Алка и многослойность мира - глава из книги

Маленькая Алка некоторое время разглядывала план нашего квартала, а потом ткнула пальцем в ближайший к лесу дом:
- Рисуй: мальчик из этого дома ушел в лес. Потому что дом его совсем рядом с лесом – ему легко туда уйти. Вот он и ушел не спросившись. Просто вышел во двор, обогнул дом и пошел, пошел в лес. Сам не заметил, как далеко ушел. И ушел бы еще дальше, если бы не увидел большую красную ягоду на ветке. Остановился и стал на эту ягоду смотреть. Потому что очень красиво: красная ягода среди всего зеленого…

Я набросал человеческую фигурку, вокруг нее – несколько листьев (это означало окружающий фигурку лес), а слева – маленький, но отчетливый кружок.

- Долго стоял и смотрел. А тут как раз и мама прибежала. На самом деле он уже заранее почувствовал, как кто-то приближается среди деревьев. Перестал смотреть на ягоду, посмотрел в сторону – и испугался: уж очень по-страшному мама бежала. Среди деревьев. Как… как… - Алка пыталась сообразить, на кого могла бы быть похожа бегущая мама.

Справа от мальчика я нарисовал бегущую фигуру – и сам похолодел: до того страшной она вышла! Хищно пригнувшаяся, прижавшая к груди руки с вытянутыми вперед пальцами, широко разметавшая ноги, будто неслась гигантскими скачками. Алка посмотрела, на мгновение ее лицо как будто окаменело, но потом она удовлетворенно кивнула: «Да!».

- Даже и не знал мальчик – убегать или остаться. И все-таки остался, потому что это его мама, хотя и страшно бежит. Мама подбежала и стала мальчика называть дрянью, и хлестать по щеке, и говорить, что еле его нашла, и что в лесу полно чадоедов…

(К слову, наш лес – от города до озера – длиной километра полтора, а шириной – от шоссе до реки – метров триста).

- Вот так… - Алка замолчала, снова уставилась на чертеж. Вдруг скомандовала:
- Рисуй дальше! – я отложил лист с ягодой и страшной мамой и взял новый. Алка указала на другой дом: – Мальчик из вот этого дома никуда не выходил. Сидел в своей комнате. А в другой комнате были гости, которые пришли к маме. И бабушка, которая узнала, что к маме придут гости, и тоже приехала, чтобы чего не случилось. Они там говорили, слушали музыку, а мальчик в своей комнате сидел и слушал, как они говорят и слушают музыку. И вдруг к нему вошли мама и бабушка и дали какую-то бумажку. И сказали: «Разверни!». А мальчик привык, что в бумажки заворачивают конфеты – и развернул с радостью. А оттуда как выпадет что-то маленькое! И начало на полу вертеться, подпрыгивать – и очень-очень громко трещать. Жуть! И от этого треска что-то стало происходить – как будто землетрясение. Будто по всей комнате трещины пошли, и мама с бабушкой стали трястись и вроде как хохотать. Но ведь они не могли хохотать, раз мальчику плохо – значит, это было что-то другое с ними. От этого треска как будто обои стали со стен отклеиваться, а у мамы с бабушкой – лица. От хохота…

Я нарисовал фигурку – точь-в-точь как на первом листе. Слева от нее – маленькую непонятную каляку, справа – маму, а за ее спиной – бабушку. Бабушка получилась крупнее мамы. Вообще-то я хотел изобразить, как малорослая бабушка, приподнявшись на цыпочках, из-за плеча мамы наблюдает за эффектом, который произвел на их мальчика таинственный подарок. Но не рассчитал пропорций: получилось, будто огромная бабушка как бы держит перед собой, приподняв за шиворот, свою уменьшенную копию – маму, возвышаясь над ней. Прикрываясь ей, как ширмой, и выглядывая из-за нее…
Зато каляка удалась на славу: очень зловещая и загадочная.

