Другие и Спартак. Глава 42 и 43

                Глава сорок вторая
                Последняя битва.
                Март 71 года до Р. X.

Красс после избрания главнокомандующим провел на Марсовом поле смотр шести легионов, предназначенных для подавления мятежа, и быстрым маршем двинулся на север – в Пиценскую область. По дороге он набрал еще два легиона из разбитых консульских армий. В Пицене Красс выставил заграждение, чтобы прикрыть от повстанцев центр Италии. Таков был план Сената, который также предусматривал, что Помпей перекроет выход серторианских отрядов из Испании по маршруту Нарбонская Галлия – Альпы – Этрурия. Это тем более было необходимо потому, что спартаковские силы разгромили к тому времени римские войска в Цезальпийской Галлии, охранявшие северные границы страны.
Спартак разгромил заградительные отряды Красса, и армия его проследовала на юго-восток вдоль побережья Адриатического моря, то есть той же самой дорогой в обратном направлении. Но, не доходя до Брундизия, а Красс следовал по пятам, «враги отечества» свернули направо и мимо Метапонта и Фурий по Бруттийскому полуострову двинулись в Регий. До Сицилии было рукой подать. Красс перекрыл Бруттий в самом узком месте – между Темесой и Селинунтом. Длина фронта составляла чуть больше пятидесяти километров. Прорыл ли Красс глубокий ров столь удивительной протяженности, как уверяют древние авторы, остается на их совести. Гипербола была в цене еще со времен Гомера. Во всяком случае блокаду, видимо, организовали хорошую.
Далее в традиционной версии событий идут переговоры с пиратами о переправе мятежников на Сицилию. Те будто бы взяли деньги, но обещание не выполнили. Мне же думается, что планов перебраться на остров в те дни не существовало, о чем я писал в главе «Карта Спартака», а здесь слегка повторяюсь, но с уточнениями. Даже имея в виду морское господство корсаров, нельзя забывать, что судоходство тогда было очень развито. В Бруттии проживали десятки арматоров, которые содержали собственные флотилии. За деньги, а тем более под угрозой расправы, они неизбежно вышли бы в море, если бы того пожелали повстанцы. Проблема как раз заключалась в ином: как из Сицилии попасть на материк. Сотни, а может быть, и тысячи солдат убитого к тому  времени Сертория уже просочились на треугольный остров и жаждали мести. Добраться отсюда в материковую Италию было быстрее и безопаснее, нежели пробиваться через Альпы. И действительно, как пишет Аппиан, находясь в Бруттии, Спартак ждал  подкрепления. Откуда же, если от основной части страны он был отрезан?
Дождавшись, передает тот же автор, глухой зимней ночью он прорвал блокаду и устремился сквозь Луканию в сторону столицы, однако затем решительно повернул. Но перед этим Спартак дал сражение преследовавшему его Крассу. Из-за несогласованности действий, из-за появления в его армии новых командиров и новых солдат Спартака постигло поражение. Более 12 тысяч инсургентов были убиты. Для той эпохи – огромные потери. В Сенат отправили срочное донесение о полном разгроме. Поэтому, видимо, район Силариуса в ряде исторических работ считают местом гибели предводителя мятежников. Но это не так.
Уцелевшие силы (их было еще вполне достаточно) во главе со Спартаком отступили к Петелийским горам. В погоню за ними бросились легионы под командованием бывшего народного трибуна Квинтия и квестора Скрофы. В тяжелом встречном бою они были разгромлены и рассеяны. Раненый Скрофа едва спасся бегством. Многие солдаты и офицеры правительственных войск позорно бросали оружие и знамена.
Вновь появилась надежда, вновь стали раздаваться призывы к походу на Рим.
– На Рим! На Рим! – вопили лузеры.
– Вперед! Вперед! – подзадоривал Пантера. Ему нравилась атмосфера раскрепощенной болтовни. – Разве вы не хотите посмотреть, чем угощают за обедом у обжоры Лукулла?
Оба брата проконсулы – старший (гурман) и младший – наперегонки устремились к Брундизию, и историки до сих пор спорят, кто из них первый пришел к финишу.
– Хотим! Хотим!
– На Рим! На Рим!
– Почему нам не разрешают грабить города? Почему мы обходим их стороной? Что – мы не люди?!
– Мы воюем лучше серторианцев. Пусть убираются, откуда пришли! Не делить добычу поровну!
– На Рим! Разрушим храмы и виллы!
– Одумайтесь, мы – не бандиты! – возражал кто-то.
– Предатель! Убить на месте!
– Не спорьте! Не ссорьтесь! Вперед! На Рим! Все равно все подохнем! Нечего терять! Поживем как богачи!
– На Рим! На Рим! Перебьем всех, кроме флейтисток! Не оставим камня на камне! Отдохнем!
– Потом убежим в Сирию! Там жизнь сладка...
– Спартак – храбрец, – хрипел какой-то злобный и костлявый старик. – Но в жизни он смыслит меньше ребенка. Жадность – вот царица. Она управляет всем!
– Неправда!
– Нет, правда! Мы – не в Курии! Не делить добычу поровну! Каждому – сколько взял! Предателей повесить!
– Правильно!
– Неправильно!
– Заткни пасть!
– Не заткну!..
Скептики предлагали идти в Брундизий и оттуда разбегаться кто куда или же присоединиться к Митридату (не знали, что он бежал) для продолжения борьбы, ибо в Италии победы уже не добиться.

