Промысел 1 2 1

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/05/27/51

ГЛАВА ВТОРАЯ
ТАЙНА

У короткого мига нет конца и начала.
От зелёного цвета нет усталости взгляду.
На поляну с туманом утро тихо упало,
Не дождавшись рассвета, расплескало отраду.
Золотится заката воплощённое чудо,
Проникает и тонет меж седыми стволами.
Очарованный вечер, появившись оттуда,
Зажигает без искры удивления пламя.
Среди влажного луга, между низеньких кочек
Пять яиц притаились в беззащитности тесной,
Чтоб в зенит устремился  чёрный пуха комочек,
Поднебесье  наполнил восхитительной песней.
Оживает пространство с появлением звука,
Знобкий ветер в полёте успевает согреться.
Нерождённое чувство сберегает разлука.
Расширяется время по велению сердца.
Неизменен годичный круг, предсказуема долгота дня, неотвратима наступающая ночь, своевременно появление и сход светил. Только дерзкому человеку смутно верится в неизменность и вечность. Достаточно вообразить вид сверху на то, что под ногами. Даже не желающие ходить далеко старухи вынуждены слушать о прихотливом устройстве гор, возле которых довелось жить: остроконечные вершины, изрезанные гребни и корытообразные глубокие долины легли, подвластные неведомым человеку законам. Представив могучие складки грунта, убеждаешься: некая рука прошлась тут. Сначала сгребла податливый силе камень, потом попыталась разгладить. Занятие надоело, оставила всё, как есть, до следующего вмешательства. Человеку не дано окинуть простор хозяйским оком, но разум, сопоставляя части, дорисовывает единую и правильную картину. Главный хребет тянется с севера на юг, напоминает многоногого гада, уснувшего под ветром. Увенчанная снежниками голова покоится меж согнутых передних лап. Остальные вольно раскинулись по обе стороны туловища, прихотливые в изгибах, непредсказуемые в изломах. Тот, кто бросил здесь недобитое животное, позаботился, чтобы тварь не уползла, перекорёжил многочисленные конечности, но сохранил живому возможность условно двигаться. Привыкшие наблюдать люди из года в год, из века в век ждут, когда исполин залечит раны, а потому боятся селиться в пещерах, жилища ставят с расчётом бескровных разрушений и быстрого восстановления. Предгорья отличны от продуваемых сквозняками гор, здесь благодатный край, обязанный каменным нагромождениям поклоном за защиту в неистовую непогоду. Великая река течёт восточнее гор, петляя меж отрогами, стремится на север. Стойбище Излучины лежит высоко. Даже вешнее буйство воды не смеет перехлестнуть обрамляющие круг человеческого поселения камни. Речной простор – знамение, знак. С севера и юга лес, к востоку стелется водная дорога, поворачивает, упёршись в окоём волнистых равнин. Там незаметны водоразделы, редко стоят деревья, но взгляд, натыкаясь на мягкое очертание ближнего холма, не проникает дальше десятка полётов стрелы. Так кажется. На самом же деле однообразная местность обманчива, дразнит близостью меловых гребней, глубиной пологих балок. Кочевые племена не боятся пространств, желают, чтобы на горизонте не виднелся круг соседа. .Тело главного хребта высится вдоль западной кромки. За него уходит день, скатываются светила. Говорят – там их ночлег, за горами полог и спальный мешок. Однако, и по ту сторону грани живут люди. Она - примета востока. Наверное матери в западных племенах объясняют детям, что день, выспавшись, выглядывает из-за гор .По восточную сторону хребта есть множество преданий о том, где ночует день и днюет ночь, только все разбиваются об факт существования охотников с запада, которые рассказывали, что и у них, далеко на западе, обитают люди схожего языка. Ещё, говорят, есть край бесконечных вод. Именно в нём и скрывается день, проходит под ногами живущих, возвращается с восточной стороны. Красиво и нелепо. Вода, если нет ёмкости для заполнения, слита в каплю. По ней можно двигаться, а светило не ложится в траву рядом с наблюдателем, но уходит, не меняя удалённости. Наверное мир, всё-таки, круглый, такой большой, что живущие глубоко под ногами обитателей бассейна Великой Реки двуногие не догадываются, что ходят вниз головой. Если так, то мир, чрезвычайно плотен в