда будем обсуждать события XI-XIII веков. А сейчас перейдем к истории другой, более оседлой части племен Тардуша – потомкам нушиби.

Карлукский каганат
Первые сведения о карлуках относятся V веку, в то время их кочевья располагались между Алтаем и восточным побережьем озеро Балхаш. Как и большинство политических образований номадов того времени они представляли союз родственных родов, изначально: булак, чигиль, ягма. Позже к ним присоединились тюркские племена ташили, албан, бистан, хим, барши. Самостоятельную политику этот племенной союз стал осуществлять после падения Западно-тюркского каганата, когда получил статус губернаторства в рамках Танской империи.
В период гражданской войны за независимость карлукские эльтеберы (титул автономного вассального правителя) лавировали между имперскими войсками, исламским халифатом и мятежниками в попытках обрести суверенитет. Поначалу безуспешно, но в 742 году в коалиции с басмылами и токуз-огузами карлуки захватили власть в тюркском каганате. При разделе «гёктюркского наследства» басмалам досталась центральная ставка, токуз-огузам толос, а карлукам тардуш. Уже через два года союзники перессорились. Карлуки совместно с тюргешами разгромили басмылов, но понесли сокрушительное поражение от токуз-огузов. В итоге часть восточных карлукских племен изначально оказалась в составе созданного токуз-огузами Уйгурского каганата. Другая часть нашла убежище на землях тюргешей – «народа 10 стрел» (Он ок будун), потомков нушибиских племен Тардуша.  Беженцы вновь были вынуждены лавировать между сильными мира сего, дабы сохранить остатки своего народа. Но даже после серии сокрушительных поражений от уйгуров, карлукские эльтеберы не оставили своих честолюбивых устремлений.
В 756 году, пользуясь внутренними противоречиями между «черными » и «желтыми » тюргешами, слабостью тюргешского Ильмиш Кутлуг-хана, а так же тем, что войска уйгурского Моен-Чора, были задействованы в подавлении восстания в Танской империи, лидер карлуков самовольно принял титул йабгу-кагана и взялся за воссоединение тюргешских владений, но уже под своей властью. Процесс занял десять долгих лет. В итоге, захватив Суяб, Тараз, Кашгар и объединив под своей властью большинство «народа 10 стрел», карлукский йабгу провозгласил создание нового кагана, оставив столицей древний Суяб (рис. 40).
В 60-х годах карлукам удалось выбить арабов из ферганской долины, а чуть позже они вступили в борьбу с уйгурами за контроль над оазисами Таримской котловины. Успехам карлукского йабгу способствовал разрыв, наметившийся в отношениях между самозваным уйгурским Алп Кутлуг-бильге-каганом   и населением городов Тарима. Дело в том, что в то время львиная доля торговых операций на центрально-азиатском участке Шелкового пути находился в руках согдийских и тюркских манихейских общин. Важным отрезком этой трассы был путь через Ордубалык, блокированный антиманихейски настроенным Дуньмагой сразу же после захвата власти в столице. В итоге города-оазисы, само существование которых было обусловлено движением торговых караванов, терпели огромные убытки. Из ярых сторонников династии Яглакар таримские ханы превратились в опасных мятежников, готовых ради восстановления торгового маршрута поддерживать и карлуков и тибетцев.
Однако небольшой, по меркам Степи, каганат, основу которого составляли осевшие на землю потомки нушибиских племен, не мог всерьез тягаться силами с мощью уйгурской кочевой империи, рекрутировавшей воинов на просторах от Желтого моря до Черного. Как только в 795 году в Ордубалыке утвердилась легитимная власть эдизида Цзяде Кутлуга и его духовного манихейского наставника Бетюрмиш-тархана, для карлуков череда побед быстро сменилась чередой поражений. Уже в 803 г. уйгурское войско заняло Кочо (Турфан) и, нанеся поражение карлукам, через Фергану вышло на Сырдарью. И хотя уйгуры, установив свой контроль на всем протяжении Шелкового пути от халифата Аббасидов до империи Тан, оставили за карлукским йабгу Семиречье, но на этом беды карлуков не закончились.
Халифу Харун ар-Рашиду , а затем его сыну и наследнику аль-Мамуну , к 810 году удалось наконец подавить восстание Рафи ибн Лейса , охватившее Хорасан и Мавераннахр. Карлуки, активно поддерживавшие повстанцев, вынуждены были противостоять армии «повелителя правоверных». В 812-817 годах арабские войска под предводительством любимца халифа Фадла ибн Сахла предприняли карательный поход. Под Отраром этот полководец, известный под титулом Зу-р-рийасатайн - «Обладатель двух знамен», разгромил карлукский пограничный отряд и захватил в плен семью карлукского йабгу, заставив его самого искать убежища у кимаков. 
Оказавшись между двух огней, карлуки предпочли подчиниться уйгурам. Но потомки Бумына не оставляли надежды вернуть себе каганский титул. В 840 году енисейские кыргызы не без помощи карлуков разгромили Уйгурский каганат, и карлукский йабгу Бильгэ Кюль Кадыр  открыто заявил о своих правах на верховную власть, приняв титул каган. В ситуации когда Отюкен оказался в руках кыргызов, принадлежность карлукских йабгу к роду Ашина сыграла свою роль. К самопровозглашенному кагану стали стекаться даже вчерашние враги. Так, например, уйгурский вельможа Пан Торэ (Сичжи Пандэлэ) привел под его руку 15 огузских аймаков, кочевавших в Джунгарии. Видимо, демонстрируя свое стремление возродить «обычаи предков» новоиспеченный каган взялся «освобождать» от власти саманидского эмира Мавераннахр, населенный окончательно осевшими на землю и принявшими ислам потомками нушиби. А, заодно, по древней традиции поделил каганат на два крыла со своими ханами во главе. Верховным считался восточный хан, имевший ставку в Кашгаре и Баласагуне. Он был из рода чигилей и носил титул Арслан Кара-хан. Западный, младший хан, из ягма, носил титул Богра Кара-хан и имел ставку в Таразе, а позднее — в Самарканде [Валитова А. А.].
Война с Самаркандским эмиром шла с переменным успехом, потеряв в 893 году Испиджаб и Тараз, к 904 году карлуки, собрав большое войско, вторглись на земли эмирата, подвергнув его разорению. Тогда, проигрывая на материальном фронте, арабы смогли победить на фронте духовном. Один из арабских географов того времени Ибн Хаукаль сообщает о принятии ислама тысячью семей тюрок, кочевавших в местах между Исфиджабом и Шашем. Вскоре обратился в ислам и Сатур Богра-хан – внук Кюль Кадыра. Это стало началом конца Карлукского каганата. Вспыхнувшая междоусобная война между исламистским западным и тенгрианским восточным крыльями завершилась в 942 году победой Сатур Богра-хана, который взял себе арабское имя Абд ал-Керим. И хотя основанная им династия Караханидов (черных или западных ханов) по-прежнему декларировала свое происхождение от тюркского рода Ашина, да и населявшие Карлукский каганат народы никуда не делись, но организованное по исламскому образцу государство Караханов, лишь с большой натяжкой, можно назвать государством номадов. Соответственно и все завоевательные устремления караханов были направлены не в Степь, где веками правили их предки, а на юг – в плодородный Мавераннахр. Так что история караханидов – это скорей история исламского халифата, а не Степи. Под влиянием новой государственной религии меняется жизненный уклад, культура и даже самоназвание народа: принявшие ислам и осевшие на землю кочевники тюрки стали называться туркменами.
Из потомков нушиби-дулуских «десяти стрел» после 960 года, когда сын Абд ал-Керима Муса Байташ Богра-хан сделал ислам государственной религией, только небольшое полу-вассальное Карлукское ханство, просуществовавшее в Прибалхашье вплоть до прихода монголов, еще оставалось верно традициям предков. Карлукам, два столетия боровшимся за каганский престол, после «предательства» Сатур Богра-хана, пришлось окончательно «сойти с дистанции». Среди номадов появились новые лидеры: кыпчаки на западе и кидани на востоке.

Эпоха киданей

Для начала, наверное, стоит объяснить почему я так озаглавил данную главу. Ведь в сложившейся исторической традиции империи киданей принято отводить роль заштатного варварского государства, расположенного в маньчжурских степях, которое воспользовавшись неразберихой после падения Табгачской (Тан) империи на короткое время захватило небольшую часть северных, исконно китайских территорий. Что тут такого эпохального? Давайте попробуем разобраться вместе.
Достоверно известно, что уже при жизни Абаоцзы ему удалось подчинить своей власти все племена Толоса, включая кыргызов, которые были вытеснены в Минусинскую котловину.  Во времена правления его сына тогонцы, живущие у истоков Хуанхэ, и огузские племена, чьи владения прилегали к Тянь-Шаню, просили цзиньского губернатора Ань Чжунжуна помочь им освободиться от киданьского господства. Южносунский историк Е Лунли – автор «Истории государства киданей» (1180), упоминает среди зависимых владений, поставлявших дань императору Ляо южно-корейское царство Синьло (Сила); тангутское государство Западное Ся; уйгурские города-государства, контролирующие Шелковый путь – Гаочан (Турфан), Гуйцы (Куча), Юйтянь (Хотан), Ганьчжоу, Шачжоу (Дуньхуан) и Лянчжоу; какие-то Большое и Малое мусульманские владения (Да Ши и Сяо Ши). В определенной зависимости от киданей находились даже южно-китайские царства Уюэ и Южное Тан [ПиковГ. Г.]. Согласно «Бинвэйчжи» из 50 государств, о которых известно, что они подвластны Ляо, было девять усуньских [Кюнер И. В.], а «Усунь занимало всю северную сторону Небесных гор [Тянь-Шань], исключая Урумци и Баркуля» [Бичурин Н. Я.]. В 1017 году войска Лунсюя – праправнука Абаоцзы, взявшегося за возрождение киданьской империи, вторглись в Семиречье и дошли до Баласагуна – столицы караханидов (ныне Чуйская область в Киргизии).
Получается не такой уж и заштатной была империя Ляо. На пике своего могущества наследники Абаоцзы почитались хаканами не только Толоса, но и существенной части Тардуша. И это не голословное утверждение.
Во-первых замечу, что с начала XI века с политической карты враз исчезают расплодившиеся к тому времени каганаты. Только Сельджук ибн Дукак  и его потомки, захватившие земли от Коканда до Анкары и от Аральского моря до Оманского залива, позволяли себе носить титул «йабгу» - первый после кагана. В отличие от тех же многочисленных и могучих половецких (кыпчакских, команских) ханов, остававшихся просто ханами, хотя их отпрыски сиживали даже на Египетском престоле.
Во-вторых, в 1128 году отпрыск киданьского императорского рода Елюй Даши , бежавший после крушения киданьской империи на запад с горсткой воинов, собирает в Бишбалыке курултай на котором заявляет: «Сейчас, полагаясь на справедливость своего дела, я прошу вашей помощи в уничтожении нашего общего врага и восстановлении нашей империи. Я уверен, что вы почувствуете сострадание к нашим бедам. Можете ли вы смотреть без горя на разрушение храмов наших духов-правителей? Без сомнения, вы поможете вашему императору и отцу; вы не будете безразлично смотреть на несчастье наших людей» [Пиков Г. Г.]. О чем говорит этот жалкий беженец с берегов Сунгари, если эти земли раньше не входили в состав Великого Ляо? И с какого перепуга курултай принимает его власть, провозглашает гурханом и дает войска достаточные, чтобы наголову разбить сельджукского султана Санджара , так же претендовавшего на Семиречье? Малого того, согласно Ибн аль-Асиру , подчиненные гурхану гарнизоны «тяжело попирали народы» Туркестана и Мавераннахра [Пиков Г. Г.], а они почему-то не бунтовали против наглого самозванца и узурпатора. Или он все-таки был не самозванцем, а законным наследным правителем? А тюрки-сельджуки, до того времени не интересовавшиеся землями восточней Баласагуна, с чего вдруг двинули войска против новоявленного гурхана? Уж не за каганский ли престол решил побороться Санджар? 
Последнее – это уже мои домыслы. С уверенностью можно говорить только о том, что в X – XII веках влияние императора киданей выходило далеко за пределы Маньчжурии, докатываясь вплоть до будущих южнорусских княжеств. Вот только далеко не везде и не всегда это влияние было военно-политическим. Лично переживший киданьское нашествие в Чуйскую долину Юсуф Баласагуни  в 1069 году вспоминал не о мечах завоевателей, а о привозимых ими товарах: «Если бы кытайские караваны уничтожили бы свои торговые знамена (вывески), то откуда явилось бы множество товаров?» [Пиков Г. Г.]
Не только в Средней Азии, но и далеко за пределами реально вассальных владений, интересы владыки киданей защищали киданьские торговые караваны. Это они познакомили молодые русские княжества с товарами Поднебесной, закрепив в восточнославянских языках (русском, белорусском, украинском, болгарском) привычное нам наименование Срединного государства. Киданьские рынки – «чайнотауны» средневековья, обнесенные миниатюрной «Китайской стеной», встречались не только в степи, их следы есть в Киевской, Подольской, Полтавской областях… Возможно московский Китай-город, появившийся в привычном нам виде значительно позже, и не имеет прямого отношения к киданьским караванщикам, хотя его соседство с Арбатом  – арабским караван-сараем (рибат), явно наводит на эту мысль. Но как в некоторых тюркских языках (например в татарском) слово «китай» ассоциируется с крепостью, благодаря серии киданьских укреплений, выросших в степи во времена правления Шэнцзуна, так, возможно, и в русском языке название «Китай-город» закрепилось за обнесенным стеной восточным торговым посадом.
Но если ходили караваны, скажет вдумчивый читатель, то должны быть археологические находки связанные с этим торговым маршрутом. Вон сколько арабских серебряных монет в кладах от Перми до Крыма позарыто, а киданьских монет даже на Алтае не найдено [Худяков Ю. С.]. Однако проблема в том, что у киданей в ходу были только бронзовые монеты, да бумажные  ассигнации. Первые – шли на вес, причем за 1 лян (около 40 грамм) серебра платили связку из 1000 (чаще несколько меньше) монет общим весом в 2 – 2,5 килограмма. Получается, что за 1300-1400 серебряных арабских дирхем (полновесный кошель весом в 4 кг) в киданьской «валюте» следовало выложить 1000 связок монет – не всякий верблюд снесет такой груз! А ассигнациям и на внутреннем рынке в те времена доверия особого не было. Правда, южные соседи киданей для особо крупных расчетов выплавляли «серебряные топоры» весом в 50 лян, но это большая нумизматическая редкость. Таких «топоров» найдено всего несколько экземпляров, примечательно, что части двух из них (правда, датируемых концом XII — началом XIII века) найдены в Пермском крае [Быков А. А.]. Так, что искать киданьские монеты в Причерноморье явно не стоит, как впрочем и товары киданьского производства. В столь дальнюю дорогу любой купец возьмет лишь дорогие и компактные вещи повышенного спроса: ювелирные изделия, специи, дорогие ткани, а их и тогда, и в наше время дешевле было брать у китайских (сунских) мастеров….
Тем не менее следы киданьских караванов все-таки есть. В первую очередь это «украшения конского снаряжения, поясные наборы, украшения одежды и пиршественная посуда, которые трактуются как обязательные атрибуты жизни воинов, знати и каганов» [Горбунова Т. Г.]. Эти вещи каждый номад возил с собой, и, в случае его смерти, они, если не достались мародерам, отправлялись с ним в могилу. Интересно, что «на протяжении IX-XI вв. в степях Евразии использовался определённый универсальный набор изделий, имевших идентичные формы и стилистически близкие орнаментальные мотивы. Хотя, безусловно, данные предметы обнаруживают определённую местную специфику» [Горбунова Т. Г.]. Так вот, не только на Алтае и Южном Урале, но и «в Донской губернии между Таганрогом и Ростовом… из г. Симферополя Таврической губернии…из Чигиринского уезда Киевской губернии… встречаются единичные предметы, которые не имеют аналогий или корней ни в традициях населявших её народов, ни в ремесленных традициях производственных центров, обслуживавших разные территории большого региона. Сравнительный анализ формы этих предметов, технологии их изготовления, особенностей декора на уровне евразийских изделий конца I — начала II тыс. н.э. показывает, что эти вещи являются импортом из региона Южной Сибири» [Король Г. Г., Конькова Л. В.]. Но и там эти предметы не являются автохтонными. «Поиск датированных аналогов привёл к материалам юго-восточных соседей кыргызов — из купольных гробниц представителей киданьской знати» [Длужневская Г. В.]. Бронзовые украшения выполненные в киданьском стиле из Алтайской бронзы вовсе не нонсенс. На берегах Онона и Керулена была создана целая сеть киданьских укреплений, в которые были переселены десятки тысяч бохайских и китайских ремесленников. Там же располагались многотысячные военные гарнизоны империи Ляо. В таких укреплениях в безопасности останавливались торговые караваны, меняя товар, запасаясь провизией и нанимая охрану и проводников для дальнейшего пути.
С заголовком, надеюсь, мы разобрались. Но, прежде чем перейти к собственно истории киданей, хотелось бы развенчать еще один стереотип, связанный с внешним обликом киданьских владык. Их принято изображать дикими монголами, надевающими китайские шелковые халаты поверх рваных тулупов. Однако история гласит, что еще в 937 году, до передачи киданям 16 китайских областей и начала выплат ежегодной дани серебром и шелками, халат и шапка Дэгуана  оказались вполне достойным нарядом для инаугурации императора Поздней Цзинь . Да и внешний облик Абаоцзы  и его прямых потомков вызывает ряд вопросов. Со слов Е Лунли  мы знаем, что он внешне «не был похож на остальных». Это не удивительно, если учесть, что он был уйгуром по матери и согласно закрепленного им правила все императорские отпрыски имели право брать себе жен только из уйгурского по происхождению рода Сяо [Торланбаева К.У.]. Видимо, именно на сохранение в фенотипе правителей «европейских» черт (голубые глаза, светлые волосы) и была нацелена, распространенная у северных кочевых соседей Китая, система дуальных предписанных браков [Головачев В. Ц.]. В случае с киданями это означало что императорские рода Елюй и Сяо могли заключать браки только между собой. Зная это мы не будем удивляться тому, что  «в X веке среди киданей жило еще белокурое племя, шедшее всегда в авангарде их вредоносных полчищ» [Грумм-Гржимайло Г. Е.].
Для полноты картины стоит добавить, что в XII веке многие подданные киданьского владыки, да и он сам, были православными христианами несторианского толка… Но обо всем по порядку.
Как несомненно помнит внимательный читатель, кидани – это союз сяньбийских (протоманьчжурских) племен, сложившийся в Присунгарийских степях после разгрома в 344 году северных (Юйвэнь) сяньбийцев южными (Мужун). На протяжении столетий киданьские ханы вели свою политику, в зависимости от политической конъюнктуры принося вассальную присягу либо повелителю Отюкена, либо императору Поднебесной, а порой и вовсе заявляли о своем суверенитете. И тогда только объединенные силы тюрок и танских войск могли подавить киданьский мятеж. Однако сколько-нибудь значимый вклад в мировую историю киданям удалось внести только после 840 года, когда алтайские тюрки окончательно ушли с первых ролей исторической сцены.
Однако, прежде чем перейти к полной прелюбопытнейших открытий истории этого народа, нам необходимо хотя бы вскользь познакомиться с двумя соседствовавшими с киданями этносами. Бохайцы и шатосцы никогда не играли сколько-нибудь значимой роли в истории Степи, их судьбы были преимущественно связаны с оседлыми земледельцами Северо-Восточной Азии, зато их влияние на становление Киданьской империи столь значимо, что я не могу оставить их в стороне от нашего исторического экскурса.
Бохай
Среди древних тунгусо-маньчжурских племен далеко не все были кочевыми животноводами (сяньби, тоба, кумоси, кидани) или рыбаками-охотниками (шивэй, чернореченские мохэ). В плодородных долинах юга Приморья, в верховьях Сунгари, на севере Корейского полуострова и в долине реки Ляохэ проживали родственные им земледельческие этносы. Они довольно рано, не позднее второго века до нашей эры, сформировали первое государственное образование – Фуюй (;; – кит.) или Пуё (;;– кор.), просуществовавшее до 285 года, когда оно пало под натиском орд Мужун Вэя (;;;).
Новый подъем суверенитета «сунгарийских тунгусов» (сумо-мохэ) пришелся на середину VII века, когда потомки фуюйцев создали новое государственное образование, известное как «Боклийский каганат» [Гумилев Л. Н.]. Судя по танским хроникам изначально оно было вассалом Когурё , но в 668 году когда Когурё пало под ударами танских войск, выступавшие в качестве союзников Когурё мохэские племена в большом количестве были переселены за реку Ляохэ в приграничный округ Инчжоу (ныне Чаоян). Лишь через 28 лет восстание киданий дало шанс пленникам вернуться на родину. В 696 году один из мохэских князей Цицик Чжунсян, поддержал восстание киданей и, перейдя с армией приграничную реку Ляохэ, освободил своих соплеменников [Бичурин Н. Я.]. Уже через два года новое государство Чжень (Громовое) включало земли значительной части современной Маньчжурии, большей части Приморского края и Северной Кореи. После заключения мира с империей Тан оно получило в танских летописях название Бохай.
Государственное управление в государстве носило черты как номадной кочевой империи (деление исполнительной власти на Левое и Правое «крыло»; организация армии; наличие нескольких столиц), так и корейско-китайской (наследуемая власть кэду (короля); административное деление страны; чиновничий аппарат; налогообложение). В административном отношении вся территория государства была разделена на 15 областей, в том числе 5 столичных. Верхняя столица располагалась у подножия гор Чанбайшань (рис. 41), до настоящего времени почитающихся как колыбель маньчжурского и северокорейского этносов. Все области делились, в свою очередь на 62 округа, а последние - на 125 уездов. Верховным божеством у бохайцев считалось солнце в образе всадника, скачущего на лошади по небу. Бохайская знать и чиновничество исповедовали буддизм, существовали и другие формы религиозного мировоззрения, в частности несторианство и шаманизм.
Очень скоро Бохай получает известность в Китае и Японии как страна просвещения и ученых. Этому в немалой мере способствовал специально изданный королем Да Циньмао (737 - 794) указ, в соответствии с которым юношам, достигшим совершеннолетия, запрещалось жениться до тех пор, пока они не обучатся стрельбе из лука и грамоте. О высокой культуре Бохая свидетельствуют и данные археологических исследований. Анализ собранного археологического материала показал, что бохайцы обладали многоотраслевым хозяйством, главенствующая роль в котором принадлежала пашенному земледелию и животноводству. Для обработки земли применялись массивные чугунные сошники и мотыги (в Европе изделия из чугуна появились только в XIV веке). Значительное развитие получило и ремесленное производство - металлургия и металлообработка, изготовление станковой, поливной и фарфоровой посуды, кровельной черепицы и кирпича, стекловарение, ткачество, камнетесное, камнеобрабатывающее и ювелирное дело [Государство Бохай…].
Немаловажную роль Бохай играл и в международных отношениях, его послы занимали почетные места на приемах у императоров Тан, Японии и Сила (южнокорейское государство). Бохайский флот был сильнейшим на тихоокеанском побережье. Под влиянием бохайцев в Японии получают распространение некоторые виды театрализованных представлений, изготовление и использование в качестве крепежных брелоков нэцкэ, в 822 году команда во главе с бохайским послом Ван Вэньцзюй провела в Японии игру в верховое поло, во время которой всадники гоняли клюшками мяч по полю.
По Соболиной дороге, пролегавшей значительно северней Шелкового пути, бохайцами были установлены торгово-ремесленные колонии. По ней Бохай торговал с народами Южной Сибири и Средней Азии. После разгрома в 840 г. енисейскими кыргызами Уйгурского каганата многие из его жителей нашли себе прибежище именно на территории Бохая, причем число переселившихся сюда уйгуров было, по всей вероятности, весьма значительным, о чём можно судить по обилию встречающихся в датируемых второй половиной IX — началом X веков слоях бохайских памятников артефактов южносибирского и центральноазиатского происхождения [Государство Бохай…].
Но самый существенный вклад бохайцы внесли в развитие культур и политических систем близкородственных им народов киданей и чжурчжэней.

Шато
В начале VII века огузское племя Шато кочевало в Джунгарской степи. Обиженные Ышбара Толос-шадом , они присягнули на верность императору Тан. Событие для того времени по сути рядовое – в те годы все степи восточнее Алтая лежали у ног хана Табгачей. В принципе, на протяжении всей древней истории, почти ежегодно те или иные номады Толоса клялись в верности владыкам Поднебесной, а затем с легкостью нарушали эту клятву. Уникальность данного события в том, что шатосцы на протяжении веков хранили верность однажды данному слову, заслуженно занимая важные посты в армейской иерархии  империи Тан, включая личную гвардию императора. Возможно этому способствовало отдаленное родство их с правившим императорским Домом, ибо и шатосцы, и табгачи вели свой род от косоплетов-хуннов, влившихся еще во II веке в состав сяньбийских племен.
Оставим в стороне перипетии их нелегкой службы Срединному царству и их заслуги перед престолом, отметим только, что в начале IХ века, теснимые тибетцами шатосцы переселились под защиту Великой китайской стены на плато Ордос. А к концу века, когда Танскую империю стали сотрясать одно восстание за другим, вождь шато Чугай (Чжусе) Кэюн, прозванный Одноглазым драконом, командовал имперской гвардией, состоявшей из 40 тысяч воинов (шатосцев, согдийцев, тангутов и собственно танских войск). В 884 его войска разбили стопятидесятитысячную повстанческую армию самозваного императора Хуан Чао, десять лет терроризировавшего все Срединное государство, захватившего и разграбившего обе столицы Тан: Чанъань и Лоян. За этот подвиг ему было пожаловано губернаторство (цзедуши) в районе восточнее Ордоса, а так же даровано право носить фамилию императорского дома Тан – Ли (; – Слива), что по сути приравнивалось к усыновлению.
Когда в 907 году пала династия Тан, уничтоженная Чжу Вэнем, Ли Кэюн выступил против узурпатора. В Поднебесной началась эпоха междоусобных воин, получившая название «Пять династий и десять царств» (;;;; – Удай Шигуо), продлившаяся до 960 года. В борьбе за Танский трон тюрки-шато приняли самое горячее участие, удерживая за собой власть в северных районах Китая вплоть до 951 года, а в провинции Шаньси под протекторатом киданей и до 980. На протяжении всего этого времени контролируемые шатосцами территории служили своего рода буфером между Киданьской империей и южнокитайскими царствами. В итоге провинции Китая расположенные севернее Хуанхэ, так и не смогли на сколько-нибудь значительное время освободиться от власти номадов, которые, с момента провозглашения хуннским хаканом Лю Юанем династии Северная Хань (304 год), если и не восседали на императорском престоле, то занимали существенное место среди высшей аристократии, подобно боярам на Руси. Хуннов сменили хунно-сяньбийцы Тоба, их – окитаившиеся табгачи, затем шатосцы, а с начала Х века кидани – самые северо-восточные из кочевых сяньбийских племен.
Историки говорят, что власть шатоских «императоров» (рис. 41) в княжестве Цзинь, Поздней Тан, Поздней Цзинь, Поздняя Хань, Северная (Восточная) Хань удерживалась во многом благодаря поддержке киданей, но верно и обратное – именно шатосцы обеспечили относительно плавный переход власти в Северном Китае от табгачей к киданям.
Империя Ляо
Я не буду повторно останавливаться на происхождении киданьских племен, мы с вами затрагивали этот вопрос, знакомясь с «эпохой Сяньби». Поговорим лучше о процессе возвышения киданьской элиты, в результате которого небольшая периферийная группа кочевников смогла не только установить свое господство на огромной территории Толоса, но и  создать империю Ляо, подчинившую себе весь Северный Китай и Бохайское царство.
Начало этому процессу положил киданьский старейшина Кугэ, который в 628 году принял танское подданство, за что получил звание военачальника, командующего войсками левого крыла, по совместительству должность сунгарийского главноуправляющего, титул Уцзи-сяньнаня (уездный барон) и право носить императорскую фамилию Ли.
Второй ступенькой «карьерного роста» стал 715 год, когда, после череды мятежей и восстаний, кидани под предводительством Ли Шихо вновь изъявили покорность Танской династии. Указано восстановить Сунгарийское правление. Шихо возвращены все титулы, дарованные Кугэ и его потомкам. Кроме того он облечен в княжеское достоинство, и получил в жены племянницу императора, с титулом принцессы Юнлэ гунчжу – честь достойная хакана. Подчиненные ему вожди восьми племен также не были обойдены императорскими милостями. Они получили не только пышные титулы, но и полагающиеся при этом щедрые подарки.
В 722 году Юйюй , благодаря щедрости Сюань-цзуна , добавил к уже имеющимся титулам должность верховного главнокомандующего военным округом Цзин-цицзюнь, титул «Сунгарийского удельный князь» (Сунмо цзюньван), причем до него титулом удельного князя (цзюньван) жаловались только сыновья наследника престола, а в дополнение в жены новую принцессу Яньцзюнь гунчжу. Стоить отметить, что в это же году Бильге-хану – лидеру восточных тюрок было отказано в просьбе выдать за него танскую принцессу [Материалы по истории...]. 
Правда после «предательства» Кэтуюя , и последующего перехода киданей под власть Уйгурского каганата (в 754 году), старейшины растеряли большинство дарованных им титулов. В 842 году после краха уйгуров, когда кидани вновь пришли на поклон к танскому императору, их предводитель Уцюйшукэ получил всего лишь титул «военачальник отряда со знаменем» (юньхуэй цзянцзюнь).
Но затем ситуация резко изменилась. Во второй половине Х века в маньчжурских степях искали убежища те, кому еще вчера киданьские старейшины спешили принести вассальную присягу – уйгурские и танские беженцы. Что резко подняло пошатнувшуюся было самооценку киданьских старейшин. Да и пример соседей и дальних родичей бохайцев, сумевших создать собственное процветающее государство, должен был способствовать росту «велико-киданьского шовинизма». Нужен был только лидер, подобный тюркскому Бумыну. И такой лидер появился. Им стал честолюбивый  Абаоцзи (Елюй Амбагай). Будучи уйгуром по матери, он, при поддержке материнского рода Сяо [Пиков Г. Г.; Дробышев  Ю. И.], узурпировал киданьский престол и установил наследуемый порядок передачи власти от отца к сыну.
Но начнем по порядку. Абаоцзи был младшим сыном Гэйли-иркина. Иркин – должность в тюркской чиновничьей иерархии соответствующая лидеру вассального племенного объединения, такой титул носили например главы нушиби, карлуков, байэрку. Совершенно очевидно, что речь идет о главе всех восьми племен, а не о каком-то «крупном чиновнике, командующем поисками и лошадьми», как трактуют комментаторы «Истории Ляо». Другое дело, что по законам «кочевой империи» Абаоцзы, как младший сын да еще метисного происхождения, имел не слишком высокие шансы возглавить племенной союз. Однако мальчик «отличался крепким телосложением, смелостью, воинственностью и сообразительностью», да и внешне он «не был похож на остальных» [Е Лунли]. При поддержке материнского рода он устранил от власти своих дядьев и старших братьев, и занял пост племенного старейшины .
Очевидно Абаоцзы сумел заслужить военную славу на этом посту, так как после смещения Яоняня  с «княжеского» престола», за неспособность пресечь притеснения со стороны танского губернатора Лю Жэньгуна , на его место временно на три года был избран Абаоцзи – «объявлен князем» [Е Лунли]. Историки до сих пор спорят когда точно это произошло. Известно что он пробыл на этом посту 9 лет. Причем в 905 году, когда был заключен мир и побратимство с шатоским князем Ли Кэюном , он уже возглавлял киданей, и продолжал занимать этот пост какое-то время после 911 года, так как успел пограбить царство Янь, основанное сыном Лю Жэньгуна [Материалы по истории...]. Скорей всего в 913 или 914 году Абаоцзы совершил поход на запад, во время которого покорил «пять родов племени [кумо]си и семь родов племени шивэй».
Однако его экспансионистские устремления почему-то не обрадовали соплеменников. Когда Абаоцзы, разбив племя желтоголовых шивэй, возвращался обратно, семь кочевий задержали его на границе и отстранили его от власти. За былые заслуги он испросил позволения «поселиться во главе рода в старом городе Ханьчэн, охранять его вместе с ханьцами и стать отдельным кочевьем». Но смирение его оказалось показным. В 916 году он пригласил к себе на пир всех племенных старейшин, а «когда все опьянели, воины вышли из засады и перебили дажэней всех кочевий» [Материалы по истории...].
Совершив переворот, Абаоцзы объявил себя не каганом, как можно было ожидать от лидера племенного объединения номадов, а Небесным императором, заявляя таким образом о своих притязаниях на танское наследие. Первым объектом для нападения самопровозглашенный император избрал шатоские владения, чьи войска были заняты на юге в войне с Поздней Лян. Кидани взяли штурмом город Синьчжоу, пограбили окрестные земли, захватили много пленных (судя по всему это и было основной целью похода), но, простояв 100 дней под стенами Ючжоу, и потерпев поражение в стычке с основными силами шатосцев, пришедшими на помощь осажденным, вынуждены были уйти восвояси. 
Как ни лаком был распавшийся на куски «танский пирог», но для участия в дележе нужны были силы, как военные, так и экономические. Военные силы могла дать объединенная Степь, а экономические ресурсы (вооружение и содержание войск, строительство осадных машин и т. д.) были у бохайцев. Это предопределило направление киданьского удара. «В 924 г. Абаоцзи «на западе захватил древние земли туцзюэ», «вступил в область уйгуров» и 2 октября «достиг древнего уйгурского города». В итоге огромная киданьская армия продвинулась на запад вплоть до территории обитания «племен иртышских гор» [Крадин Н. Н.]. А к 926 году пал Бохай, на месте которого было образовано вассальное княжество Восточное Дань под управлением наследника киданьского престола. Захватив Бохай Абаоцзы переселил значительную часть его населения далеко на запад. Этим он «убивал сразу двух зайцев»: ослаблял бохайских мятежников и получал квалифицированную рабочую силу для строительства и обслуживания системы приграничных крепостей в Забайкалье и Монголии [Ивлиев А. Л.].
Таким образом, к 926 году киданям удалось объединить под своей властью практически весь Толос от Алтая и Байкала до Сихотэ-Алиня и Желтого моря. А тут еще в империи Поздняя Тан, объединившей под властью шатоской династии весь север Поднебесной, в результате мятежа был убит император Ли Цуньсюй (сын прославленного Ли Кэюна). Его приемный сын и приемник на троне Ли Сыюань (;;;) был вынужден искать поддержки у киданей. Самое время к переделу «танского наследия», о чем Абаоцзы не двусмысленно дал понять шатоскому послу: «Я не питаю злобы к нынешнему Сыну Неба и вполне могу установить с ним дружественные отношения. Если он отдаст мне земли к северу от Хуанхэ, я не, буду больше нападать на юг» [Е Лунли]. Это был прямой вызов. Но война не успела начаться, так как  в этом же году Абаоцзи заболел и умер.
После смерти Абаоцзы вся власть оказалась в руках его безутешной вдовы Шулюй Юэлидо, которая устроила массовые казни среди придворных вельмож, отправляя всех недовольных ее политикой на «доклад покойному императору». На киданьский престол она, вопреки всем традициям, возвела не первенца, а своего любимца – более послушного среднего сына Елюй Дэгуана (;;;;), что позволило ей, по сути дела, прикрываясь именем сына править империей. Своеволие вдовствующей императрицы сильно покачнуло авторитет «Сына Неба». От киданей отложился и вместе  со своими подданными перешел под власть Поздней Тан Лу Вэньцзинь – генерал-губернатор округа Лулун. Чуть позже там же нашел убежище и обиженный Туюй – старший брат нового императора киданей.
В начале правления Дэгуану не хватало ни авторитета, ни политического, ни военного опыта: он крайне неудачно решил поддержать мятежного позднетанского губернатора Ван Ду. Из отправленного им в помощь мятежнику пятитысячного войска назад вернулось лишь несколько десятков человек. Отношения с южным соседом оказались окончательно испорченными. Ряд киданьских военачальников оказалась в плену. В итоге всего через четыре года после смерти Абаоцзы уже киданьские послы безуспешно обивали пороги дворца позднетанского императора с просьбой вернуть беглецов и пленных.
Но не было счастья, да чужое несчастье помогло: в 932 году проблемы начались уже в Позднетанской империи: мятежи,  дворцовый переворот, гибель императора и его наследника, междоусобная война за престол, в результате которой потомки Ли Кэюна, да и шатосцы вообще оказались отстранены от власти…
Пользуясь ослаблением соседа киданьские удальцы стали вновь пробовать на прочность границы Позднетанской империи. Но к полномасштабной войне с южным соседом наученный горьким опытом Елюй Дэгуан был не готов.
В 936 году глава тюрок-шато, зять основателя позднетанской династии Ли Цуньсюя и видный военачальник Ши Цзинтан поднял восстание против узурпировавшего позднетанский престол Цункэ – ханьца по национальности. Будучи не в силах в одиночку справиться с узурпатором он обратился за помощью к северному соседу. В качестве компенсации за поддержку, Ши Цзинтан пообещал киданям ежегодную дань и 16 префектур в районе Ююнь (север нынешней провинции Хэбэй и Пекин).
Отказаться от столь лакомого куска было немыслимо и Дэгуан с одобрения матери лично возглавил двинувшиеся на юг киданьские войска. Стопятидесятитысячное войско кочевников было беспрепятственно пропущено через укрепленный проход Яймынь в Великой китайской стене. Компания оказалась удачной, позднетанские войска были разбиты, Ши Цзинтан был провозглашен императором Цзинь, причем Дэгуан лично повел процедуру «инаугурации», назвав вождя шатосцев своим сыном и одарив его одеждой со своего плеча. Объединенная киданьско-шатоская армия дошла до берегов Хуанхэ, но дальше киданьские войска не пошли, дабы не вызывать «большую тревогу среди населения, живущего к югу от реки» [Е Лунли].
Дэгуану было не до войны, он спешил укрепиться в «подаренных» землях к югу от Стены. В угоду новоприобретенным ханьским подданным он в 937 году принял для своей династии наименование Великое Ляо (;; – по понятному для ханьцев названию реки Ляохэ и местности Ляодун, откуда пришли кидани) и установил девиз правления «Собирающее вместе» (;; - ***тун). А заодно учредил для присоединенных территорий администрацию, устроенную по танскому образцу.  В итоге в империи сложилась дуальная система администрации, разделенной на северную и южную части. Северная администрация возглавлялась «северным канцлером», правившим в соответствии с номадными и отчасти бохайскими традициями, в его компетенцию входил контроль за протоманьчжурскими этносами и вассальными владениями номадов. Глава южной администрации, хоть и стоял на более низкой иерархической ступени чем его северный коллега, имел значительно более сильный как по численности, так и по квалификации бюрократический аппарат, состоящий преимущественно из местных чиновников [Крадин Н. Н.]. Однако все высшие должности и на юге, и на севере были в руках двух главенствующих киданьских родов Елюй (к которому принадлежали императоры) и Сяо (из которого традиционно происходили императрицы) [Головачёв В. Ц.]. Императорский двор, сохраняя дань традициям предков, вел подвижный образ жизни, переезжая из столицы в столицу, из дворца во дворец. Кидани переняли бохайскую систему пяти столиц, причем одна из них – Наньцзин (южная столица) располагалась в районе уездного центра Цзи (;), значительно позже (в 1403 году) получившего название Пекин (северная столица). Таким образом Дэгуан, впервые придавший будущему Пекину столичный статус, может по праву считаться его крестным отцом.
Надо заметить, что несмотря на все бохайские и танские заимствовования, и Абохай, и Дэгуан оставались типичными номадами, бережно хранившими обычаи предков. Они  сознательно противодействовали распространению среди киданей языка и культуры Срединного царства, старались сохранять тенгрианские обряды, пищу и одежду степняков, разработали собственную, отличную от ханьской, систему письменности. В то же время они стремились максимально широко распространить среди народов многонациональной империи технические и архитектурные достижения подвластных оседлых народов. Для этой цели массы ханьских и бохайских ремесленников расселялись на землях подчиненных киданям номадов. Ими была построена целая система крепостей в Забайкалье и Монголии. Однако, судя по сохранившимся до наших дней мощным оборонительным сооружениям, окружавшим городки поселенцев, далеко не все местные племена встретили восточных «просветителей» с распростертыми объятиями. Так, например, в 941 году вожди ряда племен, включая тогонцев (туюхунь) и огузов (тудзюэ), пытались подбить Ши Цзинтана на совместное выступление против киданьского владычества, правда он не только отказался, но и покарал инициатора восстания – губернатора Ань Чжунжуна.
Все годы правления шатосца Ши Цзинтана, властвовавшего в северной части Поднебесной, он свято соблюдал вассальную присягу, данную Дэгуану. Но в 942 году после его смерти Цзиньский престол унаследовал Ши Чжунгуй – старший из сыновей, который возжелал большей самостоятельности. Подбиваемый военной верхушкой он стал провоцировать Дэгуана к вторжению: «Если дедушка рассердится, пусть приходит воевать, у внука есть сто тысяч остро отточенных мечей, которых достаточно для встречи. Пусть потом он не раскаивается, когда внук разобьет его и над ним будет насмехаться вся Поднебесная» [Е Лунли].
Ранней весной 944 года «дедушка» пришел с пятидесятитысячным войском. Кровопролитная война продлилась три года. Ее итогом стало присоединение разоренных цзиньских земель к киданьской империи, а раскаявшийся «внук» вместе с приближенными и семейством отправился в ссылку в «родовые» шатоские владения, пожалованные еще Ли Кэюну Танским императором. Так сын Абаоцзы завершил дело отца, став не только ханом всего Толоса но и императором покорившим весь север Поднебесной. Однако ему было не суждено насладиться завоеванной властью: возвращаясь из покоренной цзиньской столицы он заболел и скоропостижно скончался.
Среди киданей вспыхнули междоусобицы, в результате которых к власти пришел Уюй – сын опального Туюя и старший из внуков Абаоцзы. Попытавшуюся воспротивиться его воцарению бабушку Шулюй Юэлидо он заточил в храме при могиле ее прославленного мужа. Мятеж был подавлен в самом зародыше, однако свои последние завоевания на юге кидани потеряли.
В бывших Цзинских владениях в результате переворота ненадолго воцарился Лю Чжиюань – знатный тюрок-шато по происхождению, правда не родственный позднецзиньскому правившему дому. Продолжив взятый Ши Чжунгуем курс на независимость от киданей и приверженность древним традициям Поднебесной, он даже изменил название своего царства на Хань (;;). Это стало началом конца шатоского владычества в Китае. Уже через три года власть перешла в руки этнического ханьца Го Вэя (;;), основавшего царство Чжоу, резко враждебную всему иноземному. Шатосцам удалось удержать под контролем только самый север своих бывших владений – горный район, зажатый между Ордосом и 16-ю префектурами – киданьскими владениями южнее Великой стены.
Интересно, что и Уюй взял курс на китаизацию своей империи: «Император восхищался китайскими нравами и обычаями, использовал на службе многих цзиньских чиновников» [Е Лунли]. Дорвавшись до власти он «предавался пьянству и разврату, с пренебрежением относился к вождям». В итоге это «хобби» стоило ему жизни. В 951  году Уюй был убит, а императором стал Елюй Цзин (;;;) – старший сын Дэгуана, вошедший в хроники под именем Величественный предок  (;; – Муцзун).
Новый император сохранял верность традициям предков, но в остальном мало отличался от своего покойного кузена: «по молодости любил забавы и развлечения… каждую ночь он пьянствовал, утром ложился спать и вставал лишь в полдень. В связи с этим кидане называли его «спящий правитель». Желая поддержать шатосцев в их борьбе за власть над северными китайскими территориями Муцзун направил на борьбу с Го Вэем пятидесятитысячный корпус под командованием Сяо Юйцзюэ. Блицкрига не получилось, чжоусцы разбили союзников и война перешла в затяжную фазу, сильно ослабив обе стороны. Почти ежегодно шатосцы и кидани отправляли на юг свои войска, но серьезных успехов так и не достигли. В 959 году император Чжоу перешел в наступление, захватив 6 из 16 южнокиданьских префектур, и только смертельная болезнь помешала ему отбросить кочевников за пределы Великой стены. Но потеря земель не слишком расстроила погрязшего в развлечениях Муцзуна, получив донесение он заявил: «Три заставы, собственно говоря, являются китайскими землями, а поэтому, если сейчас они вернулись к Китаю, разве это потеря?».
В то время как империя Ляо, брошенная на произвол чиновников, слабела день ото дня, ее южный сосед, где воцарился полководец Чжао Куанъинь (;;;) – основатель династии Сун (;), активно занимался объединением Поднебесной. Растущая угроза с юга становилась все более очевидной для всех в Ляо, но не для императора. В 968 году, когда сунские войска вторглись в шатоские владения, прислуживавший за столом придворный зарезал пьяного Муцзуна.
Кидани возвели на престол Елюй Сяня (;;;) – внука Туюя, но и он предпочитал «править лежа на кровати». Все вопросы решались чиновниками и императрицей. Безуспешно опробовав на прочность оборону друг друга, кидани и сунцы  заключили мир продлившийся вплоть до 979 года, когда новый император Сун вновь вторгся в шатоские владения. Войска киданей, выступившие в защиту своих союзников, были разбиты, а шатоские земли присоединены к Сунской империи. Между Сун и Ляо возобновились пограничные конфликты, которые, правда, так и не переросли в полномасштабную войну.
В 982 году императором Ляо стал Елюй Лунсюй (;;;;) – сын скончавшегося к тому времени Елюй Сяня. Несмотря на то, что к моменту восшествия на престол ему было всего 12 лет, и правил он совместно со своей матерью Сяо Яньянь, именно с его приходом началось возрождение империи. Он вернул государству наименование Великое Кидань и взялся за восстановление сильно пошатнувшейся императорской (хаканской) власти среди номадов Толоса. Первыми жертвами имперских амбиций пали потомки бохайцев – чжурчжени (нюйчжени) и кочевавшие в предгорьях Алтая потомки огузов, прозванных киданями  «цзубу».
Воспользовавшись тем, что основные силы киданей были задействованы на севере и западе их владений, император Сун  собрал значительное войско, и в 986 году три армии под командованием генерала Цао Биня вторглись в киданьские владения южнее Великой стены. Поначалу неожиданность и численное превосходство были на стороне нападавших. Сунцы один за другим захватывали киданьские крепости и уездные центры. Однако Елюй Лунсюй, вошедший в историю под титулом «Святой предок» (;; – Шэнцзун), сумел довольно быстро перебросить войска на южный фронт. Измотав войска южан непрерывными вылазками легкой конницы и перерезав пути снабжения,  пограничные киданьские гарнизоны дождались подхода основных сил, которые вел сам юный император. Сунцы потерпели сокрушительное поражение, стотысячная армия Цао Биня оказалась практически полностью уничтоженной. Началась затяжная пограничная война.
В 987 году взбунтовались тангуты-миняги – потомки древних тогонцев, проживавшие в юго-западной части Ордоса и восточной части Алашани. Эти подданные шатосцев, после разгрома Поздней Цзинь оказались под властью этнических ханьцев. Заключив союз с киданями тангуты захватили Западное Ганьсу и Ордос. Империя Сун вынуждена была вести войну на два фронта. Однако продвинуться вглубь территории Поднебесной северные союзники так и не смогли. После ряда поражений в 988 и 989 годах кидани свернули свое наступление на южного соседа и взялись за обустройство возвращенных и захваченных территорий. Другим итогом этой компании стало возрождение относительно независимого полукочевого государства на древних землях Усуней. Напомню, что в 312 – 663 годах на этих землях существовало сяньбийское государство Тогон, основанное Мужун Туюхунем. После разгрома тибетцами, тогонцы более чем на 300 лет потеряли свою самостоятельность. И вот в 989 году киданьский двор отдал за предводителя восставших Тоба Цзицяня киданьскую принцессу и признал его ваном государства Ся (;).
Потерпев неудачу на южном фронте, Шэнцзун попытался расширить империю на северо-востоке. Для начала кидани вторглись на земли непокорных чжурчженей, но не ограничились как обычно признанием вассалитета и уплатой дани, а построили там ряд крепостей, послуживших стартовой площадкой для вторжения в Корё. В октябре 993 года 800-тысячная киданьская армия двинулась на завоевание Корейского полуострова, обе стороны понесли значительные потери, но в итоге подписали мирный договор по сути дела закреплявший прежние границы.
Гораздо более удачным оказалась военная экспедиция 994 года, направленная на создание безопасного торгового сообщения с Западом. Племена, кочевавшие в предгорьях Алтая, были приведены к покорности, вдоль рек Тола и Керулен была заложена линия укреплённых пунктов. Куда были массово переселены бохайские, чжурчжэньские и китайские ремесленники. Степные города киданей служили не только местами дислокации гарнизонов, ремесленными центрами и местопребыванием администрации, но и перевалочными пунктами для хранения товаров, движущихся в широтном направлении [Дробышев  Ю. И.; Ивлиев А. Л.].
Стоит заметить, что в Великой Кидань система управления вассальными кочевыми народами имела ряд оригинальных особенностей. В первую очередь это сочетание традиционных методов, привычных номадам: «утверждение» племенных старейшин, ежегодная дань с племени, собираемая самими старейшинами, обязанность поставлять войска для участия в военных действиях, подавление восстаний силами соседних племен; с методами, более характерными для земледельческих цивилизаций: строительство укрепленных поселений в вассальных владениях, размещение в них постоянных воинских гарнизонов, переселение ремесленников и земледельцев на новые земли, создание различных управлений и инспекций (западное управление главного воеводы-усмирителя; управление военного инспектора на реке Люйцзюй; управление генерал-губернатора Даоталина и т. д.). Одним из таких городов-крепостей был Чэнчжоу, раскопанный несколько западнее современного Улан-Батора. Его гарнизон насчитывал около 20 000 киданьских воинов, главной задачей которых был контроль над кочевыми племенами. Хозяйственные работы там выполняли члены 700 бохайских, чжурчжэньских и китайских семей, а также семьи сосланных преступников-киданей. Сохранились сведения и о размерах дани собираемых с окрестных племен «цзубу должны были ежегодно доставлять 1700 лошадей, 440 верблюдов, 10000 шкурок горностая и 25000 [тарбаганов]… Другие племена давали от 300 до 10000 лошадей» [Дробышев  Ю. И.].
К 1004 году, укрепив свои границы, кидани возобновили полномасштабную интервенцию в Сун. Успехи нападавших были столь впечатляющи, что решался вопрос о переносе императорского двора в более безопасный район Поднебесной. Тем не менее, правивший в то время в Сун император Чжао Настойчивый (;;) благодаря изощренной дипломатии сумел сохранить и престол и подвластные земли, но был вынужден «ежегодно помогать киданям деньгами и шелком, чтобы покрыть их недостачу [в доходах]». «Ежегодная помощь» составляла двести тысяч кусков шелка и сто тысяч лянов серебра [порядка 4 тонн].
Не могу не упомянуть еще об одном важном для истории Степи событии, связанном с приходом к власти в Сунской империи Чжао Настойчивого. Взойдя на престол в 998 году он изгнал из Поднебесной в степь всех христиан-несториан. Напомню, что немногочисленная несторианская община, основанная проповедником Алопянем, существовала в древней столице Китая с 635 года. Среди азиатских номадов христианские проповедники появились еще раньше. По крайней мере тюрки, захваченные в плен византийцами в битве при Балярате  в 591 году, имели па лбах татуировку в виде креста и объясняли, что это сделано по совету христиан, живших в их среде, чтобы избежать моровой язвы. Позже христианство приняли многие европейские кочевники: аланы, савиры, болгары, хазары, авары. В Азии, как минимум с VIII века, христианство несторианского толка было распространено среди басмалов и уйгур, правда, в отличие от Европы, в азиатских степях христианство долгие годы имело весьма немногочисленную паству. Но в начале XI века по Толосу разбрелись сотни несторианских проповедников, изгнанных из Срединного государства. И на сей раз их проповеди упали на благодатную почву, ибо позволяли племенным бекам и ханам дистанцироваться от киданьского Шэнцзуна и его политики строительства крепостей и распашки степи. Дело в том, что верховный владыка номадов (хакан/каган) традиционно носил титул «Сын Неба – Тенгри», совмещая функции не только светского, но и духовного лидера. В сложившейся ситуации для многих племен оказалось проще отречься от веры предков (тегрианства), чем от их обычаев. В 1007 (по другим данным в 1008) году хан кереитов направляет посольство Мервскому митрополиту и вместе со своим народом принимает христианство, заодно сменив имя на Маргуз (Маркус). Вместе с кереитами христианами становятся найманы, онгуты (потомки тюрок-шато), меркиты, гузы и отчасти джикили… Со временем нашлись у апологетов патриарха Нестория  последователи и среди самих киданей, но об этом позже, а пока вернемся к событиям начала XI века.
В 1010 году вновь вспыхнула война с Корё, спровоцированная корейскими генералами. И хотя кидани с легкостью сломали оборону восточного соседа и разграбили столицу страны – город Кэсон, но закрепиться на захваченных землях не смогли и отошли за р. Ялуцзян. Война продлилась десять лет, но все ограничивалось приграничными конфликтами. Широкомасштабные военные операции не проводились ибо Шэнцзуна манили новые горизонты.
В 1017 году кидани, перейдя Тянь-Шань, вторглись в Семиречье и дошли до Баласагуна – одного из трёх столичных городов Караханидов. Только через четыре года правитель караханидов Туган хан смог разбить войско киданей и заставить их отступить на восток.
В 1026 году Шэнцзун выделил войска в помощь тангутскому ванну Дэмину осаждавшему город Ганьчжоу (;;;), находившийся под властью уйгурского хана. Город союзники взять так и не смогли. В степи начались массовые восстания вассальных племен и понадобилась вся мощь западных гарнизонов, чтобы восстановить единство империи.
В 1031 году киданьским императором стал Елюй Мубугу – восьмой сын Шэцзуна, вошедший в историю под именем Процветающего предка (;; – Синцзун) однако реальную власть захватила его мать Ноуцзинь, наложница прежнего императора, провозгласившая себя вдовствующей императрицей Фатянь. «Самодержавно управляя страной, императрица Фа-тянь убила многих заслуженных сановников. Она назначила своих братьев из рода Сяо надзирать над киданьскими и китайскими чиновниками, ведавшими делами южного и северного районов. Количество рабов рода Сяо, поставленных на должности командующих отрядами самообороны области, командующих обороной области, инспекторов и генерал-губернаторов, достигло сорока человек» [Е Лунли]. Деспотия императрицы Фатянь продолжалась три года, пока Синцзун сумел собрать вокруг себя сторонников и взять управление империей в свои руки. Ноуцзинь была сослана ухаживать за могилой мужа, а ее приспешники казнены.
Но похоже характером Мугубу пошел в мамочку. «Взяв бразды правления в свои руки, император вел себя так, как хотел, проводя время в ничем не ограниченном распутстве. В переодетом виде несколько раз тайно посещал кабаки, где занимался сквернословием и непристойной болтовней, а затем, пресытившись весельем, возвращался обратно» [Е Лунли]. Кроме того, отринув веру предков (например, он запретил жертвоприношения лошадей и волов во время похорон), Синцзун проникся буддистским учением, принял «пять буддистских обетов мирянина». При нем буддистские монахи занимали высшие государственные должности. С его «легкой руки» буддизм стал распространяться среди киданьской знати. Подражая императору, многие его родственники и знатные семьи отдавали своих сыновей и дочерей в буддийские монастыри. Там где Шэнцун двигал войска, его сын-буддист отправлял посольство. В 1042 году такое посольство с требованием «вернуть» десять уездов вблизи заставы Вацяогуань было направлено в империю Сун, обескровленную войной с тангутами. Получив отказ, Синцзун с легкостью согласился отказаться от территориальных притязаний взамен на существенное увеличение дани: до трехсот тысяч кусков шелка и до двухсот тысяч лян серебра. За те 23 года, пока Синцзун занимал императорскую юрту, киданьские войска использовались только для подавления восстаний в вассальных владениях.
В 1055 году на киданьский престол вступил его сын Елюй Хунцзи (;;;;), вошедший в историю под храмовым именем Даосский предок (;; – Даоцзун). В отличие от своего отца он больше увлекался книгами, чем вином, но как и Синцзун избегал насилия. Сорок семь мирных лет его правления омрачились только парой провалившихся дворцовых переворотов, да серией мятежей среди огузских (цзубу) племен, из которых наиболее мощным было восстание под предводительством Могусы в 1089 – 1099 годах. Однако все они были подавлены, причем в основном силами соседних с восставшими верных империи племен.
В 1100 году киданьский престол унаследовал внук Даоцзуна Елюй Яньси (;;;;). Начало его правления было довольно безмятежным. Он как и его дед и прадед предпочитал властвовать но не править. Занимаясь охотой и развлечениями, он предоставил вести государственные дела своим сановникам, которые больше всего боялись разгневать императора дурной вестью. Враги разоряли подвластные Ляо владения: сунские войска вторглись в Западное Ся, а корейцы, разгромив ополчение чжурчженей принялись возводить укрепления на их исконных землях. Но Яньси ограничился дипломатическим препирательством с южным соседом по поводу вассальной зависимости тангутов. Чжурчжэням и вовсе пришлось самим решать «свои» проблемы. Объединившись вокруг князя Ваньянь Уясу (он занимал должность ляоского губернатора), чжурчжэни бросили все имеющиеся силы на борьбу с Корё, чьи войска успели закрепиться в центральных районах Маньчжуро-Корейских гор. Началась длительная позиционная война, которая закончилась блестящей победой чжурчженей. Успехи северян были столь значительными, что в окружении императора Сун стали вынашиваться планы совместного с чжурчжэнями нападения на киданей.
Весной 1112 года Елюй Яньси прибыл на реку Хуньтунцзян (р. Амур после ее слияния с Сунгари) ловить калугу. Это был древний обряд и все вожди вассальных племен, живших за линией границы в пределах пятисот километров, явились представиться императору. Во время пира и раздачи подарков император и велел всем вождям по очереди петь и плясать для поддержания веселья. Когда очередь дошла до Агуды – младшего брата чжурчжэньского губернатора Уясу, он демонстративно отказался исполнить прихоть императора, что сильно добавило ему популярности в глазах соплеменников, а заодно навлекло преследование со стороны киданьских чиновников. 
На следующий год Уясу умер и Агуда самовольно занял «губернаторское кресло». Понимая, что так просто отложиться от империи ему не удастся, он решил сам нанести превентивный удар. Готовясь к войне с киданями самозваный «губернатор» все силы бросил на строительство крепостей и вооружение армии, ядро которой составляла тяжелая конница ветеранов корейской войны, вооруженная трофейным оружием. Осенью 1114 года две тысячи хорошо обученных и экипированных чжурчжэньских всадников напали на внутренний киданьский город Нинцзян – место меновой торговли с «северными варварами». Но императорский двор, успокоенный почти столетием мирной жизни, отнесся к этому как очередному мятежу мелкого варварского князька, направив на его подавление трехтысячный карательный отряд из расположенного поблизости гарнизона. Каратели, естественно, не смогли оказать серьезного сопротивления героям корейской компании, и трофейные кони и доспехи пошли на довооружение чжурчжэньской армии. После этого чжурчжэни взяли штурмом город Нинцзян, и мстя за прошлые обиды вырезали всех жителей.
Но и это не научило императора киданей серьезно относиться к противнику. Он «скармливал» чжурчжэням одну наспех собранную добровольческую армию за другой, теряя в людей, вооружение и авторитет. Агуда же наоборот, приобретал вооружение, военный опыт и славу незнающего поражения полководца. Все это, помноженное на беспрецедентную жестокость чжурчженей по отношению к жителям оказывавших сопротивление городов, в которых победители «изрубили всех совершеннолетних мужчин», а «младенцев они поднимали на копья и танцевали по кругу, находя в этом развлечение» [Е Лунли], привело к тому, что города один за другим стали переходить под власть Агуды. Напуганные крестьяне, рекрутированные в войска панически боялись «непобедимых чжурчженей» и массово дезертировали при первой возможности.
К концу 1115 года под властью Ваньянь Агуды (;;;;;) оказалась  большая часть земель древнего Бохая, и он провозгласил себя императором Золотой империи – Айсинь гурунь (кит.: ;; - династия Цзинь). А в империи Ляо начались мятежи и заговоры недовольных политикой императора Яньси. На службу к чжурчжэням стали перебегать даже члены императорской семьи.
 В 1117 году кидани запросили мира, а сунский посол, полагая падение киданьской империи делом ближайшего времени, начал переговоры о разделе ее территории. Императору Сун Агуда предложил: «Мы нападем на искомые места с государством Сун с двух сторон, и кто что приобретет, тем и пусть владеет» [Е Лунли]. А Елюю Яньси он выставил ряд условий, которые по сути означали признание киданями вассальной зависимости от Айсинь Гурунь. Кидани попытались торговаться. В ответ чжурчжэни заняли верхнюю столицу Шанцзин, гробницы императоров и залы с изображениями умерших жен и детей императоров на горе Муешань были сожжены дотла, а имевшиеся в могилах золото, серебро и драгоценные камни выкопаны.
В 1121 году чжурчжэни начали полномасштабное наступление на империю Ляо. Через год они захватили все родовые земли киданей, пала даже средняя столица, расположенная на землях кумоси. Император Яньси, поручив оборону местным губернаторам, бежал вместе с ближайшим окружением на запад в горы Цзяшань в земли вассальных племен. Дядя императора Елюй Чунь попытался сохранить остатки государства, объявил себя императором и организовал сопротивление чжурчжэням, заодно он разбил сунские войска, решившие отхватить себе кусочек от разрушенной империи Ляо. К несчастью для воспрявших духом киданей он вскорости заболел и умер, не оставив наследника, а его вдова не смогла организовать оборону.
Ранней весной 1123 года войска  Ваньянь Уцимая (;;;;;), занявшего трон Золотой империи после смерти его старшего брата Агуды, без боя заняли столицу Яньцзин. А сунские войска захватили шесть южных округов, предложив взамен Уцимаю, отдавать ему весь доход полученный от этих земель.
На следующий год Елюй Яньси собрав войска западных вассальных племен: шивэй (тунгусы), дадань (татары) и тангутов попытался вернуть себе киданьский престол. Но войска разбежались едва завидев чжурчжэньскую тяжелую конницу, а сам император попал в плен и с титулом Хайбиньского князя был заточен в одной из крепостей на корейской границе.
Просуществовав два века империя Ляо пала под ударами потомков бохайских беженцев, которые сумели не только выжить в северных лесах, но и, сплотив вокруг себя родственные тунгусо-маньчжурские рода (в первую очередь ;;;; – чернореченские мохэ), сполна отплатить потомкам Абаоцзы.
Но, как ни странно, эпоха господства киданей в азиатских степях на этом не закончилась. И тому я вижу две причины. Во-первых, созданная Агудой Золотая империя уже изначально была государством земледельческого типа. Ни сами чжурчжэни, ни их предки бохайцы и мохэ никогда номадами небыли. Они рыбачили, охотились, выращивали пшеницу, различные сорта проса, рис, сою, овощи, разводили свиней, крупный рогатый скот, лошадей и овец, но не кочевали. Их экспансия была нацелена на южные плодородные земли, а на западе они ограничились тем, что обложили приграничные с Айсин Гурунь племена номадов посильной данью, преимущественно в виде лошадей для своей армии. Сухая степь с ее беспокойным населением их мало интересовала.
Второй причиной стал кузен свергнутого киданьского императора Елюй Даши, который сбежав с горсткой воинов на запад, создал в предгорьях Тянь-Шаня свою империю Западная Ляо, больше известную под своим тюркским названием Каракитай (Черные кидани). Именно она, вплоть до возвышения Тэмуджина, выполняла функцию сакрального и отчасти политического центра мира Номадов.

Каракитай
Елюй Даши, так же как и злосчастный киданьский император Елюй Яньси, был внуком восьмого киданьского императора Даоцзуна [Е Лунли]. Но в отличие от своего коронованного кузена он был весьма незаурядным человеком. Уже в юности Даши прославился среди видавших виды кочевников как отличный стрелок из лука и великолепный наездник. Блестяще окончив в 1115 году академию Ханьлинь по курсу китайской и киданьской филологии, двадцативосьмилетний Даши был назначен на пост правителя области Сянчжоу. Это под его командованием в 1122 году кидани, теснимые по всем фронтам восставшими чжурчжэнями, наголову разгромили под Сюнчжоу отборную сунскую армию.
Но вот в борьбе с северными соседями ему везло гораздо меньше. Воодушевленный победой над южанами он двинул свои войска на север против Агуды, но в битве при Лунмэнь, его войска попали в окружение и сдались чжурчжэньскому генералу Валу. На следующий год он, вместе с вдовой самопровозглашенного императора Елюй Чуня, перебрался из обреченного Яньцзина в ставку Ляоского императора. Быстро убедившись в неспособности венценосного братца к адекватным действиям, бежал во главе двухсот всадников в земли онгутов – крестившихся по несторианскому обряду тюрок-шато. Получив от них всемерную помощь и поддержку, Даши отправился в предгорья Алтая, где на его сторону перешли гарнизоны киданьских крепостей, заложенные за столетие до этого его прапрадедом. Лев Николаевич Гумилев считал, что здесь он существенно пополнил свое войско, получив только из одной крепости Хотунь на Орхоне 20 тысяч отборных воинов. Однако сомнительно, что после 10 лет ожесточенной и безуспешной борьбы с чжурчжэньским нашествием, когда император Ляо по крохам собирал войска союзников ради спасения своей империи и самой жизни, численность этих отдаленных гарнизонов к приходу Елюй Даши оставалась столь же значительной, как и за столетие до описываемых событий, когда там действительно стоял двадцатитысячный воинский отряд. Тем более, что уже тогда (в начале XI века), в период рассвета могущества киданей, Елюй Чао жаловался на невыносимые условия пограничной службы в этих крепостях и связанное с этим массовое дезертирство [Дробышев  Ю. И.]. Думается, что хотя сами крепости и признали власть Даши, но сидя на голодном пайке без поддержки метрополии, в беспокойном окружении кочевых удальцов, они просто не имели избытка воинов. Так же как и его венценосный кузен, реальные войска для своей империи Елюй Даши мог получить только от зависимых кочевых племен.
Изначально Елюй Даши не спешил брать власть в свои руки. Вначале он попытался возвести на киданьский престол одного из сыновей своего венценосного кузена Яньси, потом искал покровительства у султана Газны Мухаммеда Ямин ад-дауле Абу-ль-Касима – тюрка по происхождению, просвещенного владыки мощного султаната, занимавшего территорию современного Афганистана, ряд областей Ирана, Средней Азии, северных и северо-западных провинций Индии. И только потерпев ряд неудач в поисках достойной кандидатуры на императорский престол, а заодно укрепив свой авторитет среди номадов он решил сам «баллотироваться» на этот пост.
В 1128 году на курултае в древнем Бишбалыке правители 7 западнокиданьских областей и главы 18 племенных объединений избрали Елюя Даши гурханом (еще один вариант титула «хакан»). Среди присягнувших были меркиты и желтые шивэй, кочевавшие в районе Байкала; теленгуты и бигудэ с берегов Амура; тангуты (Западное Ся) с верховьев Хуанхэ… Практически весь Алтай и Толос. Даже вечно бунтовавшие против киданьского господства татары (цзубу), кочевавшие у озера Буйр-Нур, признали власть нового владыки азиатской степи и выделили войска для «помощи в уничтожении нашего общего врага и восстановлении нашей империи» [Пиков Г. Г.; Рашид ад-Дин]. Неправда ли неожиданный карьерный рост для беглого отпрыска монаршего рода павшей империи? Чуть позже мы попробуем разобраться с причинами его «загадочных» политических успехов.
Но вот, что действительно странно. Новоиспеченный гурхан не бросил все силы вновь объединенной Степи на уничтожение ненавистных чжурчженей, которые к тому времени дошли до Янцзы, присоединив в качестве вассальных владений весь Северный Китай и Корею, а обратил все свои устремления на покорения запада. Похоже Елюй Даши реально оценивал свои шансы. Тем более, что от избравших его племен он получил аж десять тысяч всадников! Это притом, что за четыре года до этого его кузену одни только татары-цзубу выделили в пять раз больше воинов, которые, правда, разбежались еще до начала битвы с «непобедимыми» чжурчжэнями. Чтобы тягаться с Айсин Гурунь нужна была мощная военная и экономическая база. Талантливый управленец Даши не мог этого не понимать.
Для начала гурхан постарался закрепиться на Алтае, ставшем плацдармом для дальнейшей экспансии. В Джунгарской котловине каракитаями был основан город Имиль (Чугучак). «Земля эта заселилась: отовсюду лишившиеся имения, голодные, истомленные, бедные и всякого рода люди собирались в этот город; народонаселение увеличилось до сорока тысяч семейств» [Рашид ад-Дин]. Через два года войско было готово. Весной 1130 г. Елюй Даши принес в жертву Небу (Тенгри), Земле и своим предкам серого быка и белую лошадь, устроил смотр своим войскам и повел их на завоевание Восточно-Караханидского ханства, ослабленного борьбой с сельджукским султанатом. Ему удалось без больших усилий занять столицу восточных караханидов, город Баласагун и сделать его ставкой гурхана. Думается, что направление удара было обусловлено прежде всего экономическими причинами, так как в итоге в руках каракитаев оказался контроль над одной из важнейших торговых артерий средневековья – Шелковым путем. Исламистский фанатизм династии Караханидов, державших в своих руках западную оконечность многоконфессионального великого караванного маршрута, стал препятствием для развития торговли, и Елюй Даши это препятствие устранил. На экономические цели экспансии указывает и его поведение в захваченных городах Семиречья: он запретил войскам грабеж покоренного населения, ограничившись единовременным сбором с побежденных в размере 1 серебряного динара с дома (видимо на прокорм войск). Более того, Даши вообще постарался минимизировать вмешательство в складывавшуюся веками систему управления и экономику своих земель, ограничиваясь сбором налогов и дани. На месте караханидского ханства он стал созидать новую империю названую Каракиданьской или Каракитаем в центральноазиатском произношении. Напомню что в тюркском языке «кара» (черный) – цвет запада, так что ханьское названия его государства: Си Ляо (;;) – просто калька с тюркского.
Только через десять лет после своего бегства Елюй Даши направил семидесятитысячную армию под командованием Сяо Валила на восток. Китайские источники говорят, что столкнувшись с трудностями перехода через пустыню, войска, пройдя половину пути, вынуждены были повернуть обратно. Может быть и так. Хотя сомнительно, что гурхан, сам прошедший этим путем; гурхан, которому присягнуло большинство племен Толоса, а в истории нет сведений, чтоб кто-то из племенных вождей нарушил эту присягу при жизни Даши; гурхан, контролировавший караванные пути, соединявшие Запад с Востоком, был настолько забывчив и наивен, что отправил свои войска на верную гибель в песках Алашани. Скорей всего ошиблись Южносунские лазутчики, с чьих сведений информация об этом походе попала в «Историю династии Ляо» (написана в середине XIV века). Оттесненные чжурчжэнями на юг до реки Хуайхэ, они могли только гадать о целях каракитайского похода и причинах, побудивших Сяо Валила повернуть свою армию не доходя до границ с Айсин Гурунь. Рискну предположить, что действительной целью похода было не «возрождение Великой Ляо», а «наведение порядка» на Великом шелковом пути, и эта цель была достигнута. На рынках Золотой империи появилось каракитайское вино  и Бадахшанский нефрит, а в обратном направлении пошли караваны с шелком и чаем. По крайней мере, во время аналогичных, хотя и менее масштабных походов каракитайских войск в восточном направлении, предпринятые ими в 1136, 1156, 1177, 1185—86 и 1188—90 годах, объектами нападения служили не признавшие власть гурхана нищие восточные кочевники, а не богатые подданные императора Айсин Гурунь [Пиков Г. Г.].
Не знаю действительно ли Елюй Даши жаждал возрождения Великой империи Ляо, или это был только красивый лозунг, позволивший объединить племена номадов для противодействия «чжурчжэньской интервенции», но в 1137 году у него начались серьезные проблемы гораздо ближе Маньчжурских степей.
Мы еще поговорим подробней о потомках приаральских огузов, установивших свой контроль на огромной территории от Эгейского моря до моря Аравийского, пока же отметим, что основанная ими династия Селевкидов – ревнителей мусульманской веры, оказалась западным соседом империи каракитаев. В то время как владения восточных караханидов отошли Елюю Даши, земли западно-караханидских владык находились под властью Восточносельджукского султана Санджара ибн Малик-шаха. Учитывая экономические интересы и веротерпимость, царившую в Каракитае, столкновение было неизбежным.
Первое столкновения с сельджуками произошло в 1137 году недалеко от современного Ходжента.  Каракитаев поддержали карлуки – прежние властители Семиречья. Самаркандский наместник потерпел сокрушительное поражение, но Елюй Даши ограничился только тем, что обложил побежденных данью, позволив Махмуд-хану даже продолжить чеканку собственной монеты, на аверсе которой он не забывал упоминать своего истинного сюзерена Санджара ибн Малика [Курбанов Г.].
Султан Санджар – ревнитель веры, покоритель державы Газневидов и Иракского султаната, не мог с этим смириться и потребовал от гурхана… принятия ислама, а получив отказ, стал собирать элитных воинов со всего мусульманского Востока для священного газавата. И вот, 5 сафара 536 года хиджры (9 сентября 1141 г.) стотысячное мусульманское войско, закаленное в боях с византийцами и крестоносцами, снаряженное лучшими оружейниками того времени, при поддержке вспомогательных отрядов из Хорасана, Седжестана и горных областей Гура, Газны и Мазандерана, на Катванской равнине, расположенной между Ходжентом и Самаркандом, встретилось с войском Елюя Даши. И лучший выпускник академии Ханьлинь образца 1115 года наголову разгромил элиту исламских войск. Султан Санджар успел убежать, но его жена и соратники попали в плен, а 30 тысяч лучших сельджукских воинов пали смертью храбрых. По сообщению Ибн ал-Асира, «не было в исламе битвы крупнее этой, и не было в Хорасане больше убитых, чем в ней» [Пиков Г. Г.]. Развивая успех, Елюй Даши без особого труда овладел Самаркандом и Бухарой, распространив свою власть на всю территорию Мавераннахра.
Через два года после Катванской битвы Елюй Даши умер, а созданная им империя стала клониться к закату. Но прежде чем мы перейдем к истории его наследников, я предлагаю разобраться с причиной его феноменального успеха. Мне видится, что в основе его «везенья» лежит три основных причины.
Во-первых, это сохранение предельной автономии вассальных владений. Создавая свою Империю Елюй Даши действительно довольствовался только ролью хакана (гурхана) – военно-политического лидера, практически не вмешиваясь в уклад и экономику подвластных народов. Главное он не стал раздавать земли своим родственникам, оставив реальную власть местным феодалам. Только в двух городах Отраре и Таразе сбором налогов занимались люди, специально присланные гурханом. Носи верительную бирку, формально признавая зависимость от гурхана каракитаев, плати положенные налоги, как правило «десятину», а также «налог кровью» – выделяй войска для участия в военных операциях, и гурхан не будет вмешиваться в твои внутренние дела. Но стоило кому-то нарушить любое из условий этого не слишком обременительного вассалитета, и вся мощь империи обрушивалась на голову  строптивца.
Во-вторых, это поразительная веротерпимость, царившая в империи каракитаев, по свидетельству Джузджани , «хитаи покровительствовали всем религиям и в этом плане поступали справедливо». Тенгрианцы, манихеи, буддисты, христиане и мусульмане мирно уживались в их владениях. Елюй Даши даже ухитрился объединить в своей державе две ранее враждовавшие церкви – несториан и яковитов (монофизиты) [Гумилев Л. Н.]. По поводу вероисповедания самого гурхана достоверных сведений нет, но учитывая имевший место при его жизни факт объединения в рамках его империи двух близких по догматике ортодоксальных церквей, а также вполне христианское имя его наследника, можно почти с полной уверенностью утверждать, что к концу жизни он исповедовал христианство. Свои письма к мусульманским правителям гурхан предварял исламской формулой: «Во Имя Бога, милостивого, милосердного», что тоже косвенно подтверждает его веру в единого Бога, который как известно един и для мусульман, и для христиан, и для иудеев. Вообще доминирование в империи каракитаев христианства несторианского толка – факт общепризнанный. Также, еще со времен Гийома Рубрука (ок. 1220 — ок. 1293), ни у кого особых сомнений не вызывает факт отождествления «восточного Царства Христа», о котором в эпоху крестовых походов не утихали слухи в католической Европе, с Каракитайской империей, а Пресвитера Иоанна – с каракитайским гурханом. Споры обычно ведутся только по времени принятия христианства императорами Каракитая. Был ли это сам Елюй Даши или его сын Илья? В пользу первого говорит тот факт, что в летописи «О двух государствах» баварского историка Оттона Фрейзингского, датируемой 1146 годом, уже содержатся сведения  о пресвитере Иоанне, царствующем на востоке: «несколько лет назад некий Джон, который жил за пределами Персии и Армении на далеком Востоке, король и священник и христианин со всей своей нацией, хотя и несторианин, повел войну против королей персов и медов… Пресвитер Иоанн, ибо так они называли его, разгромив, однако, персов, явился победителем в самой жестокой резне». Забегая немного вперед скажу, что с 1143 по 1151 год в силу малолетства Ильи регентшей была его мать Табуян. Да и не было другой такой битвы как Катванская ни при его жене, ни при других его наследниках. Так что думается, что это сам Даши не позже 1141 года принял христианское имя Иоанн, а позже стал пресвитером объединенной монофизитско-несторианской церкви.
Ну и последняя по порядку, но не по значимости причина – его происхождение. Не стоит забывать его принадлежность к киданьскому правящему роду. Хронисты особо подчеркивали, что он был прямым потомком основателя киданьского государства Елюя Абаоцзи в восьмом поколении. Более того, он приходился родным внуком императору Даоцзуну и по идее имел не меньше прав на императорский престол, чем его кузен Яньси, унаследовавший его после смерти Даоцзуна. Достаточно вспомнить Российскую историю XVI – XVII веков, чтобы понять какое значение «правильному» происхождению претендента на престол придается в смутные времена.
 Я так детально остановился на анализе причин политического триумфа беглого киданьского принца еще и потому, что они же лежат в основе головокружительной карьеры другого «выскочки с востока» Тэмуджина – основателя следующей кочевой империи, Монгольской.
А теперь не надолго вернемся к событиям последовавшим после смерти первого гурхана каракитаев. Не совсем понятно, почему престол унаследовал именно Елюй Илья, так как, согласно Е Лунли, на момент его бегства из чжурчжэньского плена (1123 год) у него уже было пятеро сыновей. Возможно они просто погибли или пропали в неразберихе военного времени. Илье на момент смерти отца было не более 10 лет, а потому за него правила вдовствующая императрица Сяо Табуян (;;;;).
Ни Табуянь-ханум, ни Илья-гурхан, самостоятельно правивший с 1150 по 1155 год, не отличались особой амбициозностью, довольствуясь «наследством» оставленным Елюем Даши. Другое дело – его дочь Бусуган, занявшая Каракитайский престол после смерти брата. И здесь дело наверно не только в имперских амбициях Бусуган-хатун. Изменился окружающий империю мир, ушли из жизни одни политические лидеры, пришли другие, со своими интересами и страстями. Даже климат степи изменился – стал более влажным и холодным [Васильев С. К. и др.].
На востоке усилился племенной союз Мэнгули (приамурские тунгусо-маньчжурские племена) и вступил в борьбу за доминирование в Даурских степях. Подданные Золотой империи чжурчжэней, уставшие от бесконечной и мало результативной войны с Южносунской империей, стали все чаще бунтовать. В 50-х года борьбу с чжурчжэнями возглавил кераитский хан Маркуз. А в 1161 году восстали против Айсин Гурунь остатки киданьских родов, и под предводительством Саба переселились на земли подконтрольные Каракитаю.
На западе в 1157 году, после смерти султана Санджара, лидером мусульманского Востока стал хорезмшах Тадж ад-Дин Ил-Арслан. Вначале он перестал платить дань сельджукам, а потом и Каракитаю. К тому времени авторитет императора каракитаев несколько ослаб, и Ил-Арслан стал вмешиваться в дела вассальных владений гурхана. Так, по сведеньям Джувейни , в 1158 году он осадил Самарканд, властитель которого убил карлукского Бейгу-хана, присоединив его владения к своим, и «заставил [самаркандского Куксагыр-хана] восстановить карлукских эмиров на (прежних) их местах с великим почетом и уважением».
В этих условиях Бусуган-хатун, что бы не потерять власть, была вынуждена начать активную демонстрацию силы. В 1165 году каракитаи перешли Амударью и вторглись на земли Хорезмийского султаната. Войска хорезмшаха потерпели сокрушительное поражение, а сам Ил-Арслан не смог пережить позора «захворал… и прибыв в Хорезм умер 19 раджаба этого же года» [Джувейн], оставив престол малолетнему сыну Султаншаху. Через два года после этой битвы каракитайская армия «навела порядок» на Алтае, продемонстрировав номадам крепость власти Елюев. В 1171-1172 годах каракитаи повторно совершили поход на земли Хорезма. Султаншах и его мать бежали к сельджукскому мелику Муайиду. Победители, в обмен на вассальную присягу и обещание ежегодных выплат, возвели на Хорезмийский престол Такеша - старшего брата сбежавшего Султаншаха.
Военные успехи императрицы на какое-то время примирили номадов с тем, что ими правит «гурхан-хатун». Но когда в 1177 году Елюй Бусуган решила сменить своего мужа-консорта Сяо Долубу на его более молодого брата Фугучжи, вассалы взбунтовались. Степняки объединились вокруг найманов и отпали от Каракитая. Елюй Чжулху, занявший в результате переворота каракитайский престол, сохранил контроль только над югом империи: бывшими караханидскими владениями и оазисами Шелкового пути. Про его правление известно до обидного мало. Он был ревностным христианином, помогал несторианскому католикосу Илие III в организации митрополии Кашгара и Невакета. В 1203 году войска каракитаев вмешались в затянувшийся конфликт хорезмшаха Мухаммеда Ала-ад-дина (сына Такеша) с Гуридским султанатом. Запертый в крепости Андхуда султан Шихаб-ад-дин сдался на милость победителей. Жизнь и даже престол он сохранил, но все его состояние было взыскано в качестве выкупа.
 Все эти годы в Толосе шла непрекращающаяся борьба за власть между меркитами, найманами, татарами, кераитами и мэнгулами. Избранный в 1982 году на курултае чингисханом (еще один вариант титула «хакан») молодой лидер мэнгулов Тэмуджин развернул бурную компанию по утверждению своей власти над всеми народами, «живущими за войлочными стенами». Эпохе монгольского владычества мы посвятим отдельную главу, а пока лишь заметим, что в 1208  году их жертвой стал найманский союз племен. Часть найманов во главе с Кучлуг-ханом нашла убежище у каракитаев.
Елюй Чжулху по-христиански простил своих заблудших бывших вассалов и даже выдал за Кучлуга свою дочь. За что и поплатился. В 1210 году, во время карательного похода на решившего отложиться от империи хорезмшаха Мухаммеда, «зятек» захватил вначале казну гурхана, а потом и самого Чжулху. Воспользовавшись моментом Мухаммед присоединил к своим владениям всю западную часть каракитайской империи, а Кучлуг-хан попробовал воцариться на востоке, но вскоре был разгромлен монгольским Джебе-Нояном, и империя каракитаев окончательно пала. Хотя потомки Абаоцзы еще какое-то время продолжали влиять на судьбы народов. Вплоть до 1241 года Елюй Чуцай играл решающую роль при дворе монгольских ханов, а его сын Елюй Чжу служил «левым министром» при дворе хана Хубилая по меньшей мере до 1282 года.
Эпоха господства киданей, продлившаяся почти триста лет, закончилась в начале XIII века. Но прежде чем мы перейдем к полной драматизма истории монгольского завоевания мира, я хочу отвлечься и обратить ваше внимание на события происходившие на Западе от границ империи Ляо и Каракитая. Здесь на обломках Кимакского каганата сформировалось два мощных государственных образования тюркских племен Сельджукский султанат и Дешт-и-Кыпчак, чьи правители хоть и не носили хаканского титула, но все же сыграли слишком заметную роль в истории Степи, чтобы избегнуть нашего внимания.
Сельджуки
После распада Уйгурского (токуз-огузского) каганата огузские племена, кочевавшие в Прикаспийских и Приаральских степях, сохранили некое подобие государственности во главе со своим йабгу. В шестидесятые годы X века огузы в союзе с внуком Рюрика Святославом – князем Киевским, разгромили Хазарию, вызвав волну беженцев. Среди бывших хазарских вассалов, искавших убежища в степях Приаралья было и тюркское племя кынык. Токак – бек кыныков [Рашид ад-Дин], тепло принятый огузским Али-йабгу, быстро стал вторым после йабгу человеком. А его сын Сельджук, также успевший послужить Хазарскому кагану, получил титул «сюйбаши» – «главнокомандующий». По легенде жена йабгу, видя в Сельджуке опасного соперника, подговаривала мужа убить его. Узнав об этом заговоре, Сельджук в 986 году собрал всех людей своего племени кынык, и с сотней всадников, переселился под предлогом поиска новых пастбищ на юг к границам Караханидского ханства. 
Поселившиеся у границ мусульманского мира среди туркмен (самоназвание тюрок-мусульман) кыныки, судя по всему были христианами, на это прямо указывает Закария  [Садр Ад-Дин]. Да и имена пяти сыновей Сельджука не оставляют сомнений: Исраил (Израиль), Микаил (Михаил), Муса (Моисей), Йусуф (Иосиф) и Йунус (Иона) – христианского происхождения. Однако уже в 992 году они обратились в ислам, а сам Сельджук превратился в гази – борца за веру, против «неверного» йабгу огузов, за что получил прозвище Малик ал-Гази (князь воинов ислама).
Подданные Сельджука в качестве наемников принимали активное участие в войне Саманидов с Караханидами, а после падения династии Саманидов готовы были послужить и газневидскому султану Махмуду . Отважные воины пользовались большим спросом у вечно враждующих между собой и ведущих «священную войну с неверными» мусульманских владык, благодаря чему туркмены-сельджуки широко расселились по территории Средней Азии. Однако, растущие сила и влияние сыновей Сельджука напугали султана Махмуда, который сам был выходцем из незнатного тюркского рода, и он нанес превентивный удар. В 1025 году старший из сельджукидов Исраил был обманом захвачен и заточен в тюрьму, а его ставка в окрестностях Бухары разгромлена войсками султана. После этого началось насильственное переселение сельджуков в Хорасан .
Исраил умер в заточении через 7 лет. По легенде он завещал своему народу: «этот султан—сын раба и не обладает родословной. Эта страна не достанется его роду. Боритесь до тех пор, пока страна не перейдет в ваши руки». В начале 30 годов X века произошло несколько выступлений сельджуков в Фараве, Горгане, Индии, Хорасане и Серахсе, однако все эти выступления были жестоко подавлены Абу Саид Масудом , сменившим отца на газневидском престоле.
В 1035 году десятитысячное туркменское войско, возглавляемое старшим из внуков Сельджука Тогрул-беком ибн Микаилом, вместе со своими родами, имуществом и скотом, попыталось самовольно переселиться из владений притеснявшего их Бухарского наместника. Возмущенный их самоуправством султан Масуд отправил свою личную гвардию покарать строптивцев. Однако «строптивцы» сами разбили султанскую гвардию, а заодно захватили казну с 10 тысячами динаров, оружие, имущество и скот бежавших с поля боя газневидских войск. После этого напуганный султан решил задобрить сельджуков подарками. Он не только разрешил туркменам поселиться на выбранных ими Прикаспийских землях но и даровал им их во владение. Однако теперь, почувствовав свою силу, кочевники хотели большего. Они стали диктовать султану свои условия, а не получив желаемого, разграбили несколько газневидских городов. Срочно собранное по приказу Масуда войско больше разорило собственных подданных, чем навредило туркменам. После ряда блестящих побед сельджуки захватили Нишапур и провозгласили Торгул-бека султаном. В 1040 году при Данденакане Тогрул разгромил войско султана Масуда Газневи; между 1040 и 1055 завоевал Хорезм, большую часть Ирана, Азербайджан, Ирак; в 1049 начал завоевание Армении. В 1055 году захватил Багдад, являвшийся в то время своеобразной столицей мусульманского мира – местом пребывания халифа (духовного лидера всех мусульман), и до 1058 года правил Ираком. Аббасидский халиф ал-Каим  был вынужден дать внуку Сельджука титул «царя Востока и Запада».
В 1063 году, после смерти бездетного Торгула ибн Микаила, султаном стал его племянник Алп-Арслан, который продолжил расширение султаната. Первой жертвой его имперских амбиций стало Закавказье, затем сельджуки завоевали Сирию и Палестину. В 1065 году Алп-Арслан одну за другой присоединил к своим владениям все области Ирана и Афганистана, а затем  решительно потеснил Византийскую империю отвоевав Восточную Анатолию. А 19 августа 1071 в битве при Манцикерте (район озера Ван) он одержал победу над византийским императором Романом IV Диогеном и взял его в плен, после чего присоединил всю Анатолию к владениям Сельджукского султаната. Но на следующий год Алп-Арслан пал от руки пленного коменданта одной из крепостей Мавераннахра [Ибн ал-Аcир].
Сменивший его на троне сын Малик-шах больше был озабочен не расширением и без того огромной империи (рис. 44), хотя и здесь он преуспел, а ее обустройством. Он занялся восстановлением разрушенного в ходе войны хозяйства, улучшал дороги и возводил многочисленные караван-сараи для отдыха и защиты торговых караванов. При Мелик-шахе были построены сотни мечетей, медресе, дворцов, созданы высшие школы в Герате и Багдаде. При его дворе процветали искусство, поэзия и наука. В это время жили и творили Омар Хайям, Газали, Аттар. Созданный тюрками-исламистами султанат переживал свой золотой век.
Идиллия закончилась после внезапной смерти Малик-шаха в 1092 году. Вначале сыновья не поделили султанский престол и стали «вместе» править империей: Махмуд с матерью в Исфахане, а Беркйарук - в Рее. В 1094 году, после победы последнего над сторонниками брата, халиф ал-Мустазхир признал Беркиярука верховным правителем Сельджукской империи. Но решение духовного лидера не остановило других претендентов на султанский престол. Его дядья Тутуш и Арслан Аргун, а затем и братья Мухаммед, Мосул и Санджар, все жаждали урвать свой кусок от наследия Малик-шаха. Страна сотрясалась от междоусобиц вплоть до ноября 1119 года когда Санджар ибн Малик-шах добился признания его «верховным султаном», при этом держава Сельджуков разделилась на Хорасанский султанат со столицей в Мерве и зависимый от него Иракский султанат со столицей в Хамадане. Кстати сам Санджар в своих указах называл себя просто и со вкусом «повелителем мира».
Когда в 1131 году в  Иракском султанате после смерти султана Махмуда ибн Махмуда вновь вспыхнула междоусобица, Санджар привел стотысячное войско и силой утвердил на престоле своего ставленника Тогрула ибн Махмуда. Но сразу после этого Санджар был вынужден вести свои войска на восток, где ему грозило вторжение Караханидов, да и вассальные владения Газна и Хорезм пытались добиться независимости. С его уходом на западе Сельджукской империи возобновилась гражданская война, закончившаяся только в 1133 году воцарением Масуда . Но не он и не мятежный хорезмшах Атсыз  стали главной проблемой «повелителя мира». На северо-востоке быстро набирала мощь империя каракитаев, созидаемая гением Елюя Даши.
Первое столкновение между подданными «султана над султанами» и «хана над ханами» произошло в 1137 году. Яблоком раздора послужили западно-караханидские владения. Каракитаи захватили Мавераннахр, и Самаркадскому наместнику Санджара Махмуду Сарвар-хану пришлось платить дань Елюю Даши. Интересно, что султан поначалу вроде бы готов был смириться с потерей не так давно им самим завоеванной провинции, но с единственным условием – гурхан должен был принять ислам. И только получив отказ он стал собирать войска для войны с «неверными». Битва, состоявшаяся в 1141 году в Катаванской степи, к северо-востоку от Самарканда, стала одним из самых крупных поражений исламского мира. В этом сражении попали в плен или были убиты все виднейшие военачальники Санджара, в плену оказалась даже жена султана Таракан-хатун, выкупленная впоследствии за полмиллиона полновесных золотых динаров (рис. 45). Сам «повелитель мира» с трудом вышел из окружения и бежал в Термез.
Катаванская битва надолго отбила охоту у Санджара оспаривать власть гурхана, но не помешала ему жесткой рукой подавлять восстания собственных вассалов. В 1143 году султан восстановил свою власть в Мерве, затем силой напомнил хорезмшаху о вассальной присяге. В 1149 году началась война с Гуридской династией , так же имевшей туркменское происхождение. Они захватили Герат и Газну и отменили уплату дани Сельджукам. В 1152 состоялась генеральная битва, в которой Санджар разгромил войско гуридского султана Ала ад-Дина. Казалось «султан над султанами» вновь обрел былую мощь.
Однако в следующем году восстали огузские племена, точнее сказать кыпчакские племена поселившиеся на землях султаната, но так и не принявшие ислам и в силу этого сохранившие связь с ханами Дешт-и-Кыпчак. Они не вписались в феодальную систему Сельджукской империи и, как за столетие до этого сами сельджукиды, оказались на положении притесняемых изгоев. Санджар, видимо забывший о своих огузских корнях, двинулся против них с огромной армией и попал в такую же ловушку, в какую за 118 лет до этого угодила гвардия газневидского султана Масуда. Разгром был полный. Сам Санджар попал в плен, а кочевники принялись грабить оставшиеся без защиты города султаната. К 1155 году под властью кыпчаков находился уже весь Хорасан за исключением Герата и Дихистана. В 1156 году Санджару удалось бежать из плена, но без казны, без войска «повелитель мира» был никому не нужен. Покинутый всеми Санджар умер в апреле следующего года от дизентерии. С его смертью Хорасанский султанат окончательно распался на несколько независимых эмиратов во главе с бывшими военачальниками султана и кыпчакскими вождями. Все вассальные окраины обрели независимость.
Положение в Иракском султанате в это время было немногим лучше. Эмиры самовольно захватили большую часть земель государства, и султан был не в силах помешать этому: Фарс перешел под власть Салгуридов, в Луристане правили Хазараспиды, в Южном Азербайджане утвердился могущественный род Ильдегизидов, Сирия и Северный Ирак стали вотчиной Зангидов. И хотя на иракском престоле потомки кыныка Сельджука сидели вплоть до 1194 года, но уже с 1160 года султан превратился в лицо, прерогативы которого ограничивались формальным исполнением роли главы государства.
Сельджукская империя пала не просуществовав и полутора сотен лет. К моменту своего краха, кроме национальной принадлежности правящего клана, она ничего общего не имела с традиционными государственными образованиями номадов. Единственная причина по которой я выделил их из череды тюркских династий (Караханиды, Газневиды, Гуриды), в разное время правивших в Средней Азии, это то, что они, после длительного перерыва, вызванного арабским завоеванием, не только вернули древние земли номадных династий пахлаванов, усуней, кушан и нушиби в сферу влияния кочевников, но и значительно расширили эту сферу за счет Ближнего Востока и Малой Азии, где династии, ведущие свое происхождение от легендарного Огуз-хана, продолжали править вплоть до монгольского завоевания, а кое где правят и по сей день.