Пантера убеждал Спартака, что Красс, оценивший полководческий гений руководителя мятежа и не уверенный в скором успехе, пойдет на переговоры и предложит приемлемые условия – деньги, дом в столице, должность старшего офицера. В любом случае, уверял Пантера, переговоры дадут передышку, помогут выведать замыслы и возможности противника, узнать в конце концов, что происходит на круге земном: ведь многомесячные походы не могли не сказаться на их осведомленности относительно дел мирских.
Спартак начинал поддаваться на уговоры Луция Корнелия Пантеры. Помимо прочего, его волновало и то обстоятельство, что к войскам инсургентов за более чем три года войны пристало несколько тысяч италийских рабов. Их вербовали, зачастую без ведома главного командира, обещая свободу. Так поступали, между прочим, в свое время Марий Великий и Сулла Счастливый. Невольники, имевшие профессию и способные неплохо зарабатывать, не собирались никуда бежать. Они ждали обещанного. И ситуация с ними также подталкивала к переговорам.
Надо было решать и более глобальный вопрос – судьбу солдат и центурионов-перебежчиков, серторианцев и даже фермеров, воевавших на стороне мятежников и надеявшихся получить отображенную у них землю.

Марта, гадавшая различными способами, подтвердила, что переговоры состоятся, и, как всегда в последние дни, надела на лицо маску мрачной загадочности.
В итоге решили идти на хорошо известный и укрепленный плацдарм к Метапонту – месту былой удачи – и там подумать, что предпринять дальше.
Лагерь разбили в нескольких милях севернее города, в пустынной холмистой местности у изгиба реки Брадан. Позиция была хорошо защищенной, и они полагали, что удержат ее против Красса, Помпея и Лукулла-младшего, вместе взятых. Многие считали, что старший Лукулл еще не успел вернуться, поскольку устремился за Митридатом в Великую Армению.

Зима стояла попеременно то дождливая, то снежная. Красс встал неподалеку, но к активным действиям не приступал. Возможно, он ожидал вестей от Марка Лукулла, который должен был высадиться в Брундизии после успешного похода во Фракию. Проводились разведывательные рейды, отдельные вылазки, происходили мелкие стычки с переменным успехом.
Спартак сформировал три хорошо вооруженных отряда – один охранял Метапонт, другой – побережье, третий – обоз. Так что за тылы свои он был спокоен.
Пантера наконец сообщил Спартаку, что вышел на самого Квинтия – заместителя Красса по военным вопросам, человека авторитетного и симпатизирующего демократическому движению. Тот обещал вскоре организовать встречу без свидетелей между  главнокомандующими противоборствующих сторон. Определились темы для обсуждения. Красс предлагал, поскольку положение восставших безнадежно, Спартаку, его приближенным и паре сотен человек по выбору полную свободу и корабль, который отплывет туда, куда им заблагорассудится. Условие он ставил лишь одно: они все, и в первую очередь Спартак, будут объявлены убитыми. Марк Лициний доложит Сенату, что Спартака изрубили в куски и тело его обнаружить не удалось. Красс обязуется всегда и везде повторять, что Спартак погиб как герой и настоящий полководец.
Спартак передал Крассу через Квинтия, что у него есть свой проект соглашения: дать уйти всем, кто пожелает, амнистировать остальных, а потом уже врать Сенату, народу и богам все, что Крассу придет в голову. Для себя он не просил ничего.

