17-5 Отмена Нантского эдикта

Русская историческая библиотека

 
17-5 – Отмена Нантского эдикта

 
Кроме войны, кроме Версаля и необычайного великолепия, которым был окружен великий король, образец монархов, Людовик нанес удар системе Кольбера гонением протестантов. Нантский эдикт не был результатом установления принципа веротерпимости, а был только временною сделкою: истомленное усобицею, католическое большинство должно было сделать эту уступку королю, который, в угоду ему, из протестанта сделался католиком и должен был показать своим единоверцам, что он в своем отступничестве не покинул их, но выговорил для них чрезвычайно выгодные условия, какими иноверцы не пользовались нигде в Европе. Следовательно, французские протестанты, обязанные своим положением стечению особенных обстоятельств, должны были ждать, что с изменением этих обстоятельств изменится и положение их. Счастье продолжало им благоприятствовать; сначала смуты в малолетство Людовика XIII, потом правительство Ришелье: кардинал Римской Церкви хотя нанес им сильный удар, однако не тронул их существенных прав, ибо в его расчеты не входило возбуждение сильной внутренней борьбы, когда Франция была занята важною внешнею борьбою, а у первого министра лично было и так много внутренних врагов поопаснее протестантов; наконец, смуты в малолетство Людовика XIV также не дали возможности думать о протестантах. С прекращением Фронды кончилось золотое время для протестантов, особенно когда Людовик вступил в самостоятельное управление, обеспеченный относительно внутреннего спокойствия усталостию всех классов народонаселения от смут.

Людовик не мог благосклонно относиться к людям, которые так резко нарушали государственное единство, которые своим существованием в государстве показывали фальшивость знаменитого выражения: «Государство – это я». Стараясь помочь Стюартам сломить английскую конституцию низложением протестантизма и поднятием католичества, ведя ожесточенную борьбу с протестантскою Голландиею, с ее штатгальтером, героем протестантизма, христианнейший король должен был знать, что часть его подданных не может желать ему успеха, должен был знать, что протестанты разных стран находятся в опасной связи и при случае готовы помогать друг другу даже явным образом; если Людовик в своих действиях против большинства английского народа мог рассчитывать на сочувствие и помощь католического меньшинства, то должен был естественно заключать, что английское большинство найдет всегда сочувствие и помощь во французском протестантском меньшинстве. Понятно, что при таком отношении к протестантским своим подданным Людовик был легкодоступен всем внушениям о необходимости и обязанности употреблять меры для уничтожения ереси, он был тем более доступен таким внушениям, что дело казалось легким: протестанты потеряли своих вождей в высших слоях общества, протестантизм сделался в это время мещанскою верою и в этом значении мог найти только нерасположение и презрение у людей, окружающих короля.

Сначала Людовик не думал о явном гонении на протестантов, об уничтожении Нантского эдикта: он хотел уменьшать число протестантов, осыпая наградами тех из них, которые переходили в католицизм, и отказывая во всякой милости тем, которые оставались в ереси. Но духовенство не было довольно таким способом действия: Боссюэ называл нечестивыми тех, которые желали, чтоб государь щадил еретиков. Прежде гонения начались стеснения: протестантам запрещено было собирать национальные синоды, какие бывали прежде каждые три года, велено ограничиться синодами провинциальными; запрещено было протестантам, обратившимся в католицизм, снова обращаться в протестантство; запрещено католическим духовным обращаться в протестантство, и этим отнятием у французов права выбора между двумя исповеданиями нарушена была основа Нантского эдикта. Начали стеснять доступ протестантов в цехи; постановили, что дети протестантов, мальчики с 14, а девочки с 12 лет, могли переменять исповедание без согласия родителей и покидать последних, которые, однако, обязаны были давать на их содержание; протестантам не дозволяли заводить высшие школы. Тогда значительное число протестантских фамилий покинули Францию. Кольбер вступился в дело, выставил вред этих мер против протестантов для государства, для народной промышленности и на время успел остановить стеснительные постановления. Но с 1674 года они возобновились. Чтоб подвинуть дело обращения еретиков, король назначал значительные суммы для раздачи новообращенным. Кроме политических соображений король начинал уже теперь руководиться и религиозною ревностью, усилившеюся в нем под влиянием знаменитой Ментенон.

Любовница короля Монтеспан сблизила его с бедною вдовою, оставшеюся после шутовского поэта Скаррона. Вдова Скаррон была гувернанткою при побочных детях Людовика от Монтеспан. Сначала Скаррон не нравилась королю, который находил ее очень церемонною и педантливою; но потом мало-помалу он стал находить удовольствие в обществе умной, спокойной, приличной, нравственной, набожной, пожилой, но сохранившей красоту женщины. Новость явления возбуждала любопытство, противоположность с Монтеспан, которая уже наскучивала своею стремительностию, усиливала расположение. Людовик стал ухаживать, и тут постоянно сильный отпор, но не окончательное отвержение превратил склонность в страсть. Воспитанники Скаррон были объявлены законными детьми короля и представлены королеве, а гувернантка их получила титул маркизы Ментенон. Это было в 1675 году, а в 1679-м Ментенон писала: «Король сознается в своих слабостях, раскаивается в своих ошибках; он серьезно думал об обращении еретиков, и скоро будут над этим сильно работать».