Кыпчаки
Загадочное кыпчакское ханство. Казалось бы, не об одном объединении номадов того времени нет столько разносторонних свидетельств современников, как о кыпчаках. И в то же время ученые по-прежнему спорят об их происхождении, вплоть до расовой принадлежности; наличии единого центра и хакана; вероисповедании; взаимоотношениях с остальным кочевым миром…. А сведения, просочившиеся в летописи их современников, поразительно напоминают бородатый анекдот про слона и трех слепых пытающихся его описать, опираясь только на собственный тактильный образ. Разве что в случае с кыпчаками таких «слепых» как минимум в два раза больше. Китайские  летописцы называли их циньча (;;); персидско-арабские – кыпчак, а их государство Дешт-и-Кыпчак; грузинские – кивчак и Диди Кивчакти соответственно; тевтонцы именовали их валанами, а область Валанией; венгры звали их кунами (гуннами); византийцы – команами; русские летописи – половцами, насельниками Степи половецкой. Читаешь и поражаешься какими разными они виделись современникам! Все авторы пожалуй едины только в одном – это было огромное и мощное государство, организованное в соответствии с древними традициями кочевых империй.
Давайте попробуем разобраться в накопившемся массиве противоречивых сведений и воссоздать реальный облик «слона». Заодно развеем несколько общепринятых мифов.

Происхождение
Принято считать, что первое достоверное упоминания этнонима «кыпчак» датируется совершенно четко – 759 год. Ссылаясь на авторитет  замечательного лингвиста и тюрколога Сергея Ефимовича Малова [Малов С. Е.] современные энциклопедии упорно дублируют эту ошибку [ru.wikipedia.org]. Но наука не стоит на месте, появились уточнения перевода рунической надписи пресловутого Селенгинского камня – мраморной поминальной стелы в честь Бильге-кагана, умершего в 734 году. Во-первых, сама стела была возведена никак не позже 739 года, в период правления его сына Йоллыг-тегина – писателя и историка, автора текста, выбитого на данной стеле. И сам покойник, и его сын были тюрками и каганами тюрков, а к 759 году в Отюченской черни уже правили уйгуры, которым бы и в голову не пришло ставить мемориальную стелу кагану из рода Ашина. Во-вторых, сам текст стелы в современной дешифровке не содержит ничего близко соответствующего часто цитируемой фразе: «пятьдесят лет тюрки-кипчаки правили нами» (рис. 46). Да и не было ничего такого в бурной истории потомков Бумына, а вот пятидесятилетнее правление империи Тан (табгачей) над степью от Каспия до Сунгари  было. Именно оно – пятидесятилетнее правление табгачского хана над Степью и делит историю династии Ашина на Первый и Второй Тюркские каганаты.
Еще более сомнительным выглядят попытки отождествить кыпчаков с каким-нибудь древним народом китайских летописей будь то «цзюеше» или «сеяньто». Сами китайцы называют кыпчаков ;; - циньча (см.: zh.wikipedia.org/wiki/), другой перевод этого термина – Золотая Орда, ибо попал этот этноним в китайский язык только во времена монгольского господства.
Так что, вероятно, первое упоминание кыпчаков (хифшах), как одного из тюркских племен обитающих севернее Ферганы, появляется только у Абу-ль-Касима ибн Хордадбеха в его «Книге путей и стран» [ибн Хордадбех], написанной в конце IX века – на полтора века позже возведения «Селенгинского камня». Еще через столетие после этого анонимный автор  Книги о пределах мира от востока к западу напишет: «Южный предел хифчахов граничит с баджанаками (печенегами), а все прочие (пределы) граничат с Ненаселенными Землями Севера, где нет живого существа. Хифчаки – это род который, отделившись от кимаков, поселился в этих местах, но хифчахи более злонравны, чем кимаки. Властитель их от кимаков». Персидский историк Абу Са’ид ибн Махмуд Гардизи (середина XI века) добавляет к этому, что кыпчаки – самое западное из семи племен, образующих Кимакский каганат [Бартольд В. В.].
Напомню что Кимакский каганат возник в степях Тардуша после разгрома Второго тюркского каганата союзом карлуков, басмыл и токузогузов (уйгур). Во времена господства в Отюкене уйгурских каганов владыка кимаков носил титул байгу (йабгу) – второй после кагана, а после 840 года, не признав власть кыргызов, вновь объявил себя каганом. К середине XI века лидерство в каганате переходит к кыпчакскому роду Ельборили (народ волка). Чем был вызван переворот не до конца понятно. В качестве возможной причины указывают и рост независимости племенных беков, и вторжение киданьских войск, на ум приходит и более прозаический вариант, разрушивший множество империй – банальное отсутствие прямого наследника в правящем клане. Но какими бы не были события, приведшие на ханский престол кыпчаков из рода волка, очевидно, что новые хозяева западных степей серьезно модифицировали свои владения. Так, что хотя археологи и не находят существенных отличий в культуре номадов населявших степи Тардуша в IX – XI веках [Кондрашов А. В.; Могильников В. А.], а значит население степи  осталось на своих местах, но ни у современных историков, ни у авторов средневековых трактатов не возникло сомнений, что кыпчакский союз племен и Кимакский каганат – два разных государственных образования. И главное отличие в политике кыпчакских ханов – активная экспансия в западном направлении.

Государственное устройство
В период расцвета владения кыпчакских ханов простирались от Алтая и Иртыша на востоке, до Карпат и Дуная на западе; от Сырдарьи и Джунгарского Алатау на юге до «Ненаселенных Земель Севера». Историки отмечают, что для кыпчаков была характерна «строгая иерархическая система господствовавшей аристократической верхушки (ханы, тарханы, баскаки, беки, бии)». В соответствии с древними номадными традициями территория делилась на два крыла, граница между которыми примерно совпадала с современной границей между Европой и Азией. Старшим считался хан западного – правого крыла, ставка которого находилась на берегу реки Урал (Яик), на месте города Сарайчик. Столица левого крыла, включавшего азиатские владения кыпчаков, располагалась в присырдаринском городе Сыгнак. Каждое крыло в свою очередь подразделялось на отдельные орды во главе со своими ханами. Таких орд только в европейских степях в первой половине XII века существовало около 12-15 [Могильников В.А.]. Орды в свою очередь подразделялись на курени, имевшие собственные участки земли с входившими туда зимниками, летниками и маршрутами кочёвок между ними. Курени – объединения нескольких родственных семей – кошей. Семейные группы коши (от тюркского "кош", "кошу" - кочевье, кочевать) представляли собой основную административную единицу кыпчакского общества. Глава коша, как вы уже наверное догадались, назывался кошевым или кощеем.
Строгая иерархия, столь характерная для кыпчакского общества, касалась даже имен. К имени хана традиционно прибавлялось слово «кан/хан» (Шарукан, Тугор-хан). Курени возглавлялись главами, имена которых оканчивались прибавлением слов «опа», «оба», «епа» (Алтунопа, Аепа). Но вот что интересно, хотя некоторые авторы прямо указывают на наличие у кыпчаков более «высоких» титулов: хан ханов, великий хан, хакан, каган, но история почему-то не сохранила ни их имен, ни установленной прибавки к имени.
Лично меня общепринятое объяснение, что это было не государство, а некий союз равных племен слабо устраивает. Во-первых, жесткая иерархия априори предполагает наличие централизованной власти. Во-вторых, все кыпчакские ханы и Сыгнакские, и Сарайчикские, и Придунайские, и Поволжские избирались только из рода Ельборили, а если есть правящий род, то должен быть и старший в роду, либо за место старшего должна вестись борьба между претендентами, тогда как кыпчаки были на удивление сплоченным народом для своего времени. И это тем более удивительно, что этноним «кыпчак» собирательный. Помимо печенегов и огузов (гузов), кипчаки на западе ассимилировали остатки торков и булгар в низовьях Дона, а на востоке в их состав вошли канлы, карлуки, жикил, кимакские и древние башкуртские племена. В общей сложности не менее 27 различных племен, каждое со своей историей, традиционным укладом, верованиями и амбициями. Некоторые из этих племен столетиями враждовали друг с другом. Ну и наконец, уж не знаю в-третьих или в-четвертых, хакан для тюрков с доисторических времен был не только военно-политическим, но и духовным лидером – связующим звеном между Небесным владыкой и своими подданными. Ему приписывались все победы и достижения, но его же винили и во всех «грехах» будь то поражение войне или стихийное бедствие. Хакан – источник сакральной силы «кут» или «суу», определяющей счастливую или несчастную судьбу его народа [Угдыжеков С. А.]. Именно хакан (хан ханов), а не глава племени – бек или правитель надплеменного объединения – хан. Кстати, уж не отголоском ли этого «суеверия» является наше «русское» стремление обвинить во всех своих бедах своего «хакана», как бы он не звался – царь, генсек или президент?
Стало быть был у кыпчаков «хан ханов»? Если был, то почему не сохранила история не одного имени кыпчакских хаканов? Я не знаю ответа. Можно предполагать разное, от переноса в кыпчакские степи традиций позднего Хазарского каганата, где каган был почетным пленником в своей резиденции, до подчинения кыпчаков киданьскому императору или каракитайскому гурхану. Наиболее простое и соответственно, исходя из принципа «Бритвы Оккама», наиболее вероятное объяснение – строго регламентированные и существенно ограниченные полномочия кыпчакского хакана. Ну кто на Руси или в исламских землях знал имя Папы Римского – вершителя судеб европейских монархов? А имя халифа – духовного лидера мусульман, нет даже не современника Елюй Даши и Санджара, а сегодняшнего, вы знаете? А ведь в средние века без их благословения ни один мусульманский или католический владыка не мог долго усидеть на троне. Стоит вспомнить еще один момент: кыпчаки далеко не первая династия, имена правителей которой «потерялись» для историков.
Так что не прав был Бартольд  утверждавший: «Были отдельные кипчакские ханы, но хана всех кипчаков никогда не было» [Бартольд В. В.]. Просто сидел этот «хан ханов» в своей ставке на реке Яик (Урал) вдали и от хорезмшахов, и князей русских, и от царей грузинских и от их летописцев, назначал или утверждал удельных ханов, решал внутренние споры и, благодаря своей сакральной силе, обеспечивал благополучие и процветание всему многонациональному кыпчакскому народу. При этом кыпчакские удельные ханы, так же как европейские монархи или центрально-азиатские шахи и султаны, оставаясь вассалами верховного сюзерена, вели вполне самостоятельную, хотя возможно и скоординированную с центральной властью, политику.

Образ жизни
Прежде чем перейти непосредственно к хронологии «кыпчакского натиска», сделаю одно небольшое, но важное дополнение, касающееся быта кыпчаков, которых сколь традиционно, столь и ошибочно изображают дикими варварами одетыми чуть ли не в шкуры, которые в перерывах между грабительскими набегами и охотой пасут свой скот.
Номады в своей основе никогда небыли чистыми животноводами. Узкая специализация – изобретение нового времени, когда все необходимое чабан может получить извне, в обмен на свою продукцию. Кыпчаки, как и большинство других народов того времени, были вынуждены вести натуральное хозяйство, самостоятельно обеспечивая себя всем необходимым: одеждой, утварью, вооружением, украшениями, упряжью, повозками, юртами… Импорт в то беспокойное время был крайне дорогим, практически недоступным пустому народу. Гильом де Рубрук (XIII в.) отмечал, что мужчины у «команов» заняты разнообразными хозяйственными работами: «делают луки и стрелы, приготовляют стремена и уздечки, делают седла, строят дома и повозки, караулят лошадей и доят кобылиц, трясут самый кумыс… делают мешки, в которых его сохраняют, охраняют также верблюдов и вьючат их». Там где позволяли условия не чурались кыпчаки и землепашеством. В их владениях располагался ряд крупных городов: Сыгнак, Джент, Барчынлыкент – на Сырдарье, Канглыкент – на Иргызе, Саксин – в низовьях реки Едиль, Таматархан (Тмутаракань русских летописей) – на Таманском полуострове и Шарухан – недалеко от современного Харькова. Кроме того, кыпчаки составляли значительный процент населения Ясы, Отрара, Ургенча и крымских городов.
Одеваться кыпчаки, по крайней мере кыпчакские ханы и их приближенные, предпочитали в китайские шелка да в дорогие византийские ткани. Благо средства позволяли, ведь в руках кыпчаков оказались и западная оконечность Шелкового пути, и меховой путь из Великой Биармии (Перми) в исламские владения, и южная часть Пути из варяг – в греки. Одевались так, что, по свидетельствам очевидцев и археологическим находкам, им завидовали не только не слишком богатые из-за непрекращающихся междоусобиц русские князья, но и вполне благополучные европейские монархи.
Замечательный историк и писатель Андрей Леонидович Никитин, долгие годы бывший ученым секретарем Постоянной Комиссии по проблемам “Слова о полку Игореве” при Союзе писателей СССР, бесспорно доказал, что как минимум кыпчакская знать к моменту столкновения с Русью и Европой уже была крещенной по несторианскому канону [Никитин А. Л.]. Именно этим он объясняет неприкрытую неприязнь к ним со стороны православных монахов – авторов всех летописей, ибо для всех христианских священнослужителей свой еретик хуже чужого язычника. А заодно объясняет и отсутствие сведений о крещении многочисленных половчанок, венчанных с русскими князьями. Замечу, что в то время расхождение между канонами Несторианской церкви и Византийским православием были куда меньше, чем между католиками и протестантами или между никонианами и староверами. Да и простому народу, а тем паче князьям и ханам всегда было плевать на нюансы богословских споров теологов если речь шла о любви, коммерческой выгоде или политике.
Не забыли кыпчаки и свою древнюю руническую письменность, такую же, какой сделаны надписи и на Селенгинском камне, и на десятках других сохранившихся древнетюркских мемориальных стел. Не только не забыли но и широко использовали в быту, частенько подписывая, на радость археологов, свои личные вещи.
Ну и наконец относительно внешности кыпчаков. Есть замечательное по своей глубине и охвату исследование по антропологии древнего населения Сибири и Казахстана [Балуева Т. С. и др.]. В результате исследований, которыми были охвачены сотни образцов из десятков могильников от неолита до XV века нашей эры, достоверно установлено, что «популяции, имеющие заметные монголоидные расовые черты» просачиваются с востока на территорию Казахстана только в гуннское время (IV – V века). В эпоху раннего средневековья «в степи также преобладают европеоиды», хотя у них и «проступают некоторые монголоидные черты» (рис. 47).
Я специально подобрал реконструкции только женских лиц, поскольку историей зафиксирован только один случай женитьбы кыпчака на русской княжне, зато русские князья весьма охотно брали в жены ханских дочерей, и думается не только из-за богатого приданного. В «Слове о полку Игореве» именно половчанки заслужили прозванья «красные девки».
Получается в 1055 году на Дону русские витязи встретили не диких грязных монголов, а вполне прилично одетых, образованных единоверцев, внешне мало отличающихся от них самих. Да и говорили они на хорошо знакомом тюркском языке, родном для Черных колбуков – княжеской гвардии.
Вот теперь, когда мы немного разобрались с тем кто такие кыпчаки (команы, куны, половцы), можно переходить к истории кыпчакского «нашествия».

Хронология событий
История не сохранила точной даты династийной смены в Кимакском каганате, но к 1030 году уже кыпчаки, а не огузы или кимаки стали северными соседями хорезмшаха. Они довольно быстро подчинили себе все народы Заволжья, и к 1055 году границы Дешт-и-Кыпчак вплотную подошли к границам Киевской Руси. Первое посольство было вполне мирным: «Приходи Блуш с половци и створи Всеволод мир... и возвратишися [половцы] восвояси». Таким же мирным было и их сосуществование с каракитаями и хорезмийцами. Похоже первый (или первые) кыпчакский хакан стремился просто навести порядок в Степи, утвердив свою власть над народами, живущими за войлочными стенами. И действительно хотел добрососедских отношений со своими соседями-землепашцами.
Все изменилось в 1060 году. Объединенные войска трех Ярославичей и дружина полоцкого князя Всеслава Брячиславича – «вои бещислены», двинулось «на конях и в лодьях» в самую глубь степи. Их целью были печенеги – кочевые осколки разгромленного руссами Хазарского каганата. Вылазка оказалась удачной, печенеги частью покорились русскому господству, под именем торков и берендеев, заодно пополнив ряды черных колбуков – княжеской гвардии, частью ушли за Дунай в Венгрию и Византию, а остальные предпочли искать защиты у кыпчаков. Искал-хан, правивший в то время западной ордой, не стал отказывать в помощи единоверцам и в феврале 1061 года вторгся во владения Переяславского князя, только что вернувшегося из похода на печенегов. Войско Всеволода Ярославовича было разбито, селения пограблены, а земли Хазарии вместе с пережившими  русскую вылазку печенегами вошли в состав Дешт-и-Кыпчак.
С точки зрения номадных традиций, печенеги (торки и берендеи) перешедшие на службу к киевским князьям – беглецы-изменники, и кыпчакские ханы каждый раз при возобновлении мирного договора с Киевом (процедура проводимая каждый раз при смене великого князя) не уставали требовать отдать им беглых торков, но каждый раз получали отказ. Во многом в этом и кроется более чем вековой конфликт между Киевскими князьями и кыпчакскими ханами. Все тринадцать неспровоцированных грабительских вылазок половцев на Русь были «направлены исключительно против торков и берендеев, поселенных киевскими князьями в бассейне р. Рось на южных границах Киевского княжества» [Никитин А. Л.].
К 1064 году кыпчакские ханы и русские князья закончили дележ Хазарского каганата. Большая часть степи осталась за кыпчаками, но русичи сохраняли за собой несколько опорных пунктов на важнейших караванных путях: Белую Вежу, Тмутаракань, Пересечен, Олешье (рис. 48).
На следующий год войска кыпчаков, основу которых составляли западные печенежские племена переправились через Дунай, разбили греков и болгар, и опустошив Македонию и Фракию, дошли до стен Константинополя. Историки расходятся в оценках успешности этого похода, кто говорит о разгроме номадов, кто о полученных ими богатых трофеях и дарах. Думается, это была просто разведка боем с целью установления западных пределов новоприобретенных земель. Благо, что и западнее Дуная хватало потенциальных подданных – тюркоговорящих потомков номадов: болгаров, венгров, аваров. Похоже кыпчаки вообще стремились избегать полномасштабных воин, тем более с сильным и богатым противником, ограничиваясь краткосрочными набегами либо с целью захвата мобильной добычи, либо с целью мести.
Осенью 1068 года аналогичную разведку боем кыпчаки предприняли и в отношении своих северо-западных соседей. Как и в случае с Византийским походом история не сохранила сведений, что послужило поводом к этой вылазке, но то, что повод был видно из самой хронологии этого «нашествия». Обычная практика кыпчакских наскоков с целью грабежа и захвата пленных, хорошо известная их соседям и описанная десятками авторов, складывалась из скрытного, на максимальной скорости перехода как можно дальше вглубь вражеской территории, а затем грабеж территории при движении назад в сторону своих стойбищ. В этот раз кыпчаки действовали открыто, собрав около 15 тысяч всадников они явно не торопясь двинулись к Переяславлю, так что на помощь Всеволоду – князю Переяславскому успели подойти дружины его братьев Святослава черниговского и Изяслава киевского, причем последний успел перебросить с Киева в помощь брату даже городское ополчение, явно пешее! На реке Альте кыпчаки под предводительством Шарукана наголову разбили объединенное войско сыновей Ярослава Мудрого. После поражения русское войско распалось: Святослав ушел к себе в Чернигов, а Всеволод укрылся вместе с Изяславом в Киеве. Орда Шарукана, опустошив переяславские земли, и не спеша двинулась на Чернигов, к которому подступила только к концу октября – почти через два месяца после начала вторжения. 1 ноября, под Сновском, черниговский князь Святослав Ярославович – внук шведского короля Олафа Шетконунга, шурин королей Генриха I Французского, Андрея I Венгерского и Харольда III Норвежского, еще раз доказал, что он не зря прозывался Хольти Смелым. Неожиданной кавалерийской атакой он не только разгромил, в разы превосходящие его силы кыпчаков, но и пленил самого Шарукана. Ну и что по-вашему должен был сделать русский витязь разгромив войско «поганых половцев» и захватив в плен главного виновника разгрома княжеских войск и разорителя русских земель?  Правильно…. женить своего сына Олега на его дочери (по другой версии Олег женился на дочери хана Осолука)!
Интересно, что киевляне отчего-то тоже не шибко обрадовались возвращению своего князя Изяслава и изгнали его из города, возведя на великокняжеский престол «волхва и волколака» Всеслава Брячиславича – князя Полоцкого, томившегося до этого в великокняжеской темнице. На следующий год Изяслав при помощи своего тестя короля  Польши Мечислава II не надолго вернул себе отчий престол.  Но теперь против своего родного старшего брата и соратника в битве на Альте исполчилися Святослав и Всеволод. Они изгнали его из Киева и в этот раз даже собственный тесть отказал ему в убежище. Изяслав укрылся Германии у императора Генриха IV и вернулся на родину только после неожиданной смерти Святослава в 1076 году. Вернуться то он вернулся, и даже снова сел княжить в Киеве, но теперь против него выступили Олег и Роман Святославовичи. Через десять лет после битвы на Альте, где триумвират Ярославовичей выступил единым фронтом против кыпчаков Шарукана, состоялась новая битва с участием кыпчаков. Только теперь степняков под стены Чернигова, пытаясь вернуть себе «отчую вотчину», привели русские князья Борис Вячеславович и Олег Святославович. Во время боя на Нежатинной Ниве Ярославовичам (Изяславу и Всеволоду) удалось разбить войско племянников, но сам Изяслав скончался от полученных в бою ран. После этого на киевском престоле утвердился Всеволод – последний из триумвирата Ярославовичей, а зачинщик междоусобицы Олег был сослан в Византию под надзор родственников по матери. Все 15 лет пока в Киеве сидел Всеволод Ярославович кыпчаки строго блюли мирный договор. Конечно, где-то не обходилось без приграничных конфликтов, но дальше этого дело не шло.
 К чему я так подробно остановился на внутрироссийских междоусобицах, вроде бы далеких от истории Степи? Дело в том, что я уверен, что неспроста Великий князь киевский с пешей ратью в сентябре 1068 года так своевременно оказался возле Переяславля. Неспроста после поражения на Альте только он стал изгоем в родной вотчине. Не спроста от него отвернулись родные братья, а потом и тесть. Неспроста «поганый» Шарукан – разоритель земли русской, был не только с миром отпущен из плена, но и породнился со Святославом. Похоже вовсе не за наживой привел своих богатуров на русскую землю Желтый хан (буквальный перевод имени Шарукан), двигали им гнев, причем гнев праведный, что полностью оправдывало в глазах современников его великий грех – нарушение мирного договора. А причиной всего этого был никто иной как Великий князь Изяслав, уж не знаю чем он так насолил кыпчакам, но со своей ратью, он явно не на прогулку ходил.
Русь была не единственным соседом кыпчаков. 19 августа 1071 года у крепости Манцикерт сошлись армии двух давних противников Сельджукского султана Алп-Арслана и Византийского императора Романа IV Диогена [Смбат Спарапет]. Оба войска состояли в основном из наемников, немалую часть которых составляли кыпчаки. Роман, имевший кратное преимущество в силе, уже предвкушал победу и отверг мирные предложения Алп Арслана. Однако в ходе боя кыпчаки, разобравшись, что их привели биться против соплеменников, перешли на сторону противника, предпочтя единоверцам единоплеменников. Византийцы были разбиты, а сам Роман попал в плен и оказался вынужден подписать договор, по которому уступал Алп-Арслану несколько городов и обязывался выплачивать дань.
В 1086 году осевшие на Балканах печенеги подняли восстание против Византии. После серии безуспешных попыток справиться с повстанцами император Алексей I Комнин обратился за помощью к кыпчакам. Два западнокыпчакских хана Боняк и Тугоркан (тот самый Тугарин-змей русских былин), в компании с князем Теребовльским Василько Ростиславичем откликнулись на этот призыв и в 1091 году в битве при Лебурне наголову разбили печенегов. Однако после кровавой расправы учиненной византийцами над печенежскими пленниками (они ночью перерезали 30 000 пленных преимущественно женщин и детей), кыпчаки ушли в родные степи и с той поры выступали только на стороне противников Византийской империи.
В 1093 году на киевский великокняжеский престол сел сын Изяслава Святополк. Кыпчаки, следуя и по сей день сохранившейся международной традиции, направили к нему послов с поздравлениями и для подтверждения мирного договора. Но Святополк, подстрекаемый своими боярами – выходцами из Черных колбуков, заточил посланцев в темницу, по сути расторгнув мирный договор. Возможно это была месть со стороны торков за гибель их соплеменников на Балканах?
Как бы то ни было, ответ последовал незамедлительно, кипчаки двинулись походом на Торческ – крупнейший оплот «черных клобуков» в Поросье. Святополк совместно с Владимиром Мономахом и его братом Ростиславом Всеволодовичем Переяславским попытался их остановить на реке Стугне, но не удачно. Княжьи дружины не выдержали удара кыпчакской конницы. Святополк бежал в Киев, а Ростислав и вовсе утонул в реке во время бегства. Кыпчаки же разделились: одни остались осаждать Торческ, другие двинулись к Киеву. Святополк попытался остановить их на реке Желане, вновь потерпел поражение и укрылся в Киеве. Но степнякам нужен был не Киев, а ставшие под руку русских князей печенеги-торки. Разбив русские рати, они захватили и сровняли с землей Торческ и ряд мелких пограничных крепостей (Воинь, Снепород) также населенных тюрками. Жители были переселены в степь. После чего с Великим князем киевским  был заключен договор мира и родства – Святополк женился на дочери Тугоркана. С точки зрения тюрок, строго почитавших старших в семье, это ставило зятя Святополка в определенную зависимость от тестя Тугоркана. Правда сами русичи, как правило, считали по-другому.
В 1094 году Олег Святославич вновь привел кыпчаков под стены Чернигова, где в тот момент княжил его кузен, сын Всеволода Ярославовича Владимир Мономах. После восьмидневной осады Владимир уступил Чернигов Олегу, а сам ушел княжить на «отцов стол» в Переяславль. На краткий период все вернулось «на круги своя», как и было до 1068 года, сыновья воссели на престолы своих отцов, а между Русью и Степью установился мир.
На следующий год, пользуясь миром на северо-западных границах, и возможно желая оправдаться в глазах торков за резню на Балканах, Тугоркан вместе с Боняком отправился в поход на Византию. Их отсутствием поспешил воспользоваться Владимир Мономах. Он пригласил двух не ушедших в поход кыпчакских ханов Итлара и Китана прибыть к нему для заключения мирного договора. Ночью оба хана, спокойно спавшие после пира по случаю примирения, были убиты, а оставшиеся без защиты кыпчакские стойбища захвачены врасплох и разорены. Летописцы отмечают, что Мономах со товарищи захватил в степи знатную добычу – скот, добро, пленников. Расправившись с кыпчаками, Святополк вместе с Владимиром Мономахом двинули свои войска на Олега Святославича и изгнали его из Черниговской земли.
Византийский поход кыпчаков окончился поражением: в нём погибло более половины отправившихся за Дунай воинов, а вся добыча была отнята в одном из сражений с преследующим их императорским войском. Вернувшись на родину и узнав о случившемся, Боняк атакует Киев прямо с марша, а Тугоркан с сыном выдвигаются к Переяславлю. Пока Боняк с основными силами кыпчаков свирепствовал под Киевом: сжег всю низину и предгорье, позорил  киевские монастыри Стефанов, Германов и Печорский, Святополк тайно перебросил свои войска на помощь Мономаху. 19 июля 1096 года объединенные силы киевского и переяславского князей неожиданно напали на Тугоркана. Кыпчаки побежали, не выдержав натиска. Были в тот день убиты Тугоркан, его сын и многие другие ханы. Наутро нашли труп Тугоркана. Святополк забрал труп тестя и с почетом похоронил на земле великокняжеского дворца в Берестове, поставив последнюю точку в судьбе былинного злодея Тугарина Змеевича.
На границе Степи и Руси на время наступило затишье. Кыпчаки зализывали раны, а русские князья то мирились, то вновь  дрались за наследство Ярослава Мудрого. В 1099 году, пытаясь обуздать своих противников, Великий князь киевский Святополк Изяславович обратился за военной помощью к Венгерскому королю Кальману. Тот с радостью согласился и лично возглавил поход на Русь, где стал зорить приграничные земли. Пришлось Давыду Игоревичу, чьи земли оказались на пути венгров просить помощи у кыпчаков.  На его призыв пришли орда хана Боняка и курень Алтунопа. В битве, состоявшейся на реке Вягре, недалеко от Перемышля, Боняк заманил венгров в засаду и неожиданно ударил по противнику с флангов и с тыла. Венгры бежали. Кипчаки два дня преследовали деморализованного противника, причем самому Кальману еле удалось спастись. Святополку не оставалось ничего иного, как вновь заключить мирное соглашение со Степью.
Но раз преступив данную ими клятву остановиться внуки Ярослава видно уже не могли. Весной 1103 года Святополк и Владимир собрались на совет в Долобске и порешили «идти воевать Степь». О чем и уведомили Олега и Давыда Святославичей, говоря: «Пойдите на половцев и выйдем живыми либо мёртвыми». Давыд послушался княжеского приглашения и пришёл к Святополку со своей дружиной, а Олег отказался. Собравшись, князья на конях и в ладьях спустились по Днепру и неожиданно обрушились на Приднепровские кыпчакские становища. Поход удался: было убито около двух десятков кыпчакских вождей, в том числе пал и куреной Алтунопа – герой битвы на Вягре. Победители «захватили богатую добычу: скот, овец, коней, верблюдов и вежи с имуществом и челядью, и вернулись из похода с полоном и славою великою» [ru.wikipedia.org]. В ответ зимой 1105 года Боняк напал на Заруб, ставший после разорения Торческа новым центром торков, и пограбив окрестности с полоном ушел в степь.
В мае 1107 года Шарукан вместе с ханом Боняком совершил набег на Русь в районе города Переславля. Дошёл до города Лубны, расположенного на реке Суле. В августе этого же года Святополк собрал князей и отправился в ответный поход. В облаве на степняков принял участие и Олег Святославович, исполчившийся на собственного тестя. Кыпчаки вновь были разбиты, брат Боняка Таз погиб, Шарукан едва успел спастись, а Сугра-хан попал в плен.
Лично у меня складывается впечатление, что наивные кыпчаки просто не верили в подлость самих князей и во всех своих бедах винили исключительно своих дальних родичей торков, которые через бояр и Черных колбуков сбивали князей русских с пути истинного. Видимо поэтому, пострадав в очередной раз от коварства киевского князя, свой гнев они вымещали именно на торках. Точно также как через пять веков их потомки – вольные казаки, натерпевшись от царских воевод писали царю челобитные, хаяли бояр и зорили помещичьи усадьбы. Если учесть, что на Руси всегда княжеские рода имели преимущественно скандинавско-германские корни, а дворянство, по большей части, корни тюркские, то аналогия очевидна.
Князья, в свою очередь, желали не уничтожения кыпчаков, ибо именно ассимилированные тюрки составляли опору российского самодержавия: и военную (ядро княжьей дружины – Черные колбуки), и экономическую (боярство и во многом купечество), а только их полного подчинения. Видимо поэтому, уничтожая кыпчакскую вольницу всеми доступными способами, они не чурались родниться с их лидерами. Причем не только с ханами, но и с куренными. Вот и «главный идеолог» борьбы с кыпчаками Владимир Мономах в 1108 году женил своего сына Юрия (будущего Долгорукого – основателя Москвы) на Гиргеневе, дочери куренного Аепы. Таким образом, ровно через сорок лет после битвы на Альте, когда «триумвират Ярославовичей» впервые сразился с «погаными», все три главные княжеские линии (киевская, черниговская и переяславская) с этими «погаными» породнились. Кстати, в том же году другая дочь Аепы стала женой Святослава Ольговича.
Но все это ни как не помешало Владимиру в 1111 году организовать новый большой поход на кыпчаков, и вновь на Донских, где теперь правили сыновья Шарукана Отрок и Сарычан. Желающих пограбить «поганых» нашлось не мало: Святополк с сыном Ярославом, Владимир с сыновьями Мстиславом и Ярополком, Давыд Святославич с сыном Ростиславом, два Ольговича – Всеволод и Святослав (половцы по матери, а последний еще и зять Аепы), а заодно и Давыд Игоревич. Княжеские дружины и пешее ополчение «воев» выступили в последних числах февраля, еще по санному пути, что бы успеть перехватить кыпчаков на местах их зимних кочевий, до того, как они успеют перейти с Донца на летние пастбища в Приазовье. Рассредоточенные по степи и не ожидавшие нападения кыпчаки дважды пытались организовать отпор и дважды неудачно. Довольные добычей князья «прославили Бога, давшего им победу такую над язычниками, и взяли полона много, и скота, и коней, и овец, и пленников много захватили руками» [Повесть временных лет].
Только через два года кыпчаки под командованием Боняка, немного оправившись от серии поражений, явились в русские земли. В этот раз мстить они собирались Олегу Черниговскому, видимо считая его предателем, но на помощь кузену подоспел Владимир с переяславской дружиной и степняки были вновь биты.
В 1116году князья решили повторить набег на кыпчаков. Русские рати вновь направились на Северский Донец во главе с Ярополком Владимировичем и Всеволодом Давидовичем. На этот раз были взяты и разграблены три половецких города — Сугров, Шарукан и Балин. Не имея сил противостоять объединенному русскому войску, кыпчаки обратили свой гнев на изолированные аванпосты русичей, раскиданные по степи для охраны их торговых интересов. Благо что основу гарнизонов таких крепостей составляли так ненавистные кыпчакам торки. В 1116 году жертвой степной вольницы стала Белая Вежа (бывший хазарский Саркел). Крепость пала, а ее жители бежали на Русь: «придоша Беловежъци в Русь». Помимо Саркела в руки кыпчаков перешел порт Сугдея, ставший их главным опорным пунктом в Крыму, крупным международным центром, где встречались купцы со всех концов мира – из Руси, Западной Европы, Северной Африки, Малой Азии, Индии, Китая.
Казалось бы следовало ждать ответных жестких мер со стороны русских князей в адрес зарвавшихся южных соседей. Но вместо карательных походов летописи под этим годом описывают свадьбу Ярополка Владимировича (сына Мономаха) с кыпчакской «принцессой» Еленой. А на следующий год к столь своеобразной мести за порушенные русские города присоединился его брат Андрей, прозванный Добрым, женившись на внучке Тугоркана. От такой жестокой мести кыпчаки и впрямь долго не могли оправиться и четыре десятилетия не тревожили самовольно российских рубежей. Хотя по призыву то одного, то другого князя степняки постоянно принимали участие в русских междоусобицах, но так там кто только из соседей не помогал делить Ярославово наследие: чехи, венгры, поляки…. Его дети и внуки не только с кыпчаками, но и почитай со всеми европейскими монархами в близком родстве состояли, вот и приглашали забугорных родственничков себе на подмогу.
Если же говорить чуть более серьезно, то к 1117 году был окончательно завершен передел сфер влияния между русскими князьями (и стоящими за ними боярством да купечеством) и кыпчакскими ханами, как в отношении проходящих через их земли караванных путей, так и в отношении прото-казачьего сословия – печенежских племен, осуществлявших охранные функции на этих путях. Почти шесть десятилетий противоборства, показали, что ни те не другие не могут обеспечить себе монопольный контроль ни над Путем «из варяг – в греки», ни над торговым маршрутом, связывающим Баренцевоморский север с исламским миром, ни над западной оконечностью Шелкового пути. А их беспрепятственное функционирование обеспечивало княжеские и ханские закрома не только экзотическими товарами со всех концов света, но и приносило им существенный барыш от торговых пошлин и прочих сборов. А в торговых делах брачный союз – обычный способ консолидации капиталов. Не стоит забывать, что «система управления Руси представляла в то время как бы гигантский «семейный княжеский подряд», поскольку на всех ее престолах, во всех городах сидели исключительно родственники, далекие или близкие. И все их распри, все их войны определялись не какими-либо «высокими идеями» или планами, о которых так любили писать советские историки, а постоянным переделом общего имущества и ссорами за общим семейным столом, как в прямом, так и в переносном смысле» [Никитин А. Л.]. Так что усадив за свой «семейный стол» кыпчакских ханов, потомки Рюрика самым эффективным способом решили проблему безопасности торговых путей. А заодно приобрели сильного военного союзника для разборок как между собой, так и с соседями.
Это понимали и другие соседи кыпчаков, чье экономическое благополучие так же напрямую зависело от транзитного товарооборота. Среди породнившихся с «народом волка» был и царь Грузии Давид IV Строитель, женатый на Гурандухт, дочери Отрока Шарукановича [Гуркин С. В.]. Правда Давид, пошел еще дальше. В 1118 году он пригласил тестя вместе со всей его ордой переселиться в благодатные долины Картлии. Отрок согласился. Вместе с ним пришло 40 тысяч воинов со своими семьями и стадами. Пять тысяч отборных воинов вошли в царскую гвардию. Укрепившись таким образом Грузия обрела независимость, перестав платить дань раздираемому междоусобицами Сельджукскому султанату. В 1121 году западносельджукский султан Махмуд ибн Мухаммед попробовал было восстановить свой протекторат над Грузией, но потерпел сокрушительное поражение. В 1125 году Давид умер, передав трон старшему сыну от первого брака Деметре I. Внук Отрока Вахтанг к престолонаследию допущен не был, и Отрок, поддавшись увещеваниям своего брата, вернулся в родные степи. Хотя значительная часть его орды так и осталась в Закавказье охранять юго-восточные границы православного мира, став со временем составной частью грузинского народа.
В год смерти Давида Строителя умер Великий князь киевский Владимир Мономах, своими реформами престолонаследия обрекший Русь на долгий и кровавый период междоусобиц. В борьбе за княжеский стол многочисленные потомки Рюрика частенько искали поддержки за границей у своих родственничков чехов, поляков, венгров. Но особой «популярностью» пользовались легкие на подъем кыпчаки, которые в отличие от европейской родни не пытались прирезать себе русской землицы или самим усесться на княженье, а довольствовались «скромной» возможностью безнаказанно пограбить и увести в полон мирное население противоборствующей стороны. Несмотря на все войны, за все годы более чем полуторавекового соседства «северные пределы половецких кочевий и южные границы приднепровских русских княжеств оставались неизменными» [Никитин А. Л.]. Конечно, хватало в тот период и неспровоцированных княжескими разборками грабительских наскоков кыпчакских удальцов на приграничные села, от них не отставали и русские ушкуйники, ходившие в степь за добычей. В этой ситуации бесполезно разбираться кто кому больше «насолил». Лихих людей хватает средь любого народа, а безвластие их всегда как магнитом притягивает. Однако участвовали в этих разборках и стычках совсем небольшие группы степняков, как правило несколько сотен, а то и десятков. Основные их силы были задействованы далеко на юго-востоке в Приаральских степях.
Часть кыпчакских владений, включая Сыгнак – столицу их Левого крыла, попали в зону передела интересов. Сельджукский султан султанов Санджар, внук возвысившегося сельджукского раба хорезмшах Атсыз, гуридский султан Ала ад-Дин, гурхан каракитаев Елюй Даши, караханидский Тамгач Богра-хакан и даже карлукский хан, чье имя затерялась на просторах истории, сошлись в борьбе за плодородные земли Приаралья. Не остались в стороне и кыпчаки, которых в исламских хрониках того времени чаще называют привычным для персов именем «огузы», а собственно «хифчаками» мусульманские летописцы именовали ставку хана Левого крыла и его собственный курень. Правда надо отметить, что в этом регионе, где большинство правителей имело тюркское происхождение, кыпчаки редко выступали как самостоятельная сила, предпочитая наниматься на службу или, также как на Руси, породнившись с местным владыкой, выступать на защиту его интересов.
В 1152 году султан Санджар, видимо подражая Давиду Строителю, создал из поселившихся в его владениях кыпчаков хашам – личное султанское войско, заодно обязав их поставлять овец для дворцовой кухни. Но в отличие от самого султана его приближенные не испытывали к потеснившим их при дворе «неверным варварам» ни доверия, ни тем более любви. Произошел конфликт, в результате которого был убит султанский чиновник. Санджар, испугавшись бунта кочевников, сместил их куренного и назначил командовать ими эмира Кумача. При попытке взять власть в свои руки кыпчаки убили султанского наместника вместе с его сыном и прибывшим с ним войском. В марте следующего года султан Санджар лично возглавил карательный поход против мятежников. Но потерпел жестокое поражение и сам попал в плен. «Орда гузов одержала победу и взяла в плен султана Санджара. Днем гузы сажали его на царский трон, а ночью держали в железной клетке» [Джувейн]. Победой соплеменников поспешил воспользоваться Джанкеши, хан Сыгнака, и кыпчаки захватили почти весь Хорасан. После взятия и ограбления Мерва они разорили Шахристан, Абиверд, Серахс и другие города и селения Восточносельджукского государства.
Через три года эмир Имад-ад-дин Ахмед похитил султана из кыпчакского плена и доставил в Термез, но это уже не спасло ни Санджара ни его империю. Санджар вскоре умер от дизентерии, а его султанат распался на несколько независимых эмиратов во главе с бывшими военачальниками султана и кыпчакскими ханами. Через несколько месяцев заболел и умер другой сильный враг кыпчаков – хорезмшах Атсыз, чей приемник Иль-Арслан «сделал много добрых дел» по укреплению и обустройству, но не расширению, отцовского наследства. Еще раньше «сошел с дистанции» каракитайский гурхан Елюй Даши, оставив трон десятилетнему Илье. А каракитайские владения оказались настолько раздробленными, что только благодаря поэтам до нас дошли имена ханов Узгена, Кашгара, Дженда, Мавераннахра…. Другими словами к середине XII века ситуация на юго-восточных границах Дешт-и-Кыпчак очень напоминала удельную раздробленность Руси, что несомненно было только на руку кыпчакским ханам, принимавшим к своей выгоде самое деятельное участие во всех этих междоусобицах. При этом сама Степь Половецкая оставалась центром относительной стабильности и спокойствия.
Ситуация начала меняться только в семидесятые годы XII века. На политическую арену стали выходить новые амбициозные лидеры, стремящиеся к объединению под своей властью братских народов. На Руси таким собирателем земель стал сын Юрия Долгорукого и половчанки Гиргиневы Аеповны Всеволод по прозвищу «Большое гнездо», Великий князь Владимирский. В Хорезме таким лидером стал старший внук Атсыза Такеш, а у западных кыпчаков – хан Кончак Отрокович, внук Шарукана. В эти же годы далеко на востоке, в Приамурских степях взошла звезда еще одного «пассионария» Тэмуджина, но о нем мы поговорим позже, когда будем знакомиться с Монгольской эпохой, являющейся порождением его военно-политического гения.
Кончаку по смерти отца и дяди досталась вся Донская орда, поделенная до этого между Отроком и Сырчаном Шарукановичами. Но он жаждал большего, а потому всячески старался объединить и другие кыпчакские рода под своей властью. Для того нужны были богатство и воинская слава. И то и другое он и пытался добыть себе участвуя в русских междоусобицах. Да и без княжьего приглашения он за тем же на Русь хаживал. В 1174 году Кончак организовал первый поход на Русь, заключив союз с ханом лукоморских половцев Кобяком. Объединённые силы степняков подступили к Переяславлю, город они взять не смогли, зато невозбранно пограбили окрестные села, правда уйти с награбленным не успели.  Новгород-северский князь Игорь Святославич, сам половец по матери и по бабушке, догнал и разбил силы Кончака и Кобяка, вернув назад и полон и награбленное. Зато второй поход, организованный ими в 1179 году закончился весьма удачно. Они не только «вволю» пограбили берендейские да торские вежи в окрестностях Переяславля, но и сумели избежать столкновения с поджидавшими их на обратном пути русскими полками. В итоге этого похода, уж не знаю как среди своих сородичей, но среди русских князей, не брезговавших таким же промыслом не только в отношении степняков, но и в отношении подданных соседних удельных княжеств, Кончак снискал уважение и славу. Тот же Игорь Святославович, князь Новгорода-Северского, вместе со своим кузеном Святославом Всеволодовичем пригласили Кончака и Кобяка в союзники против Рюрика Ростиславича князя Смоленского. Поход вглубь русских земель обернулся для союзников полным поражением, на речке Черторые их войска были разбиты, Игорь и Кончак едва спаслись, прыгнув в одну ладью.
В 1183 году состоялся новый общерусский поход в Степь, организованный объединившимися вчерашними врагами Святославом Всеволодовичем и Рюриком Ростиславовичем. К ним присоединилось еще 11 князей. Попытавшиеся организовать отпор кыпчаки были разгромлены, в плен попали 19 вождей номадов, включая  Кобяка и двух его сыновей. Обычно во всех войнах того времени, что в Европе, что в Азии, и русско-кыпчакские войны не исключение, благородные пленники захватывались с одной целью – получить выкуп. Однако Кобяк, хан Лукоморья, видимо за какие-то личные обиды,  был убит в Киеве прямо на Святославогом дворе.
Казнь знатного пленника, тем более одного из лидеров номадов, вызвала негодование у кыпчаков. Кончак вновь двинул свои орды на Русь, но на этот раз он собирался не только разграбить предместья, но и пожечь русские города: в его войске находился некий «бесурменин» (мусульманин), наладивший кыпчакам метательные орудия, стрелявшие «живым огнем». Но неожиданный удар Черных колбуков Кунтугдыя, смешал все его мстительные планы. Большинство воинов Кончака были перебиты, вся свита, в том числе «бесурменин», захвачена в плен, самому Кончаку чудом удалось уйти в степь.
В мае 1185 года состоялся отнюдь не самый большой и далеко не самый удачный, зато самый знаменитый, благодаря «Слову о полку Игореве», поход в степь Игоря Святославовича. Не знаю, что побудило его отправится в Степь Половецкую. Если месть «за поруганную землю Русскую», то его вотчину кыпчаки не зорили, а на соседей он и сам Кончака с Кобяком водил. Если за добычей, то непонятен выбор цели, что ж он сам, будучи по крови на три четверти донским кыпчаком, своих же уев (дядья по материнской линии) решил пограбить? Что других кочевий рядом не было? Были, тот же пленивший его Гзак, например. Если, как считает известный знаток «Слова о полку Игореве» Андрей Леонидович Никитин, целью поездки был традиционный обряд «похищения невесты» для его сына, то где это видано, чтоб «похищать невесту» вместе с женихом его отец ездил?
Я не буду пересказывать содержание памятника древнерусской словесности, тем более что походов подобных этому были десятки. В том же году, буквально за несколько дней до Игоря, за кыпчакским добром в степь захаживал и киевский боярин Роман Нездилович с берендеями. Однако отмечу пару фактов, связанных с этим походом и важных для понимания реальных взаимоотношений между Русью и Степью. Факты эти дошли до нас несмотря на всю предвзятость православных монахов-переписчиков и неоднократные неизбежные корректировки летописных текстов в угоду идеологическим интересам своего времени. «Кончак выкупил раненого Игоря у воина по имени Чилбук и увез в свою орду. В дальнейшем он выкупил в другой орде и сына Игоря Владимира. В качестве стражи к Игорю были приставлены 15 рядовых воинов и 5 юношей из знатных фамилий. При этом Игорь свободно ездил на охоту, вызвал к себе священника, да и побег князя из плена, похоже, не был для Кончака неожиданностью. Складывается впечатление, что дальновидный хан позволил бежать своему другу, решив, что у себя на родине он будет гораздо полезнее. Он не только не отомстил оставшемуся в его руках сыну беглого князя, но даже женил его на своей дочери. Владимир Игоревич находился в ставке хана до 1187 г., пока не родился ребенок. После этого он с семьей был с почетом отпущен домой, где Игорь "створи свадьбу сыну своему и венча его"» [Рыжов В.].
Однако, как бы Кончак не относился к Игорю и его сыну, он не забыл о своей мести к своему бывшему соузнику Святославу Всеволодовичу, княжившему в Киеве. Согласно Ипатьевской летописи, он призывал Гзака: «Пойдем к Киеву, где была перебита братия наша и великий князь наш Боняк». Однако у Гзака были свои счеты с князьями черниговскими, за семь лет до этого пограбившими его вежи и взявшими в полон его жену и детей, туда его орда и направилась после разгрома «полка Игорева». В одиночку идти на Киев Кончак не решился и, вместо этого, напал на княжество Переяславское, где княжил Владимир Глебович – враг Игоря и союзник Святослава. Взяв с бою городок Римов он с добычей ушел в степь еще до подхода на подмогу Переяславлю объединенных киевско-смоленских дружин.
На некоторое время кыпчакам стало не до русских разборок. В тоже время как на северо-западных границах Дешт-и-Кыпчак разворачивалась драма «о полку Игореве», начали развиваться не менее драматические события и на юго-западных окраинах Степи Половецкой. В Балканских владениях Константинополя вспыхнуло восстание тюрко-славянских народов, которое возглавили два брата: Петр и Асен, выходцы из кыпчакской знати. К весне следующего года братьям удалось освободить значительную часть страны, и Петр стал первым царем возрожденного Болгарского царства. Правда летом того же года, не в силах противостоять армиям византийского императора Исаака Ангела, он признал свою зависимость от империи. С этим не захотел мириться Асен, ушедший просить помощи у кыпчакской родни. Помощь он конечно же получил, и видимо не малую. Такую, что император Исаак, потерпев сокрушительное поражение от объединенных кыпчакско-болгарских войск, был вынужден признать независимость Болгарии.
На помощь своим «греческим» единоверцам пришли русские князья, взявшиеся грабить оставшееся без защиты степные вежи. И как только кыпчаки, для защиты своих кочевий  покинули Балканы, туда вновь заявились когорты Исаака ангела. Тут между братьями произошел раскол. Петр подписал очередной кабальный договор с империей и отдал в заложники своего младшего брата Ивана (Калояна). А Асен возглавил движение сопротивления.  Летом 1190 года Исаак осадил Тырново, где располагалась центральная ставка мятежников, но после двухмесячной осады в византийском войске вдруг распространились слухи о том, что на выручку Асену вновь идут кыпчаки. Напуганный одним именем кыпчаков, Исаак отдал приказ спешно отступать, чем не преминули воспользовались повстанцы, организовавшие засаду в одном из горных ущелий. Византийская армия была истреблена практически полностью, и телохранителям императора пришлось прорубаться сквозь свои же войска, чтобы успеть спасти Исаака. Болгария обрела независимость.
В 1195 году у кыпчаков вновь возникли серьезные проблемы с соседями. На сей раз на юго-востоке с хорезмшахом Такешем. Воспользовавшись борьбой за власть между кыпчакским ханом Кадыр-Букой и его племянником Алып-Дереком, правитель Хорезма захватил столицу Левого крыла – город Сыгнак. Правда не надолго. Но я лучше процитирую первоисточник. Ата-Мелик Джувейн в своей «Истории Завоевателя Мира» так описывает события того года: «хорезмшах под предлогом священной войны против неверных отправился в Сугнак. Правитель Сугнака и Дженда Кадыр-Буку-хан принужден был отступить перед превосходящими силами неприятеля. Текеш преследовал его. Однако урани, тюркское племя, входившее в состав его войска, известило Кадыр-Буку-хана о своем намерении помочь ему и изменить хорезмшаху Текешу. Ободренный Буку-хан приостановил отступление и 6 джумади (18.05.1195) дал сражение хорезмшаху. По уговору урани напали с тылу, разгромили обоз, и приведенное в замешательство войско бросилось бежать. Многие погибли под мечами, еще больше погибло в песках от голода и жажды. Хорезмшах добрался до Хорезма только через 18 дней» [Джувейн]. Такеш так и не смог оправиться от этого поражения и через четыре года тихо скончался, передав своему сыну (кыпчаку по матери) Мухаммеду Ала-ад-дину вместе с троном Хорезма множество нерешенных проблем с вассалами и соседями. Мухаммеду, занятому войной с гурскими султанами, было не до кыпчаков, но раз в год и палка стреляет. Алып-Дерек, став в 1200 году ханом Сыгнака, видимо опасаясь сторонников Кадыр-Буки, сам попросился в подданство к хорезмшаху. И после победы хорезмшаха над каракиданями Алп-Дерек получил в управление все земли по среднему и нижнему течению Сырдарьи. В 1210 г. он перенёс столицу в Отрар и стал править от имени хорезмшаха, приняв титул Кайыр хана.
В 1201 году кыпчаки вновь появились в Болгарии. Теперь по приглашению Ивана (Калояна), младшего из братьев, решившего с помощью степной родни окончательно очистить Балканы от «греков». Поход удался и союзники стали даже помышлять о походе на следующий год на Константинополь, но тут вновь вмешались русские князья. По просьбе Алексея III, императора Византии, князь Роман Волынский, женатый на знатной византийской дворянке, основательно пограбил, оставшиеся без защиты кыпчакские вежи.
Ответный поход не заставил себя ждать, и в 1203-1204 годах Юрий Кончакович вместе со своими русскими родственниками, потомками Олега Святославовича, а также князем смоленским Рюриком Ростиславичем овладели Киевом, где в то время княжил Роман Мстиславич. Дорого киевлянам стала учиненная их князем облава на кыпчакские вежи. «Варвары опустошили домы, храм Десятинный, Софиийский, монастыри; умертвили старцев и недужных; оковали цепями молодых и здоровых; не щадили ни знаменитых людей, ни юных жен, ни священников, ни монахов» [Карамзин Н. М.]. Правда «иноземные гости», бывшее в то время в Киеве, не пострадали от рук «варваров».
Очевидно современники были не так категоричны в оценках действий Юрия Кончаковича, как основоположник новорусской истории, член масонской ложи, ведущий свой род от крещеного татарина по имени Карамурза . По крайней мере, на следующий год после разгрома древней столицы Руси, Великий князь владимирский, кыпчак по матери, Всеволод Юрьевич «Большое гнездо» женил своего сына Ярослава на дочке «варвара» Юрия Кончаковича.
Мир между Русью и Степью был вновь восстановлен и кыпчаки смогли вернуться на Балканы, где ситуация к тому времени серьезно изменилась, причем явно не в пользу православных. Предводители Четвертого крестового похода решили вместо поисков Чаши Грааля и освобождения Гроба господня решили пограбить византийских ортодоксов, не понимающих всех прелестей Папской власти. Весной 1204 года Константинополь, не успевший еще оправиться от балканского поражения, пал. На месте православной Византии возникла Латинская католическая империя, правителем которой стал Балдуин Фландрский. Балдуин естественно не пожелал мириться с соседством небольшой Болгарии, независимой от Папского престола, но на его беду на помощь Ивану успели прийти кыпчаки. Под Адрианаполем непобедимое крестоносное войско, так и не добравшееся до земель обетованных, полегло в сече с «дикими» кыпчаками да болгарами. Сам император Балдуин был взят в плен и посажен в тырновскую темницу, где через год скончался.
Интересно, что когда в 1210 году под Таразом (между Сырдарьей и Балхашом) в битве сошлись две кыпчакские орды: орда Алп-Дерека на стороне хорезмшаха и сторонники Кадыр-буку-хана на стороне гурхана каракитаев, битва не принесла победы ни одной из сторон. Правда из-за внутреннего мятежа каракитаи и их союзники войну все-таки проиграли, но вины кыпчаков здесь не было. Кыпчаки были лучшими наемными воинами того времени, охотно ввязывавшимися во все междоусобицы. Учитывая это хорезмшах Мухаммед ибн Такеш посадил в своих городах кыпчакские гарнизоны. Однако войска «неверных», живущих по своим законам, расквартированные в древних центрах ислама, воспринимались местными жителями как оккупанты. Напряжение росло, и в  1212 году подняли восстание жители Самарканда, возмущенные поведением кыпчакского гарнизона, беснующаяся толпа просто разрывала степняков на куски. Очевидно это был не единичный случай, взаимная неприязнь росла, и через четыре года после самаркандского погрома Кайыр-хан решил увести своих людей назад в кыпчакские степи. Мухаммед организовал погоню. Особых успехов воины хорезмшаха не добились, зато на реке Иргиз наткнулись на разоренные становища меркитов, от которых узнали о появлении на востоке нового великого хакана номадов. Встревоженный вестью о победах монголов, хорезмшах Мухаммед отправил своих послов в Приамурские степи. Вслед за этим в Хорезм прибыло ответное посольство с предложениями о мире. Однако, когда посольский караван, остановился в Отраре, Кайыр-хан заподозрил шедших с караваном купцов в шпионаже и приказал их казнить. Разгневанный Чингисхан потребовал выдачи Кайыр-хана, но хорезмшах, боясь гнева кыпчакской знати, отказался. Более того, Мухаммед, совершил непростительную ошибку приказав казнить послов, став личным врагом Тэмучжина. А такие как правило долго не жили, ибо на них обрушивалась вся мощь степной империи не взирая ни на какие людские и материальные потери.
Осада Отрара продолжалась почти пять месяцев. Кайыр-хан зная, что монголы не пощадят его, защищался отчаянно. Когда город пал защитники заперлись в хорошо укрепленной ханской цитадели, где продержались еще месяц. В 1219 году Отрар пал. Монголы не пощадили ни кого. Все жители были убиты, а стены города и крепость разрушены. И хотя Алып-Дерек Кайыр-хан за 19 лет до описываемых событий сам порвал свои связи с Дешт-и-Кыпчакской степной вольницей, его необдуманный поступок стал началом конца для всей Степи Половецкой.
Но пока этого не случилось русские и кыпчаки продолжали крепить единство своих рядов. В 1217 году русско-кыпчакские войска совершают поход в Болгарию, помогая сыну покойного царя Асена Ивану занять отцовский престол. На следующий год кипчаки поддерживают русских князей в войне против поляков и венгров. В 1222 году русские дружины пришли на помощь кыпчакам, обороняющим Сугдей от войска сельджукского султана Ала-ед-Дина Кейкубада . Правда отстоять город все равно не удалось, но не это было главной проблемой кыпчакских ханов. По следам сельджуков уже шло монгольское войско.
Кони батыров Чингисхана уже топтали плодородные земли Мавераннахра, тумэны  Джэбэ и Субэдэя  через Северный Иран и Кавказ вышли к Черному морю и разгромили Грузинское царство, а его старший сын Джучи неспешно занимался приведением к покорности восточно-кыпчакских племен. По данным  Ата-Мелик Джувейни «Ту зиму (1222/1223) Чингиз-хан пробыл в пределах Самарканда и послал к старшему сыну своему Туши гонца с приглашением также приехать туда из Дешт-и-Кипчака и позабавиться охотою».
Благодаря пассивной позиции Джучи, Правое крыло кыпчаков могло пока не опасаться вторжения с востока, из-за Урала. С этой стороны цунами монгольского нашествия докатится до Европы только через 13 лет. Зато Джэбэ и Субэдэй, пройдя как нож сквозь масло сельджукские владения, в 1223 году перевалили Кавказ и вторглись в земли донских кыпчаков. Котян Сутоевич, чьи кочевья оказались на пути монголов, обратился за помощью к своему зятю Мстиславу Мстиславичу, князю Галицкому, призывая и других русских князей дать отпор завоевателям. К тому времени сращение между кыпчакской и русской знатью было столь велико, что на защиту Степи Половецкой, русские князья впервые за много лет выступили единым фронтом. Не остановило их решимости умереть за «поганых» и монгольское посольство, предложившие русским князьям не вмешиваться во внутренние дела номадов: «Слышали мы, что идёте вы против нас, послушав половцев. Но мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сёл, на вас не приходили, но пришли, посланные богом, на холопов своих и на конюхов, на поганых половцев. Возьмите с нами мир, а с нами войны нет. Если бегут к вам половцы, то вы бейте их и добро их берите себе. Слышали мы, что и вам они много зла сотворили. Потому мы их и бьём отсюда». В ответ союзники перебили монгольских послов и двинулись им на встречу.
Встреча состоялась  31 мая 1223 года на реке Калка. И хотя русско-кыпчакские войска превосходили монголов и численностью, и вооружением, но столетия междоусобиц разучили их доверять, а тем более подчиняться друг другу. Воспользовавшись этим Субэдэй разгромил их по одному, при этом шесть князей, в том числе и князь Киевский Мстислав III, погибли, а остальные бежали в свои вотчины. От разорения русские княжества спасло тяжелое положение монголов на восточном фронте, где против их господства восстали Золотая империя чжурчженей и тангутское царство Западное Ся. Так, что тумэны Джэбэ и Субэдэя не задержались в Европе и поспешили назад в родные Приамурские степи, чтобы вновь вернуться в 1236 году, теперь уже в серьез и надолго.
А пока монголы мечем и огнем «укрепляли» свои тылы, православные князья вернулись к своему любимому занятию – междоусобицам, и кыпчаки Котяна Сутоевича приняли в них самое деятельное участие. В 1225 году Мстислав приводил его к себе, собираясь идти на ляхов, бывших в союзе с Даниилом Романовичем, а в 1228 Котян помогал великому князю киевскому Владимиру Рюриковичу против Даниила. Позднее половцы Котяна помогали уже Даниилу против короля Венгрии. А в 1238 году когда Бату окончательно подавил сопротивление кыпчаков, Котян увел свой родной курень в земли короля Венгрии Белы IV. Где недавний противник, в обмен на  принятие кыпчаками католичества, не только дал беглецам земли для поселения, но и женил своего сына Стефана на дочери Котяна Елизавете. Казалось, сбылась вечная мечта Папского престола обрести союзников и единоверцев среди номадов. Спеша скрепить римско-кыпчакский союз император Латинской империи Балдуин II не только женил двух своих рыцарей Наржо де Туея и Гильома де Море на знатных кыпчанках, но и «осквернил» себя исполнением языческого обряда. Во время свадебной церемонии, следуя обычаям степняков, он скрепил договор, пролив в кубок несколько капель своей крови, как и вожди степняков, а затем отпил глоток из чаши. На какие только жертвы не пойдешь дабы обрести союзников против своенравной православной Болгарии! Однако к Котяну, отступнику от веры предков, не было доверия ни со стороны его подданных, ни со стороны новых хозяев. Перед самым вторжением тумэнов Бату венгерская аристократия убивает Котяна и его сыновей, после чего большинство кыпчаков уходит в подданство к болгарскому царю Коломану.
Гибель последнего независимого кыпчакского хана от рук венгров поставила жирную точку не только в истории двухсотлетнего кыпчакского господства в степях Тардуша, но и ознаменовало конец более чем трехсотлетней Эпохи Киданей. Хотя конечно ни кидани, ни кыпчаки ни куда не исчезли и после монгольского завоевания. Более того именно кыпчакские племена составили ядро Золотой Орды – Джучи улуса, а Елюй Чуцай – прямой потомок Абаоцзы в девятом поколении, стал первым канцлером Монгольской империи. 
Но прежде чем перейти к событиям Монгольской эпохи, хочу поделиться с вами своим недоумением.
Сегодня многие современные народы с гордостью заявляют о своих кыпчакских корнях: крымские, сибирские и казанские татары, гагаузы, казахи, киргизы, туркмены, узбеки, алтайцы, ногайцы, башкиры, карачаевцы, балкарцы, кумыки, болгары, венгры и даже египтяне, где с 1250 года и вплоть до начала ХVI века у власти было этно-социальное сословие мамлюков, имевшее преимущественно кыпчакское происхождение. И только русские и украинцы, в чьем лексиконе, обычаях и генотипе тюркский (сарматско-печенежско-кыпчакский) след составляет добрую треть, а то и половину [Луценко В.], продолжают вслед за византийскими монахами и идеологами «норманизма» именовать кыпчаков «погаными», «дикими варварами», «погубителями земли русской». Покопайтесь в происхождении Юрия Долгорукого, Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова, князей Глинских, Гончаровых, Шереметьевых… Даже наш былинный русский богатырь Илья Муромец и тот выходец из финно-угорского племени мурома, а родом с тюркской деревни Карачарово (Черная речка). Но еще большее возмущение вызывает то, что к этому обличительному хору зачастую присоединяется и «русское» казачество. Прямые наследники, во многом сохранившие традиционную одежду, образ жизни, обрядовость и даже кое-где «домашний» язык кыпчаков, хают собственных пращуров! История русско-кыпчакских отношений была весьма непростой, но в ней нет ничего, что заставило бы меня стыдиться возможного родства с кем-то из номадов Дикого поля.
Если уж кого стыдиться, так это святого князя Владимира Красно Солнышко – крестителя Руси. Сын рабыни Малуши, с помощью норвежских викингов Хакона Могучего сверг своего брата Ярополка и изнасиловал его невесту Рогнеду на глазах ее родителей.  Осадив Киев равноапостольный Владимир заманил Ярополка на переговоры, где два варяга по его приказу подняли брата на мечи, а беременную жену Ярополка, он взял в наложницы. Так и не расплатившись со скандинавами, завоевавшими для него великокняжеский престол, он отправил их на службу к Византийскому императору, где их след теряется. Провозгласив себя каганом воздвиг в Киеве капище, где практиковал человеческие жертвоприношения. В результате его гонений на христиан, которых было не мало на Руси и до его прихода, погибли одни из первых «русских» христианских мучеников – варяги Фёдор и Иоанн. Согласно Повести временных лет «были у него жёны, а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц» [Карамзин Н. М.]. Да и крестился Красно Солнышко похоже только по тому, что очень уж хотел получить на свое ложе девицу императорского рода, а иначе не получалось. Насильник, братоубийца, клятвопреступник, многоженец, гонитель христиан и палач собственного народа, каган Киевский, крестивший несторианскую Русь по византийскому обряду – воистину самый подходящий персонаж, чтобы украсить шеврон православных членов Российской фашистской партии [ru.wikipedia.org].

Монгольский период

Как мы уже убедились, Великое государство монголов (Йекэ Монгол Улус) было далеко не первым в длинной череде общестепных кочевых империй. Его всемирная известность обусловлена отнюдь не чрезвычайной жестокостью завоевателей (и до них, и после хватало кровавых тиранов), или непостижимым для их современников охватом покоренных территорий (Тюркский каганат просуществовал куда как дольше, мало уступая Йекэ Улусу в размерах). Просто так случилось, что становление Монгольского государства как раз совпало по времени с завершением формирования основ современной религиозной и этнополитической карты Европы и отчасти Азии. В результате, несмотря на крайне скудный археологический материал того периода, в архивах многих стран от Японии до Великобритании сохранилось поразительно много документов описывающих завоевания Чингисидов и героическую роль основателей соответствующих правящих династий, будь то пособники, союзники или противники Йекэ Улуса. Правда, как правило эти документы неоднократно подвергались цензу и редактуре в соответствии с очередной политической парадигмой, причем, что естественно, ни кто эти правки ни с кем из соседей не согласовывал. В итоге, многие, дошедшие до нас «копии» средневековых манускриптов, противоречат не только друг другу, но и просто здравому смыслу, породив целую плеяду «исследователей», ставящих под сомнение само существование Йекэ Монгол Улуса, или произвольно переносящих время и место событий, дабы  многократно отредактированный за время «хранения» текст обрел некую логичность и правдоподобность.
Утверждения о том, что «ну не могла горстка полудиких монгол захватить весь мир, а значит не было никакого монгольского нашествия, это были… (впишите по выбору тюрки, казахи, башкиры, русские…), ибо в то время только они имели соответствующий опыт, экономическую и военную мощь…», лично меня ни в чем не убеждают. Тогда  значит не было и Наполеоновской империи, и Гитлеровского вермахта, и созданного Сталиным социалистического лагеря размером в половину Евразии. Ибо «ну не могли корсиканские адвокаты (австро-баварские чиновники, или грузино-осетинские сапожники) захватить половину Европы…». Никак не могли. А могло ли племя ливийских бедуинов аль-каддафа, чей лидер жил в походном шатре, на протяжении многих месяцев противостоять объединенной мощи НАТОвских войск? Ответ очевиден: конечно не могло, ибо противоречит здравому смыслу!
А теперь переформулируем вопрос: может ли выходец из семьи корсиканского адвоката (австрийского чиновника, осетинского сапожника, ливийского бербера) стать основателем новой могучей «империи»?  И опять ответ очевиден: легко, если сумеет возглавить процесс возрождения ранее разрушенной империи! Сможет вновь объединить страдающие от междоусобиц народы. Если будет при этом опираться на сохранившиеся имперские традиции и институты власти, обещая своим последователям возродить все хорошее, с чем ассоциировалась прежняя империя, и не допускать ошибок предшественников, приведших империю к гибели….
Объединять всегда проще, чем созидать. Особенно легко этот процесс идет при наличии конкретного врага – виновника всех бед, чье «нажитое нашими страданиями» имущество так хочется отнять и поделить, будь то евреи, царский двор, империалисты или соседи татары. А потом, после победы над Врагом, необходимо направить энергию соратников на покорение Пособников Врага, а потом Сочувствующих Пособникам… Действуя по принципу «экономической пирамиды Мавроди», когда ресурсы уже включенных в империю народов используются для  покорения новых этносов и завоевания новых ресурсов… Именно с этого начинало большинство «мировых» диктаторов. Так что Тэмуджин не был оригинален.
  Для того, чтобы разобраться как предводитель «горстки полудиких монгол» стал повелителем половины Евразии, нужно не фантазировать на тему его этнической принадлежности, а ответить на три простых вопроса: Какую империю он возрождал? Кто был определен как главный Враг? И почему именно он возглавил процесс воссоединения Степи? Давайте разбираться вместе.
Ответ на первый вопрос не так очевиден как может показаться. Действительно, после смерти Елюй Даши созданная им империя постепенно теряла свои позиции. Природа часто отдыхает на детях героев, и, после блистательного Даши, титул гурханов носили его дети: набожный Илья, влюбчивая Пусувань и наконец Чжилуху, чье имя ханьцы записали как ;;; – «упрямый и глупый предок». Зная с какой щепетильностью китайские хронисты всегда относились к подбору иероглифов, для транскрибирования инородческих имен (тем более имен императоров!), можно не сомневаться, что последний каракитайский гурхан, занявший этот пост в 1178 году, действительно был слаб разумом. Да и гурханом он был лишь номинально, так как после переворота 1177 года под его властью остались только Семиречье и вассальные владения в Притяньшанье, а кочевые племена его так и не признали. Так что, государство Каракитаев, являвшееся продолжением Великой Кидань, развалившееся в конце XII века, не аз долго до начала объединения номадов под властью Тэмуджина  – безусловно именно та империя, чьи традиции и институты власти были использованы Тэмуджином при созидании Йекэ Монгол Улуса. Но стоит заглянуть в «Сокровенное сказание Монголов», что бы убедиться, что амбиции Чингисхана шли значительно дальше «скромных» запросов выходцев с берегов Сунгари. Ему мало было Толоса и бывших нушибиских земель, он хотел править всеми номадами! Ему явно не давала покоя слава владык Отюкена, ставших к тому времени легендарными, чьи владения простирались от Желтого моря до моря Черного. Вся его родословная, не важно сколько там правды, а сколько – домыслы, сводилась к одному – доказать его родство с древними владыками, выходцами с Алтая. Однако прошедшие века сгладили из памяти незнающих письменности отдаленных потомков детали тех правлений, оставив лишь изустные легенды. Вот и «били по площадям» составители «Сокровенного сказания Монголов», пытаясь придать новообразованной этнической общности видимость связи с древними правящими родами. Отсюда происхождение от Бортэ-Чино (Сивый Волк) и Гоа-Марал (Прекрасная Лань), которые, переплыв Тэнгиз (море), поселились в долине Онона. Волк – тотем тюркских владык из рода Ашина, лань – тотем правящего рода хуннов, а под морем может подразумеваться только Байкал, а значит предки монголов пришли с Саяно-Алтая – прародины древних «белокурых динлинов» и их потомков кыргызов, положивших предел тюркскому господству в Отюкенской черни. Да и само название родного обока (рода) Тэмуджина – Кият-Борджигин традиционно переводится как Куян (древний правящий род хуннов) Синеокие. Причем стоит заметить, что Борджигины, согласно легенде, потомки младшего сына Прекрасной Лани, рожденного от «светло-русого человека» в незапамятные времена, а Кияты выделились из Борджигинов уже во времена правления прадеда Тэмуджина. Хотя по идее должно бы быть наоборот, если речь идет о древнем роде.
Перечень смутных намеков и явных указаний на родство Чингисхана с древними владыками Степи можно продолжать и продолжать, ибо это мифотворчество было начато еще до его рождения и продолжается по сей день. Не берусь судить сколько в этих легендах правды, а сколько вымысла, да это в данном конкретном случае и не суть важно. Главное эти мифы прямо указывают, что хотя Чингисхан при созидании собственной империи использовал традиции и институты власти Каракитайской империи, а позже Хорезмийского султаната, Чжурчжэньской и Южно-Сунской империй, но возродить он пытался не Великое Ляо, а скорей Тюркский каганат или Хуннскую империю шаньюя Модэ . Другими словами, возродить мифический «Золотой век номадов», когда все кочевники жили как один народ, а окрестные владыки почитали за честь отдать замуж за хана свою дочь и щедро (пусть и не добровольно) делились с кочевниками дарами своей земли. А, как нам хорошо известно из советского прошлого, утопическая мечта как ни что другое стимулирует народы на героизм: «и как один умрем в борьбе за это!», и космополитизм: «дети разных народов…». Самое то для созидания новой империи на обломках старого миропорядка.
Соответственно и Враг, на роль которого изначально была обречена Золотая империя чжурчженей, разрушившая Великое Ляо, позже превратился в размытый образ «Предателя», под который подпадали все народы, когда-либо входившие в состав кочевых империй древности, но «забывшее» о своих номадных корнях, ну или просто сопротивляющиеся возрождению «Золотого века номадов». Особую неприязнь у монголов вызывали те народы, где правили тюркские по происхождению «царские Дома». Такие династии как правило уничтожались, а их место занимали родственники и ближайшие соратники Чингисхана и его приемников, тогда как иные зависимые владения сохраняли относительную автономию. Что и понятно, ведь это они «растащили» созданную гением Бумына и доблестью Истеми  империю! Конечно, это только лозунг, который мог использоваться, и скорей всего использовался Чингисидами. Настоящая, не официальная причина этой ненависти куда банальней – наследные права этих потомков Бумына на хаканский престол были слишком уж очевидны для современников. Простым фактом своего существования они вносили сомнение в законность монгольского правления, а этого новоиспеченные владыки Степи простить никак не могли. Если продолжить аналогию с эпохой построения коммунизма, то по той же причине была уничтожена семья Николая Александровича Романова, который даже после отречения от престола оставался серьезной угрозой для новой власти.
На два из поставленных вопросов, я думаю, мы нашли ответы. Гораздо сложней ответить на вопрос почему именно Тэмуджин возглавил процесс воссоединения Степи? Возможно этому способствовала его необычная для монголов внешность: рыжие волосы и голубые глаза – явные признаки европеоидной примеси. Возможно сыграла роль прославившая его история с освобождением возлюбленной жены из меркитского плена. Но, скорей всего, он, как и многие другие основатели собственных династий, просто оказался «нужным Человеком в нужное Время и в нужном Месте».
Личностные характеристики самого Чингисхана, способствовавшие его возвышению, мы оставим психологам, а вот о Времени и Месте зарождения его Империи поговорим подробно.

Предыстория
Я не буду пересказывать «Сокровенное сказание монголов». Вы, если захотите, легко найдете его в интернете. Только ради бога не относитесь к нему как к историческому документу! Это сборник легенд и мифов древних монголов, причем дошедший до нас только в китайской транслитерации с подстрочным переводом! Напомню, что название нашей страны в ханьской транслитерации звучит примерно как «ыэлосы», а Украина – «вукхэлань». Лично меня просто умиляют попытки спорить о языке оригинала на основе «анализа» китайской транслитерации, таких «экспертов» хватает на любом историческом форуме, посвященном монгольским завоеваниям. Если у вас есть пара знакомых китайцев, владеющих помимо родного еще и русским языком, то вы можете провести забавный эксперимент: предложите одному из них затранскрибировать иероглифами какой-нибудь текст (можно стихотворный), а заодно перевести его на хань (официальный язык Китая). После чего предложите его соотечественнику вначале озвучить транслитерацию, а затем перевести обратно на русский текст, получившийся в результате первого перевода. Гарантирую – будете долго смеяться!
Однако смех – смехом, но, прежде чем переходить к описанию завоеваний грозного Тэмуджина, неплохо бы, для начала, разобраться с тем, кто такие монголы Чингисхана: что это за этнос и как он связан с нынешней титульной нацией Монгольской народной республики. И начнем мы конечно с термина, споры вокруг происхождения которого не утихают с XIII века.
Название «монгол» впервые в китайских источниках встречается в Цзю Тан шу («Старая история [династии] Тан», составлена в 945 г.) в форме «мэн-у ши-вэй». В главе «Кидани» мы уже разбирали вопрос об этнической принадлежности племен шивэй и, я надеюсь, убедились в их принадлежности к лесным тунгусоязычным народам Сибири. И хотя те древние мэн-у довольно далеко отстоят от монголов Чингисхана, как по времени, так и по расстоянию, все же определенная генетическая связь между ними есть. На прото-тунгусское происхождение нирун-монголов, то есть «истинных» монголов указывают и имена их легендарных предков: Добун Мэргэн и Хоричар Мэргэн, поскольку «Приставка «мэргэн» к имени свидетельствует о происхождении от лесных народов (племён), занимавшихся преимущественно охотой: Мэргэн – с монгольских языков меткий стрелок» [Дугаров Д. Б.]. Да и свою легендарную прародину Эргунэ-Кун древние монголы располагали где-то на севере в лесостепной или таежной зоне.
Будущий Чингисхан родился и вырос на берегах реки Онон (от тунгусо-маньчжурского «козел, самец косули»), на острове Бальджун (от тунгусо-маньчжурского «призрак, оборотень»). В тех местах и поныне живут омонголившиеся эвенки – «ононские хамниганы» [Дамдинов Д. Г.]. Хотя правильней сказать не «омонголившиеся», а «отюрченые», так как до воцарения Чингисхана  никаких монголов в этих местах не было. Этот термин он сам ввел для обозначения группы близкородственных племен, объединившихся под его властью. Ввел для того, чтобы выделить их из среды других таких же близкородственных племен, которые для оседлых соседей и других иноземцев по-прежнему оставались «цзубу» или «татары» – синоним латинского «berber» и русского «варвар».
У кочевников Толоса издревле принято обозначать местность по протекающей там реке –«гол». Что и логично, ибо по чему еще ориентироваться в степи без городов и дорог? «Причем подразумевается не только само русло реки, но и вся охватываемая ей «долина». Например, Алайр гол - это не река Аларь, а подразумевается вся территория, занимаемая аларскими бурятами. Когда бурят спрашивает у другого "Ямар голой хyбyyмши, ямар голhоо ерээбши?", подразумевает: "С каких же ты краев?"» [Ангархаев А.Л.]. Вот и кидани, создав на реке Ляохэ ядро своей будущей империи, назвали свою династию Ляо, правда на китайский манер упростили название до одного иероглифа, так что мы не знаем как оно звучало в оригинале, возможно и «ляо-гол». Так что выбор Чингисхана понятен. Но почему именно «мон-гол», а не «онон-гол» или «керулен-гол», тем более что нет такой реки Мон? Наверное потому, что есть река Амур куда впадают и Онон, и Керулен, и Шилка, и Аргунь. Так вот, Амур на языках тунгусских народов Приамурья – Мангу (Мангла, Манга), что значит «сильный, крепкий, отважный». Так что Тэмуджин выбрал для своего народа красивое и звучное имя «Мангу-гол», что можно перевести и как «амурчане», и как «выходцы из долины отважных». Но самое главное этот термин как нельзя лучше подходил для обозначения территориальной принадлежности группы племен избравших Тэмуджина Чингисханом. Ханьцы этот новый этноним записали как ;; – m;ngg;, папский легат Иоанн де Плано Карпини, лично встречавшийся с Батыем и Гуюком, именовал их «монгалы», в русские летописи они попали под именем «мунгалы», позже трансформировавшись в привычное «монголы».
В принципе и до Тэмуджина другие приамурские этносы использовали этот термин для обозначения своей территориально-групповой принадлежности, но только Чингисиды сделали этот гидроним всемирно известным. Любящие во всем строгий порядок ханьские конфуцианцы возмущались по этому поводу, что «существовало еще какое-то монгольское государство. [Оно] находилось к северо-востоку от чжурчжэней [где-то в Приморье или Приамурье]. Во времена цзиньского Ляна [оно] вместе с татарами причиняло зло на границах. Только в четвертом году нашего [периода правления] Цзя-дин [17.I.1211 — 4.I.1212] татары присвоили их имя и стали называться Великим монгольским государством”» [Мэн-да бэй-лу].
Да и сам титул «чингис-хан» имеет судя по всему тунгусские корни: «Чинэ» на эвенкийском диалекте - сильный, удалец, герой; «Гис» - слово обозначающие некоторые элементы шаманского камлания связанного с предсказанием [Сравнительный словарь…]. Соответственно «чингис-хан» можно перевести как «хан - предсказанный герой» или «хан-мессия» – тунгусский аналог тюркского титула «Бага-Алып хан». Так что, принятие Тэмуджином тронного имени «Чингис-хан», с одной стороны, демонстрация возрождения тюркской традиции персонифицированных титулов, а, с другой стороны, удобный способ обойти вопрос легитимности его притязаний на хаканский престол. Какие могут быть вопросы к родословной «мессии»? Не  важно кто его отец, важно, что Светлый Тенгри сделал его своим избранником!
Что касается языка древних монголов, то не вызывает сомнений, что официальным языком Йекэ Монгол Улуса был тюркский, с древних времен служивший языком межэтнического общения в степях от Желтого моря до моря Черного. Именно на нем писались верительные грамоты вассальным князьям, на нем говорили во время дипломатических приемов, и, естественно, кыпчаки, чьим родным языком был тюркский, чаще всего служили толмачами в европейских посольствах к великим ханам. Но вот был ли тюркский язык родным для самих нирун-монголов – вопрос открытый. Это напрямую зависит от степени «отюрчивания» тунгусо-маньчжурского по происхождению этноса, ставшего ядром древних монголов. Если учесть степень влияния на них прото-маньчжурсой Золотой империи, то скорей всего их язык сочетал в себе и тюркские, и маньчжурские, и тунгусские элементы. Их диалект, несомненно, внес определенный вклад в формировании современного монгольского языка, но не более того. Как современному россиянину практически невозможно без перевода читать «Слово о полку Игореве» или «Повесть временных лет», так и современный монгол вряд ли бы обошелся без толмача, доведись ему пообщаться с древним «предком». И не факт, что эвенку или орочону было бы трудней понять «домашний» диалект нирун-монголов.
Современных монгол эвенки называют «Мо;о». Другое значение этого слова – плавник, валежник, залом на реке. Себя же нередко именуют объединенным именем «мангуны», «мангуни» в значении «амурские» [www.raipon.org – официальный сайт ассоциации КМНСС и ДВ РФ]. Что и не удивительно. Большинство (более 80%) нынешних жителей Монгольской республики сами себя называют «халха, халхчууд, халх монголчууд, халхасцы». Как этнос они сложились в результате междоусобных войн конца XV — середины XVI веков во времена правления Даян-хана . «В этническом плане халхасцы возникли на основе древнемонгольских племён и родов (например, боржигин, горлос, олхонуд), с включением тюркских и тунгусских элементов» [ru.wikipedia.org]. Так что определенное родство с нирун-монголами они конечно имеют, но не более чем современные осетины с аланами древности или россияне с русинами Рюрика. Родство не столько генетическое, сколько территориальное, по принципу: житель Москвы – москвич, а житель Мангу-ани (Амура-батюшки до его слияния с Сунгари) – мангу-гол, или в привычном варианте монгол.
С названием и этнической принадлежностью древних монгол, думаю, мы разобрались. Теперь давайте попробуем разобраться, зачем Тэмуджину понадобилось сегрегировать приамурских номадов в отдельный субэтнос? Ведь априори проще захватить власть в сложившейся иерархической структуре, заместив только вершину пирамиды, чем строить новую. Даже большевики, призывавшие весь мир разрушить «до основанья, а затем…», на деле предпочли сохранить большинство «буржуазных» и даже «монархических» институтов власти, поменяв лишь руководство, а кое-где и вовсе ограничившись назначением комиссаров – гарантов лояльности старого руководства к новой власти. Тэмуджин же даже титул для себя новый придумал. Почему?
Давайте разбираться. Для этого нам придется вернуться к событиям начала XII века, когда под ударами чжурчжэньских повстанцев пала киданьская империя Великая Ляо. В итоге этой войны степи Толоса оказались поделены между Золотой империей, созданной наследниками Бохайского царства, и Каракитайской империей Елюй Даши. Тогда родной брат прадеда Тэмуджина Хабул-хан (Кабул-хакан) присягнул на верность чжурчжэньскому богдыхану и даже был удостоен приглашения на коронацию Хэла  – внука Агуды. Этим он противопоставил себя остальным номадам, которые на курултае в Бишбалыке избрали своим гурханом Елюя Даши.
Правда долгой «дружбы» с восточным соседом у Хабул-хана не получилось. Хэла возжелал убрать слишком уж возвысившегося вассала, объединившего под своей рукой большинство кочевников бедующей Маньчжурии. В приамурские степи были направлены одно за другим два посольства от императора Айсинь Гурунь с требованием Хабул-хану явиться ко двору. Хан, усмотрев в этом приглашении угрозу, отказался, провозгласив себя независимым государем (улусун эджен). Начались вооруженные столкновения, продлившиеся двенадцать лет, вплоть до 1147 года. Судя по всему остальные номады Хабул-хана не поддержали, их силы оказались нужнее для борьбы гурхана с султаном Санджаром. Но и без внешней поддержки новоявленный эджен одержал ряд побед над пограничными гарнизонами Золотой империи, основные силы которой были скованы войной с Южной Сун, и вынудил чжурчжэньского богдыхана передать ему 17 укреплений на юге пустыни Алашань, чем обеспечил себе доступ к Шелковому пути. А заодно добился признания за ним титула хакана – суверенного правителя объединения номадов, получившего в современной литературе название Хамаг монгол улуса (;;;;).
Однако, к середине XII века между Каракитаями и чжурчжэнями уже установились взаимовыгодные торговые отношения, подпитываемые беспрепятственным функционированием главной торговой артерии Азии. Естественно, что Хабул-хан и его приемник Амбагай-хакан, ведущие самостоятельную политику и стремящиеся «приобщиться» к Шелковому пути, были всем как кость в горле. Так что кочевые подданные гурхана, которые для китайских летописцев оставались просто варварами – татарами (;;;), с радостью помогли имперцам захватить конкурента – самозваного хакана, а затем и его приемников. Пленников чжурчжэни жестоко казнили, публично распяв на «деревянном осле», и приамурские номады вновь утратили свое единство. К моменту выхода Тэмуджина на политическую арену часть приамурских племен попала под влияние каракитайского гурхана, а часть, включая Кият-Борджигинов остались подданными чжурчжэней. Сам Тэмуджин, уже приняв титул Чингисхана, продолжал исправно платить дань Алтын-хану (тюркский вариант титула императора Цзинь) вплоть до 1208 года, когда императором Айсинь Гурунь стал Ваньянь Юнцзи, хорошо знакомый номадам, поскольку до этого долгое время был «послом» богдыхана в Степи. Естественно, вассальный статус не совместим не с титулом хакана ни с титулом гурхана.
Кроме того, Тэмуджин был выходцем из «черных татар». Это, с одной стороны, всего лишь указывает на их западное расположение по отношению к другим родственным народам, поскольку на Востоке черный цвет (кара) был синонимом заката, а белый (ак) – восхода, причем данный термин не несет ни какой негативной окраски. Но, с другой стороны, Чжао Хун  – автор  «Полного описания монголо-татар» так  характеризует соплеменников Чингисхана: «Так называемые дикие татары весьма бедны да еще примитивны и не обладают никакими способностями. [Они] только и знают что скакать на лошадях вслед за всеми [другими]… Лица у них широкие и скулы большие. Глаза без верхних ресниц. Борода весьма редкая. Внешность довольно некрасивая». В то время как их противники в борьбе за власть над Степью – «белые татары [потомки тюрок-шато] несколько более тонкой наружности, вежливы и почитают родителей… Во всех случаях, когда [раньше они] захватывали в плен сыновей и дочерей Китая, [пленные китайцы] с успехом просвещали и делали [их] мягче. [Поэтому] белые татары в общении с людьми душевны». И пусть сам Тэмуджин «высокого и величественного роста, с обширным лбом и длинной бородой. Личность воинственная и сильная. [Это] то, чем [он] отличается от других» [Мэн-да бэй-лу], это не отменяет его принадлежности к «диким Тунгусам» (рис. 49). Так, что его происхождение также делало недостижимым для него хаканский (гурханский) титул.
И последний штрих. Значительная доля, если не большинство остальных татар – собственно тюркские по происхождению племена Толоса, давно и прочно приняло христианство несторианского толка, а вместе с ним и многие «блага цивилизации», широким потоком перемещавшиеся в обоих направлениях по контролируемому ими Шелковому пути. Тогда как приамурские кочевники, сохраняли веру и обычаи предков.
В свете вышесказанного переформулируем вопрос: А был ли у Тэмуджина шанс законно, то есть через избрание на курултае, занять пост хакана (гурхана) Толоса? Очевидно нет. В системе своеобразной «степной демократии» избрание хаканом вождя мелкого, нищего, периферийного племенного объединения, вассала «оседлой» империи чжурчженей, худородного, и к тому же «грязного язычника» – событие в принципе невозможное. Это «лесные народы» с радостью признали власть своего более «продвинутого» родственника, а собственно тюркские племена можно было покорить только силой.
Вот и пришлось Чингисхану на первых порах создавать свою державу практически с нуля, силой доказывая свое право на лидерство среди номадов. Заодно ему пришлось формировать собственную иерархическую пирамиду власти. Правда новатором он не был. Тэмуджин просто возродил десятичную систему управления Тюркского каганата, с ее характерным назначением на ключевые посты ближайших родственников и личных друзей хакана. Именно строгое следование древним традициям кочевых народов привлекло на его сторону консервативную часть номадной аристократии, став залогом его первых политических побед.
   А вот удержать в своей руке завоеванные земли Чингисхан смог только благодаря тому, что по совету Елюй Чуцая  сохранил уже сложившиеся к тому времени государственные институты в захваченных им государствах. Более того, до определенной степени унифицировал их, распространив наиболее прогрессивные элементы на всю территорию Йекэ Монгол Улуса и его вассальных владений. Например подворовую систему налогообложения и почтово-ямскую службу. Кто знает, не прислушайся Тэмуджин к совету конфуцианского мудреца, не постигла бы его империю та же участь, что и завоевания Александра Македонского или Аттилы?
Заканчивая это крайне обширное, но необходимое для понимания происходивших событий, отступление, я хочу еще раз подчеркнуть, что «феномен Чингисхана» должно рассматривать только с позиции определенной преемственности Йекэ Монгол Улуса и Тюркского каганата, чьим наследником Тэмуджин себя и позиционировал.