Был весенний солнечный день, когда он предложил Марии пройтись по городу. Они вышли из виллы, которую занимали два года назад, и отправились по аллее к центру Метапонта. Их окружали вечнозеленые дубы, пинии, кипарисы. Спартак показал Марии Пифагорово святилище, которое посещал с Мартой, Храм Геры. Они миновали кварталы чиновников и знати.
Столько всего изменилось в жизни Мария за короткий срок. Она уже не помнила себя надменной молодой госпожой из провинциального городка. Мария чувствовала, что Спартак хочет с ней проститься и что решение его непреклонно. А она не могла перечить его воле. Любовь ее была такова, что повиноваться любимому человеку стало для Марии сладостью. Даже горечь разлуки не могла побороть эту сладость. Она ждала его слов со спокойным смирением.   
После долгого молчания он сказал:
– Я  не был всегда с тобой честен. И это меня огорчает... Я подыскал верных людей и дал им достаточно денег, чтобы вывезти тебя и Никандра отсюда. Это будет нетрудно, ибо римлянам вы мало известны. Позже, когда все уляжется, ты можешь вернуться назад и взять кое-что из вкладов, которые я сделал в пифагорейское святилище. Я договорился, чтобы служители передали тебе то, что полагается. Это приличная сумма. Ты справишься и доберешься в итоге до Виллы Приведений. Дожидайся меня.
– Нас там никто не ждет, – говорила Мария. – Ты вряд ли выберешься из этого капкана.
– Возможно, – соглашался Спартак, – но не могу же я бросить вверенных мне людей.
– Кем?
– Не знаю, но ведь мне подсказывает Кто-то. У тех, кто поверил в меня, нет никакой надежды спастись, если я не придумаю что-либо... Тогда жди меня на каком-нибудь острове – тихом и безмятежном, а я спрошу у твоего дяди Терция, где тебя разыскать.
– Я мало в это верю и не хочу оставлять тебя одного, – тихо произнесла Мария.– Я уже давно тебе все простила. Ты посеял во мне надежду и любовь. Мы прошли всю Италию с юга на север и обратно. Я нагляделась всякого. И мне будет, что вспомнить, если останусь жива.
Она улыбнулась.
– Поэтому сделай, пожалуйста, как я прошу, – говорил Спартак.
– Постараюсь, – отвечала покорно Мария. – Мы были наивными, как дети, – покачала она головой. – Всего-то 360 тысяч сестерциев. Это и мало и слишком много для тех, кто хочет любить и быть любимым.
– Неважно теперь, – говорил Спартак. – Никто не заступится за нас, никто не позаботится о людях.
– Ты помнишь, – вдруг пришло ей в голову, – как мы давным-давно рассуждали про свободу и оливки?
– Помню. Свобода существует, но оливки побеждают,– невесело шутил он. – Если бы я сплутовал, то мог бы вырваться из любой передряги, но уже не считал бы себя свободным человеком.
– Ты опутал себя цепями, когда заключил сделку, когда окунулся в замыслы по осуществлению своего плана.
– План был хорош и бескровен, но я попал в руки высокопоставленных негодяев, у которых на уме было совсем другое – втянуть меня в свои грязные игры. Я хотел заработать денег – огромную сумму, как мне казалось, но праведных путей к этому не существует. Три года войны – слишком много, чтобы этого не понять.
– Ты думал сначала получить оливки, а затем – свободу. Видимо, так не бывает.
– Так, видимо, не бывает, – повторял Спартак.
Они помолчали, думая каждый о своем.
– Благое дело будет отправить мальчишку на Крит к деду, – вернулся он к прежней теме будничным тоном. – Возможно, мне удастся кое-что исправить, и я появлюсь там, если ты захочешь...
– Конечно, захочу, – говорила она.
– И мы опять увидим горную реку, через которую я переносил тебя. Мы вновь постоим под вековым скалистым дубом и затем отправимся на Виллу Приведений… Если мы больше не увидимся с тобой, держись обоза, солдаты не посмеют притронуться к тебе, ты слишком красива…