Маркиза Ментенон
Маркиза Ментенон. Портрет работы П. Миньяра, ок. 1694

 

Некоторые правительственные лица требовали, что надобно употреблять против протестантов преимущественно нравственные средства, стараться прежде всего об улучшении нравов и образовании в низших слоях католического духовенства, которое не может соперничать с протестантскими пасторами; тщетно представляли, что протестантизм есть крепость, которую нельзя брать приступом, но надобно постепенно подкапываться; люди противоположных убеждений, утверждавшие, что надобно понудить еретиков войти в Царство Небесное, взяли верх. 22 протестантские церкви были разрушены в 1679 году; были уничтожены судебные палаты, составленные смешанно из католиков и протестантов; запрещены всякие протестантские собрания для церковных дел без королевского позволения и присутствия королевского комиссара; запрещено протестанткам быть повивальными бабками; протестантов запрещено определять в служебные должности, но протестантам, желающим обратиться в католицизм, позволено три года не платить долгов; запрещены браки между католиками и протестантами. Военному министру Лувуа захотелось взять дело обращения еретиков в свои руки, и он предписал расположить по протестантским домам постоем кавалерию. Солдаты, поощряемые интендантами и чиновниками, подстрекаемые ревностными католиками, стали обращаться с своими хозяевами, как с неприятелями; чтоб избавиться от постоя, множество протестантов обратилось в католицизм, множество других собралось оставить Францию; но тут вступился в дело Кольбер, и в последний раз король послушал своего старого министра: обращение еретиков постоем было прекращено.

Но духовные и светские ревнители указали королю, как опасно прекращение строгих мер: протестанты, обратившиеся было в католицизм, толпами начали возвращаться к прежней ереси, как только избавились от постоя. Ментенон писала в 1681 году: «Король серьезно начинает думать о спасении своем и своих подданных. Если Бог сохранит его нам, то во Франции будет только одна религия. Таково желание Лувуа, и я думаю, что он ревностнее в этом отношении, чем Кольбер, который думает только о своих финансах и почти никогда не думает о религии». В том же году постановлено, что дети протестантов могут обращаться в католицизм против воли родителей не с 12 или 14 лет, как было постановлено прежде, но с семилетнего возраста. Выселение протестантов из Франции начало совершаться в самых обширных размерах, несмотря на бдительный надзор, устроенный правительством на границах; впрочем, пасторов не задерживали, напротив, понуждали выселяться. Кольбер не мог более защищать протестантов. Враги дошли до того, что стали обвинять его в пагубных замыслах, и эти обвинения имели влияние на короля, на его отношения к министру. В 1683 году Кольбер умер 63 лет с горькими упреками человеку и без надежды на Бога. Он говорил перед смертью: «Если бы я сделал для Бога столько же, сколько сделал для этого человека (Людовика), то я был бы спасен десять раз, а теперь я не знаю, что со мною будет». Знаменитого министра должны были похоронить ночью из опасения, чтобы народ не оскорбил его останков; толпа привыкла думать, что каждый министр финансов заботится только о том, чтоб всеми средствами выжимать деньги из народа, и все тяжести последнего времени приписывали Кольберу.

По смерти Кольбера министерства морское, торговли, двора и церковных дел перешли к сыну его, Сеньелэ, молодому человеку, очень живому, способному, хорошо приготовленному, но не имевшему отцовской серьезности; финансы получил Пеллетье, которого рекомендовали Людовику как человека мягкого, способного, как воск, принимать тот отпечаток, какой угодно будет королю дать ему. Иностранными делами заведовал брат покойного Кольбера, Кольбер де Круасси, человек, ничем особенно не замечательный и уступивший Лувуа большое участие в направлении внешней политики. Лувуа с должностию военного министра поспешил соединить заведование публичными заведениями и вообще художественными работами, ибо страсть короля к постройкам давала этой должности большое значение. Лувуа, разумеется, старался угождать этой страсти, вследствие чего расходы на постройки, простиравшиеся при Кольбере в 1682 году до 6 миллионов, в 1686 году возросли до 15 миллионов.