Хроника монгольского натиска
Все началось в 1177 году, когда в результате переворота от империи Каракитаев откололись племена номадов. В степях Толоса развернулась нешуточная борьба за титул гурхана. В 1182 году в эту борьбу оказался невольно вовлечен молодой Тэмуджин, незадолго до этого избранный ханом. Во время очередной вылазки на кочевья приамурских племен, меркиты, чей вождь в то время носил титул гурхана, наткнулись на стойбище Кият-Барджигинов, где захватили Бортэ - жену Тэмуджина. Желая вернуть свою возлюбленную и отомстить за унижение, юный хан сколачивает первый в своей карьере военно-политический союз, привлекая на свою сторону кереитов Тогорила  и джаджиратов Джамухи . Совместными усилиями союзники разгромили войска меркитов, освободив Бортэ и положив предел лидерству меркитов среди племен Толоса. Эта история, поистине достойная пера Шекспира, и стала первой ступенькой в головокружительной карьере хана Борджигинов.
Интересно что после этой эпической победы в биографии Тэмуджина зияет белое пятно размером в 12 лет. Лев Николаевич Гумилев, ссылаясь на  Мэн-да бэй-лу, предположил, что это время он провел в плену у чжурчженей, но сам текст исторического документа опровергает эту гипотезу: «Чингис в малолетстве был захвачен в плен цзиньцами, обращен в рабство и только через десять с лишним лет бежал» [Мэн-да бэй-лу]. Нужно учитывать, что в Китае традиционно и очень строго, ибо это влияло на налогообложение, все мужчины делились на пять возрастных категорий: новорожденный назывался хуан (молокосос), с 4 лет он был уже сяо (малыш), после 16 — чжун (средний), с 21 года — дин (тягловый) и после 60 лет — лао (старик). В тексте речь идет о «сяо», то есть малыше возрастом от 4 до 16 лет, Тэмуджину же в 1184 году, когда, по подсчетам историков, произошло освобождение Бортэ из меркитского плена, было уже 22 года или, если следовать гипотезе Храпачевского,  то 29 лет [Храпачевский Р. П.]. Назвать его малолетним – недопустимый нонсенс для китайского хрониста. Так что автор Мэн-да бэй-лу, писавший о Чингисхане с чужих слов, скорей всего ошибся в другом. В возрасте 11 лет (младенческом) Тэмуджин действительно побывал в плену, но не у чжурчженей, а у родственного племени тайчиутов (вассалов чжурчжэньского императора), закованный в колодки за убийство своего сводного брата. А в империи Айсинь Гурунь молодой хан вплоть до 1208 года был верным вассалом, а не пленником. Да и, если разобраться, то именно в этот период (1185 – 1193 гг.) Бортэ родила ему четырех сыновей и пять дочерей (хотя возможно некоторые из дочерей родились позже), именно в этот период он из доблестного кошевого вождя Кият-Борджигинов «вырос» до хана собственного улуса, куда входило 13 куреней.
В 1196 году Тэмуджин вместе со своим покровителем – ханом кереитов Тогорилом принял участие в нападении чжурчжэньских войск на подданных найманского гурхана. За проявленную доблесть Тогорил был удостоен титула вассального князя (вана), а Тэмуджину был жалован титул «джаутхури» (близкий по смыслу казачьему титулу «есаул»). Хан счел себя обиженным и на какое-то время отказался от участия в дальнейших походах на кочевой осколок разваливавшейся империи Каракитаев. Но в 1199 году Тэмуджин вновь объединил свои войска с Тогорилом и Джамухой для нападения на Буйрук-хана, возглавившего восточное крыло найманов после их распада на два враждующих лагеря. Поход оказался в целом удачным для союзников, так что на следующий год кераиты и монголы вновь объединились чтобы покорить тайчиутов, к которым у Тэмуджина были личные счеты. Несмотря на помощь меркитов и ранение монгольского хана, тайчиуты были разгромлены и частью присоединены к улусу Тэмуджина, частью изгнаны с родовых кочевий.
В 1201 году свободные номады Толоса избрали на курултае хана джаджиратов Джамуху (;;;) новым гурханом. У него в родословной обнаружилось отдаленное родство с древними хаканами Степи. Так первый из тройственного союза пал жертвой «медных труб», хотя возможно им двигали и иные мотивы. Это означало новое усиление независимых от чжурчженей тюркских племен и новые войны с Айсинь Гурунь за контроль над Шелковым путем. Тогорил и Тэмуджин, как верные вассалы Алтын-хана Ваньянь Мадагэ , объединив силы, напали на ближайшие независимые тюркские племена и устроили резню, оставив в живых лишь младенцев. Но через год и сам Тогорил оказался в стане врагов Тэмуджина. Возможно тому способствовали и жестокость монгольских войск, и растущие амбиции их хана, и тот факт, что монголы оставались язычниками (тенгрианцами), в то время как кереиты Тогорила, как и большинство подданных нового гурхана, давно и прочно исповедовали христианство несторианского толка.
В 1203 году между противниками состоялось генеральное сражение. Войска гурхана были построены по племенному признаку, ставшему к тому времени традиционным. Во главе каждого куреня стоял свой бек, причем старшинство командиров определялось знатностью его рода. Тогда как Тэмуджин возродил древнюю тюркскую десятичную систему организации войска, с назначаемыми по нисходящей линии командирами, с жесточайшей дисциплиной и групповой ответственностью. Победа осталась за монголами. В 1204 году Кереитское ханство пало, а Джамуха бежал к найманам в надежде на поддержку их правителя Таян-хана и продолжение борьбы. Однако вскоре Тэмуджин разгромил и найманов. Самого Джамуху в 1205 году предали и выдали на расправу Тэмуджину его собственные охранники-нукеры.
В 1206 году у истоков реки Онон состоялся новый курултай, где лидером номадов Толоса был провозглашен Тэмуджин с титулом «Чингисхан» – «хан-мессия», так как на титул «гурхан» или «хакан» он претендовать никак не мог в силу своего «низкого» происхождения и в связи с сохранявшейся вассальной зависимостью от императора Айсинь Гурунь. Что однако не помешало ему провозгласить себя государем Великого монгольского государства (Йекэ Монгол Улус).
В первую очередь Чингисхан взялся за проведение административных реформ, направленных на ликвидацию племенной раздробленности, закрепощение простых аратов, и укрепление границ Улуса. Он восстановил тюркскую десятичную систему организации своих владений и войска: десятник, сотник, тысячник, командир тумэна, нойон или вассальный князь. При этом высших военачальников вплоть до командира тумэна Чингисхан назначал сам, выделяя каждому в управление соответствующее количество юрт, для набора войска. Далее назначение шло по нисходящей. Самовольный переход к другому десятнику карался смертью. По команде хана на войну поднимался соответствующий тумэн, целое наместничество или вассальное княжество. Определялось время и место сбора. Через систему гонцов команда, опять же по нисходящей, доводилась до десятников, каждый из которых был обязан своевременно явиться к месту сбора во главе десяти полностью снаряженных воинов, со слугами, провиантом и прочим обозом. По национальному признаку формировались только войска вассальных княжеств, тогда как племена, включенные в состав Йекэ Монгол Улуса, становились просто «монголами» и могли свободно перемешиваться по воле начальства.  Так что «воин, попадавший в монгольскую тысячу, очень быстро ассимилировался» [Антов Д. А.]. Вся эта система работала как часы благодаря жесточайшей дисциплине, за существенное нарушение которой было одно наказание – смерть. В результате проведенных реформ в распоряжении Тэмуджина всегда было готовое к бою и не требующее расходов на свое содержание войско.
В 1207 году старший из сыновей Тэмуджина Джучи, достигший к тому времени совершеннолетия, практически бескровно присоединил к владениям своего отца кочевья ойратов. Вслед за этим ему выразили покорность многие лесные племена, в том числе буряты и баргуты. Енисейские кыргызы, когда-то положившие предел тюркскому владычеству в Отюкенской черни, так же добровольно подчинились монголам. Обрадованный дипломатическими талантами своего первенца, Тэмуджин выделил ему в удел все периферийные по отношению к Толосу племена северо-запада, по сути сделав его ябгу-каганом Тардуша. Стоит отметить, что это было сделано в строгом соответствии с древней номадной традицией, по которой отцовское имущество наследует один из младших сыновей, в то время как старшие, достигнув совершеннолетия, получают от него свою долю, уходят из отцовского кочевья и формируют собственный кош.
Сам же Тэмуджин сосредоточил свои усилия на ликвидации оппозиционных ханов и установлением контроля над Великим Шелковым путем.
Для достижения первой цели войска под предводительством верного Субэдэя направляются в долину Иртыша, где собирались с силами остатки меркитов во главе с сыновьями Тохта-беги и найманов под предводительством Кучлука . Оппозиция была разгромлена, но ее лидеры смогли бежать: Худу и Чилаун – сыновья  Тохта-беги, подались на запад к кыпчакам, а Кучлук ушел на юг, в Семиречье, где нашёл приют у гурхана каракитаев Джулху. Получается, что с поставленной задачей Субэдэй справился не до конца, ибо пока были живы наследники прежних гурханов Толоса, шансы Тэмуджина на основание собственной династии оставались крайне зыбкими. Да, его признали мессией – героем, призванным Тенгри возродить былое могущество кочевой империи. Но кто сказал, что дети героев должны наследовать отцовский престол? Тем более в условиях «степной демократии» когда хакан (каган, гурхан) – выборное лицо из числа наиболее достойных, читай наиболее знатных и родовитых, ибо от богоизбранности, харизматичности, удачливости хакана, согласно верованьям номадов, зависело благополучие его подданных! Все свято верили, что именно богопротивное поведение верховного хана – причина бескормицы, падежа скота, ухудшения климата. А Чингисхан, для большинства беков оставался, пусть и богоизбранным, но худородным выскочкой, что естественно распространялось и на его наследников, но уже без всякой «богоизбранности». Думается, что именно практичная цель – ликвидировать конкурентов своих детей, а не абстрактное стремление «завоевать весь мир», представление о котором у неграмотного Тэмуджина, выросшего в нищей юрте у истоков Амура, было весьма смутным, заставило его двинуть свои орды на запад от Алтайских гор.
Но, для того чтобы двигать войска «за Кудыкины горы», и даже просто, чтобы содержать ханскую гвардию (кешиктенов и богатуров), нужна была прочная экономическая опора. Кочевое животноводство конечно могло прокормить, одеть и обуть армию, обеспечить жильем и транспортом, но не вооружить ее. Да и запросы обретших власть выходцев из Приамурских степей сильно возросли. Нужен был постоянный источник поступлений товаров, производимых оседлыми цивилизациями, причем, как вы понимаете, платить за них никто не собирался. Для всех военизированных объединений, во все времена, самым доступным и относительно легальным способом обеспечить свое благополучие на долгие годы был захват контроля над торговыми путями и обложение купцов «налогом за безопасный проход». Так что не удивительно, что основные силы монголов, под предводительством самого Чингисхана были направлены на завоевание тангутского государства Западное Ся, которое в общем-то никогда особо не враждовало с номадами, но зато оно контролировало Дуньхуанские перевалы – восточное «бутылочное горлышко» Шелкового караванного пути. В этот раз добычей монголов стал скот и, видимо, несколько караванов, не успевших укрыться под защиту крепостных стен, так как в перечень трофеев попали верблюды, но главная цель похода и здесь достигнута не была, поскольку им не удалось занять ни одной тангутской крепости, контролировавшей караванные пути – не хватило опыта.
В том же 1208 году произошло еще одно важное событие, скончался  Ваньянь Мадагэ, двадцать лет правивший Золотой империей. Новым императором чжурчжэней был провозглашен его дядя (сводный брат отца, рожденный от наложницы) Ваньянь Юнцзи (;;;;), бывший до этого долгое время послом императора в Степи и хорошо лично знакомый Тэмуджину. Когда информация о смене Алтын хана дошла до Тэмуджина, он отказался принести вассальную присягу: «Тэмуцзинь, оборотившись назад, из презрения плюнул и сказал: "Я думал, что государем Срединного государства будет человек, дарованный Небом. Но когда и этот человек может быть государем, то зачем я пойду к нему делать поклонение?" После сих слов, ударив коня, удалился» [История Золотой империи], став де-факто суверенным государем Йекэ Монгол Улуса.
Последний факт существенно изменил к нему отношение со стороны соседей. И если тангутский ван мог себе позволить отсиживаться в крепости, пока пришлые кочевники грабят караваны, то уйгурские купцы, населявшие оазисы пустыни Такла-макан, такой роскоши себе позволить не могли. Все их благосостояние зиждилось на оживленности караванных путей и напрямую зависело от их безопасности. Поэтому, как только новый владыка Толоса доказал прочность своего положения, уйгурский идикут (правитель) Баурчук Арт-тегин направил к монголам посольство с изъявлением вассальной покорности. Страшно довольный таким оборотом Чингисхан провозгласил идикута своим пятым сыном и выдал за него свою дочь.
С присоединением Уйгурии Тэмуджин получил даже больше, чем первоначально планировал получить от захвата Западного Ся. Помимо контроля караванных путей, со всеми вытекающими бонусами, он обрел в лице таримских уйгуров неоценимых советчиков и лазутчиков, хорошо знакомых с культурой оседлых народов и имеющих свободный доступ и широкие связи в Айсинь Гурунь, Сун, Западной Ся, Тибетских княжествах, Каракитае и в Исламском мире. Кроме того, уйгуры охотно шли на службу к хану монголов, занимая (конечно не бескорыстно) в его ставке почетные должности толмачей, писарей, политических и экономических советников. Но самое главное для воинственного хана-героя – он получил специалистов осадного дела, хорошо знакомых с технологиями захвата укрепленных крепостей. Чем он не преминул воспользоваться, вновь двинув свои тумэны на завоевание Западного Ся.
В этот раз, благодаря осадной технике, монголы легко захватили город Урахай и крепость Имэнь. Дважды разбив тангутов в полевых сражениях они вплотную подошли к тангутской столице Чжунсину и осадили ее. Тангутский правитель Ли Аньцюань  (;;;) запросил мира, признал себя вассалом и в знак доброй воли выдал за Чингисхана свою дочь.
Теперь в руках Чингисхана была большая часть Шелкового пути, он породнился с двумя признанными правящими Домами и окончательно уверовал в свою богоизбранность.
Как бы не пытались нас убедить некоторые историки, но у Тэмуджина не было реальных причин ненавидеть чжурчженей. Он четверть века был верным вассалом Алтын хана, и единственная обида которую он понес, это низкая оценка чжурчжэньским военачальником его вклада в победу над татарами (1196 год), когда Тогорил был жалован княжеским титулом, а он был удостоен лишь есаульского (джаутхури) звания. Так после этого он еще 12 лет считал чжурчжэньского императора своим сюзереном. На войну с Айсинь Гурунь его подтолкнули чисто экономические причины: получив быстро и без особых усилий часть, он захотел владеть целым. Логика предельно простая: почему он должен довольствоваться только «пощипыванием» купцов, везущих товары в Золотую империю к престолу Алтын хана? Чем он хуже Юнцзи – сына наложницы, который и в китайских хрониках так и остался под княжеским титулом Вэйшаован (;;;), недостойный ни титула «чжун» (;) – законный наследник, ни титула «ди» (;) – император?
Но чем бы ни руководствовался Чингисхан, в июне 1211 года он двинул свои войска на Айсинь Гурунь. Чжурчжэни, не ожидавшие от кочевников столь мощной и стремительной атаки с захватом крепостей и городов, не смогли организовать достойного сопротивления, и к концу года монголы дошли почти до Срединной столицы империи – Чжунду (в районе современного Пекина). Только здесь военачальники Золотой империи смогли дать отпор, вынудив Чингисхана временно отвести войска в Степь. Но уже на следующий год Чингисхан вновь оказались под стенами Западной и Срединной столиц чжурчженей. Выгодно использовав в своих целях восстание киданей, лидеру которых Елюю Люгэ Тэмуджин пообещал восстановление Великой Ляо, кочевники к осени 1213 года практически полностью захватили провинции Хэбэй и Шаньдун, а также Ляодунский полуостров вместе с Восточной столицей. Поражения окончательно деморализовали имперское правительство: два чжурчжэньских генерала вместе с армиями перешли на сторону противника, а третий – генерал Хушаху, устроил переворот в результате которого злополучный Вэйшаован был убит и новым императором Айсинь Гурунь стал Удубу – старший брат покойного Чжан-цзуна (Ваньяня Мадагэ). Того самого, чьим верным вассалом Тэмуджин был на протяжении 20 лет. К тому времени в руках монголов была вся территория Золотой империи вплоть до Хуанхэ. Держались только десяток крепостей и Срединная столица. Все было готово к последнему штурму, но, узнав о смене императора, Чингисхан снимает осаду, заключает с чжурчжэнями мир и отводит свои войска назад в Степь. По условиям мирного договора Чингисхан получает в жёны дочь Вэйшаована, а Удубу становиться по сути его вассалом и выплачивает огромную дань людьми, лошадьми, золотом и шёлком.
Правда уход основных войск Чингисхана ожидаемого мира чжурчжэням не принес. Страну охватили восстания, многие губернаторы и военачальники отложились. Свой кусок Золотой империи постарались урвать и тангуты Западного Ся, и император Южной Сун, да и монголы продолжали грабить чжурчжэньские города, где под предлогом подавления восстания, а где и вовсе без всякого предлога. Но у самого Чингисхана появились другие заботы и, оставив в Айсинь Гурунь для поддержания порядка тумэн Самухи , основные силы он бросил на Запад, где вновь возникла угроза продолжению его династии.
Дело в том, что на политической арене снова объявился наследник найманской правящей династии Кучлуг, более того, в 1213 году, после смерти Чжулху (внука Елюя Даши), он был провозглашен гурханом каракитаев. Да и меркитские наследники, пользуясь тем что основные силы монголов воюют у берегов Желтого моря, вновь стали набирать силы для реванша.
В 1216 году Джучи с двумя тумэнами разбивает остатки меркитов близ реки Иргиз в Тургайских степях и случайно сталкивается с 60-ти тысячным войском хорезмшаха Мухаммеда, который выступил в поход против кыпчаков. Произошло столкновение. Монголы, несмотря на численный перевес войск хорезмшаха, показали высокое военное мастерство и серьезно потрепали войска мусульманского владыки. Но в задачу Джучи входило уничтожить сыновей Тохта-бека, а не ввязываться в новую войну с неизвестным противником, поэтому под покровом ночи монголы отступили.
Столкновение стало неожиданностью и для самого хорезмшаха, ни как не ожидавшего встретиться с новым сильным противником у подножия Уральских гор. Тем более, что выяснилось – этот противник держал под своим контролем весь Шелковый путь и к тому времени начал войну с его главным врагом – империей Каракитаев. И Мухаммед отправляет в ставку Чингисхана посольство во главе с Сейидом Баха ад-Дин ар-Рази с предложением мира и торгового партнерства. Чингисхан радушно принял хорезмийских послов и отправил Мухаммеду ответное посольство, щедро снабдив его трофейными товарами, добытыми у берегов Желтого моря. Всего с караваном следовали 450 купцов-мусульман и с ними по два-три человека от каждого племени монголов. Но путь из Приамурских степей а в Хорезм не близкий, особенно для тяжелогруженых посольских караванов, так что к моменту прибытия монгольских купцов ситуация у границ султаната успела существенно измениться.
Во-первых, в 1218 году после поражения от монголов под Алмалыком, был убит гурхан Кутлуг, и каракитайские владения вошли в состав Йекэ Монгол Улуса, превратив монголов из «врага моего врага» в просто «потенциального врага». Во-вторых, вернувшиеся с Приамурья послы должны были принести шаху весть о язычестве нирун-монголов и о крайней нищете ханской ставки (рекомендую ознакомиться с записками Рубрука  и Карпини , что бы представить себе их впечатления). Да и «низкое» происхождение Тэмуджина вряд ли осталось без внимания. Так что когда посольский караван монголов остановился в Отраре – столице вассального по отношению к Хорезмшаху Кыпчакского ханства, то его правитель  Кайыр-хан решился обвинить монгольских послов в шпионаже и казнить, а богатые дары прибрать к рукам. Когда же послы Чингисхана потребовали от хорезмшаха выдачи  Кайыр-хана, то и сами были казнены за дерзость.
Убийство послов или парламентеров по тюркскому праву представляло собой самое тяжкое преступление. Кроме того, это было уже личным оскорблением Чингисхану, а он такого не прощал. В том же году 150-ти тысячное войско выходит с Прииртышья через Семиречье к Сырдарье. Осада Отрара продолжалась почти пять месяцев, но в 1219 году город пал, все жители были убиты, а стены города и крепость разрушены. Следом настала очередь Хорезмского султаната. В феврале 1220 года пала Бухара, в мае – Самарканд. Напуганный неудачами, хорезмшах Мухаммед бежал в Нишапур, а затем на берега Каспия, где вскоре и умер от воспаления легких на острове прокаженных. Его наследник Джелал ад-Дин организовал сопротивление монголам, но вскоре был разбит и бежал в Индию. Хорезмийский султанат пал.
Отправив тумэны Джебе и Субэдэя преследовать беглого хорезмшаха, зиму 1220-1221 годов Чингисхан вместе с сыновьями провел в окрестностях Самарканда, наслаждаясь победой. Ему было чем гордиться. Нищий мальчишка с берегов Онона, убивший за отнятую рыбешку своего сводного брата, к старости стал полновластным хозяином всего Шелкового пути от Чженду до Самарканда! Как тут не уверовать в собственную богоизбранность! Согнав жителей захваченной Бухары он объявил: «О народ, безмерность твоих грехов очевидна; я явился, гнев Всевышнего, посланник всемогущего Бога, грозная кара...». От духовенства он потребовал чтобы они неустанно молились за тюрко-монгольский каганат. Лучших ремесленников со всех захваченных земель он отправил в Хангайские горы в долину Орхона, где в Отюкенской черни была легендарная ставка тюркских каганов, где виднелись развалины, уйгурского Бешбалыка. Здесь Тэмуджин решил строить столицу своей империи город Каракорум (Черная осыпь).
Тумэны Джебе и Субэдэя не найдя Мухаммеда II прошли насквозь бывшие персидские владения и вторглись в Закавказье, где в 1222 году разгромили грузинскую армию. Недалеко от Дербента их ждали объединённые войска вайнахов, кыпчаков, лезгинов, адыгов и аланов. Перессорив союзников между собой, монголы разбили их основные силы, но взять Дербент – Железные ворота Кавказа не смогли. Верные устремлениям своего хана возродить Тюркский каганат и вернуть в его лоно все тюркские народы,  Джебе и Субэдэй не стали задерживаться у негостеприимных к захватчикам горцев, и, обойдя Дербент по горным перевалам,  поспешили вырваться на простор Кубанских степей, в Дешт-и-Кыпчак – владения тюрок-кыпчаков.
Правивший восточным крылом кыпчаков хан Котян, очевидно получивший вести о новой напасти от служивших при Грузинском царе соплеменников, заранее запросил помощи у своего зятя Мстислава Удалого и Мстислава III Романовича, великого князя Киевского. К тому времени княжившая на Руси нордманская элита крепко породнилась с кыпчакской знатью, и на защиту своих кочевых соседей, родственников и часто соратников выдвинулись силы Киевского, Галицкого, Черниговского, Северского, Смоленского и Волынского княжеств. Монгольских послов, предлагавших князьям заключить мир и военный союз против кыпчаков и уверявших, что «мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сёл, на вас не приходили, но пришли, посланные богом, на холопов своих и на конюхов, на поганых половцев», Мстислав казнил, повторив ошибку хорезмшаха Мухаммеда. Дальше все знают: 31 мая 1223 года на реке Калка союзники порознь были на голову разбиты монгольскими ветеранами центрально-азиатского похода. Домой из Приазовья вернулся лишь один из десяти русских ратников.
Путь на Русь был открыт, но пограбив окрестные селенья и кочевья, Джебе с Субэдэем почему-то развернули своих коней на восток. Маловероятно, чтобы их настиг ханский посланник с требованием вернуться. Во-первых, для этого не было каких либо оснований, в империи Чингисхана было относительно спокойно. Во-вторых, посланцу пришлось бы догонять войска, двигавшиеся быстрым маршем и оставившие после себя растревоженный улей пограбленных, но не покоренных народов, крайне сомнительно, что он живым перешел Кавказские горы, разминувшись на горных тропах с пикетами вайнахов и адыгов-черкесов. Да и возвращаться тогда тумэны должны были по уже пройденному пути, а не ломиться в неизвестность зная только приблизительное направление, карт местности у них точно не было. Так что они либо следовали по заранее определенному маршруту, либо, победа на Калке оказалась Пирровой, и, найдя среди кыпчаков проводника, они кратчайшим путем отправились к Самарканду. В пользу первой гипотезы говорит Сокровенное сказание: «А Субеетай-Баатура он отправил в поход на север, повелевая дойти до одиннадцати стран и народов как-то: Канлин [канглы], Кибчаут [кыпчаки], Бачжигит [печенеги], Оросут [русичи], Мачжарат [венгры], Асут [асы-языги], Сасут [чехи], Серкесут [черкесы], Кешимир [возможно хорваты (по королю Петару Крешимиру)], Болар [болгары], Рарал (Лалат) [аланы], перейти через многоводные реки Идил [Волгу] и Аях [Яик-Урал], а также дойти до самого города Кивамен-кермен [Киева]. С таким повелением он отправил в поход Субеетай-Баатура». А в пользу второй версии говорит тот факт, что у устья Камы их жестоко потрепали волжские булгары, отказавшихся признать над собой власть Чингисхана, и после этой неудачи монголы спустились на юг вдоль Волги и прикаспийскими степями возвратились в Мавераннахр, где их дожидался Чингисхан с основными силами.
Пока монгольские батыры проводили разведку боем, сам Тэмуджин, приняв наконец титул кагана (в монгольской транскрипции «haan»), занимался обустройством захваченных земель, раздавая их в управление своим наместникам-нойонам, или назначая даругачи – ханских представителей в самоуправляемых вассальных владениях. Но как только вернулись тумэны Субэдэя и Джебе, войско выступило в новый поход. На этот раз их целью вновь стало тангутское царство Западное Ся. В 1211 году там произошла смена правителя, и Ли Цзуньсюй  (;;;) «забыл» о вассальной присяге своего предшественника. Он в оскорбительной форме отказался выделить Чингисхану войска для похода на Хорезм, развязал войну с другим вассалом монголов – чжурчжэньским Алтын ханом, да и с данью не торопился. В 1223 году его сменил Ли Дэван  (;;;), но и он не был преисполнен почтения к сюзерену. Это был бунт и его следовало подавить. По дороге на восток, во время охоты на куланов Тэмуджин упал с лошади и сильно разбился, но даже это не остановило жаждущего мести кагана. Весной 1226 года старый и больной Тэмуджин повел 13 тумэнов в свой последний поход. Непокорные тангуты были уничтожены, а их земли присоединены к Йекэ Монгол Улусу. Но самому Чингисхану не удалось отпраздновать победу, он умер в начале осени 1227 года, в день, когда пала столица Западного Ся. Тэмуджин был тайно похоронен в родных степях, и могила его не найдена до сих пор.
Еще в Самарканде Чингисхан объявил своим приемником Угэдэя, и все братья поклялись служить ему после смерти отца. Тем не мене, по освященной веками традиции, которой монголы неукоснительно следовали, избрать нового хакана  мог только курултай, на котором должны были присутствовать все темники (тумэнбаши), наместники (нойоны), князья вассальных владений и беки племен, вошедших в Йекэ Монгол Улус. На то чтобы собрать их со всех краев империи потребовалось почти два года. Два года передышки, полученной соседями быстро растущей империи. На это время власть сосредоточилась в руках Толуя, младшего из сыновей Тэмуджина и Бортэ. Напомню, что согласно степным обычаям именно младший сын наследовал имущество отца, так что именно Толуй был нойоном коренного юрта, под его власть перешла хаканская личная гвардия и весь его Двор. Однако, когда на курултае часть монгольской знати предложила избрать хаканом Толуя, он отказался от этой чести, сам поддержав кандидатуру брата.
Угэдэй оказался достойным продолжателем дела своего отца. Едва взойдя на престол он направил монгольские войска в трех направлениях для подавления взбунтовавшихся после смерти Чингисхана отдаленных провинций. Два тумэна были направлены в помощь Самаркандскому нойону Чормахану против повстанцев султана Джелал ад-Дина. Солидные силы под командованием Бату, Мунке и Бури  были выделены в поддержку тумэнов Субэдэя, изгнанных кыпчаками за реку Урал. Основные же силы Угэдэй лично повел на усмирение чжурчженей. 
В 1221 году сын хорезмшаха Мухаммеда II едва избежал смерти, укрывшись во владениях индийских князей. Но стоило монголам двинуться на усмирение Западного Ся, как он объявился в Закавказье, захватил Азербайджан, часть Грузии и Армении, а в 1227 году дважды разбил войска монгольского найона. Отправленное Угэдэем войско достигло Закавказья только к лету 1231 года. Повстанцы были разбиты. Джелал ад-Дин вновь сумел бежать, но по дороге был убит неизвестным курдом.
Войска, направленные хаканом для покорения Запада, уже в 1229 году перешли Урал и достигли границ Булгарского ханства. Но дальше их продвижение сильно замедлилось, встретив ожесточенное сопротивление булгар и кыпчаков. Только к 1232 году «Придоша Татарове и зимоваша не дошедше Великого града Болгарьскаго» [Лаврентьевская летопись], но взять его так и не смогли.
Гораздо успешней действовали монголы на восточном фронте, хотя и здесь они натолкнулись на ожесточенное сопротивление.
Еще в 1215 году, после падения Срединной столицы, территория Айсинь Гурунь оказалась разделена на три части. Под властью Алтын-хана, ставшего вассалом Чингисхана, оставались только южные провинции, в свое время аннексированные чжурчжэнями у династии Сун. Земли, когда-то отнятые у киданей, перешли под прямое управление монгольского нойона. А на северо-востоке Золотой империи, на исторической родине чжурчженей, Пусянь Ваньну, объявил себя правителем государства Великое Чжэнь (до 713 года так же называлось царство Бохай). И к 1229 году все эти части поднялись на борьбу с захватчиками. На юге чжурчжэньский генерал Пуас  сотоварищи разбил монгольские войска осаждавшие город Цинян, а затем освободил Вэйчжэу. В центре бунтовали кидани, обманутые в своих ожиданиях на возрождение Великого Ляо. На севере Пусянь Ваньну, при поддержке корейского императора, в спешном порядке повсеместно на вершинах сопок и в горных распадках строил города-крепости для защиты местного населения от монгольской конницы.
В 1231 году началось масштабное наступление по всему фронту, несколько застопорившееся из-за неожиданной смерти Толуя, командовавшего войсками на юго-восточном направлении. Новым главнокомандующим стал неутомимый Субэдэй-баатур, до этого отозванный с западного направления, где ему никак не удавалось покорить Волжскую Булгарию. К и без того немалым силам монголов присоединились войска империи Сун, рассчитывая вернуть себе отобранные чжурчжэнями территории. Несмотря на огромный численный перевес захватчиков, многие чжурчжэньские города оказали отчаянное сопротивление, серьезно измотав противников. Тем не менее, уже в 1233 году монгольские гарнизоны стояли в и в Бяньцзине – столице владений Алтын-хана, и в «железной» столице Великого Чжень. Еще около года монголам понадобилось для подавления последних очагов сопротивления в мятежных провинциях, и к 1235 году Айсинь Гурунь была полностью уничтожена, а уцелевшие в устроенной монголами резне чжурчжэни рассеяны по просторам Маньчжурии. Значительная часть местного населения была вынуждена забросить ремесла и земледелие и регрессировать до уровня ведения присваивающего хозяйства: собирателей, охотников и рыболовов. Чтобы оправиться от сокрушительного поражения, и вновь выйти на подмостки Истории этому великому народу потребовалось четыреста лет, но в XVII веке они как Феникс вновь восстали из пепла, создав одну из крупнейших империй того времени!
Весной 1235 года в местности Талан-даба на Ононе Угэдэй вновь собрал курултай для подведения итогов и перераспределения сил. Было принято решение вести дальнейшее наступление по четырём направлениям. Некоторое количество войск было вновь отправлено в Центральную Азию, в помощь нойону Чормагану. Тангу повел свои тумэны в Корею, где повстанцы перебили монгольских баскаков (сборщиков дани) и практически изгнали князя Коджона, принесшего вассальную присягу монголам. Три тумэна были направлены на покорение вчерашнего союзника – империи Сун. Главным же направлением было определено западное, куда были брошены лучшие силы Монгол Улуса. Официальным главнокомандующим числился Бату, унаследовавший Джучи улус после смерти отца, но реальное командование войсками было поручено все тому же неугомонному Субэдэю. Под их руку поступали воинские контингенты от всех монгольских улусов: Байдар и Бури, соответственно сын и внук Чагатая, командовали войском Чагатайского улуса, сыновья великого хана Гуюк и Кадан – войском улуса Угэдэя; сын Толуя Мункэ – войском коренного юрта. «Царевичи для устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга. В пределах Булгара царевичи соединились: от множества войск земля стонала и гудела, а от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери и хищные животные» [Джувейн].
Булгары оказали ожесточенное сопротивление захватчикам, но против объединенных сил Орды не продержались и года. Их города были разрушены, а жители уничтожены «от стара и до юна и до сущаго младенца» [Владимирский летописец]. Юрий Всеволодович – Великий князь Владимирский принял на своей земле булгарских беженцев, но войск на подмогу соседям мусульманам не дал.
Разгромив булгар, Бату направил свои тумэны на покорение их соседей финно-угорцев (мордвы, муромы, черемисов, мещеры) и кыпчаков. Хан западных кыпчаков Котян Сутоевич, разгромленный монголами в  Астраханских степях, увел свою орду в сорок тысяч юрт в земли венгерского короля Белы IV. Там, в обмен на  принятие кыпчаками католичества, он не только получил земли для поселения, но и породнился с Венгерским королевским домом, а заодно и с ближайшими сподвижниками императора Латинской империи Балдуина II, который давно искал союза с номадами против сарацин и не признающих власти Папы христиан.
В декабре 1237 года очередь дошла до русских княжеств. Враждующие между собой и ослабленные большим голодомором 1228-29 годов, в результате которого «погибла примерно треть населения» [Нефедов С. А.], русские города хоть и оказали упорное сопротивление захватчикам, но в итоге пали один за другим. Первой жертвой захватчиков стала Рязань, затем Москва, Владимир, Суздаль, Кострома, Ростов, Ярославль, Углич, Тверь, Торжок, Козельск… Только весенняя распутица помешала Бату дойти до Новгорода. На следующий год Субэдэй разорил Муром и Чернигов, Берке захватил Переяславль Южный, а Мункэ бросил свои тумэны на покорение Северного Кавказа. В 1240 году пали Киев, Каменец, Владимир-Волынский, Галич и Лодыжин… К 1241 году почти вся Русь лежала в развалинах: «Из 74 русских городов 49 были разорены монголами, 14 из них так и не поднялись из пепла, а 15 превратились в села» [Нефедов С. А.]. Людские потери (гибель от монгольских стрел и от голода, угон в полон, а также за счет оттока беженцев) составили до половины жителей разоренных земель, а местами и 9/10 населения. Оставшиеся едва сводили концы с концами. Также как до этого тангуты и чжурчжэни, южнорусские княжества оказались отброшены в экономическом развитии на несколько столетий назад. Многие сложные ремесла (производство стеклянных украшений, перегородчатой эмали, черни, зерни, полихромной поливной керамики) зачахли.
Исключение составили города северо-запада: Великий Новгород, Псков, Смоленск, а также города Полоцкого и Турово-Пинского княжеств, до которых монголы не дошли. Но и им досталось во времена лихолетья. Сложным положением Руси поспешили воспользоваться соседи католики. В 1239 году в Великое Смоленское княжество вторглись литовские войска, а летом 1240 года шведские феодалы вместе с тевтонскими рыцарями развернули наступление на Новгородскую землю. Рыцари осадили Псков и вскоре взяли его, воспользовавшись предательством среди осаждённых, затем ливонцы завоевали и обложили данью вожан, разграбили земли по реке Луге и стали грабить новгородских купцов. Уцелевшие княжества, будучи не в силах отстоять свою независимость, оказались перед сложным выбором присягнуть ли на верность хакану Угэдэю или, отрекшись от веры предков, искать заступничества Папы Григория IX.
Ярослав Всеволодович , занявший великокняжеский престол после гибели брата, сделал свой выбор в пользу Йекэ Монгол Улуса. Даниил Романович , князь Галицкий, предпочел союз с католической Европой. Споры вокруг правильности выбора того или иного пути не утихают до сих пор. Как показало время, ни тот, ни другой выбор не гарантировали ни князьям, ни их вотчинам мирной жизни и процветания. Да и выбор этот не был таким уж однозначным. Недаром Даниил, при всей его европейской ориентации, в 1245 году ездил в Орду для принесения вассальной присяги монгольскому хакану. А сын Ярослава Александр, после утверждения на великокняжеском престоле, вел переговоры с Папским престолом о принятии католичества.
Но вернемся к монголам.
На победном пиру по случаю покорения Руси между внуками Чингисхана произошла ссора. Гуюк и Бури покинули ставку и увели свои войска назад в Каракорум, а Бату решил продолжить наступление на запад. В 1241 году его тумэны, пополнившиеся за счет набора рекрутов в покоренных землях и усиленные дружинами вассальных князей, тремя колонами вторглись в Папские владения. Официальным поводом для вторжения стало укрывательство кыпчакского хана Котяна, но только поводом, ибо известие о том, что Котян и его сыновья убиты венгерской аристократией, ни как не повлияло на решение Бату. Одна группировка монгольских войск под командованием Кадана и Байдара, внуков Чингисхана, двоюродных братьев Батыя, вторглась в Польшу, Силезию и Моравию. В битве у Лигницы они разгромили объединенные войска поляков, чехов и немецких рыцарей, после чего с севера вторглись в Венгрию. Другая группировка, под предводительством Субэдэя пройдя насквозь  Валахию и Румынию, вторглась в Венгрию с юга. Сам же Бату с основными силами, перевалив через Карпаты, ударил по владениям Белы IV. В битве при Шайо хорватско-венгерская армия была разгромлена, королю пришлось искать спасения в Далмации. Монголы осадили столицу Венгрии Эстергом и взяли ее. В погоню за венгерским королем Бату отправил тумэны Кадана и Субэдэя, которые достигли берегов Адриатического моря и немного не дошли до Вены. Назад монголы вернулись через Северную Сербию и Болгарию.
Таким образом, к весне 1242 года завещание Чингисхана о покорении «одиннадцати стран и народов» было исполнено полностью. Тут как раз ставки Бату достигло известие о смерти хакана Угэдэя. В Каракоруме развернулась борьба за монгольский престол и главным претендентом был Гуюк – личный враг Бату. Так что наследному даругачи Джучи улуса (официальный титул Бату) пришла пора озаботиться не новыми завоеваниями, а укреплением своих позиций в захваченных и вассальных землях, дабы быть готовым к возможному конфликту с Каракорумом. Его приготовления не были напрасны, внутримонгольская междоусобица чуть было не состоялась, но об этом чуть позже.
В период правления Угэдэя закончились бурный рост и формирование Йекэ Монгол Улуса как единого государства со своей столицей, с функциональным чиновничьим аппаратом, системами налогообложения и принуждения, отлаженной коммуникационной сетью…. «Сокровенное сказание» приписывает Угэдэй-хану следующие слова: «Взойдя на родительский великий престол, вот что совершил я после деяний государя и родителя. Я окончательно покорив Лихудский народ [Айсинь гурунь] – это во-первых. Во-вторых, я учредил почтовые станции для ускорения передвижения наших послов, а также и для осуществления быстрейшей доставки всего необходимого. В-третьих, я приказал устроить колодцы в безводных землях, чем доставлю народу воду и корма, и, наконец, учредив должности алгинчинов и танмачинов, установил полный покой и благоденствие для всего государства. Итак, я прибавил четыре своих дела к деяниям своего родителя, государя». Но если сам хакан считал завоевательные походы лишь одним из своих достижений, больше выделяя свои успехи по нормализации управления на завоеванных землях, то будет справедливо если и мы, прежде чем переходить к его приемникам, бегло познакомимся с его административными реформами.

Государственное устройство
Тэмуджин, как и его окружение, в детстве не получил другого образования, кроме науки выживания в условиях голодной степи. Наделенный природной сметливостью и врожденными качествами лидера, он сумел возродить древнюю, тюркскую систему организации общества, с построенной по десятичному принципу вертикалью власти; с наделением военных командиров всей полнотой гражданской власти в переданных им для формирования своих «десяток», «сотен», «тысяч» или «тумэнов» кочевьях; когда каждый род сам пасет свои стада, вооружает и снабжает провиантом своих воинов; когда на содержание хаканской ставки идет не налог с подданных, а только дань от покоренных народов и часть военной добычи. Но такая система, ориентированная на успешную реализацию единственной цели – ведения войны, была эффективна лишь в отношении кочевого сообщества, экономически и социально примитивно устроенного и слабоструктурированного, да и то только при постоянном ведении успешных наступательных войн. В отношении же захваченных городов и крепостей фантазии и древних тюрок, и их наследников монголов не шли дальше одного из двух вариантов: либо обложить данью, либо «уничтожить, а земли превратить в пастбища для монгольских коней».
Был правда успешный опыт функционирования Сяньбийских, Табгачской и Киданьских империй, включавших в свой состав как кочевые, так и оседлые народы. Но по сути каждая из них состояла из двух самостоятельных государственных образований, имевших отличные системы управления, налогообложения, судебной власти и способов формирования войска, объединенных только на уровне верховной власти. Для управления оседлой частью империи использовалась система управления покоренного государства, тогда как кочевники продолжали жить по древним степным законам.
То, что было хорошо для предков, поначалу вполне устраивало и новоявленных хозяев Степи. Проблемы начались когда Угэдэй не просто захватил Западное Ся, Восточное Чжэнь и Айсинь Гурунь, но и практически полностью уничтожил их государственность, присоединив их земли к кочевым владениям. Его советники, не имея опыта управления такими подданными предлагали «бесполезное» население уничтожить, города разрушить, а земли превратить в пастбища. Оно и понятно. В этих сложно структурированных сообществах, с их глубокой дифференциацией труда и капитала, десятичная военизированная система организации общества просто пробуксовывола. Это номады все как на подбор «рождаются и вырастают в седле. Сами собой они выучиваются сражаться. С весны до зимы [они] каждый день гонятся и охотятся» [Мэн-да бэй-лу]. А какой воин с дехканина, ювелира, купца или кузнеца? Кочевники, живущие большими семьями, легко снаряжали одного конного воина от семьи, но для нищих ремесленников или крестьян даже одна лошадь на десять дворов была непозволительной роскошью! Можно бы конечно оставить там править местного князька, обложив его данью, как и было сделано после первого покорения этих земель в первой четверти XIII века, но они уже раз «обманули оказанное доверие», взбунтовавшись против хакана, которому принесли вассальную присягу. Вот и получилось, что к местным князьям нет доверия, а преданные нойоны просто не способны управлять столь «неправильными» подданными.
Массовую резню предотвратил Елюй Чуцай. Выходец из киданьского императорского рода, чьи предки перешли на службу к чжурчжэням, в свое время он сумел завоевать доверие и уважение Чингисхана, став одним из его ближайших советников. Сохранил Чуцай свое положение и при Угэдэе. В 1230 году он уговорил хакана восстановить на захваченных у Айсинь Гурунь землях китайскую систему управления и налогообложения, пообещав за один год собрать в виде налогов больше, чем удалось бы получить монголам, возьмись они полностью разграбить и уничтожить население. Обещание он выполнил обеспечив ежегодное поступление в хаканскую казну «серебра 500 тысяч лян, шёлка 80 тысяч кусков и зерна свыше 400 тысяч ши». Напомню, что кидани в начале XI века от всей империи Сун имели «ежегодную помощь» в размере двухсот тысяч кусков шелка и ста тысяч лянов серебра, а в 1230 году в распоряжении Елюй Чуцая была только северная, наименее населенная часть территории Айсинь Гурунь, к тому же сильно ослабленная за два десятилетия непрерывных войн и грабежей. Результаты достигнутые Елюй Чуцаем настолько поразили новоиспеченного хакана, что он назначил его гражданским управителем в восточных землях, а позже поставил главой всей канцелярии (;;; – чжуншу-лин).
Опробованную в чжурчжэньских землях систему налогообложения Угэдэй решил распространить на все подвластные владения. «Основных налогов было три – поземельный, подушный и подворный, причем размер подворного налога зависел от имущественной состоятельности плательщика; кроме того существовал рыночный сбор в 3% стоимости товара. По старинной китайской [точнее привнесенной тюрками, ибо во времена династии Хань деление шло на «пятидворки» и «двадцати-пятидворки»] традиции население деревень и городов было объединено в «десятидворки» и «стодворки», связанные круговой порукой в уплате налогов, выполнении повинностей и поставке рекрутов» [Нефедов С. А.]. При этом система адаптировалась под местные условия. Так в бывших владениях Хорезмшаха единицей налогообложения был не двор, а всякий совершеннолетний человек. На Руси за основу отсчета была взята «соха» – участок пашни, который можно было обработать одной упряжкой. С ремесленников и торговцев тоже брали дань, к примеру, кузница и лавка шли за одну «соху», а ладья – за две «сохи». В целом подушный налог составлял около одной десятой среднего дохода. При этом несколько особняком стояла система налогообложения подвластных номадов, которые «обязывались ежегодно платить как налог в пользу ханского двора одну кобылицу с каждого табуна в 100 голов, одну корову со 100 голов крупного рогатого скота и одного кладеного барана со 100 голов овец» [Краткие сведения…], то есть, одну сотую часть своего основного дохода.
Помимо прямых налогов и рыночного сбора в 3% от стоимости товара, была учреждена ямская повинность – обязанность содержать почтовые станции (ямы), включая поддержание в проезжем состоянии дорог, содержание установленного количества верховых и упряжных лошадей, наличие проводников, размещение и прокорм ханских гонцов и посольских миссий. Такие станции располагались по всем направлениям на расстоянии 25 – 40 километров друг от друга, причем не только в густонаселенных районах, но и в безводных пустынях, где для них специально рылись колодцы. Венецианский путешественник Марко Поло восхищался ямской службой монголов: «много дорог в разные области… и на всякой дороге написано, куда она идет… По какой бы дороге ни выехал гонец великого хана, через 25 миль он приезжает на станцию, по ихнему янб, а по нашему конная почта; на каждой станции большой прекрасный дом, где гонцы пристают, на каждой станции от 300 до 400 лошадей всегда наготове для гонцов… Когда нужно поскорее доложить великому хану, гонцы мчаться до тех пор, пока не проедут 25 миль на станцию, тут и готовы другие лошади, свежие скакуны… Вот так-то гонцы проезжают 250 миль… а коли нужно и весть важная, так и по 300 миль проезжают» [Марко Поло].
Кроме того, не стоит забывать еще об одном обременении – так называемом «налоге кровью»: все подвластные народы по первому требованию должны были выставить определенное количество полностью снаряженных и обученных ратников. Зачастую именно этот налог оказывался самым тяжким, как из-за того, что снарядить и обеспечить провиантом конного воина – удовольствие не из дешевых, так и из-за того, что шли эти ратники чаще всего на подавление взбунтовавшегося соседа, кума или свата.
Единственной привилегированной кастой В Йекэ Улусе были священнослужители, причем всех основных конфессий: буддисты, даосисты, ламаисты, христиане и мусульмане. Они, их земли и прикрепленные к ним крестьяне и ремесленники освобождались от всех видов поборов: «были утверждены привилегии духовенства как социальной группы, включая и членов семей; церковные и монастырские земельные угодья со всеми работающими там людьми не платили налога; и все «церковные люди» были освобождены от военной службы. Монгольским чиновникам запрещалось под страхом смерти отбирать церковные земли или требовать выполнения какой-либо службы от церковных людей» [Вернадский Г. В.]; «Когда Гетум I увидел брата своего Смбата Спарапета возвеличенным такой милостью со стороны хана, был очень рад. Он особенно обрадовался грамотам, освобождающим (от повинностей) церкви, монастыри и всех христиан» [Смбат Спарапет]. За оскорбление церквей, хуление веры, уничтожение церковного имущества полагалась смертная казнь. Уже в 1261 году митрополитом киевским Кириллом в столице Золотой Орды Сарай-Бату была учреждена Сарская епархия православной церкви, благополучно просуществовавшая вплоть до 1460 года.
Здесь видимо стоит сделать небольшое отступление и разобраться с вероисповеданием самих монголов, что бы понять такую нетипичную для средневековья веротерпимость. Согласно «Ясе Чингисхана» монголы должны были следовать древней вере предков – тенгрианству. Но к XIII веку культ Тенгри, пройдя через горнило буддистских, даоских, манихейских, раннехристианских, исламистских и иудейских учений, претерпел довольно сильные изменения, выкристаллизовавшись из набора анималистических верований, где Тенгри-небо был высшим из богов покровителей, в полноценное монотеистское учение, где Тенгри трансформировался в небесного бога – отца всего сущего. При этом номады не утратили гибкости мышления, воспринимая другие монотеистические религии, просто как альтернативные способы поклонения Тенгри. Способствовало такому восприятию чужих религий и то, что все остальные народы обращаясь к Богу именовали его «небесный владыка» или просто «Господь», только на своем языке; и то, что основные догматы веры и заповеди всех мировых религий в принципе весьма схожи. Другими словами, «Элохим» или «Аллах» воспринимались просто как перевод «Тенгри». Соответственно Моисей, Будда, Лаоцзы, Далай-лама, Христос и Мухаммед, с точки зрения монголов, являлись пророками-учителями, открывающими смертным свои пути служения единому Богу, а их последователи-священнослужители толкователями божьей воли. Несколько перефразируя одного из апологетов экуменизма: «Тенгри – вершина мира и существует множество путей подняться к нему, важно не то каким путем вы идете, важно что вы идете к Тенгри». Или, в толковании Джувейни: «поскольку Чингис не принадлежал какой-либо религии и не следовал какой-либо вере, он избегал фанатизма и не предпочитал одну веру другой или не превозносил одних над другими. Напротив, он поддерживал престиж любимых и уважаемых мудрецов и отшельников любого племени, рассматривая это как акт любви к богу» [Джувейн]. Именно поэтому в ставке хакана всегда хватало служителей самых разных культов, и степень их близости к трону определялась прежде всего удачностью предсказаний и толкований различных «небесных знамений», которые монголы, оставшиеся в душе анималистами, находили повсеместно. В этом контексте буддизм Хубилая, ислам Берке или православие Сартака – не более чем предпочтение отдаваемое одному из способов служить Богу, что не мешало им держать при себе служителей и других религий. Яркий пример монгольского отношения к религии – восьмой ильхан хулагуидов Николай , который успел побыть и христианином, и буддистом, и мусульманином, причем вначале суннитского, а потом и шиитского толка, оставаясь при всем при этом Тенгрианцем. Хотя были и исключения, например племянник хана Берке, который тайком бежал в Ростов, крестился там под именем Петра и впоследствии за свою жизнь праведника был причислен к лику святых. Вот он действительно отрекся от веры предков и принял христианство, сменив при крещении имя и образ жизни. Но для «ранних» Чингисидов это крайне не типично.
При этом подданные Чингисидов, а порой и их жены, могли ревностно исповедовать какую либо одну религию, что спокойно, и скорей всего снисходительно, воспринималось наследниками «богоизбранного» Тэмуджина. Так что разграбление церквей на этапе завоевания Руси – это не исполнение воли «хана-язычника», а самоуправство его воинов. И если присмотреться к описанию церковных погромов, то сразу станет понятно каких именно. Сами церкви разрушались редко, чаще всего захватчики выносили и уничтожали иконостас вместе с распятием, доставалось фрескам, да со священников парадные ризы сдирали. Дело в том, что костяк войска Бату составляли тюрки, исповедующие православие несторианского толка, для которых все эти золоченые рясы, изображения святых и тем более распятого Христа – Византийская ересь, нарушающая вторую заповедь Бога: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им...» [Исход 20:4-6]. Думается с ними были солидарны и мусульмане, пополнившие тумэны Бату после покорения Булгарии. Это именно они, изодрав на клочки золототканые алтарные покровы с изображением сцены «Вознесение Христа», шили из них чехлы для сапог, уверенные что искореняют язычество. Это с их приходом Русская Православная Церковь обрела независимость от Константинополя (в 1240 году), приблизилась к «несторианской ереси», и более четырех столетий вплоть до реформ патриарха Никона «хранила древле-православное благочестие».
Но вернемся к реформам Угэдэя. Для надзора за неукоснительным соблюдением всех установленных повинностей был создан специальный аппарат гражданских чиновников – даругачи (баскаков), которые проводили перепись населения, осуществляли раскладку и сбор налогов, набирали рекрутов в войска, а также отвечали за почтовую (ямскую) службу. Традиционно на эти должности назначались этнические монголы, которые частенько, за хорошую мзду, перекладывали исполнение своих обязанностей на местных князей, а то и на заезжих купцов. Так в 1239 году право сбора всех налогов с бывших чжурчжэньских владений «откупил» некий мусульманин Абд-ар-Рахман, вдвое увеличивший поборы с местного населения.
Помимо устройства системы налоговых поступлений и налаживания внутриимперских коммуникаций Угэдэй много сил приложил к тому, чтобы превратить заложенный Чингисханом Каракорум в полноценную столицу Монгол Улуса. Походная ставка Тэмуджина, где главной достопримечательностью был «Золотой шатер», превратилась в полноценный город, окруженный крепостной стеной, со своими кварталами торговцев и ремесленников, церквями и храмами. Дворец Угэдэя поражал роскошью даже видавших виды папских прелатов и венецианских купцов. Свои дворцы были отстроены и для других сыновей Тэмуджина. Для постройки города в столицу со всех захваченных земель сгонялись на работы мастеровые. В китайской летописи Ган-му под 1251 годом есть упоминание об отпущенных (обратно в Поднебесную) 1500 человек, участвующих в постройке города Каракорума. А ведь были еще мастера с Багдада, Самарканда, Бухары; с Булгарии, Армении, Грузии; с русских княжеств, включая упомянутого Плано Карпини золотых дел мастера Косму, изготовившего трон и печать для хакана Гуюка; и даже подданные короля франков, которые были явно вольнонаемными. Ежедневно в город приходило до 500 верблюдов, груженных продуктами и товарами.
Еще одним бесспорным достижением Угэдэя было повсеместное введение в оборот бумажных ассигнаций, платежеспособность которых обеспечивались драгоценными металлами. Как и в других своих «внедрениях», он не был первооткрывателем. К тому времени бумажные деньги уже несколько сот лет использовались в Поднебесной в качестве законного платежного средства, в том числе с 1156 года они широко использовались правителями Айсинь Гурунь. Но по своей сути эти бумаги скорей напоминали облигации государственного займа, чем полноценные банкноты, поскольку имели ограничения по месту и времени предъявления к оплате. Угэдэй же начал печать полноценных ассигнаций, обязательных к приему в качестве платежного средства на всей территории империи по установленному курсу.
Таким образом, именно при Угэдэй-хакане кочевая империя номадов впервые приобрела черты полноценного государственного образования: со своей столицей; административным аппаратом; едиными коммуникационной, налоговой и финансовой системами; с жесткими (если не сказать жестокими) законами; с мощной армией, выполняющей в случае необходимости и полицейские функции. На огромной территории от Японского и Желтого морей до моря Средиземного образовалось политически и экономически единое государство. Правда сразу после смерти Угэдэя империя оказалась на грани гражданской войны, чуть не развалившей ее на две враждующие половины.

Раздел империи
После неожиданной смерти Угэдэя в декабре 1241 года на некоторое время возник вакуум власти, поскольку все основные претенденты на престол находились в походе на западные страны, а назначенный хаканом приемник – Ширамун, сын рано умершего Кучи, третьего из сыновей хакана и Дорегене, был слишком юн. Ситуацией воспользовалась его бабушка Дорегене (Туракина), возложившая на себя обязанности регентши вплоть до избрания нового хакана.
Догерене-хатун происходила из уничтоженного Тэмуджином племени меркитов и досталась Угэдэю как военный трофей. На роль старшей жены и ханши она выбилась благодаря тому, что родила ему пять старших сыновей. Став регентшей, Догерене приблизила к себе такую же жертву Чингисхана, некую Фатиму, захваченную в Мешхеде во время завоевания Хорасана, и сделала ее своим доверенным лицом. Ближайших советников мужа: Елюй Чуцая, Чинкая, Махмуда Ялавача и его сына Масуд-бека, пытавшихся продолжать политику Угэдэя, она отстранила от дел и даже пыталась арестовать. Их функции были возложены на уйгурского купца Абд ар-Рахмана. Завоевания хатун не интересовали, сильной централизованной власти тоже не стало, преданность князей и нойонов она покупала богатыми подарками. Многих такое положение вполне устраивало: улусные правители и наместники почувствовали себя самостоятельными владыками, стали самовольно выдавать ясыки (пайцзы) и выписывать бераты  на получение денег. Чингисиды отошли на второй план и Йекэ Монгол Улус стал разваливаться на части.
В дело вмешался Тэмугэ-отчигин – младший брат Тэмуджина, выполнявший на тот момент роль «хранителя традиций». Его попытка сместить Догерене-хатун не увенчалась успехом, но он все же добился созыва курултая. Благодаря тому, что многие князья, нойоны и даже царевичи-Чингисиды, включая Бату – даругачи всего Тардуша, не спешили менять сложившуюся ситуацию, курултай получилось собрать только в августе 1246 года.
Доргене удалось посадить на престол своего старшего сына Гуюка, но управлять им не получилось. Новый хакан отменил все распоряжения эпохи регентства, казнил Абд ар-Рахмана и Фатиму. Были восстановлены в должностях Чинкай и Махмуд Ялавач. Сама Доргене-хатун тихо скончалась через несколько месяцев после воцарения сына.
Перед Гуюком стояла довольно непростая задача – восстановить сильную хаканскую власть, чего «зажиревшие» в своих вотчинах за четыре года мирной жизни нойоны не больно-то хотели. Нужна была большая победоносная война, а заодно нужно было примерно покарать какого-нибудь крупного наместника. Первое должно было внушить подданным уважение, второе – страх. На роль «козла отпущения» как нельзя лучше подходил Бату, унизивший Гуюка во время Западной компании; раздающий от своего имени ярлыки вассальным русским князьям, грузинским и армянским царям, и даже сельджукским султанам и аббасидским халифам; тем более, что он позволил себе не явиться на курултай, а следовательно не принес вассальной клятвы новому хакану. В этой связи наиболее удобным объектом для внешней экспансии был Ближний Восток, где не прекращались войны между мусульманским и христианским миром, и который находился в непосредственной близи с границами Джучи улуса – вотчины ненавистного Бату.
В начале 1248 года Гуюк, собрав значительные силы, двинулся на запад, но около Самарканда хакан неожиданно заболел и скоропостижно скончался. Уже тогда было высказано предположение, что это Бату подослал к нему отравителей, но доказательств найдено не было.
И вновь регентшей стала вдова хакана – меркитка Огул-Гаймыш. В отличие от своей свекрови она не лезла в политику, предпочитая общаться с шаманами. Ее сыновья Ходжа-Огул и Наку попытались править от ее имени, но не очень удачно. Дела в империи вновь пришли в упадок, князья и нойоны обособились. Казалось развал империи неизбежен, но тут в дела центральной ставки решительно вмешались Бату и его старший брат Орду, ставшие к тому моменту старейшими из живых внуков Тэмуджина и Бортэ.
В начале 1251 года в Каракоруме Джучиды и Толуиды собирают курултай, призванный провозгласить Великим ханом Мункэ – старшего сына Толуя. В его поддержку Бату прислал своего брата Берке с крупным войском. Кроме того, вдова Толуя Соркактани-бэги смогла привлечь на сторону Мункэ Белгутэя (брата Чингиса), пользовавшегося большим уважением, и Урянхадая (сына Субэдэя), обладавшего огромным авторитетом в армии. Даже часть Угэдэидов и Чагатаидов посетила курултай. Попытка последних избрать хаканом Ширамуна – официального приемника Угэдэя, провалилась. Тогда сыновья Огул-Гаймыш совершили покушение на Мункэ, но неудачно.
Свое правление новый хакан начал с «наведения порядка» в центральной ставке. Он провёл следствие и суд, после которого приказал казнить семьдесят семь человек из числа своих противников – князей родов Угэдэя и Чагатая и их нойонов, в первую очередь темников и тысячников из их войск. Некоторые из его врагов – Бури, внук Чагатая и Эльджигитай, племянник Чингисхана, были отправлены к Бату, который не смог отказать себе в удовольствии лично расправиться с давними противниками. По решению другого суда, были казнены Огул-Гаймыш, ее дети и сторонники, конфискованные у них владения были разделены между Мункэ и Бату.
Жесткая хаканская власть была восстановлена. Пришлось поступиться своими вольностями даже Бату: в Джучи улусе и подконтрольных ему вассальных владениях прошла перепись населения, что означало отправку налогов в Каракорум, заодно он был лишен права самостоятельно утверждать вассальных князей. Кроме того, Бату пришлось выделить войска для Ближневосточного похода, возглавляемого братом хакана Хулагу. Особо неприятным было то, что в удел Хулагу были переданы все земли Хорезмийского султаната, включая те которые исторически отошли к Джучи улусу. Но это была своеобразная плата за сохранение единства империи, и в открытую свое недовольство Бату не высказывал.
Едва утвердившись на троне, Мункэ повел наступление в двух направлениях. Одна колона под командованием Хубилая , пройдя горными тропами через вассальный Тибет, в 1253 году вторглась в княжество Дали (;;) – ныне провинция Юньнань в Китае. Заодно Хубилай провозгласил буддийского монаха Дрогён Чёгьял Пхагпу высшим властителем Тибета, щедро отблагодарив его за полученные наставления, что стало началом эпохи теократии в Тибете.
Другая армия, под командованием Хулагу, начала вторжение на Ближний Восток, задуманное еще Гуюком. Официальной целью похода были беспокойные крепости исмаилитов-низаритов, больше известных как ассасины. Одна из этих крепостей – Гиндекух, продолжала сдерживать осаду Китбуги-нойона, отправленного в поход еще при жизни Гуюка. Выйдя из Каракорума в октябре 1253 года Хулагу двигался крайне медленно, достигнув Самарканда только через два года. Во многом виной тому был Бату, который всячески противился проходу имперских войск на территорию, которую считал своей вотчиной. Его брат Берке выразился по этому поводу более чем откровенно: «Мы возвели Менгу-каана, и чем он нам воздаёт нам за это? Тем, что отплачивает нам злом против наших друзей, нарушает наши договоры… и домогается владений халифа, моего союзника… В этом есть нечто гнусное» [Гумилев Л. Н.]. Но в 1255 году Бату умер, а Сартак , дабы сохранить за собой отцовские титулы и земли, не решился противодействовать воле хакана и сам привел в помощь Хулагу три тумэна, набранные в Джучи улусе.
В январе 1256 года Хулагу форсировал Амударью и осадил ассасинские крепости в горах Эльбурс. Он взял штурмом крепость Меймундиз, в которой находился имам низаритов Рукн-ад Дин Хуршах. Имам, вопреки учению основателя секты Хасана ибн Саббаха, предпочел монгольский плен райским кущам, после чего большинство исмалитских крепостей сдалось без боя.
Покончив с ассасинами, Хулагу потребовал изъявления покорности от багдадского халифа аль-Мустасима . Халиф, видимо понадеявшись на заступничество своих союзников джучидов, отказался в резкой форме. Но Бату был мертв, выданный им ясак утратил силу, а Сартак не смел возражать посланцу хакана. Полевая армия Аббасидов под командованием Фатх ад-дина ибн Керра была разгромлена на берегу Тигра. Багдад был осажден и к середине февраля 1258 года взят штурмом. Многие здания были разрушены, а большинство жителей безжалостно истреблено. Пощадили только иудеев и христиан, за последних вступилась несторианка Докуз-хатун , старшая жена Хулагу.
После завоевания Багдада Хулагу расположился в окрестностях Мараги в Восточном Азербайджане. В августе 1258 он принимал здесь мусульманских властителей, прибывших выразить покорность, в частности, эмира Моссула Бадр ад-Дина Лулу, атабека Фарса Абу Бакра ибн Сада, Конийского султана Ала ад-Дунийа ва-д-Дина. Все они были до этого вассалами Джучи улуса и имели соответствующие ясаки от Бату, но, наученные горьким опытом багдадского халифа, поспешили присягнуть новому монгольскому владыке.
Осенью следующего года войска Хулагу двинулись дальше на запад. Этот рейд монгольских войск вошел в историю как «Желтый крестовый поход». В январе 1260 года монголы при поддержке христианских войск Гетума Армянского  и Боэмунда Антиохийского  вторглись на земли Египетского султаната и осадили Халеб. Город пал через неделю. Хулагу вернул армянскому царю некоторые области и замки, отнятые у него халебскими правителями, а Боэмунду были отданы остальные халебские земли, бывшие в руках мусульман со времён Салах ад-Дина. Командующий армянскими войсками так описывал этот поход: «В 709 году армянского летоисчисления (1260) Хулагу-хан со своим огромным войском весенним потоком двинулся на (запад). Где бы он ни проходил, всюду всех подчинял себе, кого мирно, кого войной. Все города, деревни и крепости до Иерусалима подчинили себе. Всюду они над ними назначали своих наместников, а бюрапетом назначили некоего Китбугу» [Смбат Спарапет]. Но на самом деле до Иерусалима союзники так и не дошли. После захвата Халеба Хулугу настигла весть о смерти хакана Мункэ, и он поспешил в Каракорум, оставив часть войска под командованием Китбуги для завоевания Иерусалима и Гроба Господня. Дамаск сдался монголам без боя, но на подходе к Иерусалиму, в битве при Айн-Джалуте войско союзников потерпело жестокое поражение от египетских мамлюков, под командованием кыпчака Бейбарса . Китбуга попал в плен и был казнён.
Сам Мункэ тоже не долго наслаждался мирной жизнью. В марте 1258 году он лично возглавил четыре тумэна, начавших наступление на империю Сун. Чтобы не дать китайцам возможность сосредоточить свои силы, вторжение велось одновременно по четырем направлениям, но блицкрига не получилось. Хубилай, двигавшийся из Кайду (Пекина) на юг, сумел переправиться через Янцзы и занять небольшой плацдарм на правобережье, но при этом понес очень большие потери и не имел сил двигаться дальше.  Урянхадай, двигавшийся с юга ему на встречу с войсками покоренного княжества Дали, так же не достиг сколько-нибудь заметных успехов. Как и четвертый тумэн, отправленный из лагеря Мунке в Люпаньшане на восток к Сянъяну. Основные силы, под командованием хакана, вели наступление в районе провинции Сычуань. Им удалось занять Ханьчжун, Личжоу, Ченду, крепость Дахошань, но закрепившийся в небольшом рыбацком городе Хэчжоу, сунский полководец Ван Цзянь сумел организовать оборону и удерживал монголов более пяти месяцев. Здесь, под стенами непокорного города, в августе 1259 года Мункэ нашел свою смерть то ли от раны, то ли от дизентерии. С его гибелью наступление захлебнулось.
Монголам стало не до завоеваний. Раздираемая амбициями и взаимными обидами многочисленных Чингисидов, империя разваливалась на части. В 1260 году состоялось два курултая: на одном из них, прошедшем в Кайпине, великим ханом был избран Хубилай, на другом, состоявшемся в Каракоруме, хаканом провозгласили его брата Ариг-Бугу. Хулагу, воевавший на Ближнем Востоке, заявил о поддержке Хубилая; сыновья Мункэ, правитель Улуса Джучи Берке , уцелевшие после казней начала 1250-х годов угэдеид Хайду и чагатаид Алгу поддержали Ариг-бугу. В ответ Ариг-буга поддержал претензии Алгу на восстановление Чагатай улуса, разделенного после воцарения Мункэ между джучидами и толуидами.
Несмотря на то, что большинство Чингисидов заняло сторону Ариг-буги, и в его распоряжении находился столичный гарнизон, но основная часть боеспособных войск  оказалась в руках его старших братьев Хубилая и Хулагу. В ноябре 1261 войска Хубилая выдвинулись к Каракоруму, произошло несколько сражений и, хотя явной победы никто не одержал, Ариг-буга предпочел отступить на запад, где он рассчитывал получить помощь от Берке и Алгу. Но Берке, потерявший в связи с возрождением Чагатай улуса весьма лакомый кусок территории, не спешил выделять войска. А Алагу, успевший к тому времени утвердиться в дедовских владениях, и вовсе возжелал независимости, начал войну против Джучи улуса и попытался отразить войска Ариг-буги. Хакану удалось разбить войска сепаратистов, вынудив Алгу бежать в Таримскую котловину, но перейти Тянь-Шань ему не дали сторонники чагатаидов. Зима 1263 года выдалась на редкость суровой, погибло много людей и лошадей. Многие углядели в этом божью кару, и к весне 1264 года количество сторонников хакана заметно сократилось. Не в силах противостоять все возрастающей мощи Алгу-хана, Ариг-буга решил сдаться на милость брата.
Хубилаю также пришлось не сладко. Его главный сторонник Хулагу увяз в войне с Берке за контроль над Кавказом и не мог прийти на помощь. А едва он увел монгольские тумэны к Каракоруму, как взбунтовался командующий войсками, набранными в бывших чжурчжэньских владениях, этнический китаец Ли Тань, которому была поручена оборона восточной прибрежной части монгольских владений – провинции Шаньдун. Он истребил остатки монгольских войск, передал Ляньчжоу и Хайчжоу империи Сун и начал наступление на Кайпин. Весной 1262 года он осадил и взял Цзинань, вплотную приблизившись к столичному округу. Так, что Хубилаю пришлось, вместо преследования Ариг-буги, срочно перебрасывать войска для обороны своих восточных владений. Подавить восстание удалось только к осени. Но силы его были настолько подорваны, что он стал искать мира с империей Сун. Так что, покаяние брата оказалось как нельзя кстати, и Хубилай довольно мягко, по меркам того времени, обошелся с мятежниками. Он казнил десять важнейших приспешников Ариг-буги, а ему самому запретил появляться в хаканской ставке в течение года.
Формально в 1264 году, после самонизложения Ариг-буги, вся полнота хаканской власти сосредоточилась в руках Хубилая. И, в принципе, никто из Чингисидов ее не оспаривал. Более того, в его армии, занятой покорением  империи Сун, были и войска, присланные наследниками Хулагу и Берке. Однако, если на землях Толоса единство империи действительно сохранялось, то западнее Каракорума вассалы хакана продолжали междоусобную войну. Хубилай был настолько увлечен идеей завоевания Юго-Восточной Азии, что даже перенес свою центральную ставку из Карокарума в бывшую Срединную столицу Айсинь Гурунь, переименовав ее в Ханбалык (вблизи современного Пекина), а заодно объявил себя императором династии Юань (; – великий, небесный) – воссоединителем земель Срединного царства. Он мало интересовался проблемами Тардуша, предоставив своим западным подданным самим улаживать территориальные споры.
Так что с воцарением Хубилая междоусобицы в Йекэ Монгол Улусе не закончились. Каждый из четырех родов Чингисидов тянул лоскутное одеяло западных владений в свою сторону. На юго-западе Хулагу всеми силами стремился прирастить земли правящего рода толуидов. На северо-западе ему противостояли джучиды, во главе с Берке, считавшим весь запад своей наследной вотчиной. И даже разгромленные и лишенные наследных владений при хакане Мункэ угэдэиды и чагатаиды включились в борьбу за восстановление «родовых» улусов: чагатаит Алгу укрепился в Хорезме, а внук Угэдэя Хайду вел наступление с Алтая. В принципе во многом повторялась ситуация середины XII столетия: Хулагу укрепился в бывших владениях западно-сельджукского султаната; бывшие владения султана Санджара пытался отстоять Алгу; Хайду во многом повторял действия Елюя Даши, претендуя на бывшие владения гурхана каракитаев; а Берке стремился укрепить Дешт-и-Кыпчак – Степь половецкую.
Наиболее ожесточенные бои шли на Кавказе между Хулагу и Берке. Все началось с того, что в начале 1260 года Хулагу казнил Балакана, следом внезапно скончались Тутар и Кули. Эта троица возглавляла тумэны Джучи улуса, которые Сартак по приказу Мункэ привел для участия в западном походе. Берке заподозрил, что их отравили, дабы ослабить его позиции на предстоящем курултае по избранию хакана. Он приказал своим войскам отходить в Египет, с султаном которого он заключил союз против своего кузена. В Египте в то время власть захватили мамлюки, ядро которых составляли кыпчаки, попавшие ранее в исламский мир в качестве рабов. Кыпчаком был и сам султан Бейбарс. Учитывая, что в войска Джучи улуса в основном также состояли из кыпчаков, неудивительно, что они встретили в султанате самый тёплый приём. Перебежчики были размещены в домах, специально построенных для них в Каире, одарены одеждами, лошадьми и деньгами. Военачальников султан сделал эмирами своих войск, прочих включил в число бахритов – привилегированных воинов. В августе 1262 года Берке перешел к активным действиям: через Железные ворота Дербента в Закавказье, контролируемое Хулагу, вторглись три тумэна под командованием Ногая . Поначалу им сопутствовала удача, но к ноябрю Хулагу подтянул свои основные силы и разбил джучидов, вынудив Ногая бежать в Дербент. Ответным рейдом Абака, сын Хулагу, захватил Дербент и, перейдя Терек, разгромил лагерь и обозы войск Ногая. Берке организовал контрнаступление, и 13 января 1263 года на берегу Терека состоялась битва. Хулагуидская армия потерпела поражение и ушла в Закавказье. Но победа далась Берке дорогой ценой. Не имея сил преследовать противника, он ограничился возвращением Дербента. Отношения несколько стабилизировались после смерти Хулагу в феврале 1265 года, но уже в июле войско Ногая вновь вторглось в Южный Азербайджан через Дербентский проход. В битве при Аксу джучиды вновь потерпели поражение и отошли на север. Генеральное сражение должно было состояться на берегу Куры возле Тифлиса. На помощь своему нойону спешил Берке с основными силами, однако в пути он заболел и умер, после чего Ногай, не приняв боя, отвел войска за Дербентские ворота.
Сражения в Притяньшанье хотя и не имели того размаха, что на Кавказе, но проходили не менее ожесточенно, тем боле, что на благословенные земли Мавераннахра претендовали все четыре рода Чингисидов. Поначалу инициативу захватил чагатаид Алгу. Он изгнал из всех городов Притяньшанья наместников и чиновников, поставленных Берке и Хулагу; в Бухаре уничтожил пятитысячный джучидский гарнизон; захватил и разрушил Отрар. Но при попытке продвинуться на север чагатаиды столкнулся с внуком Угэдэя. Война шла с переменным успехом вплоть до смерти Алгу в 1266 году, когда, получив поддержку от джучидов, Хайду захватил все северное Притяньшанье вплоть до реки Талас. Видимо удовлетворенный достигнутыми результатами, он сам инициировал примирение с Бораком, отвоевавшим после смерти Алгу свое право на ханство в Чагатай улусе.
Весной 1269 года в долине Таласа прошел курултай, на котором чагатаиды во главе с Бораком, угэдэиды во главе с Хайду и джучиды во главе с Мэнгу-Тимуром договорились о мирном разделе Мавераннахра. Чагатаидам «в прокорм» отходило две трети бывших владений Хорезмшаха, доходы с остальной территории (в основном с Бухары и Самарканда) делились между Хайду и Мэнгу-Тимуром. Причем, по решению курултая, сами царевичи должны были кочевать в горах и степях, не подходя к городам, не выпуская своих стад на пашни и не беря с жителей ничего, кроме законных податей, в то время как управление оседлым населением было возложено на Масуд-бека, сына Махмуда Ялавача . Хайду признавался независимым ханом Угэдэй улуса. Кроме того, на курултае было договорено о совместном походе против западных владений толуидов. Войска союзников под командованием Борака захватил некоторые местности в Хорасане и Афганистане, но затем чагатаиды, обвиненные в несправедливом дележе добычи, остались один на один с войском Абака-хана, наследника хулагидских владений. В июле 1270 года, близ Герата, войска Борака потерпели сокрушительное поражение, а он сам бежал в Бухару, где вскоре умер. Ситуацией воспользовался Хайду, присоединив Чагатай улус к своим владениям, он поставил своим наместником Никпей-богатура.
Пока на западе кипели междоусобицы, Хубилай вплотную занимался покорением империи Сун. Вторжение началось в 1268 году с осады Сянъяна и Фаньчэна, контролировавших пограничную реку Хуайхэ. Однако монголам никак не удавалось ни блокировать подвоз продовольствия по реке, ни взять крепости штурмом. Тогда хакан запросил у своего племянника Абака-хана персидских специалистов по осадным машинам. Прибывшие на подмогу осаждающим Исмаил и Ала-ад-Дин резко преломили ход сражения. Фаньчэн пал под градом огромных камней, а командующий обороной Санъяна Люй Вэньхуань сдал город после первого же выстрела с катапульты. Началось планомерное движение монгольских войск вглубь владений сунского императора, который так и не смог организовать отпора захватчикам, вынудив каждый город самостоятельно противостоять войскам номадов, и многие предпочли сдаться, даже не пытаясь оказать сопротивление. В Январе 1275 года войска монголов под командованием темника Баяна переправились через Янцзы и только здесь он встретился с войсками сунского канцлера Цзя Сыдао. Китайцы потерпели сокрушительное поражение, после чего количество городов сдающихся без боя резко возросло. Этому также способствовал вакуум центральной власти возникший после неожиданной смерти в августе 1274 года сунского императора Ду-цзуна, старшему из сыновей которого было всего 5 лет, а также тот факт, что Хубилай, желая привлечь ещё больше перебежчиков, послал Баяну приказ не допускать разграбления недавно завоёванных областей. В 1276 году престарелая императрица-регентша Се от имени юного императора признала себя вассалом монгольского хакана и передала Баяну печать династии Сун. Южные провинции попытались сохранить независимость, но к марту 1279 года последние очаги сопротивления пали.
Однако, не дожидаясь окончательного поражения китайских роялистов, Хубилай в 1277 году отправляет кыпчакский тумэн Тутука для приведения к покорности Хайду-хана. Тутук перевалил через Монгольский Алтай и захватил много добычи, но у угэдэидов не было городов, а от боя Хайду уклонился. Гоняться за номадом по степи пустое занятие, так что разграбив несколько становищ Тутуку пришлось вернуться. С этого момента Хубилай ведет войну на два фронта: продолжает компанию против государств Юго-Восточной Азии и не прекращает попытки покорить кузена. Но, после разгрома сунской империи, особых успехов он не достиг ни на одном фронтов.
1281 году хакан направил 1000 кораблей со 100-тысячной армией для покорения японских островов, к счастью для последних, весь флот был уничтожен тайфуном. В 1282 и в 1287 годах он направлял войска для покорения Бирмы, но уже к 1291 году она вновь обрела независимость. Еще менее успешными были походы против Дайвьета, Явы и Тьямпу.
Не намного более успешной была компания против Хайду. В 1290 Тутук по приказу хакана разграбил район Алтайских гор и захватил 3 тысячи семей, принадлежащих Хайду. На следующий год он напал на  енисейских кыргызов и разбил посланное Хайду на помощь своим вассалам войско, но покорить угэдэидов с чагатаидами так и не смог.
Противостояние не закончилось и после смерти Хубилая в 1294 году. В том же году в Шанду, летней столице Хубилая, был собран курултай, на котором никак не могли присутствовать ханы, нойоны, вассальные князья и даругачи с западной половины некогда единой империи, так что спор за престол шел только среди прямых потомков Хубилая. Победил Тэмур-Олджейту, внук и продолжатель всех начинаний покойного хакана. Так же как его венценосный дед, он ориентировался в первую очередь на китайские традиции. Едва взойдя на престол он запретил производство и продажу спиртных напитков, так любимых монголами; допустил на самые ключевые посты в государстве чиновников не монгольского происхождения: китайцев, тибетцев, уйгуров; отменил приготовления для военных походов против Японии и Дайвьета, предпочтя действовать дипломатическими методами, что не замедлило принести свои плоды. Правители Дайвьета, Бирмы и Сукхотаи, соответственно, в 1295, 1297 и 1300 годах посетили столицу Тэмура и воздали ему почести как сюзерену.
Но все то, что притягивало к хакану глав оседлых владений, одновременно отталкивало от него номадов. Остальные Чингисиды отказались признавать его хаканом. Даже Казан-хан, унаследовавший трон хулагидов, объявил Тэмура язычником и прервал с ним всяческие отношения. Кроме того, дети Ариг-буги Юбукур и Улус-буга перешли на сторону Хайду, власть которого тем самым распространилась на Каракорум, где стояли войска Улус-буги. Так что свое право на престол Тэмуру пришлось утверждать с помощью силы. Прекратив бессмысленные попытки завоевать всю Юго-Восточную Азию, он смог выделить войска для воссоединения Йекэ Монгол Улуса. Чохангур – сын Тутука, возглавил поход против Хайду. Поначалу все складывалось очень удачно. Войска хакана разбили угэдэидов на реке Талиху и, перевалив Алтай, разграбили кочевья  Тельянтая, вассала Хайду. Улус-буга и Юбукур перешли на сторону хакана и были отправлены к Тэмуру, для определения им степени наказания за мятеж. Но тут подоспели войска Дувы, ставленника Хайду в Чагатай улусе, они наголову разгромили Чохангура на Алтае, взяв в плен Коркуза, зятя Тэмур-хагана, совершили налет на Каракорум, после чего двинулись в земли тангутов. Здесь Дува встретился со вчерашними союзниками. Улус-буга и Юбукур, прощенные и обласканные хаканом смогли остановить победное шествие сепаратистов и отбросить их за Алтай. Через три года, в 1301 году, Хайду и Дува вновь предприняли попытку завладеть Каракорумом, а следовательно и Отюкеном, но потерпели два поражения от войск хакана и были вынуждены отступить в Семиречье. На обратном пути Хайду умер и между его детьми развернулась борьба за престол. Его дочь Хутулун-чаха попыталась посадить на престол своего брата Уруса, однако Дува-нойон поддержал и возвел на ханский трон другого сына Хайду – царевича Чопара.
Все эти годы, пока длилось противостояние Тэмур-хагана и Хайду-хана, в западных улусах не прекращались внутренние междоусобицы и межулусные столкновения, но каких-то существенных изменений в расстановку сил, или значительных корректив в границы владений Чингисидов они не принесли. Казалось полный распад Йекэ Монгол Улуса на кучу суверенных государств – вопрос решенный, но неожиданно свою позицию резко переменил Дува – нойон угэдэидов в Чагатай улусе, верный соратник Хайду, неоднократно водивший войска сепаратистов против хакана. В 1303 году он уговорил Чопара, хана угэдэидов покориться Тэмуру. Это стало началом нового этапа в истории монгольского государства, получившего название «Вторая империя», хотя, на мой взгляд, корректнее ее называть не империей а имперской конфедерацией.

