Глава 28 Книга 2 Мейлах в октябре

                МЕЙЛАХ ОПЯТЬ ВОЗНИКАЕТ
                Все мы ходим под Богом,
                А зависим от чёрта.
               
Распрощавшись с Петровым у особняка областного отделения Мейлах обошёл вокруг более солидного здания, тоже принадлежавшее Союзу писателей Белоруссии. Его загадочные обитатели, выходившие из боковой двери на небольшое крылечко, ведущее на улицу Фрунзе, выглядели вполне приличными людьми.

 И что это они так боятся принимать новых людей в свой Союз – непонятно. Через открывающуюся входную дверь были видны красивые ковровые дорожки и хорошая, современная мебель. Теперь всё ясно! Петров, как и другие из сельской местности, придёт, натопает сапогами, а потом убирай за этими колхозниками.

Ещё не хватало, чтобы здесь навозом несло, как из коровника!  Его стихи и книги, пусть даже интересные, в эпоху всеобщего среднего и высшего образования никому не нужны, так же, как почти никому не нужны, кроме растаскивания б.джетных средств, книги «вядомых».  Читателей мало. Их давно следует заносить в «Красную книгу».

 Но при всех реалиях жизни, СП не нужны  поэты и прозаики из каких-то деревенских зарослей. Каждая столичная штучка считает себя умнее периферийных. Им дана возможность крутить носом, выпендриваться и не допускать в свои круги людей способных, отвлекая внимание читателей на себя. Вот и вся разгадка.

Покачав укоризненно головой, Мейлах плюнул в сторону крыльца и пошёл к автобусной станции. Нужно было засветло попасть в родной город, чтоб устроиться на ночлег. У него был ключ от прежней комнаты на Четвёртой Трудовой улице, но встреча с Рахилью Менделевной не входила в его планы. Он был уверен – варианты найдутся, чтобы «радость» с  ней не состоялась.

В автобусе пассажиров было не много. В соседстве с Мейлахом оказался контактный, приличный человек, который работал в столице, но имел и здесь жильё, доставшееся ему по наследству от родственников, к которому нужно было подъехать с очередной проверкой на предмет – не всё ли ещё  в его доме растащили.

 Он был молод, энергичен, доверчив и доброжелателен. Познакомились, разговорились. К Мейлаху, как к поэту он отнёсся с искренним почтением и уважением, что лучшего отношения даже представить нельзя. Подъезжая к родному городу, за время общения они настолько прониклись симпатией друг к другу, что его новый знакомый, назвавшийся Димой, узнав, со слов Мейлаха о  необходимости где-то искать ночлег сам предложил:

 – Живите у меня сколько хотите.
  Мейлах обрадовался. Всё у него складывалось как нельзя лучше, тем более, что Дима не собирался ночевать дома, а по приглашению знакомой решил остановиться у неё. Мейлаха всё устраивало. Он взял ключи и, с благодарностью за оказанное доверие и в ожидании приезда стал поглядывать в окно.

 Но, автобус, не доезжая до автостанции, прервал свой движение по команде людей в милицейской форме.
- Автобус далее не пойдёт, - заявили работники милиции и развернули его в обратном направлении. Кто хотел выйти, тот вышел, и Мейлах в их числе.

Мейлах сразу сообразил, что тут что-то не так. На  соседней улице происходили какие-то необычные события. В сторону суда сплошным потоком шли люди. Кто-то бурно рассуждал на незнакомую Мейлаху тему, а кто-то на эту же тему сдержанно молчал. Свободный по времени и независимый в выборе его проведения, Мейлах инстинктивно влился в общее стадо, не подозревая, куда  он может влипнуть от природной доверчивости и стечения обстоятельств.

Стадо бурлило, злословило и бросало камнями в большой особняк, где размещался  районный суд. Мейлах в душе был далёк от разгоравшихся страстей, но постоял некоторое время в рядах разъярённой протестующей толпы, а когда заполыхало здание районного суда, он пошёл отдыхать в дом, от которого имел ключи.

Перекусив,  лёг на диван и сладко задремал, под прекрасное сновидение, в котором Тамара плавным, пластичным движением руки, как умирающий лебедь в известной опере звала его к себе и чувственно что-то говорила, говорила, говорила…. Потом он увидел во сне то,  из её подробностей, что предвещает большие неприятности…

Великолепное, чудное видение прервал грубый стук в дверь. Мейлах не сразу понял, что это за стук в жильё, где он находится случайно на побывке и в настоящее время на отдыхе.
– Откройте! – властно требовал голос за дверью.

Мейлах, не ожидавший гостей, испуганным голосом промолвил:
– Дома никого нет!
– А кто говорит? – последовал вопрос
– Никто, ничего не говорит! Вам послышалось! – сказал Мейлах и затаился.

Дверь снаружи немедленно подверглась разрушительному воздействию решительных людей,  опытных в этих делах. Затрещало дверное полотно и грохнулось на пол в прихожей, разметая в разные стороны облако пыли. Мейлах испугался нападения и, открыв окно, выпрыгнул наружу. Он не мог предположить, что там тоже  стоял вооружённый человек и, передёрнув затвор винтовки,  крикнул:

– Стой! Кто идёт!
Мейлах, обложенный со всех сторон вооружёнными людьми, как волк красными флажками на облаве,  испуганно ответил:
– Ой! Уже никто никуда не идёт, даже и не думает идти. Он, то есть я, стоит на месте и ждёт ваших объяснений, а именно:
 - Какого чёрта вы к мине пристаёте? Нигде от всякой шпаны покоя нет. Среди ночи, врываетесь, кричите на мирного человека! -  возмущался Мейлах.

 - Сталина на вас нет! Кто вы такие будите? Я не расслышал…
- Кто, кто? Мине уши заложило… Ой! Простите! Простите! Это КеГеБе? Как это я вас не заметил? А я подумал, что вы простые жулики. Ещё раз извините, что я вас по почерку не узнал.

На вопль души, соблюдая меры предосторожности, из тени, с пистолетом в руках вышел подполковник Борзов. Он внимательно осмотрел с головы до ног бедного Мейлаха и, пустив ему в лицо,  зловонный дым от папиросы «Беломорканал» спросил:
– Ну, что, попался! Говорить будем или играть в молчанку?

Мейлах молчал, вздрагивая от страха.
-  Молчишь… Значит будем разбираться  в другом месте! Охрана! Уведите его!
Дрожащего Мейлаха в сопровождении двух автоматчиков повели по пустынным улицам города в «другое место».

Для человека непросвещенного можно пояснить: другое место, это следственный изолятор, где хорошего мало. В этом месте, где хорошего мало, оказалось, что хорошего не было вообще.