Вождю инсургентов все больше и больше казалось, что он заключен в невидимую клетку, в каких держали диких зверей для цирковых представлений. Когда открывалась решетчатая стенка, они бежали на арену лишь для одного – чтобы погибнуть. Погибнуть можно было по-разному: безоглядно броситься в атаку, либо трусливо пятиться под ударами бестиариев... Жалким обманом казалась ему теперь свобода в выборе решений. Нельзя отменить то, что устроено не тобой, то, что устроено не людьми. Но Кем? Так высоко разве мог забраться его разум? Он просто выполнял установленные Кем-то правила – и тогда, и сейчас: дрался, воевал, властвовал, притеснял других, получал удовольствия. Три с половиной года скитаний прошли как сон. И вот близок час, когда невидимые крючья судьбы зацепят его, выволокут не только из той невидимой клетки, но и потащат прочь с арены.
Он видел в глазах постаревшей Марты, что час близок. Недаром она вновь предалась безумствам Вакха именно тогда, когда наступили тяжелые времена, с единственной целью, чтобы не быть с ним и не выдать себя. Спартак давно изучил ее повадку прятаться в вино, чуя приближающуюся неотвратимую беду…

Он соблюдал правила навязанной ему игры до конца, хотя они были противны его совести. Ранним утром он поехал в неизвестность, не ведая, вернется ли обратно. Сопровождал Спартака Луций Пантера...

Стояли первые дни весны нового, шестьсот восемьдесят третьего года от основания Рима, оставался семьдесят один год до Рождества Христова. Верхами в предрассветных сумерках они покинули лагерь в Северной долине. Ехали по скользкой траве, кое-где покрытой инеем. Было довольно холодно. Пантера сосредоточенно молчал. Встречу назначили на лугах, у изгиба Брадана, на той стороне.
Взошло солнце и почудилось, будто земля усыпана алмазами. Тут находилось целое царство готовых распуститься цветов – ноготки, фиалки, маки, гиацинты, амаранты, розмарин, розы, крокусы и белые лилии. Сказочный пейзаж успокоил Спартака. Сколько раз он думал, что путь окончен, но нет. Не раз заблуждалась и Марта. Его лицо разгладилось, утратило жесткое выражение и помолодело.
– Пантера, – сказал он, чтобы еще раз убедиться, что не все так плохо, – а я ведь приказал тебя убить, если ты предатель.
– Я абсолютно спокоен, – ответил тот. – Тут игра – чистая...
Глаза Пантеры имели какую-то таинственную связь с чем-то нездешним, потусторонним и не было возможности узнать, о чем он думает на самом деле.
«Игра, – повторил про себя Спартак. – Правила игры...»

Они нашли брод, переправились на ту сторону реки, миновали полосу молодых сосен, трепетавших на весеннем ветру, и увидели холм с плоской вершиной, перед ним был овраг. Послышались звуки трубы – обычный сигнал к построению и развертыванию манипулов. Надежда растаяла, как иней на солнце, обнажилась чернота... И тут на вершине холма появился Красс – в золоченых доспехах и шлеме, в пурпурном плаще полководца. Он сидел на белой лошади и купался в золотистых лучах. Снова зазвучала военная труба, призывая к атаке, и он поднял правую руку...

