Ратиновый эксклюзив, повесть, окончание, гл. 14-16

-14- (окончание)

Ирина сама не понимала, что  с ней происходит. Смотрела на Димыча, а слёзы наворачивались сами собой.
-Это рассказ? - спросила она.
Димыч неопределённо пожал плечами:
-У Пушкина помнишь: «Стрелялись мы».
-Рассказ, - облегчённо решила она. - Ты же не приезжал.
-Почему же? В декабре 69-го, как штык. Мама твоя  открыла, не узнала сначала. Сказала, что ты уехала и тебя неделю не будет. А у меня всего два дня было.
-Ты в форме приехал? А патруль? - испугалась Ирина, словно всё происходило сейчас.
-Нет. В спортивном, гражданском. Длинный дал. Даже в его майке. Выделил с командирского плеча.
Ирина задумалась, бросила судорожный взгляд на часы.
-Дим, шесть очков это мало?
-Ему не хватило.
-Он специально промахнулся?
-Его спроси. Я понял — ты встречаешься с ним.
Она промолчала. Пыталась представить ту ситуацию, но не удавалось.
-Но я никуда не уезжала тогда, может быть, к зачётам в библиотеке готовилась, или у подруги была.
-Ты тогда уже сменила фамилию?
-Почти, - опять взглянула на часы. Время истекало. - хоть теперь не уезжай. Всё равно уже ничего не изменишь.
-Хорошо, - вдруг легко согласился Димыч. Он так устал от этой поездки со своей личной историей, когда «захват» и такое творится. Но в конце концов — он же с книгой в Москву приехал, столько лет мечтал об этом: опубликоваться в московском издательстве.

Ещё раз подняли по бокалу «Мурфатляра».
-За встречу, Ириша.
-И тебя, Димушка.
Получилось просто и естественно.
Потом они шли пешком и взахлёб разговаривали, шутили.
-Ир, Длинный всё такой же красавец? Боярский?
-Что-то уже между Боярским и Олейниковым из «Городка».
Он рассмеялся, примерил портрет на себя: тоже не Ален Делон.
Но свербила весь вечер неотвязная мысль: Ирина и Длинный. Встречаются же. Он это чувствовал. Его даже не настоящее интересовало, а прошлое. Когда, где и как они нашли друг друга, и почему не вспомнили о нём?!
-Ириш, а вы с Длинным, когда встретились? Давно?
-Да. В восьмидесятом. У меня муж погиб и осталась одна. В Москве Олимпиада, суета, ожидание праздника, а я... Готовили материал какой-то о сдаче очередного объекта, там и встретились. Он представлял министерство по поставке оборудования. Даже не узнал меня — так мне было плохо тогда. Я как прислонилась к нему, так и выдохнуть не могла. Ничего и не хотела, лишь опереться на кого-нибудь. Он уже женат был, ребёнок... Не оттолкнул, помог. Путёвку достал в Коктебель, я и уехала.
-Июль? - замер Димыч.
-Да. Жила там, никуда не ходила: пляж, планеры над головой, и запах... до сих пор его чувствую — запах полыни. Потеряю что-то — этот запах; обрету — опять запах нагретой полыни. Вот и сейчас чувствую.
-И я тоже...
Она остановилась. Колючий холодный норд-ост трепал её тронутые изморозью волосы, лицо — наполовину скрытое в воротнике шубки, было обращено к нему взглядом, напряжённым и вопрошающим. Где-то далеко стонали милицейские сирены.
-Дим, не шути так.
-Я не шучу. И я тогда отдыхал в Коктебеле. Первая книга, отзывы, передачи на местном телевидении, статьи в газетах. Тридцать один год и всё впереди. Ждали ребёнка и жена мне купила путёвку, отправила отдыхать. Начинающему классику — путь в Коктебель. Наш пансионат недалеко от горы с профилем Волошина располагался.
-А наш в другом конце Коктебеля.
-И осталось сейчас всего ничего: художники на набережной, море в двух шагах от окна; изумительное небо с бесшумными белыми планерами; знакомый скульптор и его глиняная сова на память из которой можно извлекать странные звуки; струящийся жар скалистых обрывов; и запах вечерней полыни. А оказалось и этого достаточно, чтобы запомнить Коктебель навсегда. Как загадку, как недосказанное что-то.
Она держала его под руку, шла — прислонившись, от неё веяло теплом, уютом и прошлым. Теперь надолго замолчали, отложив всё на позднее.