Имперская конфедерация
В 1303 Дува и Чобар вступили в переговоры с хаганом о признании его власти. К зиме стороны договорились о взаимоприемлемом варианте подчинения. После чего хакан, теперь уже признанный чагатаидами и угэдэидами, обратился к остальным улусным правителям с предложением присоединиться к мирному соглашению. В августе следующего года послы Дува, Чобара и Тэмура прибыли в ставку хулагидов, где ильханом в то время был брат Казан-хана, Николай, принявший тронное имя Гиясаддин Мухаммед Худабанда Олджайту Султан.
Примерно в то же время аналогичное посольство явилось в Джучи улус к Тохта-хану. В то время и Тохта и Николай имели серьезных соперников, оспаривавших их права на ханский престол, так что взаимное признание легитимности друг друга им было явно на руку.  В итоге оба улусных хана согласились с предложенным договором, предоставившим им значительную самостоятельность при старшинстве Тэмура Олджейту . В своем письме к королю франков Филиппу Красивому Олджайту султан (Николай) так характеризует достигнутое соглашение: «Теперь Мы, а также Темур-каган, Тохога, Чабар, Тога и другие потомки Чингисхана, озарённые свыше, положили с помощью Неба конец взаимным обвинениям, длившимся 45 лет, объединили наши государства от восхода солнца до моря Талу и слили наши почтовые службы. Мы связали себя обещанием, что если кто-нибудь из нас подумает иначе, то все Мы сообща будем защищаться против него» [Монгольское посольство…] (рис. 50). Монгольская империя была воссоздана в новом качестве – как конфедерация пяти независимых улусов (у толуидов было два улуса: улус хакана и улус хулагидов), при номинальном главенстве хакана – императора Юань.
Формально конфедерация просуществовала вплоть до 1368 года, когда династия Юань пала под ударами повстанческих отрядов «красных повязок». Действительно в этот период между улусами Чингисидов было не крупных сражений, зато мелких стычек, интриг и династийных переворотов хватало с избытком. Причем первые конфликты вспыхнули еще до того как успели просохнуть чернила на мирном договоре. Уже в 1305 году Дува организовал нападение на Чопара, вынудив угэдэидов признать бывшего нойона Хайду своим ханом. Таким образом Дува объединил два улуса (чагатаидов и угэдэидов) в один.
И это было только начало междоусобиц, которые все годы существования Имперской конфедерации бушевали как внутри самих улусов, так и периодически выплескивались на межулусный уровень. В 1315 году старший сын Дувы Эсен-Буга, занявший ханский престол после двухлетней борьбы с потомками Угэдэя, даже покусился на земли хаканского улуса, правда без особого успеха, но и это не стало поводом для разрыва мирного договора и распада конфедерации. Такая поразительная терпимость во многом объясняется тем, что реальная власть хакана практически не выходила за пределы его улуса, будучи еще менее обременительной для остальных улусных владетелей, чем власть Папского престола для католических монархов. Каждый улус жил своей жизнью, во внешней и тем более внутренней политике больше ориентируясь на интересы и проблемы своих вассальных князей и соседей, а не на хакана. Нет, его не забывали: регулярно отправляли щедрые дары и небольшие воинские подразделения для охраны императорского дворца, но не более того. Ярлыки послам и вассалам каждый хан выдавал от своего имени, монету чеканил свою. Каких-то общих военных компаний не проводилось….
Так что, мне кажется, что будет разумным и хронологию событий, имевших место во времена Имперской конфедерации, рассматривать в разрезе по улусам. Причем я ограничусь только кратким описанием событий, происходивших в улусе самого хакана и в Джучи улусе, оставив за скобками центрально-азиатские события. И здесь дело не в личной предвзятости. Просто так исторически сложилось, что дальнейшая судьба кочевого мира решалась на его восточном и западном полюсах, в то время как владения угэдэидов, чагатаидов и хулагидов все более интегрировались в мусульманский мир, утрачивая связи с миром номадов.
Улус хакана
Китайские историографы лукаво именуют его династия Юань (;;), пытаясь изобразить захват монголами Срединного царства, как простую смену императорской династии в по-прежнему едином государстве. Бесспорно ловкий ход, позволяющий амбициозным ханьцам заявлять свои территориальные претензии к соседям на том основании, что «во времена династии Юань эти земли принадлежали Китаю». Ситуация на самом деле аналогична той, как если бы индусы заявили свои права на Британские острова, а заодно на Австралию и бывшие Американские колонии Англии на том основании, что во времена королевы Виктории, носившей в том числе титул «императрица Индии», эти земли входили в ее владения. Но реальная историческая картина такова, что ханьцы, проживавшие до монгольского завоевания частью под властью Сунской династии, частью на землях оккупированных чжурчжэнями, оказались вновь объединены уже под властью монголов. Помимо ханьцев в состав хаканского улуса входили враждебные им чжурчжэни, кидани, тангуты, тибетцы, многочисленные племена кочевников, а также относительно дружественные, но абсолютно самостоятельные царства Когурё, Дали и уйгурские княжества Таримской котловины и Турфанской впадины. И все они, включая ханьцев, были подданными монгольских хаканов, а не китайских императоров. Причем, если и были среди них привилегированные этносы, то ханьцы к ним никак не относились. Они вообще считались людьми «четвертого сорта», занимая в социальной иерархии самую низшую ступень после самих монголов, «Сэму жэнь» – иностранцев на службе хакана, а так же «северян» (кидани, корейцы, чжурчжэни). Им было запрещено появляться на улицах города ночью, устраивать сборища, изучать иностранные языки, военное искусство. Все семьи подлежали обязательной регистрации, а ремесленные профессии были объявлены наследственными. На этом фоне принятие Хубилаем титула «император Юань», имевшее место  в 1280 году, сразу после окончательного покорения Поднебесной империи, не более, чем гордая приписка к уже имеющемуся обширному перечню титулов, как и «императрица Индии» в титуле британской короны. А заодно и популистский «реверанс» в сторону великоханьских националистов, дабы хоть как-то «подсластить пилюлю» и уменьшить их сопротивление монгольской интервенции.
Хубилай, сразу после окончательного покорения империи Сун, ввел на завоеванных землях прямое монгольское правление. Территория была поделена на столичный округ и восемь провинций, управляемых хаканскими нойонами. Этнические китайцы практически повсеместно были лишены права занимать сколько-нибудь значимые чиновничьи должности. К тому времени у монголов уже был богатый опыт управления оседлыми подданными, в основе которого хоть и лежала привычная китайцам конфуцианская система, внедренная в Йекэ Улусе еще киданем Елюй Чуцаем, но к управлению бывшие подданные императора Сун не допускались. Подданные чжурчжэньского богдыхана и корёского вана имели шанс дослужиться до «помощников» начальников. Начальничьи же должности и в столице,  и в провинции занимали либо монголы, либо «цветноглазые» (;;;;;;) - тюрки, иранцы, арабы, европейцы и тибетцы.
Основная часть земель Поднебесной была отдана «в прокорм» монгольской знати. Причем некоторые уделы принадлежали Чингисидам из улусов Чагатая и Джучи. Надел императрицы находился в Чжэньдине и составлял 80 000 дворов. Наследнику престола принадлежало три округа: Аньси, Пинцзян и Цзичжоу. Принцесса Нулун-Ильджэс владела 5 000 цинов земли (около 33 тысяч га). Вельможе Баяну был пожалован такой же удел. Чиновники на местах назначались по рекомендации держателя удела.
Тэмур-Олджайту – внук Хубилая, ставший первым хаканом возрожденной в форме имперской конфедерации Великой Монголии, оказался достойным продолжателем начинаний своего предшественника. Он продолжил экономические преобразования, начатые Хубилаем, но во внешней политике предпочитал действовать не мечем, а дипломатией, что оказалось не менее результативным, но куда как мене затратным. Правители Дайвьета, Бирмы и Сукхотаи, соответственно, в 1295, 1297 и 1300 годах посетили столицу Тэмура и воздали ему почести как суверену.
Правда совсем без дела скучать монгольским воинам не пришлось. В 1296 году монгольское войско вынуждено было заниматься подавлением восстаний племён, живущих в горах на юго-западных границах Китая. На следующий год монгольские воины, по просьбе бирманского князя Трибхуванадитьи, вмешались в его конфликт с шанами (лаосская народность). А еще через три года войска Тэмура пришли в Бирму уже с карательной целью – покарать Атхинкая, убившего своего венценосного брата и захватившего Бирманский престол. А заодно задержались вплоть до 1303 года, чтобы окончательно покорить шанов. Кроме того, весь период правления Тэмура не прекращались стычки на «западном фронте», где, по воле хакана, его племянник Хайсан с переменным успехом вел борьбу с наследниками Чагатая и Угэдэя.
Как уже говорилось, в 1304 году противостояние между Чингисидами завершилось подписанием мирного соглашение, закрепившего раздел империи между потомками и провозгласившего возрождение Йекэ Монгол Улуса под формальным старшинством Тэмура. Но уже на следующий год по новой разгорелся конфликт между чагатаидами и угэдэидами. И Хайсану с его войском вновь нашлась работа – хакан решил поддержать Дува-хана, чем поставил жирную точку в истории улуса Угэдэя, сократив количество великокняжеских улусов до четырех.
  Тэмур-Олджайту-хакан умер 10 февраля 1307 года, не оставив наследника по мужской линии. После его смерти в борьбе за власть сошлись две партии. Одна выдвигала кандидатом на престол двоюродного брата Тэмура Ананду, князя Аньси, при регентстве вдовы Тэмура Бурхан-хатун. Другая партия выступала за племянников Тэмура – Хайсана и Айюрбарибаду. Хайсан в это время был в западной Монголии, а Айюрбарибада в своих владениях в Хуайчжоу. Хайсан имел славу военного героя, он командовал наиболее мощной армией в империи, а его младший брат служил эталоном конфуцианской добродетели и был популярен среди китайцев.
Первым в имперскую столицу Ханбалык прибыл Аюрбарибада. Взяв штурмом дворец, арестовал Ананду и Бурхан-хатун, казнил верхушку их сторонников и объявил себя регентом вплоть до созыва курултая. Следом, во главе трех тумэнов ветеранов междоусобных воин, в столицу прибыл Хайсан. Между братьями был заключен договор, согласно которому старший брат становился хаканом, а младший провозглашался его наследником. Курултай, состоявшийся менее чем через четыре месяца после смерти Тэмура, а следовательно на нем присутствовали только ближайшие сторонники братьев, безоговорочно поддержал достигнутое соглашение, и Хайсан был поднят на белой кошме под именем Гулик-хакана (Кулуг-хаан).
  Хайсан вёл политику, называемую «Новый курс», основой которой была денежная реформа. Его предшественник щедрой рукой даровал то тем, то другим областям освобождение от налогов, а с 1302 года и вовсе ввел пониженное налогообложение во всем улусе, причем сбор налогов выше установленных норм был строжайше запрещён. Этим Тэмур несомненно снискал популярность у покоренных народов и добился гражданского мира в своих владениях, но, в результате, оставил своему наследнику пустую казну. В 1308 году дефицит бюджета составлял 7 миллионов тэнге. Так что новому хакану пришлось идти на не популярные меры: дополнительную эмиссию бумажных денег, выпуск «серебряных сертификатов», чеканку медных денег «тун бао» китайского образца и повышение налогов. В итоге он нажил кучу недоброжелателей, но казну толком так и не наполнил.
Кроме того, справедливо не доверяя высшим чиновникам из администрации Тэмура, Хайсан поставил на  высшие должности в улусе своих боевых соратников, причем даже на традиционно великокняжеских постах вместо Чингисидов оказались кыпчаки, аланы, канглы.
Все это отвратило от него монгольскую аристократическую верхушку. В 1310 году на хакана было совершено покушение. В заговоре участвовали многие высшие чиновники, включая коменданта столичного гарнизона и командира кешиктенов (личной охраны хакана), а также буддистские монахи, лишенные дарованных Хубилаем и Тэмуром привилегий. Но заговор был своевременно раскрыт, заговорщики казнены, а Хайсан получил небольшую отсрочку.
Но уже в начале следующего года тридцатилетний хакан неожиданно умирает. В соответствии с договоренностью, без всякого курултая, хаканский престол незамедлительно занял «добродетельный» младший брат покойного Аюрбарибада Буйянту-хакан.
Первым делом новый правитель постарался привлечь на свою сторону монгольскую аристократию, отменив все начинания брата и вернувшись к традициям установленным при Хубилае и Тэмуре. Уже через три дня после смерти Хайсана, Аюрбарибада упразднил созданное предшественником Управление государственных дел, а его главных министров  арестовал и казнил. Было произведено сокращение чиновничьего аппарата до размеров 1293 года (26 737 человек). Кроме того, хакан отпраздновал свое воцарение пиром, продолжавшимся целую неделю, в течение которой ежедневно расходовались 40 лошадей и 4 тысяч овец на «вельможную трапезу».
Аюрбарибада был учеником Ли Мэна, конфуцианского учёного. Он первый из правителей Монгол Улуса активно поддерживал и перенимал основы китайской культуры. Начиная с 1313 года для будущих чиновников были возобновлены государственные экзамены, на которых проверялось их знание важнейших исторических трудов, правда для некитайцев были установлены поблажки. Ханьцы были не просто допущены к управлению государством, но и заняли ряд постов даже в имперской Канцелярии. Для них был установлен половинный лимит во всех администрациях. Для большей доступности на тюркский язык было переведено и опубликовано множество китайских книг и работ. Возникшее недовольство кочевой знати он погасил, основав государственное Управление по использованию пастбищ, через которое «народу Монголии были розданы верблюды, лошади, коровы и овцы, чтобы народ успокоился, пася скот» [Юань ши].  А в 1314 году Аюрбарибада и вовсе на два года освободил кочевников от налогов и повинностей: «учитывая их тяжёлое положение». Кроме того, он не скупился на щедрые пожалования для монгольских князей. Только подарки князьям и высшим чиновникам по случаю его восхождения на престол составили 39 550 лянов золота (лян в разные периоды весил от 25 до 50 грамм), 1 849 050 лянов серебра, 203 279 тэнге бумажных денег, 472 434 куска шелковых тканей. Дополнительные пожалования в течение всего первого года правления достигли четырех миллионов тэнге.
Такая политика несомненно способствовала росту его популярности, но была слишком затратной для и без того пустой казны. Попытка обновить списки налогоплательщиков привела к восстанию землевладельцев, которые боялись нового повышения налогов. Вдобавок в 1316 году против власти хакана восстал  чагатаид Эсен-Бука, он попытался привлечь на свою сторону хана Джучи улуса Узбека, но Узбек остался верен Буйянту-хакану. Оба восстания были успешно подавлены, причем преследуя мятежного хана войска хакана дошли до озера Иссык.
Так что правление Аюрбарибада в целом оказалось довольно успешным для имперской конфедерации, но он также как и его брат вдруг неожиданно скончался в марте 1320 года в возрасте 35 лет.
Между сыновьями Хайсана и Аюрбарибада разгорелась борьба за престол, в которой победил Судхибала (Шуодэбала) – 18-летний сын младшего из братьев. Под именем Гэгэн-хакана он правил недолгие три года. Продолжив линию отца на сближение с культурными традициями Поднебесной, он окружил себя чиновниками из среды ученых, удалив от трона многих монгольских аристократов. По его приказу несколько тысяч солдат за три года выстроили грандиозный буддийский храм к западу от Ханбалыка. Последней каплей, переполнившей чашу терпения монгольской знати стало его решение сократить дефицит казны за счет отказа от разорительной кочевой традиции щедро одаривать своих родственников и приближенных по всякому поводу. В сентябре 1323 года недовольные монгольские князья вместе со сторонниками императорского канцлера Темудера  ворвались в хаканские покои и убили Судхибала.
 Ситуацией воспользовались сторонники другого крыла потомков Хубилая и возвели на престол Эсэн-Тэмура, сына Каммалы – младшего брата Тэмура-Олджайту. Выросший еще при жизни своего прадеда Хубилая, сорокавосьмилетний хакан был ярым сторонником номадных традиций. Он изгнал конфуцианцев и буддистов из правительства, раздав освободившиеся должности монгольским вельможам. Стал покровительствовать мусульманам, щедро тратя казенные деньги на строительство мечетей. Казна быстро опустела. Хакану пришлось принять некоторые меры по повышению доходов, таких как продажа должностей, повышение налогов, а также сокращение расходов по некоторым пунктам, не затрагивающим интересы чиновников и монгольской знати. По стране прокатились народные бунты. На их подавление опять же были нужны деньги и финансовый кризис рос как снежный ком.
В августе 1328 года Эсэн-Тэмур умер, оставив после себя разоренную и охваченную крестьянскими бунтами страну. По иронии судьбы в этом же году в семье безземельного крестьянина недалеко от современного города Фэнъяна (провинция Аньхуй) родился Чжу Юаньчжан – будущий основатель династии Мин, положившей конец монгольскому владычеству в Поднебесной.
Смерть застала Эсэн-Тэмура в Шанду (Верхняя столица), расположенной в маньчжурских степях примерно в 300 км к северо-западу от Ханбалыка (Главная столица). Его доверенный военачальник Давлат-шах, выходец из мусульманских владений, поспешил провозгласить новым хаканом Ашидхэв Раджибаг-хана – восьмилетнего сына покойного. В тоже время в Ханбалыке другой монгольский военачальник, кыпчак по происхождению, Эль-Тэмур провозгласил хаканом Туг-Тэмура – сына своего благодетеля Хайсана. На его сторону встали еще два видных тезки: Орлуг-Тэмур и Бука-Тэмур, которые осадили Шанду, пока армия сторонников Ашидхэва вела бои на подступах к Ханбалыку. Гражданская война длилась 4 месяца, после чего Верхняя столица пала. Давлат-шах и его сторонники были казнены, а малолетний хакан бесследно пропал во время военной неразберихи.
Туг-Тэмур Заяат-хакан был вторым сыном Кулуг-хакана Хайсана. После поражения фракции Кулуг-хакана в борьбе за хаканский престол в 1320 году, его старший брат бежал в Чагатай улус, а сам  Туг-Тэмур был сослан на остров Хайнань, где он воспитывался в окружении выдающихся китайских литераторов и художников. Это сильно сказалось на его личности: он писал стихи, рисовал, читал классические тексты, выступал спонсором многих культурных мероприятий, но практически не правил. Вся реальная власть сосредоточилась в руках двух хаканских канцлеров кыпчака Эль-Тэмура и меркита Баяна. Такое положение дел устраивало далеко не всех. В Улусе вспыхнули многочисленные восстания, с которыми не сразу удалось справиться. А тут еще старший брат Хуслэн решил заявить свои  права на престол и осадил с войсками чагатаидов Каракорум. Не желая братоубийственной войны Туг-Тэмур поспешил отречься от престола, отправил брату хаканскую печать и пригласил его занять хаканский престол в Ханбалыке.
Хуслэн был провозглашен  Кутугту-хаканом 27 февраля 1329 года в Каракоруме. Получив известие о добровольном отречении младшего брата, он немедленно отправился в Главную столицу. Встреча братьев произошла 26 августа этого же года в местечке Онгачату возле Верхней столицы. После праздничного пира новоявленному хакану стало плохо, и на четвертый день он умер.
Туг-Тэмур вернул себе хаканские регалии и возобновил свое правление. Хотя правильнее было бы сказать, что свое правление возобновили Эль-Тэмур с Бояном. Они продолжили провозглашенную еще Кулуг-хаканом политику «Нового курса». Была проведена новая эмиссия бумажных денег, увеличены налоги, сокращены расходы на традиционные хаканские подарки приближенным, буддийские пожертвования и прочие дворцовые траты. В этот раз реформаторам сопутствовала удача и казна вновь наполнилась деньгами, а закрома – зерном. Кроме того, они провели чистку в рядах монгольской аристократии, заменив многих высокопоставленных чиновников своими полевыми командирами. Да и сам столичный гарнизон был частично обновлен, в первую очередь за счет рекрутов из Джучи улуса. В Ханбалыке был размещен целый «гвардейский корпус «проявляющих преданность», набранный из русских и аланов [Кычанов Е. И.]. Русский тумэн стал весомым дополнению к уже расквартированному там с 1281 года кыпчакскому охранному тумэну.
Естественно, такая политика настроила против хакана и его канцлеров не только  коренное население Поднебесной, но и монгольскую знать. Страну захлестнули восстания. Особенно мощное сопротивление оказали Юннаньские повстанцы под предводительством Ло Ю, разгромить которых удалось только к марту 1232 года. Кроме того, на хакана было подготовлено покушение с участием буддистских монахов, но неудачное. Заговорщики были схвачены и казнены.
В сентябре 1232 года хакан тихо скончался, успев покаяться в смерти брата, и завещал его потомкам свой престол. Его вдова Будашири-хатун, повинуясь воле мужа, призвала на трон сына Хуслэна шестилетнего Ринчинбала. Регентом был назначен Эль-Тэмур. По не установленной причине малолетний хакан скончался через 53 дня после начала правления. Эль-Тэмур предложил возвести на престол сына Туг-Тэмура, но вдовствующая императрица настояла на исполнении завещания. Из ссылки был возвращен старший сын Хуслэна двенадцатилетний Тогон-Тэмур, который и был поднят на белой кошме под именем Ухагату-хакана.
Тогон-Тэмур проводил значительное время на охоте, занимался сексуальными практиками, а также конструировал механические приспособления в дворцовом саду, так как увлекался механикой. Весной 1333 канцлер Эль-Тэмур умер, и вся власть оказалась в руках канцлера Баяна. Он стал проводить антикитайскую политику: закрыл Академию Ханьлинь и отменил экзамены на чиновничьи должности. Опираясь на личную хаканскую гвардию, состоявшую из монголов, кыпчаков и русских, он жестоко подавлял любые проявления недовольства среди китайцев. В год им приходилось усмирять от 200 до 400 мелких разрозненных вспышек сопротивления. Но в 1334 году система дамб на Хуанхэ, которая должна была снижать ущерб от наводнений, совершенно заброшенная во времена монгольского господства, не выдержала. Река вышла из берегов, уничтожив на своем пути сотни тысяч жизней и погубив посевы. В стране начался голод и восстания приняли массовый характер.
В 1340 году в результате интриг собственного брата Маджияртая Баян был арестован и казнен. Новый канцлер Маджияртай и его сын Тогто, занявший пост официального историографа Двора, восстановили практику чиновничьих экзаменов и начали перестройку Каракорума, дав работу китайским ремесленникам. Это несколько ослабило недовольство масс. Но в 1344 году катастрофическое положение с продовольствием сложилось в южных провинциях: страшная засуха спалила посевы, а следом пришла саранча, обрекая сотни тысяч на голодную смерть. Во всех бедах был обвинен канцлер Маджияртай. Он был отстранен от должности и сослан в Ганьсу. Понятно, что это никак не способствовало решению накопившихся проблем, ситуация продолжала ухудшаться. В итоге Маджияртай был прощен, а его сын Тогто в 1349 году занял пост канцлера.
Не успел Тогто утвердиться на посту канцлера, как очередное наводнение Хуанхэ окончательно разрушило систему дамб, а заодно существенно повредило Великий канал – главную транспортную артерию страны, по которой осуществлялось снабжение северных земель продовольствием, что вызвало наступление голода в северных провинциях. Для ремонта дамб и восстановления канала со всей страны были согнаны 150 тысяч рабочих и два тумэна солдат. Для успокоения народа пострадавшие районы были освобождены от налогов. Но грандиозное строительство требовало больших финансовых затрат и Тогто не придумал ничего лучше, как напечатать новые банкноты. В оборот было выброшено дополнительно около шести миллионов тэнге. Итог – бешенная инфляция, которая стала последней каплей в чаше народного терпения. В этой ситуации массовое скопление народа на «стройках века» только поспособствовало подъёму национально-освободительного движения. В 1351 году оно вылилось в Восстание красных повязок (;;;;).
Это был крестьянский бунт, помешанный с национально освободительным движением, подобный восстанию Емельяна Пугачева. Новоявленные «императоры», провозглашавшие свое происхождение от различных династий прошлого, плодились десятками. Тогто лично возглавлял серию военных экспедиций против повстанцев. Но, хотя все его карательные походы были победоносными, изменить ситуацию они не смогли. В 1355 году канцлер получил императорский приказ совершить самоубийство и покончил с собой, приняв яд. Однако это только усилило кризис власти.
Между различными группировками при Дворе Тогон-Тэмура разгорелась настоящая гражданская война, переходившая порой в открытые военные столкновения. К активно воющим с оккупантами и между собой многочисленным повстанческим армиям добавились мятежные монгольские военачальники и нойоны. Победителем из этого всеобщего хаоса вышел Чжу Юаньчжан – крестьянский мальчишка, лишившийся родителей во время голода 1344 года, не состоявшийся послушник буддистского монастыря, благодаря удачной женитьбе ставший одним из полевых командиров повстанцев. В 1356 году он занял Нанкин (Южную столицу) Хаканского улуса. К 1363 году он сумел объединить под своей властью бывшие сунские владения, а в 1368 провозгласил себя императором новой династии Мин и начал наступление на север. В том же году Ханбалык пал, а Тогон-Тэмур с супругой и двором бежал в северную столицу династии – Шанду.
На следующий год монголы потеряли и Верхнюю столицу. Отступая перед наступающими войсками Мин. Тогон-Тэмур умер по пути к Каракоруму.
В 1370 году в Каракоруме Аюширидар – сын покойного, был избран новым главой Йекэ Монгол Улуса с титулом  Билигту-хакан. Ему не только удалось разгромить вторгшиеся в степи войска Чжу Юаньчжана, но и начать контрнаступление. В 1375 году Нахачу, один из военачальников хакана, вернул под контроль монголов маньчжурские степи вплоть до Ляодуньского полуострова. Но в 1378 году последний монгольский хакан умер при не выясненных обстоятельствах.
В Каракоруме воцарился Тогус-Тэмур титулом Усхал-хан. В его правление минские войска захватили и полностью разрушили Каракорум, а следом из-за нехватки продовольствия был вынужден сдаться на милость императора Поднебесной и нойон Нахачу. И к 1388 году, после ряда успешных карательных экспедиций Минской династии и смерти Усхал-хана, хаканский улус де-факто прекратил свое существование. Потомки Хубилая были окончательно отстранены от власти и в степях Толоса начался период междоусобиц, когда различные племенные группировки вели борьбу за власть при формальном лидерстве так называемых «малых ханов» из числа потомков Ариг-буги и Угэдэя.
В принципе Чингисиды в той или иной мере продолжали править на землях Толоса вплоть до 1635 года, когда Эджей-хан признал поражение от маньчжуров и передал печать императора Юань маньчжурскому предводителю Абахаю. Но хаканским улусом эта территория быть перестала уже во времена правления Тогон-Тэмура. Да и другие части имперской конфедерации продержались не дольше. В 1343 году на мелкие государства окончательно распался Ильханат Хулагидов, а еще через три года та же участь постигла улус Чагатая, где к власти пришли тюрки-дуглаты. Единственным «островом стабильности» оставался Джучи улус. В этой связи не удивительно, что лидерство в Степи перешло к ханам Джучи улуса.

Улус Джучи
Как история Хаканского улуса неразрывно связана с историей Поднебесной империи, так и историю улуса Джучи невозможно рассматривать в отрыве от истории Руси. Правда важно сразу отметить, что если в первом случае вся территория Поднебесной находилась под прямым управлением монгольских князей и коренное население – манцзы (южные китайцы) всячески притеснялись, то во втором случае русские княжества оставались самоуправляемыми вассальными государствами, население которых имело в Йекэ Монгол Улусе скорей привилегированный статус, высоко ценимые и как мастеровые, и как воины.
Владения, находившиеся под непосредственным управлением потомков старшего из сыновей Чингисхана и его нойонов, включали в себя огромную территорию от реки Обь на востоке до Дуная на западе и от заволжских лесов на севере до Крыма, Азербайджана и Хорезма на юге. В русских летописях собственные владения Джучидов принято было называть Ордой. Красочный термин «Золотая Орда» - литературная находка монаха Ивана Глазатого – автора историко-публицистического сочинения «Казанская история», датируемого 1565 годом, временем когда только древние старики еще могли помнить последнего ордынского хана. Так что, не отрицая право данного термина на существование, я предпочту вслед за современниками событий именовать вотчину Джучидов либо Джучи улусом, либо просто Ордой.
Хотя Орда традиционно считается монгольским государством, но выходцы с берегов Амура и его притоков были представлены практически только немногочисленными прямыми потомками Джучи. «Официальный письменный язык Джучидов был прежде всего тюркский, хотя в Орде канцеляристы знали и другие языки» [Усманов М. А.]. Основную массу кочевого населения Орды составляли тюркские народы: кыпчаки, кимаки и башкиры; оседлое население (сабанчи) было менее однородным: булгары,  мордва, марийцы, хорезмийцы. Столицей Золотой Орды при Батые стал город Сарай-Бату (городище у с. Селитренного близ современной Астрахани); в первой половине XIV века столица была перенесена в Сарай-Берке (с. Царев близ современного Волгограда). В административном отношении Орда повторяла устройства Дешт-и-Кыпчак и делилась на правое и левое крыло. Правое крыло считалось старшим и управлялось прямыми потомками Бату, являвшимися одновременно ханами всего Джучи улуса. Соответственно их ставка располагалась в столице Орды. Крыло охватывало территорию Северо-Западного Казахстана, Поволжья, Северного Кавказа, донские, днепровские степи, Крым. Левое крыло занимало земли Центрального и Восточного Казахстана,  Плато Устюрт, долины рек Сырдарьи и Амударьи. Правили здесь потомки Орду-Ичена, старшего брата Батыя, ставка которых – город Сыгнак, находилась в низовьях Сырдарьи. Более мелкой административной единицей были улусы темников, каждый из которых должен был быть готов выставить полноценный тумэн (десять тысяч) полностью экипированных воинов. Всего в Орде было 70 таких улусов. Кроме того, крупные города являлись самостоятельными административными единицами, во главе которых находились градоначальники. К середине XIV века таких городов в Орде было свыше двадцати. Особый статус был и у Хорезма, которым вплоть «до 751/1350 гг. прямо правили ханы Золотой Орды» [Исанбике Тоган].
Помимо собственно Орды в XIV веке в состав Джучи улуса входили следующие вассальные владения: Тайбугинский юрт в западной Сибири; Болгарское или Тырновское царство на Балканах; булгарские княжества в Поволжье; Новгородская республика; ряд русских княжеств, включая Великие княжества Владимирское, Московское, Смоленское, Тверское, Нижегородско-Суздальское, Рязанское и Ярославское; а так же некоторые уделы Великого княжества Литовского. На последнее в частности указывает ярлык Тохтамыша, адресованный литовскому великому князю Ягайло в 1392 году (рис. 52): «…Для извещения об этих делах мы теперь посылаем послов под предводительством Хасана и Туулу Ходжи. Теперь еще другое дело: Ты собирай дань с подвластных Нам народов и передай ее пришедшим к тебе послам; пусть они доставят ее в казну. Пусть по-прежнему опять твои купеческие артели разъезжают; это будет лучше для состояния великого народа» [Иштван Вашари]. Все эти территории сохраняли собственные правящие династии и вели самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику до тех пор, пока не выказывали открытого неповиновения и платили положенные налоги и подати. В противном случае непокорных приводили к повиновению огнем и мечом, как правило, используя для подавления бунта силы соседних княжеств.
На Руси правителей Орды называли «царями» – высшим титулом, который ранее прилагался только к императорам Византии и Священной Римской империи. Однако сами правители Орды титуловались лишь ханами – подданными великого хакана, чья ставка в период существования Монгольской имперской конфедерации располагалась в Ханбалыке (близ современного Пекина): «в Пекине правителей Улуса Джучи называли «Си-бэ-чжу-вань» («северо-западные царевичи», поэтому на территории Китая они имели свои хуби, то есть уделы)» [Чхао Чхучанг]. И пусть между столицами двух улусов было свыше 7 тысяч километров, благодаря налаженной системе почтовых станций (ямов), «на весь путь от Сарая до Ханбалыка (т.е. Пекина) уходило от 3 до 5 месяцев времени» [там же]. Причем этим маршрутом следовали не только посольства и купеческие караваны, «из улуса Джучи в Юаньскую империю отправлялись воины из русского, асского и кипчакского населения» [там же]. Напомню, что посольству Спафария в 1675 году на то, что бы проделать этот путь потребовалось более года.
Не стоит думать, что вассальное подчинение Орде легло таким уж тяжким экономическим бременем на вассальные владения. Ранее мы уже обсуждали «дань великую», составлявшую 2,5 – 10 % от средневмененного дохода населения, большая часть которого, к тому же, оставалась в распоряжении местных князей. Вспоминали и открытие еще в 1261 году митрополитом киевским Кириллом православной епархии в столице Орды – городе Сарай-Бату. Кроме того, «Монгольским чиновникам запрещалось под страхом смерти отбирать церковные земли или требовать выполнения какой-либо службы от церковных людей. К смерти приговаривался также любой, виновный в клевете и поношении греко-православной веры. Чтобы усилить воздействие хартии, в ее начале было помещено имя Чингисхана» [ Вернадский Г. В.]. Эта политика сблизила церковь с завоевателями и вызвала невиданный расцвет монастырского строительства; в XIV столетии было построено больше двухсот монастырей – именно в это время родилась «Святая Русь», страна монастырей и церквей, удивлявшая иностранцев видневшимися повсюду золочеными куполами. Кроме того, «Русь имела в лице метрополии, каковой для нее была Золотая Орда, духовную и военную поддержку в многочисленных войнах со своими северо-западными соседями, такими как Шведское королевство и немецкий Тевтонский орден, Польша и Великое княжество Литовское, Венгерское королевство. Галицкая Русь, Волынь, Черниговское и другие княжества, бывшие вне покровительства Золотой Орды, стали жертвой католической Европы, объявившей крестовый поход против Руси и ордынцев» [Кадырбаев А. Ш.]. В выигрыше оказались и купцы имевшие свой «торговый флот на Волге» [там же], а так же свободную беспошлинную торговлю по всем ордынским владениям. Клады того времени наглядно показывают, что отнюдь не Афанасий Никитин был первым русским купцом в Индии. Уже в XIV веке монеты и товары в большом количестве поступали на Русь из Персии, Индии, Китая.
В момент образования имперской конфедерации ханом Джучи улуса был Тохта – сын Мэнгу Тэмура, правнук Бату. Кстати его сестра Анна (Юлдуз) была женой Фёдора Ростиславича .
Тохта начал править в очень трудной и сложной политической обстановке. Его борьба с Ногаем, который будучи беклярбеком (главнокомандующим) около 40 лет, по сути, являлся независимым правителем западной части Орды, отняла много сил и средств. Победа и без того досталась хану дорогой ценой, а тут еще в год смерти Ногая (1300 год) началась страшная засуха, продолжавшаяся около трех лет. Засуха вызвала падеж скота и массовый голод «дошедший до того, что у них (жителей) нечего было есть и они продавали детей и родичей своих купцам, которые повезли их в Египет и другие места» [Гpeкoв Б.Д., Якубoвcкий A. Ю.]. Вдобавок к этому начался быстрый подъем уровня Каспия, «по словам итальянского географа Марине Сануто (1320 г.), «море каждый год прибывает на одну ладонь, и уже многие хорошие города уничтожены» [Гумилев Л. Н.]. Под водой исчез ряд каспийских портовых городов, включая Абаскун, что, несомненно, стало серьезной помехой в развитии Каспийского торгового маршрута. Да и черноморская торговля оказалась под угрозой из-за развязанной еще Ногаем войны с генуэзскими колониями в Крыму.
Все это нанесло серьезный урон экономике Орды, чье благополучие традиционно строилось не столько на дани, сколько на сборе пошлин за транзит товаров. Кстати, именно тюркское слово «тамга» - печать, которую ставили на товары после уплаты пошлины, легло в основу  русского слова «таможня». На этом фоне возрождение Йекэ Монгол Улуса, предусматривающее прекращение междоусобиц и восстановление единой системы почтовых служб, было настоящим спасением для Джучи улуса, ибо обеспечивало беспрепятственный поток товаров сухопутными маршрутами, в первую очередь через Кавказ.
Сделав ставку на экономическую, а не на военную экспансию во внешней политике, Тохта провел в 1310 году денежную реформу, в основу которой был положен единый и устойчивый по весу и курсу к медным пулам и золотым алтынам серебряный сарайский дирхем. Причем «роль золотоордынского дирхема в евразийском пространстве в первой половине XIV в. была в сущности подобна той, какую сегодня в мире играет доллар США» [Кульпин Э. С.]. Правда экономическая направленность внешней политики не помешала Тохте нанести удар по генуэзским купцам, повадившимся грабить ордынские суда. И хотя сами генуэзские купцы при подходе ордынских войск успели отойти на своих кораблях в море, но имущество свое они потеряли, а столица «Генуэзской Хазарии» – город Кафа, была сожжена. На этом конфликт был исчерпан.
Гораздо жестче вел себя Тохта во внутриордынских вопросах. Он стремился к максимальной централизации ханской власти и надеялся передать ханский престол своему сыну Ильбасу. Ради этого он казнил многих Чингисидов, не пожалел даже своих родных братьев Алгуя, Тогрула, Балагана, Кадана, Кутугана [Арапов А. В.]. Но это ему не помогло. В 1312 году Тохта умер, Ильбас был объявлен его приемником. Однако ханом он стать не успел.
В январе 1313 года племянник покойного хана – наместник Хорезма Узбек, прибывший  из Ургенча «для выражения соболезнований», убил Ильбаса и, при поддержке беклярбека Кутлуг-Тимура, захватил власть в Орде.
Несмотря на то, что курултай не проводился и Узбек, по сути, незаконно узурпировал ханский престол, большого сопротивления на этом этапе он не встретил. Относительно миролюбивая политика его предшественника привела к тому, что реальная власть в Орде оказалась в руках не военачальников, а  предприимчивых мусульманских купцов. А с ними у владыки Хорезма были самые тесные связи. Так что первые восемь лет своего ханства Узбек «распоряжался управлением государства, устройством дел его и сбором податей его».
Свою ставку из Ургенча он перенес не в Сарай-Бату, которому стали угрожать все прибывающие воды Каспия, а в расположенный выше по течению Волги городок, основанный еще Берке-огулом в 1262 году. Новая ханская ставка была переименована на исламский манер в Сарай Ал-Джедид. Но это оказалось лишь началом нововведений. Хан Узбек сильно ослабил самостоятельность удельных нойонов, а многие наследные владения Джучидов и вовсе ликвидировал.
Узбек много внимания уделял развитию караванной торговли. Торговые пути стали не только безопасными, но и благоустроенными. Орда вела оживлённую торговлю со странами Западной Европы, Малой Азии, Египтом, Индией, Китаем. Он вновь разрешил Генуэзцам селиться в Крыму и торговать в Орде. Кроме того, он продолжил политику сближения с вассальными династиями. Была отменена система баскакчества – князья стали самостоятельно собирать и отправлять в Орду налоги и подати. В 1317 году Узбек выдал замуж за московского князя Юрия Даниловича  свою сестру Кончаку, разрешив ей принять христианство. Последний факт стал поводом для начала возвышения Московского княжества, на долгие годы превратившегося в оплот ордынской политики на Руси, а заодно послужило причиной ее военного противостояния с Тверью, проводившей пролитовскую политику.
Здесь стоит сделать небольшое отступление и обратиться к политическому устройству русских земель начала XIV века. К тому времени территория Руси оказалась раздроблена на ряд самостоятельных княжеств, часть из которых стала вассалами Орды, а часть вошла в состав Великого княжества Литовского, которое пользовалось поддержкой папского престола. Кроме того, на севере относительную самостоятельность сохраняли Псковская и Новгородская республики. Интересно, что большая часть Прибалтики не входила во владения Великого князя Литовского, а ядро его владений составляли бывшие земли Владимирской Руси, применительно к нашему времени – Белоруссия и северо-запад Украины. Так же как и Псковская боярская республика, эти земли никогда не были вассалами Орды и не платили дани.
Большая же часть  Руси подчинилась Орде, и между князьями шла непрекращающаяся борьба за великокняжеский ярлык, дававший право от лица хана собирать подати со всех русских князей. Особенно эта борьба обострилась после отмены баскакчества, когда вся полнота фискальной власти оказалась в руках одного князя. Если учесть, что солидная часть собранных денег шла «служебные нужды» обладателя ханского ярлыка, а так же то, что ордынского хана интересовал только сам «выход», а не способ его получения, то становиться понятным стремление князей любым путем заполучить ярлык. И здесь наиболее влиятельными «игроками» были великие князья Тверские, которые не раз получали ханский ярлык на Владимирское великое княжество, что в то время было равнозначно «князю всея Руси». Московское же княжество великим не было, это было обычное удельное княжество, которое Александр Невский перед смертью выделил как самостоятельный наследный удел для своего малолетнего сына Даниила. Полученное наследство Данила Александрович за время своего княжения (1276 -1303 годы) сумел несколько приумножить, как за счет захвата Коломны и Можайска, так и получив по завещанию князя Ивана Дмитриевича, бездетного внука Невского, Переяславское княжество. Во многом этому способствовала его удачная женитьба на Марии Белозерской – внучке хана Сартака. Его сын Юрий, пользуясь своим родством с чингисидами, не только продолжил политику отца по собиранию земель, но и приложил все силы для того чтобы заполучить ярлык на Владимирский престол.
Впервые перекупить великокняжеский ярлык московский князь Юрий Данилович попытался еще в 1305 году, но тогда Михаил Ярославич Тверской сумел предложить хану Тохте большую сумму «выхода» и стал великим князем Владимирским и всея Руси. После чего между князьями произошло несколько вооруженных стычек, причем «яблоком раздора» была богатая Новгородская республика, а точнее ее подати. Орда традиционно не вмешивалась во внутренние свары русских князей, если только те не угрожали своевременному и полному получению «выхода», однако на защиту своего дальнего родственника и зятя хан вполне мог выделить войска, да и должность «главного собирателя дани» вполне мог ему передать. Так что, когда до Михаила дошли вести о женитьбе его соперника на ханской сестре, он понял, что потеря великокняжеского ярлыка – вопрос ближайшего времени. Единственный выход – уничтожить «выскочку» до того, как он получит ханский ярлык, а потом преподнести это как подавление мятежного вассала.
Следуя этому плану, Тверское войско осадило Юрия в Костроме, куда тот заехал с молодой женой по пути из Орды. Но тут выяснилось, что вместе с Московским князем прибыл ордынский посол Кавгадый. В этих условиях инсценировать подавления мятежа никак не получалось, поэтому Михаил предпочел без боя отвести свои войска. Однако тверскому князю невольно подыграл сам московский «выскочка», который счел отступление Михаила слабостью и решил воспользоваться ситуацией для усиления собственных позиций. В декабре 1317 года, заручившись поддержкой новгородцев и с согласия Кавгадыя, он двинул свои войска на Тверь. В результате битвы у села Бортнево союзники были разбиты, Кончака попала в плен, а ханский посол, чье участие в битве было самовольным, сам с извинениями сдался тверскому князю. Ведь получилось, что он поддержал мятежника, выступившего против легитимного правителя, обладателя ханского ярлыка, а за это можно было и с головой расстаться. Вроде все складывалось как нельзя лучше для Твери, но на беду Михаила сам князь Юрий спасся и бежал в Орду, где постарался преподнести все хану Узбеку в выгодном для себя свете. Однако даже после этого позиции Михаила были достаточно сильны. Он был в своем праве как, отражая агрессию, так и подавляя мятеж, чему и свидетель имелся – ханский посол. Так что он смело отправился в Орду на ханский суд. Однако когда выяснилось, что Кончака умерла в тверском плену «от неизвестной причины», судьба тверского князя была решена. Михаил Ярославович был жестоко казнен, а великокняжеский ярлык впервые оказался в руках московского князя. Правда, ненадолго. Юрия подвела тяга к стяжательству. В 1322 году собрав положенный «выход» с русских земель, он решил его немного придержать и ссудил деньги новгородским купцам под проценты. Ситуацией воспользовался сын покойного Михаила Тверского Дмитрий, донесший хану Узбеку о махинациях его зятя. Разгневанный хан лишил Юрия ярлыка и вручил его доносчику.
На какое-то время великокняжеский ярлык вновь вернулся к Тверским князьям, но вначале Дмитрий в 1325 году во время ссоры, прямо в ханской ставке убил Юрия, за что и был казнен. А потом его младший брат Александр Михайлович, унаследовавший и Тверь, и вожделенный ярлык, допустил восстание в своей вотчине, во время которого был убит ханский посол – кузен Узбека Чолхан и перебито все посольство. Покарать восставших вызвались Иван Данилович, унаследовавший московский престол после смерти брата Юрия, и суздальский князь Александр Васильевич. Им в помощь хан выделил пять кыпчакских тумэнов под командованием темника Федорчука. Тверь была разорена, а великий князь, спасаясь от мести Орды, бежал вначале в Новгород, затем в Псков, а потом и в Литву.
В 1328 году хан поделил великое княжение между Иваном Даниловичем Московским, получившим Великий Новгород и Кострому, и Александром Васильевичем Суздальским, который получил сам Владимир и Поволжье. Но уже через три года ярлык на Владимирское княжество окончательно перешел к московским князьям, и лишь в начале шестидесятых годов XIV века он ненадолго, в связи с малолетством наследника московского престола, переходил в руки суздальского князя Дмитрия Константиновича. Так что процесс единения русских княжеств под рукой московских князей в большой степени определялся наличием у них ордынского великокняжеского ярлыка, дававшего права сбора налогов и податей со всех подвластных Орде русских земель. Именно поэтому московские князья до последнего цеплялись за ускользающую власть Орды, как за единственный гарант их власти над остальными князьями, ведь даже статус великого княжества Москва получила только в 1363 году. 
Но вернемся к событиям, происходившим в Орде во времена правления Узбека. Через восемь лет после захвата при содействии мусульман ханского престола Джучи улуса, «под руководством святого шейха шейхов и мусульман, полюса мира, святого Зенги-Ата и главнейшего сейида, имеющего высокие титулы, указующего заблудившимся путь к преданности господству миров, руководителя странствующих и проводника ищущих, святого Сейид-Ата, преемника Зенги-Ата, он (Узбек) в месяцах 720 г. хиджры (12 II 1320—30 I 1321), соответствующего тюркскому году курицы, удостоился чести принять ислам» [Шаджарат ал-атрак]. Более того, он решил сделать ислам государственной религией во всем улусе. Последнее напрямую противоречило «Ясе Чингисхана», и поэтому вызвало бурю протестов как среди довольно толерантной в вопросах веры монгольской элиты, так и среди кочевого населения Орды, большинство из которых с еще домонгольских времен исповедовало христианство несторианского толка. Возмущенные темники и нойоны вопрошали его: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания и каким образом мы покинем закон и устав Чингизхана и перейдём в веру арабов?» [Рашид-ад-дин]. Но хан был непреклонен, а власть настолько велика, что сопротивление оппозиции было быстро сломлено. При поддержке мусульманской общины он устроил массовые казни несогласных. Одних только Чингисидов было казнено порядка 120 человек.
Многие несогласные с политикой Узбека начали выезжать в вассальные княжества, которые в отличие от самой Орды обязательной исламизации не подлежали. Так, например, в Валахии (Придунайские земли) нашел приют Иоанн Бессараб, сын нойона Тохтамира, который и положил начало династии Бессарабов, это в его честь Бессарабия получила свое нынешнее название, кстати, одним из самых известных представителей династии Бессарабов был Влад Цепеш по прозвищу Дракула (дракон). Но большинство предпочло искать приют и убежище на службе у русских князей, благо правивший в то время Иван Данилович приходился не только внуком Александру Невскому, но и правнуком его побратиму хану Сартаку. Так в Москву перебрался мурза (царевич) Чет, ставший родоначальником целой группы дворянских родов Зерновых, Шеиных, Сабуровых, Пешковых, Годуновых и Вельяминовых. И без того тюркское в своей основе российское боярство и дворянство пополнилось множеством новых фамилий, имевших ордынские корни: Аксаковы, Апраксины, Аракчеевы, Булгаковы, Бунины, Горчаковы, Державины, Ермоловы, Карамзины, Кропоткины, Кутузовы, Мичурины, Рахманиновы, Салтыковы, Строгановы, Тимирязевы, Третьяковы, Тургеневы, Тютчевы, Уваровы, Ушаковы, Чаадаевы, Шаховские, Шереметевы, Юсуповы… Такому массовому притоку высшей ордынской знати в русские земли способствовала не только непреклонность Узбека как в вопросах веры, так и в отношении сепаратизма удельных владык, но и политика, проводимая Иваном Калитой в отношении прибывающих к нему на службу знатных инородцев. Все они получали в обмен на вассальную клятву и удел в кормление, и право поселять на дарованных им землях своих менее родовитых земляков. Так что многочисленные мурзы, нойоны, темники и прочие «монголы» переселялись в московские земли вместе со всей родней и дворней, нередко исчислявшейся сотнями, а то и парой-тройкой тысяч человек. Во многом именно эта дворовая прислуга, состоявшая из отборных воинов и лучших мастеровых, собранных со всего света, а так же личные связи и богатства самих переселившихся на Русь вельмож, способствовали быстрому возвышению московского княжества. Это их белокаменные дома украсили преимущественно деревянную Москву XIV века, дав повод историкам считать Ивана Калиту «строителем Москвы Белокаменной».
Хан Узбек неоднократно направлял ордынские тумэны на помощь вассальным русским князьям в их противостоянии с Польским королевством и Великим княжеством Литовским. В 1337 году объединённое русско-ордынское войско совершило поход на Люблин. Затем по просьбе галицкого боярина Дмитра Дедко Узбек направил против короля Казимира III сорокатысячное войско, которое было разбито на Висле.
Но не стоит думать, что правление Узбека было сплошным благом для Руси. Любые недоимки и своеволие удельных князей жестоко карались. Правда обычно бунтовали и своевольничали князья, а пограбленными и уведенными в полон оказывались их смерды да людины. Так в 1315 году были разорены Торжок и Ростов. Через четыре года ордынское войско вместе с союзными князьями опустошили окрестности Костромы и Ростова. На следующий год Ростов в третий раз становится жертвой ограбления, а заодно разоряют и Владимир. В 1321 году дань выбивают из Кашина и Кашинского княжества. В следующем году карательная экспедиция по взиманию дани направляется  в Ярославль и города Нижегородского княжества. В 1327 году происходит знаменитое «Щелканово нашествие», во время которого кузен Узбека Чолхан бесчинствовал в Твери. То самое, которое в итоге стоило Александру Михайловичу  и великокняжеского ярлыка, и самого отчего Княжества. В 1334 году пришел черед Смоленского княжества, сидевший там на княжьем престоле Иван Александрович заключил союз с Литовским великим князем Гедемином и отказался платить дань Орде. Это уже был прямой мятеж, и на усмирение Смоленска отправилось большое войско под командованием темника Туглу-бая. Правда, основу ордынского войска составляли дружины князей Ивана Кротопола Рязанского, Константина Суздальского, Константина Ростовского, Ивана Юрьевского, Ивана Друцкого и Федора Фоминского. Иван Калита болел и сам ехать не мог, но послал большую рать во главе с боярами Александром Ивановичем и Федором Акинфовичем. «И пришедше под Смоленск, посады пожгоша, и власти и села пограбиша, и под градом немного дней стояше, и тако татарове поидоша во Орду со многым полоном и богатеством, а русстии князи возвратишася восвояси здравы и целы» [Широкорад А. Б.]. Смоленск устоял, но зная упертость хана в достижении поставленных целей, можно было не сомневаться, что уже на следующий год еще более мощное войско будет вновь под стенами города. Смоленцев спасла неожиданная смерть Узбека в марте 1342 года.
Официальным наследником ханского престола был Тинибек – старший из сыновей покойного, который после подавления восстания Мубарак-ходжи , сидя в Сыгнаке, правил западным крылом Орды (Ак Орда – Белая или Западная Орда – название, закрепившееся за левым крылом Джучи улуса после распада монгольской конфедерации). До его приезда в Сарай Ал-Джедид исполнять ханские обязанности был поставлен средний сын Узбека Джанибек. Средний сын расставаться с властью не захотел и, организовав убийство своих братьев младшего Хидрбека  и старшего Тинибека, сам сел на отчем престоле.
Несмотря на столь кровавое начало правления нового хана, в русские летописи он вошел как «Чанибек Добрый». Действительно за 15 лет его правления известен только один карательный поход монголов на Русь – в окрестности города Алексина, да еще в 1358 году ордынцы приняли участие в набеге на Рязань. Здесь, думается, дело не в особом миролюбии нового хана: в 1348 Джанибек осадил Кафу – генуэзскую колонию в Крыму; на следующий год его тумэны помогли Дмитрию Гедиминовичу – великому князю Волынскому отбить захваченные поляками Волынские земли; а 1356 году он отправил своего старшего сына Бердибека на завоевание Азербайджана и Ирана. Скорей всего, как и в случае с его современником московским князем Иваном Ивановичем, получившим прозвище «Кроткий», их «доброта» и «кротость» объяснялись вполне материальными причинами. Во время их правления с Китая по караванным путям в Орду пришла «черная смерть» - чума. В 1346 году эпидемия поразила Крым, убив 85 000 человек. Из Крыма вдоль азиатского берега Эгейского моря и через остров Кипр болезнь достигла Египта и проникла в Сирию. Затем через Средиземное море чума охватила Западную Европу и, распространяясь снова на восток через Балтийское море, поразила Новгород и к 1353 году достигла Москвы. Причем в силу номадного образа жизни большинства населения Орды, чума не слишком  сильно сказалась на численности и, соответственно, военной мощи Джучи улуса. Это могло бы дать Джанибеку существенное преимущество в его отношениях с оседлыми соседями, гораздо более сильно страдавшими от чумы, но «черная смерть» ударила по караванной торговле – основе ордынской экономики. Защиты от безжалостной эпидемии все искали у Бога, и «акции» священнослужителей резко возросли. Тот же Джанибек, который в начале своего правления, с подачи русских князей, попытался было обложить поборами православную церковь, поспешил отказаться от своей затеи и подтвердил неприкосновенность церковного имущества. Именно страх перед божьей карой, а мусульманство и христианство в равной степени проповедуют милосердие и всепрощение, превратил братоубийцу в «доброго хана».
Да и как тут не стать «кротким», если даже Семеон – старший сын Иван Калиты, унаследовавший и великокняжеский престол, и отцовский характер, потеряв вначале из-за «моровой язвы» двух последних своих сыновей, а позже и сам заразившись чумой, принял монашеский постриг. Учитывая, что его женитьба на Марии Александровне Тверской (это именно ее сыновья умерли во время чумы), которая вопреки христианской традиции стала третьей женой князя, была освящена митрополитом Феогностом, так же упокоившемся от «моровой язвы», связь между грехом и постигшей грешников божьей карой, в то время не могла вызывать сомнений.
 Кстати, с именем Семеона Гордого связан один небезынтересный факт: он первый, кто венчался на великокняжеский престол «шапкой Мономаха». Правда, тогда этот головной убор, подаренный ханом Узбеком своему зятю Юрию Даниловичу, назывался просто «золотой шапкой», «шапкой Мономаха» он впервые был поименован только в 1572 году в завещании Ивана IV.
Не миновала «божья кара» и братоубийцу Джанибека. В 1356 году он тяжело заболел, и окружавшие его лекари оказались бессильны. Из Москвы был срочно приглашен митрополит Алексий, сын московского боярина, воспитанный греком Феогностом. Алексий сумел молитвами вылечить мать хана Тайдулу-хатун от «болезни глаз», но помочь хану не смог. И в 1357 году хан умер, причем некоторые летописцы обвинили его сына Бердибека в том, что это он именно он, а не чума стал причиной смерти Джанибека. Эту версию косвенно подтверждает и тот факт, что митрополит Алексий, который так и не спас Джанибека, оказался в фаворе у его сына и наследника.
Не знаю, был ли Бердибек отцеубийцей, но вот братоубийцей он был точно. Сразу по прибытии в Сарай, не дожидаясь курултая, он воссел на ханский престол, а чтобы против него не учинили заговора, он сразу же приказал физически уничтожить всех ближайших родственников, включая родных братьев. Учитывая массовые казни потомков Бату при восшествии на престол его отца и деда, он остался единственным прямым наследником данной ветви джучидов. Так что после его скоропостижной и загадочной смерти в 1359 году прямых наследников ханского престола просто не осталось. Зато желающих занять вакантное место – хоть отбавляй, преимущественно из числа потомков других сыновей Джучи, но хватало и просто самозванцев: Кульпа, Навруз и другие, захватив престол, объявляли себя уцелевшими детьми Джанибека.
В Орде началась великая смута, за два десятилетия на Сарайском престоле сменилось 25 претендентов, каждый из которых провозглашал себя ханом всего Джучи улуса, и почти все они умерли не своей смертью. «Процветание империи пошло на убыль после смерти Джанибека из-за междоусобиц удельных владетелей, боровшихся за сарайский престол. Трон переходил из рук в руки. Окраинные владения стали отпадать от державы» [Кадырбаев А. Ш.]. В начале 1360-х от Орды отпал Хорезм, в 1361 обособилась Ак (белая, восточная) Орда во главе с Урус-ханом, следом независимость Кок (синей, северной) Орды провозглашает Булат-Темур – Булгарский наместник, в Мордовии провозглашает себя ханом Сеит-бей, в Астрахани – Хаджи-Черкес, а в Заяицком Юрте (Зауралье) – Алибек. Вдобавок в 1362 литовский князь Ольгерд начинает захват подвластных Орде русских земель в бассейне реки Днепр.
От полного развала государство, а точнее западную его часть, спас темник Кичиг-Мухаммед Мамай, назначенный в свое время его тестем ханом Бердибеком на должность беклярбека Джучи улуса. Сам Мамай хоть и происходил из рода Кият, обогащенного кыпчакской кровью, чингисидом не был, а следовательно претендовать на ханский титул не мог. Но как беклярбек Мамай ведал внешними делами, был главнокомандующим и верховным судьей, что делало его одним из самых влиятельных людей в Джучи улусе, а со временем позволило стать некоронованным правителем большей части Орды. Последнему также способствовало его кровное родство с кыпчаками – ядром кочевого населения Орды, особенно в ее западной части. В прокорм беклярбеку был отдан Крымский юрт, который и стал его опорой в борьбе за воссоединение Орды под властью угодного ему хана. Именно благодаря этому, не находя поддержки среди восточных пределов Монгол улуса, во внешней политике Мамай ориентировался на сближение с европейскими государствами: Генуей, Великим княжеством Литовским и Венецией.
В 1359 году, когда Кульпа в Сарай Ал-Джедиде убил Бердибека и провозгласил себя ханом, Мамай объявил войну самозванцу и в подвластных ему европейских степях провозгласил ханом Абдуллу, чудом уцелевшего потомка Бату. Не смирился он и с приемниками Кульпы, некоторые из которых не усидели на ханском троне и недели, тогда как в подконтрольной беклярбеку западной части Орды за весь период «Великой Замятни» сменилось только два хана: в 1370 году после смерти Абдуллы, ханом был провозглашен  восьмилетний Мухаммед Булак, который оставался ханом Мамаевой Орды вплоть до 1380 года и погиб в Куликовской битве.
События происходившие в Орде не замедлили сказаться и на их вассальных владениях, многие из которых погрузились в смуту гражданских войн или были захвачены соседями. Росту междоусобной борьбы в русских княжествах, подвластных Джучи улусу, способствовала, помимо всего прочего, неожиданная смерть в 1359 году московского князя Ивана Ивановича Кроткого, последнего из сыновей Ивана Калиты. Ему наследовал девятилетний сын Дмитрий, опекать которого, было поручено митрополиту Алексию. Право малолетнего князя на Владимирский престол, а главное на сбор податей со всех подвластных Орде русских земель, оспорил его тезка Дмитрий Константинович, великий князь Суздальский, который и получил из рук временщика Хизр-хана вожделенный ярлык. На Руси начался новый виток передела власти. Пользуясь ослаблением Москвы, Дмитрий Суздальский не только занял Владимир, но и прибрал к рукам московские уделы Ржев и Лопасню. Его примеру последовали Константин Васильевич Ростовский и Дмитрий Борисович Галицкий, которым Хизр-хан вернул ярлыки на отчие уделы, купленные некогда Калитой. Вспомнили о своей самостоятельности Новгородцы, рязанцы, тверичи. Брат вновь пошел на брата.
В некогда единой империи, где уплатив таможенную пошлину, купец мог безопасно путешествовать от Желтого моря до моря Черного и от Оманского залива до Балтики, махровым цветом расцвел разбой. Так ростовский князь, возвращающийся домой из Сарай Ал-Джедида, был по дороге начисто ограблен и смог вернуться на родину, только прося подаяния. Здесь стоит отметить, что грабежами занимались не только ордынские отряды, этим же пробавлялись, например новгородские ушкуйники, которые в 1360 году напали на Булгарский город Жукотин, а  в 1366 году перебили в Нижнем Новгороде множество купцов (гостей) – татар, армян, «бессермен» и русских. Пограбить соседа стало нормой, этим промышляли не только лихие «казаки» и ушкуйники, но и владетельные князья, и расплодившиеся в Орде удельные беки и ханы.  Но «если раньше нападение на ордынских послов и их охраны считалось бунтом против хана, то теперь уничтожение русским князем отрядов «полевых командиров» стало делом вполне законным, и практически всегда сарайские ханы смотрели на это сквозь пальцы» [Широкорад А. Б.]. 
Интересно, что в середине XIV века безвластие и междоусобицы охватили не только Джучи улус. Развал и распад в это время проходит по всей Монгольской империи. В улусе хакана бушует восстание и Чжу Юаньчжан, провозгласивший себя ваном, теснит войска Тогон-Тэмура по всем фронтам. В Хулагу улусе последний ильхан убит мятежниками-сарбадарами, и ильханат прекратил своё существование, распавшись на несколько частей. Распался на две части Чагатайский улус, причём в Туркестане и Мавераннахре власть захватили мятежные эмиры, которые ведут непрерывные войны с ханом Могулистана Тоглук-Тимуром.
В этих условиях, транзитная торговля быстро пошла на спад. Ордынские ханы, потеряв контроль над основными караванными путями, лишились и основного своего источника доходов. Владимирское великое княжество, с его стабильными подушными податями, пусть и стоящее на периферии большинства торговых маршрутов и потому не слишком доходное, сразу же превращается в одного из наиболее состоятельных в финансовом плане игроков. Настолько серьезных, что конкурирующие за Владимирский престол русские князья начинают активно финансировать претендентов на сарайский престол, и, наряду с беклярбеком Мамаем, пытаются посадить ханами своих ставленников. В августе 1361 года, убив отца и брата, ханский престол захватил Тимур-Ходжа – ставленник Дмитрия Суздальского, который, правда, не продержался и месяца. А уже осенью этого же года на Кавказе, умело используя передаваемые ему из Москвы деньги, провозгласил себя ханом Амурат, ставленник митрополита Алексия. В борьбе за престол Амурат-хан успешно разгромил своих конкурентов: «самовыдвиженца» Кильдибека и Абдуллу – ставленника Мамая.
В благодарность за поддержку Амурат вернул московским князьям великокняжеский ярлык. Правда, Дмитрий Суздальский, в надежде, что Амурату не долго оставаться ханом, и его скоро прирежут собственные нойоны, как это стало модно в Орде, отказался подчиняться ханскому решению. И здесь свое веское слово сказал митрополит Алексий, обратившийся к Владимирскому боярству. Под совместным давлением «царской» и церковной воли, бояре сами изгнали Дмитрия Константиновича из города, добровольно перейдя под власть московского князя. После чего Москва начинает быстро возвращать утраченные позиции.
В 1363 году беклярбек Мамай в поисках поддержки Московского князя, а точнее правившего от его имени митрополита Алексия, предлагает ему ярлык на великое княженье от имени Абдулла-хана. Естественно дань с этого времени должна идти «законному» хану, а не в Сарай Ал-Джедид, где восседает «беззаконный» Амурат. Алексий соглашается, выторговав для своего воспитанника не только снижение суммы выхода, но и признания титула великого князя Владимирского неотторжимым наследственным владением Московских князей. Именно с этого времени княжество обретает статус Великого, а Дмитрий и его потомки получают титул Великого князя Московского и всея Руси.
Правда территория «всея Руси» к тому времени сильно подсократилась (рис. 53). Великий князь Литовский Ольгерд, разгромив в битве при Синих водах пограничных ордынских темников – братьев Кутлубугу, Хаджибея и Дмитрия, окончательно подчинил своей власти все приднепровские княжества: Киевское, Черниговское, Переяславское, Волынское, Новгород-Северское. Скорей всего легкость, с которой Ольгерд сумел подчинить себе западные русские княжества, объясняется стремлением этих земель к крепкой и стабильной власти, которую литовский князь мог гарантировать, а ни малолетний московский князь, ни тем более раздираемая междоусобицами Орда не могли.
Узнав об «измене» московского князя, разгневанный Амурат незамедлительно передал ярлык на Владимирское великое княжение Дмитрию Суздальскому. Дмитрий поспешил занять Владимирский престол, но не просидел на нем и двух недель, как Алексий привел под его стены московское войско «в силе тяжце». Дмитрию Константиновичу пришлось отречься от Владимирского престола и бежать в Нижний Новгород к брату. Туда же вскоре отправились и поддерживавшие его удельные князья, а на их место Алексий, от имени московского князя, посадил своих ставленников. Возможно, падение суздальского князя было обусловлено не только силой московского войска и влиянием митрополита, но и падением власти выдавшего ему ярлык Амурата, который был изгнан из Сарай Ал-Джедида ханом Кок Орды Булат-Темуром.
Начиная с 1364 года, более чем на десятилетие Московское великое княжество и подвластные ему земли, ослабленные вернувшейся чумой и ввязавшиеся в войну с Литовским великим княжеством за владения Тверского великого князя, выпадают из истории Орды. Разве что суздальцы в 1367 году разгромив в битве на реке Пьянее хана Кок Орды Булат-Темура, поспособствовали Азиз-шейху не надолго закрепиться на сарайском престоле. Да еще суздальские полки приняли участие в 1370 году в организованном Мамаем походе на Булгар.
В самой Орде в этот период продолжается резня за наследство Джучи. В 1367 году Мамай смог утвердить Абдулла-хана на сарайском престоле, но уже на следующий год тот был изгнан из Сарай Ал-Джедида выходцем из Кок Орды Асланом. В 1369 году уже Аслану пришлось бежать в Булгар, а в столице улуса утвердился то ли владетель Астрахани Хаджи-Черкес [Русь и Орда], то ли, по другим данным Булак – новый ставленник Мамая после загадочной гибели Абдуллы [Григорьев А.П.]. Судя по тому, что в 1370 году Мамай при поддержке русских полков нападает на Булгар – столицу Кок Орды, где укрылся Аслан, более вероятной кажется именно вторая версия.
Как бы то ни было, в начале семидесятых годов XIV века основными претендентами на ханство в Джучи улусе становятся ставленник Мамая Булак – потомок Бату (второго сына Джучи), подчинивший себе большую часть Правого крыла, и Урус – потомок Тука-Тимура (тринадцатого сына Джучи), хан Ак Орды, куда вошли остатки Левого крыла.
Урус-хан, сумев к 1374 году объединить под своей властью не только большую часть Белой (западной) Орды, но и прибрать к рукам Заяицкий Юрт, а так же существенную часть Синей (северной) Орды, отвоевал было у Булака Сарай Ал-Джедид, но вскоре был изгнан оттуда Хаджи-Черкесом. Вернувшись в Сыгнак, Урус, судя по всему, столкнулся с попыткой дворцового переворота, во главе которого стоял Туй-ходжи – наместник Мангышлака. Мятежники были казнены, а сын Туй-ходжи Тохтамыш, с именем которого связан новый этап в истории Джучи улуса, бежал в Самарканд к фактическому правителю-гурхану Мавераннахра Тимуру. Самопровозглашенный гурхан беглеца поддержал и выделил ему войско для борьбы с Урус-ханом. Так что во второй половине семидесятых годов XIV века, пока выходцы из Кок Орды Каганбек и его сын Араб-шах Муззаффар оспаривали у Булака власть в столице Орды, Тохтамыш безуспешно пытался отвоевать у Урус-хана Сыгнак. Лишь в 1378 году, с пятой попытки, уже после смерти Урус-хана, которому наследовал Тимур-Мелик, Тохтамышу удалось захватить Сыгнак – столицу Ак Орды. С этого момента началось новое объединение Джучи улуса под его властью.
Но прежде чем перейти к истории объединения Орды Тохтомышем, вначале вернемся немного назад к событиям начала семидесятых годов того века, поскольку они оказали существенное влияние на расклад сил в регионе к моменту возвышения нового общеордынского хана. И события эти связаны в первую очередь с вопросами веры, а точнее с извечным противостоянием православной и католической церквей. «В 1370 г. в Риме император Византии Иоанн V Палеолог подписывает символ унии с католиками. Впрочем, православная церковь во главе с патриархом Филофеем Коккиным унию отвергает. В том же году, по просьбе митрополита Алексия, патриарх отлучает от церкви Смоленского и Тверского князей, за пособничество "нечестивому Ольгерду"» [Русь и Орда]. Это вызвало новый виток войны между великими князьями Ольгердом Литовским и Дмитрием Московским за контроль над русскими землями. Объединенные силы Литовского, Тверского и Смоленского княжеств осадили Москву, но взять, несмотря на явное военное преимущество, не смогли. Возможно, помешало то, что с точки зрения большинства, в том числе и в осаждающем Москву войске, Дмитрий Иванович Московский был легитимным правителем Руси, как по ярлыку Абдулла-хана, так и по благословению митрополита Киевского и всея России Алексия. Поэтому, одновременно с военными действиями Ольгерд начал искать пути, как лишить Дмитрия его легитимности. Патриарху в Константинополь было направлено послание с требованием «Дай нам другого митрополита на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород!», а в Орду с целью получить ярлык на Владимирское княжество отправился Михаил Тверской. Патриарха союзникам убедить не удалось, зато Мамай, получив щедрые дары, выдал Михаилу требуемый ярлык от имени Булак-хана, а заодно отправил в Москву послом Сары-ходжу, что бы тот забрал у Дмитрия Ивановича великокняжеский ярлык. Дмитрий посла перекупил, а после и сам наведался в Орду, где щедрыми подношениями убедил Мамая оставить сбор податей за ним. Первый раунд в целом остается за Москвой и православием: Алексий сохранил за собой мост митрополита Киевского и всея России, правда, потерял влияние на Галицию, отошедшую к Польскому королевству, там патриарх Фиилофей создал отдельную митрополию. Михаил Тверской вернул захваченные города, а Мамай даже организовал в 1373 году набег на Рязань, проводившую враждебную к Москве политику.
В 1375 году в противостояние Москвы и Литвы вмешалась Генуэзская республика. Дело в том, что благосостояние республики зиждилось на морской торговле и пиратстве, их торговые колонии были раскиданы как по Средиземноморскому, так и по Черноморскому побережью. Понятно, что в этих условиях Византия, контролирующая проливы Босфор и Дарданеллы, и собирающая обильную пошлину за транзит с Черного моря в Средиземное и обратно, была для них как кость в горле. А после поражения генуэзцев в войне 1348-49 годов, когда республике пришлось выплачивать огромную контрибуцию, и она потеряла свои колонии на островах Хиос, Лесбос и Фокида, православная Византия и вовсе стала врагом номер один для католической Генуи. И здесь дело не в религиозной нетерпимости генуэзцев, они охотно сотрудничали и с «недохристианином» Ольгердом Литовским, и с мусульманином Мурадом Османским, и с тенгрианцем Мамаем, просто на кону были очень большие деньги. Ежегодные таможенные сборы собираемые одной только генуэзской колонией Галаты достигали 200 тысяч золотых гиперпир. Существенною долю в бюджете сильно обнищавшей Византийской империи составляли доходы Константинопольской православной патриархии, тут и церковная десятина, часть которой шла в казну патриарха; и добровольные пожертвования верующих, собранные по всем православным землям по какой-либо нужде, будь то оборона города от осман или ремонт собора Святой Софии; и обязательные подношения патриарху по всякому подходящему случаю от православных владык. На эти деньги содержалась армия и строился флот дряхлеющей империи. А основным источником поступлений были русские земли. Например, «во время подготовки Флорентийского собора предполагалось, что русский митрополит внесет около 100.000 гиперпир, в то время как другие "богатые" кафедры, например Грузии и Сербии, не могли внести более 20.000 каждая» [Мейендорф И. Ф.]. Так что ослабив, а еще лучше уничтожив метрополию Киевскую и Всея России, генуэзцы самым серьезным образом подрывали экономическую мощь своего противника.
Была у генуэзцев и другая причина желать ослабления и дестабилизации православной Руси, а еще лучше – обращения ее в католичество. Дело в том, что генуэзцы, хоть и контролировали львиную долю морского товарооборота между «востоком» и «западом», но многие товары из Китая, Индии, Мавераннахра и Хорезма в Европу и обратно шли сухопутным путем, через русские земли, что сильно подрывало итальянскую монополию. Кроме того, именно русские купцы были в то время основными поставщиками добытых на севере мехов и меда – товаров дорогих, а потому особо выгодных для транспортировки. И при всем при этом на внутренний российский рынок «еретики латиняне» если и допускались, то вынуждены были платить повышенные пошлины.
В этих условиях «цель оправдывала средства» и даже язычники Ольгерд и Мамай выглядели достойными союзниками, если с их помощью можно было ослабить Московского князя, дестабилизировать обстановку (что должно отпугнуть купцов от сухопутного пути), раздробить русскую православную митрополию. Поэтому, заручившись благословлением папы (в то время не Римского, а Авиньонского – по месту нахождения папской резиденции) Григория XI, генуэзцы начали плести интриги против Руси. Для начала они вновь откупили у Мамая ярлык на Владимирское великое княжество для Михаила Тверского, и даже убедили ордынцев в необходимости военного содействия Ольгерду и Михаилу в покорении Москвы. Сговорчивости Мамая отчасти способствовал тот факт, что за год до этого в союзном Москве Нижнем Новгороде было целиком вырезано его посольство во главе с Сарай-акой.
С подачи генуэзцев затухшая было война возобновилась, на помощь Тверскому князю спешили войска Ольгерда и тумэны Мамая. Но в этот раз Москва была готова к войне. Стараниями митрополита Алексия к ней присоединились практически все князья Владимирской Руси, Брянский князь Роман Михайлович, князья Верховских княжеств, великий князь Смоленский, и даже новгородская армия. Причем собраны полки были заранее. Так что уже через полтора месяца с начала военных действий Тверь была осаждена. Ни Мамай, ни Ольгерд на помощь своему союзнику просто не успели. Оказавшись один, Михаил Тверской за себя и за весь свой род отрекся от великого княжения Владимирского, признавал себя вассалом Московского князя, и обязался держать сторону Москвы во всех войнах.
Узнав о поражении своего ставленника, литовский князь с полдороги развернул свои войска, а ордынцы, в отместку за нижегородскую резню, пограбили волости за рекой Пьяной и уничтожили нижегородскую заставу, но вглубь русских земель идти не рискнули. Одновременно с военной экспансией сторонники великого княжества Литовского предприняли новую попытку урезать влияние митрополита Алексия. На этот раз под давлением Ольгерда патриарх поставил на митрополию Малой России и на Киев болгарина Киприана, назначив его наследником Алексия на митрополичьем столе всея Руси. Так что второй раунд войны за веру хоть и остался за Москвой и митрополитом Алексием, но и в этот раз не обошлось без жертв – митрополия оказалась раздроблена. Кроме того, отношения Дмитрия Московского с Мамаем оказались окончательно испорченными.
Масла в огонь подлил сам Дмитрий Иванович. Воодушевленный победой он решил наказать ордынцев за набег на Нижегородские земли. Выбор пал на Булгар, чей наместник, видимо, стал взимать с русских купцов лишку. И, дабы восстановить справедливость, в 1376 году объединенное войско московского и суздальского-нижегородского княжеств под командованием московского воеводы князя Боброк-Волынского вторглось в Поволжье. Разгромив ордынское войско, они взяли откуп 5000 рублей и посадили в Булгаре своего таможенника. В ответ, правивший в Сарай Ал-Джедиде, Араб-шах Муззаффар на реке Пьяна разгромил не успевшее изготовиться к битве московско-суздальское войско, а затем разорил Нижегородское и Рязанское княжества. Следом за Араб-шахом на разоренные земли совершил набег мордовский наместник Сеид-бей. А в 1378 году и Мамай направил своего темника Бегича покарать московитов. Судя по всему, помочь Бегичу должен был Олег, великий князь Рязанский, но он войск не дал. Без его поддержки ордынская конница в битве на Вожже увязла на русских копьях, сам мурза Бегич и еще четыре ордынских «царевича» погибли. Интересно, что в разгроме тумэна Бегича Мамай обвинил  Олега Рязанского, за что подверг рязанские земли разграблению, но на Москву не пошел. Похоже он вновь стал искать союза с Москвой, теперь уже против Тохтамыша, который в это время утвердился на престоле в Сыгнаке, объявил себя ханом Джучи улуса и начал войну с «самозванцем». Надо заметить, что Мамай к тому времени окончательно взял власть в подконтрольных ему землях в свои руки, провозгласив себя ханом.
Не стоит забывать, что в то время в окружении московского князя было немало знатных выходцев из Орды, в том числе и «царевичей» - прямых потомков Чингисхана, которые не могли допустить признания ханом худородного самозванца. Так что нового союза не между Москвой и  «Мамаевской» Ордой не получилось.
Третий этап религиозного противостояния начался  в 1378 году сразу после смерти митрополита Алексия. Дмитрий Московский отказался признавать прибывшего из Литвы Киприана и попытался поставить митрополитом всея Руси своего печатника попа Митяя, а прибывшего в Москву киевского митрополита обобрал, осмеял и в рубище выставил из города, за что был Киприаном предан анафеме. Возможно тут бы и конец новоявленному великому княжеству Московскому, ибо лишившись поддержки церкви он, скорей всего лишился бы и большинства своих союзников. Да на счастье Дмитрия Ивановича за год до смерти его заступника митрополита Алексия умер Ольгерд Гедеминович, и его старший сын от второй жены (дочери Александра Михайловича Тверского) Ягайло погряз в гражданских войнах за отцовский престол, так что его главный соперник временно выбыл из борьбы за русские земли. Как впрочем и Мамай, которого по всем фронтам начал теснить Тохтамыш. К тому же в Константинополе сменился патриарх, Киприан оказался в опале, и митрополитом Москвы был назначен переяславский архимандрит Пимен, так что Киприану вскоре пришлось самому искать дружбы великого князя Московского. Складывалась патовая ситуация, в которой Московский князь оказывался даже в некотором выигрыше.
Но тут в дело вновь вмешались генуэзцы. Вначале они подтолкнули Мамая на заключение союза с Ягайло, а потом и к военной экспансии на Москву. Более того, в обмен на обещанную беклярбеком монопольную и беспошлинную торговлю, в помощь ордынскому войску, сильно ослабленному двумя десятилетиями непрерывных междоусобиц, были приданы все наличные силы Генуи в Крыму [Козлов-Струтинский С. Г.]. Ягайло, в соответствии с договоренностью, так же двинул на Москву немалые силы. Кроме того, на стороне противников Москвы выступило и рязанское войско. Официальным поводом для похода стал отказ московского князя признать Мамая ханом Орды и платить «ордынскую дань по прежнему, Джанибекову докончанию», то есть, вопреки ранее достигнутым договоренностям, в том объеме, который собирал обладатель ярлыка на Владимирский великокняжеский престол со всех русских княжеств. При этом не учитывалась ни убыль народонаселения Руси в результате двух эпидемий чумы, ни тот факт, что со времени правления Джанибека добрая половина подвластных Владимиру земель отошла к Великому княжеству Литовскому.
Дмитрий от столь «лесного» предложения отказался. И судя по всему стал искать союза с Тохтамышем. По крайней мере, в то время, когда на помощь Мамаю шли рязанские и литовские дружины, в тыл его войска заходили тумэны Тохтамыша. 8 сентября 1380 года на территории Куликова поля между реками Дон, Непрядва и Красивая Меча произошла знаменитая битва, которую принято преподносить как попытку освобождения Руси от ордынского ига. Но факты вещь упрямая: в войске самозваного хана были «Бесермены и Армены, Фрязы [генуэзцы] и Черкасы и Буртасы, с нимъ же вкуп; въ единои мысли и князь велики Литовъскыи Ягаило Олгердовичь со всею силою Литовъскою и Лятьскою, с ними же въ единачеств; и князь Олегъ Ивановичь Рязанъскыи». Причем Ягайло вел с собой такие же русские полки, набранные в Киеве, Чернигове, Переяславле, Курске… А в то время под его властью была большая половина древней Киевской Руси. Зато в войске «освободителей Руси от татарского ига» воеводой переяславского полка, командовавшего татарской конницей, был царевич (читай чингисид) Андрей Иванович Черкизов, да и среди бояр, наверняка, хватало «служилых татар». Но как бы то ни было, битва состоялась. Ни Ягайло, ни Олег Рязанский, ни Тохтамыш на битву не успели, а может просто заняли выжидательную позицию.
Победа далась Московскому князю крайне тяжело – полегло две трети войска, среди павших героев был и царевич Андрей Черкизов. На обратном пути на русский обоз напал Ягайло, которому и достались все омытые кровью трофеи. Поживился за счет победителей и Рязанский князь, который позже был вынужден вернуть Дмитрию захваченных после Куликовской битвы пленных. Так, что в Москву Дмитрий Иванович, прозванный за эту победу Донским вернулся с пустыми руками и сильно поредевшим войском. Летописи, детально описывающие и подготовку к битве и само героическое сражение, скромно умалчивают о чествовании героев-победителей, так что, похоже, никакого чествования и не было, ибо героем Дмитрий Иванович стал только в глазах благодарных потомков, а современники сочли его победу пирровой.
Мамаю повезло и того меньше. Бросив всех своих пеших союзников, с легкой ногайской конницей он бежал в Крым, но на реке Калке его уже ждало войско Тохтамыша. Битвы не было. Ногайцы во главе с эмиром Бармаком присягнули на верность законному хану – чингисиду, а Мамай бежал и укрылся в генуэзской колонии Кафе, где его тихо удавили вчерашние союзники. Его сын Мансур бежал на границу Великого княжества Литовского, где сумел создать собственное удельное княжество, названное по столице Глинским. В 1392 году оно добровольно вошло в состав Литвы. Именно от Мансура, а точнее от его сына Алекса ведут свой род князья Глинские. Елена Глинская – мать Ивана IV Грозного, таким образом была прямым потомком Мамая в седьмом поколении: ее прадед Борис Иванович Глинский, внук Алекса Мансуровича, в 1433—1437 годах был служилым князем при Свидригайло Ольгердовиче.
Генуэзская интрига провалилась. Русь, хоть и сильно обескровленная, осталась православной, а влияние Московского князя даже возросло. Уже на следующий год после Куликовской битвы московские полки разорили дотла Рязанское княжество, вынудив Олега  принести вассальную клятву. Джучи улус укрепился под властью Тохтамыша, и Дмитрий Донской его признал, «раньше всех отправил свое посольство в Орду великий князь московский – «октября в 29 день» – то есть всего через полтора месяца после Куликовской битвы» [Быков А. В., Кузьмина О. В.]. Так что северные караванные пути, идущие в обход контролируемых Генуей морских маршрутов, стали даже более безопасными, а, следовательно, и более оживленными. Победа в Куликовской битве надолго положила предел попыткам насильственного обращения Руси в католичество. Однако было бы ошибкой считать, что все усилия генуэзцев канули втуне, или что они смирились со своим поражением.
В мае 1381 года, на волне антиордынских настроений, в Москву в качестве митрополита Киевского, Литовского и всея Руси прибывает Киприан – сторонник унии с Римом, а избранный русским Синодом и назначенный патриархом Нилом митрополит Пимен, отправляется в изгнание в Чухлому. Ярый противник Орды и сторонник союза с католической Европой Киприан начинает церковную реформу, сравнимую с реформами патриарха Никона. Он распространил на Руси исихастскую традицию , осуществил литургическую реформу, ввел иерусалимский церковный устав и стал расписывать на римский манер православные храмы, для чего из Константинополя был приглашен иконописец Феофан Грек. Напомню, что несторианское православие распространенное в ту пору на Руси (как впрочем и мусульманство), свято блюло вторую из десяти библейских заповедей «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им» [Втор.5:6-21], в то время как в катехизисе Римско-Католической Церкви вторая заповедь просто удалена. Кроме того, Киприан, судя по всему, спровоцировал своими проповедями восстание городских низов в Москве, а заодно и изгнание из города преданного им анафеме князя вместе с соратниками: «на Москве была замятня великая и мятеж велик зело» [Быков А. В., Кузьмина О. В.]. Можно предположить, что в вину московскому князю ставилось и то, что он положил русское войско, отстаивая интересы «бусурменского царя Тохтамыша», и то что он остается данником бессильных ордынских царей-иноверцев, вместо того, что бы искать (как Ольгер и Ягайло) союза с сильными христианскими государями Европы. Кстати мятеж не обошелся без участия самих генуэзцев: «Обращает на себя внимание состав находившегося в Москве на момент осады народа. Здесь и москвичи, не сбежавшие из города во время мятежа, и те, кто съехался в Москву из окрестностей… и некие люди «с иных городов и стран» (непонятно, что им понадобилось во взбунтовавшемся городе?), а также бояре и, что самое интересное, «сурожане, суконники и прочие купцы», то есть жители или торговые партнеры генуэзских городов-колоний Сурожа и Кафы. Налицо поддержка московского мятежа западным торговым капиталом» [Быков А. В., Кузьмина О. В.]. Изгнанный Дмитрий Донской укрылся в Костроме, где стал собирать войско, а не успевшие бежать с ним из города бояре были биты камнями и ограблены, причем княжеская семья, включая беременную княжну Евдокию Дмитриевну, оказалась в заложниках. Власть в мятежном городе стала управляться вечем, а оборона города была доверена литовскому князю Остею, внуку Ольгерда. Естественно никакой речи об уплате ордынского выхода и быть не могло.
Летом 1382 года войско Тохтамыша, который прочно обосновался на сарайском престоле и добивал остатки сепаратизма в Джучи улусе, покорило Булгар и оказалось у границ Суздальско-нижегородского княжества, где правил от имени Москвы тесть Дмитрия Донского Дмитрий Константинович. Это его внуки и его беременная дочь оказались в заложниках у иноземных гостей и восставшей «черни». В поисках поддержки против мятежников Дмитрий Константинович отправил к Тохтамышу своих сыновей Василия и Семёна, которые и провели к Москве небольшое ордынское войско в обход всех застав и соглядатаев. Когда 23 августа войско Тохтамыша неожиданно оказалось у стен мятежного города, в городе началась паника. Княжну с детьми, включая новорожденного княжича Андрея (родился 14 августа 1382 года) москвичи, скорей всего по требованию ее братьев, выставили из города, предварительно обобрав до нитки. Вместе с княжной, так же предварительно ограбив, выставили и Киприана – духовного вдохновителя бунта. То ли это было сделано по требованию осаждавших, то ли горожане так отомстили митрополиту за свои обманутые надежды в отношении «бессильной» Орды. Княжну с эскортом осаждавшие отправили к мужу в Кострому, а митрополиту позволили бежать в Тверь, при этом никто руку на священника не поднял, видимо Ясу Чингисхана в орде еще не забыли.
Осада города продлилась три дня. Поскольку ордынцы очень спешили к городу – «шли изгоном», без остановок, меняя на ходу пристяжных лошадей, то естественно никаких осадных орудий не имели, разве что знаменитые монгольские луки. Тогда как в руках осажденных оказались камнеметательные пороки, знаменитые генуэзские арбалеты и, даже, огнестрельное оружие «иные тюфяки, а иные пушки великие». Осада грозила затянуться, но после того как генуэзский купец – «суконник по имени Адам» убил из арбалета ордынского царевича, «и это была великая язва всем татарам, так что и сам царь тужил об этом», город был обречен. Тот самый Закон который не позволил ордынцам наказать Киприана, предписывал им вырезать город за смерть чингисида.
26 августа к городским стенам, для переговоров, подошла делегация, состоявшая из ордынских темников и нижегородских княжичей. Они пообещали Остею и его сторонникам неприкосновенность, если они подчинятся хану и позволят ему войти в город. Мятежники то ли поверили, толи просто решили сдаться на милость победителя, но ворота они открыли. В первых рядах ордынцев встречали привезенные Киприаном священники, держащие в руках святые иконы, видимо этим они надеялись усмирить гнев Тохтамыша. Но ни для мусульман, ни для православных того периода деревянные доски с намалеванными ликами святыней не были, скорей наоборот являли факт неподчинения священников Закону божьему. Так что никого они не остановили, да и неприкосновенность духовенства не распространялась на города, пролившие кровь чингисида. Началась страшная резня, в результате которой, по словам летописца, погибло 24 тысячи горожан и укрывшихся в городе «гостей». Казнь жестокая, но вполне соответствующая духу времени. Так король Англии Генрих VIII, через полтора столетия после описываемых событий, повелел казнить в Йоркшире две трети всего населения городов и сел, принявших участие в мятеже против его власти.
Подавив мятеж, Тохтамыш разослал часть своего войска по княжеству для подавления возможных очагов сопротивления, а основные силы направил к Переяславлю-Залесскому, где княжил отец Остея Дмитрий Ольгердович, так же виновный в измене Московскому престолу. Князь бежал в Литву, а жители вышли из города до подхода ордынских войск, оставив город на разграбление. Другие города поспешили покориться. Только на Волоке Ламском, где на границе с Литвой и Тверью стояли верные Дмитрию Донскому рати под командованием его племянника Владимира Андреевича Серпуховского, произошел конфликт: уличенные в мародерстве ордынцы были частью перебиты, а частью взяты в полон. Но даже это не испортило отношений между Ордой и ее верным вассалом Дмитрием Ивановичем.
Подавив мятеж Тохтамыш отплатил Московскому князю добром за добро. После чего его войско вернулось в Степь, разорив по пути Рязанское княжество – бывшего союзника беклярибека Мамая. А в разоренной Москве вновь воссел на великокняжеский престол Дмитрий Донской. Вместе с ним в Москву вернулся и митрополит Пимен. Более того, вопреки приискам Тверского князя, Тохтамыш подтвердил ярлык Дмитрия Донского на Великое княжение Московское и всея Руси для чего сразу по возвращению отправил в Москву своего посла: «Той же осенью приехал посол на Москву к князю Дмитрию от Тахтамыша, именем Карач, яже о мире».
Но оставим Дмитрия Ивановича, который после восстановления на отчем престоле продолжил покорение Рязанских земель и борьбу за прочие русские земли с Ягайло Литовским и Михаилом Тверским. Оставим также неуемного митрополита Киприана, продолжавшего интриговать в пользу объединения Руси вначале под властью Ягайло, а после того как тот в 1385 году подписал Кревскую унию, предусматривающую обращение всех подданных Великого князя Литовского в католическую веру, в пользу его противника Витовта Кейсутовича. Вернемся к событиям в Степи.
Еще в 1379 году Тохтамыш, пошел на конфликт со своим благодетелем Тимуром. Дело в том, что по проведенному Чингисханом разделу земель между сыновьями, большая часть Хорезма отошла Джучи и его потомкам, а южные районы стали наследством Чагатая. Но в 1359 году Хорезм отпал от Орды. В его столице Ургенче утвердилась своя династия Суфии-кунгиратов, которая к 1371 году объединила бывшие владения хорезмшахов под своей властью. Это естественно не понравилось гурхану Тимуру, который в то время был фактическим правителем Чагатайского улуса, при номинальном ханстве Суюргатмыша. Он организовал несколько походов на Ургенч и в 1379 году захватил город, усадив там своего наместника. Хорезмшах Сулеман Суфи, потеряв контроль над столицей и большей частью своих владений, принес вассальную присягу хану Ак Орды, и Тохтамышу ее принял.
Более того, в 1385 году Тохтамыш покусился на Закавказье – давнее яблоко раздора между потомками Хулагу и джучидами, который хромой Тимур считал своей вотчиной. Разгромленная за два десятилетия междоусобиц и пережившая две эпидемии чумы, экономика Орды, как и ее города, лежала в руинах. Новому хану нужны были деньги. Ради этого он обложил Московского князя разовой данью в восемь тысяч рублей, спровоцировав войну между Москвой и Новгородом; ради этого он не только помирился с Генуей, но и выделил в Крыму новые земли  для генуэзских колоний; и ради этого он предпринял попытку овладеть Тебризом – северным форпостом Тимура на Кавказе и главным перевалочным пунктом для караванов, идущих со Средней Азии в Европу и обратно. Видимо в рамках какого-то таможенного спора войска Орды разграбили Тебриз и его окрестности, захватив богатую добычу и много пленных, но закрепиться в регионе не сумели и преследуемые войсками наместника Суюргатмыш-хана, с потерями отступили за кавказские перевалы.
В это время Тимур увяз в войне с эмиром Могулистана Камар ад-дином и ответных действий против хана орды не предпринимал. Видимо, уверовав в свою безнаказанность, Тохтамыш в 1387 году перешел к прямой конфронтации со своим спасителем. Пользуясь тем что Тимур с основным войском находился в Персии, он двинул свои тумэны вместе с вассальными русскими и хорезмийскими полками в Чагатай улус. Соединившись с армией Камар ад-Дина, войска ордынцев вторглись в Мавераннахр. Сын Тимура Умар-шейх попытался организовать оборону Отрара, но под давлением превосходящих сил был вынужден отступить к Андижану. Овладеть этим городом союзникам не удалось, но они начали грабить страну, а позже осадили Бухару, окружили Самарканд, а на юге угрожали Карши.
В этот раз Тимур уже не мог не отреагировать. Он срочно перебросил свои войска на север и нанес сокрушительное поражение войскам Тохтамыша. Однако преследовать его не стал, предпочтя вначале покончить со старым врагом Камар ад-дином. В 1389 году он перешел Или и буквально прочесал со своим войском все Семиречье, а его передовые отряды дошли почти до Турфана и Чёрного Иртыша. На следующий год Могулистан был окончательно разгромлен и Хызр-ходжа-хан – чингисид, ставленник Камар ад-дина, признал над собой власть Тимура, а точнее поставленного Хромцом хана Махмуда (сына Суюргатмыша, умершего в 1388 году). После чего настал черед Джучи улуса познакомиться с гневом и военным талантом Великого Хромца.
18 июня 1391 года у реки Кондурча, в районе нынешней Самарской области, произошло первое генеральное сражение между войсками Тохтамыша и Тимура. Бой длился целый день, потери обеих сторон были огромными, к вечеру ордынцы дрогнули и бежали за Волгу, оставив свои обозы в руках чагатаидов. Но и войска южан были сильно истощены и, свернув наступление, вернулись в Самарканд. В результате этого похода на ханском престоле в Ак Орде по воле Хромца утвердился Тимур Кутлуг, то ли внук, то ли племянник покойного Урус-хана, кроме того пользуясь ослаблением северного соседа Закавказские нойоны Тимура прибрали к рукам часть кавказских владений Орды, включая Дербент – Железные ворота Европы.
Но не отпадение Белой Орды, не гибель войска и потеря обоза тревожили Тохтамыша. В результате похода Тимура обе северных ветки Великого шелкового пути, проходившие через земли Орды, пришли в упадок. Торговые караваны стали проходить через Чагатай улус. Иссяк золотой ручеек, текший в карман хана, не на что стало нанимать и содержать войска. В поисках денег Тохтамыш решил было пограбить Рязанское княжество, но встретил достойный отпор и отступил. Его верный вассал Дмитрий Донской умер, а, унаследовавший его престол, Василий, хоть и получил в Орде великокняжеский ярлык, причем не только на Московское великое княжество, но и Нижегородское, политику отца в отношении орды не поддерживал. Вместо этого он вернул в Москву опального митрополита Киприана и пошел на сближение с Литвой. В том же 1391 году он женился на Софье, дочери Витовта – наместника Великого княжества Литовского, которое в то время входило в состав Польского королевства.
В этих условиях Тохтамыш решил и сам искать союза со своим вчерашним противником Ягайло, получившим по Кревской унии корону Польши. В 1392 году он отправил своих послов Хасана и Туулу Ходжи в Краков, ко двору Ягайло с письмом, которым уведомлял короля о том, что ему удалось сохранить за собой сарайский престол,  и подтверждал что «по прежнему правилу (мои) негоцианты и твои купцы пусть ходят одни к другим». А заодно предлагал Ягайло передать с послами положенную дань с захваченных ранее русские княжеств, которые, судя по всему, и после вхождение в Великое княжество Литовское продолжали исправно платить подати в ханскую казну: «С подданных Нам волостей собрав выходы, вручи идущим послам для доставления в казну» [Ярлык Тохтамыша]. Ответ Ягайло не сохранился, но судя по тому, что в дальнейшем какое-то Орда и Польша выступают как союзники, он был положительным.
Укрепив тылы Тохтамыш в 1394 году вернул под свой контроль Дербент и лежащие южнее области Азербайджана, что позволило Орде взять под контроль кавказскую ветку Шелкового пути. Но уже на следующий год в битве на Тереке Тимур не только вернул под свою руку Дербент, но и полностью разгромил собранное ордынским ханом войско. В этот раз, несмотря на колоссальные потери, он не удовлетворился разовой победой и двинул свои войска на север. Великий Хромец разорил западные улусы Орды и дошел до пограничного Ельца, но затевать большую войну с Русью, да еще в преддверии русской зимы (дело было в последних числах августа) не рискнул и повернул свои войска назад. Последователи Киприана, желая привить на Руси традицию почитания икон, поспешили приписать это «заступничеству Владимирской иконы Божией Матери».
На сарайском престоле утвердился хан Ак Орды Тимур Кутлуг, а беклярбеком при нем стал Едигей  – шурин Великого Хромца. Разбитый Тохтамыш укрылся в Крыму, где с остатками войска попытался взять под свой контроль Генуэзские колонии. В 1396 году он осадил Кафу, но генуэзцы устояли, а с тыла ударили войска Тимур Кутлуга. Тохтамыш вновь успел убежать, на этот раз в Киев, принадлежавший тогда князю Витовту. Между Тохтамышем и Витовтом был заключён договор, согласно которому Витовт обещал помочь Тохтамышу снова стать ханом, а тот уступал ему все русские земли. Сразу после ухода Тамерлана на Ближний Восток Витовт предпринял несколько походов вглубь Орды. Русско-литовская армия сначала перешла Дон и нанесла поражение войскам Тимур Кутлуга вблизи Волги, взяв тысячи пленных, в 1397 году войско, оснащенное огнестрельным оружием, выступило из Киева в Крым и 8 сентября у стен Кафы одержало еще одну победу над противниками Тохтамыша.
Воодушевленный своими успехами Великий князь Литовский созывает для генерального похода всех своих вассалов и союзников. Никоновская летопись приписывает Витовту такие слова: «Пойдем пленити землю Татарьскую, победим царя Темирь Кутлуя, возьмем царство его и разделим богатство и имение его, и посадим в Орде на царстве его царя Тахтамшпа, и на Кафе, и на Озове, и на Крыму и на Азтара-кани, и на Заяицкой Орде, и на всем Приморий, и на Казани;, и то будет все наше и царь наш». Летом 1399 года по его призыву в Киеве собралось невиданное по пестроте своей войско. Кроме практически всех литовских и литовско-русских князей собрались многочисленные польские паны. Была татарская конница во главе с ханом Тохтамышем и его эмирами. Были орденские немецкие рыцари. Были воины из Волошских земель. На вооружении у войска были новомодные пищали и пушки. Василий Московский  официально в этом походе не участвовал, но некоторые его служилые князья и бояре со своими дружинами, с великокняжеского позволения, примкнули к Витовту, приходившемся Василию тестем.
Основное сражение между союзниками и Тимур Кутлугом состоялось на реке Ворскле в августе 1399 года. Беклярбек Едигей ложным отступлением заманил союзников на переправу и, в тот момент когда их войска начали переправу, в тыл союзников ударили тумэны под предводительством Тимур Кутлуга. Разгром был стремительным и полным. Пятьсот верст, вплоть до Киева и далее до Луцка, гнали ордынские тумэны остатки разгромленного войска. «Всех князей именитых и славных семьдесят и четыре, а иных воевод и бояр великих, и литвы, и руси, и ляхов, и немцев такое множество легло, что и сосчитать нельзя». Киев откупился от ордынцев тремя тысячами рублей, Печерская лавра - тридцатью. Было разорено множество городов, городков и сел. Витовт вынужден был признать себя вассалом уже нового хана Тимур-Кутлуга и принять в подчиненном ему Киеве ханского наместника [Миргалеев И. М.]
Тохтамыш опять избежал смерти и укрылся в Тюменском юрте Синей (северной) Орды. На ордынском престоле утвердился Тимур Кутлуг, но ненадолго. Вдохновленный примером Тимура и Мамая, Едигей в год победы на Ворскле организовал государственный переворот, убил Тимур Кутлуга и возвел в ханское достоинство его младшего брата Шадибека. У Шадибека было одно важное «достоинство» – он был типичным прожигателем жизни, так что, прикрываясь его именем,  Едигей стал полновластным хозяином Орды.
Далеко не всех в Джучи улусе устраивал такой расклад, и к Тохтамышу стали стекаться его сторонники. Противостояние затянулось на годы и только в 1406 году Едигею удалось наконец загнать в угол и убить Тохтамыша. Но и с этим двоевластие в Орде не закончилось. Пока Едигей гонялся по Сибири за  неуловимым ханом, его ставленник Шадибек попытался взять власть в свои руки. В год смерти Тохтамыша он вместе с Василием Московским и Иваном Тверским ходил воевать с Витовтом. До битвы правда дело не дошло, тесть с зятем в очередной раз заключили перемирие и недовольные, оставшиеся без обещанной добычи ордынцы вернулись в свои степи. Но в Сарай Ал-Джедид к этому времени успел вернуться и Едигей, который по пути из Сибири, пользуясь смутой в империи Хромого Тимура, успел вернуть под власть Джучи улуса Хорезм. Он сместил Шадибека и посадил на сарайский престол его сына Пулада (Булат-салтана). Свергнутый хан бежал в Дербент, найдя убежище у эмира Дербента Ибрахима. Там он еще какое-то время продолжал чеканить свою монету, но из гонки на сарайский престол он выбыл.
Краткий период правления Пулад-хана начался довольно благоприятно для Московской Руси и ее вассалов. В 1407 году он миром разрешил спор о великом тверском княжении между Иваном Михайловичем  и Юрием Всеволодовичем . Но уже на следующий год отношения между Москвой и Сараем резко испортились. Дело в том, что Василий Дмитриевич дал у себя приют сыновьям Тохтамыша, более того, он проигнорировал ханское требование о незамедлительной выдаче беглых царевичей. Осенью 1408 года огромное войско под предводительством беклярбека Едигея, разорив по пути Серпухов, Верею, Дмитров, Городец, Коломну, Клин и Нижний Новгород, осадило Москву. Сыновья Тохтамыша бежали из осажденного города к Витовту, который их с почетом принял и отдал в прокорм город Троки. После бегства Тохтамышевичей Василий Дмитриевич сумел смирить гнев Едигея тремя тысячами рублей, и ордынцы ушли от города. Пулад после этого ходил в набег на земли Великого княжества Литовского, но не слишком удачно.
1410 год стал переломным для судеб Орды и Восточной Европы. В июле объединенные силы королевства Польского и Великого княжества Литовского в Грюнвальдской битве разгромили армию Тевтонского ордена - давнего противника Польши, Литвы и Руси. В битве особо отличился сын Тохтамыша Джелал ад-Дин (Зелени-салтан Тохтамышевич), который командовал легкой ордынской конницей. Примерно в это же время в Орде неожиданно умирает Пулад-хан. Едигей возводит на сарайский престол своего зятя Тимура, сына Тимур Кутлуга. Однако новый хан не пожелал быть игрушкой в руках своего тестя и поднял на борьбу с беклярбеком родовую ордынскую знать. Опальный вельможа бежал в Хорезм, где более полугода оборонялся от войск преследующего его Тимур-хана. И пока хан и опальный беклярбек выясняли отношения в далеком от Сарай Ал-Джедида Хорезме, в столице Орды утвердился новый хан – герой Грюнвальдской битвы Джелал ад-Дин. Чуть позже Тимур-хан был убит своим военачальником Газаном, который перешел на сторону сына Тохтамыша.
Пытаясь покончить с Едигеем, Джелал ад-Дин послал своего военачальника Каджулая-бахатура в Хорезм, но опытный военачальник сумел разбить присланное войско. Каджулай был убит, а вслед за ним был убит родным братом и сам Джелал ад-Дин. В Орде вновь началась большая смута. В противоборстве за ханский престол сошлись его братья Керим-Берди и Кепек-хан. Первого всячески поддерживал великий князь Московский Василий, а второй был ставленником Витовита, великого князя Литовского. Кроме того и Едигей вновь включился в борьбу за Сарай Ал-Джедид. Он пытался посадить ханом Джучи улуса Чокре-оглана, представителя другой ветви тукатимуридов , долгое время бывшего на службе у Хромого Тимура.
Позже в борьбу включились и другие участники, каждый из которых лишь ненадолго задерживался на престоле Джучи улуса. Большинство этих ханов-однодневок были всего лишь марионетками в руках главных кукловодов Едигея, Витовта и, на первом этапе, Василия.
Керим-Берди был убит у 1414 году и ханом стал ставленник Витовта – Кепек, но он не усидел на ханском престоле и года. Едигей захватил Сарай Ал-Джедид и сделал ханом Чокре-оглана. В 1416 году при помощи Витовта ханом становится Джаббар-Берди, но уже на следующий год, он уступил престол ставленнику Едигея Дервиш-хану. В 1419 Сарай Ал-Джедид вновь меняет хозяина, при активной поддержке великого князя Литовского здесь утверждается сын плодовитого Тохтамыша Кадыр-Берди. Дервиш убит, Едигей бежит вначале в Крым, затем на Яик (р.Урал), где в схватке с Кадыр-Берди они убивают друг друга. Мансур, сын Едигея провозглашает себя ханом Ногайской орды и продолжает дело отца, стремясь утвердить на сарайском престоле своего ставленника Кичи-Мухаммеда, чингисида, нойона Тюменского юрта. Вместе они подчиняют своей власти все Левое крыло Джучи улуса, где Кичи-Мухаммед становится полновластным ханом, а Мансур - беклярбеком. Тогда как в схватке за Правое крыло и сарайский престол сходятся уже три основных претендента: сын Джелал ад-Дина Улу-Мухаммед, которого поддерживает Витовт; его кузен Худайдат, который безосновательно рассчитывает на поддержку Москвы; Барак, внук Урус-хана, ставленник султана Мавераннахра Улугбека. Кроме них хватает и более мелких игроков, провозглашающих свои права на наследный удел Джучи, например Джумадух, Гийас уд-Дин, Сайид Ахмад и Даулат Бирди. Все они на какое-то время занимали Сарай Ал-Джедид и провозглашали себя ханами всей Орды, начинали чеканку собственной монеты, благодаря чему их имена стали достоянием историков, но при этом контролировали они только малую часть Джучи улуса и то не долго.
Исключениями, пожалуй, были только Барак и два Мухаммеда. Первый в 1422 году захватил власть в Левом крыле, изгнав Кичи-Мухаммеда в его родной Тюменский юрт, а через два года, убив Худайдата, он захватил и Правое крыло, объединив на краткое время под своей властью большую часть Джучи улуса. Правда уже через год Улу-Мухаммед возвращает себе власть над западной частью Орды, а в 1428 году Барак и вовсе погибает, уступив Левое крыло Орды Абу-л-хайр-хану. Второй, Улу-Мухаммед, дольше всех продержался «на плаву» - с 1419 по 1436 годы он четырежды завоевывал Сарай Ал-Джедид и четырежды терял его, после чего, перестав бороться за  всеордынский престол, создал собственное ханство. Третий, Кичи-Мухаммед – чемпион по длительности непрерывного правления в это смутное время. В 1428 году он покидает Тюменский юрт и вновь включается в борьбу за ханский титул. К 1432 году он окончательно утверждается в столице Джучи улуса, но своей резиденцией делает город Хаджи-Тархан (Астрахань) в дельте Волги, где и правит вплоть до самой своей смерти в 1459 году.
Русь, вплоть до 1480 года, по-прежнему продолжала платить «ордынский выход». Московские князья, какое-то время по инерции продолжали искать справедливости у ордынского царя. Так в 1431 году к Улу-Мухаммеду за разрешением спора о престолонаследии приезжали сын, умершего в 1425 году Василия Дмитриевича, Василий II и младший брат покойного Великого князя Юрий. Литва еще какое-то время продолжала спонсировать своих ставленников на ханский престол. Потомки Джучи, да и не только они, по-прежнему провозглашали себя ханами всей Орды и вели борьбу за ее объединение…
Но Джучи улус – последнее государственное образование, оставшееся от великой империи Чингисхана, де-факто прекращает свое существование в 20-х годах XV века, распавшись на отдельные ханства. В 1426 году объявляет о своей независимости Ногайская Орда, кочующая в междуречье Волги и Иртыша, где правят бии, потомки беклярбека Едигея. На следующий год Хаджи Герай провозглашает себя ханом независимого от Орды Крымского юрта. В 1428 Абу-л-хайр, объединив под своей властью Ак Орду и Тюменский юрт, создает собственное Узбекское ханство, которому позже суждено распасться на Бухарское, Хивинское, Казахское и Сибирское ханства. В 1433 обособляется Волжская (Большая) Орда, где ханом провозглашают внука Тохамыша Саид Ахмета. Еще через пять лет Улу-Мухаммед, окончательно проиграв борьбу за сарайский престол, создал свое Казанское ханство, подчинив своей власти Булгар и окрестные народы. Его сын Касим в 1452 году закрепил за собой восток Рязанского княжества под именем Касимского ханства. И наконец в 1459 году, после смерти последнего из признанных ханов Джучи улуса Кичи-Мухммада, его сыновья Махмуд и Ахмат закрепляют за собой сохраненный отцом осколок Орды, провозгласив его Астраханским ханством.
Более чем на полтора столетия Степь погружается в пучину феодальной раздробленности и постоянных междоусобиц.