- Эта штука называлась «жучок», - глядя на меня в упор, серьезно сказала Алка. – Это как механизм, целая система. Нужна какая-нибудь маленькая железка, потом резинка – только тонкая, а еще пуговица, и надо все накрутить туго. Это гости маме посоветовали…
Ладно, теперь мальчик вот из этого дома. Он тоже пошел в лес, но не сам по себе, а с мамой. На прогулку. Как раз когда того мальчика, который ушел без спросу, мама вела из лесу домой, этот мальчик со своей мамой шли им навстречу – в лес. Их мамы даже поздоровались. Даже постояли на краю леса, поговорили про обувной, про тарифы, про понятых. Только тому мальчику, который возвращался из леса, все люди казались злыми – потому что его только что мама наказала: не дала посмотреть на ягоду. А тому мальчику, который шел в лес, все, кто идут из леса, казались добрыми, но зверями – потому что в лесу живут добрые звери… Нет же, этого рисовать не надо!! – я отложил лист, где уже было две маленькие фигурки и одна недорисованная крупная.

- Ему мама часто читала сказки, а там же звери, и живут они в лесу. И сейчас они шли в лес – это была как будто сказка. Идти с мамой в лес – как будто слушать, как она сказку читает.
И вот они пришли, мама села на пенек, а мальчик подошел к дереву и увидел, как с него течет что-то красное и коричневое. Он подставил руку – и оно потекло ему на руку. Текло, текло, и вдруг мальчику стало очень больно. Ужасно больно! А то, что течет – оказывается, не вода, и не смола, и не мед, а жук. А мама – никакой не зверь. И вообще, нет в нашем лесу никаких зверей, только мама и этот страшный жук, которого раньше никогда ни в одной сказке не было. Нарисуй это!

Мама справа от мальчика у меня получилась весьма похожей на предыдущую – создательницу заводного «жучка». Она безучастно стояла, выпрямившись как кол, в то время как с противоположной стороны от ее сына ухарски сиял утыканный лапами, рогами и усами хищный кружок-колючка.

- Это же было в лесу! – с укором напомнила Алка, и я поспешил наполнить пространство между фигурами листвой.

- Хорошо. А вот из этого дома, - Алка ткнула в дом на противоположном от леса западном краю квартала, - мальчик тоже ушел без спросу. Но не в лес, а как раз наоборот – в другую сторону, в город. И не ушел, а уехал – на маленьком своем трехколесном велосипеде. Ехал, ехал, людей и машин вокруг становилось все больше, а он ехал, пока не увидел светофор. Остановился и стал смотреть, как то зеленый шар загорится, то красный. А в шарах – человечки. А тут как раз и мама бежит. Только этот мальчик не так сильно испугался, как тот, в лесу. Потому что вокруг были люди. Поэтому мама не показалась такой страшной. Не так страшно бежала к нему. И она его не ругала и не хлестала – тоже потому что люди вокруг. Она решила его дома отхлестать, где никто не увидит. И пока они шли до дома – она пешком, а он на велосипеде – она все грозила, как сейчас покажет ему какие-то алмазы на небе. Так устала грозить, что ничего не показала, когда пришли домой.

У меня, похоже, начинал вырабатываться ремесленнический навык: несмотря на Алкины примечания по поводу нестрашности этой мамы, бегущая к мальчику фигура получилась такой же жуткой в своей нечеловечности, как и у лесной преследовательницы.

- А здесь мальчик сидел дома с мамой. Она листала взрослую книжку, а ему было скучно. Он попросил почитать ему эту книжку, а она сказала, что там нечего читать. Это книжка взрослая, там одни картинки. Тогда он подошел к маме и заглянул в ее книжку. Заглянул – и ушел в эту книжку с головой. А в книжке были нарисованы люди: дяди, тети, мальчики и девочки. И у всех лица были как будто не лица. Потому что непонятно было, чего они все хотят. Мальчику эта книга очень не понравилась. Очень он жалел, что ушел в нее с головой – а выйти-то не может. Потому что вдруг заметил на каждой странице, в углу, маленький шарик. А в нем человечек. Эти люди с лицами не как лица что-то делают – а шарик все время рядом. Человечек в шарике катится мимо них, а они и не замечают. Через всю книгу катится. И из-за того, что мальчик не мог оторваться от этого шарика, не получалось выйти из книги, хотя там и было все плохо. А мама была рядом и ничего не делала… А потом еще и бабушка подошла. И даже какой-то дядька – наверное, тоже гость… Ты чего не рисуешь?