центре, расширяется и разжижается к краям, где плавают звёзды. Там должна быть грань, конец, обрамление, смерть. Если и эта черта, лишь подобие главного хребта, за которым живое, то где восток, источник рождения? Человек способен карабкаться по отвесной стене, протянуть руку вверх, однако ,стоит на твёрдом, плывёт по условно твёрдому. Птица движется, опираясь крылом на упругий воздух. Облако может падать вниз туманом, скользить параллельно поверхности обитаемого мира и не поднимается выше заповеданного ему расстояния. Кто же ходит туда, к небесному окоёму? Мысль, душа или – время. Идёт, минует черту и возвращается известным ему путём, позволяя родиться новым людям. Слаженно получается, будто в круговом лове, но жуть берёт от пристальности взгляда. Не потеряться бы на скользкой тропе, не свернуть бы! Иной раз хочется проникнуть в тайну мирозданья, но чаще принимаешь данность, понимая, что ты – творение, результат деятельности Творца, целиком зависишь от подачи Им средств к существованию. И, как ни странно, принятие себя зависимым трезвит рассудок, даёт прочность, уверенность даже в самых жёстких случаях. Осознание Промысла позволяет не оглядываться на множественные предположения, а сосредоточить мысль на том, что зависит от тебя. И кажется бегущему на лыжах, что с каждым толчком поворачивает тяжёлый шар, располагает временем. Тихо в круге, темно, только отсутствие света здесь не зовётся мраком. Хуже было бы коротать ночь среди ясно светящихся снегов, во власти ласково сжимающего тиски холода. Завязав полог, понимаешь: жилище – вселенная, ты – властитель. Сиди спокойно, пользуйся мирком. Кин отдал мясо старикам и не пошёл к большому костру. После возвращения, как и предсказал Тонд, невыносимо стало жить с соплеменниками. Ничего, кажется, не изменилось. Как прежде, Кин-Нокк был первым, только слишком первым. Поступок, совершить который другие не могли, стал границей между «Раньше» и «теперь». Раньше потомком Нокка гордились, теперь недоумевали. Раньше на него надеялись, теперь боялись. Мать не могла войти в круг первого охотника. До сорока дней вещи пропавших считаются неприкосновенными. По возвращении Над следовало жить с неженатым сыном, однако проживание Кейя в доме ослушника означало внесение разлада. Так было удобно. Защищённый предрассудком круг служил убежищем тайны. Ума хватило не показать соплеменникам речные находки. Сначала Кин прятал спасительный поплавок неподалёку на дереве, потом решил: деревья растут, чтобы лазать, и перенёс не понятно для чего пригодный предмет домой. Очистив водоросли, Кин обнаружил в руках нечто, имеющее форму сильно вытянутого яйца. Не тёплый и не холодный, не гладкий и не шершавый, не мягкий и не твердокаменный, предмет на прикосновение пальца являл кругленькое углубление. Нож, едва коснувшись, отскакивал. Если смотреть вдоль, поверхность выглядела почти белой, вскользь, серой, взгляд под прямым углом проникал внутрь и ничего не обнаруживал. Создавалось впечатление, отвесно падающий свет поглощается полностью. Было страшновато глядеть туда. Памятуя о сигнале-предупреждении, первый охотник часто прикладывал ухо к оболочке, безуспешно надеялся услышать звук. Наконец решил, предмет, всё-таки, яйцо, из которого должно нечто вылупиться, и положил находку возле очага. Закрадывалось подозрение: не злое ли зреющее там существо. Мысль приходила и уходила . У обитателя яйца, казалось, не было повода причинять вред.

\
Люди избегали вопросов, видимо, боялись узнать нечто, способное нарушить чувство безопасности. Двуногие здесь были похожи на тёмных сосунов, маленьких рукокрылых зверьков, обитателей скал. В минуту опасности ориентирующийся по отражённому звуку сосун, сливается с камнем, скрывает блеск глаз, присасывается ножками, а чтобы не слышать, зажимает уши присосками на ручках. До Излучины докатился слух о спасении на Белом Острие, о мире с Мойи. Любопытных насторожили известия. Вождь племени, не старый ещё человек, смельчак и умница, понял, в отношении Кина лучше резких движений не делать. Ойн, сын Тонда, опытный политик, один из немногих, умудрился не играть в навязанную Котти игру, и не поссориться с мудрецом.