Пантера ехал сзади и, решив, что звездный час его пробил, выхватил дротик. Про себя он лишь зачем-то повторял: «Мартовские иды… Мартовские иды...» Было 15 марта. В тот момент каурого жеребца Спартака понесло, и дротик угодил не в спину, а в бедро. Спартак обернулся, а потом стал молча вынимать короткое копье из раны, не обращая внимания на Пантеру. Тот обнажил меч, за спиной под плащом у него был кожаный мешок, куда Пантера намеревался поместить отрубленную голову и тем самым прославиться в веках.
Но люди Красса, выскочившие из засады, не позволили Пантере осуществить свое желание. Спартака связали, а Пантеру обезоружили. Из-за холма выехали всадники, и возбужденному сознанию Пантеры показалось, что это солдаты личной охраны Спартака, отчаянные храбрецы без касок. Летящие навстречу всадники ему виделись то карликами, то великанами. Он потерял всякое представление о реальности происходящего.

Пантера как бы очнулся и ощутил вокруг себя суету. Они были окружены, но легионерами, которые шлемы приторочили к седлам. Пантеру подхватили, вновь усадили на коня. Лошади неслись как взбесившиеся.
Через мгновение перед ним возникло землистое лицо Красса, который потребовал, будто они ни о чем не договаривались, вернуться к лагерю и сообщить мятежникам о гибели их предводителя.
А впереди слева уже разгоралось сражение. Заградительные отряды инсургентов, охранявшие строителей новых укреплений, вступили в бой. Царила обычная неразбериха с ее будничным убийством. Сторожевые части, ни о чем еще не зная, оказывали энергичное сопротивление наседавшим легионерам. В лагере повстанцев наконец протрубили тревогу, и они начали выстраиваться перед заградительным валом, шумно и тревожно спрашивая, что происходит.

Пантеру везли вдоль фронта, плотно опекая по бокам и подбадривая кинжалами. И он что есть силы орал:
– Спартак погиб!!! На нас напали во время объезда позиций! – Лицо предателя было забрызгано грязью. – Я Луций Пантера! – кричал он во всю мочь. – На нас напали из засады! Спартак пробился в гущу врагов и убил двух центурионов!!! Его ранили, потом изрубили в куски, но он сражался до конца и принял смерть героя!!!
Это уже был даже не вопль, а визг, его уже почти не слушали и не могли расслышать. Кто-то куда-то бежал, некоторые бросали оружие.
– Враги изрубили его в куски! Он погиб, но отомстил за себя и за всех нас... – визжал Пантера.
– Ори, гадина!.. Давай, умник, – подбадривали его сопровождавшие верховые и исподтишка кололи кинжалами.
Слезы обиды выступили у Пантеры на глазах, но он продолжал в том же духе. Пока голос его не надорвался и не превратился в бессмысленные утробные звуки.
Все куда-то неслись, не разбирая дороги. Турмы Красса пустились в преследование, добивая потерявших рассудок людей.

Пантера ждал жалкой смерти, разуверившись в хитростях мира, но его спас Квинтий. Вернее, сделал это по приказу Красса. Игра закончилась, однако самый надежный свидетель ее мог еще позднее пригодиться, чтобы, смотря по обстоятельствам, либо сказать правду, либо солгать.

К полудню отдельные очаги сопротивления были подавлены. Кое-кому из повстанцев удалось пробиться к близлежащим горам и там найти убежище.
Легионеры стали рубить сосны и складывать погребальные костры, чтобы похоронить со всеми полагающимися обрядами своих товарищей. Их число было невелико, они почти все погибли ранним утром, в начале «тактической уловки» Красса.
И тут произошла еще одна стычка. Ибо подошедший из запасного лагеря с отрядом Канниций возжелал также похоронить своих мертвецов. В кровопролитной сече были убиты около тысячи солдат Красса и нападавшие начали выбрасывать чужие обгоревшие трупы и укладывать на кострища – свои, разжигая снова огонь. Подоспели свежие силы римских легионеров, Канниций и его люди были уничтожены. Очевидцы впоследствии рассказали об этом эпизоде Лукрецию. И в его поэме в конце мы находим этот жуткий фрагмент:

Никогда так живые жестоко не бились за павших –
Лишь за то, чтоб своих мертвецов схоронить по обряду.
Погребальный костер для нас был, словно символ победы.
Долг поставили мы собственной гибели выше.

