Невидимое солнце

   В моей комнате есть окно во всю стену.  Многим бы это понравилось, так как вид на город открывается потрясающий, но не мне. Если стоять у самого края, то возникает чувство, что стекло ненадежно, и оно разобьется и, подобно вакууму,  меня выбросит наружу и впечатает в асфальт.

   А еще мне иногда кажется, что за мной кто-то наблюдает из соседнего здания.  Вероятно, наблюдает с биноклем, потому расстояние все-таки приличное. Реальных причин я для этого не видел, но все равно не мог избавиться от неприятного ощущения. Идеи имеют тенденцию прорастать даже в сухих почвах, а мои были точно не одни из таких.  Иногда я нарочно заставляю себя стоять голым после душа перед окном, чтобы преодолеть свой дискомфорт.

   Психоаналитику это бы понравилось, ходи я на прием. Скорее всего, он связал бы это с теорией о пенисе Фрейда. Однако я всегда считал, что в вопросах секса нельзя доверять человеку, который лишился девственности после 30 лет. По разным версиям,  Зигмунд лишился ее почти в 40.

- Ты правда хочешь к психоаналитику? У тебя кризис среднего возраста, и ты из Америки? – спросил Гус. Кисловатый запах иронии.
- Нет, - я откинулся на спинку стула, и она издала громкий скрипящий звук. Все вокруг посмотрела в моем направлении.  - Но ты разве не слышал про кризис раннего возраста?
- Честно – ни разу, но допустим такой есть. Почему он у тебя?
- Угадай.
- М.

   В очередной раз слушая, что я провожу свою жизнь слишком скучно, я снова убедился, что Гус прекрасно знал о чем я ему говорил, но совершенно не понимал. Он всегда жил по принципу "особо не париться". Я почти завидовал его способности применять эту способность в общении с любым человеку. Сейчас он сидел напротив меня, в своей голубой парке поверх кричащей желтой футболкой, и слегка самоуверенная улыбка играла на его губах.

   Для меня его стиль был вопиюще отсутствующим. Я совершенно неспособен выйти из дома до тех пор, пока оттенки обуви и ремня не будут совпадать. Пожалуй, именно по этой причине у меня 5 одинаковых черно-белых комплектов одежды.

   Подошла девушка-официантка и  поставила на стол поднос: пиво для моего друга и флет уайт для меня. Я начал пить его совсем недавно; до этого фаворитом был ванильным капучино.

    «Вы что, педик?» Нет, я просто люблю, как горечь сочетается с приторной сладостью.

   Флет Уайт – новозеландское изобретениe: две порции эспрессо, разбавленные молоком.  Хотя по концепции, скорее, американское. Коварные американцы присвоили себе блестящее открытие итальянцев.

   Девушка-официант поставила поднос с напитками на стол, и я мельком рассмотрел ее ногти. Они были не слишком ухожены: лак начал слезать, предположительно, уже день как, а в уголках уже начали появляться заусенцы – как после неудачного маникюра. Не знаю почему, но у меня фетиш на аккуратные ногти – они многое могут рассказать о человеке.

   Девушка улыбнулась мне, – чуть дольше, чем, наверное, того требовалось -  и ушла. В ней было что-то привлекательное, – губы – но я все думал о неухоженных ногтях.

- Ничего так, что думаешь? – спросил Гус, потягивая лимонад.
- Ты о чем? А. Да, она милая. Но ногти совершенно неухоженные. Думаешь, ей нравится их грызть, или у нее просто недостаток кальция?
- Губы вообще огонь. Она мне кого-то напоминает.
- Нину Симон?
- Смешно, - Гус хмыкнул. – Нет. Кого-то другого. Черт, пойду познакомлюсь.
- Что? Сейчас?
- Да, а почему нет. Сиди наслаждайся ээ…что ты там пьешь, я скоро вернусь.

   Гус встал и направился к кассе,где его могла ждать прекрасная официантка с обгрызенными ногтями. Или не могла. Я остался сидеть за столиком один и мысленно надеялся, что Гусу не повезет.  В такие холодные туманные дни я становлюсь довольно гнусным.