«После брачных дней ты уйдёшь».
Сказал вождь вернувшемуся ослушнику. Нокк поймал взгляд и по какому-то, присущему животным и добытчикам, ощущению, понял: вот свой, единственный, кто не станет оглядываться, с кем рядом можно не опасаться подставленной ловушки. Соплеменники внимательно присматривались к Кину и вождю, ожидали минуты вступления в некий сговор. Оба знали положение, избегали встреч с глазу на глаз, не давали повод кривотолкам. Впрочем, если бы племя сразу отвергло Кина, поставило вне закона, было б хуже: к опальному Нокку тотчас потянулись бы недовольные, образовалось бы противостоящее вождям и Котти сообщество охотников, дало бы последнему повод начать травлю неугодных. Так понимал Кин. Уход честью предполагал выпустить пар, создать новое племя, смуты избежать.
«Я сказал Премудрому Котти, Чернобрюхие отпустили тебя, охотник, с тем, чтобы ты ушёл с реки, - месяц спустя объявил Кину вождь. -
Ты сам пойдёшь в Глиняные Пещеры, и повелитель имеющих знания укажет место, где поселиться».
Кин согласно кивнул. Казалось, Ойн виден на просвет. Чувствуется сожаление, что нужно отпустить первого охотника, предупреждение об опасности со стороны Котти, желателен несомненный союз в дальнейшем. Понимание грело, не давало впасть в глухое безнадежье. Положение инородного тела, кроме недостатков, имеет преимущества, например, возможность довольно точно выделять союзников.
Своими виделись, пока что, Вождь и Тонд, да ещё Атт, двоюродная сестра Кина, двумя годами моложе него. Атт вовсе не считалась красавицей. Покрытое следами полученных в младенчестве ожогов лицо возбуждало любопытство, и только. Старшую дочь Вейта, Властелина Великой Реки не готовили замуж. Девочка была предоставлена сама себе, вернее, брату, предоставленному тому же самому себе.
В отличие от поминутно становившегося участником поединков Кина, Атт замечали, когда отсутствовала за едой или в постели. Родственники жалели малышку, не известно за что, обречённую стать утехой живущих без жены, не скупились на ласку, оставляли лучшие куски, укладывали поближе к теплу, работой не обременяли. Как всегда бывает в таких случаях, самая неперспективная невеста выглядела ловчей и трудолюбивее сверстниц. Работа по желанию доставляла удовольствие, скрашивала невесёлые думы. Кин, как-то незаметно, привязался к тихой непривередливой сестрёнке, добывал звонкие камешки, первые зрелые плоды, находил красивые листья и цветы, которым Атт безыскусно радовалась. Потом стал брать в лес, на реку. Девочка быстро научилась плавать, ловила рыбу, бегала не хуже любого охотника, умела избежать нападения человека и зверя, спастись в непогоду, ночевать на деревьях, закапываться в снег. Атт сшила Кину речную одежду и принесла почти перед рассветом, тихонько проскользнув мимо уснувшего Кейя.
Но, почему-то, Кин даже сестре не всё рассказал про случившееся. Нож перчатки и шапку, охотник дал, а длинный предмет показывать не торопился.
 За неделю до ледостава пришёл Тонд, принёс оружие против Чернобрюхих. Имеющая несколько отверстий полая трубка с вложенными костяными пластинами умещалась на ладони, при выдохе делалась длинной. Если подуть, зажимая отверстия одновременно или поочерёдно, трубка начинала звучать. Атт очень понравился Тонд и изготовленный Тондом инструмент. Девочка уходила в лес подальше от стойбища, пробовала извлекать звуки. Однажды, когда хозяева кругов собрались возле большого костра, Атт стала у черты, вынула трубку, подула. Люди разом обернулись, а старшая мать позвала под защиту. В бассейне Великой Реки музыку знали. Не только бубны и малые барабаны озвучивали праздники. Натянутые жилы, тонко сплетённые волокна, перепонки коры создавали оживлённые человеческим сердцем песни безмолвных предметов. Но Атт делала неслыханное. Инструмент под умелым дыханием жаловался и смеялся, плакал и рассказывал.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/05/27/80