Эпоха феодальной раздробленности

Эпоха, когда Степь в очередной раз оказалась разделена на мелкие улусные владения, не имеет четких временных границ. И здесь дело вовсе не в отсутствии документальных свидетельств, их в избытке, хотя многие весьма противоречивы. Проблема в другом. Распад Йекэ Монгол Улуса был делом не одного дня, и в разных частях империи отпадение вассальных владений, а затем их объединение в новые государственные образования происходило в разное время. Напомню, что начало распада было положено в 1346 году когда Чагатай улус распался на два ханства – Могулистан и Маверранахр, где чингисиды сохранили только номинальную власть. Затем в 1368 году в ходе восстания Красных повязок последовал разгром хаканского улуса, в результате чего потомки Толуя сохранили за собой лишь малую часть отчего удела. Последним, в двадцатых-тридцатых годах XV века распался на мелкие ханства Джучи улус.
Объединение Степи под властью единого правителя, так же не было одновременным и шло с двух разных центров. С середины XVI века хаканскую корону стали примерять на себя великие князья Московские, а в начале XVII века встречное движение по подчинению номадов начали маньчжуры – отдаленные потомки киданей и чжурчженей.
Но давайте разберемся со всем по порядку.

События в Толосе

Согласно завещанию Чингисхана большая часть Левого крыла империи отошла под улус хакана и была отдана Толую и его наследникам. И лишь на самом западе Толоса начинались владения чагатаидов: пустыня Такла-Макан, Турфанская впадина и Таримская котловина. После распада улуса Чагатая эти земли оказались во владениях ханов Могулистана. Разбросанные здесь оазисы имели только одно неоспоримое значение – они служили перевалочными базами для транзитной торговли между странами Востока и Запада. Их ценность резко возрастала в мирные периоды с высоким уровнем товарообмена, и резко падала в беспокойные годы, когда из-за войны, или по прихоти императоров Поднебесной караванные пути пустели. Какого-либо самостоятельного значения, не связанного с транзитной торговлей эти земли не имели, и вся их история теснейшим образом была связана с историей центрального улуса Чингисидов.
Кратко напомню события, приведшие к распаду хаканского улуса.
В 1351 году в южных районах Китая вспыхнули крестьянские бунты, довольно быстро переросшие в антимонгольское восстание «Красных повязок». В 1368 году повстанцы захватили Ханбалык – зимнюю резиденцию монгольских хаканов и провозгласили создание новой империи Мин. На следующий год под контроль восставших перешел и город Шанду – летняя резиденция императора. Тогон-Тэмур бежал дальше на север в Инчан (у оз. Далайнор), где и умер в 1370 году, оставив печать императора Юань своему сыну от кореянки Ци (Ки Хванг Ху). В этом же году Аюршридар, правивший под именем Билигту-хакан, уступил войскам повстанцев Инчан, причем его младший брат и жены отца попали в плен, а он сам бежал в Каракорум, где наконец-то смог организовать сопротивление остановил продвижение армии китайского генерала Сюй Да на восток. После чего ненадолго между провозглашенной лидером повстанцев Чжу Юань-чжаном (;;;) династией Мин (; – Светлая) и монгольской династией, переименованной Билигту-хаканом в Северную Юань (;;), установился паритет. Император Мин укреплял установившуюся северо-западную границу, строя крепости и военные поселения, «призывая [в них] бродячий люд» и переселяя безземельных крестьян из других провинций.
Билигту-хакану то же хватало забот – нужно было вновь восстановить, начавшее распадаться при его отце, единство номадов Толоса. Дело в том, что Тогон-Тэмур явно исповедовал буддизм, занимался сексуальными практиками, а также конструировал механические приспособления в дворцовом саду, предоставив управление страной своим вельможам. Все это никак не могло понравиться тенгрианскому большинству монгольской знати. Да и мусульманские купцы, державшие в своих руках всю торговлю на Шелковом пути, а так же, зачастую, ведавшие сбором налогов, и в силу этого имевшие огромное влияние как на самого хакана, так и на его нойонов, были не в восторге от религиозных взглядов императора Юань. Если добавить сюда постоянные интриги при дворе Тогон-Тэмура, вначале со стороны меркитов – канцлера Баяна и его племянника Тогто; затем со стороны корейцев – императрицы Ки Хванг Ху и евнуха Бак Буль Хва, заканчивающиеся, как правило, казнями проигравшего интригана и его родни, становиться понятно стремление ряда хаканских нойонов к независимости от Ханбалыка. Так, что с середины пятидесятых годов XIV века ряд монгольских темников, в том числе Болод-Тэмур, Цаган-Тэмур и Хухэ-Тэмур, стали вести собственную политику, независимую от центральной ставки. Войска Болд-Тэмура в 1364 году даже захватили столицу, пленив императрицу Ци и вынудив наследника престола Аюрширидара искать защиты у Хухэ-Тэмура. Понятно, что потеря Китая и серия поражений последних лет так же не добавили популярности хаканскому престолу.
Но номадам нужна была сильная власть, что бы противостоять мощи объединенного (впервые с эпохи Тан) Китая. Тем более, что после отпадения всех юго-восточных владений, восточная Степь находилась в очень тяжелом положении. Сюда из Срединного царства массово бежали сторонники свергнутой династии, причем бежали вместе со своими разросшимися за годы монгольского владычества семьями и хозяйствами. Численность населения резко выросла и ощущался явный дефицит продовольствия. А тут еще из-за войны практически прекратилась караванная торговля по Шелковому пути, лишив государственную казну основного и самого необременительного источника доходов. Поэтому, когда в 1372 году Билигту-хакану совместно с Хухэ-Тэмуром удалось разгромить 150-тысячную минскую армию, вторгшуюся вглубь монгольской территории, восточная Степь вновь объединилась вокруг потомка Хубилая.
 На какое-то время между императором Мин и хаканом Юань установился шаткий мир, нарушаемый только пограничными стычками. В знак доброй воли, а возможно в надежде стравить братьев, император в 1374 году освободил плененного во время осады Инчана Тугу-Тэмура, младшего сына Тогон-Тэмура. Но в 1378 году Аюрширидара Билигту-хакан умер, и новым хаканом стал его брат, вернувшийся из китайского плена. Под именем Усхал-хакана Тогус-Тэмур развернул компанию по возвращению отцовского наследия.
Вначале действия монголов были довольно успешными. Ху Вэйюн  организовал в Ханбалыке заговор по реставрации династии Юань. Монгольским тумэнам удалось отбить Инчан и Лулун. А Нагачу – хаканский нойон в северо-восточных землях,  вернул под свой контроль Ляодунский полуостров. Но заговор провалился, репрессиям было подвергнуто порядка 30 тысяч сторонников Усхал-хакана. Минская армия под командованием My Ина, воспользовавшись концентрацией сил противника под Инчаном, в 1380 захватила, разграбила и сожгла Каракорум. Следом 130-тысячная минская армия разгромила войска монгольского полководца Иляньсаня, удерживавшего западную часть Ганьсу и блокировавшего пути сообщения с Центральной Азией, при этом город Инчан был сожжен дотла.
К 1382 году Шелковый путь был вновь свободен и товары из Поднебесной потекли в Мавераннахр и обратно. К 1387 году были налажены прямые торговые связи между империей Мин и владениями Хромого Тимура: самаркандский купец Хафиз пригнал ко двору минского императора 15 арабских скакунов и двух верблюдов, за что был пожалован 18 слитками серебра. «С этого времени ежегодно [из Самарканда] присылали в дань коней и верблюдов» отметил китайский летописец [Китайские документы…]. Очевидно, что подданные Усхал-хакана, взяв положенную таможенную плату, беспрепятственно пропускали торговые караваны, которые минские вельможи предпочитали представлять своему императору  как вассальные посольства с дарами. Кстати сами купцы этому не противились, ибо статус посла обеспечивал им полное казенное довольствие на время нахождения в границах Мин, оптовую продажу всего привезенного товара по довольно выгодным ценам, или обмен на любые китайские товары по выбору «посла». Вот типичный образец «посольского письма»: «Посол из Арабского халифата Алаодин подносит императору в дань софу 10 кусков, яшму 50 цзиней, очки 20 пар. Покорнейше прошу принять. [В ответ] прошу ткань, шитую золотом, разноцветный атлас, бумагу для писем. Пребываю в надежде на высочайшее соизволение» [Китайские документы…].
С 1382 по 1387 годы китайские войска были заняты на южных рубежах, где далеко не все приветствовали смену власти. Но к концу этого срока и там было установлено господство Сына Неба, и алчные взоры минских вельмож оказались устремлены на северо-восток, где нойон Нагачу перекрывал им сухопутное сообщение с Кореей.
После первого же поражения от южан Нагачу, в чьих владениях тогда царил голод, предпочел принести вассальную присягу императору Мин. В последствии два его тумэна под именем урянхай (;;;) верно служили Чжу Ди (;;), сыну основателя династии Мин и вана ближайшей к Ляодуну китайской провинции Янь, в его борьбе за императорский престол. Оккупированные районы Ляодуна послужили базой для организации похода против Тогус Тимура. В мае 1388 года произошло сражение у озера Буир-нор, в котором монголы потеряли более 77 тысяч пленными, в том числе и весь гарем императора. Тогус-Тэмур бежал и был отравлен одним из своих нойонов [Бокщанин А. А., Непомнин О. Е.].
После смерти Тогус-Тэмур в степях Толоса наступила «эпоха малых ханов», события которой, несмотря на множество сохранившихся свидетельств как со стороны минских, так и со стороны центрально-азиатских летописцев, крайне запутаны и противоречивы. Собственный архив династии Северная Юань, если таковой был, не сохранился, дойдя до нас только в изустных легендах и преданиях. А восстановление истории Степи по сведениям, собранным летописцами соседних стран, весьма проблематично. Проблемы эти связаны как с разными системами исчисления времени, применяемых в ту эпоху по разные стороны Небесных Гор, что вносит неразбериху (разбег до 30 лет) по датам событий, так и с путаницей в наименовании правителей. Один и тот же человек мог быть записан в разных документах под разными именами (данным от рождения, тронным, или принятым после обращения, например, в мусульманскую веру), а могло быть использовано прозвище, причем как в оригинальном звучании, так и в переводе на язык оригинала рукописи: арабский, персидский, тюркский, ханьский. Зато разные правители, могли оказаться объединены под одним именем – тезок и в то время хватало, особенно популярны были Тимуры-Тэмуры да Мухаммеды-Мохаммады, а фамилий тогда не использовали. Если помножить все это на тот факт, что большинство сведений о событиях в Степи доходили до авторов текстов через третьи руки, в вольном пересказе какого-нибудь караван-баши, который «сам не видел, но слышал от верных людей», то становятся понятными многочисленные разночтения, как в самих летописях, так и в созданных на их основе аналитических материалах. Я попробую изложить последовательность событий так, как увидел сам, познакомившись с доступными архивными документами и мнением современных исследователей. 
В 1388 году новым хаканом стал Энх-Дзорикту-хаган, сын Тогус-Тэмура. Новый хакан занялся укреплением государства, но после серии поражений от войск минской империи он скончался в 1392 году, уступив хаканский престол своему брату Элбег-Нигулэсэгчи. Последний прославился тем, что, согласно легенде, убил собственного брата Харагуцуга ради обладания его красавицей женой Олджэйту-гоа, причем поспособствовал ему в этом Худхай-Тайю – бек племени Чорос. Став ханшей вдова отомстила убийце своего мужа, оговорив его перед хаканом. Худхай-Тайю был казнен, но вскоре обман открылся и в возмещение несправедливости Элбег-Нигулэсэгчи сделал Батулу, сына казненного Худхай-Тайю, своим нойоном в западных владениях [Златкин И. Я.].
В то время на южных отрогах Алтая и в Джунгарской котловине кочевали потомки древних уйгурских (токуз-огузских) племен, тех самых, которые в середине VIII века положили конец двухсотлетнему владычеству рода Ашина. Правда, благодаря политике чингисидов, они были серьезно перемешаны, как между собой, так и с различными пришлыми племенами, а затем вновь объединены в тумэны, но уже не по родовому признаку. Тем не менее ядро их по-прежнему составляли древние тюрки-огузы. И вот снова, уже в начале XV столетия, отдаленным потомкам Яглакарских хаканов было суждено разрушить безраздельное двухсотлетнее правление очередной великой династии – династии Чингисхана. Причем по иронии Судьбы возглавить их довелось Угэчи-Хашагу, князю племени кыргызов. Тех самых енисейских кыргызов, что за пять с половиной столетий до этого покончили с Уйгурским каганатом.
Где-то на рубеже XIV и XV веков Батулу и Угэчи-Хашаг убили Элбег-Нигулэсэгчи-хакана, увели четыре ойратских тумэна в родные степи и провозгласили создание самостоятельного Татарского (Ойратского) ханства. Это была своеобразная конфедерация племен-тумэнов. Формальным лидером был Угэчи-Хашаг, но особого единства не было. В истории династии Мин под 1404 годом записано: «Между востоком и западом на протяжении нескольких тысяч ли [царил] беспорядок, [производились] обременительные расходы».
В это время владения ойратских племен располагались на сравнительно небольшой территории, ограниченной западными склонами Хангайских гор на востоке, гобийскими песками на юге, Могулистаном на западе, верховьями Иртыша и Енисея на севере. Основной караванный путь из Центральной Азии в Поднебесную империю пролегал несколько южнее кочевий новообразованного ханства. И тот из племенных лидеров, кто смог бы поставить под свой контроль участок Шелкового пути, а, следовательно, получить постоянный источник таможенных сборов, обрел бы столь явное преимущество перед остальными соправителями, что де факто превратился бы в всеойратского хана. Ближайшим таким пунктом был город-оазис Хами, находящийся под протекторатом Могуистана (в то время и столица Могулистана находилась в соседнем с Хами Турфане). Поэтому, когда в 1407 году Угэчи-Хашаг захватил Хами, и объявил себя ханом Менкэ-Тимуром [Кукеев Д. Г.], он положил начало растянувшейся на многие десятилетия войне. Но самое главное – захват города-оазиса на Шелковом пути превратил ойратов из мелких мятежников в самостоятельную силу, способную реально влиять на экономику связанных этим караванным маршрутом стран. 
В сложившейся ситуации Минское правительство, крайне заинтересованное в том, чтобы «все иноземцы…с выгодой [для себя] торговали, [двигались] по дорогам беспрерывным потоком» поспешило признать новых ханов, причем титулы и подарки достались не только Угэчи-Хашагу и Батула-Чинсану, но заодно и чагатаиду Мохаммеду  – хану Могулистана. Причем последний был определен императором Чэнцзу  как старший из ханов. Принятие этих титулов и подарков было формальным признанием вассальной зависимости от императора Поднебесной, но на практике это также означало признания их прав на сбор таможенной пошлины с проходящих по их землям караванов, а также возможность ежегодной отправки собственных торговых посольств в Пекин. На какое-то время это примерило стороны, правда, не все.
В то время на троне хубилаидов сидел Олджай-Тэмур, сын любвеобильного Элбега-Нигулэсэгчи. Так же как и к его западным соседям, к нему были отправлены послы от императора Мин, но гордый чингисид счел себя оскорбленным, для него Чжу Ди был всего лишь мятежником, отобравшим отчий престол. Послов казнили, а отправленную для усмирения стотысячную армию наголову разгромили на реке Тола (в районе современного Улан-Батора). Правда победа далась монголам крайне дорогой ценой. Так что на следующий год, когда теперь уже 240-тысячный корпус во главе с самим императором Чжу Ди вторгся в степи, противопоставить ему было нечего. Монголы потерпели сокрушительное поражение, и Олджай-Тэмур бежал к ойратам, где вскоре умер, а по другим данным был убит Мохаммед-ханом. После чего, пользуясь своим влиянием, Мохаммед в 1412 году взводит на хаканский престол семнадцатилетнего Дэлбэга, сына Олджай-Тэмура, а Тогона, малолетнего сына умершего к тому времени хана ойратов Батулы, ставит на должность тайши (восточный аналог титула «беклярбек»). Но при этом реальная власть среди ойратов оказывается в руках кыргыза Эсэху, сына Угэчи-Хашага, который после смерти  Батулы, взял в жены его вдову и усыновил его детей [Шара Туджи]. По сути, произошло объединение всего Толоса под протекторатом могулистанского хана.
Далеко не всех устроил новый расклад сил. Вспыхнули междоусобицы, причем главным противником «триумвирата» был Аргутай – тайши покойного Олджай-Тэмура. В 1414 -1415 году в их междоусобицу вмешался Чжу Ди, лично приведший минскую армию и разгромивший в битве на реке Тола одного из претендентов на хаканский трон. Не совсем понятно какого, но в этом году Аргутай-тайша бежал в империю Мин, а Дэлбэг был убит.
На курултае 1415 года новым хаканом был провозглашен кыргыз Эсэху под именем Ойратдай-хан (тюрк. «хан всех ойратов»)– первый инородец на хаканском престоле со времен Чингисхана, при этом его пасынок Тогон сохранил титул тайши. Заодно на курултае было принято решение отстроить заново город Каракорум и возвратить туда хаканскую ставку. На семь лет между Монголией и империей Мин установился мир. А в 1418 году – в год совершеннолетия Тогона из Каракорума в Пекин прибыли послы, которые от имени Тогон-тайши просили императора «пожаловать ему те почетные титулы, коими был удостоен его покойный отец» [Китайские документы…]. Император просьбу удовлетворил.
Однако мирно в эти годы было только на восточных границах ханства. На западе чагатаид Увайс-хан , унаследовавший после смерти деда могулистанский престол, начал войну против Эсэху-хакана, которых с этих пор мусульманские авторы стали называть «неверными калмаками» (тюркский: kalmak – отделившийся). Правда все его попытки вернуть хаканский престол чингисидам не увенчались успехом, а в 1421 году он и вовсе был на три года смещен с ханского престола Могулистана родным дядей Шир Мухаммедом. Судя по всему, при этом резко изменилась политика подданных Ойратдай-хана по отношению к империи Мин, по крайней мере все три года император Чэнцзу выводил свои войска за пределы Великой стены для усмирения номадов. Во время последнего похода Чжу Ди умер и войско вернулось назад. Но Ойратдай-хану было не до реванша, в Могулистане скончался Шир Мухаммед, и Увайс, который все это время «казаковал [в данном контексте разбойничал на границе] неподалеку от Шир Мухаммад хана», вернул себе ханский трон. Война между Могулистаном и Татарским ханством возобновилась. С каким-то маниакальным упорством все четыре года своего правления Увайс-хан нападал на ойратов: многократно терпел поражения и чудом спасался бегством, дважды попадал в плен к Эсэху, был вынужден перенести столицу ханства из Турфана в Алмалык, но так и не примирился с захватом «неверными калмаками» хаканского престола. «Говорят, что хан шестьдесят один раз выступал против калмаков и только один раз не проиграл битвы, а в остальных [случаях] терпел поражение» [Мирза Мухаммад Хайдар]. Правда погиб он не от рук ойратов, а от случайной стрелы в 1428 году в битве с Сатук-ханом – правителем Мавераннахра.
Еще раньше, в 1425 году умер Эсэху Ойратдай-хан и Степь вновь разделилась. Западная часть осталась верна Тогону-тайши, а на востоке, при поддержке Аруктай-тайши, хаканом был провозглашен Айдай, сын Элбэг-хакана. Место тайши при нем занял его кузен Аджай, сын того самого Харагуцуга, которого Элбег-Нигулэсэгчи казнил ради обладания его женой. Битва между сторонниками Айдай-хакана и Тогон-тайши произошла в местности Боронохой Дзун. Победа осталась за восточными номадами, а Тогон вместе со своей матерью Самур-гунджи, попал в плен. Аруктай требовал смерти для вождя ойратов, но Самур-гунджи, приходившаяся сводной сестрой Айдай-хакану и приемной матерью Аджай-тайши, заступилась за сына, и Тогона оставили пастухом при хаканском табуне. Чуть позже Самур-гунджи и вовсе уговорила хакана отпустить Тогона в ойратские владения, где он был назначен нойоном.
На время в восточной Степи воцарилось относительное спокойствие, продлившееся девять лет. За это время успели мирно скончаться Аруктай и Аджай, а Тогон сумел вновь сплотить вокруг себя ойратские племена. В 1434 году он, пригнав под видом подарков большой табун в хаканскую ставку, напал и убил Айдая. Новым хаканом был провозглашен Токто-бука, малолетний сын Аджая, больше известный как Дайсун-хакан. Реальная же власть оказалась в руках Тогона, регента при малолетнем хакане, сохранившего за собой «скромный» титул тайши.
На своем посту внук первого ойратского тайши сделал все для того, чтобы укрепить центральную власть. А, заодно, по примеру беклярбека Мамая и султана-султанов Тимура, приложил все силы, что бы сделать потомков Чингисхана лишь номинальными правителями Улуса, подобными Хазарским хаканам. Он даже женил юного Токто-Буку на своей дочери. И хотя по легенде Тогон умер от кровоизлияния в мозг, когда дерзновенно просил в храме Чингисхана благословления на занятие хаканского престола, но своей цели он достиг. После его смерти в 1439 году именно его сын Эсен становится реальным правителем Толоса, тогда как Дайсун-хакану, даже после достижения совершеннолетия остается роль формального лидера. Как отметили минские хроники: «Эсэну подчинялась вся северная часть, Токто-бука обладал пустым титулом…» [Кукеев Д. Г.].
Эсэн правил страной твердой рукой. С одной стороны жестоко края любое неподчинение «хаканской» власти, с другой – систематически истребляя остатки потомков Чингисхана, а заодно и прочую родоплеменную знать. Первыми под удар нового объединителя Степи попали Токмокские кыргызы, многие рода которых в страхе покинули свою страну и откочевали на Тянь-Шань, во владения ханов Могулистана. Заодно его тумэны взяли под контроль оазис Хами, выполнявший роль ключевого торгового узла на Шелковом пути, а заодно и форпоста на границе минских и могулистанских владений. Три урянхайских округа в Маньчжурии, ставшие в конце восьмидесятых годов XIV  века вассалами императора Мин, сами признали власть Эсэна. «Владения Эсэна простирались от полуострова Ляодун на востоке и до Средней Азии на западе. Власть в Монголии перешла из рук потомков Чингис-хана в руки ойратского тайши из дома Чорос» [Кукеев Д. Г.]. Отчасти успехам Эсен-тайши способствовал тот факт, что оба грозных противника его Улуса: Могулистан и империя Мин, были сильно ослаблены. Первый – в результате междоусобиц начавшихся после неожиданной смерти Увайс-хана. Второй – из-за малолетства Чжу Цичжэня, ставшего императором Мин в восьмилетнем возрасте, что привело к захвату реальной власти его доверенным евнухом Ван Чжэном и отстранением от власти всех опытных военачальников.
 Так что, когда в 1449 году случился конфликт между монголами и минским правительством по поводу торговых обменов, и Эсен-тайши двинул свои войска на империю, Поднебесная оказалась к этой войне абсолютно не готовой. В итоге монголы не только разграбили весь север страны, но и смогли захватить в плен самого императора Мин. Правда, довершить начатое Эсен-тайши не хватило опыта. Захватив августейшего пленника, монголы подошли к Пекину и выдвинули свои требования. Но в столице Поднебесной за это время произошел военный переворот и заместитель военного министра Юй Цянь, возвел на престол робкого и слабохарактерного Чжу Циюя, младшего брата плененного монарха, а реальную власть взял в свои руки. Юй Цянь сумел не только остановить победоносное шествие монгольских войск, но и нанес им ряд чувствительных поражений под стенами Пекина. На следующий год война перешла в фазу приграничных стычек, изматывавших обе стороны, и к маю был заключен довольно выгодный для империи Мин мирный договор: номады без всякого выкупа отпускали Чжу Цичжэня, и торговля между странами возобновлялась на прежних условиях. Правда Эсен-тайши закрепил за собой Хами и урянхайские кочевья, которые до этого являлись вассалами минского императора.
Во время военного конфликта с империей Мин Дайсун-хакан всячески противился действиям Эсена-тайши, настаивая на мирном способе разрешения конфликта и всячески демонстрируя свою самостоятельность. Тайши это не понравилось, и он потребовал, что бы хакан провозгласил наследником престола своего старшего сына – племянника Эсена. Для Дайсуна это было равносильно смертному приговору, и он, естественно, отказался. Тогда Эсэн сговорился с младшим братом Дайсуна, Намбарчи Агбарджином, и они вместе напали на хакана и разбили его; Дайсун бежал на Керулен и там был убит местным князем, а хаканом Эсэн предварительно провозгласил Агбарджина. Но когда тот прибыл на курултай, где его должны были действительно утвердить хаканом, Эсэн убил его вместе с большой частью монгольской знати, а оставшиеся в живых подняли на белой кошме самого Эсена.
В 1452 году, укрепив свое положение на востоке, Эсен-хакан приступил к завоеванию Могулистана, где в то время правил его тезка Эсен-Буга, сын Увайс-хана. Хаканские войска прошли Могулистан практически насквозь, захватив даже Ясы (Туркестан), Ташкент, Шахрухи и Сайрам, и вышли к границам Мавераннахра. Судя по всему, после этого Эсен-Буга приносит вассальную присягу своему тезке и остается его нойоном в Могулистане, так как согласно арабским источникам именно в эти годы он тревожит границы Мавераннахра, совершая набеги вглубь владений Темуридов, что, согласитесь, странно для хана, разгромленного и потерявшего контроль над большей частью своих владений.
В 1457 году близ Сыгнака подданные Эсен-хакана наголову разбили войска Абу-л-Хайра – хана Узбекского улуса отпавшего от владений потомков Джучи. Но, несмотря на серию выдающихся побед, второго Чингисхана из Эсен-хакана не вышло. В 1459 году против него восстали свои же ойратские военачальники Алаг Тэмур-чингсанг и Хатан-Тэмур, потребовавшие передать одному из них титул верховного главнокомандующего (тайши). Не желание делиться властью стоило новоявленному хакану головы, а созданная им империя стала распадаться на части.
Хами в очередной раз освободился и принял китайский протекторат; власть над ойратами перешла к сыну Эсена, Амасанджи-тайджи; а в хаканской ставке и вовсе воцарилась Самур-хатун, сестра и, по некоторым данным, жена Дайсун-хакана, которая провозгласила своего семилетнего сына Мэргэса Ухэгэту-хаканом. Действуя от его имени, опираясь на сторонников покойного мужа, она покорила  ойратские племена. После скоропостижно скончавшегося в 1466 году Мэргэса, хаканом был провозглашен Молон, другой сын Дайсун-хакана, но и его правление было не долгим. В 1467 году хаканский ненадолго престол захватил младший брат Дайсун-хакана Мандугул, который вскоре умер не оставив наследников. Зато он оставил молодую и энергичную вдову Мандухай-хатун, дочь чороского бека Алаг Тэмур-чингсанга – мятежного предводителя правого крыла ойратских войск при Эсен-хакане, ставшего затем нойоном Ордосе.
Мандухай-хатун стала вначале регентшей при малолетнем Бату-Мункэ, а затем и его старшей женой. Дело в том, что к 1468 году после десятилетий кровавых междоусобиц и особенно благодаря стараниям Эсен-тайши, Бату-Мункэ оказался едва ли не единственным выжившим прямым потомком Тогус-Тэмура – последнего императора Юань. Оставшийся в младенчестве сиротой, он, как никто другой, подходил на роль слабого хакана при реальной власти ойратских темников. Вдову Мандугул-хакана никто особо в расчет не брал, и напрасно. Единственная дочь героя могулистанского похода она не хуже многих воинов владела конем и луком, да и властных амбиций ей было не занимать. В 1469 году Мандухай-хатун разбила мятежные войска при Тас-Бурду в Тэгдуне, а в 1471 году взяла крепость Тас, полностью покорив ойратов хаканскому престолу. Хаканский улус вновь раскинулся на пространстве от Шара-Мурени (Ляохэ) до Сырдарьи.  Те немногие, кто не покорился, вынуждены искать убежища у соседей. Так рода Калучи и Булгачи уходят в Узбекское ханство к Абу-л-Хайру, а сын Эсен-хакана – Хоэрхуда уводит свой тумэн на север Джунгарской котловины, к границам Сибирского ханства.
В это время в Могулистане при поддержке местных племен к власти приходит ставленник тимуридов Юнус-хан, который объявляет о своей независимости от хаканской ставки и берет под свой контроль Хами – восточные ворота Шелкового пути. На усмирение отправляется Алаг-Тэмур, отец воинственной регентши, наконец-то получивший вожделенный титул тайши. Но в этот раз речь идет не просто о карательной экспедиции. Вместе с ним в предгорья Тянь-Шаня переселяются тридцать ойратских тумэнов. В битве на реке Или они наголову разбили войска мятежного хана и, переправившись через реку, преследовали своего противника до берегов Сырдарьи, вынудив Юнуса вместе с сыном Ахмадом бежать в Фергану, под защиту тимуридов. Но на этом массовые переселения номадов не заканчиваются. Видимо желая окончательно закрепить Хами за собой, Мандухай-хатун переселяет в его окрестности четыре тумэна ойратов во главе с беком кыргызов Абабарцы.
Это было именно переселение подданных внутри владений Даян-хакана (тронное имя Бату-Мункэ), а не «бегство ойратов, разгромленных монголами». Во-первых, трудно представить себе бегство 30 полноценных, боеспособных тумэнов вместе с семьями и скотом через тянь-шаньские перевалы,  которые к тому же после тяжелого перехода громят войско могулистанского хана. Это кто ж их так напугал в истощенных междоусобицами монгольских степях?  Во-вторых, уж никак нельзя назвать бегством переселение четырех кыргызских тумэнов под командованием Абабарцы в оазис Хами – извечное яблоко раздора трех империй. Это все равно, что на фронт вместе с семьей бежать.  Но самое главное даже не это. Главное, что сам Даян-хакан в минских летописях  именуется не иначе как «Даданьский каган» [Бичурин Н. Я.], то есть хакан татар (;;), в отличие от его предшественников, которые считались «североюаньскими ханами». Напомню, что Татарским ханством ойратские владения назвал мятежный кыргыз Угэчи-Хашиг.
Так что никуда ойраты не бежали, за исключением немногих недовольных, ибо никакой «победы монголов над ойратами не было», так как не было в Толосе самих монголов. Малолетний Бату-Мункэ не в счет. Остальные монголами не были. Они были дербетами, хойтами, харчинами, торгутами, хошутами, элютами, баатутами, баргутами, бурятами, урянхайцами…. В большинстве своем прозываясь по имени того тумэна, к которому были приписаны еще во времена господства монголов Чингисхана, ибо за два столетия интенсивного произвольного перемешивания и запрета под угрозой смерти на самовольный переход из одного десятка в другой большинство забыло свои прежние кереитские, тонгутские, найманские, киданьские, чжурчжэньские, тунгусские и прочие корни. Здесь уместно напомнить, что «тумэн был не только военной единицей, но и прежде всего обширным феодальным владением» [Монгольские источники…], с которого войско набиралось и содержалось. Только потомки Чингисхана и его братьев хранили «чистоту крови» и могли называться монголами в его изначальном смысле: мангуголы – выходцы с берегов Амура. Да еще, как выясняется енисейские кыргызы, видимо в силу своей изначальной оседлости, не до конца растворились в созданном гением Тэмуджина месиве номадных народов, сохранив этническую знать - чорос (кыргызский термин «чоро» - богатыри, витязи). Остальные если и именовались монголами, то лишь по названию правящей династии. То есть, те тумэны которые подчиняются чингисидам – монгольские тумэны, а их кочевья – монгольские земли. Тех же, кто вышел из-под власти потомков Хулагу, в Пекине стали называть ойратами (;;;- weilate), в Самарканде калмаками, а сами они себя стали именовать татарами, назвавшись древним китайским прозвищем тюркских родов – кровных врагов Чингисхана. Правда, справедливости ради, стоит заметить, что кочевали в то время по Керулену остатки племени Боржигинов и прочих родственных Чингисхану родов, которые сохранили этноним «монгол» пусть и в форме «монголджин». Только никакого особого, привилегированного положения в степной иерархии они не занимали и к «разгрому ойратов» отношения не имели, так как сами были противниками Даян-хакана. Вот и получается, что чингисид Бату-Мункэ был хаканом татар (ойратов, калмыков). А реальная власть по-прежнему оставалась у новой татарской аристократии при лидерстве кыргызского рода Чорос.
 Когда  Бату-Мункэ исполнилось 19 лет «Мандухай-Сайн-хатун соединилась с ним и в тот же год свиньи [1479] возвела его на ханский престол» [Монгольские источники…]. Все свое феноменально длительное правление (до 1543 года) Даян-хакан посвятил одной цели – объединению номадов Толоса. Так как, несмотря на мирное воцарение его на хаканском престоле, недовольных его правлением хватало, и ему постоянно приходилось подавлять один мятеж за другим, силой доказывая свое право не только на формальный титул, но и на реальную власть в азиатской Степи.
Первыми подняли мятеж те самые монголджины. Им даже удалось нанести поражение хакану в первой стычке, но вскоре бунт был подавлен и Даян-хакан даже перенес свою ставку на берега Керулена на родину предков. В 1481 году Ахмад, сын могулистанского хана Юнуса, прибыв в Хами, подговорил его правителя Хашана (Исмала-тайши) на мятеж. Но и это выступление было усмирено. Потом были бунты ойратских Хонгхули и Бэгэрсэна-тайши,  кереитского Чагана, ордосских старейшин Ибурая и Мандулая… И все они были приведены к покорности или бежали за пределы хаканского улуса.
В годы правления Бату-Мункэ наследные владения Толуя вновь оказались объединены под властью его потомка. Но вот Могулистан, присоединенный к хаканскому улусу стараниями Эсен-хакана, Данян-хакан потерял (рис. 54). Его тесть Алаг-Тэмур, ставший автономным правителем захваченной части Чагатайского улуса, проиграл в междоусобной борьбе Ахмад-хану, внуку могулистанского Эсен-Буги. Причем своим ханом Ахмада ибн Юнуса, прозванного ойратами «алачем» - «кровопийцей», провозгласили сами чоросские беки, пришедшие на Тянь-Шань вместе с Алаг-Тэмуром. Интересно, что каких либо сведений об участии Даян-хакана в этом противостоянии нет. Это довольно странно, если принять во внимание, что борьба эта велась не столько за пастбища, сколько за контроль над западным участком Шелкового пути, что с точки зрения материального благополучия самого хакана было куда как важней.
Похоже, объяснение кроится в политике Минского Китая. Дело в том, что В 1492 году, «в 6-й год [эры правления Хунчжи] император… отправил их послов обратно, закрыл проход через заставу Цзяюй-гуань, надолго прекратил торговлю [с западом]» [Китайские документы…]. То есть, по воле императора Сяо-цзуна  (;;) Шелковый путь был закрыт и торговля на нем приостановлена. Так, что захват Ахмад-ханом Хами, имевший место на следующий год, на этом фоне выглядел мелкой шалостью – кому нужна таможня, через которую не везут товары?
Сначала Бату-Мункэ попытался уладить дело миром и отправил в Пекин посольство с предложением заключить торговый договор. Однако получил отказ. Более того, один из послов был убит при минском дворе. Тогда Даян-хакан решил силой получить то, что раньше получал благодаря торговле. Начиная с 1495 года и вплоть до своей смерти он организовывал регулярные набеги на северные границы империи Мин. В первый же год он подчинил себе три пограничных вэя расположенных севернее Великой стены. Это были военные поселения созданные минцами для охраны границ и населенные преимущественно номадами – аналоги казачьих войск по границам Российской империи. Свою ставку в 1500 году, после удачного рейда в округ Нинся, Бату-Мункэ перенес в завоеванный Ордос, ближе к священным Юртам Чингисхана.
В 1505 году, когда Сяо-дзун умер, и императором Мин стал его старший сын Чжу Хоучжао (;;;), в Пекин вновь прибыло посольство от Даян-хакана с предложением возобновить торговлю. На сей раз их приняли более благосклонно и Шелковый путь вновь заработал. Однако практика приграничных грабежей со стороны степняков была продолжена, пусть и не в таких масштабах.
К тому времени в Турфане умер Ахмад Алачи-хан, и Даян-хакан вернул себе контроль над восточным участком Шелкового пути. Правда в 1513 году приемник Ахмада Мансур-хан снова захватил Хамийский округ. Монгольские тумэны в это время были заняты новой войной за рынки сбыта с империей Мин.
В то время императором Мин был малолетний Чжу Хоучжао (;;;), прославившийся безудержным пьянством и развратом. В силу этого он вообще не принимал послов, и международная торговля, которая в Поднебесной традиционно имела форму подношения даров императору с получением соответствующего вознаграждения, замерла. Торговые караваны напрасно простаивали в Пекине, а недовольные могли быстро оказаться в тюрьме. Так, например делегация от короля Мануэля I Португальского, прибывшая в Пекин в 1517 году, заживо сгнила в тюрьме так и не дождавшись августейшей аудиенции. Вместо реальной торговли юный император предпочитал играть «в магазин», наряжая своих министров торговцами и превращая дворец в подобие рынка, сам же наряжаясь простолюдином «ходил по магазинам».
Понятно, что не получая необходимые товары в результате торговли кочевники пришли, чтобы взять их силой. Преодолев Китайскую стену они захватили Датун, где разместили полтора тумэна своих войск и создали свой рынок по обмену продукции кочевого хозяйства на изделия оседлых земледельцев и ремесленников. Аналогичным образом поступали японцы и португальцы, основывая на границах Поднебесной свои форпосты контрабандной торговли.
Но Даян-хакану этого показалось мало и в 1517 году он повел семь своих тумэнов на Пекин. Пришлось Чжу Хоучжао учиться играть в новые игры. Как ни странно это ему удалось. Он лично возглавил контрудар минских войск, и в битве при Инчжоу разгромил Даян-хакана,  заставив его отойти за пределы Китайской стены. Видимо при этом заодно как-то решился вопрос о возобновлении торговли с Западом, потому что после поражения Даян-хакан повел свои тумэны не на восток, а на запад, где вернул под свой контроль Хами.
В 1521 году в Мин сменился император. Новым владыкой Срединного царства стал Чжу Хоуцзун (;;;), кузен умершего Чжу Хоучжао. Как и его предшественник, он не желал заниматься государственными делами. Снова возникли проблемы с торговыми путями и набеги подданных Даян-хакана на империю Мин возобновились и продолжались до самой смерти Бату-Мункэ в 1543 году.
Но Даян-хакан вошел в историю не только благодаря своему уникально продолжительному правлению и непрестанными войнами с Поднебесной. Еще задолго до своей смерти последний хакан монголов провел административную реформу в своих владениях. К тому времени под его контролем находились все земли севернее Китайской стены от Ляодуньского полуострова на востоке, до Хами на западе. То есть собственно хаканский улус без китайских территорий – Левое крыло степной империи. Так вот, Даян-хакан эти владения поделил на два крыла, причем Левое крыло теперь начиналось на  восток от Ордоса. Этим он, по сути, отказался даже от формальных прав на владычество в остальной части Степи, четко определив свои территориальные амбиции. С этого момента титул хакана к нему был не применим, и все его потомки считались только ханами.
Но титула «погубитель Йекэ Монгол Улуса» Бату-Мункэ заслужил не только из-за ограничения имперских территориальных амбиций. Дело в том, что после себя он оставил 12 сыновей и десятки внуков. Свои владения он поделил между ними. В итоге последний оплот империи, созданной напором Чингисхана и гением Угэдэя, распался на мелкие ханства, то враждующие между собой, то объединяющиеся в союзы, причем состав входивших в объединения племенных групп – бывших монгольских тумэнов со временем менялся.
Наиболее крупными были три объединения номадов: халхасцы (от монгольского Халха – щит, заслон) на востоке, вдоль границ с Поднебесной, ойраты (калмыки) на западе и буряты на севере. Причем последние «несмотря на отсутствие политического единства», все же «представляли собой определённую этнографическую общность» [Монгольские источники…]. Интересно, что деление это, несмотря на столетия интенсивного перемешивания народов Степи, в целом довольно четко соотносится с исторически сложившейся этнической и политической картой региона. Халха – преимущественно потомки сяньбийских племен, чьи кочевья, до избрания Тэмуджина Чингисханом, подчинялись чжурчжэньским Алтын-ханам. С 1567 года они даже древний титул для своих вождей возродили, хотя новые Алтын-ханы были чингисидами, и к «золотому роду» Ваньянь никакого отношения не имели. Калмыки в своей основе потомки тюрков, в домонгольский период – подданные каракитайского гурхана. А буряты – преимущественно отюрченные тунгусы, которые, как и предки Тэмуджина, оказались втянуты в кипящий котел номадной жизни, переняли многое из языка и быта своих беспокойных соседей, но сохранили при этом осознание своей самобытности.
Сведения об этом периоде истории толоса крайне противоречивы и отрывочны. Не буду даже пытаться распутать клубок весьма динамичных и запутанных взаимоотношений между ханствами. На этой почве и без меня немало копий сломано, но ясности как не было, так и нет. Так что я лишь кратко отмечу только наиболее заметные и непротиворечивые события той эпохи.
На первом этапе наиболее сплоченными оказались 12 «халхаских поколений», которые были объединены под властью  Дзасагту-ханов (от монгольского «засагт» – правитель). В 1550 году очередной Дзасагту-хан предпринял поход на Пекин, вынудив Чжу Хоуцзуна открыть 11 новых рынков в приграничных районах для торговли с восточными номадами. Дело в том, что до этого император возмущенный вероломством чужеземцев которые «самозванно причисляли себя к разряду послов каких-либо владетелей… посчитано, что названо ванами Турфана 15 человек, ванами Тяньфана — 27, а ванами Самарканда — 53 человека… Ведь чужеземцы искусны в торговых делах… Как только [они] въезжают на территорию [Китайского государства], сразу же [начинают] получать от казны на пропитание, транспортные расходы и проживание» [История минской династии], сильно ограничил торговый оборот с внешним миром. Вот и пришлось хану силой добиваться открытия приграничных факторий.
В 1552 году произошло первое серьезное столкновение между халхасцами и калмыками, которые взяли под свой контроль Цайдамскую впадину и южное направление Шелкового пути. Судя по всему явного победителя не было. По крайней мере, разные хроники приводят разные, порой прямо противоположные итоги битвы. Но если калмыки куда-то и отступили, то не далеко, ибо через двадцать лет в этих же местах с ними сражался хунтайджи Ордоса Хутухты-Сэцэн и, судя по всему, победил.
В 1567 году лидерство в восточных землях перешло к Шолой-Убаши, выходцу из младшей ветви потомков Даян-хана, носившего титул хунтайджи (великого князя) хотогойтов. Его кочевья в то время располагались в предгорьях Алтая, в районе озера Убсу-Нур, на границе с калмыцкими владениями, так что его возвышение, скорей всего, не обошлось без помощи чороских ханов. Это именно Шолой-Убаши, придя к власти, провозгласил себя по примеру чжурчжэньских императоров Алтын-ханом. Довольно быстро он объединил под своей властью все восточное крыло державы Даян-хана, и начал завоевательные походы на соседей. И первым делом он напал на южные калмыцкие владения. В 1572 году его тумэны под командованием Хутухты-Сэцэна вытеснили калмыков из окрестностей озера Кукунор. После чего Хутухты-Сэцэн привел своих воинов к границам Тибета и потребовал от тибетских лам признания его власти. Они были вынуждены согласиться. После чего в 1576 году хунтайджи Ордоса привез в ставку Алтын-хана, коему приходился племянником, трех тибетских лам, а позже на курултае 1578 года убедил бурятскую, халхаскую и калмыцкую знать в необходимости принятия ламаистского буддизма. Присутствовавший на курултае верховный лама Тибета Содном Джамцо  был пожалован титулом «далай-лама» (монгольское «далай» - океан) и с тех пор этот титул прочно закрепился за главой ламаистской церкви Тибета. Кстати, следующим титул далай-ламы получил Йонтэн Гьяцо – внук Шолой-Убаши, а сам хан был пожалован титулом «Религиозный царь, Брахма, наследник богов». По сути Тибет признал светскую власть Алтын-хана в обмен на признание монголами духовной власти тибетских лам.
Позже Алтын-хан присоединил к своим владениям территорию Урянхая и алтайских кыргызов, из-за чего произошел конфликт с калмыками. В 1587 году Шолой-Убаши повел шесть с половиной халхаских и полтора урянхайских тумэна на покорение калмыцких ханств. Но, против набранных им восьми тумэнов, хошоутский Байбагас-хан с союзниками выставил 50 тумэнов (30 хошоутов, 8 дэрбэтов, 6 чоросов [кыргызов], 4 хойтов и 2 торгутов). Битва состоялась в верховьях Иртыша. Поражение халхасцев было сокрушительным, что привело к смене доминант.
Теперь уже калмыцкие ханы стали играть решающую роль в политике Толоса. И хотя сам Шолой-Убаши сохранил свой титул вплоть до самой своей смерти в 1627 году, и даже передал его своим наследникам, но позиции Алтын-хана сильно ослабли и его лидерство всерьез оспаривалось ханами Дзасакту  и Тушэту , которые принадлежали к более старшим ветвям потомков Даян-хана. Кроме того, на востоке, у истоков Сунгари возникло новое объединение номадов, которое быстро набирало силу и также претендовало на власть в восточных степях: в 1583 году Нурхаци, выходец из чжурчжэньского рода Тун, объединил восемь соседних племен и провозгласил возрождение Золотой империи – Айсин Гурунь (;;).
Тем не менее, несмотря на серьезное ослабление центральной ханской власти, Алтын-хан продолжал играть роль официального лидера халхаских племен. В качестве такого официального лидера он в начале XVII века обменялся посольствами с Русским царем. В этом отношении крайне интересен отчет казачьего атамана Василия Тюменца и десятника Ивана Петрова, ходившего в 1616 году с посольством «от государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии в послех к Золотому к Алтыну-царю» [Расспросные речи…], содержащий свидетельства реальной расстановки сил в степях Толоса. Обращает на себя внимание, что калмыцкие владения именуются «Киргитцкой землею» [Расспросные речи…]. Именно им принадлежали земли от Томска до верховьев Енисея. И только в Саянских горах начались вассальные владения Алтын-хана: «шли оне на Саянскую землю, а в ней князек Кара-Сакул с товарыщи; живут себе меж гор и лесов по речкам… А ездят на оленях и на конях, а ясак дают Алтыну ж царю». Причем в ставке Алтын-хана русские послы застают посланников калмыцких князей: «были у Алтын-царя, и при них де у нево были колматцкие послы Баатыря-тайши и Учиннтайши», что говорит о наличии дипломатических отношений между двумя частями бывшего хаканского улуса.
Кроме того, послы отмечали, что в ставке хана особым почетом пользуется некий «Жолтова царя князь Кошучин», причем «от Китайского государства тот Жолтой царь живет ближе, поддался к Алтыну-царю. А вера и язык тот же, что и у Алтына-царя, а хлеб не родитца ж». Похоже Желтый царь (Сары-хан) – ни кто иной как Нурхацы, который в этом же 1616 году принял титул императора, назвав своё государство Маньчжу Гурунь. Свою династию он назвал Айсинь Гиоро (Золотой человек), так что его титул по-тюркски должен был звучать как Алтын-хан. Но двух золотых ханов быть не может, вот в ставке Шолой-Убаши его титул и переиначили на Сары-хана, во избежание путаницы.
К истории возвышения маньчжурских племен, с которыми связан следующий этап развития народов Степи, мы еще вернемся несколько позже, а пока рассмотрим события происходившие во владениях халхасцев и калмыков.
В 1587 году, после победы над войсками Алтын-хана, в калмыцких землях, начался процесс укрепления центральной власти при лидерстве потомков Эсен-хакана, выходцев из кыргызского рода Чорос. С самого начала объединение калмыков носило характер конфедерации из четырех основных  племенных групп: хошутов, торгутов, дербетов и хойтов [Бембеев В. Ш.], имевших статус отдельного улуса и управлявшихся своими хунтайджи (аналог русского титула «Великий князь»). В свою очередь улусы делились на тумэны, во главе которых стояли тайши (князья) – родственники хунтайджи, или нойоны (воеводы), назначенные из местной родовой аристократии. Таких тумэнов, как это видно на примере битвы с халхасцами в 1587 году, в калмыцких владениях было пятьдесят. Причем многие из них за прошедшие полтора столетия с момента отделения от Йекэ Монгол Улуса сильно уменьшились в численности, видимо из-за непрерывных междоусобиц. По словам Кугонай-тайши, принесшего в 1607 году вассальную присягу русскому царю за себя и за 49 других калмыцких тайши и нойонов, «50 тайш стоят во главе 120 тысяч  человек, объединенных под руководством пяти старших тайш» [Митиров А.Г.]. Пятым хунтайши, судя по всему был Хаара-Хула хунтайши чоросов [енисейских кыргызов], которые занимали особое положение в силу того, что сами калмыцкие князья были выходцами из этого рода. Тумэны в свою очередь делились «на несколько отоков; каждый оток состоял из аймаков, а аймаки, в свою очередь, делились на хотоны и арваны (десяток кибиток)» [Бембеев В. Ш.], то есть сохранялась тюркская десятичная система организации общества.
В конце XVI века лидирующую роль в этой конфедерации играл Байбагас – хунтайджи хошутов, носивший к тому же титул «чулган-дарга» - «сидящий во главе». При нем, в 90-х годах XVI века, калмыки поссорились с сибирским ханом Кучумом и, мстя за кражу коней, гнали его почти до русского Тобольска, серьезно расширив при этом свои владения на запад. На новых землях, ранее принадлежавших потомкам Джучи, стал править Аблай-тайши, сын Байбагаса.
Следом за хошутами на новые земли переселились и торгуты во главе со своим хунтайши Хо-Урлюком. В 1603 году его «удальцы» добрались до Хорезма и совершили набег на Хиву и Ургенч. А в сентябре 1606 года, Хо-Урлюк отправил в Тару (в то время русский форпост в низовьях Иртыша), посла с предложением мира. Но к этому времени русские цари уже претендовали на лидерство в кочевом мире и от хунтайши вместо договора о мире потребовали шерта – вассальной присяги. В январе следующего года в Тару приехал «один из старейших тайши Кугонай Тубиев, который шертовал за себя и за своих товарищей, 49 тайш, и за их улусов в том, что калмыки принимают русское подданство… Кугонай добавил, что он не шертует за тайш Урлюка и Курсугана, которые отошли и кочевали вверх по Иртышу» [Митиров А.Г.]. Новое калмыцкое посольство уже от имени всех пяти старейшин в сентябре того же года отправилось через Тару в Москву, где было принято Василием Шуйским. С послами прибыли и торговые люди, пригнавшие 550 лошадей. Калмыкам разрешили торговать беспошлинно и кочевать по Оми и Камышлову.
Столь покладистое отношение к имперским притязаниям далекого Московского царя объяснялось довольно просто. В эти годы калмыки имели крупные военные столкновения с казахами, а также с халхаскими и урянхайскими ханами, которые перекрыли им доступ на рынки Китая и Средней Азии. Тогда как русский царь за небольшой ясак в тысячу соболей открывал перед ними свои рынки, допускал кочевать по своим землям, дарил щедрые подарки и обещал военную помощь, да еще и никаких иных проявлений верноподданичества, кроме совершения обряда шерта (оммажа) не требовал. Почему бы не потрафить на таких условиях монаршим амбициям? Тем более, что серьезного значения принесенным клятвам калмыцкие вожди не предавали и регулярно их нарушали, что бы через несколько лет вновь присягнуть на верность Белому царю  в обмен на новые подарки и уступки.
А тут еще выяснилось, что у русских и калмыков есть общий враг – Ногайская орда, чьи плодородные земли как нельзя лучше подходят для выпаса калмыцких коней. В 1608 году калмыки, потеснив ногайцев,  появились на реке Эмбе, а в 1613 году четырехтысячный отряд калмыков поил своих коней из Яика (Урала). При этом практически не прекращались стычки калмыков с казахами и халхасцами. В этих условиях в 1620 году в Джунгарских степях под руководством Байбагаса прошел чулган (курултай), на котором вновь решили искать помощи и защиты у русского царя. Посол был отправлен в Москву, где и был благосклонно принят. Но уже через три года в калмыцкие степи был послан боярский сын Василий Волков с выговором, что хунтайши не соблюдают условия шерти и нападают на уфимские волости, но никого из старейшин русский посол не застал. Калмыцкие тумэны ушли на восток, воевать с Алтын-ханом.
В 1625 году калмыцкое единство распалось из-за ссоры между сыновьями Хара-хулы, хунтайджи чоросов. На десятилетие конфедерация распалась на два враждующих лагеря, ведущих кровавые междоусобные войны. В этих условиях Хо-Урлюк предпочел направить своих торгутов на запад. Теперь это уже были не просто набеги – это было полномасштабное переселение. Осенью 1628 года торгуты бились с ногайцами за кочевья на Яике. Через два года они вытеснили ногайцев за Волгу. И в этом им помогло донское казачество, получившее в 1633 году от русского правительства указание «до конца разорити и покорити» Ногайскую орду. В 1634 году Хо-Урлюку это удалось, и, переселив в Астраханские степи торгутов во главе со своим старшим сыном Шукур Дайчином, а также часть дербетов Далай-Батыра, он образовал там Калмыцкое ханство, вассальное по отношению к русскому царю, но поначалу сохраняющее тесные связи и с исторической родиной.
К этому времени в коренных владениях калмыков также произошли большие перемены. В 1634 году умер Хара-Хула – прямой потомок Эсен-хакана в 6 поколении, и новым хунтайджи Чоросов стал его старший сын Эрдэни Батур, который задался целью мирно объединить все племена бывшего хаканского улуса. Пять лет он вел дипломатические переговоры и готовил «Великое Степное Уложение» (Ики Цааджин Бичик) – своего рода конституцию Степи. Его усилия были не напрасны, и в 1640 году в урочище Улан-Бура у Тарбагатайских гор состоялся Большой курултай на который явились большинство халхаских и калмыцких правителей: Эрдени Дзасакту-хан; Гомбодорджи Тушету-хан; трое халхаских хунтайджи – наследников Алтын-хана Шолоя-Убаши; Гуши-Номин хунтайджи и два его тайши представляли хошеутов; Хо-Урлюк с сыновьями – торгутов; Тенгери-Тойн с братом и дядей – дербетов; Эрдени Батур с двумя братьями – чоросов и многие другие. Они торжественно поклялись: «Не будем вводить розни в среду монголов, не будем обращаться с людьми одной с нами крови так, как с рабами, хотя б они обеднели и пошли к нам в услужение; не будем отдавать их подвластному человеку иной кости, не будем проливать их кровь, за дочерьми в приданое не отдавать и иностранным не отдавать... Не только мы, но и потомки наши из рода в род, да не будем делать зла друг другу» [Митиров А.Г.].
Так возникло Джунгарское царство, вступившее в противоборство с Маньчжурской и Российской империями за власть над Степью.
Остается добавить, что именно в этот период феодальной раздробленности произошло формирование диалектов монгольского языка, начавшего складываться в сепях Толоса во время правления чингисидов, в то время, когда номады, принадлежащие к маньчжуро-говорящим потомкам сяньби, тюрко-говорящим потомков хуннов и тунгусо-говорящим потомкам шивэй, были тщательно перемешаны в составе тумэнов. Появившись как типичный контактный язык  межэтнического взаимодействия, базирующийся на маньчжурской основе, за два века безраздельного господства Чингисидов он стал родным для номадов Толоса. Задумка Тэмуджина удалась. Из пестрой мешанины племен, говорящих на разных языках, поклоняющихся разным богам и зачастую  относящимся к разным расовым типам он выковал относительно единый этнос, делящийся не по признаку родства на киданей, кумоси, кереитов или найманов, а четко организованный по десятичному принципу в десятки, сотни, тысячи и тумэны. Этот новый этнический конгламерат, как и следовало ожидать, распался на составляющие вместе с распадом хаканского улуса, а вместе с ним и монгольский язык распался на отдельные диалекты, каждый из которых продолжил свое развитие во взаимодействии с языками соседних народов.
Причем, тот факт, что искусственно созданные чингисидами этнические группы со временем не распались на составляющие по родовому признаку, во многом объясняется принятием ими ламаистского буддизма, который выполнял объединяющую функцию уже в силу того, что окружающие племена номадов исповедовали православие, мусульманство или шаманизм – религии чаще всего враждебные к ламаизму. Сработал синдром «избранного народа». Тот самый синдром, который позволил евреям пережить тысячелетия гонений, и который семь десятилетий поддерживал единство советского народа.

События в Тардуше

К середине XV века территория Джучи улуса оказалась поделена между несколькими государственными образованиями, обладающими разной степенью самостоятельности: Узбекским, Казанским, Касимовским и Астраханским ханствами; Крымским юртом, Ногайской и Большой Ордами, а с 1457 года этот перечень дополнила Калмыцкая конфедерация, больше известная под неправильным, но устоявшимся наименованием «Ойратское ханство». В части этих кочевых государств продолжали править потомки Джучи, а в Ногайской Орде, Крымском юрте и Калмыцкой конфедерации сложились собственные автохтонные династии, связанные с чингисидами только давними брачными узами. Так в Ногайской орде правили бии, потомки беклярбека Едигея; в Крымском юрте власть захватили Гиреи, потомки кереитских беков, пришедших в Европу с тумэнами Батыя; а калмыками правили потомки Эсен-кагана, выходца из кыргызских чоросов. В этой связи не удивительно, что и Московские великие князья, породнившиеся с чингисидами еще во времена хана Узбека и имеющие под своей рукой немало «татарских царевичей», на равных принимали участие в дележе наследных владений старшего из сыновей Тэмуджина.
Мы не станем детально восстанавливать историю каждого из этих государств, а рассмотрим их в связи с их борьбой за лидерство в Улусе, ибо попытки вновь собрать под своей властью осколки Орды никогда не прекращались.
С 1432 по 1459 год формально ханом Джучи улуса считался Кичи-Мухаммед – внук Тимур-Кутлуга, сидевшего на сарайском престоле после свержения Тохтамыша в 1395-1399 годах. Но реально под его властью находилась только часть Правого крыла Орды. Левое крыло оказалось под властью Абу-л-хайр-хана, одного из потомков Шибана, пятого сына Джучи.  В Причерноморье  правил внук Токтамыша Сайид-Ахмат. А предшественник Кичи-Мухаммеда и его тезка Улу-Мухаммед после поражения от Сайид-Ахмата в 1436 году бежал с тремя тысячами ближайших воинов под защиту Московского князя.
С согласия великого князя Василия Улу-Мухаммед расположился станом возле города Белева, являвшегося предметом споров между Москвой и Литвой. Но вскоре в ставку свергнутого хана стали стекаться многочисленные сторонники, беззастенчиво грабившие окрестные русские земли ради своего прокорма. В Москву посыпались челобитные с просьбой положить конец татарскому беспределу. Князь внял мольбам и потребовал от экс-хана покинуть пределы Белевского княжества. Хан естественно отказался, так как в Степи его ничего хорошего не ждало. Ссора быстро переросла в войну и 5 декабря 1437 года состоялась битва, в ходе которой, несмотря на существенный перевес в воинской силе, московское войско потерпело сокрушительное поражение, а Улу-Мухаммед двинул свои войска на северо-восток и захватил Нижний Новгород. Эти победы существенно повысили престиж хана, и вскоре ему принесли присягу удельные владетели Среднего Поволжья – мордовские и булгарские князья, а также владетель Казани Али-бек. Так на карте появилось Казанское ханство, ставшее на 114 лет головной болью для Московских князей и настоящим бедствием для их подданных.
В этом же 1438 году от Орды обособился и Крымский юрт, где местная кыпчакская аристократия изгнала Сайид-Ахмеда и решила возвести на престол Хаджи-Гирея, рожденного и воспитанного в Литве сына погибшего Казанского правителя Гийас-ад-дина. Поскольку в то время избранник крымчан был на службе великого князя Литовского, то к Сигизмунду Кейсутовичу отправились послы с просьбой отпустить Хаджи-Гирея в Крым. Князь просьбу удовлетворил. И в 1441 году Хаджи-Гирей стал первым независимым Крымским ханом. После чего долгие десятилетия Крымский юрт стоял на страже Литовских границ, надежно оберегая их и от османского нашествия и от набегов других постордынских ханств.
Так Литва приобрела надежного союзника. Тогда как Василию Московскому, получившему в 1431 году ярлык на великокняжеский престол из рук Улу-Мухаммеда, а через шесть лет после этого восставшего против своего сюзерена, приходилось обороняться от вновь обретшего власть и силу хана. В 1439 году тумэны Казанского хана десять дней осаждали Москву и, хотя город взять не смогли, но сильно разграбили окрестности. А через три года хан и вовсе передал ярлык на Нижний Новгород Даниилу Борисовичу – представителю суздальской династии, правившей здесь до захвата города московскими князьями. Война возобновилась в 1444 году, когда под Переяславлем московские войска вместе с рязанскими казаками уничтожили отряд казанских татар под предводительством Мустафы – сына Улу-Мухаммеда, взявшихся грабить рязанские земли. Ханский сын был убит, а многие казанские вельможи оказались в московском плену. Закрепляя успех Василий, пользуясь смертью престарелого Даниила Борисовича, вернул в Нижний Новгород своих наместников. Но уже к концу года Нижний вновь оказался в руках Казанского хана, а следом татары овладели и Муромом.
Основной карательный поход на мятежного вассала состоялся весной-летом 1445 года. Казанские царевичи Махмуд и Якуб, при поддержке союзных черкесов, у Спасо-Ефимьевского монастыря разгромили московское войско и пленили самого великого князя Василия. За свое освобождение князю пришлось заплатить поистине огромную цену: помимо собственно выкупа, который по разным данным составлял от 15 до 200 тысяч рублей, Василий выделял ханским детям в кормление Звенигород и окрестные земли у границ Рязанского и Муромского удельных княжеств. Кроме того Москва признавала вассальную зависимость от Казанского хана, обязывалась выплачивать в полном объеме ордынский «выход», а в самом городе размещался ханский гарнизон из 500 воинов, которым надлежало присматривать за неукоснительным соблюдением условий договора. Такая плата за жизнь князя многим показалась чрезмерной, и при поддержке московского боярства Василий был свергнут и ослеплен своим кузеном Дмитрием Юрьевичем Шемякой, за что впоследствии получил прозвище «Темный».
К счастью для Москвы Улу-Мухаммед скончался осенью того же года, и в ханстве вспыхнула междоусобица, в результате которой к власти пришел его старший сын Махмуд. При этом Юсуф был убит, а два других брата: Касим и Якуб нашли убежище в своих новых мещерских владениях, где основали зависимое от Москвы Касимовское ханство. Заключенный между Улу-Мухаммедом и Василием Московским договор был частично пересмотрен. Младшие сыновья основателя Казанского ханства стали верой и правдой служить Василию Темному: ходили с ним на Дмитрия Шемяку, защищали русские границы от набегов ордынцев и казанцев. Тогда как старший их брат Махмуд, занявший казанский престол, неоднократно организовывал походы на Московскую Русь.
Пока на севере распавшегося Джучи улуса шла война между Москвой и Казанью, на юге Ордынских владений Абу-л-хайр-хан активно расширял свои владения. Провозглашенный в 1428 году в Тюменском юрте ханом узбеков, он довольно быстро объединил под своей властью степи от Урала (Яика) до Балхаша, и от Арала до Иртыша. В 1446 году он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы оспорить права Тимуридов на Хорезм. В ходе удачного набега он не только захватил и пограбил Сыгнак, Сузак, Аркун, Ак-Курган, Узгенд и Самарканд, но и перенес в Сыгнак из Тюмени (Чимги-Тура) столицу своего ханства. Однако не одного его манили богатые Сырдарьинские города. В середине 50-х годов XV века здесь появились передовые отряды Татарского (калмыцкого) ханства. Двигаясь вдоль северных отрогов Тянь-Шаня, а затем долиной Сырдарьи, они достигли рубежей Мавераннахра, разграбили Ташкентский и другие оазисы. В 1457 году в битве при Кок-Кесене калмыки наголову разбили войска Абу-л-Хайр-хана и подчинили себе Ясы, Ташкент, Шахрухи и Сайрам. При этом часть местных хорезмийских номадных племен, не довольная воцарением пришлого шибанида, во главе с царевичами Кереем и Джанибеком, потомками Урус-хана, перешла на сторону победителя и откочевала южнее в предгорья Тянь-Шаня, в захваченные калмыками районы Могулистана, где на правах нойона правил Эсен-Буга – наследник могулистанской династии. За ушедшими племенами в историографии закрепился этноним «узбек-казаки» или просто «казаки», так тюркские народы издавна именовали кочевников, селившихся по границам оседлых государств и выполнявших в обмен на казенное довольствие и освобождение от повинностей функции пограничной стражи. Эти удальцы частенько, с ведома и одобрения своего сюзерена, промышляли казакованием – грабительскими набегами на соседние государства. И лишь позже для того, чтобы отличать православных казаков от казаков правоверных, последних стали именовать казахами, тогда как самоназвание их так и осталось «;аза;».
Примерно в это же время умирает Кичи-Мухаммед и его сыновья Махмуд и Ахмат делят остатки подконтрольной Орде территории на два крыла. Ханом становится старший из братьев Махмуд, взявший себе Правое крыло. Его ставка размещается в Хаджи-Тархане (Астрахани), а младшему достались в управление старая столица улуса, Поволжье и Ногайские земли. Формально Ахмат ханом не был, его правильнее было бы титуловать как джабгу-хан, но так уж получилось, что благодаря своей дислокации в Сарае Ал-Джедиде, а так же своей весьма активной внутренней и внешней политике, он «находился в дипломатических отношениях с Римом, Венецией, Османской империей, активно вмешивался в дела Крыма, Восточного Дешта и Руси» [Почекаев Р. Ю.], именно Ахмат был более известен соседям, как ордынский хан.
Как и следовало ожидать первый свой поход «хан» Ахмат совершил на Русь. В 1460 году его воины пограбили рязанские земли, осадили Переяславль-Рязанский, но вынуждены были уйти под совместным натиском московских и касимовских войск. На следующий год братья уже совместно решили попытать счастья на востоке, где зализывал нанесенные калмыками раны Абу-л-Хайр-хан. Здесь источники разнятся в показаниях, но судя по всему Махмуд с Ахматом сумели захватить Хорезм и даже посадили нойоном в Сыгнаке своего младшего брата Якуба. Однако вскоре узбеки собрали большое войско, вернули под свой контроль Сыгнак, убив при этом Якуба, и в битве при Икри-Тупе «[Воины Абу-л-Хайр-хана] бросили большинство отважных [воинов] и предводителей войска противника в могилу презрения и позора, и площадь битвы от тел убитых и крови героев, подобно рубинам Бадахшана, стала красно-багровой» [Масуд бен Османи Кухистани]. Это поражение надолго отвратило Ахмата от попыток расширения подконтрольной территории на восток. А следом, в 1465 году разгромное поражение от крымского хана потерпел его брат Махмуд. Он было отправился пограбить земли Великого княжества Литовского (входившего в состав Польского королевства), но во время переправы через Дон был неожиданно атакован войсками Хаджи-Гирея – верного вассала Литовского князя. Разгром был настолько сильным, что многие приазовские кочевья перешли под власть Крыма, а сам Хаджи-Гирей заявил претензии на сарайский престол.
К счастью для сыновей Кичи-Мухаммеда основатель династии Гиреев умер в августе 1466 года, не успев реализовать свои имперские амбиции. Для Махмуд-хана и Ахмета полоса поражений сменилась чередой побед.
В Крымском юрте началась смута, что позволило Махмуд-хану вернуть себе лидирующее положение в Орде. Более того, ему удалось возвести на крымский престол своего ставленника Нур-Девлета – второго из сыновей Хаджи-Гирея. И это вопреки воле крымской знати, которая пыталась сделать ханом Крымского юрта Менгли-Гирея – шестого из девяти сыновей умершего хана, выросшего в генуэзской колонии Каффе. Стоит отметить, что был и третий претендент на власть в Крыму – их брат Айдер, который опирался на поддержку Литвы, но в 1467 году он был схвачен Менгли-Гиреем и заключён в генуэзскую крепость Судак, где восемь лет содержался на правах почётного пленника.
Пока сыновья Хаджи-Гирея делили отцовское наследство, в окрестностях современной Алма-Аты во время похода на узбек-казаков скончался Абу-л-Хайр. Воспользовавшись ситуацией сыгнакский престол захватил дальний родственник покойного престарелый Йадгар, то же потомок Шибана. Он еще в 1458 году, после поражения узбекского хана от калмыков, возглавил оппозиционную партию и теперь поспешил занять освободившийся трон. Но и он не долго носил ханские регалии. В 1469 году он умер, и в схватке за узбекский престол сошлись Шайх-Хайдар – сын Абу-л-Хайра; Буреке – сын Йадгара; еще один шибанид Ибак ибн-Махмудек, провозгласивший себя в Тюмени (Чимги-Тара) Сибирским ханом; Мусса ибн-Ваккас – бий Ногайской Орды, правнук Едигея; Керей ибн-Пулад и Джанибек ибн-Барак – мурзы узбек-казаков. В 1471 году в их междоусобицу вмешался Ахмат, решивший «под шумок» вернуть под контроль Сарай Ал-Джедида Хорезм. В этот раз ему сопутствовала удача, но в разгар наступления пришло известие о смерти Махмут-хана, и он поспешил в Хаджи-Тархан, что бы закрепить за собой престол Большой Орды.
К тому времени закончилась междоусобица в Узбекском ханстве. Шайх-Хайдар был убит Ибак-ханом, который объявил о независимости Сибирского ханства. На остальной территории власть поделили между собой узбек-казакский мурза Керей, занявший ханский трон, и ногайский бий Мусса, ставший беклярбеком. Лишь немногие племена, кочевавшие преимущественно в районе Хорезма, сохранили верность потомкам Абу-л-Хайра и избрали своим вождем его внука Мухаммеда Шейбани, который в то время метался по степи в надежде отомстить убийцам отца.
Но вернемся к событиям в Большой Орде. Ахмат-хан, по возвращению из узбекского похода был вынужден осаждать свою столицу Хаджи-Тархан, где укрепился Касим, сын Махмуд-хана, а заодно нашли убежище сыновья свергнутого Шайх-Хайдара. На помощь Ахмату пришли Сибирский хан Ибак и ногайский бий Аббас. После чего Касим покорился своему дяде и открыл ворота города, правда, перед этим он позволил бежать сыновьям Шайх-Хайдара.
Судя по всему, в качестве всеордынского хана Ахмата признали не только в Сарае и Хаджи-Тархане. Его старшинство, в обмен на подтверждение собственной легитимности, признавали и Крымский Нур-Давлет, и Сибирский Ибак, и узбекский Керей, и, похоже, Казанский Ибрагим-хан, который в 1469 году потерпел серьезное поражение от Московского княжества. Так что к 1471 году Ахмат-хан вновь собрал под своей властью, пусть и сильно урезанной, весь Джучи улус. Осталось только напомнить Москвичам об ордынском выходе.
К тому времени в Московском великом княжестве умер от туберкулеза Василий Темный, погрязший в междоусобной борьбе за княжий престол. Ему наследовал сын Иван, активно взявшийся за объединение русских земель. Это он командовал русским войском, которое в 1460 году изгнало Ахмата с рязанской земли. В 1469 году Иван Васильевич предпринял удачный поход на Казань, вынудив Ибрагим-хана вернуть всех русских пленников, попавших в татарское рабство за последние десять лет. В 1471 году он присоединил к своим землям Ярославское княжество, а затем, разбив сорокатысячное новгородское ополчение, осадил и покорил Новгород.
Поэтому для успешной борьбы с Москвой Ахмату нужен был серьезный союзник. И он его легко нашел в лице польского короля Казимира Ягеллона, которого сильно беспокоило быстро растущая мощь Москвы. В 1472 году ордынские войска начали поход на Русь. У Тарусы татары встретили многочисленное московское войско, которое отбило все попытки ордынцев переправиться через Оку. Ахмат-хану удалось сжечь город Алексин, однако поход в целом окончился провалом. Отчасти в этом был виноват польский король, который был занят возведением своего брата Владислава на венгерский престол и потому не смог выполнить свои союзнические обязательства. Видимо в отместку Каземиру Ахмат позорил на обратном пути Верховские княжества, входившие в тот момент в состав вассального Польше Великого княжества Литовского.
Была правда и еще одна причина поспешного ухода Ахматовских тумэнов с русской земли. В его тылу внук Абу-л-Хайра Мухаммед Шейбани, собрав сторонников, внезапно напал на лагерь Сибирского хана Ибака, убив его сына и брата, а затем атаковав ставку самого Ахмата. Пришлось хану спешить в Сарай. Узнав о подходе главных сил Сарайского хана, Мухаммед Шейбани бежал в Мавераннахр к тимуридскому наместнику Мухаммеду Мазидтархану, где увяз в междоусобной войне с Кереем и Джанибеком за приаральские города и пастбища. Но, как и за двенадцать лет до этого, после неудачного похода на Русь в жизни Ахмат-хана началась «черная полоса».
Вначале один за другим скончались его союзники Керей и Джанибек, и между их сыновьями Касымом и Бурундуком началась междоусобица. В этих условиях Мусса – ногайский бий и беклярбек Узбекского ханства, попытался посадить на ханский трон в Сыгнаке Мухаммеда Шейбани – личного врага Ахмат-хана. Правда соглашение сорвалось из-за вмешательства Бурундука, но отношения между узбек-казаками и ногаями испортились окончательно, и Мусса объявил о независимости Ногайской Орды. Причем он перестал подчиняться не только претендентам на престол Узбекского ханства, но и самому Ахмат-хану. В результате к 1474 году левое крыло Джучи улуса вновь обособилось от Орды, распавшись на Сибирское и Казахское ханства, Ногайскую Орду и осколок Узбекского ханства в южном Приаралье. При этом новообразованное Казахское ханство, в которое вошли Западное Семиречье, район Каратау, низовья Сырдарьи, Северное Приаралье и центрально-казахстанские степи, вплоть до 1512 года раздирали междоусобицы сыновей Керея и Джанибека.
В 1474 году Ахмат пытается повторно возвести на престол Крымского юрта своего ставленника Нур-Давлета и изгнать из Салачика (столицы Крымского юрта) его брата Менгли-Гирея. Но и эта компания оборачивается для ордынского хана поражением. До этого Менгли-Гирей если и не был образцовым подданным, то, по крайней мере, держался руки Польского короля – союзника Орды. Однако происки Ахмат-хана и полное попустительство со стороны Польши, толкнули Менгли-Гирея на союз с Москвой. Он заключает с Иваном III Васильевичем союз, в соответствии с которым хан обязывался помогать своими войсками москвичам, если польский король выступит против них, а великий князь Московский в случае нападения Ахмад-хана на Крым обещал выслать против него ордынских «царевичей», состоявших на его службе. Правда уже на следующий год Османская империя завоевала генуэзские колонии в Крыму и включила в свой состав большую часть Горного Крыма, а также ряд крупных городов и крепостей Причерноморья, Приазовья и Кубани. Менгли-Гирей попал в плен, и его старший брат наконец-то занял ханский дворец в Салачике, хоть и не надолго. И спровоцировал его свержение все тот же Ахмат-хан.
В 1476 году, воспользовавшись ссорой между Нур-Давлетом и крымской знатью, Ахмат-хан ввел в Крым ордынские тумэны и посадил на салачикский престол своего племянника Джанибека ибн-Махмуда. В итоге Ахмат настроил против себя не только Нур-Давлета и крымчаков, но и Османского падишаха.
Окрыленный достигнутым успехом хан шлет в Москву своего посла Бочука, доставившего Ивану III послание-ярлык, в котором гордый чингисид сообщал о своей победе в Крыму, требовал выплаты даней и выдачи из Касимова царевича Даниара, внука Улуг-Мухаммада. Все бы хорошо, Иван Васильевич к тому времени был занят войной на северо-западе и мог бы, наверное, даже согласиться с требованиями хана. Но на беду Ахмата его племянник, чувствуя себя весьма неустойчиво на салачикском престоле, тоже отправил в Москву посла, прося предоставить ему убежище в случае потери власти. Так что Московскому князю оставалось только немного потянуть время. Бочука радушно приняли, попридержали в Москве и только на следующий год вместе с московским переговорщиком Матвеем Бестужевым отправили назад в Орду.
К тому времени как послы прибыли в ханскую ставку расклад сил уже успел измениться. Весной 1477 года Джанибеку пришлось оставить крымский трон, на который вновь вступил Нур-Девлет. А следом и он был окончательно изгнан из Крыма отпущенным из османского плена Менгли-Гиреем. Крым на долгие годы стал стратегическим союзником Московского княжества и непримиримым врагом Орды. Интересно, что и Нур-Давлет, бежавший поначалу под защиту Польского короля, уже через год перешел на службу к московскому великому князю.
В довершение бед в 1479 году в Казани умер сторонник Ахмата Ибрагим-хан. Казанская знать, тяготевшая к Ногайской Орде, утвердила на ханском престоле старшего сына Ильхама. При этом младшие сыновья покойного хана вместе со своей матерью Нур-Султан – второй женой Ибрагим-хана, бежали за границу. Нур-Султан стала женой Менгли-Гирея. Вместе с ней в Салачик перебрался младший сын Абдул-Латиф, а десятилетний Мухаммед-Эмин стал воспитанником Ивана III Васильевича и получил в кормление город Каширу.
Владения Ахмат-хана сжались до Прикавказья и нижней части Волго-Днепрского междуречья. Для сохранения своего авторитета хану позарез нужна была победа, причем лучше всего над Московским княжеством, где к тому времени «царевичей» чингисидов на службе у князя было в разы больше, чем в самой Орде. Тем более, Иван не только не выполнил его требование о выплате выхода, но и демонстративно разорвал следующий ханский ярлык с напоминанием.
В 1480 году, собрав все доступные силы, Ахмат-хан выступил в поход на Русь. Вместе с ним отправились шесть ханских сыновей и его племянник Касим, кроме того, польский король Казимир IV также обещал предоставить свои войска. Но далее повторилась ситуация восьмилетней давности, только на сей раз на реке Угре. Сражение продолжалось четверо суток. Бои шли в бродах реки, которая была узкой. Польские войска так и не подошли, а без их поддержки легкая татарская конница, понеся большие потери, так и не смогла переправиться на другой берег. Началось «стояние на Угре» продлившееся с июня по ноябрь. Ахмат ждал подхода союзных войск, но Казимиру было не до него. Верный союзному договору с Москвой Менгли-Гирей напал на подольские рубежи Польского королевства, оттянув на себя основные силы Казимира, а местные «верховские» православные князья, отошедшие вместе с Великим княжеством литовским к католической Польше, сочувствовали Москве и не спешили на помощь ордынскому хану. Так и не дождавшись подкреплений, Ахмат-хан с наступлением холодов повернул коней в Степь, попутно пограбив «верховских» подданных Казимира. Нет, татары вовсе не испугались холодов, как предполагали некоторые летописцы. Морозы наоборот должны были сковать воду и землю, дав простор для маневра конницы, Иван Васильевич это понимал и заблаговременно отвел русские полки под защиту стен Кременца и Боровска. Ахмата заставила спешить в свою ставку весть, о том, что «Русь орду его поплениша». Дело в том, что Московский князь заблаговременно отправил сплавом по Оке большой отряд под командованием князя Звенигородского Василия Ноздреватова и Крымского экс-хана Нур-Девлета для нападения на ханскую ставку, где по сообщениям лазутчиков остались в основном женщины и дети: «Они же, Волгою в ладьях пришедше на Орду, и обретоша ю пусту без людеи, токмо в неи женеск пол и стар и млад: и тако ея поплениша, жен и детеи варварских и скот весь: онех же полон взяша, онех же мечю и огну и воде предаша» [Парунин А. В.].
Это поражение стало для Ахмат-хана роковым. По возвращению в Сарай он был убит Сибирским ханом Ибаком, который вместе с ногайцами, признавшими его своим ханом, неожиданно напал на походную ставку Ахмата. Ибак-хан увез в Тюмень богатую добычу и увел весь «ордубазар» – ремесленно-торговый двор, кочевавший вместе с ханской ставкой. Достался ему и весь полон взятый ханом в последнем походе. По этому поводу летом 1481 года с Тюмени в Москву прибыл посол Чюмгур-бек, принесший радостную весть «что супостата твоего есми убил, царя Ахмата» [Парунин А. В.]. С этого момента начинается отсчет прямых контактов между Московским великим княжеством и Сибирским ханством.
После убийства Ахмад-хана ногайские отряды рыскали по степи в поисках его потомков, но ордынский беклярбек Тимур, сумел раньше их найти старших детей хана Муртазу и Сайид-Ахмада и скрылся с ними в Крыму. Крымский хан Менгли I Герай охотно принял беглецов, но относился к ним скорее как к почётным пленникам, чем к гостям или союзникам. На следующий год в Сарай Ал-Джедиде ханом был провозглашен Шейх-Ахмед, единственный из сыновей Ахмата, переживший набег Ибака и оставшийся в Степи. Особой власти он не имел. А поволжские номады, привыкшие чувствовать себя всемогущими хозяевами в Дешт-и-Кыпчак – Кыпчакской Степи, залечивали полученные раны, нанесенные не только их телам, но и душам.
В 1485 году из крымского плена сумели сбежать Тимур и Сайид-Ахмад. Воссоединившись с Шейх-Ахмедом, они стали готовить нападение на Крымский юрт. На следующий год, в результате дерзкого налета им не только удалось освободить Муртазу, но разграбить город Эски-Кырым. Они даже попытались захватить турецкую Кафу и осадили Салачик, но Менгли-Гирей, раненый в стычке с братьями, успел мобилизовать силы и отбил у ордынцев весь захваченный полон. Тем не менее братья чувствовали себя победителями.
Ханом был провозглашен Муртаза – старший из сыновей Ахмат-хана. Первым делом он озаботился поиском подходящего претендента на Крымский престол. Такого, что бы пользовался поддержкой хотя бы части крымской знати. Наиболее подходящей кандидатурой был Нур-Девлет, который после удачного набега на Сарай, был посажен Московским князем  на ханский престол в Касимове, освободившийся после смерти бездетного Даниара. И Нур-Давлет двинулся к границам Крымского юрта во главе большого войска, вот только пришел он туда в 1487 году в качестве вассала Ивана III для охраны Московских рубежей и помощи своему брату Менгли-Гирею. Муртазе пришлось отложить свой поход на Крым на три года.
В том же году, другой служилый «татарский царевич» Мухаммед-Эмин во главе русских войск вступил в Казань. Хана Ильхама вместе с его женами отправили в ссылку в Вологду. Ханство было ликвидировано, Иван III принял титул «князя Болгарского», а Мухаммед-Эмин остался в Казани в качестве московского наместника. Последнее несколько возмутило Ибак-хана, но он удовлетворился, получив право свободного проезда через Московию для ногайских и сибирских купцов, а также освобождения их от пошлин при торговле в России. Именно с этого момента – принятия Иваном III титула «Болгарского князя» в истории Руси начинается период не просто войны за освобождение от «татарского ига», но борьбы Московских великих князей за Власть над Степью. Позже мы еще поговорим об этом периоде истории более подробно, а пока вернемся к событиям в Орде. Только отметим вначале, что успехи Ивана III в его противостоянии с Ордой привели к тому, что Верховские княжества, входившие в состав Польского королевств и дважды безнаказанно ограбленные союзным Польше Ахмат-ханом, добровольно перешли под власть Москвы. Началась необъявленная пограничная война между Москвой и Краковом, длившаяся до самой смерти в 1492 году Казимира IV – короля польского, великого князь литовского, русского и жемайтского. И в этом конфликте верными союзниками Ивана III выступали Крымский хан Менгли-Гирей и молдавский князь Стефан Великий, чья дочь Елена стала женой наследника московского престола.
В 1490 году войска Шейх-Ахмада, Сайид-Ахмада и их кузена Абд ал-Керима ибн-Махмуда совершили набег на Крымский юрт, опустошили северные области и отступили в свои кочевья. Менгли-Гирей быстро собрал собственные силы, а также отправил гонцов с просьбой о помощи в Москву и в Кафу. Турецкие колонии выделили хану две тысячи янычар, а Иван III отравил в тыл ордынцам казанских и касимовских казаков под командованием Мухаммед-Эмина и Нур-Девлета, вместе с последним в походе принял участие его сын Сытылган. На следующий год братья совершили новый налет на Крым, но были разбиты. По возвращении Абд ал-Керим, правивший в Хаджи-Тархане, решил компенсировать неудачный поход грабежом ногайских кочевий, чем спровоцировал ответную акцию со стороны Сибирского хана.
В 1492 году Сибирский Ибак-хан вместе с братом Мамуком и ногайскими мурзами Муссой и Ямгурчи, заручившись поддержкой крымского хана Менгли-Гирея, совершил поход в Поволжье. Он взял Сарай Ал-Джедид и осадил Хаджи-Тархан, но захватить не смог и так и не дождавшись реальной помощи от союзного Крыма, вернулся в заволжские степи. А сыновья Ахмат-хана рассорились между собой и начали междоусобицу за ханский трон.
Эта не особо удачная вылазка Сибирских ханов с целью завладения ордынским престолом имела ряд значимых последствий для ее участников. В 1495 году часть казанской знати, недовольной подчинением Москве, при поддержке ногайских биев возвела на казанский престол Мамука – брата Ибак-хана. Мухаммед-Эмин с семьей бежал в Россию. Правда, уже на следующий год казанцы, недовольные излишней жесткостью нового хана, закрыли перед Мамукой ворота Казани, когда он возвращался после неудачного карательного похода на удмуртских князей. Пришлось Мамуку возвращаться в Чинги-Туру, а управлять Казанью был поставлен Абдул-Латиф, младший брат Мухаммед-Эмина, который  незадолго до этого переехал из Салачика в Москву и служил наместником в Звенигороде. А свергнутый Мамука так и не доехал до родного стойбища, скорей всего он, как и его более успешный брат Ибак, был убит мятежниками Мухаммеда Тайбуги . В ханстве началось противостояние между потомками Ибака и Тайбуги, и от ханства отпал Искертский юрт со столицей в Кашлыке (вблизи современного Тобольска), а, заодно, и Ногайская Орда стала самостоятельной. Правда, в конце 90-х годов XV века ногайские бии признали своим ханом Агалака, младшего брата Ибака, и даже снарядили ему в помощь восемь тумэнов для похода на Казань. Но, узнав, что на помощь Абдул-Латифу выступило московское войско под командованием князя Бельского, благоразумно повернул вспять. После чего Сибирское ханство надолго исчезает со страниц летописей, а значит и с международной политической арены. Нет, оно не распалось, и не было захвачено, просто отошло на второй план, погрязшее во внутренних проблемах.
В это же время теснимые со всех сторон сыновья Ахмат-хана пытались возобновить союзный договор с Польшей, но безуспешно. Ногайцы окончательно выдавили их из Заволжья, а попытка ордынцев откочевать на юг в Прикубанье, вызвала такой ответный натиск со стороны черкесов, что Ордынская ставка вынуждена была и вовсе откочевать за Дон. Вдобавок ко всем бедам в Поволжье наступили сильнейшие засуха и голод, и хану пришлось подумать о перекочевке в более плодородные районы. После его поражения от черкесов единственным доступным местом было Приднепровье, но и тут путь Шейх-Ахмаду преградили крепости, недавно возведенные Менгли-Гиреем и оснащенные турецкой артиллерией. Он попытался было мирно договориться и с крымским ханом, и с османским падишахом, но помощи не получил. Тогда доведенные до отчаяния люди силой заняли Приднепровские пастбища, а заодно они решили пограбить сытых соседей. Основной удар пришелся, естественно, на приграничные русские княжества, причем как на те, что были под рукой Москвы, так и на подданных польского короля.
В этих условиях Иван III, который в то время на севере вел войну с Польшей и Ливонским орденом, предложил Шейх-Ахмаду союз и солидные выплаты, если он перенаправит свою активность в нужную сторону. Ахмат согласился и, захватив Рыльск и Новгород-Северский, он потребовал у великого князя Литовского Александра передать под его власть Киев, намереваясь сделать здесь наместниками князей Глинских – «истинных потомков Мамая»…. Но этот поход стал для Орды ее лебединой песней.
В начале мая 1502 года войска Менгли-Гирея выступили в поход.  Шейх-Ахмад  в это время находился на реке Суле, где спешно строил укрепления против крымчаков. Но укрепления не помогли, его изголодавшиеся воины практически без боя переходили на сторону Крымского хана. Не ограничиваясь освобождением Приднепровья, Менгли-Гирей двинул свои войска на Сарай и сжег его. Сам Шейх-Ахмад сумел спастись с отрядом не более 300 всадников, укрывшись у своего кузена в Хаджи-Тархане. Но вскоре был вынужден бежать и оттуда, а Астраханское ханство окончательно оформилось в самостоятельное государство. В конечном счете, свергнутый хан стал почетным пленником польского короля, вернувшись на Волгу только в 1527 году уже в преклонном возрасте.
Так была поставлена последняя точка в более чем 250-летней истории Джучи улуса. В начале XVI века большая часть Правого крыла оказалась под властью Крымских ханов из кыпчакского рода Гиреев, в Заволжье правили ногайские бии из рода мангыт, а в бывшем Тюменском юрте власть чингисидов активно оспаривали Тайбугины. В европейских степях единственным осколком Орды, где сохранили власть потомки Джучи, оставалось только Астраханское ханство, занимавшее приустьевую часть волжской поймы. Да еще в Казани седел джучид в ранге московского наместника.
Гораздо благоприятнее для потомков старшего сына грозного Чингисхана сложилась обстановка в южной части Левого крыла Джучи улуса. Как во главе казахов, так и во главе узбеков, не прекращающих между собой войну за Приаральские города и пастбища, стояли потомки Джучи. Казахами правили Бурундук и Касым, причем ханом считался Бурундук сын Кереея, а реальная власть была в руках Касыма, сына Джанибека. Ханом узбеков по-прежнему оставался Мухаммед Шейбани. Несмотря на непрекращающиеся столкновения между двумя осколками некогда великого Узбекского ханства, Их правители довольно тесно породнились между собой. Мухаммед и Касыма и так были кузенами по материнской линии, а Бурундук-хан ухитрился выдать за Мухаммеда Шейбани, его сына и брата трёх своих дочерей.
Касым-султан и Бурундук-хан вели борьбу за объединение под своей властью многочисленных номадных родов, кочевавших в степных районах современного Казахстана, а Мухаммед Шейбани-хан, под властью которого вначале оказались только Мангышлак и немногие приаральские города, приступил к созданию собственного государства. В 1488 году он овладел городом Туркестаном и начал наступление на Мавераннахр и Хорезм, находившиеся в то время под властью потомков Хромого Тимура. В начале все его атаки разбивались о противодействие султана Хорасара Хусейн Байкара, но в 1499 году, воспользовавшись междоусобицами среди тимуридов, он начинает планомерный натиск на города благодатного Сырдарьинско-Амударьинского междуречья. К 1501 году он овладел Бухарой и Самаркандом, через два года под его натиском пал Ташкент, в 1505 после многомесячной осады Шейбани-хан захватил Ургенч – столицу Хорезма, на следующий год присоединил к своим владениям Балх. Последним в 1507 году пал Герат – столица Хорасана, и с властью тимуридов было покончено. В бывших владениях Хромого Тимура на столетие установилась власть потомков Шибана – третьего из сыновей Джучи, и первым из них стал  Мухаммед Шейбани-хан. Став владельцем плодородных долин и богатейших городов, расположенных на перекрестках караванных путей внук кочевника Абу-л-Хайра  и сам превратился в обычного оседлого государя, ревностно защищающего свои границы от набегов номадов, и, в первую очередь, своих казахских родственников. Его дальнейшая судьба в свете нашего повествования не слишком интересна, ибо в Кыпчакской степи от берегов Волги до гор Алтая и Тянь-Шаня остались только два владыки номадов: ногайский бий на севере и казахский хан на юге.
Европейские же степи в начале XVI века оказались в основном под властью Менгли-Гирея. Только в Нижнем Поволжье далекий потомок грозных монголов удерживал под своей властью бесплодные солончаковые степи да приустьевой порт Хаджи-Тархан. Все население ханства по оценкам историков не превышало 15 – 20 тысяч человек, а боеспособных мужчин насчитывалось не более трех тысяч. Понятно, что самостийность ханства была весьма иллюзорной. До 1502 года назначение хана согласовывалось с Сарай Аль-Джедидом, а после с крымским Салачиком. Да еще Московский великий князь, добившись заметных успехов на северо-западном фронте, стал все активнее вмешиваться в политику Степи. Помимо Касимовского и Казанского ханств, вошедших в состав вассальных владений Московского великого князя, весной 1502 года состоялось заключение шертного (вассального) договора между Иваном и ногайским бием Ямгурчи.
После ликвидации общего врага отношения между вчерашними союзниками: Салачиком и Москвой начали быстро портиться. Теперь у них была общая граница, причем в степи достаточно условная, и естественно периодически возникали пограничные конфликты. Не улучшил отношений между Менгли-Гиреем и Иваном III факт снятия Абдул-Латифа – приемного сына Крымского хана, с поста Казанского наместника и отправка его в ссылку в Вологодские земли. Да и опала наследника Московского престола Дмитрия, внука Ивана III, которого поддерживали сторонники союза с татарами, не могла не озаботить Салачик. Но, пока был жив Московский князь Иван Васильевич Великий, крымский хан честно соблюдал мирный договор.
Но в 1505 году Иван Великий умер от болезни и на престол вступил Василий – его сын от Софьи Палеолог, дочери Морейского деспота. В отличие от старшего сводного брата Ивана, умершего (не без участия Софьи Палеолог) в 1490 году, и наследовавшего ему сына Дмитрия, Василий был ставленником противоордынской партии, ориентированной на сближение с католической Европой. И это не замедлило сказаться на отношениях Московского княжества с наследниками Джучи улуса.
Первым отреагировал казанский наместник Мухаммед-Эмин, который еще в 1502 году, узнав о поражении проордынской партии, стал готовить мятеж. Во время ежегодной Волжской ярмарки татары перебили всех русских купцов, а их товарами завладели. Десятки тысяч русских переселенцев, включая штат наместника, были объявлены пленниками. Казанское войско при поддержке двух ногайских тумэнов осадило и разграбило Нижний Новгород, но при штурме нижегородского кремля был убит один из ногайских темников, и войско вернулось в Казань.
Следом Менгли-Гирей превратился из верного союзника Москвы в «разорителя земли русской». Первый свой поход на Русь он организовал только в 1507 году, но перешедшие под его руку ордынские племена, сразу после восшествия на московский престол Василия, стали безвозбрано совершать набеги на приграничные земли Московского княжества. Поход оказался крайне неудачным для крымчаков. Не успели они подойти к границам Московии, как пришло известие о выступление на Крым Ногайской орды, действовавшей в соответствии с шертным  договором. Менгли-Гирей был вынужден с основными силами выступить наперерез ногайцам, а командовать наступлением на Москву поручил своему наследнику Мехмет-Гирею. Но тот упал с коня и занемог, поэтому боевые действия ограничились несколькими стычками, после которых крымское войско вернулось домой.
По факту татарского мятежа Василий Иванович направил в Казань карательную экспедицию, но она не увенчалась успехом. Заодно были отправлены московские послы и к ногайцам, но русских послов задержал Алчагир-мирза , сторонник союза с Польшей и восстановления власти чингисидов. Только в 1508 году после провала попытки посадить ханом Ногайской орды сибирского «царевича» Агалака, в Москву прибыло посольство от Сайид Ахмад-бия, младшего брата Алчагира, которое подтвердило шертный договор и сообщило, что главный виновник в нападении на русские земли его брат Джан-Мухаммед наказан за своеволие.
После ряда кровопролитных стычек, так и не увенчавшихся явной победой ни одной из сторон, 1508 году между Василием и Мухаммед-Эмином, при посредничестве Сайид Ахмад-бия, был заключен мирный договор, по которому Москва признавала самоуправляемое Казанское ханство под властью Мухаммед-Эмина, а он в свою очередь признавал вассальную зависимость от великого князя.
На следующий год, явно не без участия Москвы, не менее сорока ногайских тумэнов при символической поддержке Астраханского хана Абд ал-Керима начали большой поход на Крым. Но Менгли-Гирей, заранее предупрежденный своими лазутчиками об этом походе, успел подготовиться. Ему удалось собрать под свои знамена «только» двадцать пять тумэнов, но численный перевес противника с лихвой компенсировал открывшийся полководческий талант его сына Мехмет-Гирея, который напал на ногайцев во время их переправы через Волгу. Разгром был полный. Захваченную в бою добычу крымчаки перегоняли через Перекоп более двадцати дней.
А в Ногайской орде началась смута. В 1510 году произошло крупное военное столкновение между сторонниками Алчагира и Шейх-Мухаммеда , которые оба претендовали на должность бия. Победа досталась Алчагиру, и сторонники Шейх-Мухаммеда были вытеснены на правый берег Волги во владения Менгли-Гирея. Но мир в кочевья ногайцев это принесло ненадолго, ибо Шейх-Мухаммед с поражением не смирился. Он решил возродить Большую Орду, и объединить под своей властью все поволжские племена. Правда, для этого ему нужен был чингисид, при котором он бы смог занять пост беклярбека. Вначале он обратился к польскому королю Сигизмунду с просьбой освободить Шейх-Ахмета, но получил отказ. Тогда он стал сватать на ханство его старшего брата Муртазу, но тот официально отрекся от сарайского престола. Наконец в 1514 году на берегах Терека Хаджике (младший брат Шейх-Ахмета) был торжественно возведен на ханский трон, а Шейх-Мухаммед был назначен беклярбеком.
Весть о возрождении Большой Орды взволновала многих. Астраханский хан Джанибек объединившись с Алчагиром, напал на кочевья возрожденной Орды. Поход был довольно удачным, но позже союзники рассорились из-за добычи, что позволило самопровозглашенным правителям Джучи улуса сохранить свою власть. В 1516-1517 годах состоялись новые сражения Алчагира с Шейх-Мухаммедом. На этот раз Алчагир был разбит и нашел прибежище в Крыму у Мухаммед-Гирея. Крымский хан в обмен на вассальную клятву взялся было вернуть Алчагиру власть над ногайцами и послал на восток тридцатитысячную армию, под командованием наследника Бахадур-Гирея. Но тот, получив известия о соединении войск ногайцев, астраханцев и русских, не приняв боя, повернул назад, пограбив на обратном пути приграничные рязанские селения.
Таким образом, несмотря на изначальное неприятие татарской знатью Василия Ивановича в качестве великого князя, в целом в первые десятилетия XVI века обстановка в Степи складывалась довольно благоприятно для Москвы. Орда пала. Крымский юрт не отваживался на серьезную конфронтацию с Москвой, ограничиваясь периодическими грабежами русских окраин. Ногайская орда подтвердила свой вассалитет и за редким исключением выступала как союзница Московского княжества. Крымское ханство, хоть и обрело автономию, но по-прежнему признавало власть Москвы. А в 1518 году, после смерти Мухаммед-Эмина, казанским ханом и вовсе стал Шах-Али, правнук Улу-Мухаммеда и верный вассал Василия III. В Казани вновь был размещен московский гарнизон и ханство, по сути, утратило свою автономию.
Тогда как позиции Крымского юрта в Степи неуклонно ухудшались. Вначале, сразу после разгрома ногайцев Менгли-Гирей увяз в внутриосманской междоусобице, где он  поддержал принца Селима, будущего османского падишаха Селима Явуза, выделив ему большое войско и женив его на своей дочери. Естественно в этих условиях ему было не до восточных окраин. Затем, после его смерти в 1515 году между сыновьями разгорелась междоусобная война, окончившаяся только в 1519 году победой Мехмет-Гирея.
Но в 1519 году в сложившуюся в европейской степи ситуацию вмешались узбек-казаки. В казахских степях еще в 1512 году, после смерти Бурундук-хана, единовластным правителем стал Касым, сын Джанибека. За семь лет он значительно укрепил и расширил границы Казахского ханства; нанес несколько поражений укрепившимся в Мавераннахре Шибанидам – наследникам Мухаммеда Шейбани, отобрав у них ряд сырдарьинских городов; а заодно потеснил могулистанского Сайид-хана в Семиречье. Теперь настала очередь Ногайской орды потесниться перед амбициями Касым-хана. Его поход спровоцировали многочисленные беженцы, которые стали искать его защиты в смутные для ногайцев времена. Но главную роль сыграл Шейх-Мамай – один из сыновей покойного Мусы-бия и лидер Левого крыла Ногайской орды. Он выдал за чингисида Касыма свою дочь Ханыкей Султан-ханым и добровольно признал власть казахского хана.
 Набег на Поволжье был стремительным. Измотанные годами междоусобиц ногайцы не смогли оказать должного сопротивления. Многие бежали за Волгу, под защиту Крымского хана. Беклярбек Шейх-Мухаммед во главе спешно собранных войск прикрывал волжские переправы, давая возможность обозам переправиться на правый берег. В казахских источниках сохранились сведения о том, что в битве под Хаджи-Тарханом был убит Пулад, племянник Касыма, а также, что Шейх-Мухаммед убил некоего Джадика с сыном. Однако вскоре и сам ногайский беклярбек был убит и ограблен в Хаджи-Тархане людьми царевича Музоффара , который, видимо, решил поддержать чингисида Касыма. Переправляться на правый берег Волги казахи не рискнули, ограничившись покорением племен, оставшихся в Заволжских степях. Те же из ногайцев, кто успел переправиться через реку, присягнули на верность Мехмет-Гирею, существенно увеличив его мощь и влияние.
В 1521 году скончался казахский хан Касым, его сыновья погрязли в междоусобицах. Воспользовавшись этим, ногайцы вернули себе земли между Волгой и Эмбой. А поскольку от вассальной клятвы их никто не освобождал, Мехмет-Гирей без особых усилий  стал властелином большей части Джучи Улуса.
В этом же году ему, опять же без особых усилий, удалось присоединить к своим владениям еще и Казанское ханство. Казанская знать недовольная притеснениями со стороны московского воеводы Василия Поджогина, подготовила переворот и пригласила на ханство младшего брата крымского хана.  Сагиб-Гирей с небольшим отрядом сумел скрытно подойти в Казани и при поддержке казанских сторонников произвести государственный переворот, в результате которого Шах-Али был отстранён от власти, касимовская гвардия и московский гарнизон были перебиты, а русские купцы ограблены и арестованы. Единственно, что «царскую» кровь они проливать не решились и чингисиду Шаху-Али было позволено с небольшой свитой покинуть город. Немедленно по вступлении на престол хана Сагиб-Гирея началась интервенция в Московское княжество. Войска казанцев и крымчаков, усиленные ногайскими тумэнами, одновременно вторглись в русские земли с востока и юга. После разгрома не ожидавших нападения русских армий, татарские войска соединились под Коломной и начали наступление на Москву. Великий князь Василий бежал в Волоколамск, поручив охрану столицы наследнику престола (детей на тот момент у князя не было) – своему зятю (мужу сестры) Худай-Кулу, сыну Ибрагим хана, сводному брату Мухаммеда-Эмина и Ильхама, крещеному под именем Петра. Татары вошли в город 30 июля 1521 года, пожгли окрестные села, слободы и посад. Народ так спешил укрыться под защитой кремлевских стен, что в давке погибло несколько сотен человек. Начались переговоры о мире, который был заключен Петром Ибрагимовичем от лица Василия III на условиях отказа Москвы от претензий на Казанский престол и возобновление выплат ордынского выхода в пользу крымского хана. После чего победители покинули московские земли, уводя с собой огромный полон и увозя массу награбленного.
Воспользовавшись тем обстоятельством, что это не им был подписан унизительный договор Василий Иванович, отказался его соблюдать. Тем более что сам договор был хитростью изъят у хана воеводой Хабаром Симским, охранявшим Переславль Рязанский. В этой связи московский князь заключил перемирие с Польшей и весь 1522 год продержал войско на границе со Степью, ожидая нового вторжения крымчаков.
Но Мехмет-Гирей прежде чем снова идти на Москву, решил вначале покарать Астраханского хана, который отказался участвовать в походе 1521 года. В 1523 году крымчаки и ногайцы подошли к Хаджи-Тархану. Войны собственно не было, город сдался без боя. Но затем произошел конфликт между крымским ханом и ногайскими предводителями Агишем и Мамаем. Мехмед-Гирей и его наследник Бахадур были выманены из города и убиты. После чего ногайские тумэны обрушились на Крым, и, хотя городов взять не смогли, но разграбили весь полуостров. После чего уже Агиш с Мамаем не поделили власть и в Ногайской Орде снова начались междоусобицы.
Крымскому юрту то же на время стало не до походов на Москву. После ухода ногайцев крымская знать провозгласила своим ханом Газы, сына Мехмет-Гирея, но это не устроило Османского падишаха, являвшегося сюзереном крымского хана. Поэтому ханом был назначен Саадет, брат Мехмета, а несостоявшийся хан вместе с его братом были убиты. Саадет-Гирей взялся восстанавливать порушенное ногайцами, реформировать армию, укреплять свою власть в Крымском юрте и искать союзников в Степи.
Ситуацией поспешил воспользоваться московский князь, который отправил на Казань большое войско. Поводом для похода послужила казнь русских купцов и воеводы Василия Поджогина, захваченных в плен во время переворота 1521 года. Захватить саму Казань русские и не пытались, в этот раз их целью было не покорить, а покарать казанских татар. В ходе похода были разграблены окрестности и возведена на исконно булгарских землях в устье Суры крепость Василь-город (Васильсурск), который должен был стать новым торговым центром на границе татарских и русских земель, потеснив в этом отношении Казань. Сагиб-Гирей предпринял ответный набег на Галич, но гораздо более Казани, хана интересовал разграбленный ногайцами Крым, где в то время развернулась борьба за ханский престол.
В 1524 году Сахиб-Гирей с войском двинулся в Крымский юрт, оставив Казань на тринадцатилетнего племянника Сафу-Гирея, сына Саадет-Гирея. По дороге он напал на ногайские кочевья и убил Агиш-бия – убийцу своего брата. Тогда же из Нижнего Новгорода на Казань отправилось новое московское войско под командованием Шаха-Али, казанского экс-хана. Московское войско осадило столицу ханства, но взять ее русские не смогли. К тому же пришли известия о том, что Сафу-Гирей принес вассальную клятву османскому падишаху Сулейману и тот стал грозить войной Москве за нападение на его вассала. Между Москвой и Казанью был заключен мирный договор, по которому Сафу-Гирей оставался ханом, и единственным, хоть и немаловажным, достижением князя Василия стал перенос Казанской ярмарки в Нижний Новгород.
Новый виток борьбы за власть над степью начался в 1527 году, когда после настоятельных просьб ногайских биев из польского плена был отпущен престарелый Шейх-Ахмад легитимный хан Джучи улуса. Возвращение хана активно поддержал Ислам-Гирей – внук разгромившего Орду Менгли-Гирея, который жаждал с его помощью занять Крымский престол. Покорился вернувшемуся хану и Хаджи-Тархан, который Шейх-Ахмад сделал своей столицей. Но возрождения Орды не последовало. На следующий год после возвращения в Степь хан умер, и собранная им коалиция распалась. Ислам-Гирей помирился с дядей и получил пост калги – наследника. Ногайской ордой продолжил править Мамай-бий, а астраханским ханом стал племянник Шейх-Ахмада Касим ибн-Сайид-Ахмад.
В 1530 году возобновилась русско-казанская война. Все началось с оскорбления московского посла Андрея Пильмева. Русские пешие рати сплавились с Нижнего Новгорода по Волге а союзная татарская конница подошла следом по суше. Казанцы хорошо подготовились к войне, на помощь им пришли отряды ногайцев и астраханцев, на реке Булак был построен острог. Тем не менее, начало компании складывалось в пользу Московского княжества. Отряд Ивана Оболенского сходу взял острог, перебив защитников. На Арском поле под стенами Казани были наголову разгромлены три тумэна, присланные ногайским Мамай-бием. Затем, осадив Казань, русские начали обстрел города из пушек. Хан Сафа-Гирей бежал, и казанцы были готовы заключить мир. Но затем, благодаря неожиданной вылазке, татарам удалось убить часть командного состава москвичей и разгромить обозы, что резко изменило ситуацию. 30 июля русские войска сняли осаду города и начали отступление.
Ногайская орда не простила Мамаю поражения на Арском поле, и новым бием стал Саид-Ахмет. Соответственно и казанцы не простили Сафа-Гирею его бегства. Хотя хану и позволили беспрепятственно вернуться в город, но вскоре произошло восстание и ему опять пришлось бежать к своему союзнику Мамаю. К князю Василию были отправлены послы с просьбой дать им в новые ханы Джана-Али – младшего брата Шаха-Али. Великий князь согласился, и Казань вновь на несколько лет оказалась в фарватере московской политики.
В 1532 году Салачике произошел переворот: Саадат-Гирей отрекся от престола в пользу своего племянника Ислама. Но османский падишах отказался признать Ислам-Гирея ханом, назначив на это место Сахиб-Гирея, бывшего хана Казани. Сторонники Ислама попытались интриговать, но новый хан оказался жестким и решительным политиком. Он не стал удалять смутьянов из столицы, он перенес саму столицу юрта. Новый, основанный им город получил имя Бахчисарай. И здесь в окружении хана стали доминировать преданные ему люди, прежде всего выходцы из служилой знати. Первые годы своего правления он укреплял свои позиции в Причерноморье и не слишком активно участвовал в политике Степи.
Казалось бы, у Московского княжества появился неплохой шанс укрепить свои позиции среди европейских номадов, но в 1533 году от заражения крови умирает великий князь, и московский престол остается его трехлетнему сыну Ивану. До его совершеннолетия править страной должен был опекунский совет, но мать юного князя Елена Васильевна Глинская, одного за другим отстранила всех опекунов и фактически сделалась правительницей Великого княжества Московского. Ирония судьбы заключается в том, что властная и решительная регентша, являющаяся прямой наследницей ордынского беклярбека Мамая (ее прадед Борис Иванович Глинский приходился Мамаю правнуком), была женщиной европейских нравов и воспитания. Сделав немало для политического и экономического роста великого княжества, она практически устранилась от решения «татарского вопроса», что не замедлило сказаться на ситуации в Степи.
Первым на ослабление «руки Москвы» откликнулась Казань. В 1534 году там произошел переворот Джан-Али был свергнут и то ли убит, то ли сослан  в Старую Казань, а ханом вновь стал Сафа-Гирей. Под его командованием казанские татары почти 12 лет безнаказанно разоряли северо-восточные окраины Московского княжества. Главной целью набегов был захват пленников, налетчики старались брать молодых и здоровых, а детей, стариков и женщин вырезали. Ежегодно на невольничьих рынках в Хаджи-Тархане и Кафе продавали сотни тысяч обращенных в рабство подданных великого князя, да и в самом казанском ханстве были десятки тысяч русских рабов. Работорговля стала основной статьей дохода казанского хана.
Начались проблемы и с ногайцами. В 1535 году Мамай-бий послал к Ивану IV грамоту, в которой обвинял русских в несоблюдении условий шертного договора. Однако, какие бы прения не возникали у ногайского бия с Московским княжеством, гораздо большую проблему для него представляли Крымский юрт и восточные соседи – номады, да и внутриногайских проблем ему хватало с избытком. В то время его тумэны были нужней на востоке, где шла непримиримая борьба за землю и власть с Сибирским и Казахским ханствами. В это время ханом казахов стал сын Касым-хана Ак-Назар, с именем которого связывают возрождение мощи и авторитета казахского ханства: «Сей Акназар, учинившись ханом, в великое усилование пришел» [Рычков П. И.]. Под власть чингисида Ак-Назара стали переходить и некоторые восточные ногайские кочевья, чему способствовал Шейх-Мамай влиятельный лидер Левого крыла Ногайской орды, которому Ак-Назар приходился внуком – сыном его дочери.  Видимо для предотвращения ситуации 1519 года Мамай-бий – лидер Правого крыла ногайцев и родной брат Шейх-Мамая, поспешил провозгласить в Хаджи-Тархане ханом Шейх-Хайдара, сына Шейх-Ахмеда – последнего хана Большой Орды. Так что он просто вынужден был поддерживать добрые отношения с Москвой, и при его правлении ногайцы не тревожили русских земель набегами.
Ситуация несколько изменилась после 1538 года. В Москве от отравления ртутью умирает Елена Глинская. Власть оказывается в руках боярского опекунского совета и, в первую очередь, князей Шуйских, потомков Суздальских князей, чьи родовые уделы больше всего страдали от казанских набегов. Они начинают готовить поход на Казань. Это не понравилось Сахиб-Гирею, и Крымский хан отправил своего сына Эмин-Гирея в грабительский набег на польские и московские земли. Поход за пленниками оказался успешным, но на обратном пути войско сильно пострадало от холода.
В декабре 1540 года казанские татары в очередной раз напали на Муром и разграбили окрестности, но в этот раз местные ополченцы и Шах-Али со своими касимовскими отрядами сумели остановить налетчиков и отбили у них часть полона. Москва заключила мир с Польшей и стала готовить большой поход на Казань. Сафа-Гирей запросил помощи у своего дяди крымского хана. «Весною узнали в Москве (чрез пленников, ушедших из Тавриды), что Хан двинулся к пределам России со всею Ордою, не оставив дома никого кроме жен, детей и старцев; что у него дружина Султанова с огнестрельным снарядом; что к нему присоединились еще толпы из Ногайских Улусов, из Астрахани, Кафы, Азова; что Князь Симеон Бельский взялся быть его путеводителем» [Карамзин Н. М.]. Собранные для похода на Казань войска были срочно переброшены к южным рубежам Московского княжества и стали ждать подхода крымчаков. Встретив вместо богатых беззащитных деревень хорошо подготовленное войско, Сахиб-Гирей отступил, не рискнув вступить в открытое сражение. Вернувшись в Бахчисарай хан отправил великому князю посла с предложениями мира и дружбы. Несмотря на «пустой» поход, своей главной цели Крым все-таки добился – поход на Казань сорвался.
Новый поход на неугомонного соседа состоялся только в 1545 году. Московские отряды должна была поддержать оппозиция в самой Казани, но заговор был раскрыт и Сафа-Гирей начал репрессии против недовольных. Кроме того казанцам удалось разгромить пермский отряд князя Львова, отставший от основных сил. По этому, разграбив окрестности Казани, московские рати вернулись восвояси. Сахиб-Гирей в этот раз предпочел не вмешиваться в русско-казанский конфликт. Вместо этого он при помощи мушкетеров и полевой артиллерии захватил Хаджи-Тархан и сместил Ямгурчи-хана, который незадолго до этого сместил Ак-Кубека, внука Ахмат-хана ордынского. Поводом для нападения стали повышенные пошлины на транзит товаров с Казани в Крым и обратно.
На следующий год восстание в Казани все же произошло. Сафа-Гирей бежал и вернулся с астраханским отрядом, но был отбит. На ханство был вновь приглашен московский ставленник Шах-Али, который двинулся к Казани вместе с русским гарнизоном, но и перед ним мятежный город закрыл ворота. Пришлось ему вернуться в Касимов не дождавшись обещанного трона. В июле к стенам города опять подошел Сафа-Гирей на сей раз при поддержке небольшого отряда крымчаков и ногайцев нурадина  Юсуфа, на дочери которого он был женат. На сей раз город сдался и многие сторонники «русской партии» были казнены. Местная знать была отстранена от управления ханством, а ее место заняла пришлая администрация из крымчаков. Не нашлось в новой администрации места и тестю хана Юсуфу, который после этого примкнул к лагерю ярых противников Казани и неоднократно совершал набеги на земли ханства.
Сахиб-Гирей вновь воздержался от вмешательства в разборки между Москвой и Казанью, направив экспедицию против ногайцев, которые готовили вторжение в пределы Крымского юрта. В ходе ожесточенного сражения крымчаки победили благодаря широкому использованию огнестрельного оружия: мушкетов и пушек.
А в 1547 году 17-летний великий князь Иван IV Васильевич (Грозный) официально короновался как первый русский царь, присвоив себе титул которым раньше в русской традиции величались только законные правители Джучи улуса, да еще римские и византийские императоры. Этот символический жест означал новые притязания Великого княжества Московского, которое не только заявило свои права на наследство старшего из сыновей Чингисхана, но и стало последовательно проводить политику воссоединения всех земель Орды под своей властью.
Так начался новый этап в истории Западной Степи – эпоха объединения номадов под властью Белого Царя – государя всея Руси.