Мне пришлось напрячь фантазию. В итоге фигурку мальчика, уже ставшую традиционным стержнем сюжета, я окружил мелкими прямоугольниками. На предыдущих рисунках я точно так же при помощи древесных листьев обозначал лес. Здесь же при помощи бумажных листов обозначил книгу, в которую с головой ушел мальчик. Прямоугольники перемежались с рожицами-смайликами – веселыми либо грустными, но одинаково глупыми. Пассивное бездействие мамы выразилось все в той же колообразной стойке «руки по швам». А с другой стороны от мальчика среди прямоугольников и рожиц жирно выделялся шар с человечком – в точности как со светофора на предыдущем рисунке.
Немного подумав, я пририсовал к маме бабушку – такую же огромную, как и на рисунке с механизмом-«жучком». Несомненной удачей было то, что здесь бабушка точь-в-точь как на том рисунке держала маму за шиворот, как бы слегка приподняв ее в воздух, что объясняло мамину вытянутость по стойке смирно. Если приглядеться, можно было заметить, что бабушка, выглядывая из-за ширмы-мамы, ехидно ухмыляется – совсем как смайлики вокруг мальчика.
В целом мне показалось, что этот рисунок слабее, бледнее, чем остальные, передавал описанный Алкой накал страстей (особенно неудачными были смайлики – пусть нелепые, но все же похожие на лица). Возможно, моей вины в этом не было – ведь и история эта была гораздо более необычной, чем все до нее. Во всяком случае, Алка, хоть и не выразила восторга от рисунка, была к нему снисходительна.

- Потом мама сказала, что этот шарик – знак художника, который всех там нарисовал. И что это вовсе никакой не человечек. Хотя ясно было видно, что человечек. Мальчик даже подумал, что она его обманывает… Ладно, последний дом остался. Рисуй! Из этого дома мама утром повела мальчика в детский сад. В первый раз повела. А он уже дома почувствовал, что сейчас будет что-то нехорошее. И стал плакать, брыкаться. А маме надо на работу, она опаздывает. Ей эти брыкания совсем ни к чему. Она позвала на помощь бабушку. Вдвоем они мальчика дотащили до детского сада. Хорошо, что детский сад был недалеко. Дотащили – и ушли. А мальчик остался там. А вокруг дети прыгали, скакали. Так быстро скакали, что казалось, будто это не дети, а зигзаги какие-то. Молнии какие-то острые, колючие. И вместо лиц у них были тоже непонятные зигзаги. Потому что слишком быстро скакали, лиц не разглядишь. Мальчику стало страшно, что он один не скачет, и что у него лицо, а не зигзаг. И он тоже стал скакать, и у него тоже вместо лица стали зигзаги, зодиаки, пегасы. И он так прыгал весь день. И очень грустил. Пока он прыгал, один мальчик уходил в лес; другой уезжал в город, к светофорам; а их мамы уже вернулись с работы и потому пошли их искать. И все другие мамы вернулись с работы. Кто гостей пригласил, кто в лес пошел, кто книжку взрослую листал… А у мальчика, который в детском саду грустил и прыгал, мама позже всех с работы пришла.

Алка окинула взглядом разложенные рисунки:
- Да, ты настоящий Ангел… Хорошо нарисовал. И ведь все это случилось в один день! Вот так это случилось, - она собрала листы в стопку и подняла над головой, на свет. Рисунки просвечивали один сквозь другой, накладываясь друг на друга.
Единый многослойный мальчик проходил через них, словно скрепляя рисунки воедино.
Слева от него висела ягода/шар с человечком/жук…
Справа из гигантской бабушки, прикрывающейся безвольно обвисшей мамой, выскакивала ссутулившаяся женщина-оборотень – сквозь маму, как через ворота…
А вокруг мальчика парили листья/книжные листы/рожицы…

- Получается, что мальчиков-то двое, - изучив наложение рисунков, констатировала Алка. Один хочет убежать, тащит другого, а тот боится. А ты – третий, Ангел…