Робинзон духа

Роговой Будимир Самуилович. Родился в г.Слуцке, 6 апреля 1928 года. Во время войны находился в эвакуации. После войны, в 1954 году окончил экстерном факультет иностранных языков Орловского государственного пединститута, в марте 1973 года получил степень кандидата филологических наук. Работал в орловском институте «Гипронисельпром» переводчиком. Умер 7 октября 2013г.

Робинзон духа.
Когда захожу в комнату моего папы, несмотря на то, что его уже там нет, ощущаю спокойствие. Со времён нашего общения, длиной в его полжизни и во всю мою, в ней почти всё осталось на своих местах. Стеллажи с интересными, редкими  книгами, толстые папки с записями, не желающие мириться с узким пространством полок, люстра в форме летающей тарелки, символизирующая научную мысль и настенный коврик с изображением большой птицы, стремящейся вдаль, к неизведанным горам. Здесь мой отец  - кандидат наук, писал свои статьи, зачитывал вслух литературные произведения всемирно известных авторов, написанные на английском, немецком или французском языках и сравнивал их с, не всегда хорошими, переводами.  Комната, похожая на  монастырскую келью, пронизанная духом сосредоточения… В этой «келье» он обучал меня английскому, не утомительно и, в то же время, высокопрофессионально.  И однажды, во время занятий,  я обнаружила удивительную вещь:  суета, проникшая пылью в щели измученной души, исчезает. А внутри остаётся чувство благодати от родительского внимания- то, что доступно большинству детей и редко кому из взрослых. 
«Когда я был старшеклассником, моё сочинение так понравилось, что его даже читали по радио», - вспомнил как-то папа. Окончив экстерном иняз орловского пединститута и Ленинградскую аспирантуру, вместе с женой, намеревался остаться в Ленинграде или в Москве. Но жить на квартире было тяжело,  и в конце 60-х, пришлось вернуться в Орёл. Потом появилась я – дочка. Увы, через несколько лет, моя мама  -  красавица, покорившая с первого взгляда будущего мужа улыбкой, умерла. Но папа не пал духом:  читал Кришнамурти, занимался йогой, слушал классическую музыку. Оставил проблемы языкознания. Его начали привлекать психологические, психиатрические и литературные темы.  Было написано  около двадцати пяти статей. Ряд российских и зарубежных учёных, писателей, в их числе известный философ, культуролог, публицист  Григорий Померанц ,  серьёзно отнеслись к  этим работам. Между ними шла тёплая, дружеская переписка, с дискуссиями по психологии,   философии и литературе. 
 Однако, отчего же, человек, написавший столько статей, могущий переводить с шестнадцати языков, из них свободно читать на трёх, привыкший думать и записывать всё на английском, много лет прожил в Орле,  жалуясь на недостаток научной литературы и контактов?  Причём, подавляющее большинство его трудов не были опубликованы. Дело ли в отношении к ним, в скромности автора,  или в  его ли принципиальном настрое  публиковаться только в заслуживших мировое внимание зарубежных научных изданиях? Поданный материал нуждался в практических проверках, разработках и совершенствовании, а теоретику по складу мышления, организовать это было сложно.
Сидя в провинциальной «дыре»- как он выражался, не имея  достаточно денег, для того, чтобы не только самостоятельно выехать за границу, но и нормально питаться, папа в 1993 году уехал на ПМЖ в Израиль, но через полгода вернулся.  Видимо,  мечтал о каком-то научном рае, где все учёные мира, да и не только учёные- все люди  смогут взаимодействовать без различных препятствий. Поэтому, за три дня, накупив обучающей  литературы, не занимаясь на  курсах, научился работать в интернете, что для пожилого человека нелегко.
Папа радовался, когда ко мне на какой-либо праздник приходили орловские друзья, подсаживался с книгой в руках. Беседы часто напоминали лекции. Здесь играла роль начитанность, эрудиция, умение систематично, в доступной форме подать материал,  эмоциональная увлечённость интересующими  вопросами.  Молодые слушали с уважением, иногда записывали. Многие замечали его внимание, искренний, настоящий интерес к людям.  «Кинул пристальный, быстрый взгляд, будто прощупал гостя, не меркантильно, а с чисто человеческим любопытством быстро распознал, раскусил», - отмечал один из моих друзей. Как- то, в конце девяностых, поговорив около десяти минут с, пришедшим к нам, новым знакомым, папа, обычно мягкий и тихий,  решительно выпроводил его из дома. Тот оказался антисемитом.  А однажды, папа заметил ночующего четвёртые сутки  на остановке бомжа, которого все избегали. Побеседовал с ним и выяснил: оказывается, бедолагу  за нарушение распорядка выдворили из приюта. Позвонил туда. И, благодаря его звонку, несчастного приняли обратно.
Я вела дневник наших разговоров,  многие высказывания отразились на моём мировоззрении и творчестве.   «Жизнь - это средство для реализации ценностей». «Если есть один полюс, обязательно надо учитывать и другой», «Во всём плохом есть что-то хорошее». «Я - космический оптимист», - однажды парадоксально высказался он про себя, после нескольких пессимистичных монологов.  Имелось ввиду, внутреннее, глубинное  отношение к миру.  Действительно, бывало, общение с ним выводило меня из состояния безнадёжности и уныния, притом,  не раз он  каким-то чутьём,  утром угадывал,  что  волновало меня вечером и ночью, и находил нестандартный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.  «Главное в избавлении от обид не методы, а отношение к жизни. Мы не можем понять полностью смысл происшедших событий. Но можно увидеть  в любом явлении красоту. Если её считать объективным явлением - этого достаточно, чтобы найти смысл в негативе». «С одной стороны, во всём есть смысл, с другой стороны, мир надо улучшать. В России люди учатся любить себя по контрасту, от противного».
Особенно меня привлекали разговоры о литературе и искусстве. У папы была особенность выискивать во всём важное, главное.  «Камю «Посторонний»- французский подход к проблеме агрессии, «Степной волк» Гессе – немецкий...» Я: «А русский?» «Русский? - это Достоевский». Когда же он  знакомился с моим творчеством, подходил к нему без особых поблажек, в свете всего  прочитанного и изученного им. Иногда мне приходилось с пеной у рта отстаивать свою творческую правоту.  «Критическое мышление - одно из самых ценных моих свойств, иначе, как бы я писал научные статьи?»,- парировал домашний редактор. И вдруг, неожиданно для себя, я обнаруживала, что его критика приобретает положительную окраску, становится для меня поддержкой. Он отмечал наиболее интересные стихи или сказки и писал, почему они понравились, получались небольшие рецензии.  После посещения выставки моих картин, сказал: «Мне больше всего понравился дух свободы, свободные движения растений, их рост. И в шаржах это выражается, в линиях». 
А ещё папа писал стихи, в молодости посвящал маме, в более позднее время - другим знакомым:
Вот такое стихотворение он посвятил моей подруге, пишущей стихи:
Русская девочка
Ещё неумело… Ещё первозданно.
Без славы котурнов. И надо ль?..
Не знаю, какая в грядущем туманном
Тебя ожидает награда.