Русско-маньчжурский период

Конечно, центров нового объединения Степи в XVI веке было гораздо больше. На этом поприще весьма преуспели и тумэтский хунтайджи Шолой-Убаши, правивший под именем Алтын-хана всем восточным крылом от Саян до Чанбайшаня; и хан казахов Ак-Назар, который «учинившись ханом, в великое усилование пришел и владел не только одними теми ногайцами и Башкириею, но сверх того Казанское, Сибирское и Астраханское царство, Бухарию, Хиву, Ташкент и другие многие города под власть свою покорил и дань с них собирал…» [Рычков П. И.]; и основатель Джунгарского ханства Эрдэни Баатур-хунтайджи, который сумел объединить племена номадов Поволжья, Северного Кавказа, Малой Азии, Средней Азии, Западной Монголии, Урала, Сибири, Восточного Туркестана, Тибета. Были и другие «объединители народа стрелков», но в конечном итоге Степь поделили между собой две империи Российская и Маньчжурская, соперничество и сотрудничество которых во многом определило современную политическую карту Восточной Европы и большей части Азии.
Истории обеих этих империй хорошо изучены и детально описаны. Многочисленные диссертационные исследования и обширные монографии посвящены политическим, экономическим и культурным событиям той эпохи в целом и каждому императору в отдельности. А если учесть, что их становление приходится на эпоху географических открытий и колониальных завоеваний, когда, благодаря техническому прогрессу и международной интеграции, события Крымской войны отражались на судьбе жителей далекой Аляски, а лихие голландские работорговцы совершали набеги на маньчжурские владения дабы обеспечить американские колонии живым товаром, то в этих условиях любая попытка хоть как-то изложить логику исторических событий, приведших к переделу степных пространств и народов, оборачивается необходимостью пересказывать чуть ли не всю мировую историю, начиная с эпохи Возрождения. Поэтому я хочу изменить стиль дальнейшего повествования. Я постараюсь максимально абстрагироваться от внешних причин и просто кратко изложу историю Степи в хронологическом порядке, по возможности так, как она воспринималась потомками «народа стрелков», не слишком вдаваясь в особенности политической ситуации за пределами Степи. 

Изначальная расстановка сил

К середине XVI века, когда Иоанн IV Васильевич, приняв царский титул, официально включился в борьбу за наследство Джучи улуса, Степь переживала период феодальной раздробленности. В 1532 году чиновник ведомства обрядов Минской империи Ся Янь, который скрупулезно вел хронику приезда иностранных делегаций, подсчитал, что «число людей, называвших себя ван [правителями] было более 100» [История минской династии]. И пусть большая часть прибывающих «послов» были самозванцами, количество реальных независимых правителей исчислялось десятками.
На востоке, после смерти Даян-хана (в 1543 году), его сыновья погрязли в междоусобицах, разделив ханство на 11 тумэнов-хошунов. Наиболее влиятельными из них были чахарский Дарайсун-Годэн-хан; Сайн-Гэгэн – Алтын-хан тумэтов; Буяндара – дзасакту-хан Халхи; Абатай – сайн-хан Горлоса и Буян Батур – хунтайджи Ордоса.  Западнее – в предгорьях Алтая, кочевали калмыцкие (ойратские) рода хошоутов во главе с Боко; дэрбэтов, под предводительством Тогон-тайши; чоросов, руководимых Булаем; тумэтов Дайон-нояна; хойтов Мани Мингату-хана и торгутов, вождем которых был Чэгэ. Южнее калмыков, в Турфанском округе вели борьбу два претендента на Могулистанское наследство Абд ар-Рашид-хан и Шах-хан. Южнее их сражались за власть потомок Хромого Тимура Хумаюн и наследник афганской династии Шер-хан. В Мавераннахре, после смерти Убайдулла-хана, Бухарское ханство распалось на две части: в Бухаре воцарился сын Убайдуллы Абдалазиз, а на престол Самарканда воссел сын Кучк-хунджи Абдулатиф. Севернее – в казахстанской степи, хан Хак-Назар только приступил к объединению бесчисленных казахских племен, причем каждый из племенных вождей мнил себя не меньше чем султаном. О количестве таких суверенных владык в восточно-кыпчакской степи говорит хотя бы тот факт, что в одном только сражении с могулами Абд ар-Рашид-хана в 1537 году «погибли Тугум-хан и 37 султанов» [Абусеитова М. Х.]. Еще севернее – в Зауралье, тайбугид Касим, а затем его сыновья-соправители Едигер и Бекбулат противостояли попыткам Кучума вернуть под власть чингисидов Сибирское ханство. Ногайская орда так же утратила единство и «разделялись в Василиево время на три Улуса» [Карамзин Н. М.], которыми правили сыновья Мусы-бия: на востоке утвердился Шейх-Мамай,  а на западе – его братья Исмаил и Юсуф, при номинальном старшинстве последнего. В сохранявшем свою относительную независимость Астраханском ханстве по-очереди свергали друг друга ногайский ставленник Ямгучи и потомки последнего хана Большой Орды Дервиш-Али и Ак-Кубек. В Казани чингисид Шах-Али при поддержке Москвы соперничал с крымским ставленником Сафа-Гиреем, оставаясь при этом ханом Касимовского ханства, вассального московским князьям. На большей части Крыма и в Приазовских степях владычествовал Сахиб-Гирей, а остальное черноморское побережье, за исключением Кавказа находилось под властью его сюзерена Османского султана Сулеймана Великолепного. Ну и, естественно, северо-западные пределы Степи входили в состав Великих княжеств Московского и Литовского, причем последнее в то время было под властью польского короля. Кроме того, по окраинам этих княжеств селились многочисленные полувольные казачьи ватаги, состоявшие преимущественно из потомков православных кыпчаков, перешедших после распада Орды под руку соответствующего князя. Казачьи атаманы, избираемые «общим открытым голосованием», напрямую от княжьей воли не зависели и, по сути, нанимались на службу в качестве пограничной стражи и вспомогательного воинского формирования.
 Не стоит забывать, что в те времена, как, впрочем, и сегодня, основу экономического благополучия большинства государств составляла международная торговля, в том числе транзитная. По сведениям Н. М. Карамзина «к нам привозили из Европы серебро в слитках, сукна, сученое золото, медь, зеркала, ножи, иглы, кошельки, вина; из Азии шелковые ткани, парчи, ковры, жемчуг, драгоценные каменья; от нас вывозили в Немецкую землю меха, кожи, воск; в Литву и в Турцию меха и моржовые клыки; в Татарию седла, узды, холсты, сукна, одежду, кожи, в обмен на лошадей Азиатских… С товаров ввозимых и вывозимых брали в казну пошлины, семь денег с рубля, а за воск четыре деньги с пуда сверх цены оного… Успехи торговли более и более умножали доходы Государевы». Особенно зависимы от успехов транзитной торговли были правители кочевых государств, как в силу природной скудности ресурсов, так и в связи с традиционным внутриполитическим укладом, согласно которому его кочевые подданные поставляли ему снаряженное войско на время войны, но налогов не платили. Поэтому основу доходов хана (султана, бия), на которые он содержал личную воинскую дружину и административный аппарат, составляли таможенные пошлины, воинские трофеи да дань от покоренных народов. Причем с последними двумя источниками с каждым годом становилось все хуже и хуже. Потенциальные данники укрупнялись и укреплялись «огнебойной снатью», так что разобщенные отряды номадов, вооруженные по дедовским образцам, могли рассчитывать на сколько-нибудь значимую добычу, только участвуя в чужих междоусобицах. Например, грабя вместе с московскими отрядами литовские либо шведские земли, или же с крымским войском нападая на московские пределы.
Транзитная торговля в условиях всеобщей неразберихи и раздробленности так же пришла в упадок. Разрушилась имперская система почтовых ямов, торговые пути стали труднопроходимыми и не безопасными. Кроме того, у караванщиков, тысячелетиями монопольно выполнявшими роль «кровеносных сосудов» Евразии, появился мощный конкурент – бурно развивающийся океанский торговый флот западноевропейских государств. К началу XVI века португальские экспедиции уже добрались до берегов Индии, Японии и Китая. Они были готовы дешевле, быстрее, а главное – безопасней доставлять товары в Европу и обратно, и только консерватизм и настороженность в отношениях с европейцами со стороны восточных владык, позволили сухопутной караванной торговле и дальше влачить свое жалкое, по сравнению с эпохой империи, существование.
В этих условиях не удивительно, что в среде номадов активно ходила легенда об Ак-хакане – Белом (благородном) царе, который вновь объединит народы степи и вернет им богатство и процветание. Как уже говорилось на эту роль активно претендовали и Шолой Убаши-хунтайджи, и Хак-Назар-хан, и Эрдэни Баатур-хунтайджи. Но наиболее серьезными претендентами на данный «титул» в середине XVI века были крымский хан Сахиб-Гирей да московский царь Иоанн Васильевич. Причем первый, будучи вассалом Османского султана и не имеющий родственных связей с чингисидами, явно проигрывал в этом отношении второму. Ибо Иоанн был не только абсолютным самодержцем, но и нес в себе частичку крови как правнука Чингисхана Сартака, чья внучка Мария была матерью Ивана Калиты, так и беклярбека Мамая, к роду которого принадлежала мать царя Елена Глинская. Кроме того, популярности московского царя среди номадов способствовал тот факт, что на его службе состояло немало прямых чингисидов, один из которых Худай-Кул (в крещении Петр Ибрагимович, женатый на родной сестре Василия III) до рождения Иоанна и вовсе был официальным наследником Московского престола. Так что не удивительно, что когда в 1616 году в ставку Алтын-хана добрался посол московского царя, крещенный сибирский татарин и казачий атаман Василий Тюменец, то единственный упрек им услышанный –  «говорил царь, что ждал он от Белове государя к себе жалованья и присылки лет с 7… а сам царь лет в 60»  [Расспросные речи…]. То есть сказку про Белого царя рассказывали детям в монгольской степи уже в семидесятые годы XVI века (Алтын-хан Шолой-Убаши родился в 1567 году).

Русская экспансия

Присоединение Поволжья
Первой «жертвой» русской экспансии стало Казанское ханство, территориально во многом совпадающее с древней Булгарией. Помимо собственно Казани хану подчинялись города Чебоксары, Сары-Тау (Саратов), Елабуга, Синбир, Мамадыш, Жукотин, Самара, Тетюш, Алатур и множество более мелких поселений. Его власть признавали племена булгар (татар), черемисы (марийцев), мишари (мещера), мордвы, чувашей, удмуртов, отчасти башкиры и ногайцы. Напомню, что противостояние между Москвой и Казанью началось еще в тридцатые годы XV века, когда основатель Казанского ханства Улу-Мухамед пытался покорить Московское княжество, где правил Василий II, обязанный ему своим возвышением, ибо занял великокняжеский престол исключительно по ханской воле, вопреки завещанию Дмитрия Ивановича Донского. Тогда же Улу-Мухамед добился от Василия выделения в мещерских землях, на границе Московского и Рязанского великих княжеств, наследного удела для своего младшего сына Касима – Касимовского княжества или ханства, ставшего в дальнейшем надежным оплотом Москвы в ее противостоянии с Казанью. При Иване III роли поменялись, и уже начиная с 1467 года Московские князья пытались утвердить на Казанском престоле своих ставленников. А начиная с 1521 года число претендентов на ханский титул пополнилось выходцами с Крыма. После воцарения Сахиб-Гирея, имевшего родство с потомками Улу-Мухамеда только по матери, которая до замужества с Менгли-Гиреем побывала женой Ибрагима и Халиля – внуков Улу-Мухамеда, практически все потомки основателя ханства оказались на службе у Московского князя. В итоге казанцы оказались перед нелегким выбором: признавая власть крымских Гиреев, они попадали в зависимость не только от Крымского юрта, но и от Османского султана; а призывая на ханский престол чингисида – потомка последнего великого хана Джучи улуса, они становились вассалами Московского князя. Этот нелегкий выбор вызвал раскол среди подданных Казанского хана, привел к бунтам и междоусобицам, ослабив государство так сильно, что даже разоренное годами Семибоярщины Московское великое княжество смогло полностью его покорить, включив в состав созидаемого Русского царства.
Более ста лет с небольшими перерывами продолжались Московско-Казанские войны, принесшие много горя и разорения приграничным областям обеих держав, тем паче, что даже в мирные годы не прекращались набеги русских ушкуйников на казанские земли и татарские налеты на русские земли. Как правило, все эти взаимные вылазки ограничивались разграблением пригородов и захватом пленников. Брать города приступом не умели ни москвичи, ни казанцы. Но в 1550 году царь Иоанн, наученный немецкими советниками, провел серьезную реформу в своей армии, образовав полурегулярное пешее стрелецкое войско, вооружённое пушками, пищалями, бердышами и саблями. Кроме того, он серьезно переменил саму политику в отношении Казанского ханства: жаждал не вассального подчинения, а полного ее присоединения к своему царству. Соответственно поменялась и тактика.
Весной 1551 года казаки, стрельцы и собранные по всей Руси ополченцы осадили Казань, перекрыв все пути сообщения. Казанцы опасались приступа. Но вместо этого, под прикрытием войск, на правом, горном берегу Волги, в исконно булгарских землях, в спешном порядке сооружался новый город Свияжск. Благодаря заранее заготовленным и сплавленным по реке срубам целый укрепленный город был возведен менее чем за месяц. Расположенный на господствующей высоте он контролировал и водные, и сухопутные дороги из Казани в русские пределы.
Устрашенные продемонстрированной мощью многие окрестные племена, ранее ярые сторонники Казанского хана,  сами просили принять их в российское подданство. Да и в самой Казани усилились промосковские настроения. Крымские наместники во главе с Кощаком  пытались бежать из города, но были перехвачены у реки Вятки русскими полками, живым ни один не ушел. После чего татарские вельможи сами сдались на милость русского царя, отпустили на родину более шестидесяти тысяч русских пленников и выдали москвичам ханскую казну, самого малолетнего хана Утамыш-Гирея с матерью, а заодно жен и семьи бежавших крымских наместников. Ханом вновь был поставлен верный московскому престолу Шах-Али, но в этот раз под его власть Иоанн передал только левобережную часть ханства, объявив правобережье Волги русской землей под защитой Свияжска. Кроме того, русский царь не ограничился обычной шертной (вассальной) грамотой, подписанной казанской аристократией. Он потребовал чтобы весь народ принес ему личную присягу на верность, и «народ присягал три дни, толпа за толпою» [Карамзин Н. М.].
Казань была покорена, но еще не смирилась. Зимой 1552 года был раскрыт заговор против Шах-Али. Десятки знатных вельмож татарских лишились головы, но и после этого хан не мог чувствовать себя в безопасности. Он запросил помощи из Москвы, бежал с семьей из города и сам передал в руки царских воевод свое ханство. Шестого марта в Казани была объявлена царская грамота о ликвидации ханства, наместником в Казани назначался свияжский воевода князь Семен Иванович Микулинский, льготы и привилегии русского дворянства были обещаны и казанской знати. Казанцы поначалу изъявили готовность безропотно принять московского наместника взамен бежавшего хана, но при подходе к городу русского отряда в городе случился очередной переворот. Ворота закрылись перед носом наместника. А вскоре на Казанском престоле утвердился приглашенный из ногайских улусов Ядыгар-Мухаммед (сын покойного Астраханского хана и правнук ордынского Ахмат-хана), который с 1542 по 1550 год был на службе у Иоанна, и даже принимал участие в Казанском походе 1550 года, но затем бежал в ногайскую степь. Мятежный город посадил на ханство нарушившего присягу изменника.
Иоанну пришлось начинать все заново. Но теперь на помощь Казани шли войска крымского юрта, Астраханского ханства и ногайского бия Юсуфа. К тому же в Свияжске свирепствовали цинга и уныние от надвигающегося голода, так как переменчивые окрестные племена угнали у них весь скот. Несмотря на это русским воеводам удалось не только отразить и по отдельности разгромить всех неприятелей, но и осадить Казань. В течение месяца русские войска готовились к штурму, и 2 октября, несмотря на яростное сопротивление горожан, город был взят. Победа досталась Иоанну дорогой ценой, каждая улочка была полита кровью русских и татар. «Раздраженные воины резали всех, кого находили в мечетях, в домах, в ямах; брали в плен жен и детей или чиновников. Двор Царский, улицы, стены, глубокие рвы были завалены мертвыми» [Карамзин Н. М.].
Иоанн с победою вернулся в Москву, присовокупив к своему титулу «царь Казанский». А в покоренной Казани остался наместник – князь Александр Горбатый-Шуйский, и с ним «1500 детей Боярских, 3000 стрельцов со многими Козаками». Но даже их оказалось мало, что бы усмирить всех недовольных сменой власти. По всему бывшему ханству против русских действовали различные повстанческие отряды, из которых наибольшую силу имел марийский сотник Мамич-Бердей. Одно время ему удалось собрать под свои знамена порядка двадцати тысяч повстанцев, которые совершали нападения на русские поселения и купеческие караваны. Но в 1556 он был схвачен сотником Алтышом и казнён в Москве. Более ли менее усмирить присоединенные к царству территории удалось только к 1557 году.
Интересно, что Ядыгар-Мухаммед – последний Казанский хан, сдался на милость победителя, и был не только прощен, но и, после крещения в православную веру под именем Симеона Касаевича, жалован городом Звенигородом и женат на Марии Клеопиной-Кутузовой – близкой родственнице нового казанского наместника. После чего князь Симеон неоднократно водил русские войска на крымчаков и литовцев. Такая милость к изменнику, не только нарушившему присягу, но и воевавшему против того, кому клялся служить, объясняется просто. Получив в свои руки большую часть важнейшего торгового пути, проходившего по Волге, Иоанн теперь желал монопольно владеть целым. И наследник «незаконно» свергнутого Астраханского хана на его службе, как нельзя лучше подходил на роль повода для введения в Хаджи-Тархан «русских миротворческих сил». Кстати и Звенигород в удел Симеон Касаевич только получил после того, как прежний наместник города Дервиш-Али воцарился в устье Волги. Но обо всем по порядку.
В то время на Хаджи-Тарханском престоле сидел Ямгурчи, бывший ногайский бий, получивший в свое время от Узбекского хана титул беклярбека. В 1550 году он в очередной раз изгнал с этого места Ак-Кубека, который ранее отобрал астраханский престол у своего кузена Касима – отца Ядыгара-Симеона. Но вместо того, что бы отдать ханство в руки законного наследника, Ямгурчи сам провозгласил себя ханом. Тот факт, что наследник престола в те годы находился на службе русского царя, никак не оправдывал вероломного узурпатора, ну, по крайней мере, с точки зрения Боярской думы.
Правда, сам Симеон Касаевич был для Москвы запасным вариантом. Еще в 1552 году сразу после победы над Казанью из ногайских степей был приглашен другой экс-хан Хаджи-Тархана Дервиш-Али. Он так же приходился правнуком ордынскому Ахмат-хану, но имел то преимущество, что в период с 1537 по 1539 год уже сиживал на злополучном Хаджи-Тарханском престоле. В Москве изгнанник Дервиш-Али был принят с большим почетом и жалован Звенигородом в кормление. И в 1554 году, как только Иоанн оправился от тяжелой болезни и совершил свое богомолье, экс-хану было предоставлено немногочисленное, но отборное войско, а также ладьи для его скорейшей переправки к истокам Волги.
Вот только воевать было не с кем. Узнав о подходе войск грозного Белого царя – покорителя Казани, все население богатого, но немногочисленного ханства разбежалось и попряталось на бесчисленных островах волжской дельты. Сам хан с двадцатью воинами ускакал в Азов, под защиту крымского хана Девлет-Гирея. Так что, вместо ожидаемого штурма крепости, отборным московским дружинам пришлось отлавливать и доставлять в Хаджи-Тархан беглых жителей. В итоге «Князей и Мурз собралося пятьсот, а простых людей десять тысяч» [Карамзин Н. М.], коих и принудили присягнуть новому хану и его повелителю – русскому царю.
Далее все развивалось по казанскому сценарию. Едва московские войска скрылись за горизонтом, Дарвиш-Али стал искать союза с врагами Москвы. В 1556 году в Астраханской степи сошлись две армии. На стороне Дервиш-Али выступили ногайцы бия Юсуфа и крымчаки Девлет-Гирея, а русское войско под командованием стрелецкого головы Ивана Черемисинова  поддержал другой ногайский бий Исмаил. Хан потерпел сокрушительное поражение и бежал в Азов. В Хаджи-Тархане, а точнее уже в Астрахани, которая была отстроена на левом берегу Волги, примерно в 12 километрах от прежнего места, утвердился московский воевода Черемисинов, а Иоанн вновь расширил свой Большой титул, присовокупив титул «царя Астраханского».
С присоединением Астраханского ханства Русское царство обрело не только полный контроль над одним из важнейших торговых путей из Европы в Азию, но и, благодаря разгрому Юсуфовых ногайцев, обрела контроль над западными ногайскими кочевьями, включая старые ордынские столицы Сарай и Сарай-Ал-Джедид. Эти города хоть и давно лежали в руинах, но оставались сакральным местом для всех кто помнил величие Джучи улуса. В глазах ногайцев и сибирских татар русский царь, овладевший большой частью западного крыла Большой Орды, на деле доказал свое право называться Ак-хаканом или Белым царем. «Цари Хивинский и Бухарский прислали своих знатных людей в Москву с дарами, желая благоволения Иоаннова и свободной торговли в России. Земля Шавкалская, Тюменская, Грузинская хотели быть в нашем подданстве. Князья Черкесские, присягнув Государю в верности, требовали, чтобы он помог им воевать Султанские владения и Тавриду» [Карамзин Н. М.].
В 1555 году в Москву прибыли Тягрула и Панчяды – послы Тюменского ханства. Едигер мурза «вызвался платить дань России с условием, чтобы мы утвердили спокойствие и безопасность его земли». Теснимый чингисидом Кучумом, который при помощи казахов Хак-Назара, узбеков Абдалах-хана и некоторых башкирских и ногайских племен пытался вернуть себе дедов престол, Едигер жаждал получить от могучего царя военную поддержку и готов был платить за нее соболями, обещая их свыше тридцати тысяч в год в уплату ясака. Иоанн послов принял ласково, шертную грамоту с ними подписал, с размером ясака согласился и тут же назначил своим баскаком в Тюменской земле боярского сына Дмитрия Курова. А вот войск не дал. Он в то время воевал Ливонию, усмирял бунты в завоеванных ханствах и отражал набеги крымчаков, поэтому ему было не до далекой Сибири. Зато дань с Едигера царь требовал в полном объеме. Когда Куров привез всего семьсот собольих шкурок и извинения от Едигера, что больше собрать не удалось из-за разорения его царства Кучумом, то в Сибирь были посланы князья Давлет-Ходжа и Сабан. История умалчивает, помогли ли они хоть как-то Едигеру в его противостоянии с Кучумом, но, ознакомившись с реальным положением дел в ханстве, а заодно получив щедрые персональные дары, они скостили дань до более реальной – тысяча соболей в год, которую и привезли царю вместе с новым шертным договором.
Окончательно перешли под руку русского царя Пермские земли – знаменитая в прошлом Великая Биармия, славная рыбными промыслами, мехами и «рыбной костью» - моржовым бивнем. Правда, свободных людей для освоения новых земель у царя не было, и он охотно передал их новгородским купцам Строгоновым, которые издревле имели торговые форпосты и соляные промыслы в этих краях. Указом царя им было велено: «А когда станут в те крепости приходить к Якову и Григорию торговые люди бухарцы и калмыки и казанские орды и инных земель с какими товары, и у них торговати повольно беспошлинно» [Летописи сибирские].
В то же время и Исмаил-бий подписал шертную грамоту с Иоанном. Хотя в данном случае это был фактически союзный договор, ибо определял право беспошлинной и беспрепятственной взаимной торговли, устанавливал совместные действия против общих врагов, но не содержал даннических обязательств. Однако даже этот весьма выгодный для ногайцев союз вызвал раскол среди племенных беков. Ногайская орда окончательно распалась на три части. Бывшие подданные бия Юсуфа, убитого в схватке за Хаджи-Тархан, которые кочевали в междуречье нижних Волги и Дона, не признали власти Исмаила и избрали своим мурзой Казыя . Новое племенное объединение, вошедшее в историю как Малые ногаи, вскоре попало в зависимость от Крымского юрта и нередко принимало участие в набегах на русские земли. Кроме того, от ногайских владений окончательно отпал Алтыулский улус – ногайские кочевья восточнее Яика (Урала), где Шейх-Мамай-бий попал в зависимость от казахского Хак-Назар-хана. По этому поводу Исмаил жаловался Иоанну: «племянники ж мои от нас отстали ныне за Яиком и приложилися к козацкому царю, со мною завоевалижся, да надо мною времени ищут». Но и после отложения от орды основных противников нового бия, мира в ногайских улусах не было.
Интересно, что многие опальные ногайские вельможи, из всех трех новообразованных улусов, искали убежища и службы у Белого царя, пополняя ряды русских князей и дворян. Так, например, от присягнувших на верность Иоанну сыновей Юсуф-бия – вечного противника Москвы, пошел род князей Юсуповых. Конечно, не только слава покорителя Казани и Хаджи-Тархана влекла степных витязей к Иоанну. Гораздо больше их привлекал коммерческий интерес: хорошее жалование, вооружение и обмундирование, да еще и участие в непрестанных и в целом довольно успешных войнах, которые вело Русское царство в богатой трофеями Европе. По данным хронистов в те годы в русском войске было порядка тридцати тысяч выходцев из приволжских степей. И это не считая тех, кто, приняв православие, получил русскую фамилию и с той поры писался как русский. Яркий тому пример – глава опричников и шурин Иоанна князь Михаил Темрюкович Черкасский, звавшийся до крещения мурзой Салтанкулом. Здесь вообще стоит отметить, что во времена правления Иоанна IV тюркские вельможи, перешедшие на русскую службу, зачастую «считалися честию бояр выше», а принадлежность к роду Чингисхана и вовсе гарантировала им княжий, то и царский титул. И, соответственно, в «Разрядах (росписях воевод по полкам) служилые цари и царевичи всегда упоминаются после русского государя и его сыновей и перед (или наряду) с высшими представителями московской знати» [Королева В. В.].
Завоевание Поволжья имело для России и другие последствия. Так, начиная с 1558 года, русско-крымское противостояние перешло в новую фазу. Если ранее Москва только оборонялась от нашествий беспокойного соседа, то теперь, получив в свое распоряжение, вдобавок к казачьим ватагам, многочисленные казанские, астраханские, ногайские и кабардинские конные отряды, сама стала тревожить набегами рубежи южного соседа. Правда к  широкомасштабной войне с Крымским юртом Русь, увязшая в европейских войнах, пока не готова была. Для Москвы наступили тяжелые времена: включение Речи Посполитой в Ливонскую войну на стороне противников Иоанна; внутренние смуты, вызванные реформами и репрессиями; потеря Сибирского ханства, где в 1563 году к власти пришел Кучум-хан; резкое ослабление союзного Исмаил-бия, на земли которого, обезлюдевшие после трёхлетней летней засухи, зимней гололедицы и последовавшей за этим эпидемии чумы, стали вторгаться казахи Хак-Назара и переселяться, незнакомые до этого европейцам, племена калмыков. Кроме того, Иоанна удерживали от крымского похода дружественные отношения, сложившиеся у Москвы со Стамбулом, вассалом которого был крымский хан.
 Зато Девлет-Гирею это ни как не мешало совершать массированные грабительские набеги на русские и литовские рубежи. Хотя при этом и выдвигались политические лозунги, типа возвращение под крымский контроль Астраханского и Казанского ханств, но реальные направления налетов свидетельствуют о том, что настоящей их целью был захват добычи, и в первую очередь русских рабов, на которых на невольничьих рынках Крыма и Османской империи был большой спрос. Тем более, что с закрытием казанского и астраханского каналов поставки рабов, Крымский юрт стал монополистом в этом грязном деле, ставшем одной из основных статей доходов для крымской аристократии. Кроме того, в эти же годы в ногайских улусах начался мор и бескормица. Многие рода искали милости хана, обеспечивая Девлет-Гирея многочисленной, дешевой и готовой на все ради спасения своих семей конницей. Так что каждый год южные рубежи молодого русского государства подвергались набегам крымчаков.
С каждым годом крымский натиск на русские рубежи только нарастал, а с 1563 года к войскам Девлет-Гирея присоединились регулярные войска Османского султана и его флот, который поднялся по реке Дон. Турки даже пытались прорыть Волго-Донский канал, что бы перебросить свой флот в каспийский бассейн, но не сумели решить ряд технических вопросов. Самым разорительным для Москвы стал поход 1571 года, когда сорокатысячное войско Девлет-Гирея, сломив передовые заслоны русских войск, почти беспрепятственно дошло до Москвы. Иоанн бежал в Ярославль. Город был сожжен дотла. В огне и от татарских сабель погибли десятки тысяч, еще больше (по некоторым данным порядка 150 000 человек) было угнано в рабство. Разгром был настолько серьезным, что Иоанн предлагал крымскому хану передать Астраханские земли в обмен на ненападение. Но хан отказался от «подачки», решив, что на следующий год возьмет все сам.
Поражение Белого царя, и последовавшие казни приближенных вельмож, среди которых было немало крещеных выходцев из Степи, включая посаженного на кол Михаила Темрюковича, оттолкнуло от Москвы ногайцев. Ими в то время правил сын Исмаила Дин-Ахмед, свояк русского царя, женатый на второй сестре казненного князя Черкасского. В Предуралье разрастался «Черемисинский бунт»: марийцы, удмурты и башкиры выступили против русских поселенцев. А следом и Сибирский хан Кучум решил расширить свои владения за счет вогулов и остяков обитавших на землях нынешнего Пермского края, жалованных Иоанном братьям Строгоновым. Но самый большой ущерб принесла вновь вернувшаяся эпидемия чумы, так что многие земли обезлюдили.
Тучи над Белым царем сгущались. Чтобы окончательно добить Московскую Русь Девлет-Гирей к весне 1572 года собрал под свои знамена восемьдесят тысяч крымчаков и ногайцев, да еще османы выделили ему сорокатысячную армию, причем среди них было семь тысяч янычар – элиты султанского войска. Иоанн поспешил укрыться в Новгороде, поручив оборону Москвы князю Воротынскому, усилив его двадцатитысячное войско, состоящее из земских и опричных полков, стрельцов да казаков, семью тысячами «немецких» наемников. Да еще на помощь единоверцам спешил из приграничных районов Речи Посполитой атаман Черкашенин со своими «каневскими черкесами». Воротынский сумел выманить Девлет-Гирея к заранее укрепленному форту – «гуляй городу», лишив татар возможности быстрой победы за счет подавляющего численного превосходства ногайской конницы. Штурм укрепления продолжался несколько дней. Потери с обеих сторон были огромные. Давлет-Гирею пришлось даже спешить ногайцев и отправить их в поддержку штурмующей форт пехоте. Исход битвы решила неожиданная вылазка князя Воротынского, который в разгар штурма, тайно вывел из укрепления Большой полк и неожиданно ударил в тыл крымским войскам. Осаждавшие побежали, и большинство их было перебито во время переправы через Оку. Потери ханских войск были огромны: погибли все семь тысяч янычар, большинство крымских мурз, а также сын, внук и зять самого Девлета-Гирея. Многие попали в плен. Домой вернулось едва ли десятая часть войска. Крымский юрт и Малая ногайская орда лишились большей части боеспособного населения, перестав в дальнейшем играть сколько-нибудь значимую роль в судьбе Степи.
Благодаря военному таланту Воротынского переменчивая Удача вновь повернулась лицом к русскому царю. Османский султан был вынужден согласиться с присоединением Поволжья к России. На Дону и Десне русские пограничные укрепления были отодвинуты на юг на двести верст. А 20 ноября 1572 император Максимилиан  заключил с Иоанном соглашение, во многом напоминающее пакт Молотова-Рибентропа. Согласно ему все этнические польские земли: Великая Польша, Мазовия, Куявия, Силезия, отошли к Священной Римской империи, а Москва получила Ливонию и Литовское княжество со всеми его владениями: Белоруссией, Подляшьем и Украиной.

За Урал
Беспокойно оставалось только на восточных рубежах царства. Пермские владения Строгоновых беспокоил племянник Кучум-хана Махмут Кули. Потерпев очередное поражение под Ордосом от монгольских племен, калмыки начали наступление на опустевшие ногайские земли. Сохранялась угроза вторжения в нижнее Поволжье казахов Хак-Назар-хана.
В 1573 году к Хак-Назару отправилось русское посольство во главе с дьяком Третьяком Чебуковым. Послу поручалось установить дружеские отношения с ханом и предложить ему вместе «воевать Кучума». Однако, союз не состоялся. Махмут Кули перехватил и уничтожил русское посольство. В этой связи по приказу царя воевода Иван Нагой с прикамскими казаками выдвинулся на реку Белую и основал там Уфимское укрепление, легшее в основу будущего Оренбургского казачьего войска. А Строгоновым было велено нанимать вольных казаков и совместно с местным гарнизоном не только защищать Пермские земли, но и идти на «изменника Кучума».
Но вначале Строгоновым было не до походов в Сибирь. Подстрекаемые ханом Кучумом бунтовали против русских вселенцев аборигенные народы: черемисы, остяки, вогулы. Беспокойно было и на окраинах бывшего Казанского ханства, да и среди ногайцев хватало противников русской экспансии. Каким бы удачливым и могучим не был русский царь, но в глазах степных номадов и лесных племен Приуралья и Сибири он оставался правителем бывшего вассального царства – данника потомков Чингисхана. Тогда как тот же Сибирский хан Кучум, его покровитель Бухарский Абдулла-хан или Хак-Назар – хан казахов, были наследными чингисидами, а значит, были родовитей и легитимней Иоанна.
Возможно именно для того чтобы сломать стереотипы и убедить народы Степи в законности своих притязаний на хаканский престол Иоанн предпринимает неординарный шаг, до сих пор вызывающий недоумение у историков. В 1575 году он отрекся от престола, добровольно передав его внуку последнего ордынского хана Ахмата, Касимовскому хану Саит-Булату, в крещении Симеону Бекбулатовичу. А за год до этого он женил Саит-Булата на своей кузине, вдовой Анастасии Черкасской и наградил титулом Великого князя. Царь Симеон просидел на Московском престоле менее года, после чего вернул трон Иоанну. Странный выверт извращенной психики, как оценивают поступок Иоанна многие отечественные историки, мог иметь под собой только одну цель – легитимизацию своего статуса в глазах номадов, которая и была достигнута. Во-первых, сама Москва, по сути, стала новой столицей Орды, взамен разоренного Сарая, ибо столица улуса там, где ставка хана, а Саит-Булат самый, что ни на есть законный наследник сарайского престола. Во-вторых, сам титул царя и Великого князя всея Руси был фактически приравнен к титулу всеордынского хана – хакана. И, наконец, свой вновь обретенный престол русский царь получил из рук законного наследника Джучи улуса, который добровольно уступил ему место, как старшему, оставшись Великим князем Тверским.
Не знаю, убедило ли это лицедейство с отречением от престола остяков и вогулов, но вот в отношениях с восточными владыками наметился явный прогресс. По крайней мере, в 1577 году русский посол у ногайцев, боярский сын Борис Доможиров доносил Иоанну, что весной на ногайские кочевья напали люди Хак-назара – «Казачьи орды люди». При этом нападавшие грозили ногайским мурзам: «де царь наш Акак Назар с Царем и великим князем в миру, а нашему де царю Акак Назару вас воевати, по Яике и по Волге не дать кочевати». То, что сами посланцы хана ставят Иоанна в один ряд с Хак-Назаром, подтверждает нашу версию.
Кстати сами ногайцы, после смерти Мамай-бия, частенько тревожили набегами русские рубежи, и Иоанн, не желая войны на два фронта, в ответ «благословил» создание «сухопутного каперства». Небольшие казачьи ватаги, каждая под командой своего атамана, среди которых хватало героев Литовской и Ливонской войн, активно грабили и зорили ногайские стойбища, угоняя скот и беря заложников. Правда, порой от них доставалось и торговым караванам, а в 1581 году отряд Ивана Кольцо уничтожил ногайское посольство и бухарский караван, следовавших под охраной царского посла и Чердынского наместника Василия Пелепелицина. За что Иоанн, искавший тогда мира и военной поддержки от ногайцев, повсеместно объявил поволжских казаков разбойниками и велел «имать и смертию казнить». Это было явное лукавство, ибо вместо посылки карательных отрядов, из под Могилева, где  шли бои с Польским королевством, был срочно отозван на Волгу авторитетный донской атаман Ермак Тимофеевич (крещенный Василием), который быстро собрал опальных казаков и увел их на Урал в помощь все тому же царскому наместнику Василию Пелепелицину.
В то время в приуральских землях начался мятеж вогулов (манси) под руководством Бегбелия Агтагова, следом заволновались луговые и горные черемисы (мари и чуваши), подстрекаемые ногаями, а с востока подступал пелымский мурза Аблегирим, вассал Кучум-хана. Пелепелицин со своим гарнизоном явно не справлялся, и опальные казаки, как явствует из Грамоты Иоанна Васильевича к Строгоновым, должны были «вины свои покрыти тем, что было нашу Пермьскую землю оберегать» [Андреев А. Р.].
Поначалу все было по царскому слову. Всю осень и зиму Ермак сотоварищи подавляли бунты местного населения и громили сибирские отряды Аблегирима. Но на следующий год казаков сманили к себе на службу купцы Строгоновы, которым Белый царь отписал для экономической экспансии не только Пермский край, но и Сибирь, а многообещающие фактории за Уралом мешал открывать Кучум-хан. С местными повстанцами и с сибирскими налетчиками Строгоновы и сами неплохо справлялись, а вот покорять новые земли сил не хватало. Здесь и сгодились пришлые лихие казачки, опытные в военном деле и в разбойных налетах. Поэтому 1 сентября 1782 года, несмотря на вторжение в Прикамье сибирских татар под командованием Али сына Кучума, которые пожгли Строгановские промыслы на Соли Камской и даже осадили Чердынь – ставку русского наместника на Урале, Ермак с дружиной отправились в поход «за зипунами».
Ватага Ермака насчитывала всего 840 человек – казаков, служилых татар, литовцев и немцев. Немногочисленный, но закаленный в боях и хорошо снаряженный благодаря Строгоновым воинский отряд не пошел за Урал проторенными тропами, где хватало и крепких гарнизонов, охраняющих караванный пути, и быстрых гонцов, способных заранее известить Кучума о вторжении незваных гостей. Вместо этого казаки предпочли прорубить свой собственный путь через Каменный пояс в малонаселенных местах. Этот рейд в тыл противника оказался весьма успешным. Почти беспрепятственно они сплавились по Туре до устья Тюменки, где без боя занял городок Чинги-Тура – столицу Тюменского улуса. Первое настоящее сопротивление они встретили только в устье Туры, где разгромили наспех собранное, так как основные войска ушли с ханским сыном Али в Пермь, ополчение шести местных князей. Дальнейшее продвижение было уже не столь стремительным и свободным, но уже 26 октября 1582 года Ермак с дружиной после ожесточенного боя, потеряв 107 человек, изгнал Кучум-хана и завладел столицей Сибирского ханства – городом Кашлык [Шашков А. Т.].
Задача, поставленная перед дружиной Ермака Строгоновыми, была блестяще выполнена. Вот только местное население, с которым казаки обращались не лучше чем до этого с ногайцами в Поволжье, не больно-то спешило в подданство Белого царя. Их вполне устраивал чингисид Кучум с его умеренным оброком и удачными набегами на Пермские земли, где воины добывали себе богатство и славу. Ермак запросил помощи от царя и от Строгановых. После чего в Сибирь стали прибывать пусть немногочисленные, но зато регулярные войска и опытные чиновники, которые превратили разбойный лихой налет Ермака в планомерное присоединение Сибирского ханства к Московской Руси, которое продолжалось, несмотря на ярое сопротивление сторонников Кучума, гибель Ермака и почти всей его дружины. Продолжалась невзирая на все смуты в далекой от этих мест Москве. В 1586 году воевода Василий Сукин, не месте сгоревшей Ченги-Туры, основал Тюмень – первый русский город в Азии. На следующий год, не  далеко от потерянного за год до этого Кышима, был построен Тобольск, ставший новой столицей русской Сибири. В 1593 году основан Берёзов, на следующий год – Сургут и Тура. Затем Обдорск….
Иоанн до этого не дожил, он скончался в 1584 году, оставив престол его сыну Федору. Точнее Федора Иоанновича избрал царем Московский Земский собор – русский вариант курултая. Избрание правителя аристократической элитой из числа мужских потомков правящего рода – это еще один элемент, заимствованный Иоанном из обычаев Степи. Но новый Белый царь был «блаженным», неспособным к управлению страной, так что реальная власть вскоре сосредоточилась в руках царского шурина, умелого управленца и опытного интригана Бориса Годунова. Кстати, сам Годунов имел давние тюркские корни, будучи потомком в восьмом поколении некого православного мурзы Чета, бежавшего к Ивану Калите от насильственной исламизации, проводимой Узбек-ханом. Хотя называть Годунова татарином крайне не верно, уже внук мурзы Чета Дмитрий Александрович Зерно был знатным московским боярином, а он приходился прадедом прадеду Бориса.
Но, не зависимо от того помнил ли новый правитель Руси о своих корнях или нет, во внешней политике он продолжил курс Иоанна на восстановление единства номадной империи под властью Москвы. Все два десятилетия его фактического правления Русь прирастала за счет воссоединения наследного улуса Джучи. Правда, позаимствовав у Орды основу государственного управления, и провозглашая себя ее правопреемником, Московское царство вовсе не собиралась превращаться в кочевое государство. Наоборот, везде, до куда дотягивалась «рука Москвы», появлялись русские укрепленные городки. Помимо продолжавшегося «освоения» Сибири, в 1585 году по инициативе Годунова началось строительство крепостей в Диком поле: Воронежа, Ливны, Самары, Царицына, Саратова, Ельца (ранее разрушенного), Белгорода, Царева-Борисова. Изначально городки эти выполняли функции укрепленных факторий, совмещенных с резиденцией наместника, но постепенно, сюда прибывало гражданское население, городки росли, их окрестности распахивались, а местное население постепенно «осаживалось на землю».
Естественно, что процесс вторжения русских поселенцев в девственные степи и освоения ими целинных земель, радовал далеко не всех номадов. Год от года число противников Белого царя росло. Начиная с 1578 года, когда бием Ногайской орды стал Урус – сын Исмаила, отношения с Москвой стали портиться. Если Исмаил довольствовался царскими подарками, то Урус уже требовал денежных выплат в обмен на спокойствие наших границ. Начиная с 1581 года, по сути, началась необъявленная пограничная война между Ногайской ордой и Русским царством, где обе стороны промышляли взаимным разбоем, что еще больше способствовало дальнейшей эскалации напряженности. Наконец в 1591 году «нарыв» недовольства не лопнул. Крымский хан Газы-Гирей, сын Давлет-Гирея, который до этого состоял в дружеских отношениях с русским царем, во главе 150-тысячной армии, состоявшей преимущественно из ногайцев, вторгся в русские земли и, разгромив пограничные полки воеводы Бехтеярова, дошел почти до Москвы. Но дальше повторилась история 19-летней давности: Газы наступил на те же грабли, что и его отец. Русские развернули передвижной форт и выманили на него неприятеля. Крымские войска измотали себя бесконечными и безрезультатными штурмами хорошо укрепленного «гуляй города», после чего вынуждены были бежать, бросив большую часть обоза. Новое поколение ногайских батыров разделило участь своих отцов, навсегда оставшись в чужой земле.
Новая победа Белого царя не осталась незамеченной. В 1594 году в Москву прибыло посольство от казахского хана Таукеля. Прибывший посол от имени «царя козацкого и колмацкого» просил принять их «под его царскую руку» и дать «огненного бою» для борьбы с Бухарским ханом, который «ныне ургенсково Азима-царя со юрта согнал, Юргенч взял под себя, а ныне, с Ногаи соединясь, хочет поста¬вить в Сарайчике город. А как в Сарайчике город поставит, толды будет и Астороханью прихлашати». Была у него еще одна просьба – отпустить домой ханского племянника Ураз-Мухаммеда, который находился на службе у Московского царя.
В 1587 году пятнадцатилетний парнишка, находившийся на воспитании у Сайид-Ахмада, одного из претендентов на Сибирский престол, был захвачен вместе с обозом русским воеводой Чулковым. Правда, пленником-аманатом его назвать сложно. От Белого царя он получил в кормление село Гори под Тверью и годовое жалование в 200 рублей (казачий сотник получал 12-17 рублей), а по достижении им совершеннолетия добровольно поступил на военную службу и принял участие в русско-шведской войне 1590-1595 года. Более того, вести переговоры с ханским послом царь поручил самому Ураз-Мухаммеду.  Все просьбы нового вассала Федор Иоаннович обещал исполнить, но только после получения гарантий в форме присылки к его двору наследника ханского престола: «А только ваша к нам прямая правда и служба будет и Усеина-царевича к нам пришлешь, и мы брата вашего Урузмагметя-царевича з бабкою, с матерью и з женами и со всем его родством, пожаловав своим великим жалованьем, к вам отпустити велим и с ним вместе многую рать свою с вогненым боем в Сомару послати велим. И вы с тою нашею ратью учнете над бухарским и надо всеми своими недруги и над нашим непослушником над Кучюмом-царем нашим делом промышляти» [Запись в посольском приказе… и Грамота царя Федора Ивановича…]. Но сделка так и не состоялась: царевич Хусейн так и не прибыл в Москву, соответственно и русские войска не помогли Таукель-хану в его войне с Бухарой. Несмотря на взаимное благоволение сторон, первое присоединение Казахстана к России так и не состоялось.
Оставшись без поддержки Белого царя, Таукель в 1598 году попытался самостоятельно покорить Мавераннахр. Поначалу ему сопутствует удача, он разбивает Абдаллаха, захватывает Ахси, Андижан, Ташкент, но потом терпит жестокое поражение и погибает от полученных ран. Ханом казахов становится его брат Есим, который заключает мир с Бухарой и больше не ищет покровительства Москвы.
Следом и русский царь решает свою проблему, из-за которой он искал поддержки в казахской степи. В августе 1598 года воевода Андрей Воейков с отрядом воинов напал на ставку Кучума, в Ирменьском сражении перебил его воинов и захватил в плен пять сыновей хана. Погибли брат и двое внуков Кучума, большая часть гвардии хана была убита. И хотя сам престарелый Кучум спасся, но стал изгоем в бывших своих владениях, чтобы бесславно погибнуть через три года где-то в Ногайской степи. Интересно, что попавшие в плен потомки Кучума довольно неплохо устроились на новом месте, немало послужив Белому царю. Многие из них приняли православие и дали начало новым русским княжеским родам, так например от Алтаная, второго сына хана, пошел род князей Сибирских. Причем попавших в опалу князей неоднократно отправляли в ссылку на родину предков.
Кстати, смена хана в Казахской орде и так и не состоявшееся ее присоединение к России ни как не повлияли на судьбу ханского племянника. В 1600 году государь Борис Федорович пожаловал служилому царевичу Ураз-Мухаммаду город Касимов с волостями и со всеми доходами и даровал ему титул «хана Касимовского». Правда, возможно тут не обошлось без большой политики. Дело в том, что Казахская и Ногайская орды враждовали между собой еще со времен Касим-хана. К этому времени в ногайских кочевьях вновь вспыхнули кровавые междоусобицы, ситуация все более скатывалась к состоянию девятнадцатилетней давности, когда началась необъявленная русско-ногайская пограничная война. Так что, посадив в приграничном Касимове своим наместником племянника Есим-хана, царь, возможно, рассчитывал, на помощь казахов в случае вторжения ногайцев.

Смена династии
В 1598 году Федор Иоаннович умер, и с ним пресеклась династия Рюриковичей. Царем был избран Борис Годунов, который и без того 13 лет правил страной, так что перемены политики не случилось. Начало правления в сане царя было для Годунова довольно успешным, но когда в 1602 году второй год подряд случился неурожай, по стране пошла молва, что это кара божья за незаконно избранного царя и, чтобы искупить грех, нужно вернуть престол царевичу Дмитрию, который не погиб, а до поры, до времени укрылся от убийц. И это притом, что Борис Годунов делал все возможное для того, чтобы спасти народ от голода: казнил хлебных спекулянтов, раздавал беднякам деньги и даже велел открыть царские амбары. Ситуация когда народ требует свержения государя, обвиняя его в стихийных бедствиях, весьма характерная для мира номадов, до этого была абсолютно не представима на Руси. Так в начале тридцатых годов XIII века когда из-за ранних заморозков погиб весь урожай и «с голодом пришел страшный мор… Погибла примерно треть населения» [Нефедов С. А.], по Руси пошли голодные бунты, но ни кто не требовал свержения ни Великого князя Киевского Владимира Рюриковича, ни Новгородского князя Ярослава Всеволодовича. Даже во времена Иоанна IV, когда при пожаре сгорела половина Москвы, народ винил в своих бедах Глинских, а не юного государя. Но под властью царя Бориса была уже другая страна.
За столетие из Великого княжества Московского, чьи земли охватывали лишь северо-восточные пределы древней Владимирской Руси, выросла грозная империя, гарнизоны которой стояли от Балтики до Оби и от Белого моря до Каспия. И весьма весомую роль в этом сыграли новые подданные России, выходцы из Касимовского, Казанского, Сибирского и Астраханского ханств, Ногайской, Казахской и Пегой орд, Запорожской, Донской, Рязанской, Мещерской, Яицкой казачьих вольниц. Служилые царевичи, князья, мурзы, боярские дети и просто казаки. Православные, правоверные, буддисты и анималисты. Все они были крепкой опорой русского самодержавия. Приходя на службу к Белому царю они порой забывали свой язык, зачастую меняли веру, переделывали свои имена на русский манер, а детей и вовсе называли русскими именами, но и с собой они привносили немало новшеств – кочевых обычаев, проверенных тысячелетиями, которые не смогли вытравить ни мусульманство ни православие. Вот одна из этих новых для Руси традиций – прославлять во всех победах и винить во всех бедах царя, укоренившаяся в душах номадов еще с тех времен, когда по тенгрианской вере хакан был наместником Неба на земле, и сыграла с Борисом Годуновым злую шутку, а заодно погрузила Русское царство в пучину Смутного времени.
Но нас с вами больше интересует история Степи, а не перипетии борьбы за московский трон. Так что обойдем эту тему стороной, отметив лишь, что и здесь новые граждане Московской Руси играли далеко не последнюю роль. Так, например, самозваный Дмитрий II был убит ногайцем Ураком бин Джан-Арсланом, внуком бия Уруса, ставшим после крещения князем Петром Урусовым. И убил он «Тушинского вора» в отместку за смерть своего друга Касимовского хана Ураз-Мухаммада, того самого племянника двух Казахских ханов.
Но вернемся в Степь.
Начало XVII века было эпохой калмыцкого нашествия. В 1603 году торгуты во главе со своим хунтайши Хо-Урлюком добрались до Хорезма и совершили набег на Хиву и Ургенч. А на севере калмыцкие племена торгутов и дэрбэтов дошли до Туры – русского форпоста в Сибири. Здесь они начали теснить сибирские племена, находящиеся под властью Белого царя. И русские из захватчиков тут же превращаются в заступников Сибирской земли. Вскоре последний из Сибирских ханов Али бен Кучум, оказавшись между двух огней, попадает в русский плен и присягает на верность Белому царю. Так калмыки невольно поспособствовали окончательному вхождению Западной Сибири в состав Русского царства. А вскоре и некоторые калмыки запросились в русское подданство. Через два года в Москву приехал тайши Кугонай, который от имени 49 ойратских кочевий принес вассальную присягу русскому царю. Царь Василий Шуйский послов принял и разрешил калмыкам торговать беспошлинно и кочевать по Оми и Камышлову. И пусть подданство это было весьма условным, тем не менее, на севере русско-калмыцкая граница была определена. Русское государство продолжило свое наступление на восток, подчиняя своему влиянию кетские и самодийские племена лесных охотников и оленеводов. В 1607 году русская волна докатилась до Енисея, где был заложен Туруханск – Новая Мангазея.
Южнее, по степи, шло встречное продвижение на запад калмыцких племен. В 1605 году калмыцкая волна докатилась до Центральных областей нынешнего Казахстана. Заняв под пастбища земли Акмолинской и Тургайской степей, выходцы с Алтая начали новый виток казахо-калмыцких войн, шедших с переменным успехом три столетия. На следующий год калмыцкие кони добежали до берегов Эмбы, то есть до владений Алтыульского улуса Ногайской орды. В то время бий Большой ногайской орды Иштерек, пользуясь смутами в Русском царстве, активно восстанавливал целостность и независимость своих владений. В своей столице Сарайчике он открыто принимал послов Османского султана, Крымского и Бухарского ханов, но при этом продолжал поддерживать добрые отношения с Белым царем. Прежде чем воевать с таким серьезным противником калмыки предпочли обезопасить тылы. В 1609 году тумэны Далай-Батыра совершают успешный поход на казахов, а затем во владения Алтын-хана Шолой-Убаши.
В 1613 году в Москве состоялся Земский собор – русский большой курултай, на который съехались выборщики со всех городов, были там и служилые царевичи и мурзы. Царем был избран сын московского боярина, шестнадцатилетний Михаил Федорович Романов. Его дед был родным братом Анастасии – первой жены Иоанна IV и матери Федора Иоанновича. Соответственно отец нового царя был кузеном и покойному царю Федору Блаженному и царевичу Дмитрию, с чьим именем связаны Смутные времена. Но сам старший Романов не мог претендовать на престол, так как еще в 1600 году попал в опалу и по приказу царя Бориса был насильно пострижен в монахи под именем Филарета. Кроме того, на момент проведения Земского собора Филарет находился в польском плену, что, правда, не помешало ему по возвращении занять патриарший престол и, пользуясь малолетством сына, сосредоточить в своих руках верховную светскую и духовную власть в стране.
Как всегда в таких случаях, когда власть переходит к новой династии, далеко не все признали легитимность выборов. Особо много недовольных было среди тюркских народов, присягавших на верность Белому царю. Как не крути, но новый русский государь не был потомком Иоанна, а главное – он не имел никакой кровной связи с чингисидами. Два года после избрания Михаила Федоровича ногайцы разоряли южные рубежи Руси. Дважды они доходили до Москвы, возвращаясь в Степь с богатой добычей и огромным полоном. При этом свои набеги они оправдывали борьбой с самозваным царем. В этом их поддерживали многие казаки, которые до этого поверили «Дмитрию II». Под командованием атамана Заруцкого, женившегося на «царской вдове» Марии Мнишек, они пытались посадить на московский престол малолетнего Ивана «Дмитриевича». Бунтовал Касимовский Араслан-хан – внук Кучума. В Казанском крае поднялись татары и черемисы, захватили дорогу между Казанью и Нижним Новгородом и покушались даже нападать на города. В северской земле свирепствовал некий пан Лисовский с несколькими тысячами разного сброда, преимущественно польской шляхты, носившими общее название лисовчиков. Чтобы утихомирить бунтовщиков одним, как например Араслан-хану, новый царь жаловал титулы и вольности, а других, как например атамана Заруцкого и пана Лисовского, безжалостно уничтожал не жалея войск и времени. Но более ли менее усмирить народ удалось только к 1616 году.