-15-

В последний раз он так близко был с ней за неделю до её отъезда. В школу она уже не ходила. Он сорвался с урока труда, надеясь застать её дома одну. Придти, чтобы проститься. На звонок долго не открывали, но он слышал какой-то шум, скорее всего, лилась вода в ванной. Стоял в уверенности, что Ириша дома.

Так и случилось. В проёме двери, она сама и накинутый халатик освещались со спины ярким солнцем. Халатик казался прозрачным и было видно, что надет он на голое тело. Такой, Димыч не видел её никогда, только в застёгнутом вельветовом платье или — ещё хуже — в сатиновом халате на уроке труда.
«Я только из ванной, - смущённо улыбнулась она. - А я знала, что увижу тебя. Проходи, я сейчас».               
                Наверное, он слишком быстро сделал этот шаг, она даже не успела повернуться.
Её мокрые короткие волосы, её разгорячённое душем тело, её дыхание, удивлённые глаза и губы — вдруг стали так близко, что он стал задыхаться. Положил ей руки на плечи, они ощущались другими, не такими как в редких танцах, которые иногда случалось станцевать на вечеринках у Мишани. Сейчас они казались податливыми, хрупкими, требующими защиты. Он никогда раньше не видел её слабой. Она могла всплакнуть, быть грустной или задумчивой, но всегда сильной, хотя — казалось ему — ждала поддержки, а может быть, сочуствия. Только он не понимал, в чём? «Надо было сделать этот шаг раньше, - подумал он тогда, - и что дальше?» «Не уезжай, - попросил он и прижал её к себе. - Мы больше никогда не увидимся». «Хочешь поцеловать меня?» - спросила она, но в её вопросе звучала непонятная ему игра.
Наверное, она самозащищалась так. Наверное, будь это несколько лет позднее, всё оказалось бы откровеннее и проще, но тогда им было всего по семнадцать лет, а по телевидению показывали всего две программы, наполовину состоящих из «Вестей» и новостей с полей.
Он не смог этого сделать сразу, а через минуты раздался телефонный звонок. Ириша печально посмотрела на Димыча. «Не подходи!» - взмолился он. «Мама должна позвонить. Я только скажу, что дома».
Как он не хотел отпускать её. Но звонил Длинный и сказал, что будет через десять минут.

-16-

-Дим, ты не слышишь меня? - Ирина совсем повисла у него на руке. Смеялась. - Пришли уже. Вот здесь я и живу. Одна. Дочь с внучкой — в другом городе. Пошли.
До отхода поезда оставалось сорок три минуты. Они вошли в подъезд, Ирина что-то замешкалась, он натолкнулся на неё, и она невольно оказалась очень рядом. Знакомая и чужая, опять родная, но уже взрослая.
Они медленно поднимались по лестнице.
-Четвёртый этаж, - подсказала она, на ходу доставая ключи.
«Лучше бы девятый», - подумал Димыч.
На лестничной площадке стоял Длинный. В ратиновом пальто, защитных очках. Курил.
-Господи! - охнула Ирина и медленно опустилась на ступени. - Ну сколько вы меня мучить будете?! Откуда ты взялся, Коля?
-Позвонил тебе на работу. Сказали, что у тебя встреча с прозаиком Иришиным. Я и приехал. Привет, - он протянул Димычу руку, как будто они виделись лишь вчера.
-Привет, Длинный. Видно не судьба.
-Что?
-В Москве напечататься.
Ирина уже стояла между ними и плакала. Поворачивалась то к одному ратиновому пальто, то к другому.
-Коля, ты ведь случайно тогда промахнулся, скажи — случайно!?
-Случайность — осознанная закономерность, Ириша. Я из-за него, дурака, тогда на пятнадцать суток загремел, и дембель на два месяца перенесли. Ты знаешь, что такое один лишний день в армии и дембельнуться последним? Приди я вовремя, может ты и не Белова была бы сейчас.
-Что он говорит, Димыч?
-Правильно он говорит. Там тогда авария была. В постовой ведомости написали, что от караула он отстал, себя за меня выдал. На последнем перегоне вагон загорелся, получилось, что я, как бы возглавляя караул при одном отставшем старшем сержанте, подвиг там какой-то совершил, - Димыч посмотрел на Длинного. - Мне почести, а его на «губу». А я в это время тебя разыскивал.
-Какие же дураки вы оба!! - закричала она.     Ирина уже тыкалась лицом то в пальто одного, то другого, отталкивая их и не отпуская.
-Уходим, Димыч. Поехали ко мне. Жена рада будет.
-А рукопись? - сквозь слёзы спросила Ирина.

Но до отхода поезда уже оставалось чуть более тридцати минут.


Рецензии
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.