   В кармане завибрировал телефон, ия достал его, чтобы узнать, что написала Она. Она спросила, как мои дела, но мне отчего-то не хотелось отвечать. Возможно, я все еще злился на нее, пусть и без особой причины. Я закурил и вспомнил, что утром пообещал бросить: это было одно из тех обещаний, которые редко кто сдерживает. Она сказала, что не любит, когда от меня пахнет табаком, а я ответил, что сейчас ей должно быть без разницы. Лишь спустя момент я осознал, что сказал худшее из всего, что мог. Прошло мучительных секунд десять, пока я не извинился.

- Ладно, - сказала она. - Делай, что хочешь, просто не говори так больше. Ты умеешь избегать тем, когда хочешь.
- Хорошо.
- Хорошего дня.

И она повесила трубку.

   Слева был куст с цветами, создающий видимость ограждения. Над ним кружила и жужжала маленькая пчелка. Или большая пчелка, я плохо разбираюсь в размерах пчел. Интересно, размер пчелы напрямую влияет на количество производимого меда, или это просто ее индивидуальность? К кусту подошла пара – парень и девушка. Парень взял стул Гуса. Я посмотрел на него.

– Что-то потерял? – спросил парень.

Я регулярно теряю время, достоинство и деньги, но сейчас я думал о другом.

– Стул.
- Ты против?
- Был бы не против, но тут сидел мой друг, - сказал я.
- Но его сейчас здесь нет, а мы есть. Моей девушке надо где-то есть, а друг сможет взять стул с другого столика, когда придет.
- Но тогда почему бы вам не взять стул с соседнего столика?
- А почему бы тебе не допить свой кофе и перестать спорить?

   Агрессия.  В современном английском отсутствует различие в официальном и неофициальном обращениях – просто You. По интонации я буквально чувствовал, что парень мне «тыкает».  Возможно, он был чуть старше меня, но, тем не менее,  я был убежден, что право он на это не имел.

   «Знаете, я думаю, что вы неправы. Поэтому почему бы вам не перестать быть конченным мудаком, и не отдать мне проклятый стул, пока я не взял вас за ваши длинные сальные волосы, не оттащил на кухню и не поджарил ваше неприятное лицо на сковороде?»

   Момент был потерян, как и был утерян стул. Девушка рядом с парнем виновато взглянула на меня – она мне, что, сочувствует? Она была миловидной, и я вздохнул, гадая, что же она нашла в своем дружке.

   Вернулся Гус, держа в руке пластиковую тарелку с кусочком яблочного пирога:

- Ее зовут Алис, и она угостила меня яблочным пирогом.Представляешь? Не включила в счет! Вера в человечество восстановлена. Кстати, где мой стул?

   Я сказал. Гус повернулся к соседнему столику:

- Приятель, я хочу свой стул назад.
- Мне захотелось, и взял.

   История знала человека с такой же убогой логикой, и он убил Леннона в 1980.

- По правде говоря, проблем нет, - сказал Гус, наклонившись к парню. - Просто разреши тебе напомнить, что случилось когда немцы в последний раз попытались забрать то, что им не принадлежало.

   Парень что-то сказал – выругался по-немецки. Как я мог так ошибиться – он же голубоглазый блондин. В сторону стереотипы - я должен был просто угадать. Стул он таки вернул, на что Гус ответил, что, собственно, он уже не нужен, так как он расплатился, и вообще нам пора.

- Забавно вышло, - сказал он. – Я работаю над собой, разве ты не видишь прогресс? Пару лет назад я мог бы затеять драку. А сейчас -  отшутился. Кстати Алис - та еще пошлячка.
- Если я не ошибаюсь, у тебя была подруга.
- И есть. Но я здесь, а она в Германии. Ха. Если я сижу на диете, это ведь не значит, что я не могу читать поваренную книгу.

   «Здесь повсюду немцы, немцы всюду».

   Гус продолжил:

- Мы говорили с ней в последний приезд. Она сказала, что пока у меня все несерьезно, то есть просто зов природы, то я могу не беспокоиться.
- Лицензия на измену? – спросил я.
- Я бы сказал, что это что-то вроде печки: помогает сохранять чувства горячими.
 
    Гус доел пирог, нахваливая повара и, снова и снова, губы Алис, а мы тем временем вышли из кафе и направились в здание заброшенной электростанции на берегу Темзы, более известное, как Тейт.