За то ли, что будут стихи твои зваться
Шедеврами? Или чудесней,
За то, что ты в века холодном пространстве
Всю жизнь свою сделаешь песней?

Ты ни на йоту от личного света
Не отойдёшь, и ни ради…
Тогда почему же мне кажется: это
Россия с заботой во взгляде?
2002г
В его стихах романтичность, ощущение тайны, желание психологически прочувствовать, понять человека:
**
Глаза опущены при встрече,
Но так прозрачны льдинки слов.
Сквозь них проглядывают веще
Узоры пламенных миров.

Струна, звенящая от света,
Каким добром ни городись,
Ты вся открыта зову ветра,
Ты вся мелодия и жизнь.

А что такое жизни тайна-
Безмолвной вечности печать?
На зов мгновенный и случайный
Звучаньем полным отвечать.

Прекрасна жизнь. Душа томится.
Грустит закат. Цветёт восход.
Вот кто-то в дом твой постучится
И руку трепетно возьмёт.
22-24.04.1982г.

Папино желание жить и заниматься наукой в другой стране, с идеальными условиями для научной деятельности и разработки его идей, так и осталось неосуществлённым. Несмотря на то, что  он и здесь очень много сделал для меня, почему-то считал, что свой родительский потенциал мог бы реализовать лучше за границей.
Цветёт заграница акацией,
Раздувшись в невидимый шар,
А где-то ликуют опасности,
А где-то смеётся Ришар,

Но тронешь акацию пальчиком-
Рассыплются вдруг лепестки,
О чём же всё плачешь и плачешь ты,
Не веря, что мы так близки?

Читаю стихи твои старые-
Расправь незаметно крыла!
Ах, где же ты, весточка талая,
Что сердце ручьем сберегла?   - писала я.
Вспоминаю: собака Барбос обнимает папу за ноги, не даёт пройти. «Это он от любви», - говорит «пострадавший» и я, уже было решившая наказать пса, отступаю. «Мы с тобой очень друг-другу подходим, ты обращаешь внимание на мелочи, а я мыслю глобально»-  сказал как-то  мой самый близкий собеседник, услышав мою мысль о противоположности наших характеров.  И вправду, он мог  оттолкнуться от какой-то мелочи и дойти до широты  мысли о спасении человечества.  Папа - прототип солнца в моей «Сказке о принцессе». Затворник, словно взаперти, сидевший  в своей  комнате  с закрытыми шторами, городе, стране.  Может быть, так до конца и не понявший, не раскрывший себя и, в тоже время, обладавший внутренней независимостью и свободой от суетливого мира… Папа - в 80 с лишним лет,  на старой кухоньке, в неугасающей надежде взмахивающий руками, как крылами: «Сегодня мне кажется, что мы всё-таки окажемся за границей…»  Папа – вдохновенный, цельный по своим взглядам, систематичный, сосредоточенный. И всё же, мне сдаётся, противоречивый в глубине души, человек. Учёный – отшельник, Робинзон духа.
Ольга Сокова. март 2014