Накануне вечером Марта, зацепившись полой царского платья, свалилась с трона (она возобновила игру в царицу), и так неудачно, что выбила себе два передних зуба. Это была злая примета. В условиях нормальной жизни можно было бы сразу же заказать золотые пластинки. Но в походе, да еще перед возможным решающим сражением, никаких способов поправить дело не оставалось. Это досадное падение совсем выбило ее из колеи, и она накачалась до беспамятства.

На следующий день Марта была едва жива. Но уже ближе к полудню она встала сама, хотя ее никто не беспокоил, а личная охрана еще несла службу вокруг командирской палатки, несмотря на слухи о полном разгроме. Вид Марты был ужасен – растрепанная беззубая старуха с обезображенным лицом. Лагерь еще полностью не разграбили из-за внезапного столкновения с Канницием, а также из-за того, что легаты Красса занялись преследованием тех повстанцев, которые уходили на север в горы.
Марта велела прислуге заварить настой из трав, которые сама отобрала. Потом пила вино и заставляла себя, чтобы ее тошнило только что выпитым. Потом трясущимися руками поднесла кубок ко рту и глотала с трудом дымящееся варево. Потом ее растирали специальными мазями. Луция, безропотно переносившая удары судьбы, помогла ей одеться.
Через какое-то время она стала напоминать прежнюю Марту. Казалось, она сбросила груз тяжелых лет. Те, кто видел ее тогда, когда она вышла из лагеря в развевающихся царских пурпурных одеждах, уверяли, что Марта вернула себе молодость и красоту, что она была полна сил и уверенности. Ее вызвался сопровождать старый, покрытый шрамами гладиатор, который некогда был спасен ее заклинаниями на арене. С ней находился также негритенок-паж.

Они приблизились к реке. Марта взяла у мальчика деревянный щит и укрепила на тыльной стороне его большую свечу. Негритенок-паж достал огниво и промасленный шерстяной фитиль. Щит с мерцающим огоньком, связывающим земное с небесным, медленно поплыл вниз по течению.
Марта не знала, какой теперь день недели и тем более час. Она не знала, кто дежурил в тот момент из высших духовных созданий – Анаэль, Гавриил, Самуил, Сашиэль, Рафаил, Кассиэль или Михаил. Она не знала, к кому из них обратиться со своими мольбами и у кого просить покровительства. Мой старший ангел-хранитель был тогда на дежурстве.
У Марты не было под руками древних книг – вавилонских, египетских и иудейских папирусов, чтобы выполнить магический ритуал как положено. Но страдания ее были столь велики, что она не сомневалась в том, что ее услышат...

Одна через центральные ворота вошла она в неприятельский стан. Тут произошло самое странное и невероятное. Марту приняли – и этой сказке потом никто не верил – за (разве можно такое уразуметь?) самого Марка Красса...
Стражники отсалютовали ей как претору с особыми полномочиями. Она шла по лагерю, и все встречавшиеся легионеры, десятники, центурионы и военные трибуны были уверены, что эта женщина – не кто иной, как их главнокомандующий. Ее приветствовали как императора, которым к полудню провозгласили реального Красса его солдаты в знак решающей победы.
Подлинный Марк Красс, выглянув из-под занавески своего командирского шатра, смертельно побледнел, потерял дар речи и оцепенел от ужаса. Он увидел свое собственное хмурое лицо, и оно, возможно, впервые в жизни искренне улыбнулось. Его передернуло от отвращения...

Через какое-то время «командующий» появился вновь. И сопровождал он прихрамывающего крупного и сильного человека с кожаным мешком на голове. Они беспрепятственно миновали все посты, и никому даже не подумалось остановить их...

Утверждали, что Спартака и Марту кто-то повстречал в Луканских горах, а может, в Этрурии или на Сицилии, но правительство неизменно отвергало подобные измышления. Спустя десять лет спартаковские отряды будто бы еще сражались на юге Италии. Как говорится, слухами полнится земля…
Марк Красс получил малый триумф за победу под Метапонтом в пятнадцатый день марта в год консулов Лентула Суры и Ауфидия Ореста. Так во всяком случае значилось в архивных записях Сената.