   Практически первое, что бросалось в глаза, так это нерациональное использование пространства. Над головой – потолок в пять этажей и небольшие балконы с выставками. Поднимаясь на эскалаторе вверх, я взглянул вниз, и мне стало дурно. Маленький мальчик все вбегал и выбегал через двери, но я не мог расслышать, что он кричал.  Я одел очки и разглядел, что у его матери были рыжие волосы.  А может, это была не его матерь, а скажем, сестра, или подруга. Тем не менее, рыжий цвет манил. На мой взгляд крайне любопытно, как за несколько веков рыжий цвет волос превратился из обязательной атрибутики ереси в крайне эротический мейнстрим. Если бы влияние католической церкви в наши дни было бы схожего масштаба, что и в средние века, то в церквях молились бы на постмодернизм.

   Эскалатор закончился, и мы оказались на этаже абстрактного экспрессионизма.  Гус ушел в зал к своему любимому Поллоку, а я остался один стоять у стенда с детской аппликацией, чья цена была равна стоимости однокомнатной квартиры в центре Лондона.

   Искусство непостижимо и субъективно: единственная ошибка, которую допускают ценители, так это ошибочная трактовка и, как следствие, оценка.  Иногда задумчивый каменный мужчина с маленьким членом – это задумчивый  каменный мужчина с маленьким членом, а отнюдь не олицетворение бушующих в душе скульптора противоречий в период расцвета его или ее творчества.  Понятие троллинга гораздо старше, чем многие полагают.

   Я сел на мягкое кресло, стоящее у стены, и включил скаченный тем же утром новый альбом одной британской рок-группы. В моем небе было множество звезд, утверждали в песне, и я подумал, что хорошо бы, что бы это оказалось правдой.
По правде говоря я слушал в пол уха, разглядывая огромную темную сферу,висящую передо мной в центре холла на маленьких, едва заметных ниточках. Экспонат назывался "Невидимое Солнце".

 
- Можно я присяду? - спросил кто-то слева. Я поднял глаза и увидел мужчину среднего возраста с густой седеющей бородой. Я хотел бы себе такую бороду.Моя была недостаточно густа, но дело было даже не в этом. Привлекательность бороды исключительно биологическая – я где-то читал, что львы не атакуют лысых, считая, что облысевшие особи слишком стары и беспомощны в схватке за самку. Самка же предпочитает волосатых, а, следовательно, молодых.

   Я подвинулся на диване, и мужчина сел рядом. Мне было страшно взглянуть на него снова, хотя он не был страшным – всего лишь очень знаменитым.
   
  Зачем он сел со мной? Нужно ли мне притвориться немым чтобы не подвергать свой акцент его насмешкам?

   Помолчав несколько минут, мужчина нарушил тишину:

- Что вы видите?
- Простите?
- Когда я смотрю на "Невидимое солнце", я думаю о вселенной: о ее тьме и бесконечности , окутывающих даже самые яркие звезды, лишая их цвета и индивидуальности спустя какое-то расстояние. Величайшие звезды – и так незначительны. Это вижу я. А вы?
- Я? Я честно нечего не вижу. Я не большой фанат современного искусства.
- Тогда что вы здесь делаете, разрешите спросить?
- Мой друг. Гус. Мы иногда встречаемся и ходим куда-нибудь. Это очень мило с его стороны, не давать мне гнить в одиночестве в моем квартире. Не хотел жаловаться, простите.
- Я спросил, а вы ответили. Не за что извиняться.
- Скажите, а почему звезды для вас незначительны?
- А они и есть незначительны. Как и все, они угаснут рано или поздно, и какой был смысл? Только в свете, в тепле. Это и есть смысл жизни.
- Смысл жизни – в звезде? - спросил я.
- Метафорично. Наслаждаться теплом, пока оно есть – вот смысл.

   Жить моментом. Мне стоило согласиться. Он был много старше и точно лучше меня знал жизнь, но я чувствовал, что что-то было не так с его утверждение. Искра сомнения медленно разгорелась в незабываемый пожар, готовый растопить холодную логику.

   Я надрался смелости и посмотрел мужчине в глаза и, к своей неожиданности, разглядел там любопытство. Меня осенило, что он ждал от меня взвешенного ответа, а не молчаливого согласия, и, с большой вероятностью, он не ударит меня за выражение собственного мнения. Я почувствовал, что мог бы доверять этому человеку: дело был не в какой-то ауре. Или в ней. Я мог бы назвать это шестым чувством.

   - Я не согласен, - начал я. - Что эта работу – о неважности отдельных тел в сравнении с бесконечной Вселенной.Это фатализм.