Присоединение Сибири
Беспокойно было и на самых восточных рубежах Русского царства. В 1614 году Томск подвергся набегу объединившихся алтайских князей: «приходили под Томский город войною... киргизские и ясачные люди и служивые татаровя багасарские, и кызыльские, и чюлымские, и мелеские, и керексусы, и кузнецкие люди войною и отбили у нас ... лошадей и коров, и многих служивых людей козаков побили и твой государев хлеб и козачий на елане выжгли и вытоптали» [Аристов Н. А.]. Правда, алтайским народам не было особого дела до далекого Белого царя. Нападение на Томск было спровоцировано агрессивной политикой местных воевод, силой принуждавших местное население платить ясак: по соболю с взрослого мужчины. Возмущало туземцев и обращение с аманатами – родственниками князей и старейшин, взятых в залог верности шертной присяге. В сибирских крепостях они зачастую содержались хуже преступников, их даже кормить за казенный счет отказывались, и они вынуждены были питаться передачками «с воли».
Местные тюркские племена были довольно зажиточными: они пасли скот, выращивали хлеб, добывали, плавили и ковали железо, вели интенсивную торговлю. Но потомки древних динлинов переживали не лучшие свои времена. Их земли были разделены между небольшими княжествами-улусами, наиболее крупными из которых были улус Толы Хоорай, объединявший под властью князя Номчу четыре племени енисейских кыргыз, и улусы-отоки обских телеутов, где правили князья-зайсаны Абак и Байдур Банжин. При этом все эти княжества были относительно небольшими, слабосильными, неспособными самостоятельно противостоять агрессии со стороны крупных соседей: халхасцев, бурят, ойрат и казахов. Со времен распада Кыргызского каганата они практически постоянно находились в вассальной зависимости от соседей номадов, и распад Монгольской империи, больно ударил по их землям, которые стали лакомым куском для многочисленных завоевателей, которые особо жаждали доспехов и оружия, ковавшихся мастерами Кузнецкого Алатау. Так, что переход под руку Белого царя был алтайцам во многом выгоден. Они только просили, что бы царь «ясаку с них брать не велел, а велел им служить, как служилые татары в Тобольске и в Томске», так как «сами они соболей не ловят, но берут за долг с кыштымов [данников] своих» [Аристов Н. А.]. Но Москва, разоренная смутами и беспрестанными войнами, требовала «мягкой рухляди», торговля которой составляла более половины доходов казны, и вместо взаимовыгодного мира получила затяжную войну, длившуюся с перерывами вплоть до 1704 года. И пусть война эта была не сопоставима по масштабам с той, которую Русское царство вело в Прибалтике или в Малороссии, но она надолго отрезала от Москвы азиатские степи, определив северо-восточный вектор дальнейшей русской экспансии, так что Тихоокеанское побережье стало «осваиваться» раньше, чем Байкал.
Еще в начале 20-х годов XVII века группа русских промысловиков под командой Пантелея Пянды, проникла в среднее течение Лены. За три года своих скитаний по Нижней Тунгуске, Лене и Ангаре, они добыли немало «мягкой рухляди», заронив семя алчности в сердца русских купцов и ясачников. По их следам двинулся «охочий люд», а следом шли царские воеводы и чиновники. В 1626 году воевода Андрей Дубенский заложил на Енисее Красноярский острог. На следующий год сорок казаков во главе с Максимом Перфильевым добрались по Ангаре до Илима, там они поставили зимовье и взяли ясак с окрестных бурят и эвенков. В 1628 году казаки Ермолая Остафьева поставили Канский острог в 150 верстах восточнее Красноярска. В том же году Василий Бугор со своими людьми впервые объясачил ленских тунгусов. Еще через год у волока с Енисея на Лену был построен Илимский острог – опорный пункт для дальнейшего продвижения на восток. Через него по приказу енисейского воеводы Шаховского «для государева ясашного сбору и острожные поставки» на Лену был отправлен немногочисленный, но хорошо оснащенный отряд под предводительством атамана Ивана Галкина. В следующем 1631 году его казаки достигли якутских кочевий на Средней Лене.
Этот тюркский народ, еще во времена Монгольской империи ушедший на север в тунгусские земли, в силу интенсивной метисации внешне мало отличался от автохтонного палеоазиатского населения, но при этом сохранял привычный хозяйственный уклад, естественно с поправкой на местный климат. Так, помимо коров и лошадей, якуты разводили северных оленей, кроме того, в силу ограниченности пастбищных пространств в пойме Лены, многие якуты вели оседлый образ жизни. В отличие от окружающих тунгусских и юкагирских племен они, благодаря комплексному хозяйству, были более зажиточными и несколько лучше организованы. Большинство тунгусских племен волей-неволей мирилось с поборами в пользу неведомого Белого царя, которому служат странные и страшные люди с «вогненым боем», чем и обусловлено столь стремительное продвижение русских ясачников на восток. Но якуты добровольно делиться пушниной с пришлым людом не пожелали, и весной 1631 года, объединив силы пяти улусов, постарались дать отпор отряду Галкина. На помощь казакам подошел стрелецкий сотник Петр Бекетов со своими людьми, и сопротивление якутов было подавлено, а в районе современного Якутска появился Ленский острог.
Интересно, что практически одновременно с енисейскими казаками, подступившими к якутским владениям с юга, с реки Вилюй в их земли вторглись мангазейские казаки под предводительством Василия Мартынова, так же желавшие пополнить царскую казну, да и свою мошну якутскими соболями. Это привело к распрям между отрядами и спровоцировало жесткое сопротивление окрестного населения, многие из которых были вынуждены платить ясак дважды: мангазейским и енисейским сборщикам. Чтобы удержать ленский люд в повиновении, Галкин летом 1634 года привел в Ленский острог 150 служилых и промышленных людей – огромную по тем временам силу и то едва хватило. Многие якутские селения приходилось брать с бою, да и самим подданным Белого царя пришлось не один месяц просидеть в осаде, отбивая жестокие приступы и помирая голодной смертью.
Вообще-то лично меня в этой истории больше всего поражает малочисленность «покорителей» Сибири. Так в 1627 году в «столице Сибири» – в Томском городке, согласно «Сметному списку», несли службу 481 человек. Среди них 110 татар, 17 выходцев из Литовского княжества и один немец, остальные православные – казаки, стрельцы и гражданские служащие (дьяки, подъячные, писари). В остальных «городах» народу было и того меньше, а в пограничных острогах, как правило, гарнизон состоял из одного – двух десятков человек. Тогда как только якутов – далеко не самого многочисленного народа Сибири, и только ясачного люда, то есть взрослых мужчин, содержащих семью, к середине XVII века насчитывалось около 28 тысяч человек. Окажи они организованное сопротивление, и никакие пулеметы и танки, не то, что кремневые ружья, которыми были вооружены бородатые пришельцы, не смогли бы спасти русских переселенцев. Но единства не было. Кроме того, многие рода, страдающие от набегов соседей, как например ленские якуты от юкагиров, а ангарские тунгусы – от бурят и халхасцев, сами добровольно шли под царскую руку, с готовностью оплачивая скотом и соболями собственную безопасность и возможность хорошей торговли. Ибо вслед за сборщиками ясака, а то и впереди их, шли русские купцы с очень дефицитным в глухой тайге товаром: мукой, солью, стальным инструментом и тканью. Такие добровольцы, не только подавали пример другим, но, порой и оказывали всяческую помощь, вплоть до военной, в борьбе со своими непокорными соплеменниками.
Поэтому, несмотря на то, что авангард русской экспансии едва ли насчитывал больше нескольких сотен отважных авантюристов, «освоение» Сибири продолжалось. В 1633 году Иван Ребров обследовал устье Лены и Яну, собрав ясак с местных юкагиров, якутов и тунгусов, а к 1638 году отряд Реброва из Яны вышел морем на реку Индигирку, в низовьях которой построил Уяндинское (Нижнеиндигирское) зимовье. Навстречу Ребровским казакам из Ленского острога в верховья Индигирки и Алазеи для покорения юкагиров, имевших до этого несколько стычек с русскими ясачниками, отправилась конная экспедиция Постника Иванова. Несмотря на то, что в отряде было всего 27 человек, юкагиры были разбиты, выдали аманатов и внесли ясак. В том же году другой отряд из полусотни казаков, посланный Томским воеводой под командованием Дмитрия Копылова, силой принудил к уплате ясака алданских якутов и тунгусов. А в 1639 году, всего через двадцать лет после основания Енисейского острога, другой томский атаман Иван Москвитин с тридцатью казаками вышел к Охотскому морю.
Но тут в Москве наконец стало известно, что «меж себя у тех тобольских и у енисейских и у мангазейских служилых людей... бывают бои: друг друга и промышленных людей, которые на той реке Лене промышляют, побивают до смерти, а новым ясачным людям чинят сумнение, тесноту и смуту, и от государя их прочь отгоняют» [Наказ стольнику…]. Но больше всего Михаила Федоровича удручало даже не то, что «служилые люди… и пристав приманивали тех землиц людей торговать, и имали у них жон и детей, и животы их и скот грабили, и насилства им чинили многие», а то, что эти охотничьи люди, прикрываясь его именем «сами обогатели многим богатством, а государю приносили от того многого своего богатства малое» [там же]. Для наведения порядка в новоприобретенных землях был создан Сибирский Приказ. А на Лену «для прииску и приводу новых землиц, ясачных людей и для ясачного сбору» в 1639 году в Ленский острог отправляется большой сборный отряд из 395 человек под командованием воевод Петра Головина и Матвея Глебова, дабы основали они город Якутск и учредили самостоятельное Якутское воеводство. А всем прочим были запрещены самовольные походы на Лену и далее на Восток, что несколько умерило скорость приростания России Сибирью. Зато сама экспансия приобрела более цивилизованные и мирные формы.
В 1643 году из Якутска было отправлено три экспедиции: атаман Василий Колесников дошел до Байкала; Михаил Стародухин с Семеном Дежневым пытались объясачить население Колымы; а Василий Поярков повел 132 казаков на поиски Амура. Однако, если первые две экспедиции, хоть и встретили сопротивление местного населения, но все же достигли определенного результата, то поход на большую и «хлебную» реку Амур трудно назвать успешным. Мало того, что присланный с Москвы письменный голова оказался корыстным и деспотичным руководителем, загубившим немало своих подчиненных, так еще и маршрут экспедиции пролегал, через довольно обжитые земли Маньчжурской империи, чьи подданные оказали активное вооруженное сопротивление пришлым захватчикам. И хотя экспедиции удалось-таки сплавиться с Зеи до устья Амура, но в Якутск через три года вернулось едва ли треть отряда, не принесшая с собой ни ясаку, ни новых ясачных людей.
Экспедиция Василия Пояркова открыла новую эпоху в истории Степи. Эпоху, когда русская экспансия натолкнулась на встречную экспансию со стороны молодого, но быстрорастущего Маньчжурского государства. Причем эпоха эта совпала по времени с выходом на арену истории Джунгарского ханства. О том как три империи делили Степь между собой мы поговорим несколько позже, а пока вернемся по времени немного назад, к началу правления Михаила Романова. Ибо, описывая бурную и интригующую историю присоединения к Русскому царству северных таежных и лесотундровых пространств бескрайней Сибири, мы хоть и по необходимости, но довольно далеко уклонились от основной темы нашего повествования. Теперь же, освежив в памяти основные вехи по расширению пределов русской земли от Енисея до Тихоокеанского побережья (рис. 55), мы можем более ясно представить себе, почему вектор русской экспансии оказался направлен на северо-восток. И почему монгольские и тюркские народы, поначалу желавшие присягнуть на верность Белому царю, отказались от этого намерения и стали открыто поддерживать антирусские выступления в Сибири и на Алтае.
В Степи в то время продолжалось противостояние халхасцев Алтын-хана, казахов Есин-хана и конфедерации, зажатых между ними, ойратских (калмыцких) племен. Силы оказались примерно равными, и война шла с переменным успехом. В этой связи все три стороны желали видеть Русское царство своим союзником и готовы были шертовать Белому царю, естественно в обмен на военную и экономическую помощь. Стоило только Руси поддержать любую из противоборствующих сторон, и история азиатской степи могла бы сложиться совсем иначе, но отношение Москвы к восточным окраинам уже тогда было как к колониям: получить как можно больше, а лучше все, не вкладывая ничего. Так что покорение Сибири шло, по сути, частным порядком, благодаря корысти воевод и купцов, да удали служилых татар и казаков. Попав в «сибирскую ссылку» служилый люд стремился разбогатеть и выслужиться, что бы вернувшись в Москву вести безопасное и безбедное существование. Приемная закупочная цена соболя в то время составляла около рубля, тогда как в столице та же шкурка уже шла за 12-18 рублей, а это уже годовой оклад казачьего сотника! Для сравнения пуд муки в Сибири стоил копеек 15, а добрый топор – 30. Через руки воевод соболя проходили тысячами, так например в 1652 году в Томск было свезено 14 тысяч шкурок соболя и 1226 шкур бобров [Верхотуров Д. Н.]. Поэтому не удивительно, что именно воеводы на свой страх и риск снаряжали «посольства» и экспедиции в дальние края в поисках нового ясака и новых торговых маршрутов. Причем их служилые люди порой открыто конфликтовали друг с другом, доходя до прямых вооруженных столкновений. Так в 1634 году в устье Вилюя произошла битва между енисейскими и мангазейскими казаками, спорящими за право собирать ясак с ленских якутов, в результате мангазейский отряд был разбит, а его атаман Иван Корытов взят в плен.
В 1616 году Тарский воевода отправил «посольство» к халхаскому Алтын-хану Шолой-Убаши, а Тобольский – к его врагам, быстро забывшим о шертном договоре с Москвой, торгутским тайджи Хо-Урлюку, Далаю, Кузену и Чингиру. В обоих случаях «посольство» состояло всего из пары казаков. К халха-монголам отправились Василий Тюменец и Иван Петров, а к калмыкам Иван Куницын и Томило Петров. Цель в обоих случаях была одна – щедрыми посулами добиться принесения шертной присяги и уплаты ясака скотом, который нужен был для прокорма русских крепостей и пополнения тягловой силы, естественно этот ясак до Москвы бы не дошел и в прямом, и переносном смысле. Интересно, что оба посольства увенчались полным успехом. И Алтын-хан, и тайджи направили к соответствующим воеводам ответные посольства, заявляя о готовности стать вассалами Белого царя, разумеется ожидая, что царь, как и подобает сюзерену, примет на себя их военные и экономические проблемы. Вот тут то и выяснилось, что «русские посольства» – частная инициатива воевод, которые вправе только ясак собирать, да шертный договор на подпись предлагать, а решать что либо – только в Москве. Но даже это лукавство не смутило выходцев из монгольских степей. В 1617 году в Москве побывало халхаское посольство, а на следующий год - калмыцкое.
В Москве новым подданным обрадовались. Но династия Романовых изначально была больше ориентирована на запад, а не на восток. Новый царь не унаследовал от Иоанна Васильевича его мечту воссоединить Степь и утвердится на хаканском престоле. Во времена Романовых от своих азиатских «колоний» столица ждала только увеличения доходов в казну, но поскольку потенциальные подданные просили военной помощи, а калмыки еще и новых пастбищ, что подразумевало расходы, им, по сути, было отказано. Калмыкам было предложено принести вассальную присягу, платить ясак и «посылать ратных людей на ослушников царских», за что им даровалось право беспошлинной торговли скотом в сибирских городках. И ни слова, ни о военной помощи, ни о новых местах для кочевок. А Алтын-хану и того не предложили.
Кстати, примерно с тем же невниманием Белого царя к своим нуждам столкнулся и ногайский Иштерек-бий. В 1617 году он признал новую династию, отпустил захваченных ранее 15 000 русских рабов, послал щедрые подарки и заявил о своей готовности возобновить службу царю, только жалование просил платить напрямую, а не через Астраханского воеводу. Но царского решения он так и не дождался. В 1619 году он умер, и в Большой ногайской орде началась смута, которой немало способствовал московский двор, стремившийся ослабить ногайцев. В итоге часть из родов перешла на службу к Белому царю, пополнив ряды казачества; часть перешла в подданство к Малым ногаям; а остальные, под предводительством Тинмамета и Иштерека откочевали на Яик в Алтыульский улус, осложнив и без того напряженные калмыцко-ногайские отношения.
А на востоке, в Сибири томский воевода Гаврила Хрипунов, потомок мурзы Берке, перешедшего на русскую службу еще в 1335 году, руками «головы татарского Осипа Кокорева, да казачья Молчана Лаврова» [Отписка томских воевод…], искал пути расширение пределов Русского царства за счет алтайских тюрков. В 1617 году его люди дошли до Енисея и обложили данью тубинцев и маторцев. А на следующий год Кокорев, воспользовавшись ослаблением телеутского князя Абака, вынужденного отбивать натиск чороских калмыков Хара-Хулы, основал на севере Алтая Кузнецкий острог (Аба-тура – хакас.: «земля предков»). Тогда же Хрипунов, узнав от Василия Тюменца побывавшего в ставке Алтын-хана, о том что через халхаские земли есть выход в Китай, отправил к Минскому двору Ивана Петлина с 11 казаками. Выехав из Томска 9 мая 1618 вместе с послами монгольского хана, к концу августа «посольство» добралось до Пекина, но без верительных грамот и соответствующих сану императора даров к Шэнь-цзуну  русскую делегацию не допустили, ограничившись выдачей официальной грамоты на имя Белого царя с разрешением направлять посольства и торговать в Поднебесной.
По сути, Минский император, благодаря активности томского воеводы открыл двери для русских купцов, но в Москве доклад Ивана Петлина «лег под сукно». Великому Государю и патриарху Филарету, не было дела ни до далекого Китая, ни до проблем азиатских номадов, которые ясак платить не хотят, а военной помощи и «вогненного бою» требуют, да еще и шертный договор нарушают – грабят ясачный люд. Правда, частенько этот ясачный люд еще вчера был данником-кыштымом у этого самого «грабителя», и свой ясак Белому царю «грабитель» платил с учетом получения дани от этих кыштымов. Но кого и когда в Москве это волновало?
В 1623 году вышел царский указ о запрещении монгольской торговли в русских городах, а также о строжайшем запрещении продажи им оружия, ружей, пороха и свинца. Более того, назойливым номадам было запрещено даже отправлять свои посольства в Москву. В ответ по всей границе со степью начались восстания против русских и нападения на русские ясачные волости. И если бы не междоусобицы охватившие в то время восточные степи, малочисленные русские гарнизоны не смогли бы удержать Сибирь. Но казахи, бухарцы и халхасцы теснили калмыков, те в свою очередь вторгались в ногайские, башкирские и кыргызские земли, да и между собой последователи учения Будды не слишком мирно жили. Однако и поодиночке обиженные князья и тайши номадов причинили не мало бед сибирскому ясачному люду. В мае 1624 года телеуты князя Абака разорили окрестности Томска, а направленное к ним для переговоров русское посольство разграбили. Через четыре года Абак и вовсе призвал алтайцев «ясака русским не платить, а русских ясатчиков убивать». Собранные им телеуты, кыргызы, качинцы и арины пытались уничтожить только что по­строенный Красноярск, но были отбиты. Тогда же Барабинские татары перебили русский отряд сына боярского Еремея Пружинина. Во главе восстания встали внуки хана Кучума Аблай-Гирей и Тауке (Тевкей), они получили помощь от ойратского тайджи Когутая. Небольшой Барабинский острог, который обороняли 30 казаков и стрельцов, был взят и сожжен. Летом 1628 года Аблай-Гирей с большим войском, при поддержке объединенных сил чоросов, дербетов и хойтов, осадил Тару. Все деревни вокруг острога была разграблены и сожжены, а сам Аблай-Гирей был провозглашен ханом Сибири.
Весной следующего года новый хан вновь осадил Тару, но благодаря умелым действиям тарских защитников был отбит и понес большие потери, оттолкнувшие от него союзников. Тем не менее в ноябре Аблай-Гирей с отрядом из 200 человек приступил к стенам Чатского городка, но и его взять не смог. Тогда хан стал собирать под свои знамена весь окрестный люд, когда-либо обиженный русскими. Вскоре его войско увеличилось в десять раз. Этих сил оказалось достаточно для взятия Чатского укрепления. Городок был сожжен, а его защитники перебиты. В декабре кыргызский князь Коян захватил и перебил ясатчиков из Красноярского острога, направленных к саянским татарам, после чего он разграбил русские ясачные волости по Енисею, отобрав у народа всю пушнину и охотничьи снасти.
В апреле 1630 года телеуты вновь разграбили окрестности Томска, сожгли Тоянов городок и перебили служилых татар. Но до самого Томска не дошли, при переправе через Обь они были разгромлены отрядом боярского сына Гаврила Черницына. Летом этого же года под стены Томска пришел Аблай-Гирей. Окрестности вновь были разграблены, а посевы пожжены. Сам Томский острог выстоял благодаря мощной артиллерии. В августе уже енисейские кыргызы грабили окрестности Красноярского острога. Доставалось и башкира и ногайцам, находившимся в русском подданстве: в их владения массово переселялись торгуты Хо-Урлюка и дербеты Далай-Батыра. Осаждали они и казачьи городки по Яику: «приступали де к ним те калмыцкие люди к Соленому городку с щитами и с приметы, и вогненой де, государь, бой у них есть».
Не получая сколько-нибудь существенной помощи от метрополии сибиряки вынуждены были только обороняться, укрывшись за стенами острогов, да предпринимать редкие вылазки небольшими силами. Выручала воинская выучка и доброе вооружение. В августе 1628 года 140 казаков побили многих кыргызов, качинцев и аринов, а жен и детей побрали в плен. В 1629 году против Кояна довольно успешно действовал казачий отряд Ивана Галкина численностью 40 человек. Зимой 1631 года небольшой отряд под командованием Якова Тухачевского напал на Чингисский городок, в котором зимовал мурза Тарлав. После ожесточенного боя и штурма городок был взят, а Тарлав убит.
После гибели князя Тарлава кыргызское восстание постепенно идет на убыль, хотя русские погромы продолжались еще долго: в ноябре 1632 года хан Аблай-Гирей совершил набег на Тюменскую волость; в сентябре 1633 года кузнецкий острог «претерпел от алтызаров… что жителям ни лошадей, в поле ходивших, ни же складенного уже в скирды хлеба, ничего не осталось»; примерно в то же время котты убили на реке Кан 9 казаков; в августе 1634 года енисейские кыргызы численностью до тысячи человек четыре дня штурмовали Красноярский острог, город устоял но окрестности и все хлеба были разорены; в октябре того же года набег повторился, кыргызы князя Бектенея забрали остававшихся у красноярцев лошадей и коров, а князья Диал и Табун разграбили ясачные волости по рекам Чулым и Юса. Тогда же восстали ленские якуты, которые несколько месяцев осаждали Ленский острог.
Измученные красноярцы в своей челобитной Томскому воеводе писали: «лучше Красноярск совсем покинуть, если, несмотря на тамошние обстоятельства, довольным числом людей снабжен не будет» [Аристов Н. А.]. Пришлось сибирским воеводам искать мира. В 1634 году к телеутскому князю Абаку было отправлено четыре посольства, которым наконец удалось смирить мятежного вассала и возобновить шертный договор на более приемлемых условиях. Тогда же с посольством к Алтын-хану отравился Яков Тухачевский, которому было поручено удовлетворить просьбу халхаского хана о приеме его в русское подданство, но за прошедшие 17 лет многое изменилось: Шолой-Убаши умер, монголами правил Омбо Эрдени, а он не верил в справедливого Белого царя, который вернет в Степь процветание. С большим трудом послу удалось договориться о равноправном договоре о мире и не нападении, что в новых обстоятельствах уже было немало, ибо границы владений Алтын-хана вплотную подошли к русским ясачным владениям. Местные гарнизоны и так с трудом справлялись с нападениями алтайских князей.
Ситуация начала меняться к лучшему только после 1637 года, когда в Москве наконец осознали, что владение Сибирью – это не только солидное пополнение к доходной части казны. До этого времени всеми вопросами восточных окраин ведал Приказ Казанского Дворца, теперь же был учрежден самостоятельный Сибирский приказ, хотя еще четверть века и Казанским и Сибирским приказами руководил один человек – по первости Каншов-мурза – в крещении князь Дмитрий Черкасский. В его бытность стала налаживаться торговля со степными народами, в том числе транзитная, стали отправляться полномочные посольства, улучшилось снабжение восточных окраин Русского царства. Но мира на границе с азиатской степью еще долго не было.
Ситуация осложнялась тем, что в 1634 году ойратским хунтайджи после смерти Хаара-Хулы стал его сын Эрдэни-Батур. Новый лидер ойратской конфедерации стал проводить политику укрепления центральной власти и мирного объединения всех монгольских племен. Большинство родов его в этом поддержало, и на месте конфедерации стало складываться единое государственное образование – Джунгарское ханство. И хотя сам процесс формирования ханства завершился только в 1640 году, когда на курултае в урочище Улан-Бура было принято «Великое Степное Уложение», но уже в 1635 году большинство Алтайских князей признали себя подданными Эрдэни-Батур-хунтайджи. Интересно, что многие алтайские рода, платя ясак джунгарскому хунтайдже, продолжали платить и русскому царю.
В 1640 году, почувствовав за собой силу объединенных монгольских племен, Алтайские князья отложились от Белого царя и начали атаки на приграничные русские поселения: остяки-котты убили десять казаков и сожгли Канский острог, а енисейские кыргызы и тубинцы приходили в большом числе под Красноярск.
Потеря ясачных людей никак не входила в планы ни Сибирских воевод, ни царя всея Руси. Но поскольку местных сил для подавления восстания не хватало, то в 1641 году из Тобольска на Енисей прибыл отряд ратных людей под командованием Якова Тухачевского. Он разорил «оба улуса князей Ижея и Иженея», взял в плен многих кыргыз и основал на высоком берегу Белой реки  Ачинский острог (хак. Ах-;;с). На следующий год против кыргызов выступил его преемник Иван Кобыльский, который принудил кыргызов к покорности, взяв в заложники многих знатных людей.
Как уже упоминалось, в 1643 году отряд Василия Колесникова добрался до Байкала, где он столкнулся с прибайкальскими бурятами. Поначалу многие рода охотно вызвались быть кыштымами (данниками) Белого царя, ожидая русских торговых караванов и воинских людей для защиты от притеснений Алтын-хана. Но столкнувшись с суровой действительностью, они быстро охладели к русским ясачникам и подняли бунт: «Братцкой де острог облегли браты [от самод. Пыраты - буряты] кругом… и работников 5 человек побили, кони и коровы отогнали и пашенные заводы, косы и серпы и сошники, розвезли и двор сожгли… и служивых и торговых и промышленых с усть Куты не хотят пропущать на Лену» [Отписка приказного сына…]. Пришлось в помощь сидящему в Братцком остроге пятидесятнику Курбату Иванову отправлять «красноярских служилых людей войною до брацкого князка Иланка и на его улусных людей».
Получается, что к концу правления Михаила Федоровича Романова Русское царство, стремительно расширяя свое влияние на восток, за полвека раздвинув свои границы от бассейна Оби до Охотского моря, не смогло преодолеть сопротивление тюркских, бурятских и маньчжурских племен, живущих по границе степей. Хотя изначально большинство из них: калмыки, телеуты, кыргызы, буряты и халхасцы добровольно и охотно приносили шертную клятву Белому царю, выражали готовность служить ему и платить положенный ясак, но столкнувшись с равнодушием и потребительским отношением Москвы; вымогательством местных чиновников; грабительской политикой русских купцов; притеснениями от русских промысловиков и охочих людей, они отказывались от вассальных клятв и превращались во врагов, огнем и мечем сопротивляющихся русской экспансии. Возможно, прояви Русское царство чуть больше такта и гибкости в отношениях с бывшими подданными Чингисидов, и не было бы в истории ни Джунгарского ханства, ни Маньчжурской империи, а границы России уже в XVII веке пролегли бы вплотную к Великой китайской стене. Но история не знает сослагательного наклонения. А успехи и промахи русского государственного аппарата четырех вековой давности и сегодня хорошо различимы на политической карте Евразии.

Конец Дикого Поля
Не намного спокойней была ситуация в европейских степях. Здесь за жизненное пространство непрестанно сражались различные казацкие и ногайские отряды, а, начиная примерно с 1625 года, еще и калмыки Хо-Урлюка. Причем значительную роль в этом противостоянии играли непростые русско-польско-крымско-османские отношения. Соответственно не менее запутаны были отношения между самими европейскими номадами, которые большей частью находились на чьей-то службе и сражались в интересах того или иного государя. При этом нередко православные казаки выступали на стороне османских и крымских мусульман, а мусульмане-ногайцы защищали интересы христианских правителей Москвы и Варшавы.
Европейские казаки будь то в Русском царстве, или в Османской империи, или в Речи Посполитой - везде старались сохранять максимальную автономию. При этом сами они были организованны в три крупных объединения: Яицкое, Донское и Днепровское казачьи войска. Последнее более известно как Запорожская сечь (Запорожский кош). Все три войска имели признаки самоуправляемого государства, пусть и вассального. Помимо них в Степи были и более мелкие казачьи общины, но они самостоятельной политической роли не играли. Вообще, на том этапе, структурное деление казачества шло преимущественно по территориальному признаку, было мало связано с этническими особенностями общества и совершенно не препятствовало свободному перемещению, как отдельных людей, так и целых казачьих полков из одного войска в другое, а также созданию межвойсковых объединений. Как впрочем, не мешало казакам воевать за противоборствующие стороны или просто друг с другом.
Не менее раздробленными были и ногайские рода. Помимо прежнего деления на Большую и Малую орду из их состава выделились Буджакская, Едисанская, Джамбайлукская и Едишкульская орды, а так же полуоседлые Юртовские или Астраханские ногайцы (татары). Как и казаки, ногайцы активно использовались в качестве вспомогательной военной силы противоборствующими сторонами русско-польско-крымско-османских конфликтов. Они участвовали в набегах и на Русь, и на Польшу, и на Крым. Кроме того, они и без посторонней помощи серьезно враждовали как между собой, так и с соседями-казаками. И так же, как казаки, они стремились сохранить свое самоуправление, свою государственность, пусть и в рамках шертного договора.
Я думаю нет смысла детально разбираться во всех перипетиях непростых взаимоотношений между потомками некогда единого народа кыпчаков, имевших место во второй четверти XVII века на территории бывшего Дикого поля. Я остановлюсь только на некоторых моментах, которые, на мой взгляд, наиболее ярко характеризуют богатую и изменчивую политическую палитру той эпохи.
В середине 20-х годов XVII века Крымским юртом правил Мехмет-Гирей – сторонник независимости от Османского трона, на котором в те годы сидел малолетний Мурад – марионетка в руках матери и придворных евнухов. Мехмет-Гирей сумел объединить вокруг себя многие ногайские рода и часть днепровских казаков. По приказу Порты он несколько раз ходил с войной в Польские земли, но не особо удачно. А когда в 1628 году он отказался уступить трон назначенному Портой Джанибек-Гирею, то вместе с османами под стены Бахчисарая пришла Буджакская (Белгородская) орда под командованием Кан-Темир-мурзы. В тот раз свержению хана помешал запорожский гетман Михаил Дорошенко, который прибыл с казацким войском на помощь крымскому хану. Правда, трон Мехмет-Гирей удержать все же не смог и бежал в Запорожье, откуда на следующий год организовал два неудачных похода на Крым. Во время второго похода он попытался сдаться на милость Джанибек-Гирея, но был убит союзными ему казаками.
В 1631 году тысячный отряд донских казаков и черкас перешел с Дона на Волгу и соединился с большим отрядом яицкого казачества. Совместными усилиями казаки разгромили рыбные ловли в низовьях Волги, совершили ряд нападений на торговые суда и караваны, разграбили ногайские улусы. Все бы ничего, но те ногайцы были верноподданными российской короны, суда и караваны находились в русских землях законно, а промыслы и вовсе были русскими. Царицынский воевода князь Волконский устроил облавы на «заворовавших» казаков, так что «Царицын им воровским казакам стал пуще Азова, нигде де им от царицынских служилых людей з Дону на Волгу, а с Волги на Дон переходов нет» [История Царицина].
На следующий год Джанибек-Гирей, воспользовавшись ослаблением гарнизонов русской засечной черты, вызванной началом Смоленской войны между Московским царством и Речью Посполитой, по трем направлениям прорвал оборону и вторгся в русские земли. Это было первое крупное вторжение крымчаков в Московскую Русь со времен Газы-Гирея. Построенная засечная черта вдоль границы со Степью обеспечила центральным регионам Руси сорок лет относительно мирной жизни. Несмотря на успешное преодоление пограничной стражи, поход оказался для крымчаков не удачным. Под Рыльском они были разбиты и потеряв большую часть обоза и полона вынуждены были уйти восвояси.
Победы русского оружия как в борьбе с крымским набегом, так и на начальном этапе Смоленской войны не остались не замеченными. И 28 сентября того же года в Корсуне, под предводительством черкасского гетмана Андрея Деденка, состоялась рада Днепровских казаков и черкас, которая постановила: «бить челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии, чтоб государь их пожаловал, велел принять под свою государскую руку, а они, белорусцы и черкасы, учнут за свою веру стоять по Днепр» [Из отписки…]. Правда, в тот раз исполнить их просьбу русский царь так и не смог, потерпев ряд поражений от поляков, он вынужден был заключить мир на условиях возврата к довоенным границам.
На следующий год русские рубежи вновь подверглись нападению со стороны крымских татар и Малых ногаев. Тридцатитысячная орда под командованием ханского сына Мубарак-Гирея по Изюмскому шляху вторглась в южнорусские владения. В этот раз крымчаки дошли до Серпухова и Тулы. Свыше пяти тысяч человек были угнаны в рабство.
По приказу царя царицынский воевода князь Лев Волконский организовал ответный набег на кочевья Малой ногайской орды. Вместе со стрельцами в походе участвовало свыше восьми тысяч ногайцев из Большой и Едисановской орд, а вот донские казаки присоединились к походу только в самом конце, как раз поспев к дележу добычи. В итоге московским стрельцам достались 878 освобожденных русских рабов, казакам – около 2000 пленных ногайцев и множество коней, а союзные им ногайцы за время похода потеряли свои кочевья на левобережье Волги. Пока по приказу Москвы они громили своих единоверцев, их кочевья разорили торгуты Хо-Урлюка. Это спровоцировало переход многих ногайских родов на Крымскую сторону.
Интересно, что пока Малые ногаи участвовали в набеге на Русь, а Большие и Едисанские – в ответном набеге на Приазовье, Буджакские ногайцы вместе с войсками османского Абаза-паши вторглись в южные районы Польши.
Весь 1934 год остатки Большой ногайской орды – верных вассалов Белого царя, спасаясь от калмыков, всеми правдами и неправдами пытались пробиться на правый берег Дона, в земли Крымского юрта. При переправе огромное их число было убито донскими казаками, взявшими в качестве добычи их скот, скарб, жен и детей. С одной стороны, восторжествовала справедливость: потомки тех, кто долгие годы поставлял на генуэзские и османские рынки русских рабов, сами стали рабами. Но, с другой стороны, на глазах монарха происходил открытый геноцид народа, которому в благодарность за верную службу было обещано держать их в «царском жаловании и призрении» и в обороне «многими ратными людьми». Но Михаил Федорович и его отец Филарет предпочли не вмешиваться.
Зато Инает-Гирей – новый хан Крымского юрта, радушно принял вчерашних противников и расселил около 12 тысяч ногайских семей по крымским деревням, пополнив таким образом число своих сторонников. Из новых подданных он сформировал хорошо вооруженный девятитысячный корпус под командованием своего сына Хусам-Гирея, который был расквартирован на границе с Донским казачьим войском.
Несколько лет засухи, и джута (твердый наст из-за которого скот не может добыть себе корм из-под снега) в начале шестидесятых; эпидемия чумы, постоянные кровопролитные междоусобицы сопутствовавшие ногайцам во второй половине XVI века; затем два неудачных похода на Москву с интервалом в 19 лет, в которых погиб весь цвет двух поколений мужского населения Кыпчакской степи; междоусобные стычки за наследство Иштерек-бия; наконец, калмыцкое нашествие и связанное с ним избиение ногайцев на Донской переправе, привели к тому, что огромные пространства восточно-европейских степей практически обезлюдили. Потомки кыпчаков, на протяжении веков составлявшие основную ударную силу Джучи улуса, способные когда-то выставить против врага до тридцати полновесных тумэнов отборных воинов, оказались бессильны перед пятью тумэнами торгутов – вынужденных переселенцев с далеких Алтайских гор. Большая ногайская орда прекратила свое существование. Те, кто остался под рукой Белого царя, постепенно были осажены на землю, пополнив ряды либо служилых татар – мусульмане (рис. 56а), либо казаков - христиане (рис. 56б). Остальные пополнили ряды тюркских народов от Карпат (румынские татары), до Алтая (казахские рода ногайского происхождения).
Такое небрежение со стороны Москвы к судьбе вассального народа и появлению у своих границ калмыцких переселенцев, самовольно захватывающих ногайские земли, было обусловлено двумя причинами. С одной стороны, древними обидами, причиненными ногайскими набегами на Русь. И, с другой стороны, прежним опытом русско-калмыцкого взаимодействия. До этого калмыки неоднократно присылали посольства и шертовали Белому царю на верность, просили военной помощи и свободной торговли, а в случае конфликта интересов обычно безропотно уступали требованиям Москвы. Таким было и последнее посольство от Батур-Далай-тайши , прибывшее в столицу Руси в 1630 году. Послы Балта и Баучи «били челом, чтобы государь его, Талай-тайша з братьей и з детьми пожаловал, велел его приняти под свою царскую руку в холопство и велел бы им кочевать блиско Уфинского города» [Материалы по истории…]. Причем получив отказ на переселение в Башкирские земли, дербетские калмыки послушно откочевали обратно за Урал.
Ошибка Москвы была в том, что они принимали калмыков за единый народ, которого на самом деле не было. Торгутские тайши никогда не приносили шертных клятв Белому царю. Более того, их тайша Хо-Урлюк был ярым противником дербетского Батур-Далай-тайши, присягнувшего на верность России. Во многом именно под давлением дербетов торгуты были вынуждены уходить все дальше на запад. Вот и весной 1635 года дербетские отряды дважды нападали на подданных Хо-Урлюка, грабили его улусы и многих торгутов увели в плен. Свои потери новые соседи Русского царства пытались компенсировать, как за счет грабежа русских подданных, в первую очередь ногайцев, так и нападая на торговые караваны, следующие из Руси в Среднюю Азию и обратно. Так что, устранив руками калмыков ногайскую угрозу, Русское царство получило новую головную боль в лице пришлых номадов. Преимущество было одно – калмыки в отличие от тюркоговорящих мусульман-ногайцев были монголоязычными буддистами и, в этой связи, они априори являлись противниками Крымского юрта – главного соперника Москвы на крайнем юго-востоке Европы. Что, впрочем, никак не мешало им самим грабить русских подданных и даже осаждать приграничные города.
Но это уже другая история – история непростых русско-калмыцких отношений, которая не может рассматриваться в отрыве от истории Джунгарского ханства, составной частью которого «волжские» калмыки оставались на протяжении всего периода его более чем векового существования.
С приходом нового кочевого народа закончилась многовековая история Западного Дешт-и-Кыпчак – Земли половецкой или просто Дикого поля русских былин и православных летописей. Отдаленные потомки киммерийцев и скифов, многократно менявшие свое название в угоду пришлым правителям, но сохранявшие при этом относительное этническое постоянство, язык и номадный образ жизни; древние скотоводы растворившие безвозвратно в своей крови немало пришлых этносов, и, в то же время, внесшие существенный вклад в этногенез многих современных народов, причем не только тюркских, но и европейских; великие кочевники европейских степей, наводившие ужас на оседлые народы Европы и Азии, сажавшие своих императоров на троны величайших «оседлых» империй, перестали существовать.  Канули в Лету сарматы-гуны-печенеги-половцы-кыпчаки-ордынцы-ногайцы. Исчезло Дикое поле – источник извечного беспокойства Руси, и даже имя его забылось, пропав со страниц летописей и документов.
Конечно потомки коренных европейских номадов не были поголовно истреблены или изгнаны с отчих земель. Многие из них и по сей день живут на тех же местах, где на протяжении тысячелетий кочевали их предки. Просто большинство из них к середине XVII века перестало быть номадами, осев по городам и весям. А те немногие, кто сохранил верность традиционному жизненному укладу, либо ушли на восток, либо растворились среди калмыков, утратив свой язык, веру и культуру. На новой политической карте Восточной Европы почти не осталось мест для свободной перекочевки: крымчаки и османы, поляки и русские поделили между собой все пространство Половецкой степи, застраивая и распахивая его. Ибо начавшееся в 20-х годах XVII века похолодание (третий этап Малого ледникового периода), когда даже пролив Босфор перемерзал, делало крайне неэффективным земледелие в давно распаханных северных районах Европы и вынуждало крестьян искать новых земель на юге. А на оставшихся нетронутыми степных просторах нижнего Поволжья паслись калмыцкие кони. Разве, что в Восточном Приазовье еще некоторое время сохранялся крохотный осколок Дикого поля – кочевья Малых ногаев, зажатые между реками Кубань и Маныч. Но назвать их номадами можно лишь с огромной натяжкой. Да и где кочевать, если все их владения пешком за неделю из конца в конец пройти можно?

Возвышение Маньчжу Гурунь
В середине XVI века Восточная Маньчжурия, прародина бохайцев, киданей и чжурчжэней, находилась в определенной зависимости от императора Мин. Назвать эту зависимость вассалитетом было бы не правильно, поскольку ни налогов, ни дани правителю Поднебесной жители этих мест не платили, воинской повинности не несли, кандидатуры своих старейшин с императором не согласовывали. Хотя в экономических и политических вопросах они, конечно, вынуждены были считаться с интересами мощного южного соседа.
Чжурчжэньские племена, живущие в приграничных с Минским Китаем районах, по хозяйственному укладу не сильно отличались от своих соседей и отдаленных родственников корейцев: выращивали рис, бобовые и просо; разводили свиней и рогатый скот; держали лошадей. Но в отличие от своих восточных соседей, объединенных в то время под рукой короля Сонджо Чосона, они не знали политического единства. По древней номадной традиции чжурчжэни делились по родовому признаку, и старейшина рода – бэйлэ управлял подвластными ему землями, на которых располагался единственный укрепленный городок – административный, торговый и военный центр. Как и везде в условиях феодальной раздробленности между соседями часто вспыхивали ссоры, а то и полномасштабные локальные войны за ограниченные ресурсы. Иногда в этих междоусобных стычках на стороне одного из «князьков» участвовали и войска ближайшего китайского пограничного гарнизона, расположенного на Ляодунском полуострове.  Во время одной из таких стычек между приграничными бэйлэ Никан Вайланом и Гиочанги Туном солдаты ляодунского наместника Ли Чэнляна убили бэйлэ Гиочанги и его сына Такши. Владения Тунов отошли бэйлэ Никану, а оставшийся в живых шестнадцатилетний Нурхаци, сын Такши, был вынужден искать убежища на чужбине.
Ничем не примечательная для того времени история обрекла Поднебесную империю на 267 лет маньчжурского ига.
Девять лет юный изгнанник, скрываясь от преследователей, совершенствовал воинское искусство и обрастал сторонниками. Пока, наконец, в 1584 году с отрядом из 30 (по другим сведениям – из 13) опытных воинов не осадил своего кровника Никана Вайлана в крепости Тулунь. Среди людей Никана оказалось немало сторонников молодого бэйлэ, и, несмотря на незначительные силы нападающих, старый бэйлэ бежал из города. Усилившись за счет Тулуньского гарнизона, Нурхацы в погоне за беглецом захватил еще две крепости: Изябань и Фушунь. А после того как Никан укрылся во владениях Ляодунского наместника, молодой бэйлэ решительно потребовал от минцев выдачи своего врага.
Поднебесная империя после смерти в 1582 году фактического правителя Чжань Чжоучжень, занимавшего должность статс-секретарь при императоре-наркомане Чжу Ицзюне, пребывала в условиях жесточайшего кризиса центральной власти. В этих условиях наместник предпочел не сориться с быстро набирающим популярность чжурчжэньским бэйлэ и не только выдал беглеца на расправу, но и направил к нему послов со щедрыми дарами: восемьсот лян (около 30 кг) серебра и пятнадцать кусков (150-200 м) шелка.
 С этого момента начинается стремительное превращение бэйлэ-изгнанника в Богдой-хана. К 1589 году он уже объединил под своей властью все приграничные чжурчжэньские «княжества», объявил себя ваном и приступил к покорению соседних чжурчжэньских, монгольских и солонских (тунгусских) аймаков. Причем в ход шло не только оружие. Умелый дипломат Нурхаци не скупился на подарки и пиры для вождей соседних племен.
Невольно помог объединению окрестных племен вокруг молодого лидера знаменитый японский полководец Като Киёмаса, который в 1592 году, пройдя ускоренным маршем от Сеула до гор Чанбайшаня в поисках пути на Минский Китай, вторгся в исконные земли чжурчжэней. Победоносная японская армия не однократно до этого побеждавшая многократно превосходившие по численности войска королевства Чосон, не смогла продвинуться дальше приграничных чжурчжэньских крепостей. Для противостояния заморскому агрессору Нурхаци собрал большое войско и «легально» присовокупил к своим владениям бассейны рек Амноккана и Тумангана вместе с их жителями.
Правда на следующий год девять чжурчжэньских и монгольских амбаней, собрав войска, попытались приструнить «выскочку», но были разбиты благодаря военному опыту и таланту Нурхаци. А «выскочка» продолжил созидать свое государство, причем, как и в Московском царстве, многие аспекты были заимствованы у монголов, но переработаны применительно к местным условиям. Например, в основу нового чжурчжэньского государства была положено деление на воинские подразделения – «знамена». И хотя по количеству воинов «знамя» равнялось тумэну, но десятичный принцип, так любимый монголами, при их формировании не соблюдался: в каждом «знамени» («гуса») было пять полков (джала, чжала), в каждом из которых было по пять рот (ниру). Создал Нурхаци и новую письменность. Причем, в отличие от забытого за время монгольского владычества «чжурчжэньского большого письма», имевшего в основе ханьскую иероглифическую письменность, новое письмо было буквенным, основанным на древнеуйгурском варианте согдийской письменности. Последнее нововведение была весьма актуально в условиях формирования нового независимого государства, противопоставляющего себя Минскому Китаю, так как до этого весь документооборот чжурчжэней велся на ханьском языке.
Вообще всю свою объединительную политику Нурхацы строил на противодействии империи Мин, которую считал виновником всех бед. Он даже сформулировал и опубликовал «Семь причин ненависти к Срединному царству», которая заканчивалась словами: «…Я не в силах более переносить кровные обиды. Иду мстить империи оружием!». Но, прежде чем перейти к прямому конфликту с могучим южным соседом, нужно было собрать достаточно много войска. Однако, даже «поставив под ружье» все боеспособное население чжурчжэньских земель, он получил в свое распоряжение только четыре «знамени» - 40 тысяч воинов. И тогда в Приамурье, Приморье, в Северную и Восточную Маньчжурию были устроены массированные набеги, единственной целью которых был набор войска для армии нового чжурчжэньского вана. Отряды вербовщиков насильно угоняли на юг все трудоспособное мужское население тунгусо-маньчжурских племен. Огромные пространства на север от реки Туманган обезлюдили, экономика и культурный уклад народов были разрушены. Оставшееся население, опасаясь новых набегов, ушло в леса, где занималось преимущественно охотой и рыболовством. Потомки Приамурских племен хурха – земледельцев и скотоводов, ставших со временем нанайцами, ульчами и хэджэни, до сих пор хранят легенды о тех временах, когда рода уходили глубоко в тайгу и обрывали все связи с внешним миром, ибо страх опять потерять всех кормильцев был сильнее нужды в покупной продукции. В этих условиях  нехватку мужского населения, а так же проблему близкородственных браков многие решали за счет северных соседей эвенков, нивхов, айнов. Так например нанайские роды Киле, Самар, Дигор, Гаер, Хайтанин имеют эвенкийское (тунгусское) происхождение, а род Бельды имеет айнские корни. 
За счет потомков «непокорных чжурчжэней» Нурхаци удалось собрать еще порядка двадцати тысяч воинов, но и этого было мало, что бы тягаться с силами с Поднебесной империей. И тогда чжурчжэньский ван обратил свой взор на запад, на бывшие киданьские земли. Правда, к тому времени, в результате политики интенсивного  смешения кочевых народов внутри тумэнов, проводившейся в Монгольской империи, родственные чжурчжэням кидани перестали существовать  как отдельный этнос. Что, впрочем, не помешало амбициозному вану положить начало новым родственным связям. В 1612 году Нурхаци женился на дочери амбаня Хорчинского улуса, еще один монгольский аристократ стал тестем его сына Абахая. Еще через год он женил сразу троих своих сыновей (Дэкэлея, Дашана и Мангуртая) на знатных монголках из улуса Джаруд. Это позволило пополнить чжурчжэньские войска хорчинскими, джарудскими и южно-халхаскими монголами, чьи амбани признали старшинство чжурчжэньского вана. В итоге, к 1615 году войско Нухаци стало «восьмизнаменным», то есть за полтора десятилетия увеличилось вдвое.
В 1616 году окрыленный успехами Нурхаци провозгласил себя ханом возрожденной чжурчжэньской империи Маньчжу Гурунь (;; – Поздняя Цзинь китайских источников). И, как подобает императору, установил в своих владениях новое летоисчисление, провозгласив девизом своего правления «Abkai fulingga» (кит. ;; - Тяньмин) – «назначенный Небом». Столицей нового государства стал город Хэту-ала.
Два года ушло на подготовку войны с Мин. В конце 1618 года двадцатитысячная армия Нурхаци вторглась на Ляодунский полуостров, захватила и разрушила три пограничные  крепости и пять городов, более полумиллиона человек были угнаны в Маньчжу Гурунь. Вызов был брошен. В ответ на это империя Мин собрала в Ляодуне двухсоттысячную хорошо вооружённую армию, которая в 1619 году выступила на север по четырем направлениям, дабы разом покончить с «зарвавшимся вассалом». Одновременно с ними против Нурхаци выступил корейский корпус Кан Хоннипа. Кроме того, минские власти богатыми подарками и щедрыми посулами подбили своего давнего противника чохарского Лигдэн-хана  одновременно с ними напасть на чжурчжэньские земли.
Против шести союзных армий Нурхаци смог выставить только пятьдесят тысяч бойцов, остальные были разбросаны по пограничным крепостям или поддерживали порядок в недавно присоединенных землях. Тем не менее, чжурчжэньский хан смог не просто остановить вторжение в свои земли, но и полностью разгромил силы союзников. На корпус под командованием Дун Суна чжурчжэни напали во время его переправы через пограничную реку Хуньхэ. Большинство минских воинов погибло, не достигнув чжурчжэньского берега. Погиб и сам командующий Дун Сун. Командующий северной группой войск генерал Ма Лин, услышав о гибели Дун Суна, остановился и построил укреплённый лагерь у горы Сарху. Лагерь был обнесён тройным валом, за которым были установлены пушки, но и это не спасло минского генерала от разгрома. Пытаясь предотвратить разгром одного из своих засадных полков, он вывел основное войско за пределы укреплений и был наголову разбит маньчжурской конницей. За это время третья армия под командованием Лю Тина сумела подойти почти к самому Хэту-ала, но благодаря подкинутой Нурхаци дезинформации, о том, что столицу Манжу Гурунь уже якобы захватил корпус Дун Суна, до города они так и не дошли и были уничтожены неожиданным фланговым ударом. Узнав о поражении своих соратников, генерал  Ли Жубо не вступая в сражения развернул четвертую армию и увел ее в пределы Мин. Не удивительно, что после этого, шедший на помощь чосонский корпус Кан Хоннипа, был встречен чжурчжэнями на р. Шэньхэ и после непродолжительного сопротивления капитулировал.
Еще более провальной была вылазка объединенных монгольских войск. Прямой потомок Даян-хана и формальный император Северной Юань Лигдэн-хан оказался довольно практичным человеком. Даже не пытаясь вторгаться в хорошо укрепленные внутренние районы Маньчжу Гурунь, он сосредоточил всю мощь монгольских войск на одной приграничной чжурчжэньской крепости Телин, которая контролировала район богатых серебряных копей. Но чжурчжэньский гарнизон, состоявший всего из двух тысяч воинов, смог не только отразить натиск монгольских тумэнов, но и захватил в ходе ответной вылазки немало знатных монголов, в том числе халхаского бэйлэ Дзасая с двумя сыновьями, джарутского Сэбэн-тайчжи, а так же хорчинского вельможу Сарансая, который приходился Нурхаци шурином. Узнав о подходе основных сил чжурчжэней, Лигдэн-хан поспешил отвести свои войска от Телина, а халхаские амбани прислали свои извинения за «самовольные действия отдельных вельмож» и заявили о готовности принести вассальную присягу. Принесшие шертную клятву получили из рук Нурхаци щедрые подарки и высокие титулы, а их соплеменники были отпущены из плена, дабы влиться в ряды победоносной Восьмизнаменной армии.
В 1620 году в Мин скончался император-наркоман Чжу Ицзюнь и императором стал его пятнадцатилетний внук Чжу Юцзяо – безграмотный неуч, ищущий удовольствий. Вся государственная власть оказалась в руках евнуха Вэй Чжунсяня. Империя скатывалась в хаос, по всей стране вспыхивали крестьянские бунты и восстания. Причем самым крупным было восстание, организованное в Шаньдуне сектой «Белый лотос» той самой, что когда-то возвела на престол основателя Минской династии. Теперь же для его подавления Минскому двору пришлось на четыре года перебросить значительную часть войска с чжурчжэньского фронта.
Чем не преминул воспользоваться Нурхаци. В 1621 году войска Маньчжу Гурунь вновь вторглись в минскую провинцию Ляодун, но на сей раз это был не грабительский набег, а полномасштабная аннексия территории. В ходе этой операции чжурчжэни захватили  большое количество огнестрельного оружия, что позволило им начать модернизацию войск. На следующий год Нурхаци продолжил аннексию минских земель и захватил провинцию Жэхэ (Ляоси), распространив границы своей империи вплоть до Великой стены. Здесь уже начитались исконные китайские земли, защищенные надежными укреплениями, построенными в период расцвета Поднебесной. Кроме того, крепости были оснащены новейшей для того времени голландской артиллерией.   Наступление чжурчжэней захлебнулось. Все попытки переломить ситуацию так и не увенчались успехом. Не помог даже перенос столицы, а, следовательно, и основных сил ближе к минской границе, в Мукден (кит. ;; - Шэньян). В феврале 1626 года при безуспешном штурме крепости Нинъюань, где артиллерией командовал иезуит Адам Шаль фон Белль, Нурхаци получил тяжелое ранение и вскоре умер.
Новым ханом был выбран Абахай – восьмой сын покойного. Еще при жизни отца он успешно командовал одним из знамен и проявил себя как талантливый военачальник. В период с 1619 по 1625 год он совершил четыре успешных похода по расширению северо-западных пределов Маньчжу Гурунь. После занятия ханского престола он предпочел оставить на время бесплодные попытки преодолеть Великую стену, которые сильно деморализовали чжурчжэньских солдат. Вместо этого он решил напасть на вассала и верного союзника Минского престола – королевство Чосон. В феврале 1627 года войска Абахая перешли реку Амноккан и разгромили корейскую армию. Война продолжалась менее двух месяцев, после чего королевство капитулировало. Подняв боевой дух своих войск и пополнив их ряды корейскими отрядами, новый хан приступил к их перевооружению, делая особый упор на собственную артиллерию. Все новшества он тут же опробовал во время вылазок через проходы в Великой стене в Срединное царство. Во время одной из таких вылазок чжурчжэни неожиданно подошли к стенам Пекина, вызвав сильнейшую панику среди минских придворных, но штурм не состоялся.
Пока чжурчжэни грабили окрестности столицы Мин, им в тыл ударил Лигдэн-хан, который напал на оставшиеся без серьезной защиты западные районы Маньчжу Гурунь. В этот раз ему сопутствовала удача, и чохарцы вернулись в родные степи, груженные богатой добычей. Пришлось чжурчжэням поворачивать коней на запад. В 1632 году Абахай вторгся в Чохарский улус, разгромил войско, захватил в плен и увел с собой большое число подданных Лигдэн-хана. После чего многие монголы добровольно стали переходить в его подданство. А еще через два года последний хан династии Северная Юань умер от оспы, а его жены и дети оказались в плену у чжурчжэней. Но самым главным трофеем Абахая в Монгольском походе стала печать Чингисхана, обладание которой  существенно упрочило его позиции среди номадов.
В 1636 году в Чифыне прошел курултай, на котором присутствовали правители следующих хошунов и аймаков: Хорчин, Чжалайт, Горлос, Тумэт, Аохан, Найман, Баарин, Оннют, Чжарут. Абахай был провозглашен хаканом с титулом «Богдыхан» (от монгольского Богд хаан – Священный хакан). Это означало, что он стал признанным правителем не только чжурчжэней, но и восточных монголов. Название Маньчжу Гурунь стало тесным для нового государственного образования, и новоиспеченный Богдыхан переименовал его в Империю Цин (; - Чистая). Заодно новое имя получил и этнический конгломерат, вошедший в состав империи, который с этого момента стал именоваться «маньчжуры». Девизом правления Абахай избрал Wesihun erdemungge (кит. ;; – Чундэ) – «Благородное и моральное». На всей территории империи была установлена администрация по китайскому образцу. Была введена китайская экзаменационная система для будущих чиновников и военачальников, организован Секретариат, ведущий государственное делопроизводство, система «шести ведомств», аналогичная существующей в то время в Поднебесной. На ряд должностей были назначены китайские чиновники-перебежчики. Но все делопроизводство велось на маньчжурском языке и записывалось знаками маньчжурского алфавита. Благо и письменность и сам язык в то время были понятны многим монголам, которые также пользовались древнеуйгурским письмом, да и языковое различие между монгольским и маньчжурским было не таким существенным, как между ними и  ханьским.
Теперь Абахай был готов продолжить дело отца в возрождении Золотой империи – Айсинь Гурунь. Правда для начала пришлось ввести войска в вассальный Чосон, который вновь стал придерживаться проминской позиции и отказался представить войска для похода на Пекин. В 1637 году Абахай со стотысячным войском захватил Чосон и принудил ванна Инджо к безоговорочному подчинению. В результате корейские войска приняли участие в маньчжуро-минской войне на стороне маньчжуров.
Конечно, десяти-двенадцати тумэнов было явно не достаточно не только для завоевания Поднебесной империи, но даже для серьезного прорыва приграничных укреплений, оснащенных пушками европейского образца. На счастье Абахая в 1627 году в империи Мин произошла очередная смена императоров, на престол взошел Чжу Юцзянь – семнадцатилетний сводный брат, умершего бездетным, Чжу Юцзяо. Новый владыка Поднебесной попытался взять власть в свои руки и исправить ситуацию в стране: казнил узурпатора Вэй Чжунсяня и его приспешников, развернул борьбу с коррупцией, но ситуация уже вышла из под контроля. Восстаниями были охвачены многие провинции. Причем непростая внутриполитическая ситуация в немалой степени осложнялась затянувшейся на несколько лет засухой и суровыми зимами «Малого ледникового периода». Для подавления бунтов внутренних войск не хватало и их стали массово перебрасывать с приграничных областей.
Маньчжуры не преминули этим воспользоваться. Младший брат богдыхана Доргонь, командуя маньчжурской армией, совершил рейд вглубь Мин на 500 километров, в битве при Инлу он наголову разбил армию минского императора, прошёл через провинции Шаньдун, Чжили, Шаньси, взял 58 городов, захватил свыше 450 тыс. пленных, в том числе одного из ближайших родственников императора. Но это было не завоевание, а просто довольно крупный и удачный набег, успех которого во многом определялся неожиданностью и стремительностью. Закрепиться на этих землях у маньчжуров не было шансов. Несмотря на войну на два фронта: против повстанцев и против маньчжуров, северная группировка минских войск под командованием У Саньгуя (;;;), была слишком сильна, что бы позволить Абахаю развернуть свою империю до границ Айсинь Гурунь начала XIII века.
Осенью 1643 года Абахай неожиданно умер. На съезде бэйлэ развернулась борьба за маньчжурский престол между Доргонем – сводным братом покойного императора, и его кузеном Цзиргаланом. Кризиса удалось избежать за счет выбора новым богдыханом пятилетнего Фулиня – девятого сына Абахая. Оба его влиятельных дяди стали равноправными регентами при императоре. Гражданской войны удалось избежать, а в «подковерной» победил Доргонь, который уже через год понизил своего соперника до звания «регент-помощник».
Еще до разрешения политического конфликта Доргонь стянул к границе, а следовательно и к расположенной не далеко от нее маньчжурской столице, 140 тысяч всадников «восьмизнаменной» армии, сыгравших роль довольно весомого аргумента в споре за маньчжурский престол. Не известно на сколько серьезно он готовился к новому набегу на Мин, но находящаяся в полной боевой готовности армия оказалась как нельзя кстати. 25 апреля 1644 года войска восставших под командованием Ли Цзычэна  (;;;) заняли столицу империи Мин, император Чжу Юцзянь (;; – Сы-цзун) повесился. В этих условиях У Саньгуй – главнокомандующий северной группировкой минских войск предпочел пойти на союз с Доргонем. Через месяц объединенная армия под командованием Доргоня и У Саньгуя, насчитывавшая порядка трехсот тысяч воинов, разгромив войско повстанцев вошла в Пекин. Столичные чиновники, рассчитывающие на восстановление минской династии сдали город без сопротивления, но Доргонь обманул их надежды. Утвердившись в императорском Запретном городе и заменив столичный гарнизон маньчжурскими частями он в ноябре 1644 года провозгласил императором Срединного царства своего венценосного племянника Фулиня, присоединив таким образом Поднебесную империю к империи Маньчжу Гурунь.
Конечно далеко не все в бывшие подданные Минского дома сразу же смирились со сменой династии. Активное сопротивление маньчжурам продолжалось вплоть до 1681 года, когда маньчжуры смогли овладеть Гуйчжоу и Юньнанью, разгромив войска У Шифаня (;;;), сына У Сань-гуя. Последний еще в 1673 году поссорился с маньчжурами, провозгласил себя императором Южной Мин (;;) и сам возглавил борьбу против северных захватчиков.
Но оставим в стороне перипетии борьбы за власть в Поднебесной и вернемся в Степь, где, после блестящей авантюры Догоня, приведшей к захвату империи Мин, именно Доргонь, а не его августейший племянник, был возведен в ранг хакана. Сюда в Маньчжурскую степь фактический правитель двух империй перенес свою ставку. Здесь были сосредоточены его ближайшие соратники. Отсюда шло укрепление его влияния на степь: в 1646 году его брат бэйлэ Додо возглавил карательную экспедицию против мятежного сунидского тайджи Тэнгиса, а через три года при помощи хошоутского Гуши-хана он подавил мусульманский мятеж в Ганьсу.
У Белого царя появился весьма достойный соперник в борьбе за власть над номадами, но, то ли по иронии судьбы, то ли по чьему-то злому умыслу, 31 декабря 1650 года 38-летний Доргонь внезапно скончался в городе Хара-Хотоне, том самом, у стен которого за 424 года до этого окончил свой жизненный путь Чингисхан. После смерти Доргоня, регентом при малолетнем императоре вновь стал Цзиргалан, а сторонники всемогущего покойного хакана впали в немилость. Войска, ранее подчинявшиеся Доргоню, были переброшены на юг для подавления восстаний и борьбы с пиратами. В самой Манчжурии остался лишь гарнизон в Нингуте – крепости расположенной южнее бывшей столицы империи Мудадцзяна. 
Вместе со сменой правящей клики в Маньчжу Гурунь сменилось и отношение к Степи, ее проблемы отошли на второй план. Решать вопрос о подчинении монгольских ханов Цзиргалан и, прибравший к рукам всю власть в Запретном городе, евнух У Ляньфу, предпочитали дипломатическими методами, направляя грозные послания в адрес хошутского Очирту-Цецен-хана и халхаского Тушэту Сайн-хана. Ситуация несколько изменилась в связи с появлением у северных рубежей империи ясачиков Чахань-хана (маньчж. Белый царь), которые вторглись в сферу политических интересов маньчжуров. Этот факт вынудил богдыхана Фулиня отвлечься от окончательного покорения Поднебесной и принять меры по разграничению сфер влияния с далеким Белым царем.
Джунгарское ханство
Говоря о русско-маньчжурском дележе «степного пирога» было бы неправильным обойти вниманием третьего крупного участника дележки – Джунгарское ханство. И пусть сегодня мы не найдем на политической карте мира даже следа от этого некогда могучего государства, тем не менее на момент своего создания оно контролировало большую часть евразийской степи. Но за 119 лет своего существования постепенно утратила свои позиции в номадном мире, сохраняя до последнего контроль только над Южным Алтаем и Джунгарской котловиной. 
Напомню, что образовалось оно в 1640 году, как сейчас бы сказали демократическим путем, в результате принятия на курултае «Великого Степного Уложения» (Ики Цааджин Бичик). Новое государственное образование имело форму конфедерации монгольских и ойратских (калмыцких) племен, и во многом перекликалось с монгольской конфедерацией, созданной Тэмуром-Олджейту на обломках Йекэ Монгол Улуса в начале XIV века. Главой джунгар стал чороский Эрдэни Батур-хунтайджи – потомок Эсен-хакана в седьмом поколении, при этом все лидеры вошедших в конфедерацию племен сохранили свою самостоятельность и даже титулы, так, например Эрдени Дзасакту и Гомбодорджи Тушету продолжали зваться ханами, а Гуши-Номин остался хунтайджи хошеутов.
Кстати, в отношении происхождения самого этноним «джунгар» до сих пор ведутся дискуссии в научной среде. Наиболее популярная гипотеза связывает его этимологию с той задачей, которую выполняли ойратские тумэны в войсках монгольских хаканов: «Ойратские «тархуты» отвечали за безопасность хана, его семьи, приближённых министров, советников, военачальников в дневное время суток; «кептаулы» - в ночное; «зюнгары» - отвечали за устойчивость левого фланга во время боевых действий, проводимых армией…«хош-и-уты» - за охрану пограничных линий» [Бембеев В. Ш.]. Но, во-первых, до принятия «Великого Степного Уложения», «зюнгары - джунгары» не упоминаются среди ойратских тумэнов, в отличие от тех же хошиутов, а, во-вторых, у номадов, чьи юрты традиционно были обращены входом на юг, левым флангом (крылом) всегда считалась восточная сторона. В то же время, на момент образования калмыцко-монгольской конфедерации, вошедшие в нее племена-тумэны контролировали обширнейшую территорию от озера Кукунор на востоке до Волги на западе (рис. 57), причем этноним «джунгар» после 1640 года стал использоваться только в отношении племен кочевавших к востоку от казахских степей. Ушедшие же с Хо-Урлюком на запад сохранили за собой этноним «калмык». Так что, похоже, изначально джунгары – это действительно левое крыло, но только новосозданного государственного образования, а не древней Монгольской империи.
Джунгарское ханство стало последней успешной попыткой самоорганизации номадов Степи под властью всенародно избранного хакана (хунтайджи). Теснимые с севера Московским царством, чьи передовые отряды уже вышли к берегам Байкала и Амура; с юга – цепочкой земледельческих государств, объединенных исламом; а с востока – быстро набирающей мощь империей Маньчжу Гурунь, племена Народа Стрелков были готовы забыть взаимные обиды, дабы сохранить ускользающий титул мировых лидеров, диктующих свою волю соседям-земледельцам.
Однако технический прогресс, поставленный себе на службу соседями-земледельцами, превратил проекты Эрдэни Батур-хунтайджи по возрождению могучей кочевой империи в несбыточные мечты. Вся история Джунгарского ханства – это процесс отступления номадной цивилизации под натиском современной технической цивилизации в лице Московского царства, выросшего до Российской империи, и Маньчжу Гурунь, разросшейся до империи Цин. В этой связи, мне кажется правильным именовать данный период истории Степи не Джунгарским, а русско-маньчжурским, и рассматривать не по отдельности для каждой из сторон конфликта, а в тесной взаимосвязи. Как цельный процесс поедания могучего степного Тура маньчжурским Драконом и русским двуглавым Орлом. Процесс этот, как мы видели, начался задолго до принятия «Великого Степного Уложения» и продлился вплоть до 1759 года, когда маньчжурским войскам удалось ликвидировать последний очаг освободительной борьбы джунгар в горах Юлдуза.

Дележ пирога
Знакомство
Джунгары – наследники монгольских тумэнов, еще до объединения в новое государственное образование, были хорошо знакомы и с русскими, и с маньчжурами. Более того, многие подписавшиеся под «Великим Степным Уложением» принесли до этого шертную клятву Белому царю. А за четыре года до курултая в урочище Улан-Бура, на другом курултае в Чифыне, если не сами участники Джунгарского съезда, то их соседи и родственники признали маньчжурского князя Абахая наследником Чингисхана с титулом «Богдыхан». Правда понятия о вассалитете у халхасцев и ойратов довольно сильно отличалось от традиционного для Западной Европы понимания. Хотя договор и содержал традиционную клятву «Быть у Белого Царя в вечном холопстве и послушании», но по своей сути более напоминал «договор о мире и взаимопомощи». В обмен на щедрые подарки из царской казны, право беспрепятственного доступа на рынки, а так же возможность свободно кочевать в оговоренных пределах внутри российских земель, номады обязывались не нападать на русские земли, не дружить с врагами Руси и выставлять свое войско для участия в войнах на стороне Белого царя. В целом аналогичные отношения выстраивались поначалу и между халхаскими князьями и маньчжурским богдыханом.
Русские, успевшие и повоевать, а потом и сблизится с выходцами из Заалтайских степей, о далеком и сказочном Китае знали только понаслышке. Хотя оттуда издревле на Русь поступали экзотические товары. Даже само название «Китай» вошло в русский язык в XI – XII веках вместе с киданьскими купцами – поставщиками восточной экзотики на ярмарки Киевской, а затем Владимирской Руси. Да и позже, во времена Монгольской империи торговцы из хаканского улуса порой добирались и до Руси. Поэтому не удивительно, что с самого начала присоединения Сибири к Московскому царству и царский двор, и сибирские воеводы, и просто купцы активнейшим образом искали пути для установления прямого торгового контакта с Поднебесной. Томский воевода Хрипунов, узнав от Василия Тюменца, побывавшего в ставке Алтын-хана, о том что через халхаские земли есть выход в Китай, немедленно отправил к Минскому двору Ивана Петлина с 11 казаками. Посольство оказалось относительно успешным. Петлин даже привез в Москву грамоту Минского императора, дозволяющего русским отправлять посольства и торговать в Поднебесной. Да вот беда – толмача способного прочесть ханьские иероглифы при Московском дворе не нашлось, что породило идиому «китайская грамота», но отодвинуло реализацию идеи о прямой торговле с Китаем на перспективу.
В связи со становлением Джунгарского ханства, чьи торговые караваны ходили как в Поднебесную, так и на Русь и могли стать проводниками и толмачами, появилась новая возможность установления торговых отношений с далеким Китаем. Михаил Федорович поспешил ею воспользоваться, и в 1641-1642 годах тарский казак Вершинин добрался с караваном торгутского тайши Дайчина до приграничного торгового городка Минской империи, откуда привез еще одну «китайскую грамоту», разрешающую русским купцам прямую торговлю с Поднебесной [Дацышен В. Г., Модоров Н. С.]. К сожалению ее постигла та же участь, что и грамоту, привезенную Петлиным.
О поражении Минского Китая и завоевании его маньчжурами, русские наверняка знали. И, хотя первая встреча подданных Белого царя с послом маньчжурского амбаня произошла на два года раньше, чем Иван Петлин попал к Минскому двору (Василий Тюменец виделся с ним при дворе Алтын-хана), но ясного понимания произошедших политических Перемен в Москве не было. В посольском приказе маньчжурский богдыхан, прочно восседающий на троне Запретного города в Пекине, еще долго воспринимался как один из многочисленных монгольских ханов, которого можно объясачить и навязать ему шертный договор с Белым царем. По крайней мере, именно такая задача ставилась перед Амурской экспедицией Ерофея Хабарова.
Судя по полученным, несмотря на полное не соответствие русских посольств дипломатическим нормам того времени, грамотам, Минский двор то же был наслышан о далекой Руси и заинтересован в развитии с ней торговых отношений. А вот для маньчжур, впервые, после долгого перерыва, вышедших на международную арену, знакомство с подданными Белого царя оказалось полной неожиданностью. Около 1689 года китайский чиновник при дворе маньчжурского богдыхана Ян Бинь представил свой труд «Любяньцзилио», согласно которому: «Алосы также пишут Олосы, это лоча (русские)…. Их (русских) называют лаоцян [старые тибетцы]; они люди с голубыми впалыми глазами, выдающимся носом, желтой (рыжей) курчавой бородой, с длинным телом; много силы, но любят поспать и, когда спят, не сразу просыпаются. Искусны в пешем бою, умеют обращаться с ружьями, не боятся луков и стрел… У этого народа низкие и юные, видя почтенного и старшего, снимают шапку и преклоняют голову. Сперва указывают левое и правое плечо, затем указывают левое и правое колено. Другие говорят: сперва указывают лоб, затем живот, затем правое плечо, затем левое плечо, это так называемый в европейских странах знак обратного креста» [Кюнер И. В.]. Далее придворный историк детально и иногда весьма забавно описывает одежду, быт и обычаи русских. Точнее не самих «великороссов», а тех подданных Белого царя, с которыми маньчжуры столкнулись и на Амуре, и в Джунгарских землях. А это, как мы имели возможность убедиться раньше, были преимущественно служилые татары да казаки, потомки булгар и кыпчаков. В этой связи дальнейшие рассуждения маньчжурских историков о принадлежности «русских» к «старым тибетцам», а точнее к потомкам древних усуней – «Внуков Ворона», уже не кажутся такими уж бредовыми. А историки Поднебесной со времени первого знакомства с русскими подданными (вспомните русский и кыпчакский охранные полки Туг-Тэмура 30-х годов XIV века) и, как минимум, вплоть до 1881 года, когда был издан «Шофанбэйчэн» (;;;;), считали, что «русские суть древнее племя усунь» [Кюнер И. В.].
Но оставим в стороне логические выкладки историков Срединного царства и перейдем сразу к выводам, которые крайне важны для понимания дальнейшей политики маньчжурских властей по отношению к России. Проанализировав труды своих предшественников Хэ Цютао – автор «Шофанбэйчэн», делает вывод: «Что касается таких подвластных земель, как Канцзюй [Мавераннахр], Яньцай [кыпчакские степи], склоняющихся к западу, вообще земель Олосы, близких к Западному Северному морю, то все они ее древние земли. Что касается подвластных земель Шивэй [Монголия и Приамурье] и Дидоуюй [тюркские владения в Сибири], склоняющихся к востоку, и вообще земель Олосы, близких к Восточному Северному морю, то все они ее старые области» [Кюнер И. В.]. Причем Хэ Цютао далеко не русофил, о чем прямо говорит название его труда: ;;;; – «Готовьте колесницы на страну Полуночную» [Мясников В. С.].

Борьба за Амур
В 1644 году, когда Доргонь возвел на трон Поднебесной своего племянника Фулиня, а калмыцкий тайша – сепаратист Хо-Урлюк погиб в горах Кавказа, попав в кабардино-ногайскую засаду, русские стрелки, польская шляхта и казачество отражали очередной набег крымчаков и ногайцев под командованием перекопского мурзы Тугай-бея. В этом же году отряд якутских служилых людей и добровольцев, под командованием писчего головы Василия Пояркова, достиг берегов Амура.
Стремительная русская экспансия на Восток, столкнулась с нехваткой хлеба, доставка которого из центральной полосы России была крайне затруднительна. Слухи о хлебной реке – Амуре и ранее доходили до Ленского острога, но занятый сбором ясака, борьбой с Тобольскими, Мангазейскими и Енисейскими конкурентами, а также подавлением многочисленных восстаний недовольных туземцев, русский служилый и «охочий» люд довольствовался местным рационом. Ситуация обострилась с прибытием на Лену воевод Петра Головина и Матвея Глебова в сопровождении без малого четырех сотен человек. Воеводы и чиновный народ юколой да пеммиканом питаться не желали. Узнав что «есть за Алданским хребтом река хлебная, хлеба всяково на той реке и серебра много» [Наказная память…], они отправили на юг многочисленную по Сибирским меркам экспедицию – 132 человека! Разведка новых хлебных земель – дело, конечно, хорошее и нужное, вот только ратнички Пояркова хлеб у приамурских народов не покупать шли. Задача им ставилась иная: «итить на Братцких хлебных людей нартами и промышлять над ними безвестным приходом, чтоб их погромить и аманатов взять; и погромя Братцких людей, укрепитца на месте острожком крепком, чтоб ни чем нужа не изняла» [Наказная память…]. Головин и Глебов понимали, что земледельцы дауры – не охотники эвенки, живут большими селеньями и насильную «продразверстку» навряд ли одобрят, вот и отправили большую рать с «пушечным боем». Пройдя Амур от Зеи до лимана, Поярков положил восемь десятков своих людей, а ни серебра, ни хлеба так и не добыл. Причем не попал амурский хлеб не только к столу якутских воевод, не досталось его и экспедиции. Подчиненный писчему голове люд гиб не столько от даурских стрел, сколько от голода. Дело до трупоедства доходило. Так что поход Пояркова поставленную перед ним задачу не выполнил, зато привез «сказки» про несметные богатства Приамурья, а заодно обеспечил у местных народов на долгие века ассоциацию русских с демонами-людоедами – «лоча». Больно уж врезалось в народную память, как осажденные в захваченной ранее крепости подданные Белого царя с голодухи трупы своих товарищей ели.
Слухи об открытых экспедицией Пояркова благодатных землях распространились по всей Восточной Сибири и всколыхнули сотни людей. «Оказалось, что дауры едят на серебре, ходят в шелках, ловят соболей, делают бумагу, добывают растительное масло, которое хорошо идет к огурцам и редьке. Здесь было все, чего русские землепроходцы давно не видали и не едали – и огурцы, и дыни, и свинина, и курятина, просо и яблоки, пшеничная мука и виноград, хорошее вино» [Василий Поярков…]. Все устремились на Амур: шли «охочие люди» – частные авантюристы, действующие на свой страх и риск; шли купеческие ватаги, жаждавшие первыми открыть новый торговый маршрут; шел и служилый народ, посланный воеводами для поиска путей поставок зерна и сбора ясака.
Не успел Поярков возвратиться в Якутск, а два промысловика Григорий Виженцев и Иван Квашнин, независимо друг от друга, уже разведал новый проход к Амуру, через Тугирский волок. По их следам в 1647 году из Якутска был послан небольшой разведывательный отряд казаков во главе с пятидесятником Василием Юрьевым «про ту Даурскую землю проведать подлинно». Наверняка были и другие русские авантюристы, побывавшие в те годы в даурских землях, но сведения о них либо не попали в архив, либо затерялись в его недрах.
Наконец ранней весной 1949 года Ярко Хабаров на свои деньги снарядил новую большую экспедицию на Амур, «с ним служилых и промышленных охочих людей семдесят человек». Шли они «князей Лавкая и Ботогу и с их улусными людьми призывати ласкою под государеву царскую высокую руку» [Отписка якутских…]. К своему удивлению встречные даурские городки они застали брошенными. Как оказалось незадолго  до них в этих местах успел побывать неугомонный казак-промысловик Иван Квашнин, он «предупредил» дауров, что следом за ним сюда идут «многое множество служилых людей, и хотят всех даурских людей побить до смерти и животы их погромить, а жены их и дети взять в полон», за что получил от них щедрые дары (одних соболей 50 штук). Видимо памятуя о походе Пояркова, «князь Лавкай со всеми своими улусными людьми, с женами, и с детми, и с животы, из своих из верхных улусов и из городов побежали до его, Яркова, приходу за три недели» [Отписка якутских…]. Это все Хабаров узнал от Могончак – сестры даурского князя Лавкая, которую казаки случайно поймали в одном из брошенных городов. Видимо по-своему понимая приказ «призывати ласкою под государеву царскую высокую руку», они «тое бабу роспрашивали, и на пытке пытали, и огнем жгли» [там же].  Задерживаться в этих землях Хабаровская ватага не стала и, пограбив хлебные схроны дауров, вернулась к первому даурскому городку на реке Амазаре. Хотя напуганные Квашниным дауры никакого сопротивления не оказали, но увиденное произвело на Хабарова столь сильное впечатление, что он лично явился в Якутск и убедил воевод просить царя Алексея Михайловича послать «ратных служилых людей тысячь с шесть».
Никто ему естественно шесть тысяч стрельцов из Москвы ни прислал. Тем не менее, собрав ватагу из 160 волонтеров, вооруженных пищалями и тремя пушками, на следующий год он вновь двинулся на Амур. Опять же, шли не послы, не переговорщики, шли опытные, закаленные воины. Так 4 июня 1651 года при овладении даурской крепостью Гуйгудара в бою пали 661 даур, казаки потеряли 4 человека убитыми и 45 было ранено. 8 октября того же года при нападении туземцев на казаков в Ачанском городке атакующие потеряли убитыми 117 человек, казаки серьезно не пострадали. Наибольшие потери (20 человек) отряд Хабарова понес недалеко от слияния рек Шилки и Аргуни в битве с даурским амбанем Албазой, чей город и стал первым русским укреплением на берегах Амура.
На достигнутом Хабаров не остановился и осенью 1651 года с отрядом из двух сотен казаков и просто охочих людей организовал сплав по Амуру. Шли спешно днем и порой ночью, дабы застать врасплох местное население, и как пишет сам Хабаров «улусы громили, вся улусы, а юртъ по штидесятъ и по семидесятъ въ улуся... и мы в тех улусахъ многихъ людей побивали и ясырь имали» [Отписка Якутскому…]. Серьезного сопротивления они нигде не встретили, чему способствовал период хода осенней кеты, когда все Приамурское население было разбросано по своим тоням. За три недели отряд без потерь прошел путь от устья Зеи примерно до Комсомольска-на-Амуре, где и стал на зимовку в стойбище Ачанов (ныне нанайский род Одзял, к которому, кстати, принадлежал гольд-проводник, воспетый В. К. Арсеньевым). И здесь сплавщики без дела не сидели, активно грабя местное население, захватывая и пытая аманатов: «и язъ Ярофейко техъ аманатовъ пытал и жог» [Там же].
Я подробно остановился на начальном этапе освоения русскими Приамурья, так как именно это предопределило дальнейшую судьбу и народов Приамурья, и русско-маньчжурских отношений. Столкнувшись с передовыми силами русской экспансии, местные земледельцы, которые со времен распада Монгольской империи никому особо ясак не платили, откупаясь только от особо настырных соседей халхасцев, стали искать защиты у маньчжурского богдыхана. До сих пор маньчжуры о тех землях только слышали и даже не помышляли присоединять их к своим владениям, а тут дауры с солонами сами в подданство просятся, соболями кланяются! Да вот беда, не ожидавшие проблем на севере, все свои войска маньчжуры бросили на усмирение Минского Китая. В Маньчжурии оставался небольшой гарнизон в Нингуте – крепости вблизи границы с Кореей, да и тот состоял преимущественно из ссыльных южан – «никанцев» (возможно от традиционного ханьского приветствия «ни хао», отличного от дючерско-солонского «айя»).
Поначалу ачаны и дючеры попытались самостоятельно выбить разбойников с занятого и укрепленного ими для зимовки Ачанского стойбища. По окончанию путины они сумели собрать больше шести сотен «воинов», которые попытались выбить захватчиков. Итог был явно не в пользу мстителей, заплативших 117 жизнями за смерть одного казака из ватаги Хабарова. И вновь гонцы были отправлены за помощью к маньчжурам. На этот раз Нингутский цзангин (воевода) Хайсэ отказать не мог, и в Ачанский городок был отправлен конный отряд Исенея: шесть сотен воинов, 6 легких пушек и 30 пищалей с 3 или 4 короткими стволами. За время пути отряд разросся до 2000 человек за счет возмущенных дючеров, дауров, солонов, хэджэ и ачанов.
Первое военное столкновение между служилыми людьми Русского царя и Маньчжурского богдыхана произошло 24 марта 1652 года. Оно доказало несомненное преимущество русского оружия и русского духа. Несмотря на десятикратный перевес в живой силе и сопоставимое по огневой мощи вооружение, маньчжуры, потеряв треть войска убитыми, бежали с поля боя, оставив обоз. Потери Хабарова были куда как скромней: 10 человек убитыми и 78 ранеными. В трофеи ему досталось восемь вражеских знамен, 2 железные пушки, 17 пищалей, 830 лошадей и существенные продовольственные запасы. Но самое главное, в бою казаки взяли «языка»  – Кабышейку, «богдойского служилого человека Нюлгуцкого города» [Зуев. А. С.]. От пленного они наконец-то получили представление о реальной обстановке на Дальнем Востоке и о реальных силах маньчжурского богдыхана.
Столкновение охладило горячие головы с обеих сторон и заставило пересмотреть свою политику в отношении друг друга. Маньчжуры стали готовить серьезное войско для похода в Приамурье: проводилась рекогносцировка, набирались и обучались новобранцы, строились лодки, закладывались перевалочные базы по Сунгари, запасалось продовольствие. Более того, несмотря на сложности на южном фронте, на помощь местному гарнизону в Нингуту из Пекина был отправлен дутун Минъандали с отрядом закаленных в боях знаменных войск. Во избежание потерь среди мирного населения приамурским даурам и солонам было предложено покинуть захваченные русскими земли и переселиться на юг, под охрану нингутского гарнизона. Благо для переселенцев с берегов Амура, что большинство мужского населения южных маньчжурских племен в составе знаменных войск отправилось на покорение Поднебесной, и многие поля на берегах Сунгари и Шара-Мурени стояли брошенными.
Русские передовые отряды тоже значительно поумерили свой «первопроходческий» пыл. Хабаров, напуганный ложной вестью о подходе шеститысячного маньчжурского отряда, бежал с такой поспешностью, что вызвал раскол в рядах своих соратников, был отстранен от должности и отправлен под арестом в Москву. Занявший место Приамурского атамана Онуфрий Степанов, возобновил было дальние походы за ясаком, решив последовать вслед за бегущими на юг приамурскими землепашцами, но потерпев поражение в стычке с охранным маньчжурским отрядом в низовьях Сунгари, перешел к оборонительной тактике, стремясь удержать под своим контролем уже объясаченные приамурские рода. Для этого выше Зеи, в устье Хумар-улы, был построен настоящий бастион – Усть-Кумарский острог, готовый выдержать осаду хорошо подготовленной армии, вооруженной артиллерией. Гарнизон острога насчитывал около 500 человек.
Приготовления оказались не напрасными. Утром 13 марта 1655 г. вблизи Усть-Кумарского острога появилось маньчжурское войско: тысяча воинов дутуна (тысячника) Минъандали, вооруженных фитильными пищалями и 15 пушками, имеющих опыт во взятии крепостей; при поддержке девяти тысяч не обученных местных ополченцев, вооруженных охотничьими луками и копьями. Осада и перестрелка продолжались до 4 апреля, когда Минъандали, не рассчитывавший на длительную осаду, увел свое войско. Вместе с ним на юг ушли и его союзники дауры, ушли с семьями, бросив свои обжитые земли.
И, хотя казаки отстояли Усть-Кумарский острог, и потери их были относительно не большими, но в июне того же года русские покинули устье Хумар-улы, самостоятельно разрушив острог, обильно политый их потом и кровью. Причина банальная – сами пахать землю казаки не хотели, а грабить стало некого. С уходом дауров окрестности опустели, фанзы стояли брошенными, а поля – невспаханными. Меньше десяти лет прошло с того момента, как в Якутске услышали «сказки» Пояркова о богатстве земледельцев Приамурья, и огромный, богатый людьми и ресурсами край опустел. Народ, который «ел на серебре» и «ходил в шелках», выращивал в условиях сурового Приамурского климата пшеницу, просо, огурцы, дыни, яблоки и виноград, не выдержал притеснений лихих авантюристов, шедших в авангарде русской экспансии, и покинул насиженные места и могилы своих предков, обретя новую родину на чужбине.
Казаки попробовали было исправить положение, отправившись вслед за переселенцами вверх по Сунгари, но возглавивший гарнизон Нингуты амбань Шархуда успел укрепиться на берегах этой реки, и русские ходоки за ясаком встретили достойный отпор. Самое кровопролитное сражение произошло 10 июля 1658 году на Корчевском плесе вблизи устья Сунгари. Потери казаков были огромны – около 300 человек убитыми, более двух сотен раненных, десятки попавших в плен. Погиб и атаман Онуфрий Степанов. После чего русская экспансия на этом направлении быстро сошла на нет. Был покинут даже Албазин.
Правда Албазинская крепость долго пустой не осталась, к 1665 году в ней обосновался мятежный люд с Илимского уезда. Приамурской казачьей вольницей командовал беглый польский военнопленный Никифор Черниговский [Никитин Н. И.]. Не получая поддержки из метрополии, новые хозяева Албазинского острога вынуждены были сами пахать землю и искать контактов с местным населением. Похоже, им это удалось лучше, чем «удальцам» Хабарова и Степанова. И, после того, как в 1672 году Москва получила, собранный изгоями богатый ясак, они были помилованы, атаман Черниговский, ранее заочно приговоренный к смерти, получил пост приказчика Албазина, а после и вовсе был произведен в боярский чин. В 1675 году был восстановлен Албазинский уезд, но дальше вниз по Амуру русские не пошли. Да и Маньчжуры не спешили укрепляться на берегах великой реки.
Обезлюдевшие просторы Приамурья стали никому не нужны, и долгое время маньчжуры в Нингуте, а русские в Албазине копили силы и вели между собой дипломатические переговоры по поводу границы между империями. Никто не спешил, ибо и те и другие нуждались не в этих плодородных землях, а в квалифицированной рабочей силе, способной эти земли обрабатывать и платить ясак, а ее-то как раз и не было. Да и, строго говоря, не до далекого Приамурья им было: обе империи в это время были охвачены мощными национально-освободительными восстаниями, и сотрясались от дворцовых интриг и клановых схваток между опекунами малолетних императоров.
На Руси, расколотой церковными реформами патриарха Никона, а точнее гонениями на «староверов» его приемника Иосафа II , вспыхнуло восстание донских казаков Степана Разина, подхваченное большинством тюркских народов, вошедших в состав Московского царства. Ситуация осложнялась тем, что после смерти Алексея Михайловича, в 1676 году царем стал его пропольски настроенный 14-летний болезненный сын Федор. Реальная власть оказалась в руках патриарха Иоакима  – ярого борца за чистоту веры, устроителя публичных сожжений «еретических» книг и их авторов, в том числе и на Красной площади. А за контроль над светскими институтами власти сцепились две группировки бояр Артамона Матвеева и Ивана Милославского. А после скоропостижной смерти 20-летнего царя, и вплоть до 1696 года – до единоличного воцарения Петра Алексеевича у Руси не было единого правителя.
Не лучше была обстановка и в Маньчжурской империи. Сюанье  унаследовал престол в 1661 году, будучи шестилетним ребенком. Восемнадцать лет его опекуны, князья Обой и Сонготу, поочередно правили империей, озабоченные более своим личным влиянием при дворе, чем внутренними и внешними проблемами государства. Эта политика привела к тому, что в 1674 году генерал У Саньгуй, прежде ярый сторонник маньчжурского завоевания, провозгласил себя императором династии Чжоу и предложил Сюанье поделить Поднебесную на Север и Юг по образцу домонгольской эпохи (как при киданях и чжурчженях). Сепаратиста поддержало большинство южных и центральных провинций империи, а в Пекине долгое время не могли найти полководца, способного вести войска на усмирение мятежных наместников. Восстание удалось подавить только к 1681 году и то скорей благодаря острому приступу дизентерии, погубившей самопровозглашенного императора Чжоу, чем выдающимся полководческим талантам командующих Восьмизнаменной маньчжурской армией.
В этих условиях ни та, ни другая империя к масштабной войне на отдаленных окраинах готовы не были. Вот и вели царствующие дома неспешную дипломатическую переписку, обменивались посольствами и проверяли пограничные гарнизоны друг друга на прочность. Но такими покладистыми и взаимно вежливыми они были только в вопросах контроля над обезлюдившим Приамурьем.
Со временем ситуация стала меняться. Реформатор Сюанье, больше известный в европейской литературе по «именем» Канси, что на самом деле является китайской транскрипцией девиза его правления, подобно своему современнику Петру I, провел ряд технических преобразований, позаимствовав лучшие из достижений западноевропейской цивилизации. Стабилизировав обстановку внутри страны и перевооружив амию, Сюанье незамедлительно нанес удар по русскому форпосту на Амуре.
В 1683 году на Амуре появилась маньчжурская флотилия под командованием цзангина  Ланьтаня, перерезавшая все пути снабжения Зейских зимовий и селений. На следующий год напротив устья Зеи возник первый маньчжурский острог на Амуре – Айгун. Именно он стал опорной точкой для сбора войск и нанесения удара по русским завоеваниям на Амуре. В начале лета 1685 года у стен Албазинского острога появилась маньчжурская флотилия, привезшая трехтысячное профессиональное войско. На этот раз никто сдуру с копьями на стену не лез, туземную конницу на штурм не посылал. Напротив русского острога были сооружены полевые укрепления, откуда начался массированный артиллерийский обстрел Албазина. Не входя в прямое столкновение с противником и не потеряв ни одного солдата Ланьтань практически разрушил русскую крепость, сильно проредив ряды ее защитников и вынудил русских сдаться без боя.  В обмен воевода Толбузин выторговал право для выживших албазинцев беспрепятственного прохода к Нерченску. Сровняв русскую крепость с землей, маньчжурские войска отбыли на юг к местам постоянной дислокации, оставив в Айгуне гарнизон из 500 воинов.
Воспользовавшись уходом маньчжур Толбузин уже на следующий год вновь отстроил Албазинский острог. Сил Айгунского гарнизона явно не хватало для того чтобы повторить успех цзангина Ланьтаня, но маньчжурская флотилия успешно блокировала все пути подвоза продовольствия и запасов. Ситуация сложилась патовая, и только весть о прибытии русского посла для переговоров о границе позволило обойтись без большого кровопролития. Переговоры были трудными для обеих сторон, но в конце концов 27 августа 1689 года в Нерчинске был подписан мирный договор, устанавливавший основные принципы торговли  и определивший границу между империями. Согласно ему весь бассейн Амура ниже Нерчинска отходил Маньчжурии. Албазинский острог должен был быть разрушен, а русское население обязано было покинуть Приамурье.
Правда последний пункт до конца выполнен так и не был. Несколько десятков казаков и крестьян, включая Василий Захарова – помощника албазинского воеводы, отказались возвратиться и присягнули на верность богдыхану [Русско-китайские отношения…]. Странный поступок, если не вспоминать о религиозном расколе, разделившем в это время русскую православную церковь и ее прихожан на два непримиримых лагеря. Так что с Приамурья было вытеснено Московское царство, но не русское население. Оставшиеся казаки и крестьяне были отселены маньчжурами вниз по Амуру где на протяжении десятилетий существовали русские деревни, староверческие церкви и пашни. Не даром новая волна русских переселенцев, во второй половине XVIII века заселявшая Амур, даже в районе нынешнего Комсомольска-на-Амуре с удивлением обнаруживала слегка заросшие пашни, остовы срубов, а то и нательные православные кресты.