                Глава сорок третья
                Аппиева дорога.
                Начало апреля 71 года до Р.Х.

Бурной весной возвращался Меммий в Рим. Зачем он ехал? Ему бы и самому не удалось ответить.
Не исключено, что на его решение повлияло письмо отца, полученное им в Сиракузах. Тот просил сына вернуться, поскольку Красс заверил, что шалости все прощены, что нужно начинать политическую карьеру, итак уже припоздавшую. Гарантии человека, который разгромил мятежников, писал отец, и станет определенно на следующий год консулом, весомы и так далее.
Меммию будущее виделось зыбким, но в борьбе с постоянной тоской нужно было отвлечь себя какой-то деятельностью – пусть ее называют политической карьерой или как угодно. А взявшись за плуг, как известно, не оглядываются назад.

На каждой станции, рыночной площади, у ступеней любого храма он видел бесконечные гипсовые афиши: продам, продаются, продается... Вилла у моря. Рабы. Гладиаторы, не замешанные в преступлениях. Повозки. Лошади. Сбруи. Собаки. Кролики для жаркого. Медные рудники. Золотая и серебряная утварь. Украшения. Старинное оружие. Кипарисовые носилки. Пекарня. Постоялый двор. Бани. Цены – самые умеренные...
Представители вновь побежденной демократической партии распродавали имущество. Через посредников, подставных лиц или собственных управляющих. Многие из популяров уже находились в Греции либо в Египте, надеясь пересидеть и дождаться лучших времен. Они еще не знали, что ситуация вскоре резко переменится и пришедшие к власти Красс и Помпей поддержат требования разгромленной ими же оппозиции. Таковы зигзаги истории.

Цицерон писал несколько раз в Сиракузы. По его словам, он сделал все возможное, чтобы убедить влиятельных людей в Сенате, что Меммий не только не убивал Антонии, но выкупил ее из пиратского плена за огромные деньги, однако от переживаний и лихорадки она скончалась по пути домой. Цицерон наверняка забыл приписать, во сколько обошлись старику-отцу подобное заступничество. Гая Гемелла даже не волновало все это вранье, ибо он был участником происходившего и у него были вполне надежные свидетели.

Меммий вез в Рим сумасшедшую Иолу, которая, забившись в дальний угол крытой тележки, что-то мычала, нашептывала самой себе или кубку с прахом Антонии. Их сопровождали десять всадников, но лопоухого мальчика-возницу, которого он взял к себе после жуткой поездки в Метапонт, приводило в дрожь появление всякого вооруженного человека. Только Тантал, который взялся сопровождать своего господина в столицу, был спокоен и даже весел. Ему, видимо, одному была известна тайна, как не быть битым, ограбленным и остаться в живых. У Меммия находился на поясе кошель с золотыми, переданный некогда великим понтификом.

От Капуи потянулись кресты. Аппиан уверяет, что распятых было не менее шести тысяч. Когда солнце сильно припекало, усиливая лягушачий оптимизм из придорожных канав и невыносимый запах тления, ехать становилось невыносимо. Ночью подмораживало, и смердящая вонь почти исчезала. Меммий глядел на звезды и думал: все можно пережить и даже эту дорогу, охраняемую мертвецами. Звезд было гораздо больше, чем людей. И Гаю пришло в голову, что при столь многочисленных свидетелях, а они казались живыми, ни одной человеческой судьбе невозможно затеряться.

Ближе к Городу среди бунтовщиков, привязанных к крестам, стали встречаться живые. Они молили о пощаде и помощи так, что хотелось зажмурить глаза и заткнуть уши. Разлагавшиеся трупы не внушали такого ужаса.
Между тридцать первой и тридцатой милевыми метами Меммий велел остановить. Дальше его поджидал покосившийся навес, где четыре года назад он навсегда расстался с Секстией. О, удары Судьбы! О, как Она все подгадает!.. Множество терзаний и мыслей нахлынуло на молодого аристократа.