   Поймав на себе долгий взгляд мужчины, я продолжил. Я ощущал себя творцом "Невидимого Солнца", сражающегося за истинный смысл, вложенный в мою работу.

- Эта работа не буквально говорит нам об угасании звезд в бесконечной тьме, призывая жить моментом. Напротив. Она говорит: это солнце невидимо для вас сейчас, оно светит кому-то другому. Но придет день, и вам тоже будет тепло.
- А вы - оптимистичны.
- Выходит.
- То есть работа должна вызывать счастье?
- Вообще-то...У меня она вызывает одиночество.
- Почему?
- Я не знаю. Это тот момент, когда что-то вызволило старые воспоминания, и хотя они уже почти стерты, они все еще вызывают те старые, но странные чувства. Даже грустные. Лето ушло, забрав с собой все плохие воспоминания, и теперь оно кажется безупречным, и это ужасно, потому, что мне нужна эта безупречность. Вы знаете песню Summertime Sadness?

- Нет, -улыбнулся мужчина. - Я не знаю.

   Мне было интересно, правда ли он согласился со мной или просто подавил желание спорить, как это делают Британцы?

- Простите, - сказал я.  - Мне бы очень хотелось иметь ваш автограф, но я стесняюсь его попросить. 

   Мужчина достал ручку из нагрудного кармана своего красного бархатного пиджака, и расписался на подсунутом ему мной мятом листочке бумаги.
"Have Fun while you can. S.F." И он ушел.

   Я почувствал, что хочу домой, и чувство это укрепилось, когда в дальнем углу вставки я увидел смеющегося с какой-то девушкой Гуса, который явно не скучал в наше расставание.

   Это было не очень вежливо – уходить не попрощавшись, поэтому я поступил правильно: спустился вниз и воспользовался публичным велосипедом, чтобы уехать. Ветер развевал мои волосы и пальто, и это было прекрасно.
 
   Припарковав велосипед  в доке, я открыл дверь ключом и столкнулся с соседкой, забирающей почту. Она обронила конверты, – я был уверен, что
нарочно – и быстро нагнулась, собирая их. Я помог.
- Привет, - сказала она. – Как продвигается … статья? Вы ведь пишите статью?
- Да. Для «Англии». Вроде. Ну то есть я пытаюсь ее писать. Уже три дня ничего не мог написать.
- Вы вчера не ночевали?
- Нет, вероятно я пришел поздно совершенно пьяным, а потом быстро уснул. Странно, что вы не слышали храп.
- Вчера был четверг? Вы пьете по четвергам?
- Иногда даже по средам, и крайне редко по вторникам.
   Девушка прыснула от смеха.
- Да, люди иногда реагируют там на мое появление.
- Я не знала, что вы – смешной.
- И я.
- Послушайте… Уже вечер, а я ничего не ела с утра.
- Экзаменационная неделя.
- Экзаменационная неделя.
- Я бы в общем поела. Любите суши?
- Люблю, если они свежие.
- Я знаю одно место.
- Я…

   Перед моими глазами возник Гус, жующий яблочный пирог. Он рассуждал о том, что можно и нельзя. Потом я услышал Вуди Аллена. Он сказал, что морали нет, и что человек из мира искусства создает свою собственную вселенную морали. Удобно, если ты спишь с собственной приемной дочерью.  Перевернулся бы мир от одного моего маленького вранья? Я считал, что нет, но это делало бы все мои дальнейшие слова ложью. Аморальность не пугала меня – в конце концов, Вуди был прав, и мы сами придумываем себе правила. Просто я не хотел  становиться терять ценность своих дальнейших слов.

- Прости, но я не могу. – сказал я и ушел к себе.

   Дома я задремал, и мне приснился сон, что я гуляю с роскошной рыжеволосой актрисой, а над нами сгущаются серые тучи. Пошел дождь из людей, и независимо мужчины это были или женщины, у всех были бороды. Стоило мне подойти к одному из них, как они превращались в лужи. В этих лужах не было моего отражения.

   Я проснулся от того, что звонил моей телефон.

- Привет, солнце. Нет, я не занят, пришел вот недавно. Да, я не отвечал, прости. Очень долгий день. Конечно, давай поболтаем, дай мне секунду.

   По какой-то причине телефон не прекращал играть рингтон, хотя  уже и ответил.

   "How I wish I had millions of dollar and nothing to do,
    But just buy pretty presents for you".