Раздел Степи
Если в отношении Приамурья маньчжурский и русский царствующие Дома были довольно покладистыми друг с другом, то в отношении остальной Степи их позиции были куда как более жесткими. И тот и другой желали если не безраздельно властвовать над Степью, то хотя бы держать номадов в вассальном подчинении и использовать в своих целях.
Будь Степь едина, хотя бы, как в первые годы правления Эрдэни Батур-хунтайджи, и их амбициозные планы так и остались бы планами. Но единство степных народов было весьма недолгим. Пока был жив основатель Джунгарской конфедерации, согласие среди  номадов худо-бедно, но поддерживалось. Более того, границы Джунгарии даже расширились за счет завоевания части казахско-киргизских владений в Притяньшанье и добровольного подчинения алтайских князей. Но в 1653 году Эрдени умер, а следом умер другой патриарх ойратского объединения – покоритель Тибета Гуши-хан. Между унаследовавшим джунгарский престол Сенге и его сводными братьями Цецен-тайджи и Цзотбой началась затяжная война за отцовское наследство.
Ослабление центральной власти не замедлило сказаться на единстве конфедерации. В 1654 году, возвращаясь из Тибета от Далай-ламы, к которому ездил за благословением, Шукур-Дайчин , ставший, после гибели отца в кабардинской засаде, новым ахалакчи тайши  калмыков, подвергся нападению в Джунгарских землях. Его свита была перебита, а жена попала в плен. Судя по всему, нападение было организовано Йельденом – младшим братом Дайчина, недовольным разделом отцовского наследства, но  в этом нападении были замешаны и люди Гуши-хана  – одного из столпов Джунгарской конфедерации, что в итоге привело к отпадению западных – калмыцких (торгутских) владений от метрополии.
Разорвав отношение с джунгарами, Шукур-Дайчин оказался в окружении враждебных народов, чьи интересы пострадали в результате торгутского переселения в Поволжье. Калмыки нуждались в могучем союзнике и, в этих условиях, предпочли принести вассальную клятву Белому царю. В 1655 году в Москву прибыло представительное посольство, которое подписало шертный договор, согласно которому «Дайчину, Лоузану, Санчжину, Пунцуку и Нарма Серену с детьми, братьями, племянниками и всем улусным людям быть у Великого государя в вечном послушании… от прежних всех своих неправд отстать… где государь укажет, быть тайшам и улусным людям на государевой службе вместе с государевыми ратными людьми…» [История калмыцких ханов]. В новой роли калмыки вместе с казаками участвовали в большинстве сражений того времени на стороне своего нового сюзерена. В 1660 году во время похода на джунгар, которые вместе с «кучумовыми внучатами» разорили Тарский уезд, убив многих мужчин и взяв в плен более семисот женщин и детей, погиб Лоузан – младший брат Дайчина. А на следующий год сам калмыцкий тайша и наследник престола Мончак (Пунцук) с сыном Аюкой участвовали в русском походе на крымских татар. Опытные воины, они быстро завоевали авторитет у своих соседей. В 1663 году кошевой атаман Войска Запорожского Иван Дмитриевич Серко, собираясь в поход на Крым, писал Московскому царю: «Великий Государь! Для помощи Войску Запорожскому казаков-донцов присылать не надо. Прошу прислать тайшу Аюку со своими калмыками. Это народ воинственный, с копьем садится на коня, вооружен колчанами с большими стрелами с широкими наконечниками, отличные наездники и прекрасно владеют мечом. По характеру своему люди мужественные и отважные. В бою страшны. Никогда не отступают, хотя и занимаются идолопоклонством» [www.jur-portal.ru].
В то время как западное крыло джунгарского союза, рассорившись с метрополией, добровольно ушло под власть русского царя, Сюанье понадобилось немало усилий, чтобы восточное крыло – племена Халхи признали себя его подданными.
В принципе, еще в 1636 году на курултае в Чифыне Абахай был провозглашен священным хаканом монголов. Позже этот титул по праву сильного носил Доргонь – сводный брат погибшего в 1643 году Абахая, его халхаские амбани почитали наравне с братом. А вот после неожиданной смерти Доргоня маньчжурские правители, по сути, утратили право на титул Богдо хаана и, соответственно, на власть над Степью. Хакан – титул выборный, а не наследуемый. Фулиня и Сюанье никто на курултае на белой кошме не поднимал. Так что, попытки Пекина диктовать свою волю халхаским князьям особых результатов не приносили.
Но дипломаты Срединного царства всегда славились тем, что там, где им не удавалось подчинить «варваров» своей воле, им удавалось стравить их друг с другом. Довольно быстро Пекину удалось поссорить халхасцев с джунгарами, но вот втравить номадов в большую войну против русских «оккупантов» не получилось, слишком большой интерес у кочевников был к торговле с Русским царством. Более того, результат «натравливания» зачастую был обратным от желаемого. Так в 1667 году «тунгусский князь» Гантимур, посланный разорить Кумарский острог, вместе с сорока родами передался России, укрепив Нерчинск казаками новообразованного пятисотенного тунгусского казачьего полка.
Что бы понять причины такой лояльности к пришлым северянам со стороны азиатских номадов, нужно учитывать два фактора. Во-первых, большинство русских переселенцев в Сибири составляли казаки, которые по происхождению были выходцами из Ногайской орды, Сибирского и Казанского ханств, то есть вчерашние номады, занимавшие зачастую самые высокие посты в Сибирской администрации. Во-вторых, с приходом маньчжуров к власти в Китае сильно сократился товарооборот, осуществляемый по Шелковому пути – традиционному источнику благополучия азиатских номадов. До 1684 года в Поднебесной действовал запрет на торговлю с иностранцами. Император Сюанье отменил запрет, но поставил всю внешнюю торговлю под строгий государственный контроль, насаждавший систему монополий и ограничений. Однако и в этом случае основной товарооборот осуществлялся морем при посредстве Голландских иезуитов. Шелковый путь обезлюдел. Торговцы стали редкими гостями в Степи. В этой связи все монгольские племена были кровно заинтересованы, как в возобновление караванной торговли на традиционных маршрутах, так и в открытии новых караванных путей. А русские купцы, такие маршруты активно прокладывали. Так в июле 1668 года ими был открыт новый маршрут в Пекин из Тобольска. Согласно отчетам о той поездке, только на продаже в Москве привезенного из Китая товара купцы более чем в 4 раза увеличили свой капитал, заработав 14 212 рублей! При этом годовое жалование казачьего сотника в Сибири не превышало 20 рублей, так, что полученной прибыли только от этой поездки хватило бы, например, на годовое содержание всего Албазинского острога. Но что особенно ценно было для номадов в этом трафике и что особо подчеркнуто в отчетах – это то, что на пути туда и обратно «русские караваны часто на несколько дней останавливались в районах кочевий и открывали обмен» [Азаренко Ю. А.]. После чего «по всему ханству русские ездили свободно и получали пропускные письма» [там же].
Нападения на Сибирские города конечно были. То «заворует» киргизский князь Ернак Ишеев, то бек Иренек пограбит окрестности Красноярска, а то и калмыцкий Аюка-хан из повиновения выйдет и начнет нападать на русские караваны в Поволжье. Но это так – обычные приграничные конфликты в условиях слабой центральной власти, как в России, так и в Джунгарии. Каким  бы выгодным не было сотрудничество с русскими, но в условиях, когда каждый бек, амбань или тайша сам себе государь, да и русские уездные воеводы – удельные царьки, конфликты неизбежны. Одному оказали уважение сверх меры – его соседа обидели. Да и воровской люд всегда в приграничье себя вольготней чувствовал, а уж если на воровском промысле попался соседский сынок, то без выяснения отношений ни как не обойтись.
Разброд и междоусобицы не прекращались в джунгарских землях почти четверть века, пока в 1677 году Галдану – младшему сыну Эрдэни Батур-хунтайджи, не удалось покончить с оппозицией и стать единоличным правителем джунгар. Его успех был столь впечатляющим, что Далай-лама пожаловал ему титул Бошогту-хана. Началось возрождение Джунгарской конфедерации, пусть и в форме ханства. Ну, а поскольку налогов в ханскую казну номады традиционно не платят, почти единственный способ для Башогту-хана содержать сильную армию – непрерывно расширять территорию, за счет более слабых соседей. Тогда армия сама себя кормит, а в смутные времена власть в Степи у того – у кого сила.
Уже в 1679 году Галдан-хан сумел посадить на престол Кашгара своего ставленника Аппак-ходжу, превратив Восточный Туркестан в вассальную территорию. Следом он захватил и весь Могулистан, установив полный контроль над этим участком Шелкового пути. Тяньшаньские кыргызы (кара-кыргызы) попробовали было вернуть себе контроль хотя бы над самой южной веткой Шелкового пути и захватили Яркенд. Но в итоге лишь спровоцировали компанию по завоеванию джунгарами Семиречья и Мавераннахра. В том же году Яркенд вернулся под руку джунгарского хана, а на следующий год джунгары вторгаются в Семиречье и Южный Казахстан, Кыргызию и Ферганскую долину. Казахский Тауке-хан  в союзе с кара-кыргызами и каракалпаками попытался было остановить джунгарское наступление, но потерпел поражение. В 1683 году джунгарская армия под командованием Цэван-Рабдана дошла до Ташкента и Сырдарьи, покорив кыргызов и разорив Ферганские города.
В 1684 году к покорению центрально-азиатских кочевников присоединился и Аюка-тайша , возглавивший калмыков в 1672 году. Он захватил Мангышлак, подчинив местных туркменов и каракалпаков. Это был явный жест примирения с джунгарской метрополией, и жест этот был оценен по достоинству: Далай-лама пожаловал Аюке ханский титул и печать.
Казахские племена оказались между двух огней: от Алтая и Тянь-Шаня их оттесняли джунгары, а с Каспия – калмыки. Конечно, так сразу покорить воинственные и многочисленные казахские рода потомкам ойратов не удалось, но зато они успешно отрезали подданных Тауке-хана от привычных им рынков. Единственный доступный рынок сбыта животноводческой продукции и приобретения благ, производимых оседлыми народами, оставался на севере. В 1687 году в Тобольск прибыло казахское посольство во главе с батыром Ташимом с поручением пригласить в Казахстан русских купцов. В состав миссии входили казахские торговцы, прибывшие для знакомства с конъюнктурой российского рынка. Так, сами того не желая, джунгары и калмыки отделили мусульманский Казахстан от остального исламского мира, подтолкнув его в «объятья» многоконфессиональной России.
Захватив контроль над центрально-азиатскими торговыми путями, Галдан-хан решил взять под контроль и восточный отрезок Шелкового пути, а заодно подчинить и Халху. Вспыхнула война, которой умело воспользовался император Сюанье. Дождавшись разгрома основных халхаских сил джунгарами, он в рамках договора о взаимопомощи ввел в Халху свои отборные войска, вооруженные самым современным (на тот момент) оружием. В 1689 году поставленные в безвыходное положение восточные монголы во главе с Тушэту-ханом  и Ундур-гэгэном  на курултае признали маньчжурского императора Богдо хааном, а себя – его вассалами.
К тому времени в Джунгарском ханстве вновь произошел раскол, оппозицию возглавил Цеван Рабтан-хунтайши – племянник Галдан-хана. Джунгарский хан запросил у Сюанье мира в обмен на выдачу лидеров халхаского сепаратизма Тушэту-хана и Ундур-гэгэна, но маньчжуры предпочли войну. В сентябре 1690 года в сражении при Улан-Бутуне Галдан-хан потерпел сокрушительное поражение и, понеся огромные потери, отступил.
Блестящая победа над сильным противником, разгромившим незадолго до этого лучшие халхаские войска, существенно упрочила авторитет богдыхана. В 1691 году в Долон-норе состоялся очередной курултай, куда во главе огромной армии прибыл сам Сюанье. Не удивительно, что курултай принял решение о добровольном вхождении всех трёх аймаков Халхи в состав Маньчжурской империи. Для ослабления власти монгольских ханов и князей Сюанье раздробил их уделы. Та же участь постигла и остальные монгольские земли, захваченные маньчжурами в ходе первой джунгаро-маньчжурской войны 1690 – 1697 годов. Границы Маньчжурской империи продвинулись далеко на запад вплоть до предгорий Алтая, где ей подчинился султанат Хами.
Джунгаро-маньчжурская война имела последствия и для России. Столкнувшись с грозным врагом, вооруженным добротным огнестрельным оружием, Галдан-хан стал искать союза с тем, кто имел аналогичное вооружение. Да и разрыв отношений с давним торговым партнером – Китаем, вынуждал джунгар искать новые рынки. И современное оружие, и достаточный товарооборот могла дать ханству только Россия. И в 1691 году в Нерчинск, Иркутск, Тобольск и Москву отправляются джунгарские посольства. Москва торговые отношения одобрила, но портить взаимовыгодные отношения с Пекином не захотела, а потому ни оружием, ни войсками джунгарам не помогла, чем предрешила их судьбу.
В 1697 году, после гибели единственного в истории Джунгарии хана, к власти пришел его племянник Цэван-Рабдан. К этому времени от некогда огромной державы, простиравшейся от Онона, до Кубани и от Лхасы до Красноярска, остался лишь небольшой «огрызок»: Алтай, Восточный Туркестан и Притяньшанье. Все земли восточнее Хами отошли Маньчжурской империи. А калмыки окончательно связали свою судьбу с Русским царством: в 1694 году войско Донское официально провозгласило для них статус казачества с привлечением к обязательной казачьей службе.
Таким образом, к концу XVII века самостоятельность сохранили только два степных государственных образования: монголо-язычная, исповедующая ламаизм Джунгарская конфедерация во главе с Цэван-Рабдан-хунтайши и тюрко-язычное, исповедующее ислам Казахское ханство во главе с Тауке-ханом. Остальные номады находились в подданстве у одного из «оседлых» владык: Польского короля, Османского паши, Русского царя, Маньчжурского богдыхана, или, в гораздо меньшем количестве, у Хивинского, Бухарского либо Кокандского хана. Но и те, что чудом сохранили свой суверенитет в условиях быстро меняющегося мира, когда благодаря техническому прогрессу земледельческие цивилизации получили огромное экономическое и военное преимущество, продолжали бесконечную войну друг с другом из-за пастбищ.
Изнурительная, шедшая на истребление, война сильно ослабила оба народа. Первое время воинская удача была на стороне джунгар, им  удалось оттеснить казахов из наиболее плодородных районов Юго-Западного Притяньшанья: Ертису, Тарбагатая, и  Жетысу. Во многом этому способствовала раздробленность казахских племен. Безуспешная борьба Тауке-хана против Джунгар сильно подорвала авторитет ханской ставки, и государство по сути распалось на три жуза . Да и внутри жузов особого единства не было. Так продолжалось вплоть до 1710 года, когда состоялся курултай трех жузов, на котором было решено собрать общеказахское ополчение во главе с Богенбай-батыром.
Богенбаю удалось не только остановить вторжение джунгар, но и отбросить их назад. В 1712 году его отряды даже вторглись в исконно джунгарские земли, но вскоре между ханом и султанами трех жузов начинаются серьезные разногласия. Чем не преминул воспользоваться Цэван-Рабдан-хунтайши, который стремительным натиском вернул ситуацию в прежнее русло. А после смерти в 1715 году Тауке-хана, положение многих казахских родов стало и вовсе критическим.
В этих условиях в 1717 году султаны Младшего (северо-западного) жуза Абулхаир и Каип запросили российского подданства, а в 1722 мира и добрососедства с Санкт-Петербургом запросил каракалпакский Ишим Мухаммед-хан. Однако в Северной Пальмире слишком долго взвешивали все плюсы и минусы от этого решения, так что тюркам пришлось самим обороняться от джунгарского натиска. Причем не слишком успешно. Потерпев в 1718 году два сокрушительных поражения в битве у реки Аягуз, и в сражении на реке Арыс, общеказахское ополчение окончательно распалось.
В 1718 году прошло сразу три курултая: ханом Младшего жуза становится сильный и амбиционный Абулхаир хан; ханом Старшего жуза избирается Карт-Абулхайр-хан, а Средний жуз возглавил Самеке-хан. Все они самостоятельно правят своим народом, при номинальной власти «верховного хана» Болата – сына Тауке.
Единственное, что удерживает Цэван-Рабдан-хунтайши от того, что бы поодиночке покончить с казахскими ханами – это новая война с более сильным противником – Маньчжурским императором. Еще в 1716 году между ними произошел конфликт из-за выборов нового Ламы. Джунгарским шеститысячным корпусом маньчжурский ставленник был свергнут и заключен в тюрьму, а шедшее ему на помощь войско разбито. В ответ в 1720 году Сюанье организовал военную экспедицию в Тибет, захватил и уничтожил Хошутские кочевья, а затем присоединил к своим владениям Xамийский и Турфанский оазисы.
 И снова джунгары стали искать союза с Белым царем. В 1721 году джунгарский посол Борокурган был принят Петром I, его просьбы о помощи были благосклонно выслушаны, но и в этот раз Россия (теперь уже империя) осталась в стороне. Что и не удивительно, в Пекине в это время находился русский посол Измайлов, добивавшийся права свободной торговли во внутренних районах Китая. И хотя русские купцы свободно и выгодно торговали в подконтрольных джунгарскому хунташи городах: Кульдже, Тарбагатае и Урумчи, но русско-китайский рынок в Кяхте оказался куда как более выгодным и быстро растущим. Так что экономические интересы Российской империи складывались явно не в пользу Джунгарии. Пришлось хунтайши самостоятельно оберегать свои границы от маньчжурского вторжения.
В 1727 году умирает Цэван-Рабдан и его сын Галдан-Цэрэн с переменным успехом ведет войну на два фронта. С востока его тревожат набегами монгольские подданные маньчжурского богдыхана. А на западе объединенные силы Младшего и Среднего жузов, под командованием Абулхаир-хана наносят ему несколько серьезных поражений. Одна из этих битв, состоявшаяся на берегах реки Буланты в 1728 году, вошла в казахский эпос под именем «;алмы; ;ырыл;ан» (калмыцкая погибель). Но, несмотря на несколько выигранных битв, положение казахских родов остается довольно тяжелым, как в военном, так и в политическом плане. В этих условиях казахские и кара-калпакские ханы запросили принятия в российское подданство. Переговоры с Санкт-Петербургом затянулись на 8 лет, но к 1738 году все казахские земли вошли в состав Российской империи.
Теперь только южные отроги Алтайских гор и Притяньшанье оставались под властью джунгарского хунтайши Галдан-Цэрэна. Тем не менее, во многом благодаря удаленности джунгарской границы от российского и маньчжурского имперских центров, ему удавалось не только сохранять свои позиции, но и наносить ответные удары по могущественным соседям. Война маньчжуров с джунгарами шла с переменным успехом и закончилась в 1739 году перемирием. После чего все силы конфедерации были брошены на запад, и в течение последующих четырех лет войска Галдан-Цэрэна совершали успешные походы против казахов, принявших к тому времени российское подданство.
 В феврале 1741 года армия джунгар под командованием тайши Септеня вторглась в казахские пределы. За короткий период джунгары опустошили казахские кочевья на Ишиме и Тоболе, нанесли удар по родам Младшего жуза на Иргизе. В 1742 году джунгары дошли до Ташкента. Пытавшийся организовать им сопротивление на реке Ишим султан Абылай был захвачен в плен. При этом выяснилось, что Российская империя  не имеет возможностей для защиты новообретенных подданных. Вместо войска в ставку хунтайши было отправлено российское посольство, во главе с Карлом Миллером, прибывшее в Джунгарию 6 ноября 1742 года. Посольству удалось обменять угодного России Абылая, на одного из сыновей Абулмамбета – хана Среднего жуза, а заодно и приостановить победное шествие джунгарских войск по казахским землям. Параллельно посольским миссиям, в правление Елизаветы Петровны, было начато возведение укрепленных линий, которые постепенно выдвигались все дальше и дальше на юго-восток, вглубь степей современного Казахстана. В 1745 году в Сибирь впервые вступили 2 пехотных и 3 конных полка регулярных русских войск. Это были уже реальные шаги, обеспечивающие защиту номадов, присягнувших на верность российской короне. И они не остались незамеченными: в 1743 году Каракалпакские ханы, султаны и старшины присягнули на верность русскому императорскому дому, а через два года их примеру последовали старшины пяти туркменских родов, кочевавших в прикаспийских степях.
В 1746 году умер Галдан-Цэрэн, завещавший трон тринадцатилетнему среднему сыну Цеван-Доржи-Аджа. Против сводного брата восстал девятнадцатилетний Лама-Доржи, прижитый Галдан-Цэрэном от наложницы. Джунгарская конфедерация погрузилась в пучину заговоров и междоусобиц.
Как всегда бывает в период братоубийственных войн, появились беженцы. Кто-то искал защиты у казахских ханов, кто-то – в подконтрольных маньчжурам монгольских степях. Причем бежали не только простые араты с семьями, но и проигравшие претенденты на джунгарский престол. Эти последние искали внешней помощи в борьбе за власть и не особо стеснялись в выборе союзников. В 1751 году у султана Среднего жуза Аблая нашли убежище чоросский нойон Дабачи и хошутский тайчжи Амурсана. Их более успешный противник  Лама-Дорджи в то время отравлял посольства с просьбой о финансовой помощи к Маньчжурскому богдыхану – ярому противнику независимости джунгар. От Санкт-Петербурга хунтайджи потребовал, чтобы русские власти срыли укрепления, построенные ими в верховьях Оби и Иртыша на земле, которая принадлежит, как он утверждал, Джунгарскому ханству, и обитатели которой являются его подданными.
Правда, ни Санкт-Петербург, ни Пекин столь откровенного жеста не оценили. Их не интересовал союз со слабым, самопровозглашенным правителем разваливающейся Джунгарской конфедерации. В эпоху бурного роста колониальных владений империи нуждались в послушных слугах, а не в друзьях. Так что и Петербург и Пекин охотно, наперебой помогали претендентам на престол, предпочитая не замечать утвердившихся на престоле хутайджи.
Россия через дипломатические каналы подтолкнула своих казахских подданных к открытому вмешательству во внутреджунгарские разборки на стороне Дабачи. Его же поддерживали и маньчжуры, но ровно до тех пор, пока он не захватил пост хунтайджи. При этом войска богдыхана не прекращали подготовку к прямому вторжению в Джунгарию. В 1751 году они запретили джунгарам торговать в приграничных городах империи. А на следующий год в непосредственной близости от джунгарских границ был проведен смотр боеготовности войск монгольских вассалов: «велено мунгалским начальникам: яко то сорока зайсанам и семи тайшам... ведомства своего каждого мунгалца, кои годны в военную службу, не обходя никого, учинить смотр» [Моисеев В. А.].
В январе 1753 года Лама-Дорджи был убит, и междоусобица в Джунгарии вспыхнула с новой силой. После ряда кровопролитных сражений лидерство захватил русский ставленник Дабачи. В этих условиях маньчжуры поспешили отречься от него и стали открыто поддерживать Амурсану, рассорив меж собой этих давних союзников. «В мае-июне 1754 г. брат урянхайского зайсанга Кутука жаловался вахмистру Андрею Беседнову на «злое время», наступившее в Джунгарии: «Большие де их не в согласии, и поныне де уже их Дебача-хан сложился с казачьей ордою, Амурсанай ноён сложился с китайскою силою, и воюются между собой и зачали воеваться с прошедшей зимы» [Русские архивные материалы…]. Не остались в стороне и русские подданные. Аблай-султан неоднократно помогал Амурсане в его противоборстве с Дабачи, уводя из Джунгарии богатую добычу – скот, пленных и ценности.
Когда в августе 1754 года Амурсана, потерпев поражение в борьбе с Дабачи бежал в Халху и обратился к маньчжурскому императору с просьбой дать ему войска, чтобы свергнуть хунтайши, он был встречен с распростертыми объятьями. В Маньчжурии было все готово для решительного наступления на последний оплот независимых номадов. В подвластных кочевьях была проведена всеобщая мобилизация. Для нужд армии коней отбирали даже у заезжих купцов и пограничной стражи. Каждый воин был вооружен ружьем, саблей, копьем, луком с 40 стрелами. С Пекина подошли закаленные в боях Знаменные войска, вооруженные сильной артиллерией.
Ранней весной 1755 года почти двухсоттысячная маньчжурская армия вторглась в Джунгарию. Наступление велось по двум направлениям: из Баркуля под командованием Юн Чана и из Улясутая под командованием Баньди. Начальником авангарда северной армии был назначен Амурсана, получивший от императора княжескую степень цинь-вана. Авангардом южной колонны командовал другой князь-предатель Сарал. В конце апреля оба отряда, соединившись в долине р. Боротала у оз. Эбинор, подошли к р. Или, переправились через нее и двинулись дальше, не встретив ни малейшего сопротивления, не сделав ни одного выстрела, не выпустив ни одного снаряда. Дабачи-хунтайджи бежал не приняв боя, бросив свою жену и детей. Джунгары, изнуренные междоусобицами и эпидемией оспы, сдавались на милость победителей, даже не пытаясь сопротивляться [Златкин И. Я.].
В течение года Джунгария пала и была разделена на четыре провинции: Хойт, Дербет, Хошоут и Чорос, наместники которых назначались богдыханом. Несмотря на практически бескровное покорение местного населения, маньчжурские войска, наводнившие Джунгарию, развернули настоящий геноцид джунгар. Китайский историк Вэй Юань писал: «В Джунгарии насчитывалось несколько сот тысяч семей, четыре десятых умерли тогда от оспы, две десятых бежали в Казахстан и в Россию, три десятых было уничтожено великой армией» [Химитдоржиев Ш. Б.].
Сопротивление маньчжурам попытался возглавить все тот же Амурсана, но предателю, шедшему в авангарде маньчжурских войск, удалось собрать под свои знамена едва ли пять сотен бойцов. Явно не достаточно для борьбы с оккупантами, но вполне достаточно, что бы прорваться к своему старому союзнику Аблай-султану в казахские степи. Правда, глава Среднего жуза оказался не слишком радушным хозяином: идею урвать кусок от умирающего ханства горячо поддержал, но на своих условиях. Амурсана жаловался, что «Аблай-султан держит его и прибывших с ним 230 ойратов как, невольников, насильно принуждая сопровождать казахские отряды в экспедициях против маньчжуров» [Златкин И. Я.].
Понять Аблая не сложно, его подданные, измотанные междоусобицами и войной с джунгарами, нуждались в передышке, а первая же попытка прийти на помощь вчерашним врагам привела к ответному вторжению маньчжурских войск в казахские степи. Оказавшись между двух огромных империй, султан проводил знаменитую политику «между львом и драконом»: кланяясь двум господам и пытаясь при этом объединить под своей властью казахские рода.
Оставшись один на один со всей мощью Маньчжурской империи, проводящей в отношении их политику геноцида, джунгары стали массово переходить под защиту русской укрепленной линии, добиваясь принятия их в подданство. Вместе с ними под руку Российского императора запросились южные алтайцы – те самые, которые за сто лет до этого положили предел распространению русской экспансии в земли Толоса. Указом коллегии иностранных дел от 2 мая 1756 года сибирскому губернатору В. А. Мятлеву дано указание «зенгорцев, желающих быть в подданстве Ея Императорского Величества, принимая, препровождать по линиям в волские калмыки… но хотя б они в соединение к волским калмыкам и не пошли, от подданства Ея Императорского Величества не отказывать, но по вышеозначенным ли рекам или в других местах внутри границы им кочевать позволить» [Указ коллегии…].
В 1757 году среди джунгарских беженцев, ищущих убежища в России, оказался и больной оспой Амурсана. Ему так и не удалось объединить соотечественников и дать отпор маньчжурским захватчикам. Последнего претендента на джунгарский престол русские власти приняли и поселили  в окрестностях Тобольска, где он тихо скончался в сентябре того же года. Вместе с ним умерла последняя надежда джунгарского народа на восстановление независимости. А следом исчез и сам этнос. Эпидемия оспы и беспощадный геноцид со стороны маньчжурских властей привели к тому, что к 1759 году имя джунгар было окончательно стерто с лица земли. Выжили только те жалкие крохи, что послушно переселились в халхаские земли или бежали под защиту русских крепостей.
Попытка возродить Джунгарское ханство была предпринята в 1771 году Убаши-ханом, который собрал, по разным данным, от 120 до 200 тысяч калмыков, кочевавших на левобережье Волги, и убедил их покинуть Россию и переселиться в пустые джунгарские степи, откуда уже успели уйти основные силы маньчжур. Помимо желания вернуться на родину предков, калмыков гнала на восток политика русского правительства: ограничение ханской власти, принудительное «осаждение» на землю, массовые наборы войск для не слишком успешных войн с Турцией. Из 45 тысяч калмыцких кибиток в путь отправилось 33 тысячи. Переход такого количества потенциальных воинов под руку богдыхана был явно не в интересах России, но посланные императрицей Екатериной II войска генерал-майора Давыдова и генерал-майора Траубенберга, с требованием «употребить все старание о их к Волге возвращении», не смогли догнать калмыков.
Масса переселенцев, ведомых мечтой о возрождении Родины, буквально смела казачьи форпосты Яицкой линии и вторглась в казахские земли, где их встретили предупрежденные генералом Рейнсдорфом вооруженные отряды  Нурали-хана, султанов Аблая, Уруса и Адиля. Уверения калмыцких старейшин в том, что они пройдут, не вытаптывая пастбищ, не были услышаны: полтора столетия непрерывной вражды – надежные беруши. «Калмыки потеряли в пути более 100 тысяч человек убитыми, пленными, замерзшими, умершими от голода, желудочных болезней и почти все имущество и скот» [Дорджиева Е. В.]. Те немногие, кто сумел добраться до границ Маньчжурской империи, были встречены усиленными военными соединениями. Пришельцев поселили в изолированных районах Восточного Туркестана, удаленных от собственно имперских земель. И хотя за Убаши сохранили титул хана, но самоуправления калмыки были полностью лишены, а заодно изоляция разрушила и все межродовые связи. Очень быстро они растворились в общей массе населения империи, а все их попытки вернуться в Россию пресекались самым жестоким образом.
Массовый исход калмыков имел еще одно крайне значимое последствие – ликвидацию Калмыцкого ханства – последнего очага самоуправления номадов в Европе. Остатки калмыцкого народа вошли в состав Астраханской губернии, «улусы фактически приравняли к уездам, для надзора за порядком в которых назначались русские приставы» [Дорджиева Е. В.].
Бунт
Конечно ликвидация калмыцкого самоуправления и истребление ушедших в Джунгарию калмыков, которые на протяжении столетия верой и правдой служили Русскому престолу – само по себе событие не рядовое. А для казачества, и в первую очередь Донского казачьего Войска, в состав которого калмыки вошли еще в 1694 году, такое отношение к собратьям по оружию со стороны Санкт-Петербурга сыграло роль последней капли, прорвавшей плотину народного гнева. Благо за время правления Романовых обид и притеснений со стороны имперских властей накопилось с избытком: религиозных, политических, экономических и социальных. Это и изменение канонов официальной веры, и гонения на староверов, которых среди казачества было большинство. Это последовательное искоренение традиционных казачьих вольностей, включая введение института наказных (назначаемых сверху) атаманов, и переход в ведение казны ряда исконных казачьих промыслов. Это непрерывные и мало результативные войны в Европе, унесшие жизни десятков тысяч молодых казаков. Это и произвольное переселение властями казаков на новые места, которое, по сути, ставило казаков на одну доску с крепостными крестьянами.
Началось все на Яике (р. Урал), где казаки-староверы отказались преследовать и истреблять калмыцких беженцев. Для расследования факта прямого неподчинения приказу из Санкт-Петербурга, где у кормила власти теснились выходцы из католической Европы: Эрнст Бюрен, Генрих Остерман, Бурхард фон Мюнних и другие «русские» министры «русской» императрицы Софьи Августы Фредерики Анхальт-Цербстской, прибыл «русский» генерал Михаэль фон Траубенберг. Ни на какие соглашения с «бунтующими холопами» он идти не пожелал и расстрелял из пушек мирную казачью делегацию, шедшую к нему вместе с женами и детьми, дабы подать очередную челобитную. Разъяренные казаки смели столичное войско, а самого генерала вытащили из под крыльца, где он отважно прятался и, порубив на куски, бросили на съедение собакам.
После чего восставшие собрали Круг, избрали новое руководство, которое сместило всех наказных старшин и взяло власть в свои руки…. А затем отправили в Оренбург и Санкт-Петербург делегации с уверениями в верноподданнических чувствах и челобитными к Божьей Помазаннице Императрице всея Руси Софье-Екатерине. Но все ходоки были заточены в Петропавловскую крепость, а само восстание было жестоко подавлено карательной экспедицией под командованием «русских» генералов Иоганна  Рейнсдорпа и Мангуса фон Фреймана. Казаки вместе с семьями решили было податься в Бухарские земли, но были возвращены с полпути обещаниями монаршего всепрощения. Учинённая после этого кровавая расправа над вернувшимися зачинщиками бунта всколыхнула всю Степь.
Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье. В ходе восстания к казакам присоединились калмыки, башкиры, татары, казахи, чуваши, мокшане, удмурты, эрзяне… Потомки номадов, многие из которых давно оставили кочевой образ жизни, буддисты и мусульмане, православные и староверы, не зависимо от веры и языка, объединились в попытке свергнуть иноземцев, безо всякой войны захвативших власть в России. В этом их охотно поддержали уральские рабочие и крепостные крестьяне охваченных восстанием губерний. Возглавил бунт Емельян Иванович Пугачёв — донской казак, уроженец Зимовейской станицы, назвавшийся Петром Федоровичем – свергнутым внуком Петра I.
Напомню, что император Петр III (Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский) – единственный сын старшей дочери Петра I, после полугода правления был убит 28 июня 1762 года в результате дворцового переворота, приведшего к власти его супругу – дочь Прусского князя. Каким бы не был император Петр Федорович, но он был Романовым по крови – потомком Михаила Федоровича, избранного на царствование на всенародном «курултае». Екатерина II с русским Царским Домом была связана только своим замужеством, за Петром III. Будучи уличена в прелюбодеянии (на момент дворцового переворота она была беременна от Григория Орлова) и напрямую причастна к убийству мужа, ни по церковному канону, ни по светским законам, ни просто по совести, наследовать ему она не могла. Конечно, Софья-Екатерина была не первой иноземкой на Российском престоле, но первой из иноземцев, насильно захватившей императорскую корону, убив законного монарха. И далеко не все в многонациональной стране готовы были принять новую прусскую династию Анхальт-Цербстских.
На этом фоне нехитрая уловка с провозглашением Пугачева выжившим Петром III, нашла самый широкий отклик среди народов Руси, недовольных засильем иноземцев во властных структурах, многие из которых и по-русски не говорили. Для того, что бы понять насколько это походило на немецкую оккупацию, достаточно сказать, что о своем победном походе против яицких казаков и Пугачёва «русский» генерал Фрейман написал опус под заглавием «Getreue Darstellung der Expedition wider die jaikischen Kosaken, wie auch wider den Rebellen Pugutschew»; этот рассказ был напечатан в «Neue Nordische Miscellaneen».
Развернулась настоящая гражданская война, вынудившая императрицу срочно заключить мир с Османской империей и перебросить все регулярные войска для борьбы с «воскресшим мужем». Противостояние завершилось в конце лета 1774 года победой правительственных войск под командованием премьер-майора Ивана Михельсона (Johann von Michelsohnen) в битве у Чёрного Яра. Зачинщики восстания были схвачены и казнены.
Восстание под предводительством Пугачева стало последней серьезной попыткой потомков номадов Дикого поля отстоять свой status quo и вернуть Российскую империю на прежний путь развития, когда она позиционировалась как правопреемница древней кочевой империи. И их поражение привело к практически полному искоренению остатков номадных вольностей и традиций в европейских степях. Изменилось само понятие казачества: из пусть и смешенной, но, прежде всего, этнокультурной общности, они были преобразованы в военно-служилое сословие. Запорожская Сечь была упразднена, остальные казачьи войска были преобразованы в воинские подразделения, которые быстро утратили этническое единство из-за произвольного перемешивания казаков по воле императрицы. Так остатки калмыков были рассредоточены по Терскому, Кубанскому и Донскому казачьим войскам. Вместе с утратой этнической целостности казачество вскоре утратило и родной язык – различные диалекты кыпчакского языка, который, правда, вплоть до начала XX века сохранялся во многих станицах на правах «домашнего» языка.
Кстати, далеко не все казаки смирились с новым статусом. Несогласные ушли искать счастья на чужбине. Так порядка 15 тысяч запорожцев перешли на службу турецкому султану, где на выделенных им землях в дельте Дуная, основали Задунайскую Сечь, которая просуществовала вплоть до русско-турецкой войны 1828—1829 годов.
Схожие по своей сути события немногим ранее имели место и на землях Толоса – в Маньчжурской империи, где затянувшаяся маньчжуро-джунгарская война вызвала мятеж халхаских монголов. Поводом для восстания послужила казнь халхаского главнокомандующего Эринцин-Доржи, обвиненного в побеге Амурсаны. В июле 1756 года восставших возглавил халхаский тысячник Ценгуньжаб, снявший свои отряды с джунгарского фронта. Вскоре к нему присоединилась большая часть Халхи и некоторые джунгарские повстанцы. Для подавления восстания маньчжуры бросили четырехсоттысячную армию, параллельно бросив все дипломатические силы дабы рассорить между собой повстанческие отряды.
Ослабленные войной, унесшей многие тысячи жизней монгольских воинов, а еще больше занесенной из Джунгарии оспой и суровой, многоснежной зимой 1755-56 годов, вызвавшей массовый падеж скота и, как следствие, голод, повстанцы не смогли оказать серьезного сопротивления регулярным войскам империи. Уже в январе 1757 года Ценгуньжаба и его сыновья были схвачены и казнены в Пекине. Тушету-хан, Цецен-хан и многие другие высшие чиновники Халхи были сняты с постов, разжалованы, лишены титулов и званий. После чего восстание быстро пошло на убыль. А следом Маньчжурские власти ликвидировали последние остатки суверенитета номадов Толоса.
Так же как и в России, регулярная армия, сформированная и вооруженная по европейскому образцу, продемонстрировала свое превосходство над традиционным ополчением номадов. Продуманная тактика ведения боя и жесткая дисциплина восторжествовали над личной воинской выучкой и удалью «народов, натягивающих лук». Однако было бы не правильным считать, что пролитая повстанцами кровь была совсем уж напрасной. «Бедственное положение монгольского народа породило массовое стихийное движение за добровольное присоединение Монголии к России. В течение 1755—1757 гг. между руководящими кругами монгольских феодалов и представителями русского государства шли секретные, но довольно интенсивные переговоры о возможности и об условиях перехода Монголии в подданство России» [Русские архивные материалы…]. И хотя сами переговоры так и не достигли успеха, но, в купе с восстанием Ценгуньжаба, они привели к утрате Маньчжурским императорским домом доверия к халхасцам. Как следствие, экспансия на запад была остановлена у границ Джунгарии и Восточного Туркестана. Казахские жузы получили отсрочку и возможность самостоятельного выбора к какой из двух империй им присоединиться.
Последний оплот
После падения Джунгарского ханства, подавления восстаний и ликвидации автономии номадов в маньчжурских и российских владениях, относительную независимость и самоуправление, построенное в традиционной для номадов форме, сохраняли, по сути, только казахские жузы.
Хотя независимость их была к тому времени весьма условной. Хан Среднего жуза Абулмамбет, считающийся всеказахским лидером, старался проводить политику лавирования «между львом и драконом», платя подати и уверяя в своих верноподданнических чувствах и императора Хун Ли, и императрицу Екатерину. Младший жуз по сути находился под властью Оренбургской администрации, его лидер Нурали-хан был утвержден в ханском достоинстве Санкт-Петербургом. Старший жуз, так же присягнувший на верность российской короне, раздирали междоусобицы: ханами себя провозглашали и Даир, сын Барака, и Есим, сын Самеке, и Болат, сын Абулмамбета, а султаны Абулфеис и Кудайменде и вовсе ни чьей власти над собой не признавали.
В 1771 году скончался всеказахский Абулмамбет-хан, и на курултае в Бурабае на его место был избран султан Среднего жуза Абулмансур (Абылай-хан). Современные патриотично настроенные казахи провозгласили его своим национальным героем, а период его правления «эпохой возрождения Казахского государства», но на деле, даже к концу его десятилетнего правления, несмотря на все усилия по укреплению центральной власти, под его контролем были лишь Средний жуз и часть кочевий Старшего жуза. Что и было закреплено в 1778 году указом императрицы  Екатерины II, утверждавшем его в достоинстве хана лишь Среднего жуза. Оскорбленный Абылай-хан попытался порвать все отношения с Россией и перенес свою ставку на самый юг – в Ташкент, где вскоре и умер.
Новым ханом был избран Уали Бахадур – сын Абулмансура. Взойдя на престол, он поспешил известить об этом Петербург и Пекин, прося русское и маньчжурское правительства признать свое избрание. Империи нового хана поддержали, но, несмотря на легитимность избрания и поддержку со стороны обеих империй, Уали-хан не пользовался особой поддержкой ни у казахской знати, ни у простых кочевников, даже в родном ему Среднем жузе. Так найманские и аргынские рода, отказались подчиняться Уали и провозгласили ханом Среднего жуза Даир-султана, сына Барака. А позже, в 1795 году, 2 султана и 19 родовых старшин, под властью которых стояло более 120 тысяч кочевников, подписали письмо к российской императрице Екатерине II, «прося освободить их от «гнета» Уали-хана, и «поселить в правобережье р. Иртыш» [Артыкбаев Ж.О.]. Российское правительство долго колебалось между желанием ослабить вассального хана и нежеланием допускать столь большую массу номадов во внутренние районы империи. В этих условиях переселение пошло стихийно. Вначале на правобережье Урала перешло около пяти тысяч семейств. В последующие годы население зауральского анклава возрастало за счет миграционного притока как из Среднего, так и из младшего жузов. Дальше закрывать глаза на это было нельзя, а в условиях начавшейся войны с Наполеоном, и вовсе глупо, так как среди переселенцев была немало хорошо обученных воинов, крайне необходимых России. Наконец в июле 1812 года Букей-султан, младший брат умершего к тому времени Даир-султана, в торжественной обстановке, в присутствии высших чинов оренбургской администрации и многочисленной степной знати вблизи г. Уральска был официально возведен в ханы Букеевской Орды, а его подданные пополнили ряды русской армии.
Интересно, что, несмотря на крайнюю непопулярность у казахов, Уали-хан оставался у власти вплоть до своей смерти в 1819 году. Его приемником стал сын Губайдула, избранный на курултае, но так и не дождавшийся подтверждения своих полномочий от русского и маньчжурского императорских Домов. В 1824 году российский военный отряд прибыл в Баянаул, где хан Губайдулла должен был встретиться с маньчжурским посольством. Хан был взят под стражу и, после вынужденного отречения, отправлен в ссылку, а русская администрация начала претворять в действие «Устав о Сибирских киргизах», согласно которому, управление землями Среднего жуза приводилось к общеимперским административным стандартам. Они были поделены на несколько округов, управляемых ага-султанами, приравненных в чине к войсковому старшине, и четырьмя заседателями, двое из которых были русскими. Округа делились на 15-20 волостей, управляемых султанами, в чине казачьего сотника. А волость, в свою очередь, делилась на 10-12 аулов (кочевий), каждый в 50-70 кибиток…. Это было не просто упразднение ханской власти – это было упразднением самого понятия «Средний жуз».
Аналогичным образом ситуация складывалась и в Младшем жузе, который с 1731 года являлся вассалом Российской империи. Правда, там, на ханском престоле, за эти годы сменилось семь признанных Петербургом и не менее 5 самопровозглашенных ханов. Виной тому была неудачная политическая реформа, проведенная русским правительством в 1786 году, когда, вместо смещенного Нуралы-хана, власть в жузе была передана Совету старейшин. Причем главой Совета был избран соратник Емельяна Пугачева, простой батыр Сырым Датов – «стихийный коммунист». Это не устроило Екатерину, и было решено вернуться к избранию хана младшего жуза, а поскольку Сарым Датов чингисидом не был, шансов стать ханом у него не было. Под давлением русских военных отрядов, прибывших на курултай, новым ханом в 1791 году был избран Ералы, сын Нуралы-хана, который в период ханствования отца жил аманатом в российских землях.
В ответ Сарым-батыр поднял восстание. Пять лет отряды его сторонников нападали на военные сооружения укрепленной русской пограничной линии, а также на аулы биев и старшин, поддержавших Ералы-хана. Осенью 1792 года Сырым даже пытался взять штурмом Илецкий городок, но не удачно, после чего восстание приняло форму партизанской войны.
После смерти Ералы-хана в 1794 году, ханом Младшего жуза был избран его младший брат Есим. Новый хан сразу же показал себя верным русским ставленником, организовав несколько карательных рейдов и захватив в плен ряд соратников Сарым-батыра. В ответ весной 1797 года повстанцы совершили налет на ханскую ставку, в ходе которой Есим-хан был убит. Однако убийство законно избранного хана резко изменило отношение казахов к до этого момента весьма популярному в народе Сарыму Датову. Спасаясь от объединившихся султанов, он вынужден был навсегда покинуть родные степи и искать убежища в Хивинском ханстве.
После бегства Сарым-батыра, русская администрация вновь вернулась к идее Совета старейшин, новым главой которого стал престарелый султан Айшуак, сын Абулхаир-хана. Старый, немощный и не слишком амбициозный хан устраивал всех вплоть до 1805 года, когда ввиду его полной недееспособности Айшуак был отправлен в отставку. После чего краткий период спокойствия в степях Малого жуза закончился.
В 1806 году на р. Кобде казахские роды на съезде избрали Каратая, сына Нуралы-хана, ханом Младшего жуза. Каратай-хан обратился к оренбургскому генерал-губернатору с просьбой признать его избрание, но губернатор князь Волконский отклонил его кандидатуру и своим указом утвердил главой Совета Жанторе-хана, сына Айшуака. В ответ отряды Каратай-хана стали совершать набеги по всей Нижеуральской линии, грабить русские караваны, а в 1809 году им удалось захватить аул Жанторе и убить хана. После чего Каратай вновь подал в Оренбург прошение о своем назначении. Однако русское правительство вновь отказалось вернуть власть над Младшим жузом потомкам Нуралы, и утвердило главой Совета очередного сына Айшуака, на сей раз Шергазы. Междоусобицы продолжились. Позже, с утратой Каратаем авторитета в Степи из-за неоднократных перемен в отношениях с Оренбургской администрацией, на юге Малого жуза появился еще один претендент на ханский титул – Арынгазы, внук хивинского хана Каипа. Междоусобицы и грабежи продолжались почти два десятилетия.
Все закончилось в 1824 году, когда по «Уставу об оренбургских киргизах» ханская власть была ликвидирована, и Младший жуз повторил судьбу Среднего. Управление его землями передавалось Пограничной комиссии при Оренбургском генерал-губернаторе, ему же дано было право назначать султанов – руководителей административных округов. Последний признанный Санкт-Петербургом правитель Младшего жуза Шергазы получил щедрое жалование и звучный титул «Первоприсутствующего в Пограничной комиссии», а его владения стали частью Российской империи.
Еще драматичней ситуация складывалась в Старшем жузе, который изначально занимал земли  Семиречья, Южного Казахстана,  часть территории Восточного Туркестана и Ташкентскую область современного Узбекистана. Практически сразу после принятия Жолбарыс-ханом российского подданства, он был убит мусульманскими фанатиками в Ташкенте, бывшей на тот момент (1740 год) столицей Старшего жуза. Этим не преминули воспользоваться джунгары, вытеснившие восточные рода Старшего жуза в Мавераннахр, где нашествие беженцев спровоцировало голод и целую серию междоусобиц. После чего жуз утратил свою целостность и распался на отдельные мелкие султанаты, а за контроль над его землями стали вести ожесточенную борьбу Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства.
В условиях феодальной раздробленности и непрерывных междоусобных войн, царивших в тот период в мусульманской части Центральной Азии, у разнородных племен, входивших в Старший жуз, был только один путь к достижению мира на своих землях – принять подданство одной из двух соседствующих империй. Казахи выбрали Россию, и в 1817 году Суюк, султан племен уйсун (отдаленные потомки древних усуней) и жалаир, сын Абылай-хана, обратился к Александру I с просьбой о принятии его народа числом 55462 души мужского пола в российское подданство. Просьба была удовлетворена, и  в качестве бонуса Российская империя установила для новых граждан размер подати со скота в 2,5 раза меньше (1%), чем он взимался до этого кокандскими сборщиками. Не удивительно, что вскоре примеру Суюк-султана последовали и остальные южно-казахские феодалы. К маю 1824 года подданство России получили уже 14 султанов Старшего жуза, а сними 165 тысяч душ мужского пола. Не вошли в состав Российской империи, только казахские рода, кочующие на землях Кокандского ханства. Все новые подданные, поскольку не имели централизованной ханской власти, тут же включались в существующую административную систему империи на правах округов и волостей. А присягнувшие на верность Императору султаны получали соответствующие чины и оклады.
Таким образом, после 1824 года остался только один очаг самоуправления номадов – Букеевская орда, ханский титул в которой сохранялся вплоть до 1847 года – года смерти последнего признанного хана Степи – Сахиб-Гирея, внука Букей-хана. Сам Букей-хан скончался в 1815 году, завещав ханский престол своему юному сыну Жангиру, а до его совершеннолетия временное управление ордою поручил своему родному брату, султану Шигаю. В год, когда императорскими указами была поставлена точка в истории Казахского ханства, 26 июня 1824 года в Уральске с соблюдением древнего церемониала под контролем царских властей Жангир-Керей был провозглашен ханом Бокеевской орды.
Воспитанник астраханского губернатора Степана Андреевского, он получил европейское образование, владел семью иностранными языками и верой и правдой служил новой Родине, за что и был удостоен в 1840 году генерал-майорского чина. Среди своих подданных он активно поощрял оседание на землю, возведение ими хуторов, сенокошение и лесоразведение в степи. Способствовал селекционной работе по улучшению местных пород скота и завозу сельскохозяйственного инвентаря; открытию мектебов, училищ, мечетей и росту числа мулл в аулах. То есть, всему тому, что делало казахские кочевья мало отличимыми от казачьих станиц, татарских или узбекских аулов. И делал это не менее успешно, чем Пограничная комиссия при Оренбургском генерал-губернаторе, или ага-султаны в округах бывшего Среднего жуза.
Жангир-Керей-хан умер в 1845 году, завещав свой престол своему 16-летнему сыну Сахиб-Гирею, воспитаннику Санкт-Петербуржского Пажеского колледжа. Но юному князю не суждено было стать последним ханом казахов. По пути из столицы империи в родные Приуральские степи юнкер Сахиб-Гирей неожиданно умер. После чего Император Николай решил упразднить ханскую власть в Букеевской орде, управление ею перешло временному совету во главе с русским чиновником. Оставшимся сыновьям Жангир-хана, так же выпускникам Пажеского корпуса, были пожалованы княжеские титулы, по их просьбе даровано право носить фамилию Чингисхан, обеспечено быстрое продвижение по службе, но от управления дедовым наследством они были устранены.
Так, в общем-то, скучно и по житейски, в 1847 году закончилась четырех вековая история Казахского ханства и более чем трехтысячелетняя история Кочевых империй. Великая Степь, наводившая ужас на окрестные оседлые цивилизации; то разделявшая, то объединявшая страны и народы, перестала существовать как политическое понятие. Границы Маньчжурской и Российской империй сомкнулись, и между ними не осталось больше места для номадной цивилизации. Кочевой образ жизни перестал быть непременным атрибутом целых народов, превратившись в один из способов ведения сельского хозяйства, причем далеко не самый прибыльный и почетный. Сохранившие властные полномочия потомки номадной элиты, за редким исключением, предпочитали сытую и благополучную жизнь в крупных городах, предоставив наемным пастухам пасти их стада, а то и вовсе отказывались от рискованного скотоводства, предпочитая вкладывать деньги в мануфактуры, торговлю и прочие отрасли хозяйствования, далекие от традиционного уклада номадов.
Конечно, неправильно было бы думать, что такое положение дел устроило всех кочевников. Периодически степь сотрясали мощные восстания, стремившиеся обратить вспять административные реформы, проводимые Петербургом. Так в 1837-1847 годах степь гудела под копытами тумэна, собранного Кенесары Касымовым, внуком Аблай-хана. В те же годы в междуречье Волги и Урала против прорусской политики Жангар-Кирей-хана выступили Исатай Тайман-улы и Мохамбет Утемис-улы со своими многочисленными соратниками. После подавления этих восстаний, им на смену пришли повстанцы Есета Котибарова, а затем Жанхожы Нурмухаммедова. В 1870 году в Мангышлаке вспыхнуло восстание под предводительством Досана Тажиева. В 1916 году восстание охватило все среднеазиатские приобретения Российской короны, не исключая и бывших владений Старшего жуза….
Не менее беспокойно было и во владениях Маньчжурских императоров, также поделивших Степь на подчиненные Пекину административные округа. Наиболее крупные восстания: Джангир-ходжи, Джангир-Юсуфа-ходжи, Дунганское сотрясали устои империи с 1820 по 1881 год. А восстание кульджинского султана Алахана Абиль-оглы, приведшее к созданию независимого Илийского султаната (1864-1871), и вовсе было подавлено совместными силами двух империй.
Но ни одно из этих восстаний, сколь обширным и успешным на определенном этапе оно не было, не могло отменить главного – ликвидации номадной государственности. Не смогли отменить этого и созданные в новейшее время республики: Монгольская, Тыва, Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Туркменистан. Тем более, далеки от этого республики в составе Российской Федерации. В новом мироустройстве номады превратились в экзотическую диковинку, чей образ жизни стал синонимом дикости и нищеты, пусть даже не всегда современные реалии и отвечают этому образу.
Казахское ханство, со всеми его «отростками», стало последним традиционным государством номадов, сумевшим объединить под своей властью сколько-нибудь значительную часть Степи. С его падением прерывается трехтысячелетняя династийная преемственность кочевых империй: куны – скифы – хуны – сяньби – тюрки – табгачи – кидани – моголы – джунгары – казахи.
В многотысячелетнем противостоянии кочевника и земледельца с андроновских времен и до середины XVIII века лидерство, как правило, сохранялось за номадами. Земледельческие цивилизации занимали оборонительную позицию: возводили мощные укрепления, интригами провоцировали междоусобные войны кочевников, нанимали беспокойных соседей для охраны своих рубежей или откупались от них, а то и просто признавали их власть над собой, получая весь набор минусов и плюсов от вхождения в кочевую империю. Все попытки земледельческих народов перейти в наступление и закрепиться на степных просторах вскоре оборачивались очередным их поражением.
Но тот самый технический прогресс, который когда-то превратил мирных пастухов афанасьевцев в грозных колесничих андроновцев, сыграл с их потомками злую шутку. Отточенная тысячелетиями методика воспитания неукротимых воинов оказалась бессильна перед технической революцией, охватившей европейские страны и перенятой маньчжурами. Дальнобойные степные луки в руках батыров, впитавших воинскую науку с молоком матери, оказались бессильны перед огнестрельным снарядом в руках вчерашнего крестьянина. Но самое главное – великолепные изделия степных умельцев бесповоротно проигрывали, пусть не столь качественной, но зато массовой и дешевой продукции мануфактур. Экономическая мощь земледельческих народов возросла многократно, Степь же этот опыт перенять не могла, для этого ей надо было отказаться от кочевого образа жизни и от номадных традиций.
С падением Бакеевской орды эпоха жестокого, но прямодушного Отца Небо закончилась. Тенгри был побежден не политиком Зевсом и не полководцем Марсом, а меркантильным Гермесом. В новых условиях именно он стал центральной фигурой мирового Олимпа, а современные политики и военачальники всего лишь шахматные фигурки в его ловких руках. И большинство современных священнослужителей, чье бы Имя они не произносили в своих проповедях, на самом деле служат именно ему – хитроумному Гермесу.

Послесловие

Степная империя номадов канула в Лету, рухнула под грузом внутренних противоречий и пережитков. Но никуда не делись народы входившие в эту империю, созидавшие ее и сами порожденные ею. Огромные массы людей со своим специфическим менталитетом, традициями и жизненным укладом, они ведь не исчезли. Большинство из них влились в состав Российской империи, а после стали составной частью Советского Союза. Да и по сей день в своей основной массе эти народы связывают свою дальнейшую судьбу с судьбой России.
Как когда-то, на заре российской государственности, Киевская Русь переняла политическую эстафету у угасающего Хазарского каганата, так и тысячелетием позже Московское княжество, которое, кстати, гораздо больше общего имело с Сарай Ал-Джедидом, чем с Киевом, перехватило, выпавшее из ослабевшей длани Йекэ Монгол Улуса, Знамя Степного Единства, положив начало новой империи – Российской.
Так часто бывает: ищешь одно, а находишь другое. Вот и я, взявшись разбираться с запутанной историей степных народов, неожиданно для себя нашел ответ на вопрос о происхождении русского, а точнее российского народа. О его самобытности, о загадочном «русском характере» и о странном и, я бы сказал, врожденном неприятии нас в Западной Европе и производных от нее странах, а заодно о, казалось бы, парадоксальной притягательной силе, которой обладает Россия, для многих азиатских народов. Это мы между собой можем рядиться: украинцы мы, татары, марийцы или осетины. Для всего остального мира даже якуты и туркмены и те – русские. Это мы, по странной прихоти политиков, отпихиваемся от своей Истории, отделяем себя от диких степняков – кровожадных варваров. А для остального мира Россия – всего лишь новая форма Орды, пусть и утратившая основные номадные традиции. Для них Россия и Татария – синонимы.
И в целом они правы: мы все одной крови, одного корня. Болгары и татары; казаки и казахи; поляки и русские; украинцы и крымские татары; гагаузы и хакасы; венгры и уйгуры; туркмены и якуты….  Даже калмыки и маньчжуры – наши кузены, даже пуштуны и корейцы – наши троюродные братья, ближе нам по крови, чем англичане с французами.
Да, мы все разные. Нас отличает и овал лица, и цвет волос, и разрез глаз. Да, мы говорим на разных языках. По разному поклоняемся нашему Небесному отцу: кто-то зовет его Иеговой, кто-то – Иисусом, Аллахом или Буддой, кто-то по старинке Одином, Зевом или Перуном, а кто-то помнит его древнее имя Тенгри.
Но мы, по сути, один народ – потомки мезолитических коневодов, расселившихся по всей Ойкумене. Куда-то мы являлись незваными завоевателями, куда-то нас приводили в рабских ошейниках. Где-то мы растворили в себе местное население, где-то сами растворились среди аборигенов, а где-то и слились с ними, дав начало новому народу. Накопившиеся за десять тысячелетий отличия – результат приспособления к природно-климатическим условиям наших малых родин, да еще влияние соседних народов, с которыми мы, то искренне братались, то беспощадно воевали, но и в том и другом случае обязательно обменивались генетическим и лексическим материалом.
Нам есть чем гордиться. Наши предки приручили дикого тарпана, превратив его в благородного коня, и изобрели кучу приспособлений позволяющих использовать лошадь в качестве дойного, верхового, тяглового, вьючного и даже боевого животного. Первыми научились валять войлок и делать из него одежду и жилища. Изобрели конную колесницу – первое транспортное средство, способное обогнать бегущего человека и конницу, породившую мифы о кентаврах или полканах. Изготовили сложносоставной дальнобойный лук и стальной меч-акинак. Мы вообще много чего привнесли в военное дело от брони и вооружения, до тактики и стратегии.
И пусть не мы изобрели колесо, бумагу и порох. Не мы первыми научились плавить бронзу и варить сталь. Не мы стояли у истоков ирригации и письменности. Но зато благодаря нам эти знания не остались достоянием одного народа, а докатились до самых удаленных уголков Евразии. Это наши предки принесли ранний бронзовый век на берега Хуанхэ и к горе Пэктусан, а с ним заодно и знания о колесе и ирригации. Это они на боевых колесницах промчались от предгорий Урала до берегов Роны, Нила, Ганга и Янцзы, покорив своей власти все государства на своем пути, а попутно распространили по миру достижения эпохи поздней бронзы, в том числе гончарный круг и письменность. Это наши всадники на лезвиях своих акинаков пронесли железный век от предгорий Кавказа до побережья Желтого моря. Это благодаря нам Европа узнала о китайских изобретениях и получила бумагу, книгопечатание, шелк, компас и порох….
Нас всегда не понимали, боялись и от того демонизировали окрестные народы. Им живущим в условиях комфортного климата, перенаселения и строгого порядка, всегда были чужды и широта нашей души, и вольная удаль, и небрежность в соблюдении многих норм и правил. Да, мы – дети степных просторов характеризуемся особой ментальностью, «которая предполагает специфическое восприятие пространства и времени, обычаи гостеприимства, неприхотливость и выносливость» [Малая энциклопедия Забайкалья]. Я бы добавил к этому поразительную веротерпимость и беззаветную преданность Отчизне.
Мы даже демократию придумали свою особенную – номадную. Мы всенародно выбираем одного-единственного человека (хакана, царя, генсека, президента) которому вверяем свою судьбу и судьбу страны полностью, без остатка. Именно ему мы приписываем все наши достижения и поражения, именно к нему мы обращаем все свои просьбы и жалобы. Сами мы можем его поругивать и критиковать, но грудью бросимся на амбразуру дабы защитить его от внешних нападок. При этом мы где-то на генном уровне презираем и ненавидим ту свору прихлебателей, что крутятся у «трона» и проводят в жизнь решения избранного нами Единственномудрого….
В общем у нас, несмотря на все внешние отличия, очень много общего. Но самое главное – у нас общая Родина, протянувшаяся от Черного моря до моря Японского, и общая История, уходящая корнями к безвестным племенам мезолитических охотников на тарпанов. И дело тут даже не только и не столько в общей генетике, сколько в общности судеб наших народов, которые на протяжении тысячелетий самым теснейшим образом были переплетены между собой. И если вы нашли в себе силы прочитать мой опус, то думаю вы со мной согласитесь.
 
Литература

1. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор, I, М.-Л., 1949, с. 231 – 234.
2. Абрамова М.П. Некоторые особенности материальной культуры сарматов Центрального Предкавказья// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994.
3. Абу Са'ид Гардизи. Зайн ал-Ахбар. Ташкент, 1991.
4. Абусеитова М. Х. Казахское ханство во второй половине XVI века. Алма-Ата: Наука, 1985.
5. Азаренко Ю. А. Русско-ойратская торговля XVII — первой половины XVIII вв. (как пример евразийских связей)// Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999, с. 98–101.
6. Азбелев П. П. Об инновациях IX в. в южносибирских культурах. // Изучение историко-культурного наследия народов Южной Сибири. Вып. 6. Горно-Алтайск, 2007, с. 106-115.
7. Алексеев В. П. Антропологические данные и проблемы происхождения шорцев// Ученые записки ХакНИИЯЛИ. Абакан, 1965, с. 86-100.
8. Алёхин Ю. П. Курган кимакской знати на Рудном Алтае// Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып. IX. Барнаул, 1998, с. 201-203.
9. Алиев К. Именник гуннских царей (Кавказская Гунния)// www.kumukia.ru.
10. Алкин С. В. Коллекция из кургана Бома в Северном Притяньшанье: Материалы к изучению гунно-сарматского времени в Восточном Туркестане// Алтае-Саянская горная страна и соседние территории в древности. Новосибирск, 2007, с. 91-100.
11. Алтайская этимология// starling.rinet.ru.
12. Амелин С. Что поведают миру “цари” северных хунну?// «Хакасия» № 001 (22358) от 10 января 2013.
13. Ангархаев А.Л. "Престол Чингисхана" (К вопросу о прародине монголов)// Чингисхан и судьбы народов Евразии. Материалы международной научной конференции. Улан-Удэ, 2003, с. 50-60.
14. Андреев А. Р. Строгановы , XVI – X X века: Энциклопедическое издание. М.: Белый волк, 2000.
15. Антов Д. А. Ратная сила Золотой орды (Арабские и персидские сочинения)// www.mexnap.info.
16. Арапов А. В. Никудерийская орда как фактор чагатайской истории (1270-1330-е гг.)// www.alexarapov.narod.ru.
17. Арешян Г. Е. Роль неоседлых скотоводов в развитии цивилизаций Евразии// Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989, с. 22-23.
18. Аристов Н. А. Усуни и кыргызы или кара-кыргызы. Очерки истории и быта населения западного Тянь-Шаня и исследования по его историографической географии. Бишкек: Илим, 2001.
19. Арриан Квинт Эппий Флавий. Поход Александра. М.: МИФ, 1993.
20. Артыкбаев Ж.О. История Казахстана. Астана, 2004.
21. Аскаров А. Арийская проблема: новые подходы и взгляды //История Узбекистана в археологических и письменных источниках. Ташкент 2005, с. 81-91.
22. Балуева Т. С., Веселовская Е. В., Григорьева О. М., Пестряков А. П. Становление и динамика облика населения Сибири и Казахстана//etnograf.ru.
23. Бартольд В. В. Сочинения. Т. IV. М., 1966.
24. Барфилд Т. Монгольская модель кочевой империи// Монгольская империя и кочевой мир.  Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004, с. 254–269.
25. Баюн Л. С. Хетто-лувийские языки// Лингвистический энциклопедический словарь. М.: СЭ, 1990.
26. Беляев В. А., Сидорович С. В. Верительная бирка времен династии Тан периода Великая Чжоу (690-705 гг.) с городища Ак-Бешим// XXXVII Научная конференция «Общество и государство в Китае», М.: ИВ РАН, 2007.
27. Бембеев В. Ш. Ойраты и калмыки на евразийском пространстве: XIII - 60-е гг. XVII века. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктор исторических наук.  Ставрополь, 2006.
28. Берлизов H. E. Сарматы на Великом шелковом пути// Античная цивилизация и варварский мир. Новочеркасск, 1993, с. 29-37
29. Берлизов Н. Е. Хронология и хронография Азиатской Сарматии// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 66-70.
30. Бессонова С. С. О скифских повозках// Сборник научных трудов Древности степной Скифии. Киев: Наукова думка, 1982.
31. Библиографическое описание: Русско-китайские отношения в XVII веке: Материалы и документы. Т. 2. 1686-1691. М., 1972.
32. Бичурин Н. Я. [Иакинф] Собрание сведений о народах, Обитавших в Средней Азии в древние времена// www.vostlit.info.
33. Бокщанин А. А., Непомнин О. Е. Лики Срединного царства: Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая. М.: Вост. лит., 2002.
34. Большая советская энциклопедия// slovari.yandex.ru
35. Борисенков Е. П., Кондратьев К. Я. Глобальный круговорот углерода и климат. Л., 1987.
36. Боталов С. Г. Азиатские миграции аланов в I веке н.э.// botalovs.narod.ru.
37. Боталов С. Г. Мечи и кинжалы гуннской эпохи// Вооружение сарматов: региональная типология и хронология. Челябинск, 2007.
38. Боталов С. Г., Гуцалов С. Ю. Гунно-сарматы Урало-Казахстанских степей. Челябинск, 2000, с 182-183.
39. Бураев А. И. Антропология Прибайкалья и Забайкалья (древность и средневековье). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2006.
40. Бураев А. И. Антропология Прибайкалья и Забайкалья (древность и средневековье).  Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2006.
41. Быков А. А. Монеты Китая, Л., 1969.
42. Быков А. В., Кузьмина О. В. Эпоха Куликовской битвы. М.: Вече, 2005.
43. Вадецкая Э. Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. Л.: Наука, 1986.
44. Валитова А. А. К вопросу о классовой природе Караханидского государства// Труды Киргиз. фил. АН СССР. Т. I. Вып. 1. Фрунзе, 1943.
45. Вальчак С. Б. Вооружение всадников и конская сбруя юга Восточной Европы в предскифский период. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. М, 2003.
46. Варенов А. В. Бронзовые шлемы на границе чжоуского Китая и их “кубанские” аналоги //Древние культуры Южной Сибири и Северно-Восточного Китая. Новосибирск. 1994.
47. Василий Поярков и Пегая Орда// www.great-explorers.com.
48. Васильева Н.И. Краткая история Великой Скифии// www.kladina.narod.ru.
49. Васильев С. К., Николаев С. В., Орлова Л. А., Петрин В. Т. Палеогеографические условия Барабы в позднем плейстоцене и голоцене – среда обитания древнего человека //www.sati.archaeology.nsc.ru/.
50. Величко А. А. Глобальное инициальное расселение как часть проблемы коэволюции человека и окружающей среды // Человек заселяет планету Земля. Глобальное расселение гоминид. М., 1997. С.255 - 275.
51. Вернадский Г. В. Древняя Русь. Тверь – Москва, 1996.
52. Верхотуров Д. Н. Покорение Сибири: Мифы и реальность. Олма медиа групп, 2005.
53. Виноградов Н. Б. Культурно-исторические процессы в степях Южного Урала и Казахстана в начале II тыс. до н. э. (памятники синташтинского и петровского типов). Автореферат диссертации на соискание ученой степени д.и.н. Москва, 2007.
54. Владимирский летописец. Новгородская вторая (Архивская) летопись// Полное собрание русских летописей. Т. 30. М.: Наука, 1965.
55. Востриков С. С. Погребальный обряд кочевого населения Нижнего Дона в предскифский и раннескифский период. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. Ростов-на-Дону, 2010.
56. Всемирная история. Энциклопедия. Том 1. М, 1956.
57. Всемирная история. Энциклопедия. Том 2. М, 1957.
58. Всемирная история. Энциклопедия. Том 3. М, 1957.
59. Выборнов А. А. Неолит степного–лесостепного Поволжья и Прикамья. Диссертация на соискание ученой степени д.и.н. Ижевск: Поволжская государственная социально-гуманитарная академия, 2009.
60. Габуев Т. А. Аланы, кто они?// www.alanica.ru.
61. Геродот. История. М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2004.
62. Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны. М.: Государственное издательство географической литературы, 1957.
63. Головачёв В. Ц. Система дуальных предписанных браков у северных кочевых соседей Китая, по данным исторических источников// Ломоносовские чтения. Востоковедение. М., 2006, с. 18-23.
64. Горбунова Н. Г. Скотоводы Бактрии и Согда и сарматы// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 58-61.
65. Горбунова Т. Г. Украшения конского снаряжения киданей и их аналогии в памятниках Южной и Западной Сибири// Снаряжение кочевников Евразии. Изд-во Алтайского университета. Барнаул, 2005, с. 144-151.
66. Государство Бохай (698-926 гг.) и племена Дальнего Востока России. М.: Наука, 1994.
67. Готы. Гунны. Эпоха Великих миграций// krimea.info/istoriya-kryma.
68. Грамота царя Федора Ивановича хану Тевкелю о принятии казахов в подданство Московского государства// Сборник архивных документов. М.: Русская книга, 1992, с. 356-358.
69. Грач А. Д. Древние кочевники в центре Азии. М.: Наука, ГРВЛ, 1980.
70. Гpeкoв Б.Д., Якубoвcкий A. Ю. 3oлoтaя opдa и eё пaдeниe //krotov.info.
71. Григорьев А.П. Золотоордынские ханы 60-70-х годов XIV в.: Хронология правлений //Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып.7. Л., 1983, с.9-54.
72. Григорьев С. А. Синташта и арийские миграции во II тыс. до н.э.// Новое в архелологии Южного Урала. Челябинск, 1996.
73. Громов А. В. Антропология населения окуневской культуры Южной Сибири: Эпоха бронзы. Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.и.н. Санкт-Петербург, 2002.
74. Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. II. Л., 1926.
75. Грязнов М. П. Памятники карасукского этапа в Центральном Казахстане// Советская археология. Т. XVI, М.-Л., 1952.
76. Гумилев Л. Н. В поисках вымышленного царства. М., 1992.
77. Гумилев Л. Н. Гетерохронность увлажнения Евразии в Средние века// Вестник ЛГУ, 1966, N 18, с. 81-90.
78. Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М.: Наука, 1967.
79. Гумилев Л. Н. История народа хунну //www.erlib.com.
80. Гумилев Л. Н. Некоторые вопросы истории хуннов// Вестник древней истории, 1960, No 4.
81. Гумилев Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. М.: Прогресс, 1992.
82. Гумилев Л. Н. Эфталиты и их соседи в IV в.// Вестник древней истории, 1959, № 1, с. 129-140.
83. Гумилев Л. Н. Эфталиты - горцы или степняки// Вестник древней истории, 1967, No 3, с. 91 - 98.
84. Гуннская держава на востоке (III в до. н.э.- IV в. н.э.). Жуны и дунху. Первые известия о гуннах. //www.analysisclub.ru/
85. Гуркин С. В. Степное предкавказье в системе половецких степей// Античная цивилизация и варварский мир. Краснодар, 2000, с. 107-112.
86. Гутнов Ф. Х. Поход алан в Закавказье в 135 г.// Античная цивилизация и варварский мир. Краснодар, 2000, с. 83-85.
87. Дамдинов Д. Г. Аборигены Восточного Забайкалья. Улан-Удэ, 2005.
88. Дацышен В. Г., Модоров Н. С. Посольская миссия Ф. И. Байкова в Китай и ее результаты (1654-1658 гг.)// Мир Евразии, 2010, № 2(9) Апрель-июнь, с. 18-29.

89. Демиденко С. В. Технология изготовления сарматских котлов и некоторые проблемы сарматской истории// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994.
90. Демкин В.А., Демкина Т.С., Алексеев А.О., Алексеева Т.В., Борисов А.В. Природная периодизация бронзового века Нижнего Поволжья // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация: материалы междунар. конф. Самара, 2001, с. 368–371.
91. Демкин В. А., Рыськов Я. Г. Почвы и природная среда сухих степей Южного Урала в эпохи бронзы и раннего железа (II тыс. до н. э. – I тыс. н. э.). Пущино, 1996.
92. Джувейн Ала Ад-Дин Ата-Мелик. История Завоевателя Мира //www.vostlit.info.
93. Длужневская Г. В. Типология снаряжения всадника и коня степей Центральной Азии (IX-XII вв. н.э.)// Fasciculi Archaeologiae Historicae. Fasc. VI. Lodz, 1994, с. 21-43.
94. Добровольская М. В. Особенности питания человека позднего каменного века и некоторые вопросы поведения// Этология человека и смежные дисциплины. Современные методы исследований. М., 2004. с. 88-111.
95. Добровольская М. В. Человек и его пища. Пищевые специализации и проблемы антропогенеза. М: «Научный Мир», 2005.
96. Дольник В. Р. Непослушное дитя биосферы. М.: Педагогика Прэсс, 1994.
97. Донесение послов к Алтын хану, отправленных в 1616 году, объявленное томским воеводам Боборыкину и Хрипунову// ostrog.ucoz.ru.
98. Дорджиева Е. В. Откочевка большей части калмыков из России в Джунгарию в 1771 году. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. Волгоград, 1999.
99. Древнетюркские письменные памятники// irq.kaznpu.kz.
100. Дробышев  Ю. И. Политика киданей в Центральной Азии// Общество и государство в Китае: XL научная конференция. М., 2010, с. 108-122.
101. Дугаров Д. Б. Их Монгол Улс  и Хори монголы// Чингисхан и судьбы народов Евразии. Материалы международной научной конференции. Улан-Удэ, 2003, с. 106-108.
102. Дыбо А. В. Лингвистические контакты ранних тюрков: лексический фонд: пратюркский период. М.: Восточная литература, 2007.
103. Дьякова О. В. Происхождение, формирование и развитие средневековых культур Дальнего Востока// Владивосток: Дальнаука, 1993, с. 1-176.
104. Егоров В. Л. Русь и ее южные соседи в X—XIII веках// Отечественная история, 1994, № 6, с. 184-201.
105. Екеев Н. В. К проблеме этнической истории ойротов-чоросов// Мир Евразии № 2. Горно-Алтайск, 2008, с. 37–41.
106. Е Лунли. История государства киданей. М.: Наука, 1979.
107. Жауымбаев С. У. Древняя металлургия и горное дело Центрального Казахстана (эпоха бронзы). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. Караганда, 1984.
108. Ждановский А. М. К вопросу о передвижениях и контактах в сарматское время (Прикубанье-Поволжье-Средняя Азия)// Античная цивилизация и варварский мир в Подонье – Приазовье. Новочеркасск, 1987, с. 35-37.
109. Жегалло В.И., Каландадзе Н.Н., Кузнецова Т.В., Раутиан А.С. Судьба мегафауны Голарктики в позднем антропогене. Мамонт и его окружение: 200 лет изучения. М.: Геос, 2001. с. 287-306.
110. Заднепровский Ю. А. Юго-восточная экспансия сарматов: pro и contra// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 55-59.
111. Заика А. Л., Журавков С. П. О развитии мировоззрений народов Нижней Ангары в эпоху неолита и палеометалла (по материалам культовых комплексов)// Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура. Барнаул: Издательство Алтайского университета, 2002, с. 43-45.
112. Закиев М. Татары: Проблемы истории и языка. Казань, 1995.
113. Запись в посольском приказе о переговорах царевича Ураз-Мухаммеда с послом хана Тевкеля Кул-Мухаммедом о вступлении казахов в подданство Московскому государству// Сборник архивных документов. М.: Русская книга, 1992, с. 353-356.
114. Захаров С. В. К вопросу о происхождении ботайской культуры// Вестник археологии, антропологии и этнографии. № 1 (12).  Тюмень: ИПОС СО РАН, 2010, с. 49-58.
115. Захаров С. В. Сравнительный анализ поселений и жилищ ботайской и суртандинской культур// www.nklibrary.kz.
116. Зданович Г. Б. Бронзовый век Урало-Казахстанских степей (пери-одизация и хронология). Челябинск, 1988.
117. Зеленеев Ю. А. Источники по этнической истории Улуса Джучи// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 207-215.
118. Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). М.: Наука, 1964.
119. Зорина З. А. Полетаева И.И. Элементарное мышление животных. Пособие по зоопсихологии и высшей нервной деятельности. М.: Аспект Пресс. 2001.
120. Зуев. А. С. Первые китайцы в русском государстве (середина XVII века) Вестник НГУ. Том 11, выпуск 10: Востоковедение, с. 57–62.
121. Зуев Ю. А. Тамги лошадей из вассальных княжеств// Труды Института Истории, Археологии и Этнографии, Том 8. Алма-Ата, 1960, с. 93-140.
122. Ибн ал-Аcир. Полный свод всеобщей истории //www.vostlit.info.
123. Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. М., 1986.
124. Иванов И. В. Место сарматской эпохи в системе ландшафтно-климатических изменений голоцена// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 85-87.
125. Иванов И. В., Васильев И. Б. Человек, природа и почвы Рын-песков Волго-Уральского междуречья в голоцене. М., 1995.
126. Иванов И. В., Плеханова Л.Н., Чичагова О.А., Чернянский С.С., Манахов Д.В. Палеопочвы Аркаимской долины и бассейна р. Самары – индикатор экологических условий в эпоху бронзы // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация: материалы междунар. конф. Самара, 2001, с. 375–384.
127. Ивлиев А. Л. Городища киданей // Материалы по древней и средневековой археологии юга Дальнего Востока СССР и смежных территорий. Владивосток, 1983, с. 121—127.
128. Из отписки Путивльских воевод А. Литвинова-Мосальского и И. Уварова в Разрядный приказ по расспросным речам казака И. Павлова о решении Рады Украинских казаков просить Русское Правительство принять их в русское подданство// Сборник архивных документов. М.: Русская книга, 1992,с.29-32.
129. Ильинская В. А. Изображение скифов времени переднеазиатских походов// Сборник научных трудов Древности степной Скифии. Киев: Наукова думка, 1982, с. 248.
130. Инок Магакия. История народа стрелков (монголов) О том, откуда он явился, и каким образом подчинил себе многие страны и области// www.vostlit.info.
131. Иордан. Гетика// www.alanica.ru.
132. Исанбике Тоган. Джучи хан и значение осады Хорезма как символы законности// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 146-187.
133. История Золотой империи. Новосибирск: Издательство института археологии и этнографии СО РАН, 1998.
134. История калмыцких ханов// www.vostlit.info.
135. История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. Каменный век. Самара: Изд. Сам. науч. центра РАН, 2000.
136. История Среднего Поволжья// newciv.relarn.ru.
137. История Хакасии с древнейших времен до 1917 г. – М.: Восточная литература, 1993.
138. История Царицина// www.volgogradonline.ru.
139. Ишболдин Б. С. Очерки из истории татар. Казань: Слово, 2005.
140. Иштван Вашари. Жалованные грамоты Джучиева Улуса, данные итальянским городам Кафа и Тана// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 193-206.
141. Кадырбаев А. Ш. Золотая Орда как предтеча Российской Империи// www.kyrgyz.ru.
142. Каланкатуаци Мовсес. История страны Алуанк. Ереван, 1984.
143. Карасукская культура// www.protown.ru.
144. Карпини И. П. История Монгалов, именуемых нами Татарами// www.hrono.info.
145. Карамзин Н. М. История государства Российского// www.kulichki.com.
146. Кардаева В. Б. Китайский импорт в памятниках Саргатской культуры// Историко-культурное наследие Северной Азии: Итог и перспективы изучения на рубеже тысячелетий. Барнаул, 2001, с 331-334.
147. Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. М.: изд. МГУ, 1993.
148. Кестлер А. Тринадцатое колено. Крушение империи хазар и ее наследие. СПб.: Евразия, 2001.
149. Кимеев В. М. Основные этапы формирования шорского этноса// Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1985, с. 102-105.
150. Киммерийцы и скифы// Исторический словарь/ vslovare.ru.
151. Кирчо Л. Б. Древнейший колесный транспорт на юге Средней Азии (новые материалы Алтын-депе)// Археология, этнография и антропология Евразии. Вып. 1 (37). Новосибирск, 2009. с. 25-33.
152. Китайские документы и материалы по истории Восточного Туркестана, Средней Азии и Казахстана XIV-XIX вв. Алматы: Гылым, 1994.
153. Клесов А. А. Основные положения ДНК-генеалогии (хромосома Y), скорости мутаций, их калибровка и примеры расчетов// Вестник Российской Академии ДНК-генеалогии, т. 1, №2, стр. 252-348 (2008).
154. Клесов А. А. Основная загадка во взаимоотношениях индоевропейской и тюркской языковых семей и попытка ее решить с помощью ДНК-генеалогии: соображения нелингвиста// rustimes.com.
155. Кляшторный С. Г. Древние города Монголии// Древние города. Материалы к Всесоюзной конференции «Культура Средней Азии и Казахстана в эпоху раннего средневековья». Л., 1977, с. 64-65.
156. Кляшторный C. Г., Лившиц В. А. Согдийская надпись из Бугута// Средняя и Центральная Азия: география, этнография, история. М.: Наука, 1971, с. 121—146.
157. Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. СПб., 2005.
158. Ковалев А. А. Древнейшая миграция из Загроса в Китай проблема прародины тохаров// Археолог: детектив и мыслитель. Издательство Санкт-Петербургского университета, 2004, с. 249-292.
159. Ковалев А. А. Китайский император на Енисее? Еще раз о хозяине Ташебинского «дворца»// Этноистория и археология Северной Евразии: теория, методология и практика исследования. Издательство ИГТУ, 2007, с. 145-148.
160. Ковалев А. А. О происхождении оленных камней западного региона// Археология, палеоэкология и палеодемография Евразии. М.: ГЕОС, 2000, с. 138-180.
161. Ковалев А. А. Происхождение хунну согласно данным истории и археологии// Европа-Азия: Проблемы этнокультурных контактов. СПб., 2002, с. 150-194.
162. Козлов-Струтинский С. Г. Великая замятня в умах. Размышления по поводу некоторых неосторожных слов, произнесенных во время юбилея битвы на поле Куликовом// www.portal-credo.ru.
163. Колтухов С. Г. Системы обороны Крымской Скифии в 4-2вв. до н.э. ВДИ, 1991, №4, с. 103-104.
164. Комиссаров А.С. Ляонинский университет, КНР. Сяньбэйские захоронения в районе г. Чаоян (провинция Ляонин)// XXXVII Международная Научная Студенческая Конференция. Новосибирск, 1999.
165. Кондрашов А. В. Изучение погребального обряда и социальной организации населения сросткинской культуры: По материалам археологических памятников юга Западной Сибири середины VIII - XII вв. н. э. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. М., 2004.
166. Косинцев П. А. Животноводство у населения Южного Урала в абашевское и синташтинское время// Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура. Барнаул: Издательство Алтайского университета, 2002, с. 73-77.
167. Косточаков Г. В. К вопросу о происхождении названий кимак и кыпчак// www.kyrgyz.ru.
168. Королева В. В. От Золотой Орды до Верного/ «Золотой Лев» № 251-252. 15-08-2010// www.zlev.ru.
169. Король Г. Г., Конькова Л. В. Южносибирские импорты в Восточной Европе и проблемы этнокультурного и регионального взаимодействия в X-XIII веках// «Археологические вести», № 14. М.: Наука, 2007, с. 145-156.
170. Крадин Н. Н. Династия Ляо как кочевая империя// www.sati.archaeology.nsc.ru.
171. Крадин Н. Н. Кочевники, мир – империи и социальная эволюция// Альтернативные пути к цивилизации: Кол. монография. М.: Логос, 2000.
172. Крадин Н. Н. Кочевые общества. Владивосток: Дальнаука, 1992.
173. Краткие сведения о черных татарах. Пэн Да-я и Сюй Тина// www.vostlit.info.
174. Крамаровский М. Г. Новые материалы по истории культуры ранних Джучидов: воинские пояса конца XII – первой половины XIII вв. (источниковедческие аспекты)// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 43-81.
175. Кривошеев М. В. Позднесарматская культура южной части междуречья Волги и Дона. Проблемы хронологии и периодизации: Дис. ... канд. ист. наук. Волгоград, 2005.
176. Кривцова-Гракова О. А. Степное Поволжье и Причерноморье в эпоху поздней бронзы // Материалы и исследования по археологии СССР. № 46. М., 1955.
177. Кропотов В. В. Переселение сарматов в Крым на рубеже 1-2 вв. н. э.// Античная цивилизация и варварский мир. Краснодар, 2000, с. 46-50.
178. Кукеев Д. Г. История ойратов до создания Джунгарского ханства: XIII-XVI вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. СПб., 2008.
179. Кукеев Д. Г. Эсэн Тайши и ойратско-китайская война 1449 г. (по данным китайских источников)/ Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН № 3, 2008, с. 2-9
180. Кульпин Э. С. Золотая Орда (Проблемы генезиса Российского государства). ;., 1998.
181. Кумеков Б. Е. Государство кимаков IX-X вв. по арабским источникам. Алма-Ата, 1972.
182. Курбанов Г. Тексты лекций для студентов исторических факультетов по предмету "Нумизматика"// uni-numizmat.narod.ru/.
183. Кызласов Л. Р. Древнейшая Хакасия. М.: МГУ, 1986.
184. Кызласов Л. Р. Первогорода древней Сибири (в бронзовом и раннем железном веках)// Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 8. История. № 3, 1999.
185. Кычанов Е. И. Сведения из «Истории династии Юань» («Юань ши») о Золотой Орде// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 30-42.
186. Кюнер И. В. Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М.: Издательство восточной литературы, 1961.
187. Лаврентьевская летопись. Полное собрание русских летописей. Т.1. М., 1997.
188. Летописи сибирские// www.e-reading.org.ua.
189. Луценко В. Тюркский фактор в истории и этногенезе украинцев и их предков// www.vlalut.narod.ru/.
190. Малая энциклопедия Забайкалья. Археология. Новосибирск, 2011.
191. Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.-Л., 1959.
192. Малолеткo А. М. Аланы в Сибири// www.alanica.ru.
193. Марко Поло. Книга о разнообразии мира// lib.aldebaran.ru.
194. Марков Г. Е. История хозяйства и материальной культуры (в первобытном и раннеклассовом обществе). М.: МГУ, 1979.
195. Мартынов А. И. Археология. М.: Высшая школа, 2000. 
196. Мартынов А. И. Первичные цивилизации и скифо-сибирский мир (система взаимоотношений)// Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999.
197. Массон В. М. Древние цивилизации Востока и степные племена в свете данных археологии// kungrad.com.
198. Масуд бен Османи Кухистани. История Абу-л-Хайр хана// www.vostlit.info.
199. Матвеева Н. П. Саргатская культура Приишимья. Новосибирск, Наука, 1994.
200. Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М.: Наука, 1984.
201. Материалы по истории русско-монгольских отношений 1607-1636. М.: Издательство восточной литературы, 1959.
202. Матюшин  Г. Н. Археологический  словарь. М.: Просвещение, 1996.
203. Матюшин Г. Н. У колыбели истории: (Об археологии). М.: Просвещение, 1972.
204. Мейендорф И. Ф. Византия и Московская Русь// sbiblio.com.
205. Мельник В. И. Данные палеогеографии об изменении климата на территории Восточной Европы и динамика культур эпохи бронзы степи и лесостепи // Археологическое изучение Центральной России: тез. междунар. науч. конф. Липецк, 2006, с. 149–151.
206. Миллер Г. Ф. Описание Кузнецкого уезда Тобольской провинции в Сибири в нынешнем его состоянии, в сентябре 1734 года// Сибирь XVIII века в путевых описаниях Г.Ф. Миллера (История Сибири. Первоисточники). Новосибирск, 1996, с. 17-36.
207. Миргалеев И. М. Политическая история Золотой Орды периода правления Токтамыш-хана. Казань, 2003.
208. Мирза Мухаммад Хайдар. Тарих-и Рашиди. Ташкент: Фан., 1996.
209. Митиров А. Г. Ойраты-калмыки: века и поколения. Элиста, 1998.
210. Могильников В. А. Кимаки. — Сросткинская культура. — Карлуки// Степи Евразии в эпоху Средневековья. Серия: Археология СССР. М., 1981, с. 43-52.
211. Моисеев В. А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII в. Барнаул: АГУ, 1998.
212. Монгольские источники о Даян-хане. М.: Наука, 1986.
213. Монгольское посольство во Францию и Англию// Альманах «Арабески истории» Вып. 5: «Каспийский транзит» Т.1. М: 1996, С. 107-108
214. Мордвинцева В.И. Сарматские фалары и некоторые вопросы истории и культуры сарматов// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 69-71.
215. Мосин В. С. Мезолит-энеолит Южного Зауралья: Проблемы культурогенеза. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. Екатеринбург, 2005.
216. Мошкова М.Г. К вопросу о двух локальных вариантах или культурах на территории Азиатской Сарматии во II—IV вв. н.э.// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 22-25.
217. Мудрак О. А. Заметки о языке и культуре дунайских булгар// Аспекты компаративистики. Вып.1. М., РГГУ, 2005, с.83-106.
218. Мэн-да бэй-лу ("Полное описание монголо-татар"). М.: Наука, 1975.
219. Мясников В. С. Империя Цин и Русское государство в XVII в. М., 1980.
220. Назаретян А. П. Цивилизованные кризисы в контексте универсальной истории (синергетика - психология - прогнозирование). М., 2004.
221. Наказ стольнику Петру Головину и дьяку Ефиму Филатову, посланным в Сибирь на реку Лену, для строения острога и приведения в русское подданство сибирских инородцев// ostrog.ucoz.ru.
222. Наказная память составленная воеводой Головиным письменному голове Василию Пояркову о походе на реки Зея и Шилка// ostrog.ucoz.ru.
223. Народы Приамурья в эпоху раннего средневековья. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 1998.
224. Наумов И. Н. С14 хронология и факторы распространения навыков доместикации лошади на территории Восточной Европы// Происхождение и распространение колесничества. Луганск, 2008, с. 9-19.
225. Нестеров С. П. Пути и время миграции хэйшуй мохэ в Западное Приамурье// История и культура Востока Азии. Новосибирск, 2002.
226. Нестеров С. П. Этнокультурная история народов Приамурья в эпоху раннего средневековья. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук// www.archaeology.ru.
227. Нефедов С. А. А  было  ли  иго?// Урал индустриальный. Екатеринбург, 2001, с. 24-33.
228. Нефедов С. А. О демографических циклах в истории средневековой Руси// Клио, 2002, № 3, с. 193-203.
229. Нечаева Е. Н. Понятие "скифы" в приложении к варварам во времена поздней империи (по фрагментам сочинения Приска Панийского)// Жебелевские чтения-2. СПб., 1999.
230. Никитин А. Л. "Лебеди" Великой степи"// Наука и Религия, №№ 9-12, 1988.
231. Никитин Н. И. Освоение Сибири в XVII веке. М.: Просвящение, 1990.
232. Новиков И. И. Родословная книга князей и дворян российских и выезжих. Часть II. М., 1787.
233. Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
234. Отписка приказного сына боярского Алексея Бедарева из Илимского острога якутскому воеводе Василию Пушкину с товарищами о полученных из Верхоленска вестях о восстании братцких людей// Архив ЛО ИИ АН СССР, к. 184, с. 138 — 140.
235. Отписка томских воевод Федора Боборыкина и Гаврилы Хрипунова тобольскому воеводе князю Ивану Куракину о построении Кузнецкого острога// sibrelic.ucoz.ru.
236. Отписка якутских воевод о походе Ярофея Хабарова на реку Амур// sibrelic.ucoz.ru.
237. Отписка Якутскому воеводе Димитрию Францбекову служиваго человека Ерофея Хабарова, о военных действиях его на реке Амуре и о проч.// sibrelic.ucoz.ru.
238. Оуян Сю и Сун Ци. Новая История Династии Тан// Хрестоматия по истории средних веков. Т. 1. М., 1961.
239. Павел Орозий. История против язычников. Книги I-VII. СПб., 2004.
240. Парунин А.В. К вопросу об обстоятельствах смерти хана Большой Орды Ахмата в 1481 году // Золотоордынская цивилизация: Сборник статей. - Вып. 3. - Казань, 2010.
241. Петренко А. Г. Следы ритуальных животных в могильниках древнего и средневекового населения Среднего Поволжья и Предуралья. Казань, 2000, с. 14-20.
242. Пиков Г. Г. Безмолвствующая культура киданей// ALTAICA. X. Сборник статей и материалов. М.: ИВИ РАН, 2005, с. 141-168.
243. Пиков Г. Г. Из истории названия «Китай»// Чингисхан и судьбы народов Евразии. Улан-Удэ, 2007, с. 111-123.
244. Пиков Г. Г. Кидани и Сибирь// Из прошлого Сибири (Выпуск 2, часть 1). Новосибирск: Издательство НГУ, 1996.
245. Пиков Г.Г. Между Западом и Востоком. Судьба киданьского анклава в Средней Азии//  Медиевистика XXI века: проблемы методологии и преподавания. Вып. III. Кемерово, 2007, с. 218-254.
246. Пиотровский Б. Б. Скифы и Урарту. ВДИ, 1989, №4, стр. 27.
247. Повесть временных лет. В переводе Д. С. Лихачева// www.vehi.net.
248. Полеводов А. В. О типологическом и хронологическом соотношении сузгунских и пахомовских древностей// Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура. Барнаул: Издательство Алтайского университета, 2002, с. 111-113.
249. Поляков А. В. Периодизация "классического" этапа карасукской культуры :по материалам погребальных памятников. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. СПб., 2006.
250. Потапов В. В. Памятники финальной бронзы Нижнего Подонья. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидат исторических наук. М, 2010.
251. Почекаев Р. Ю. Три жизни хана Батыя// www.world-history.ru.
252. Почекаев Р. Ю. Цари ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды. СПб.: Евразия, 2010.
253. Приск Панийский. Готская история// Вестник древней истории, № 4, 1948, с. 244-267.
254. Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М.: Наука, 1993.
255. Пэрлээ X. К истории древних городов и поселений в Монголии // Сибирская археология, №3, 1957, с. 44.
256. Расспросные речи в Посольском приказе атамана Тарского города В. Тюменца и десятника И. Петрова о их поездке к Алтын-хану// ostrog.ucoz.ru.
257. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Том 1. Книга 1. М.-Л: АН СССР, 1952.
258. Романчук А. Юев народ и его прародина//Четвертые Торчиновские чтения. Философия, религия и культура стран Востока. Спб., 2007. с. 465-472.
259. Рубин О. С. Проблема локализации индоевропейской прародины: критический обзор современных концепций// Археология Восточно-Европейской степи. Вып. 4. Саратов, 2006, с. 84-106
260. Руденко С. И. Культура Алтая времени сооружения пазырыкских курганов// КСИИМК. Вып. XXVI. 1949. c. 97-109.
261. Русские архивные материалы об Амурсане // Филология и история монгольских народов. М.: Издательство восточной литературы. 1958.
262. Русско-китайские отношения в XVII веке: Материалы и документы. Т. 2. 1686-1691. М., 1972
263. Русь и Орда: как это было? 265 лет вместе (1237-1502)// tochka.gerodot.ru.
264. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981.
265. Рыжов В. Князь Игорь и Кончак. Происхождение и судьба героев «Слова о полку Игореве»// www.hronos.ru.
266. Рычков П. И. История Оренбургская по учреждению Оренбургской губернии// kraeved.opck.org.
267. Савинов Д. Г. Зооморфные изображения на оленных камнях// Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического единства. Кемерово. 1979, с. 120-124.
268. Савинов Д. Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.: ЛГУ, 1984.
269. Савинов Д. Г. К исторической оценке генеалогической легенды кимаков// Краткое содержание докладов Лавровских (Среднеазиатско-Кавказских) чтений. СПб, 1992, с. 27-29.
270. Савинов Д. Г., Новиков A. B., Росляков С. Г. Верхнее Приобье на рубеже эпох (басандайская культура). Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2008.
271. Савченко Ю. А., Савченко А.А. Жилище первобытных людей// www.vrn-histpage.ru.
272. Садр ад-Дин Али ал-Хусайни. Сообщения о Сельджукском государстве, сливки летописей, сообщающих о Сельджукских эмирах и государях. М.: Восточная Литература, 1980.
273. Сальников K. В. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967, с. 247-248.
274. Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Адербейджане: V. Ибн-Русте
«Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа». Вып. 32. Тифлис, 1903.
275. Сверчков Л. «Тохарская проблема» и культура расписной керамики эпохи раннего железа// Традиции Востока и Запада в античной культуре Средней Азии. Зарафшан, 2010, с. 176-197.
276. Сергеева О. В. Палеодемографические оценки численности населения эпохи поздней бронзы Саратовского Поволжья// Археология Восточно-Европейской Степи. Саратов: СГУ, 2006, с. 132-140.
277. Симоненко А. В. Из истории взаимоотношений Ольвии и сарматов в 1 в. н.э.// Античная цивилизация и варварский мир в Подонье – Приазовье. Новочеркасск, 1987, с. 54-56.
278. Скрипкин А. С. К   проблеме   исторической   интерпретации археологических параллелей в культурах Алтайского и Доно-Уральского регионов  в  последние  века до н. э.// Античная цивилизация и варварский мир. Новочеркасск, 1993, с. 3-10
279. Скрипкин А. С. К определению содержания понятия «сарматская эпоха»// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 28 – 31.
280. Скрипкин А. С. О китайских традициях в сарматской культуре// Античная цивилизация и варварский мир. Краснодар, 2000, с. 96-99.
281. Слово о полку Игореве. Л., 1967.
282. Смбат Спарапет. Летопись. Ереван: Айастан, 1974.
283. Сокровенное сказание Монголов// www.gumer.info.
284. Соловьёв А. И. Археологические культуры Сибири// history.novosibdom.ru.
285. Солодовников К. Н. Население Горного и лесостепного Алтая эпохи ранней и развитой бронзы по данным палеоантропологии. Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.и.н., Барнаул, 2006
286. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. Л.: Наука, 1975.
287. Старостин С.А., Милитарев А. Ю. О Древе Языков (обзор мнений)// www.fund-intent.ru.
288. Сухуа Юй. К вопросу о периодизации археологической культуры племен сяньбэй на материалах новых раскопок на северо-востоке Китая в провинции Ляонин// История и культура Востока Азии. Материалы международной научной конференции. Новосибирск, 2002.
289. Сыма Цянь. Исторические записки. Т. 1. M.: Восточная литература. 1972.
290. Таиров А. Д. О причинах движения «скифов» на Южный Урал во второй половине VI в. до н. э.// Вестник Южноуральского государственного университета № 6 (106). Вып. 10. Челябинск, 2008, с. 30-34.
291. Таскин В. С. Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М.: Наука, 1984.
292. Тесленко Д. Л. Древнеямная культурно историческая область (к вопросу о содержании понятия)// Старожитності степового Причорномор’я і Криму. Т. ХІІІ. Запоріжжя, 2006, с. 18-34.
293. Толстов С. П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962.
294. Толстов С. П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М: АН СССР, 1948.
295. Трейстер М. Ю. Малоизвестный эпизод истории сарматов: сарматы в Британии// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 51-53.
296. Туаллагов А. А. Аланы и Боспор// Международные отношения в бассейне Черного моря в древности и средние века. Ростов-на-Дону, 2001, с. 124-125.
297. Туаллагов А. А. К вопросу о появлении ранних алан в Восточной Европе// Античная цивилизация и варварский мир. Краснодар, 2000, с. 67-82.
298. Тур С. С. Современные потомки носителей пазырыкской культуры// Древности Алтая, 2003 № 10, с. 141-151.
299. Торланбаева К. У. Дуальная организация и система наследования у восточных тюрков// www.ethnonet.ru.
300. Тюняев А. А. Сунгирь // www.dazzle.ru.
301. Угдыжеков С. А. О сакральном характере власти правителя в Хакасии VI-X вв.// Вестник ХГУ. Вып. VII. Серия 7. Общественно-политические науки. Абакан, 1998, с. 34-45.
302. Указ коллегии иностранных дел сибирскому губернатору В. А. Мятлеву о приеме в подданство россии ойратских беженцев и населения Южного Алтая// Сборник архивных документов. М.: Русская книга, 1992, с. 240—269.
303. Усманов М. А. Состояние и перспективы источниковедения истории Улуса Джучи// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 3-14.
304. Уткин А. В., Костылёва Е. Л. Волосовские погребальные “святилища” сахтышских стоянок// Тверской археологический сборник. Вып.5. Тверь, 2003, с. 342-347.
305. Феофан Исповедник. Хронография. Летопись византийца Феофана от Диоклетиана до царей Михаила и сына его Феофилакта// www.velib.com.
306. Хаврин С. В. Карасукская проблема? (On the Karasuk problem)// rudocs.exdat.com.
307. Хелимский Е. А. Тунгусо­маньчжурский языковой компонент в Аварском каганате и славянская этимология// Материалы к докладу на XIII Международном съезде славистов Любляна, 2003.
308. Химитдоржиев Ш. Б. Национально-освободительное движение монгольского народа в XVII-XVIII вв. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2002.
309. Хотинский Н. А., Савина С. С. Палеоклиматические схемы территории СССР в бореальном, атлантическом и суббореальном периодах голоцена// Изв. АН СССР. Сер. География. 1985. №4.
310. Храпачевский Р. П. О датах жизни Чингисхана// janaberestova.narod.ru.
311. Храпачевский Р. П. Русь и тюрко-монгольский мир за 1500 лет// Русский Newsweek, № 31(61) от 22-28 августа 2005 г.
312. Худяков Ю. С. Боевые колесницы в Южной Сибири и Центральной Азии// Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура. Барнаул: Издательство Алтайского университета, 2002, с. 139-141.
313. Худяков Ю. С. Древние и средневековые фортификационные сооружения в Южной Сибири и Центральной Азии// Военное дело и средневековая археология Центральной Азии. Кемерово, 1995, с. 62-73.
314. Худяков Ю. С. Кыргызы в Восточном Туркестане// Кыргызы: этногенетические и этнокультурные процессы в древности и средневековье в Центральной Азии. Бишкек, 1996, с. 180-195.
315. Худяков Ю. С., Юй Су-Хуа. Комплекс вооружения сяньби// Древности Алтая. № 5. 2000, с. 37-48.
316. Цивцина О. А. Информативность погребальных комплексов могильника Камышенка эпохи поздней бронзы на Алтае// Материалы ХХХVII Международной научной студенческой конференции "Студент и научно-технический прогресс". Новосибирск, 1999, с. 14-15.
317. Цыб С. В. Афанасьевская культура Алтая. Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.и.н., Новосибирск, 1983
318. Цыбиктаров А. Д. Археологические аспекты истоков формирования центрально-азиатской расы// Чингисхан и судьбы народов Евразии. Материалы международной научной конференции. Улан-Удэ, 2003, с. 108-114.
319. Черных Е.Н. Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования// Природа. №3. 2008.
320. Черняховская культура// ru.wikipedia.org.
321. Чугунов К. В. Херексуры Центральной Азии (к вопросу об истоках традиции)// Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура. Барнаул: Издательство Алтайского университета, 2002, с. 142-149.
322. Чхао Чхучанг. К вопросу о взаимоотношениях юаньских и золотоордынских правителей (по данным китайских источников)// Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань, 2001, с. 188-192.
323. Шаджарат ал-атрак (Родословия тюрков)// www.vostlit.info.
324. Шара Туджи// www.vostlit.info.
325. Шашков А. Т. Сибирский поход Ермака: хронология событий 1581-1582 гг.// Известия Уральского гос. ун-та. 1997. № 7 (Гуманитарные науки. Вып. 1), с. 35.
326. Широкорад А. Б. Альтернатива Москве. Великие княжества Смоленское, Рязанское, Тверское// lib.rus.ec.
327. Щукин М. Б. К вопросу о сармато-германских контактах// Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград, 1994, с. 53-54.
328. Юань ши (история династии Юань)// www.vostlit.info.
329. Юдин А. И. Закономерности и общие тенденции культурно-исторических процессов в Нижнем Поволжье на протяжении неолита и энеолита// Археология Восточно-Европейской степи. Вып. 4. Саратов, 2006, с. 45-57.
330. Юдин А. И. Культурно-исторические процессы в эпохи неолита и энеолита на территории Нижнего Поволжья. Автореферат диссертации на соискание научной степени доктор исторических наук. Саратов, 2006.
331. Юдин А. И. Место и время доместикации лошади по данным Варфоломеевской стоянки в степном Заволжье. Саратов, 2004.
332. Ярлык Тохтамыша: второе возвращение// Эхо веков, № 1-2. 1998.
333. Яценко С. А. Центральноазиатские и среднеазиатские традиции в искусстве Сарматии// Античная цивилизация и варварский мир. Новочеркасск, 1993, с. 75-83
334. Яценко С. А. Центральноазиатские и среднеазиатские традиции в искусстве Сарматии// Античная цивилизация и варварский мир. Новочеркасск, 1987, с. 75-83.
335. Li et al. Evidence that a West-East admixed population lived in the Tarim Basin as early as the early Bronze Age// BMC Biology doi: 10.1186/1741-7007-8-15.
336. Bomhard A., Kerns J. The Nostratic Macrofamily: A study in Distant Linguistic Relationship. Berlin; New York, 1994.
337. Henning W. B. Huns are Xiongnu, Hsiung-nu in Chinese// s155239215.onlinehome.us.