Во время остановки его повозку обогнали богатые двухместные носилки, которые проворно несли восемь крепких рабов. Занавеска приоткрылась и из нее высунулась могучая рука, поприветствовав Меммия. Он также безотчетно помахал вслед, о чем пожалел. Экипаж опустился на землю и из него вышли Пантера и ухоженная повзрослевшая Лу. Они не только не испытывали чувство стыда, на их посвежевших лицах запечатлелось некое самодовольство. Возможно, девушка заставила своего друга остановиться для этой, в общем-то, ненужной встречи, чтобы показаться перед молодым человеком во всей красе. Она была теперь хороша собой и осознавала это. Ее месть, которую она себе выдумала, была сладка.
– Прискорбная картинка, Гай, – констатировал почти небрежным тоном Пантера, предусмотрительно не подав руки, – но мир все-таки лучше доброй ссоры.
– Видимо, так, – не зная, что сказать, ответил Меммий.
– Я женюсь на Луции, можешь меня поздравить.
– Как? – удивился невольно Меммий.
– Она абсолютно свободна, мой друг. Решение принято на самом высоком уровне. Времена изменились.
Девушка гордо посмотрела на Меммия Гемелла взглядом своих необычных васильковых глаз, волосы цвета выгоревшей на солнце соломы развевались на весеннем ветру. Она ничего не говорила.
– Я продаю свою часть «Прозерпины», – продолжал Пантера. – Ты помнишь, у меня была скромная вилла в Помпеях. Теперь там мы покупаем роскошный дом с большим участком. Не хочется создавать семью в шумном и безумном Риме. Потом, на новом месте среди незнакомых людей легче начинать другую жизнь.
– Видимо, так, – не нашел других слов Меммий.
– Прощай и будь здоров, Гай, – сказала Лу глухим хриплым голосом. Накричаться ей пришлось вдоволь за последние месяцы.
Он ничего не придумал ответить, только махнул рукой. Они сели в носилки и свернули на боковую, совсем узкую дорогу, чтобы за стеной кипарисов не видеть распятых.

Меммий распорядился ехать медленно, он не желал встретить на следующем перекрестке опять богатые кипарисовые носилки. Вскоре путешественники стали свидетелями неприятной сцены, когда женщина умоляла кого-то снять с креста, а охранявший солдат не соглашался. Они проехали мимо и уже был виден роковой навес из тростника. «Спаси хотя бы одну жизнь, если можешь…» – пронеслось у него в голове. Меммий приказал вернуться, вышел из повозки и его глазам предстала перепуганная Мария. На кресте висел поседевший Никандр. Он ничего не просил и вел себя как настоящий мужчина.
Похожий на сморщенный гриб, небритый стражник, от которого исходил устойчивый запах неразбавленного вина, сказал Меммию, что казненных снимать категорически не велено.
– Но это же мой раб! – возразил патриций.
– Здесь все чьи-нибудь невольники, – заметил нагловато сторож. – Я, например, раб Бахуса. Кому-то по душе Золотой телец… Раб – не раб, а придется уплатить, хозяин. Здесь – все государственные преступники. Здесь...
– Сколько это будет стоить? – прервал его откровения Меммий.
– Один золотой, – ответил стражник после некоторого размышления.
Меммий протянул аурес с изображением Суллы.
– Надо еще будет заплатить за труп, – сказал старый пьяный солдат.
– За какой?
– За тот, что мы повесим взамен. Там, – он махнул рукой, – у сторожевой вышки десятник продает покойников на замену по сто сестерциев за штуку.
Меммий отправился в указанном направлении, не оглядываясь. Десятник примерял серебряные поножи с наколенниками в форме львиных голов. Был он, в отличие от солдата, выбрит, но лицо его оплыло как свечка. Появление Меммия десятника ничуть не удивило. Он забрал деньги, высморкался, вытер пальцы о грязный плащ и напоследок заметил:
– Хорошо, что ноги и руки не прибиваем гвоздями, поскольку крестов не хватает. На каждый – претендует дюжина бунтовщиков, целая очередь... Проваландаешься, пока будешь сковыривать, а тут просто взял и отвязал веревочку... А некоторые сами просят, чтобы не мучиться, копьецом их проткнуть.




© Copyright: Михаил Кедровский, 2014
Свидетельство о публикации №214052800391