Скоро совет министров Людовика XIV получил нового деятельного члена: то была маркиза Ментенон. В год смерти Кольбера умерла и королева Мария Терезия, по своей простоте совершенно исчезавшая среди блестящих женских фигур, наполнявших двор великого короля. В следующем, 1684 году Людовик тайно обвенчался с Ментенон, которая была старше его несколькими годами (ей было под 50 лет). Все влияния должны были уступить теперь место влиянию Ментенон. Король уже не стеснялся более в своей привязанности и работал с министрами в ее комнате; когда вопрос был труден для решения, король говорил: «Посоветуемся с разумом», и, обратясь к Ментенон, спрашивал ее: «Как думает об этом Ваша Солидность (Votre Solidite)?» Легко понять, что вопрос протестантский мог быть решен «ее Солидностию» не в пользу Нантского эдикта. В год королевского брака на Ментенон уже видим сильные меры против протестантов: храмы их закрывались беспрестанно под самыми пустыми предлогами, потом протестантам запрещено быть адвокатами и медиками, содержателями типографий и книжных лавок, запрещено проповедовать и писать против католицизма; протестантам тех местностей, где храмы были разрушены, запрещено присутствовать при богослужении в тех местностях, где оно еще продолжалось. Чтобы ускорить дело обращения протестантов, Лувуа присоветовал королю показать им войско. Войско было показано и произвело сильное впечатление: завидев красные мундиры и высокие шапки драгун, цехи и целые города протестантские слали к интендантам с просьбою, чтоб их приняли в лоно католической Церкви; которые не спешили обращаться, те подвергались разного рода притеснениям и мучительствам, между прочим, придумана была такая пытка: солдаты не давали несчастным спать по целым неделям. Употреблялись и другие средства: агенты правительства признавались, что раздача денег привлекла много душ к Церкви.

Людовик, от которого скрывались подробности и представлялись одни результаты, был в восторге. Ментенон писала: «Нет ни одного курьера, который бы не радовал короля известием об обращениях протестантов тысячами»; об искренности обращения не заботились. «Если отцы притворяются, то дети по крайней мере будут католиками», – писала Ментенон. Наконец, в 1685 году было решено отменить Нантский эдикт. Наследник престола представил, что отмена эдикта опасна: протестанты могут взяться за оружие, но если бы этого и не последовало, то много их покинет государство, что повредит торговле и промышленности. Король отвечал, что против бунтовщиков у него есть войско и хорошие генералы; материальные же интересы не стоят внимания в сравнении с выгодами отмены Нантского эдикта, которая возвратит религии ее блеск, государству – спокойствие, власти – все ее права.

Нантский эдикт был уничтожен, и престарелый канцлер Ле Теллье, один из самых ревностных поджигателей гонений, подписывая уничтожение эдикта, воскликнул: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко!» Вследствие уничтожения эдикта разрушены все протестантские храмы; запрещено собираться для богослужения в частных домах или где бы то ни было под страхом ареста и лишения имущества; повеле-но всем протестантским пасторам в 15 дней оставить Францию; запрещены частные школы для протестантских детей; дети, имеющие родиться у протестантов, будут крещены приходскими священниками и воспитаны в католическом исповедании; снова запрещено протестантам выезжать из Франции под страхом галер для мужчин, ареста и конфискации имущества для женщин. Впрочем, протестантам было обещано, что их не будут беспокоить по поводу религии.

Благодаря этому обещанию уничтожение Нантского эдикта было принято протестантами больше как благодеяние, чем как последний удар: по крайней мере они избавлялись от притеснений и могли спокойно окончить дни свои в вере отцов; новообращенные начали раскаиваться и перестали ходить к обедне. Тогда католические ревнители завопили об ошибке правительства, и Лувуа поспешил успокоить их, повелевая действовать по-прежнему. «Его величеству благоугодно, – писал он, – чтоб люди, не желающие исповедовать одну с ним религию, испытали на себе крайнюю строгость: солдатам позволяется жить очень свободно». Солдаты начали жить очень свободно, и протестанты испытали крайнюю строгость: для их обращения употребляли поджаривание ног и другие пытки; матерей привязывали к кроватям, а грудные младенцы их перед ними терзались в муках голода. В это время умирает канцлер Ле Теллье, и в надгробной речи ему Боссюэ распространяется о благочестии Людовика, которого называет новым Константином, новым Феодосием, новым Карлом Великим, восхваляет его за утверждение веры, за истребление еретиков.

Все сословия и палаты, академии, университеты соперничают в похвалах новому Константину: медали представляют короля, увенчанного религиею за возвращение двух миллионов кальвинистов в лоно Церкви; воздвигаются статуи «истребителю ереси». Каждый писатель считает своею обязанностию принести дань хвалы Людовику «за самое великое и прекрасное дело, какое когда-либо придумано и совершено». В Париже и Версале восторженные похвалы и ликования, а к границам пробираются толпы богомольцев, нищих, странствующих ремесленников обоего пола: все это протестанты, это «бегство Израиля из Египта»; некоторые из них в самые темные зимние ночи решаются плыть по Атлантическому океану или Ламаншу в утлых судах, чтоб достигнуть берегов корыстно-гостеприимной Англии, жаждущей воспользоваться плодами их искусства. До 250 000 протестантов покинули таким образом отечество; промышленные города Франции обеднели, лишенные трудолюбивых и искусных рук, города Англии, Голландии и Бранденбурга разбогатели от французских переселенцев.

 http://proza.ru/2014/05/27/1173